Короли без короны

ГЛАВА 6 Галантные дамы

В Париж графиня де Коэтиви приехала уставшей и крайне раздраженной. Луиза не любила путешествий, но никогда еще дорога не казалась ей такой длинной и утомительной. Соланж де Сен-Жиль то просила остановиться у очередной церкви, уверяя, что должна помолиться за почивших родителей, то принималась утверждать, будто обязана написать своему жениху, дабы испросить у него разрешение на расторжение помолвки. Луиза старательно прятала от девчонки бумагу, перо и чернила и сбилась с ног, пытаясь ни на мгновение не выпускать девицу из своих глаз. Благодаря капризам девчонки дорога от Анжера до Парижа заняла чуть ли не в вдвое больше времени, чем обычно. Больше всего на свете Луиза жалела, что Франсуа не отправил маленькую дрянь в монастырь, и она раз пять собиралась посоветовать принцу отослать нахалку в Шинон, Фонтевро или любую другую обитель по ее выбору.

Лишь два соображения удерживали графиню от подобного совета. Во-первых, не добившись своего, герцог Анжуйский ни за что не согласился бы ехать в Париж и тем самым вполне мог подвести Луизу под гнев королевы-матери. Во-вторых, благодаря капризу Франсуа, графиня впервые держала принца в руках. Последнее соображение несколько примиряло Луизу с действительностью, и все же она продолжала негодовать на провинциальную девчонку, упорно не желавшую отдаться принцу, как это сделала бы на ее месте любая придворная дама.

В парижском дворце Франсуа Луиза с облегчением передала девицу на попечение слуг и постаралась забыть о нахалке, как о страшном сне. Однако раздражение Луизы было столь велико, что требовало немедленного выхода, так что графиня наотрез отказалась скрасить ночное одиночество принца, даже не попытавшись смягчить свой отказ жалобами на усталость или головную боль. Бесцеремонность любовницы так обидела Франсуа, что его высочество вылетел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Луиза не обратила внимания на гнев принца, но того же нельзя было сказать о слугах его высочества. По примеру покойного брата Карла Франсуа расколотил табурет, смахнул со стола пару серебряных тарелок и кубок, а также вдребезги разбил огромную восточную вазу, присланную в дар королем Филиппом. Слегка отвыкшие за время отсутствия принца от таких вспышек ярости, несчастные слуги готовы были расшибиться, лишь бы заслужить прощение его высочества и чем-нибудь угодить принцу. Последствия не заставили себя долго ждать. К удивлению Соланж, размещенной по приказу графини де Коэтиви в одной из самых дальних комнат Анжуйского дворца, девушка оказалась предоставленной самой себе. Возможно, приученная в монастыре к простоте и скромности, Соланж и смогла бы обойтись без помощи слуг, однако, оказавшись одна в чужом незнакомом дворце, могла лишь терпеливо ждать, пока слуги принесут ей ужин и застелят постель, ибо кроме перины и расшитого бархатного покрывала ничего другого на кровати не было.

Ожидание затягивалась, но, в конце концов, любому терпению может прийти конец. Соланж еще могла вынести нежданно обрушившийся на нее пост, но вот отсутствие стульчика и, тем более, ночного горшка делало ее пребывание в комнате совершенно непереносимым. Девушка торопливо поднялась с места и отправилась на поиски отхожего места или слуг. Крыло замка, где поселили Соланж, было почти не освещено, и редкие факелы придавали переходам и лестницам жутковатый вид. Бедняжка готова была уже плакать, когда после получаса блужданий обнаружила долгожданную нишу, служившую отхожим местом для простонародных обитателей дворца. Соланж отчаянно метнулась за занавеску и торопливо подобрала юбки. Слезы облегчения заструились по ее щекам, и девушка шмыгнула носом. Где-то рядом раздавались голоса и звуки шагов, и Соланж догадалась, что в своих поисках добрела до жилья прислуги его высочества.

— Ну, и где я возьму этих комедиантов? — донесся до присевшей девушки чей-то расстроенный голос. — К завтрашнему утру, да еще чтобы знали венчальный чин и смогли разыграть свадьбу как полагается… Нет, за неделю я, может, и смогу таких найти, но не за одну же ночь!..

— А ты постарайся, — наставительно ответил второй голос, — иначе следующий табурет наш добрый принц разобьет не о стену, а о твою голову. Оно тебе надо?

Вместо ответа Соланж услышала тоскливый вздох, но через пару мгновений лакей вновь заговорил:

— Послушай, а ты не знаешь, над кем его высочество решил подшутить?

— А вот это не наше дело, — строго изрек второй лакей. — Наше дело выполнять приказы. Сказал его высочество нанять комедиантов, значит, наймешь. Сказал, подготовить часовню к венчанию, значит, подготовлю. А вот уж кого из дам его высочество решил выставить на посмеяние, нас не касается. Ты вообще, больше делай и меньше болтай…

Разговор стих за поворотом, но потрясенная девушка еще минут пять прислушивалась к доносившимся до нее звукам. Кто-то что-то передвигал, судя по звукам что-то очень тяжелое и массивное. Кто-то покрикивал на лакеев, кто-то оправдывался, кто-то что-то считал. А где-то совсем рядом, кому-то из слуг было либо очень плохо, либо очень хорошо. Соланж привела в порядок платье и тихонько выбралась из-за занавески. Хотел ли принц опозорить ее или кого-то другого, раздумывать было некогда. Необходимо было спасать честь и бежать.

В комнате Соланж все оставалось по-прежнему, слуги принца благополучно забыли о невольной гостье его высочества, и девушка решила, что утром без труда сможет выскользнуть из дворца. Лишь две заботы заставляли Соланж вздыхать в мучительных поисках выхода. Ну, куда могла спрятаться оставшаяся без друзей и родственников сирота? В парижской отеле семьи или в родном замке ее без труда найдут и вернут его высочеству на позор и бесчестье. Да и как можно жить и скрываться, не имея при себе ни су?!

Соланж с сомнением открыла подаренную принцем шкатулку с драгоценностями и задумалась. Подарок был сделан к свадьбе, и теперь это означало, что принц и вовсе ничего не дарил. Но ведь его высочество без зазрения совести присвоил ее состояние, напомнила себе Соланж, и, значит, она имеет право вернуть себе хоть что-нибудь. Девушка решительно вытащила из шкатулки первую попавшуюся брошь и перстень. Нет, она не возьмет все драгоценности, она не принц, чтобы красть, и все же ей нужны деньги. Брошь, чтобы проникнуть в Лувр и просить заступничества королевы, и перстень, чтобы добраться до жениха. А если она не сможет добраться до Александра? — по здравым размышлениям усомнилась в своих способностях Соланж. Ехать одной… Бог знает, куда… по охваченной войной стране… Мадмуазель вспомнила утверждения, будто в Париже множество монастырей, и решила пожертвовать перстень за убежище в обители. Уж монахини то не выдадут ее принцу!

За окном слабо разгорался рассвет, и Соланж поняла, что пора уходить. Спящий привратник не заметил, как чья-то тень выскользнула из дворца и торопливо двинулась вдоль улицы. Огромный чужой город окружил девушку, и на мгновение ей стало страшно. Соланж совсем не знала Париж, узкие вонючие улицы внушали ей ужас, а редкие прохожие подозрения и страх. И все же возвращаться к принцу было еще страшнее. Соланж поручила себя заботам Всевышнего и отправилась, куда глаза глядят. Надо было найти ростовщика, заложить брошь и пробраться в Лувр. Иначе ей было лучше броситься в Сену.

На аудиенцию к королеве-матери Луиза де Коэтиви собиралась с особой тщательностью. Самое нарядное платье, которое раньше слов должно было сообщить ее величеству, что поручение успешно выполнено. Лучшие драгоценности, дабы намекнуть обрадованным ее отсутствием дамам, что она никому не позволит занять свое место при дворе. Самые дорогие и изысканные духи.

Старания графини не пропали даром, и, проходя по галереям Лувра, Луиза купалась в восторженных и откровенных взглядах мужчин и завистливых взорах женщин. Графиня не сомневалась, что вскоре станет самой влиятельной дамой двора, ибо обиженная на женитьбу брата мадам Маргарита избегала появляться на людях, королева Луиза вовсе не имела влияния, а прочие красотки не смогли заманить Франсуа обратно в Париж.

Мадам Екатерина благосклонно выслушала отчет прислужницы, но, ласково потрепав Луизу по щеке, сообщила, что намерена дать графине еще одно поручение. Луиза изобразила внимание.

— Я хочу, чтобы вы получили прощение принцессы Релинген, — объявила королева-мать и досадливо поморщилась, заметив искреннее недоумение в глазах Луизы. — Неужели вы полагали, милочка, будто ее высочество будет довольна похищением воспитанника? Принцесса немедленно вернулась в Париж, и мне стоило немалых усилий убедить ее высочество оставить моего внука при дворе. Однако теперь, коль скоро принцесса Релинген не собирается никуда уезжать, вам надлежит идти к ней и молить о прощении. Мне все равно, как вы этого достигните, но я не желаю, чтобы она затаила на нас обиду.

Графиня привычно склонилась к руке ее величества и вышла вон. Королева-мать задумчиво смотрела ей вслед, по обыкновению перебирая четки. Что, если принцесса Релинген не пожелает простить графиню? А впрочем… Мадам Екатерина пожала плечами. Мятежный сын вернулся в Париж, и, значит, отныне Луиза была не так уж ей и нужна. Принцесса Релинген могла делать с дурехой, что угодно.

Всю дорогу до дворца Релингенов Луиза де Коэтиви размышляла, что в последнее время ей излишне «везет» на провинциалок. Королева Луиза, Соланж де Сен-Жиль, Аньес… По мнению графини, эти добродетельные дуры были просто созданы для того, чтобы вечно скрываться в тени великолепных мужей, ежегодно рожать, заниматься хозяйством, вышивать церковные покровы и молиться по монастырям. За последние годы Аньес Релинген лишь дважды появлялась при дворе — на коронации Генриха и его свадьбе, а все оставшееся время безвылазно сидела в Лоше, ничем не отличаясь от деревенских гусынь, не обремененных титулом. Эти признаки доказывали графине, что фламандская простушка даже не подозревала, что значит быть принцессой, и, следовательно, необходимо было с первых же слов дать понять Аньес, что их дружба остались в прошлом, вместе с беспечной юностью, а положение мелкой фламандской принцессы не может даже сравниться с положением самой блистательной дамы двора и матери сына короля Франции.

Окрыленная подобными размышлениями, графиня явилась во дворец Релингенов, вооруженная чувством снисходительного превосходства, и потому была немало удивлена и раздосадована, когда лакеи чуть ли не полчаса продержали ее в передней, а потом провели не в личные апартаменты Аньес, а в большой зал, предназначенный для торжеств и приемов. Фламандская гусыня восседала в кресле, весьма напоминающем трон, а ее обычно кроткое лицо было строгим и недовольным. Что поделать, но в последний месяц Аньес Релинген очень часто вспоминала бывшую подругу, и эти воспоминания не способствовали добрый чувствам. Змею надо взрастить на собственной груди, размышляла Аньес, спасать от гнева отчима и королевы-матери, искать ей мужа, воспитывать ее ребенка, и все для того, чтобы при первом же несчастье она посмела ужалить ласкающую ее руку!

Нет, если бы Луиза обратилась к ней лично, признавала принцесса, думала о благе Алена и его будущем, возможно, Аньес и согласилась бы отпустить воспитанника ко двору. Однако похищение ребенка вызывало в принцессе такой гнев, усиленный запоздалым страхом за жизнь мальчика, что Аньес так и подмывало объяснить зарвавшейся родственнице, что положение придворной шлюхи не дает права Луизе шутить шутки с независимой государыней. Аньес даже принялась за вышивание, надеясь, что рукоделие лучше всего поможет ей справиться с гневом. Однако ее обращение к гостье было таким неласковым, что оскорбленная почти королевским высокомерием бывшей подруги Луиза вскинула голову.

— Ах, оставьте эти упреки, кузина, — недовольно ответила графиня де Коэтиви, — вам оказали честь воспитывать сына короля, но что вы могли сделать для него в своем жалком Лоше? Отныне будущее Луи наша забота, моя и королевы-матери, не вмешивайтесь не в свое дело.

— Если бы здесь был мой или же ваш муж, — выпрямилась принцесса, — то за вашу выходку с Аленом вас ожидала бы хорошая порка. Ваше счастье, что один сейчас в Риме, а второй в Вальядолиде.

— Это ваше счастье, что мой кузен покинул Париж, — немедленно парировала графиня, — иначе он задал бы вам изрядную трепку за дерзость. Не забывайте, Аньес, вы всего лишь жена моего любимого кузена, а я мать сына короля.

Глаза принцессы Релинген засверкали.

— Если бы вы не вели себя как непотребная женщина, ваш сын был бы законным сыном короля, а не бастардом, — отчеканила она.

— И это говорит внучка фламандкой шлюхи?! — еще больше вспылила графиня де Коэтиви. Аньес вцепилась в пяльца, сдерживая страстное желание наградить Луизу пощечиной. Досчитала до десяти и заговорила спокойным тоном истинной воспитанницы короля Филиппа Второго Испанского.

— Я вижу, сударыня, вы не понимаете, в чем разница между принцессой и женщиной легкого поведения. Что ж, придется вам это объяснить. Вы непотребная женщина и с вами поступят, как с непотребной женщиной.

На свист ее высочества примчались слуги, и Аньес холодно и четко отдала приказ. Луизе де Коэтиви показалось, будто она угодила в какой-то бессвязный сон. Словно зачарованная графиня наблюдала, как в зале появились розги, небольшая скамеечка и подушка, ножницы на серебряном подносе, полотенце, притирания, помада, румяна и пудра, два кувшина с водой, какие-то флаконы и стопка платков. Служанки двигались уверенно и споро, без малейшего удивления, словно приказ госпожи был самым обычным делом, и Луиза отрешенно подумала, что они действуют уж как-то слишком привычно и умело. А потом она сама не поняла, как это случилось, но две служанки, подступившие к ней с почтительными реверансами, стремительно освободили ее от верхнего платья, расшнуровали корсет, а потом усадили на скамейку и распустили волосы. Одна из камеристок взяла в руки ножницы и ухватила Луизу за волосы, и вот тогда графиня с ужасом поняла, что это не ночной кошмар и не бред, а правда. С отчаянным воплем Луиза вырвалась из держащих ее рук и бросилась за выходящей из зала принцессой, с рыданиями рухнула ей в ноги, постаралась ухватить за подол платья и покрыть его поцелуями.

— Ради всего святого, мадам, сжальтесь, — рыдала графиня, с ужасом представляя, как лишится своих роскошных волос и пойдет с голой головой по улицам Парижа. Позор, гнев королевы-матери, презрение и насмешки Франсуа, неизбежный монастырь… Луиза простерлась на полу у ног принцессы, униженно просила о прощении и пощаде, молила наказать сколь угодно сурово, но только не лишать волос.

Аньес опомнилась. Подставлять под удар Алена, отдавая на публичное поругание его мать, было очень дурно, и принцесса милостиво кивнула, приказав камеристке унести ножницы.

— Ради вашего сына, сударыня, — холодно сообщила Аньес, — я не стану подвергать вас позору и лишать волос, однако вы заслужили хорошую порку, и вы ее получите. Поднимете ее сиятельство, — повелела принцесса, — и продолжайте, а когда все закончите, проводите графиню до Лувра. С почтением.

Аньес величественно покинула зал, служанки подняли с пола рыдавшую Луизу и с предписанным им почтением торопливо вернули графиню на скамью. Оцепенев от ужаса, Луиза неподвижно сидела, пока служанки приводили в порядок ее прическу, а потом, когда ей велели встать на колени, предварительно подложив под колени подушку, и лечь поперек скамьи, жалобно всхлипнула и подчинилась.

Когда через два часа к Луизе вернулся привычный вид, и только не прошедшие страх и боль напоминали ей о случившемся, слуги принцессы Релинген проводили графиню до Лувра. Луиза тяжело опиралась на руку провожатого и вновь размышляла, как жестока и несправедлива жизнь. Быть выпоротой королевой-матерью было не обидно — мадам Екатерина была ее госпожой. Получить трепку от матери, отчима или мужа также было естественным. Даже кузен Жорж имел право поднять на нее руку. Но Аньес… Лишь боязнь, что у нее вновь покраснеют глаза, удерживала Луизу от слез. Однако когда королева-мать осведомилась у графини, чем завершился ее визит к принцессе Релинген, Луиза не выдержала и разрыдалась.

Мадам Екатерина слушала бессвязные жалобы Луизы, и в ее душе воцарялась радость. Как приятно иметь дело с людьми простодушными и отходчивыми. Выпорола, значит, простила, ликовала королева-мать. Отвела душу, проучила дуреху и теперь не станет строить планы мести и составлять заговоры. Прекрасно!

— Ну, хватит реветь, pazza[4], - оборвала причитания Луизы королева-мать. — Плакать надо было там, а не здесь.

— Я плакала, — пожаловалась графиня.

— Значит, мало плакала, — наставительно заметила медичиянка. — Порыдала бы больше там, меньше пришлось бы плакать здесь. Постояла бы на коленях, пообнимала бы ноги принцессы — с тебя бы не убыло. А, впрочем, раз ее высочество изволила тебя наказала, значит, она тебя простила. Лицо-то утри, а то смотреть противно.

Королева-мать небрежно швырнула Луизе платок и повторила уже с большей строгостью:

— Я сказала, довольно.

Графиня хорошо знала этот тон и немедленно замолчала.

— А теперь о деле. Рядом с Франсуа ты мне сейчас не нужна, — заговорила королева-мать, — поэтому приведи себя в порядок и возвращайся к принцессе Релинген. Войди к ней в доверии, будь услужливой и милой, полагаю, мне не надо тебе объяснять, как этого достичь. Нет, я не желаю, чтобы ты подсыпала яд в бокал принцессе. Я хочу, чтобы ты постоянно твердила ей, как я люблю племянника, как скучает по его высочеству король, и как мы ждем возвращения принца во Францию и его появления при дворе. Ты все поняла?

Луиза послушно кивнула.

— А раз поняла, так иди, — приказала Екатерина. — И не забудь сообщать мне обо всем, что увидишь и услышишь.

Луиза де Коэтиви не помнила, как вышла из молельни королевы-матери. Ноги подгибались, щеки пылали, руки были холодны как лед. Перенесенная порка, насмешки королевы-матери, необходимость возвращаться к фламандской гусыне приводили в отчаяние. На негнущихся ногах Луиза выбралась из апартаментов королевы Екатерины и остановилась у первой попавшейся портьеры, не в силах продолжить путь. Мысли путались. Второй раз в жизни графиня не знала, как быть дальше. В голове звучали слова мадам Екатерины «Рядом с Франсуа ты мне сейчас не нужна» и Луиза с отчаянием поняла, что рискует утратить все выгоды положения официальной фаворитки дофина. А что, размышляла графиня, если его высочество и правда женится на девчонке Сен-Жиль, что тогда будет с ней и что скажет королева?

Графиня поняла, что должна немедленно примириться с Франсуа. Но чем она могла загладить последствия ссоры с принцем? Просить у Франсуа прощение? Луиза слишком хорошо знала злопамятность Франсуа и была не уверена, что это поможет. Подарить принцу ночь безумной любви? После порки она вряд ли смогла бы поразить принца. То есть, нет, поразить Франсуа она бы смогла, но это привело бы лишь к новым насмешкам и унижениям.

И тут Луизу осенило. Сведения о дворе — вот чем она могла купить прощение и благосклонность принца. Проведя несколько месяцев вдали от Парижа, его высочество наверняка нуждался в новостях. Графиня с облегчением перевела дух и отправилась на прогулку по Лувру, полагая, что за какой-нибудь час соберет целый ворох самых разнообразных сведений.

Ожидания не обманули Луизу, однако она была потрясена, обнаружив, с каким почтением и опаской придворные его христианнейшего величества говорили об Аньес Релинген. Попасть под горячую руку государыне, от гнева которой даже мадам Маргарита целый месяц пряталась в монастыре, было незазорно, и графиня успокоилась. Но, видимо, этот день начался под дурной для Луизы звездой, ибо в Анжуйском дворце графиню встретил переполох, а его высочество только отмахнулся от попыток Луизы поведать о придворных новостях.

— Это вы во всем виноваты! — вопил Франсуа, да так, что стоящие на столе кубки беспрестанно звенели. — Вы должны были не спускать с девчонки глаз! Вы же знали, как она любит ходить в церковь, и вы сами должны были ее туда отвести!.. А теперь она потерялась, потерялась из-за вас!.. Вы понимаете, к чему это может привести?!

Луиза попыталась понять, но от крика Франсуа в голове не осталось ни одной мысли.

— Послушайте, что я вам скажу, Луиза, — почти что с угрозой произнес его высочество. — Вы должны найти эту идиотку и поскорей отослать в монастырь — в Фонтевро, Шинон или хоть к черту на рога! Пусть себе молится и забудет все, что я ей говорил. Вы меня поняли, Луиза, ведь так?!

Графиня молча присела в реверансе и попросила проводить ее в комнату провинциалки. Увиденное не обрадовало Луизу. Страшась гнева принца, его слуги сколько угодно могли твердить, будто девчонка заблудилась в переходах замка, или в дворцовом парке, а когда ее не нашли даже там, уверять, будто она потерялась при попытке отыскать ближайшую церковь. Луиза не собиралась принимать на веру глупые россказни разинь. Ну, что могла делать Сен-Жиль в церкви без молитвенника, но с усыпанной жемчугами и изумрудами брошью и перстнем с рубином? Драгоценности Соланж Луиза де Коэтиви знала назубок. Ну почему девчонка не стащила всю шкатулку? — сокрушалась графиня, впервые понимая желание Франсуа что-нибудь разбить. Если бы она взяла все драгоценности, она наверняка не посмела бы подать даже голос и хоть чем-нибудь напомнить о себе. Она была бы неопасна. А теперь можно было с уверенностью сказать, что мерзавка покупает мула и мужскую одежду, дабы отправиться к своему жениху, и что из этого выйдет, не сможет предугадать ни одна гадалка.

Луиза от души пожелала девчонке свернуть свою глупую шею, но с сожалением подумала, что ей вряд ли так повезет. Хотя, почему бы и нет? Когда юная девица в одиночестве отправляется в дальнюю дорогу, не будет ничего удивительного, если с ней приключится несчастье. С ней просто обязано случиться несчастье! Особенно, если нанять нужных людей.

«Анжелика Жамар», — вспомнила нужное имя графиня и улыбнулась. Запустив руку в шкатулку, Луиза вытащила из нее насколько перстней, решив, что их с лихвой хватит для оплаты того, чтобы путешествие Соланж де Сен-Жиль закончилась на дне Сены.