Королевство

ГЛАВА 32

В ту ночь я выскользнула из постели и пошла смотреть на темноту. Луна всё ещё висела в небе, переливаясь на озере и серебря края сосен. Взглянув на далёкие вершины, я ощутила странное чувство дежавю, но я почти сразу догадалась, что же показалось мне знакомым. Я увидела своё отражение в стекле, и оно напомнило мне о каменных ангелах — поднятых к небу ликах, что смотрели на горы. Смотрели и ждали, как смотрел и ждал он.

Он всегда был там, сказал Тейн. Скрёбся в его голове, как паук. Зло старо, как горы. Тьма, которая не давала упокоиться мёртвым и разжигала отвратительные желания.

Эшер Фоллс — это город-призрак.

У меня было лишь смутное представление, что Сидра имела в виду в тот первый день в библиотеке. Одно только подозрение, пока меня не разбудили колокольчики. И тогда я увидела прозрачные силуэты в клубящемся тумане. Стала свидетелем того, как фантомные руки тянутся ко мне, ощутила потустороннее присутствие в ветре, услышала страшный вой и всё равно осталась в городе, потому что меня одолело чувство фатума. Нравится мне это или нет, но я связана с этим ужасным местом.

Я отошла от окна, но обернулась, и моё сердце подпрыгнуло. Убийца Фреи на краю леса?

Я долго всматривалась в темноту, но ничего не шевельнулось. Это просто дерево или тень, сказала я себе. Ангус уже мирно спал у изножья кровати. Если бы там кто-то был, пёс бы уже давно залаял.

Или так мне хотелось верить.

Я забралась в постель и свернулась под одеялом, но не хотела засыпать. Я собиралась лежать и ждать темноты. Но вскоре веки отяжелели, и я продолжила клевать носом только чтобы просыпаться каждые несколько минут. Во время этих коротких отключек мой сон был наполнен странными образами. Мне пригрезился Девлин и Мариама. Они парили вместе с призраками и уничтожали ведьмины знаки.

А ещё мне приснился водопад, я лежала, растянувшись на земле, надо мной нависли чьи-то лица, а те твари выползли из своих щелей и уставились на меня. Я почувствовала что-то мокрое на шее, и на моих пальцах осталась кровь. Кто-то тихо произнёс: «Всё кончено», а потом темноту прорезал детский крик.

Я проснулась со слезами на лице. Я понятия не имела, почему этот сон так сильно меня обеспокоил, но я отказалась сомкнуть глаза на весь остаток ночи.

Встав на рассвете, я загрузила вещи в машину, забрала Ангуса и уехала на первом пароме. Пока мы отплывали, шёл дождь, и этот ливень показался мне дурным предзнаменованием, словно он мог смыть обречённый город прямо в озеро. Я стояла под козырьком, защищающим от капель дождя, и смотрела, как медленно отдаляются горы. Но я не почувствовала облегчения, пока спустя какое-то время мы не выехали из дождевого фронта и направились на восток, прямо в сторону солнца.

Льющий через лобовое стекло свет был тёплым и целительным. Настроение улучшилось. Я включила iPod и стала подпевать, когда мы покинули район предгорья и выехали на нежные волнистые равнины Пидмонта.

Ангус с жадным интересом рассматривал пейзажи, и я опустила стекло, чтобы он почувствовал ветерок. В тот момент мне хотелось ехать, не останавливаясь до самого побережья. Пусть это чувство лёгкости никогда не закончится ни для него, ни для меня.

Я остановилась заправиться и быстро позавтракала в Колумбии, и моя эйфория держалась, пока я не подъехала к границам Тринити. Всплыли вопросы. Мне нужно знать, откуда я родом, чтобы понять своё место в этом мире и в загробном. Я не хотела оставаться живым призраком. Не хочу охотиться на нечисть. Хочу просто быть нормальной.

Первоначальный план состоял в том, чтобы проехать прямо до Чарльстона, но вместо этого я свернула к Тринити и направилась к «Розовому холму», месту, где я повстречала своего первого призрака.

Белое бунгало, в котором я выросла, не сильно изменилось за все эти годы. Оно стояло в тени вековых дубов, что сохраняло прохладу и полумрак в доме даже в летние месяцы, делая его приятным убежищем для папа́ после нескольких часов работы на солнцепёке. Крыльцо всегда было владением моей матери. Они с тётей провели на нём много часов, потягивая сладкий чай и сплетничая, пока их окутывал аромат роз с кладбища.

Окно моей спальни выходило на «Розовый холм». Вид на кладбище никогда меня не беспокоил, даже в детстве, даже после встречи с первым призраком, потому что это кладбище всегда было моим убежищем, а освящённая земля всегда меня защищала. Даже после прошествии многих лет здесь я всё ещё ощущала себя в безопасности и покое, как нигде больше, даже в моём собственном убежище в Чарльстоне.

Слой пыли осел на бетонное крыльцо. До того, как мама́ заболела, она подметала как минимум раз в день. Поддержание дома в чистоте было чуть ли не её одержимостью. Грязь — особенно та, которую мы с папа́ приносили с кладбища — сводила её с ума. Моя тётя называла её педантичной домохозяйкой, на что мама́ однажды ответила, что ей очень жаль, что Линроз не научилась управлять пылесосом также искусно, как своим языком. Тётя пришла в восторг от этой остроты. Она любила дразнить мама́, и я так завидовала их отношениям, их постоянным подшучиваниям. Никто и никогда не мог так развеселить мою серьёзную мать, как её сестра. Не папа́. И, конечно, не я.

Дом оказался заперт, что было необычно. Папа́ никогда бы не запер входную дверь, если бы не планировал уехать на какое-то время, поэтому я не подумала, что он работает на кладбище или в мастерской. Над всем домом царила аура безмолвия, словно никого не было вот уже несколько дней.

Я подавила мгновенную панику, доставая ключ из-под цветочного горшка и впуская себя в дом. Папа́, наверное, поехал в Чарльстон, чтобы провести какое-то время с мама́. Он, должно быть, ужасно скучал по ней все эти месяцы, когда её не было рядом. Они прожили вместе так долго, и хотя ни один из них не демонстрировал открыто свои чувства — я не могла вспомнить, что бы они когда-нибудь обнялись, и уж тем более поцеловались — я должна была верить, что их удерживает вместе нечто большее, чем привычка. Нечто большее, чем общие тайны.

Я оставила Ангуса на крыльце и вошла внутрь. Тишина дома расстраивала. Я быстро обошла первый этаж, чтобы успокоиться, что ничего не случилось, а затем поднялась по лестнице, заглянула в свою старую спальню и прошла до дальнего конца коридора, где открыла дверь на чердачную лестницу. Включила свет и пошла без колебаний. Я никогда не боялась чердака. Это было моё самое любимое место в дождливые дни, когда мне надоедали семейные фотоальбомы. Мама́ хранила на чердаке много платьев со школьных времён, и мне нравилось копаться в старых сундуках. Она и тётя Линроз были видными красавицами, хотя и из семьи среднего класса.

Папа́ хранил свои вещи в металлическом ящике. Его он всегда держал запертым. Всегда. Этот ящик с детства разжигал моё любопытство, но мне никогда не приходило в голову попытаться вскрыть замок. Теперь я отбросила любые сомнения в сторону и шпилькой приподняла язычки. Если в этом доме хранится секрет моего рождения, то он в этом ящике.

Внутри лежали обычные личные вещи, которые мужчина папиного возраста и положения накопил бы за эти годы. Медали за выслугу и грамоты в рамках с армейский времён. Пара сапог. Старый карманный нож. Сигарная коробка с фотографиями.

Самый эффективный способ провести поиск — вынуть всё наружу. Я проделала это быстро и тщательно, аккуратно раскладывая вещи, чтобы сложить всё обратно в том же порядке, что и нашла. Мне было ненавистно рыться в отцовских вещах. Он замкнутый человек, и обыск его сокровищ и воспоминаний был преступлением, которое я бы уподобила осквернению могилы. Но я не позволила совести меня остановить. Я продолжила разглядывать его личные вещи, потому что знала, что не успокоюсь, пока хоть что-нибудь не найду.

Я чуть не сдалась, как вдруг наткнулась на маленькую голубую коробочку, перевязанную белой лентой. Я предположила, что это ещё одна медаль или, возможно, свадебные запонки.

Но, нет.

Приютившись на хлопковом ложе, там лежал осколок коричневого фарфора. Я бы никогда не узнала, что это, не говоря уже о значении этой вещицы, если бы не увидела маленького коричневого воробья в голубой спальне Фреи Паттершоу.

Как бы оно к нему ни попало, папа́ хранил это сломанное крыло среди своих самых ценных вещей.