Вчера весь вечер я мерила шагами пустую квартиру, раздумывая, как именно урою Альбертика. Появились некоторые соображения, но я их всё откидывала как малоэффективные. В результате перебрала все методы борьбы из моего времени с недобросовестными конкурентами, и кое-что таки придумала.
На работу пришла вся собранная, словно кобра перед прыжком, готовая к борьбе с Альбертиком.
Меня встретила тишина и неожиданно безлюдные коридоры.
«Зомби-апокалипсис или НЛО?» — хмыкнула я, и торопливо, почти бегом, прошлась по коридору, заглядывая по пути во все кабинеты.
Пусто. Везде причем.
Вся в недоумении, я ускорила шаг. И в боковом коридоре таки обнаружила живого человека: тётя Валя, уборщица, сосредоточенно намывала шваброй пол, не обращая внимания на исчезновение всего коллектива.
— А где все? — обратилась я к ней.
— Так на собрании, — равнодушно ответила она и ляпнула тряпку в ведро.
— Но еще же целых пять минут до начала работы, — удивилась я.
— Собрание уже час как идёт, — буркнула тётя Валя, склонилась над ведром, выжимая тряпку, и, заметив, что я вознамерилась идти прямо, угрожающе рявкнула, — только по помытому не иди!
Пришлось обходить. С тётей Валей конфликтовать чревато.
Обойдя помытый гектар, я дошла до актового зала и открыла дверь.
Уже вовсю шло собрание. Я незаметно вошла в забитый народом зал. За трибуной выступал докладчик — бригадир первой бригады из десятого цеха, высокий грузный мужчина примерно лет сорока пяти, вечно надутый и недовольный. Фамилия у него была под стать — Рыкун. Я его знала плохо.
Он уже закончил доклад и отвечал на вопросы. За покрытым кумачовой скатертью столом президиума восседали четверо. На моём месте, с левого края, величественно поджав губы, с важным видом сидела Герих. Рядом с Альбертиком, справа, красовалась Щука. С краю стола, на месте секретаря, неожиданно сидела… Тоня. Она торопливо строчила, не поднимая головы от протокола.
Я тихой тенью скользнула в зал и заняла пустующее место с краю, в десятом ряду. Тем не менее Альбертик меня заметил и посмотрел крайне выразительно. Я сделала вид, что не поняла. Рыкун вещал что-то с трибуны, зал тихо гудел, а Альбертик продолжал сверлить взглядом дырку во мне. Эдичка Иванов, который сидел в первом ряду, очевидно поймав взгляд Альбертика, развернулся посмотреть, что там такое, и увидел меня. Лицо его вытянулось. Другие тоже начали оглядываться.
Я сидела с невозмутимым видом, словно меня все эти взгляды не касаются. Думаю, весть о моём увольнении коллектив уже облетела.
Тем временем Рыкун закончил выступление, и на его место поднялся следующий докладчик — Семён Петрович Юрьев, инженер-метролог. Он громко объявил, обращаясь к залу:
— Товарищи! Пришло время обсудить очень важный вопрос! Правильно ли мы считаем рабочий коллектив бригадой, когда у него даже единого наряда нету? Правомерно ли это?
Шум в зале, который был обычным фоном на всех собраниях, понемногу стих, народ заинтересованно тянул шеи, и Юрьев воодушевлённо продолжил:
— И это, я не говорю об общем хозяйственном расчёте!
После этих слов зал накрыла такая тишина, что было слышно, как скрипит ручка у Тони, которой она торопливо записывала всё в протокол.
Я скосила взгляд. Сидящие рядом мужики-бригадиры молча переглядывались.
— Мы собрались, чтобы обсудить проблемы повышения роли трудового коллектива в управлении работой депо «Монорельс», — подал голос Альбертик, — поэтому в первую очередь мы должны сосредоточиться на обсуждении личной ответственности каждого из вас… то есть из нас… за работу нашего предприятия! Давайте придерживаться повестки, товарищи!
Юрьев сконфузился и встревоженно взглянул на зал в поисках поддержки.
Неожиданно ему на помощь пришел Иваныч.
— А я считаю, Петрович дело говорит! — воскликнул он, подхватываясь с места. — Сами прикиньте, сколько у нас настоящих бригад с крепким костяком?
— Пятнадцать!
— Восемь!
— Десять!
— Пять! — донеслись выкрики с зала.
— А я считаю, что и двенадцать еле-еле наберется, — ответил в зал Иваныч. — Мы же женщин из малярной бригады и штукатуров тоже считаем.
— Правильно! — подала голос какая-то женщина с задних рядов.
— И вот, товарищи, отсюда вопрос — а как же остальные? — Юрьев опять перетянул внимание на себя, — Если посмотришь — вот она, бригада! А если глянуть глубже — то каждый в ней отвечает только за себя!
Герих и Щука переглянулись и Герих, поджав губы ещё сильнее, что-то записала в блокнот, при этом она недовольно бросила на Юрьева недвусмысленный взгляд.
Щука покраснела, Альбертик же сидел с непроницаемым лицом.
— А если кто-то заболел?! — опять выкрикнула та же женщина.
— А если брак погнал?!
— Дык за это мастер отвечает!
— Пусть голова у начальника цеха болит! — хохотнул какой-то парень. На него зашикали.
— Вот видите? — развёл руками Юрьев.
— Бригада придёт на помощь, только если бригадир велит! — опять выкрикнула с места та женщина, и все засмеялись. Я не стала поворачивать голову.
Альбертик опять встретился со мной взглядом. Я смотрела прямо, не мигая. Он первый отвёл взгляд и принялся что-то быстро писать в блокноте. Затем выдрал оттуда листок и сложил его в несколько раз.
В это время страсти в зале продолжали накаляться.
— Поэтому я и предлагаю! — повысил голос Юрьев, и я перевела взгляд на него, — давайте поставим дело так: если есть бригада — то вся ответственность на ней. И за прогулы, и за брак, и за недостачу! А не справляется с задачей — значит нет и бригады! С неё и спрашивать! И если наказывать — то всю бригаду сразу!
В зале зашумели, заспорили.
Я поворачивала голову то туда, то сюда на спорящих рабочих, и вдруг Наумов, который сидел впереди меня, обернулся и сунул мне в руки листочек. Записка.
Я удивлённо воззрилась на него.
— Это вам, Лидия Степановна, — одними губами прошептал он и отвернулся.
Я опустила взгляд на листочек — это был тот, что писал Альбертик. Я подняла глаза на него. Альбертик сидел и смотрел на меня. Увидев, что я смотрю, кивнул, указав глазами на листочек.
Я вздохнула и развернула бумажку. Там была всего одна строчка:
«Я не видел ваше заявление об увольнении».
Я написала ответ:
«Я передумала».
И передала записку обратно.
Тут как раз с места подпрыгнула Герих:
— Товарищи! Да что ж это такое! — заверещала она, я на секунду отвлеклась на неё и не увидела выражение лица Альбертика, который уже прочитал мой ответ и опять сидел с каменным лицом.
— Разве же наше депо «Монорельс» не выполняет плана?! Хоть когда-нибудь такое было?! И это — полностью заслуга бригад! Поэтому я предлагаю…
Что предлагает Герих я не расслышала, так как шум поднялся такой, что ох.
Когда народ подустал спорить, Альбертик внезапно постучал логарифмической линейкой по графину с водой. Зал притих.
— Товарищи! — сказал Альбертик. — Вы поднимаете сейчас крайне важные вопросы. Мы все руководствуемся недавним постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР «Об улучшении планирования и усилении воздействия хозяйственного механизма на повышение эффективности производства и качества работы». Это наша «путеводная звезда». Курс Партии — на повышение эффективности нашей работы. По расчетам наших экономистов, нам необходимо повысить производительность труда не менее чем на 37 процентов. За счет чего же?
Он вперил взгляд в зал и обвел глазами присутствующих. Все молчали.
— У нас есть два варианта. Принять новый хозрасчётный метод или повысить нормы выработки для бригад. Для того, чтобы правильно найти выход, нужно попробовать и так, и так. Поэтому я предлагаю обе эти формы организации труда внедрить в производство нашего депо. А ответственным за нововведения будет Лидия Степановна Горшкова. Она — известный рационализатор, постоянно поражает нас новыми идеями. Вот пусть и поработает на увеличение производительности. С неё и спрос.
Он позволил себе бросить насмешливый взгляд на меня. Буквально полсекунды — но я поняла, что отныне жизнь моя тут будет адским адом.
Собрание закончилось, и я поспешила выйти одной из первых. Не хотелось с Альбертиком сейчас объясняться.
Настроение было злое. Вот что-то сильно мне во всём этом не нравилось. Что-то меня напрягало. И интуиция подсказывала, что дело пахнет керосином. Только не могла понять, в чём именно. Я уже пожалела, что решила остаться, чтобы наказать Альбертика. Тоже мне — Граф Монте-Кристо нашлась. Блин, надо было увольняться и жить себе спокойной жизнью. Но нет, меня же заело, и я решила повоевать с Альбертиком. А теперь вопрос — зачем оно мне? Ну, предположим, одержу я над ним победу. И что мне это даст? Моральное удовлетворение? Ой, сомневаюсь. Так что?
Я шла по коридору и ругала себя, пока не услышала, как сзади окликнули:
— Лидия Степановна!
Я обернулась — ко мне спешил Гашев, мастер-наставник по вождению автомобиля.
— Иван Михайлович! — улыбнулась я, — рада вас видеть!
— Лидия Степановна! — вернул улыбку Гашев, — После обеда я занесу вам права.
От этих слов я чуть не завизжала от восторга.
Мы ещё немного поболтали и разошлись по своим делам. Я опять вернулась к мыслям об Альбертике и грядущем наказании ему.
Так зачем мне всё это?
Я вдруг встала как вкопанная. Я поняла, зачем. Тут ведь даже не в Альбертике дело. Я сама хочу возглавить депо «Монорельс»!
Вот оно что!
Сама! Возглавить!
А раз так — значит возглавлю.
Я хихикнула. Настроение резко улучшилось.
— Я смотрю, вам весело, Лидия Степановна? — раздался за спиной голос Альбертика (вспомни чёрта, так он тут как тут!).
— Это запрещено? — с наивным видом поинтересовалась я.
— Что? — не понял Альбертик.
— Радоваться, улыбаться, быть в хорошем настроении… — подсказала ему я.
— Хорошо смеётся тот, кто смеется последний, — процитировал народную мудрость Альбертик.
Я промолчала.
— Вы задание как выполнять собираетесь? — задал главный вопрос Альбертик.
— Элементарно, — пожала плечами я, — В выбранных бригадах прослежу, чтобы рабочие честно распределили между собой на отчётный период работу, потом посчитаю коэффициент трудового участия каждого на основе личного дневного задания и, соответственно, какой у кого получится заработок.
— Понятно… — невнятно пробормотал Альбертик, — идите, работайте… пока работайте.
И я пошла работать.
А после работы я, не заходя даже домой поужинать и переодеться, отправилась на квартиру Валеева. Давно я уже там не была. Гараж с машиной был прямо во дворе и меня аж распирало желание сесть за руль.
Спасибо Гашеву, он быстро принёс права, поздравил, правда намекнул, что следует обмыть, но я сделала вид что не поняла. И он ретировался.
И вот, наконец, я открыла гараж и села за руль.
Моя ж ты прелесть… мммм….
В Малинки я зарулила на небесно-голубом автомобиле Валеева. Да, там ещё с документами нужно было до конца разбираться, но права были со мной, а ГАИ на просёлочной дороге редко бывают. Народ ездит не пристёгнутый.
Затормозив у двора, я вышла из машины. Пели птички, шумел лёгкий ветерок в кронах берёзок-осинок, пахло нагретыми за день травами и насыщенным духом от чернозёма. В общем, милая пасторальная красота русской природы.
На звуки автомобиля вышла Римма Марковна:
— Лида приехала! На машине! — обрадованно всплеснула руками она, — а я-то думаю, кто это к нам приехал!
— Как вы тут без меня эти дни, Римма Марковна? Где Света?
— Всё хорошо, я вот варенье из слив варю, — затараторила Римма Марковна, старательно отводя взгляд.
— Так, Римма Марковна, признавайтесь, что натворили? — подозрительно спросила я, — со Светой всё в порядке? Где она?
— У Роговых, с Галей играют, — ответила Римма Марковна.
— Хорошо. А натворили что? И кто? Вы? Она? Вместе?
— Да тут… — замялась она.
— Я жду.
— Светочка пенальти училась подавать… — пробормотала Римма Марковна.
— И? — подбодрила её я.
— Окно она разбила, — вздохнула соседка. — Все стёкла вдребезги.
— И это всё? — что-то явно не складывалось. Ну не будет Римма Марковна из-за стекла так паниковать.
— Ну…
— Что ну?
— Стёкла надо было ставить в окна, — опять вздохнула она и отвела взгляд.
— Дальше что? — меня уже эта ситуация начала выбешивать.
— Я пожаловалась и Пётр Иванович…
— Ах вон оно что! — наконец поняла я и задала вопрос, — А что Пётр Иванович?
— Он застеклил окно! — радостно сообщила Римма Марковна.
— Замечательно, — кивнула я. — Но я так понимаю, это ещё не всё, да?
— Ну… — Римма Марковна опять отвела взгляд.
— Я жду, — напомнила я.
— В общем, Пётр Иванович пока поживёт у нас, — выдохнула Римма Марковна и обличительно посмотрела на меня, — ему сейчас жить негде!
Я аж зависла от неожиданности:
— В смысле у нас?
— Агриппину Ивановну сын забирает в город, и продает дом, — сообщила Римма Марковна, — поэтому Петру Ивановичу негде жить.
— У него есть квартира в городе, — подсказала я.
— Ну, туда же добираться надо. А электричка в пять утра ходит, тяжело же.
Меня аж покоробила эта наглость, то есть мне в пять утра не тяжело добираться, а ему — тяжело.
Я посмотрела в хитроватые глаза Риммы Марковны и сказала:
— Мне надоели ваши интриги Римма Марковна. Я возвращаюсь в город. Когда Пётр Иванович уберется из моего дома вон — позвоните и я приеду.
Я развернулась и пошла обратно к машине.
— Но Лида! — растерянно воскликнула Римма Марковна.
Я не стала оборачиваться.
На Ворошилова я приехала через минут двадцать пять. Какая же красота — своя машина!
Припарковавшись сбоку от подъезда, чтобы не мешать соседям, я пошла домой. Квартира встретила меня оглушительной тишиной. Еды почти не было, ведь я думала поужинать в Малинках. За продуктами идти было лень. Поэтому я решила принять ванну и пораньше лечь спать.
Включив колонку, я вытащила с нижнего ящика антресоли коробку с остатками мыла, которое я раньше варила в надежде подзаработать. Эта идея не принесла никакого ощутимого дохода, правда иногда я использовала красочное мыло для презентов нужным людям.
И вот сейчас я высыпала всё мыло на кровать и выбирала — ромашковое, овсяное или шоколадное? А может быть крапивное? Сделать непростой выбор помешал звонок в дверь.
Недоумевая, кто бы это мог звонить так поздно, я пошла открывать дверь.
На пороге стоял Иван Тимофеевич, сосед.
— Добрый вечер, Лидия Степановна, — поздоровался он, — вас к телефону. Междугородка.
Я вздрогнула.
Когда шла к соседу, первая мысль была, что это Иван Аркадьевич. Брала трубку с затаённой надеждой, что вот сейчас я ему всё про Альбертика расскажу, нажалуюсь и он разберется и всё будет хорошо. И мне не надо будет прилагать лишних усилий.
Но это оказалась Зоя Смирнова. Звонила из крымского курорта и тон голоса был радостно-приподнятый:
— Лидочка! Лидуся! Ты представляешь?! Здесь такая красота! Горы, море! А какой здесь воздух! Его же пить и пить хочется! И лаванда! Здесь растёт лаванда! И кипарисы…!
— Зоя, — перебила поток радости я, — ты мне звонишь так поздно, на ночь глядя, чтобы сообщить, что в Алуште растут кипарисы и есть горы?
— Ой, Лидочка! — засмеялась в трубку Зоя, — ты всё такая же сердитая. А жизнь ведь прекрасна!
— Зоя, — догадалась я, — ты там загуляла что ли?
— Ну почему ты сразу всё опошляешь?! — возмутилась Зоя, но сразу же засмеялась, — Лида! Ты представляешь?! Я встретила здесь любовь! Это так чудесно! Любить и быть любимой! Это такое счастье!
— Зоя, — попыталась вернуть подругу на землю я, — ты там гуляй, сколько угодно, никто ж тебе ничего не говорит. Но зачем ты мужу это рассказала? Ты в своём уме?!
— Потому что я не собираюсь возвращаться! — защебетала Зоя. — Виталик из Сургута. И мы уедем с ним в Сургут.
Я мысленно застонала. Вот дура, простигосподи! Но вслух сказала:
— Зоя! А как же дети? Как работа?
— Вот поэтому я тебе и звоню!