Короли без короны

ГЛАВА 21 «Я в набат начинаю бить — во Фландрии буре быть…»[10]

Книги книгами, рассказы рассказами, но к встрече с Гентом Александр оказался не готов. Большой город, не уступавший Парижу, непривычные дома, церкви, больше всего напоминавшие крепости, и дворцы на набережной, оказавшиеся домами ремесленных гильдий, ошеломляли, заставляли ощутить собственную слабость и неопытность.

Гент был огромен, и Александру казалось, что без проводника он непременно заблудился бы в хитросплетениях улиц, каналов и мостов, потерялся бы в людских толпах и рынках. Размерами Гент не уступал Парижу, в количестве людей явно его превосходил, и при всем при том в городе было тихо, словно горожане полагали, будто шум унижает их достоинство. Гент поражал достатком, ненормальной чистотой, а также полным отсутствием на его улицах нищих.

Впрочем, пройдя маршем по дорогам половины Фландрии, Александр уже понял, что представления фламандцев о нищете даже близко не стоят к тому, что знал о нищете он. Когда в одной из деревень проводник указал полковнику на человека, больше всего напоминавшего зажиточного туреньского крестьянина, уверяя, будто это и есть искомый нищий, о чем красноречиво свидетельствует мешок для подаяния у него за спиной, Александру пришлось собрать в кулак всю свою волю, дабы не разинуть в потрясении рот. На голове у «нищего» красовался меховой берет, в мешке трепыхалось нечто живое, по размеру напоминающее курицу, а на лице «несчастного» Александр не заметил каких-либо следов голода и лишений.

Да и жители Гента не напоминали полковнику французских горожан. Со спокойным достоинством разглядывая марширующих по улицам солдат, здешние бюргеры вовсе не жаждали сдергивать с голов шляпы и колпаки, не кричали приветствий, не отпускали шуток, а смотрели на Александра и его людей с такой придирчивостью, что он неожиданно ощутил себя штукой полотна или конем, выставленным на продажу. Представить себе этих людей на коленях было не просто немыслимо — кощунственно. Должно быть, они и становились на колени перед Богом, но молодой человек не мог отделать от мысли, что при виде коленопреклоненных сыновей и дочерей Гента даже сам Господь должен был испытывать неловкость.

Полковник де Бретей ехал впереди своего полка и со всей очевидностью начал понимать, что его служба в Турени была детской забавой по сравнению с тем, что ожидало его в Генте. Сейчас Александр не мог понять, о чем они с Жоржем думали и думали ли вообще. Захватывать Нидерланды?.. Штурмовать эти города?.. Александр даже спрашивал себя, не было ли у них с Жоржем жара или легкого помешательства, когда они мечтали завладеть этой страной. Один полк в городе, ничем не уступающем Парижу… Просто смешно. Александр не имел людей и сил не то, чтобы на штурм Гента, но и для обороны его стен. Даже с той сотней наемников, что пристала к нему в пути, солдат было явно недостаточно для защиты города. Александр мог лишь мысленно «благодарить» принцессу Блуасскую за милую шутку и размышлять, что теперь понимает, от кого Жорж унаследовал свой юмор. Впрочем, до матушки другу было далеко, во всяком случае, Жоржу и в голову бы не пришло почти полгода продержать его в Бар-сюр-Орнен, а потом погнать через половину Фландрии, дабы показать, какой он глупец.

Только потрясенный взгляд Шатнуа, явно бывший зеркальным отражением его собственного взгляда, заставил Александра очнуться от тяжких раздумий. Попытка же немецких новобранцев затянуть марш «Фландрия в огне» окончательно привела полковника в чувство. За время перехода через владения испанцев Александр успел выучить песню наизусть и от души возненавидеть ее. По мнению шевалье де Бретея, «Фландрия в огне» была самой заунывной песней, которую он только мог вообразить, а ее слова были под стать музыке. Пару раз Александру приходилось даже запрещать исполнение марша, дабы звериными воплями не распугивать поселян и не мешать комиссару закупать провизию. К тому же были еще и испанцы, у которых также могло возникнуть желание прекратить это пение любым доступным им способом. Распевать же подобный кошмар на улицах Гента было не только кощунственно, но и самоубийственно. Полковник повернулся в седле и одним энергичным словом, сопровождаемым столь же энергичным взглядом, заткнул песенное вдохновение немцев. На улицах Гента воцарилась обычная тишина и покой, а Александр вновь получил возможность ловить обрывки неспешных разговоров бюргеров: «Вольный отряд на службу городу…», «Надо будет присмотреть…», «Пусть только попробуют набезобразить…», «Арсхот пробовал…», «…так и получил…».

«Это за мной надо присматривать», — меланхолично размышлял Александр, — «за мной и моими людьми». Открытие было не слишком приятным, зато заставило полковника задуматься, что делать дальше.

Размещение солдат в предоставленной им казарме заняло, как ни странно, не так уж много времени. Однако когда уставший полковник хотел поразмыслить, где мог бы остановиться он сам и Шатнуа, а также решить вопрос с обедом, в казарму явился посланник магистрата и сообщил, что совет восемнадцати желает немедленно говорить с полковником де Саше. Мысленно чертыхнувшись, но решив, что сейчас не самый лучший момент для демонстрации характера, Александр ответил, что явится на зов господ магистратов, как только убедится, что его люди ни в чем не нуждаются.

Через полчаса граф предстал перед правителями Гента, но если он полагал, что после лицезрения городских улиц ему уже нечему удивляться, то внутреннее убранство здешней Ратуши заставило его собрать все свое достоинство, дабы не уподобиться деревенскому простаку, впервые попавшему в город. Стены, обтянутые роскошными обоями, узорные плиты пола, огромная люстра, великолепный резной стол и кресла, в которых сидели члены совета, придавали залу на удивление торжественный и богатый вид. Строгие картины изображали посольства или заключения каких-то договоров, несомненно, важных, раз они попали в зал заседания, и Александр поклялся себе непременно выяснить, что за события и люди изображены на картинах. Хотя на стенах и в нишах зала не было образов или статуэток святых, не видно было золота и серебра, рядом с Гентской ратушей Лошский замок казался бедным, Лувр убогим, а Азе-ле-Ридо виделся милым сельским домиком.

Александр подошел к столу и только тут сообразил, что для него господа магистраты не предусмотрели не только кресла, но даже и табурета. Оставалось утешать себя тем, что все эти люди были много старше его и, следовательно, оставаясь стоять перед советом, Александр выражал почтение сединам гентских правителей.

— Юноша, мы велели прийти вашему командиру, — недовольно проговорил человек, восседающий во главе стола. — Где этот ваш Саше?! Поторопите его!

Александр вскинул голову:

— Я и есть граф де Саше, — резко произнес он, надеясь, что его ответ заглушит голодное урчание желудка.

Все головы разом повернулись в его сторону.

— Но он же совсем мальчишка, — разочарованно протянул один из магистратов.

— Да, — согласился второй. — Было бы лучше, если б принцесса Блуасская прислала своего сына, а не племянника.

Александр представил принца Релинген перед этими людьми и чуть не улыбнулся. Оставалось надеяться, что Жоржа совет удостоил бы пусть и не креслом, но хотя бы табуретом. Настроение полковника начало улучшаться.

— Ну, что ж, юноша, поведайте нам, сколько вам лет, — властно распорядился глава Совета.

— Вполне достаточно, чтобы я мог успешно защищать Турень, — решительно парировал Александр. — Я уже восемь лет на военной службе.

— Турень… — пренебрежительно пожал плечами еще один магистрат. — Там вы имели дело с обычными разбойниками, испанцы — совсем другое…

— Скажите это Антверпену, — с прежней решимостью возразил полковник.

За столом мгновенно воцарилась напряженная тишина.

— Достойный ответ, — после краткой паузы кивнул глава Совета. — Так значит, вы утверждаете, что сможете защитить Гент, чтобы его не постигла участь Антверпена?

— Я еще не осмотрелся в вашем городе и не видел городских укреплений, — сдержанно ответил Александр.

— Похвальная осторожность, — заметил кто-то справа. — Ну, что ж, полковник, тогда ответьте, чем вы занимались в Турени. Нет-нет, нас интересуют не разбойники. Принцесса Релинген писала, будто вы выполняли обязанности помощника губернатора Турени. Хм… вы слишком молоды для этой должности… Но раз так… У нас есть некоторые вопросы. Потрудитесь на них ответить…

Первый же вопрос чуть не загнал Александра в тупик, однако уроки, некогда преподанные ему управляющим принцессы Релинген, мэтром Виетом и Пьером, помогли дать достойный ответ господам магистратам. Полковник де Саше от души возблагодарил своих учителей, так что Всевышний, удивленной горячей молитвой графа сразу за трех простолюдинов, наверняка должен был в ближайшее же время излить на их головы всевозможные блага…

Впрочем, не успел Александр дать ответ на один вопрос, как на него обрушился второй. А потом третий… и четвертый… Вопросы сыпались со всех сторон, так что молодой человек пару раз вынужден был украдкой смахнуть со лба пот. Александр пока не мог понять, какой интерес представляли для Совета восемнадцати пошлины, дороги и мосты Турени, то есть все то, что Жорж полагал чепухой, и мог только гадать, что написала в своем письме «тетушка».

К тому моменту, когда вопросы правителей Гента начали иссякать, и они принялись обсуждать жалованье молодого офицера, Александр чувствовал такую усталость, что продолжал держаться на ногах на одном упрямстве.

— И все же, господа, он слишком юн… — недовольно повторил тот самый магистрат, что в начале беседы назвал его мальчишкой.

— Давид также был юн, когда поверг во прах Голиафа и разбил десять тысяч филистимлян, — немедленно возразил другой. — Когда Господь за нас, кто может устоять?

Александр подумал, что после таких слов французские кальвинисты непременно затянули бы псалом, но, видно, протестанты Гента были какими-то неправильными протестантами. Помянув Священное Писание, словно поставили галочку в конторской книге, они понимающе кивнули и вернулись к обсуждению дел.

— И все-таки, молодой человек, вы напрасно явились в Гент без жены, — настаивал на своем его недоброжелатель. — Вы излишне молоды, в вашем возрасте слишком легко сбиться с истинного пути… И, кстати, полковник, кто вы по вероисповеданию?

Вымотанный затянувшейся беседой, Александр честно признал, что является добрым католиком. Общий вздох разочарования был ему ответом. В зале повисла тягостная тишина, но после длительной паузы глава Совета все же произнес:

— Пусть так. Ступайте, граф, мы обсудим вашу кандидатуру…

Александру показалось, что ему на голову вылили кувшин ледяной воды. Молодой человек выпрямился. Вскинул голову.

— Господа магистрат, — чеканя каждое слово, произнес он, — я не для того провел своих людей через половину Франции и Нидерландов, не для того шел через испанские владения, чтобы обсуждать здесь вопросы богословия. Я солдат, мое дело — сражаться, а вопросы веры я оставляю тем, кто и должен ими заниматься — богословам. Кажется, их среди вас нет?

— И вы заблуждаетесь, молодой человек! — бросился в спор все тот же магистрат. — Вопросы веры слишком серьезны, чтобы отдавать их на откуп каким-то попам!

— Я солдат, — повторил Александр, — и мое дело защищать этот город. Кажется, вы призвали меня сюда именно для этого, а не для богословских споров. Возможно, я кажусь вам слишком молодым. Возможно, я был опрометчив, явившись сюда без жены. Возможно, вы не любите католиков. Все может быть. Но если я вам так не нравлюсь, то я могу совершить и обратный марш. Вот только если я уйду, кого вы наймете на службу вместо меня? Может быть, Люме? Ну, что ж, это храбрый офицер и бесспорный кальвинист, вот только вечно путает доверяемую ему казну с собственным карманом, а если кто-нибудь попытается его в этом уличить, вполне способен отправить такого человека на виселицу, вместе с его чадами и домочадцами, а также собаками, кошками и даже воробьями. Или вам призвать Пардье де Ла Мота? Он-то точно не молод, вот только как долго он останется верен Генту? До следующего выгодного предложения, которое сделает ему принц Пармский. А не хотите ли вы обратиться к Трелону? Я ничего не имею против его храбрости и честности, а уж то, что он кальвинист, не сможет отрицать никто, но он душой и телом предан принцу Оранскому, а вы с ним не в ладах. Так кого вы собираетесь нанять на службу Генту?

Члены совета восемнадцати многозначительно переглянулись. Молодой полковник оказался не так прост, как казалось. Судя по его рассуждениям, о расстановке сил во Фландрии юноша знал не понаслышке. К тому же, вынуждены были признать правители Гента, им и правда не из кого было выбирать. Не зная, о чем думают его наниматели, Александр решил не останавливаться на достигнутом.

— А еще можно вернуть герцога Арсхота, — нанес последний удар полковник. — Можно даже извиниться перед ним за арест, открыть ему ворота, а потом помолиться перед смертью за своих врагов…

Правители Гента вновь переглянулись, полностью разделяя мнение офицера о Филиппе де Круа.

— Да, господа магистрат, я вам не нравлюсь, но больше вам выбирать не из кого, иначе вы не писали бы моей тетушке и не желали, чтобы здесь появился я или мой кузен. Прочим кандидатам судьба вашего города либо полностью безразлична, либо они испытывают к нему такую любовь, что предпочли бы захватить целиком, со всеми улицами, домами, каналами, мостами и судами. А я — Александр де Бретей, потомок герцогов Гельдерна, не нуждаюсь в графской короне — я и так граф.

— Но вы католик…

— А разве те англичане, что ценой своей жизни купили жизнь обитателей Харлема, не были католиками? — возразил Александр.

Господа из совета вновь замолчали, не имея возможности отрицать всем известный факт.

— Мне говорили, что в Генте умеют ценить людей по их достоинствам, а не по вере, происхождению или возрасту, — неожиданно для себя продолжил Александр, а потом сказал нечто такое, от чего подавляющее большинство французских дворян сочло бы себя обесчещенными и отправилось бы спасать утраченную честь в какой-нибудь самоубийственной атаке. Видимо, босоногое детство на улицах Парижа, а также общение с Жеромом и Смиральдой не прошло для офицера даром: — А еще мне говорили, что в Генте умеют достойно оплачивать услуги нужных городу людей. Так вот, господа магистрат, я явился в Гент, чтобы защитить его от испанцев, и я надеюсь, вы сделаете все, чтобы эта задача стала выполнимой.

— В конце концов, — заговорил один из членов совета, — мы можем нанять его на полгода… а потом решать….

— Да, — согласился глава совета, — так будет лучше всего…

— Однако мы не потерпим никаких папистских проповедей, вы понимаете нас, граф?

— Но я же должен где-то молиться и слушать мессу, — возразил Александр. — Вы-то не отказываете себе в богослужении. Мои офицеры и солдаты также нуждаются в нем.

— Ну, хорошо-хорошо, — примирительно проговорил глава совета восемнадцати. — Но помните, вы отвечаете за своего попа головой. Он не должен вести проповедь за пределами вашей казармы… И не должен смущать своим видом жителей Гента…

— Да-да, пусть при выходе в город переодевается в светское платье! — подхватил еще кто-то.

— Это невозможно, капеллан приносил обеты — он не может нарушить клятву, — возмутился Александр.

— Ну, тогда… пусть закутывается в длинный плащ, — нашелся председатель. — Поверьте, юноша, эти требованья прежде всего отвечают интересам вашего капеллана. Пока жители Гента не узнают, что этот человек находится у вас на службе, он вполне может пострадать. Паписты слишком многое натворили в нашем городе, чтобы им можно было доверять…

Александру было, что ответить на эти обвинения, но он напомнил себе, что прибыл в Гент не для того, чтобы вести богословские споры и уж тем более не для того, чтобы выяснять, кто — католики или кальвинисты — причинили больше обид ближнему.

— И еще мне нужен дом, — сообщил граф де Саше. — Мне надо где-то жить, собирать офицеров, проводить советы…

— Советы вы можете проводить здесь, а под жилье для вас снята комната в гостинице. Первое время вы вполне можете жить там. После подписания контракта вас проводят. А теперь давайте вернемся к нашему соглашению.

Еще около часа ушло на согласование пунктов контракта, а когда Александр, наконец, смог поставить под договором подпись и был отпущен восвояси, в ушах у него звенело, желудок сводило от голода, ноги ныли, как после самого трудного похода. К величайшему разочарованию полковника, в гостинице, где он должен был поселиться в компании с Шатнуа, пообедать не удалось.

— Мой господин, обед вы уже пропустили, — невозмутимо сообщил хозяин гостиницы, — а ужин у нас через два часа. Будьте уверены, наша кухня — одна из лучших в Генте. Вы наверняка будете довольны.

Александр обреченно кивнул. Лицо Шатнуа вытянулось.

— Я не сомневаюсь в вашем мастерстве, — утомленно проговорил полковник, — но нам хочется поесть прямо сейчас. Прикажите подать что-нибудь в номер.

— Мой господин, — удивился почтенный фламандец, — у нас не принято есть в комнатах. Подождите ужина. На ужин вы сможете спуститься в общий зал, а моя жена подаст свиной окорок с горчицей, жаренную капусту и лучшее пиво Гента! О, наше пиво, наши окорока и горчицу хвалил сам император Карл! Вы непременно должны попробовать!

Желудок Александра отозвался громким урчанием, и полковник с удивлением понял, что этому урчанию вторит еще одно утробное ворчание — кажется, это отозвался желудок Шатнуа. Граф де Саше сглотнул слюну и поинтересовался, где все же можно перекусить, не дожидаясь обещанного ужина.

Достойный житель Гента с сожалением посмотрел на французов, удивляясь тому, до чего же паписты не понимают красоты размеренности и порядка. Оставалось порекомендовать чужестранцам расположенный на соседней улице трактир, заведение небольшое, но чистое, с неплохой кухней и достойным хозяином, не забыв, правда, предупредить, что в такой неурочный час гости вряд ли смогут рассчитывать на что-то особое.

Обещанный трактир носил странное название «Три мухи», и каким-то непонятным образом оказался втиснутым между двумя соседними домами, так что Александр задумался, а смогут ли они с Шатнуа поместиться в трактирную комнату, лишь по какому-то недоразумению именуемую «залом». К потрясению голодных французов это оказалось далеко не главной их проблемой. Выслушав сетования трактирщика, что его племянник вернется с фермы часа через полтора и тогда он сможет угостить их всем, чем они пожелают, офицеры смогли разжиться лишь полкругом черного хлеба, куском сыра, миской бобов и кувшином пива. На просьбу Шатнуа подать вина, оскорбленный в лучших чувствах трактирщик сообщил, что подобную кислятину у себя не держит.

Александр угрюмо поглощал бобы и размышлял, что надо как можно скорее найти себе дом и хорошую стряпуху. Осмотр укреплений города, размещение солдат на стенах, защита Гента… Молодой офицер чувствовал, что все эти проблемы могут потерять для него всякое значение, потому что при таких трапезах до их решения можно и не дожить.