Тонкие светящиеся линии схем бессмысленно мелькали перед моими глазами. Где-то в уголках глаз застыли слезинки. Внутри было пусто. Ни страха, ни возникавшего прежде желания умереть. Вообще ничего. Меня совершенно не беспокоило, куда ведет машину Кесс Кассэт, и что там со мной будет. Хуже, чем сейчас, все равно быть уже не могло. Сейчас вся моя жизнь, пять земных месяцев назад чуть накренившаяся на пути, а затем сошедшая с колеи окончательно и бесповоротно, стремительно неслась в пропасть. Дно у этой пропасти было очень глубоко, но оно было, и рано ли, поздно ли, достигнув этого дна, она остановится. Резко и неизбежно.
И мне пофиг.
Только на оптимистичном краю сознания появилась опять спасительная мечта об ангеле. Сам ангел теперь был мне не нужен, и мысль стремилась не к нему, а к загробному существованию по примитивной логической цепочке «ангел — бог — страшный суд — царство небесное — жизнь после смерти». Да, на царстве небесном она не задержалась, ведь мы с Кристо не крещенные, стало быть, рай нам не светит, зато мы можем встретиться в аду. Этот вывод был радостным. Какое счастье, что родители устояли против бабушкиных уговоров и не окрестили нас с Димкой! Так у меня есть шанс увидеть Кристо в аду, выше которого, после хладнокровного убийства нескольких человек на захваченной базе, ему все равно не подняться, даже если он вдруг и крещен.
Схемы погасли, но я заметила это не сразу. Мое внимание к происходящему вернула Кесс, когда встала с кресла и отстегнула крепление моего. Перед глазами у меня появился ее рыжий лобешник, разделенный надвое удлиненным мыском пушистых волос, и я не удержалась от искушения врезать по нему кулаком.
Удар получился неожиданно сильным. Кесс отлетела к стене и, коротко вскрикнув, упала. Мне понравилось. Я выбралась из-под недораскрытого крепления, предвкушая второй удар, и, стоило ей сложиться пополам и перевернуться, ударила снова, ногой в лицо. Все тело Кесс дернулось к стене, а я отметила, что бить ногой не так приятно, эффект не тот. В третий раз я ударила опять кулаком, теперь в нос. Голова Кесс опрокинулась назад, а глаза закатились. Точно! Самое то! Вот бы еще получилось ее убить, тогда — наверняка!
Четвертый удар я направила под подбородок, а пятый нанести не успела…
Что-то ухватило меня сверху за шиворот и подняло над полом, а потом вынесло из катера наружу.
Там было светло. И какие-то люди.
Утратив мишень своей ярости, я взвыла от досады, а потом потеряла интерес к происходящему вокруг.
Мне чем-то скрепили руки за спиной и куда-то повели.
Это было неважно.
Потом я оказалась в темноте. Со мной никто не разговаривал, меня никто не трогал.
Прошло время, и я заметила, что устала стоять. Тогда я села на пол. Наклонилась назад и оперлась спиной о стену. Время двинулось дальше, не причиняя больше никаких неудобств.
Все неважно. Я скоро увижу Кристо. Абсолютно безразлично, насколько долгой и мучительной будет моя смерть перед этим. Там, где мы встретимся, в нашем распоряжении окажется вечность.
Хорошо, что мне предстоит умереть. Жить после смерти Кристо было бы слишком больно. Хорошо, что моя жизнь заканчивается, и ничего больше делать не нужно. Не нужно думать.
Стало светло, и опять появились люди.
Меня вывели в большой круглый зал. Там была Кесс Кассэт. Она прикрывала рукой нос и прятала от меня глаза. Стопудово — сейчас убьют.
Но они медлили. Со мной по-прежнему никто не разговаривал.
Они что-то обсуждали между собой.
Может, ускорить события? Ноги-то у меня в порядке, пну ближайшего посильнее, и задергаются, нажмут, наконец, на свои смертоносные кнопки! Нет. Той энергичной ярости, которая заставила меня бить Кесс, уже не было. Да и куда спешить? Впереди вечность…
Меня взяли за локоть и повели в другой зал, где находились машины, похожие на космический аппарат Кристо. Я опять куда-то полечу? Ну, что ж тут удивительного…
Меня подвели опять к нему, тому самому, который еще хранил его следы и запах, подкатили трап и затолкали внутрь.
Я села в свое прежнее кресло. Мешали скрепленные сзади руки, и я, не задумавшись, растягивая суставы, но не замечая боли, просунула в петлю из рук нижнюю часть тела, чтобы поменять положение и держать их на коленях. Кто-то наблюдал за этим маневром, но не остановил меня, просто дождался, пока я закончила, и зафиксировал на сиденье.
Включился проектор над пультом. Я впала в забытье.
Нет, я не спала. Мои глаза были открыты, и каждый звук проникал в мозг. Но ничто не анализировалось сознанием и не сохранялось в памяти. Все, что происходило вокруг меня, да и со мной тоже, было не важно, поскольку не нужно было жить. Я не чувствовала голода или жажды, не засыпала, хотя с тех пор, как я в последний раз ела, пила и спала, прошло много времени. Из всех необходимых для живого существа рефлексов осталось только дыхание.
Я очнулась, когда меня опять куда-то вели, и осмотрелась.
Во все стороны простиралась даль. Слишком яркий свет, ослепивший глаза и нарушивший забытье, постепенно стал слабее, и я увидела вокруг пустоту. Лишь под ногами был пол — что-то гладкое, темное и твердое, но, кроме него — ничего.
Рядом со мной слышался звук шагов, и я сама шла вперед, пока чужие шаги гулко звучали справа и слева. Когда они стихли, я остановилась. Ничего не произошло. Я повернулась. Никого рядом не было. От случайного движения рук жесткий браслет, удерживавший запястья, разошелся надвое и упал на пол.
Итак, я предоставлена сама себе.
Меня не собираются убивать?!
А что тогда?!
Жить в одиночестве?!
Ерунда, без воды я все равно скоро умру. Все нормально.
Я пошла вперед. Или назад — сколько раз и в какую сторону оборачивалась, я не помнила, и никаких ориентиров здесь не было. Надо их оставить, так, на всякий случай.
Я сняла с головы шлем-капюшон, отлепила его от воротника куртки и бросила на пол. Пройдя так далеко, что он стал едва виден, сняла куртку и тоже бросила. Через тридцать шагов наткнулась на стену. Что-то невидимое, будто прозрачное стекло, преграждало мне путь дальше. Касаясь его пальцами, я повернула налево и двинулась вдоль стены. По дороге оставила ботинки, сначала правый, потом левый. Последними сняла штаны.
Расставаться с собственной одеждой не хотелось, и от штанов я прошла чуть больше, чем нужно, и они остались за пределами видимости. Зато я увидела капюшон. Границы тюрьмы стали понятны. Выхода, конечно же, нет.
Я села на пол там, откуда были видны три из пяти вещей, и прислушалась. Вот она какая, абсолютная тишина. Мое дыхание, биение сердца слышны очень четко.
Я закрыла глаза, пытаясь уловить движение воздуха по коже. Воздух был равномерно теплым. Комфортная температура, как сказал бы папа… кто такой папа? А, это что-то из давно прошедшей жизни, из-за предпоследнего ее поворота… Нет, воздух не движется.
Ничего нет.
Я растянулась на полу во весь рост, скрестив руки под головой и положив одну ногу на другую. Теперь остается только ждать.
Я люблю уезжать, далеко-далеко,
Темной ночью, когда тускло светят огни,
Заколдованный воздух, да сквозь сказочный сон
Навевают и манят, и сгущают они.
Это я сама сочинила, когда… Когда-то.
Тихой ласковой ночью, где времени нет,
Не бегут, спотыкаясь и тая, секунды,
И где гаснет, мерцая, в тени каменной свет,
Уезжаю надолго, уезжаю отсюда.
Прочь от зова рассвета, в дремоту тоски,
От оставленных в прошлом друзей улечу,
В темноту и покой, где лишь сон и мечты,
Убегу налегке, навсегда замолчу.