Конфайнмент

Глава 7

Несколько отпечатанных на машинке листков Степан Миронович изучал до глубокой ночи. Он даже дверь в кабинет закрыл на замок, чтобы никто не мешал. Хотя и жена, и сын давно привыкли к тому, что если глава семейства заперся в комнате, его лучше не беспокоить.

Знакомство с досье на «Клио» и «Селфера» требовало тишины и максимальной сосредоточенности.

Около месяца «Юрий Павлович» обещал предоставить расширенную информацию по фигурантам, но, как говорится, тянул до последнего. Пришлось даже несколько раз пригрозить неизбежным сворачиванием операции и даже разрывом прежних договорённостей, и, в конце концов, эта тактика принесла результаты. Нужные сведения «контакт» всё-таки передал. Насколько они достоверны, требовалось определить в течение двух-трёх дней. Иначе сотрудничество могло стать односторонним, а сводить отношения с «Юрием Павловичем» к уровню «подчиненный-начальник» или к совсем уже примитивному «мошенник-терпила» подполковнику не хотелось.

Даже на первый взгляд всё изложенное в документах выглядело откровенной фантастикой, и если бы Свиридяк получил их на пару месяцев раньше, он бы попросту выкинул их в мусорную корзину, сочтя неуместной шуткой. Однако сегодня, после пяти недель плотной работы с «Клио», так поступить Степан Миронович конечно не смог бы.

Первый же разговор с девушкой поставил мужчину в тупик. Да, иностранный резидент предупреждал его, что будет непросто, но что настолько — этого подполковник не ожидал.

Удивительно, но он пошёл на все выставленные дамой условия, и теперь за это приходилось расплачиваться не только постоянной головной болью, но и не отступающим ни на секунду страхом разоблачения.

На нём и его «команде» висели уже пять трупов. Все — обычные люди, ничем особо не примечательные, выбранные «Клио» по какому-то странному, понятному только ей алгоритму. Ещё двое оказались убиты раньше. В том, кто их прикончил, Степан Миронович не сомневался, и от этого знания ему становилось не по себе.

Полученные от «контакта» досье кое-что прояснили, но вопросов поставили ещё больше.

Первый и главный: откуда заокеанские «коллеги» узнали о прошлом «Клио» и «Селфера»?

Второй: почему они так уверены в том, что эти двое снова сойдутся?

Ответов у подполковника не было.

Впрочем, по поводу второго вопроса Свиридяк кое о чём догадывался. Более того — знал об одной из причин, хотя и не был уверен, что она основная. В любом случае, этим знанием он с «Юрием Павловичем» делиться не собирался. По крайней мере, сейчас, пока ещё ничего не решилось.

С «Клио» Степан Миронович предполагал серьёзно поговорить сразу после её возвращения из Ленинграда. К этому разговору следовало хорошо подготовиться. Цель оправдывала любые приёмы и средства. Подполковнику требовалось стать с «Клио» не просто попутчиками, а союзниками.

Витька Махов и его дружбаны девушку ненавидели, но подчинялись.

А она их, по всей вероятности, презирала. Степан Миронович это чувствовал и… уважал.

Решиться открыто демонстрировать своё отношение к разного рода подонкам могла или полная дура, или по-настоящему сильная личность.

«Клио», по мнению подполковника, дурой отнюдь не была…

— …А знаете, Елена Игоревна, я, кажется, придумал, как помочь вам обоим, — чуть прищурившись, сообщил Свиридяк сидящей напротив девушке.

Её реакция Степана Мироновича удивила.

— Обоим нам помогать не надо, — неожиданно зло усмехнулась Лена. — Мне же хватит того, что вы уже обещали…

В Москву я вернулся в полном раздрае. Всю ночь пытался заснуть, да так и не смог. Стучали на стыках колеса, покачивался несущийся по рельсам вагон, тихо сопел на соседней полке практикант Сашка, а я всё ворочался и ворочался, не в силах забыться. Стоило только закрыть глаза, и в голове сразу же возникала картинка — дождь, бронзовые кони и стоящая на мосту девушка.

Мысли мои, раз за разом, возвращались к тем дням, когда я считал себя счастливее всех на свете и одновременно чувствовал, что нет никого в этом мире несчастней меня.

Зачем, спрашивается, стал изображать из себя супермена? Почему решил, что умнее других? Что раз попаданец, значит, обязательно должен что-то там поменять в жизни огромной страны?

Да какая, к чертям собачьим, страна, если даже с собственной жизнью не смог разобраться!

Надеялся, что само рассосётся? Думал, что если одна простила меня, вторая исчезнет сама собой, а после забудется?

Как бы не так! Вторая никуда не исчезла, а забыть её не получается, как ни крути.

Что теперь со всем этим делать?

Выход один. Бежать!

Бежать из этого времени со всех ног. Как можно быстрее, пока ещё что-нибудь не разрушил своим дурацким вмешательством…

Утром сказал Сашке, что буду занят два дня подряд и пусть Светлана передаст это Жанне. Лебедев посмотрел на меня с удивлением, но спорить не стал — просто кивнул.

Я же, как только прибыл на «Подмосковную», сразу засел за бумаги — писать «отчёт» в будущее. Думал над ним достаточно долго. Пришлось подробно описывать, что со мной приключилось в последний месяц, включая арест, побег и устройство в железнодорожное ведомство. Плюс кое-какие соображения о природе времени изложил — авось, тамошнему Синицыну пригодится. Для меня ведь сейчас время становилось важнее всего. Вернуться в 2012-й превратилось практически в фикс-идею. Даже знакомством с «чекистами» сегодня готов был пожертвовать ради этого. А еще мне, кровь из носу, захотелось простимулировать здешнего Шурика на предмет скорейшего отправления моей бренной тушки назад в двадцать первый век. А для этого требовалось, ни много ни мало, посвятить его в «главную тайну Вселенной»…

О том, чтобы встретиться, я договорился с ним ещё неделю назад. Сказал, пусть приезжает в следующую субботу вечером, надо будет обсудить кое-что важное. Что удивительно, когда это предлагал, даже не думал, о чём буду с ним разговаривать. Просто рассчитывал незаметно сунуть в его портфель очередное послание, а сам разговор стал бы только прикрытием.

Сегодня всё перевернулось с ног на голову. Неудачная поездка в Питер заставила поменять приоритеты и планы.

Шуру я ждал в том же месте, что и в прошлые выходные, в парке возле метро, прячась за театральной тумбой. Ждал долго, часа полтора, поэтому замёрз, как собака. Температура — ноль, ветер промозглый, хорошо хоть, что без дождя или снега, а то бы совсем озверел от этой дурацкой погоды.

Ненавижу, если осень затягивается. Уж лучше хороший мороз, чем постоянная слякоть с хлюпающими носами, кашлем и непонятками, во что одеваться. Укутаешься — вспотеешь, накинешь что-то полегче — простынешь. Единственный вариант — лишний раз на улицу не высовываться, а если уж высунулся, то не стоять столбом, а заниматься делами. Работать, к примеру, или хотя бы просто ходить взад-вперёд, размышляя о чем-нибудь приземленном — о кружке горячего чая, о третьей котлете, которую так и не смог доесть сегодня в столовой, о людях, которые вдруг попадаются на пути, хотя вероятность подобной встречи даже не нулевая, а, можно сказать, отрицательная.

И ладно ещё, если речь заходит о Лене. То, что я вдруг увидел её на Аничковом мосту, по факту, мало что значит. Это могло быть обычной галлюцинацией, плодом больного воображения. А вот встреченный несколькими часами ранее будущий питерский мэр — это уже не фантазии.

Вообще, выходит довольно забавно. Встречаюсь нос к носу с каким-нибудь деятелем перестройки или «святых девяностых», а он потом — хлоп! — и на небесах. Сначала Гайдар, затем Попов… Прикольно будет, если и Собчак после нашей случайной встречи тоже преставится. Но ещё веселее, если в этом опять обвинят меня…

Шура нарисовался в парке, когда часы показывали без пяти восемь. Слава богу, Жанны с ним не было. Не то что бы я не хотел её видеть, просто… Хотел, но боялся. А вдруг она чисто по-женски почувствует, что я изменился и отношусь к ней уже не так, как до этой злосчастной поездки в Питер?..

Выждав минуту и не обнаружив ничего подозрительного, я вышел навстречу другу.

— Привет! Что так долго? Второй час тебя жду.

— Автобуса долго не было, — развёл руками приятель.

Я внимательно посмотрел на него.

Вроде не врёт.

— Ладно, я понял. Пошли, — я развернулся и двинулся в сторону ближайших домов.

— Куда? — бросил мне в спину Синицын.

— Да есть тут одно местечко. Там, по крайней мере, тепло…

Для разговора с Шуриком как нельзя лучше подошло помещение, в котором мне пришлось прятаться сразу после побега. Вести́ приятеля на железку пока не планировал. Чем меньше мои старые знакомые знают, где я и что я, тем меньше шансов, что об этом узнает тот, кому не положено. Жанна, конечно, не в счёт. Отказать ей не смог бы, наверное, даже Штирлиц. Вытрясла бы из несчастного душу, но своего бы добилась.

— Это ты здесь живёшь, что ли? — поинтересовался Синицын, войдя следом за мной в каморку в полуподвале.

— Дверь прикрой.

— Ага.

Железная дверь со скрипом захлопнулась, проскрежетала задвижка, загромыхала банка с засохшим герметиком, на которую Шура налетел, пробуя развернуться.

— А, чёрт! Гадство какое…

— Не чертыхайся, — засмеялся я, усаживаясь на лавку. — Лучше давай, рассказывай, что там у вас, чего нового?

— Да ничего особенно нового нету. Всё по-старому, — проворчал Синицын, морщась и потирая ушибленную коленку. — На исткапе лютуют, по матану с пределов на производные перешли, химия — полная хрень, зачем она только нужна…

Присев на соседнюю лавочку, он аккуратно поставил рядом портфель и принялся рассказывать институтские новости. Он рассказывал их со всеми подробностями, не торопясь, словно на лекции в клубе для специально интересующихся.

Я слушал его с удовольствием.

Вот вроде бы ерунда, обычные разговоры, а ведь на самом деле это целый кусок жизни, от которого меня оторвали насильно и куда мне пока хода нет, но так хочется, что прямо сейчас побежал бы туда решать самые тупые задачки и слушать самых занудных лекторов. Что ни говори, а есть в советском студенчестве какая-то особая магия. Пусть на железной дороге тоже неплохо и зарабатываешь ого-го, и снабжение по категориям оборонки, но, чёрт побери, как же мне не хватает сейчас той лихой бесшабашности и уверенности, что на последний оставшийся от стипендии рубль сумеешь-таки объять необъятное…

— Так вот, по поводу денег…

— А? Что? Каких денег?

Задумавшись, я как-то вдруг пропустил последние фразы приятеля.

— Я говорю, деньги меня просили тебе передать, — Шурик открыл портфель и достал из него перетянутую резинкой пачку купюр. — Вот. Тут и стипуха твоя за ноябрь и то, что тебе Кривошапкин должен отдать был.

У меня засосало под ложечкой.

— Кто?!

— Что кто? — не понял Синицын.

— Я спрашиваю, кто просил передать мне деньги?

— Ну-у, во-первых, Олег Денько. Он стипендию за тебя получил, спрашивал у всех, куда её деть. Я и сказал, что пусть у меня полежит… А что, не надо было?

— А что во-вторых? — проигнорировал я вопрос.

— А во-вторых, мне на последней войне Кривошапкин сказал задержаться. Ну, я думал, что это насчёт тетрадей, я же в группе секретчик. А оказалось, вот, — приятель кивнул на деньги. — Он сказал, что ты в лотерею выиграл, но деньги сам получить не мог, потому что до восемнадцати лет большие суммы на руки не дают. Вот он и получил за тебя, ты же сам об этом просил, разве нет?

Я мысленно выдохнул.

«Эх, Шурик, Шурик… Развели тебя товарищи офицеры, как маленького. Но да чего уж теперь… Ладно. Будем надеяться, что прямо сейчас меня брать не будут…»

— Сколько здесь?

— Я не считал.

«Ваще молодец».

На подсчёт денег ушло полминуты.

— Четыре тысячи пятьдесят пять рублей. Отлично.

Я сложил купюры обратно в пачку, потом вынул из-за пазухи «песенник» и посмотрел на Синицына.

— Чего? — поёжился он под моим пристальным взглядом.

— Читай, — раскрыл я тетрадку и сунул ему под нос…

От обеда меня опять оторвал Володя Крайнов, комсомольский секретарь Рижского отделения дороги. Я, блин, чуть хлебом не подавился, когда он хлопнул меня по плечу и уселся за стол.

— Андрей! У меня для тебя есть важное поручение.

— Какое ещё, нах, поручение? Дай пообедать нормально, — еле-еле прокашлявшись и кое-как вытерев выступившие в глазах слёзы, я вновь заня́лся борщом.

Крайнова мои слова не впечатлили. Он их словно и не услышал. Достал из кармана блокнот, пролистнул, пошевелил беззвучно губами…

— Ага. Вот. Долинцев мне говорил, что ты отлично поёшь и на гитаре играешь.

— И что? — пробурчал я, отдвигая одну тарелку, пустую, и придвигая к себе другую, полную.

— А то, что у нас скоро праздник — пятьдесят лет комсомольской организации отделения. Ты что, на собрании не был?

— Да был я там, был.

— Ну, вот видишь. Это будет десятого, а одиннадцатого у нас концерт самодеятельности. Не помнишь, что ли?

— Помню, конечно.

— Да перестань, наконец, ложкой греметь, когда с тобой разговаривают…

Увы, все комсомольские секретари похожи на женщин. В смысле, ведут себя точно так же. Требуют, чтобы их слушали, а сами, как правило, несут не стоящую внимания ерунду… с мужской точки зрения естественно, а не с женской…

Я тяжело вздохнул, отложил ложку и уставился на Крайнова.

— Я тебя внимательно слушаю.

— Ну, значит так, — изобразил воодушевление собеседник. — От нас в самодеятельности почти никто не участвует, и это плохо. Только двое согласились стихи почитать, а один сказал, что может какую-то пантомиму изобразить. Но этого мало. Надо, чтобы кто-то ещё и спел что-нибудь…

— У меня самоотвод, — нашёлся я, догадавшись, что под неназванным кем-то имеют в виду меня.

— Не получится. На бюро тебя уже утвердили, — покачал головой Крайнов.

— Как утвердили, так и разутверди́те, делов-то!

— Нельзя. Я уже и в партком списки отправил и НОДу[17] сказал.

Я досадливо крякнул и почесал в затылке. НОД и партком — это серьёзно. С ними ругаться не сто́ит. Вдруг проверять начнут и выяснят, что я, блин, совсем не тот, за кого себя выдаю. Так что хочешь не хочешь, придётся полезать в кузов.

— Ладно. Что надо делать?

— Ты Матвея Долинцева знаешь?

— Ну, знаю.

— Свяжись с ним, он всё объяснит.

Володя ещё раз хлопнул меня по плечу, весело подмигнул и умчался в неизвестном направлении.

Вот так всегда. Кто-то отрапортовал, а кому-то за всё отдуваться…

К счастью, Матвея мне искать не пришлось. Он сам меня отыскал часа через два.

— Слушай, Андрюх, ты это… извини, что так вышло. Крайнов меня с утра заловил, я и ляпнул ему про тебя, не подумавши.

Судя по его растерянному и виноватому виду, Матвей меня не обманывал.

— Ладно. Проехали, — махнул я рукой. — Что делать-то надо?

— Да, в общем, ничего такого особенного, — Долинцев явно обрадовался, что я не стал на него наезжать, и начал довольно бодро рассказывать о моей роли в предстоящем через две недели событии…

Вечером, перед тем как снова встречаться с Матвеем и его «бандой», я достал песенник и принялся его перелистывать. Нового сообщения из 2012-го не обнаружилось. Впрочем, я и не ожидал, что оно так быстро появится. С того момента, когда я сунул Шуре в портфель очередное послание в будущее, прошло меньше двух суток, поэтому паниковать было рано. Вот дня через три-четыре, там — да, можно и поволноваться, а пока — ну его нафиг, нервы надо беречь…

С портфелем, кстати, всё вышло просто отлично. Приятелю после сложного разговора срочно понадобилось «по-маленькому», и свой портфель он оставил на лавке, чем я, собственно, и воспользовался. Что же касается самого разговора, то сказать, что Синицын был потрясён, значит, ничего не сказать…

— Не понимаю, что это, — закончив читать, он поднял глаза и недоуменно уставился на меня.

— Это твои размышления о природе одного научного феномена и соображения, как лучше собрать устройство для перемещения чужого сознания по оси времени.

— Ты хочешь сказать: это написал… я?

— Ты, конечно. Кто же ещё?

— Но… я не помню.

— Естественно. Как можно вспомнить то, что будет написано через тридцать лет.

Эту сложную мысль Синицын обдумывал долго. А когда закончил, то радостно заявил:

— Я понял. Ты решил меня разыграть.

Я мысленно выругался. Вроде умный пацан, а такую фигню сказал. Придётся помочь.

— Нет, Шур. Я тебя не разыгрываю. Всё это написал именно ты и никто другой. Просто это случилось не сегодня и не вчера. Ты написал это через тридцать лет, в 2012-м. Хочешь спросить, откуда я это знаю? Ответ до безобразия прост: потому что я сам оттуда.

— Откуда оттуда? — вытаращился на меня Шурик.

— Из будущего, откуда ещё? — пожал я плечами…

Убедить приятеля в реальности происходящего оказалось непросто.

Для начала я поведал ему о нескольких любопытных случаях, произошедших с ним до нашего знакомства и о которых он никому не рассказывал… В смысле, пока не рассказывал.

Потом он узнал о своих планах на ближайшее будущее, про которые он тоже ещё никому ничего, но что обдумывал — это точно.

Главным же доводом, что я над ним не прикалываюсь, а говорю абсолютно серьёзно, стало моё объяснение про деньги от Кривошапкина и «неожиданный» лотерейный выигрыш…

— Но если ты всё равно мне не веришь, попробуй сыграть в неё сам, — добавил я напоследок. — В следующую субботу состоится 49-й розыгрыш. Тебе какой вариант интересен, «6 из 49» или «5 из 36»?

— Ну, эээ… пусть будет шесть, там вероятность ниже, — повёлся на подначку Синицын.

— Отлично. Значит, запоминай. Выигрышные номера — 16, 19, 24 и 46.

— Но это четыре номера. А где ещё два?

Я ухмыльнулся.

— Оставшиеся угадывай сам. Но эти — железно, выиграешь рублей сто. И, кстати, номер 16 будет выигрышным и в другой лотерее, где надо пять угадывать.

— А остальные?

— А остальные — нет, больше совпадений не будет.

Шурик почесал за ухом.

— Ладно. Проверю.

— Проверь-проверь. Это правильно. А деньги… — я указал на лежащую на столе пачку. — В общем, оставь их пока у себя.

— Зачем? — не понял приятель.

— Затем, что когда ты поймёшь, что я тебя не обманываю, тратить их будешь ты. Машина времени, она, знаешь ли, удовольствие недешёвое.

Синицын посмотрел на меня таким взглядом, словно очень хотел покрутить у виска пальцем, но побоялся реакции. Что ж, он был не так уж неправ. Я, действительно, выглядел сейчас «немножечко сумасшедшим».

— Ладно, пусть так, — он сгрёб со стола деньги и спрятал в портфеле. — Через неделю посмотрим…

Встаю, убавляю у радио громкость, сажусь.

Сашка отправился узнавать, когда будет следующая остановка, а я отхлебываю из стакана чай и гляжу в окно.

Опять за стеклом проплывают города и веси, стучат колёса, покачивается на рельсах вагон.

Снаружи — белым-бело. Снег выпал, как всегда, неожиданно.

Да, лето и вправду закончилось, а следом за ним и осень с предзимьем.

Те, кто всё время живут в Москве, иногда просто не верят, что на свете есть и другие места, и в этих местах всё может быть по-другому, даже погода…

— Брр! Минус пятнадцать уже.

Вернувшийся в купе Лебедев садится напротив, вытаскивает из-под подушки учебник по электросигнальным устройствам, тяжко вздыхает и начинает листать страницы, готовясь к предстоящему на следующей неделе зачёту.

Ему хорошо. Он ещё не знает, что его ждёт в этой жизни. Она у него вся впереди.

Мне хуже. У меня уже есть опыт. Мало того, я уже в курсе, что войти в одну реку дважды ещё не означает сделать её лучше и чище. Вот поэтому я, наверное, и не буду подробно рассказывать Шурику о его личном будущем, как не буду это рассказывать никому…

В субботу Синицын ушёл из моей «тайной комнаты» без проблем.

Специально следил за ним до метро, а потом ещё сделал пару кругов по району, чтобы узнать, не следит ли кто-то за мной. К счастью ли, к сожалению, ничего подозрительного не обнаружил. То ли у «чекистов» наружка выше всяких похвал, то ли и я, и Синицын оказались для конторы неинтересны.

Если последнее верно, то это, право, обидно. Такую комбинацию выдумать, а потом бросить на полдороге, словно её результат не так уж и важен. Ну, разве что никакой хитровыделанной комбинации не было, и всё, что случилось, случилось само собой. Хотя это вряд ли.

Ни в жизнь не поверю, что Кривошапкин отдал мои деньги Шурику без санкции свыше. Наверняка ведь согласовал или с Ходыревым, или вообще с «Седым». Поэтому, хочешь не хочешь, а ухо надо держать востро. Потому что если слежка была, а я её не заметил, это означает одно — «Седой» не стал держать информацию при себе, а поделился с начальством. Ситуация для меня не самая лучшая. Известно ведь: все спецслужбы прямо-таки обожают эффект неожиданности и начинают «колоть» клиента тогда, когда он этого меньше всего ожидает…

Всё воскресенье рассуждал над этой проблемой, но так ничего и не выдумал. Решил действовать по обстоятельствам. Как будет, так будет. Время у меня ещё есть. Плохо только, что Шуру я уже как бы включил в расклады, и волей-неволей он, если что, тоже окажется под ударом. С другой стороны, денег у него я не взял, наговорил «ахинеи», полный набор для выигрыша в лотерею не выдал, так что отмазка у него есть. Пока мы с ним снова не встретимся и не придём к полному взаимопониманию по всем вопросам, он всегда может заявить: «У товарища Фомина крыша поехала».

Ещё одно моё «слабое» место — Жанна. Вот ей я точно ничего говорить не буду. Что бы со мной ни случилось, она должна оставаться вне подозрений. Хотя… зная её столько лет… нет, она от меня не откажется. Если только я сам её не прогоню и не сделаю что-нибудь подлое и предательское. В принципе, это выход. Но реализовать его можно, только если никаких других не останется…

В воскресенье она на «Подмосковной» не появилась. Конечно, я сам попросил Лебедева, чтобы он через Свету передал моей бывшей-будущей просьбу не приходить в выходные, но всё равно — до самой последней минуты боялся, что она эту просьбу не выполнит. Просто назло, из чувства противоречия. Однако нет. Жанна оказалась понятливой. Раз парень сказал, что занят, значит, не надо ему докучать… Блин! Ну, прямо идеальная жена получается! Хотя о чём это я? Мне же это и так известно…

Наша встреча состоялась днём позже, в понедельник.

После работы я, как и обещал Матвею, прибыл автомотрисой на «Рижскую», оттуда по Каланчёвской линии на платформу «Савёловская», а дальше пешком до Дворца культуры МИИТ.

Матвей с Сашкой встретили меня возле входа.

— Вот тут мы сейчас обитаем, — сообщил Долинцев, когда мы поднялись на второй этаж и вошли в одну студийных комнат.

— Неплохо, — похвалил я.

Помещение было действительно хорошо оборудовано. Аппаратура, конечно, не та, что появится в нашей стране в девяностых-двухтысячных, но тоже на уровне. Микрофоны, динамики, микшерский пульт, усилители, инструменты…

Электроорган «Юность-75». Неплохая машинка. В городе, где я жил до поступления в институт, таких было раз-два и обчёлся.

Две гитары из трёх — бас и ритм — являлись ярчайшими и в то же время типичнейшими образцами музыкальной промышленности стран «восточного блока». Гэдээровская «Musima» и чехословацкая полуакустика «Jolana Special». Помнится, злые языки поговаривали, что и та, и другая не более чем перепевы буржуйских «Fender» и «Gibson». Так это или нет, неизвестно, но что я знал совершенно точно — после отечественной «Аэлиты» играть на таких представлялось сущим блаженством.

Третья гитара вызвала у меня острый приступ безудержной ностальгии по «безвозвратно ушедшей юности».

«Не хуже, чем „Gibson“, гитара „Урал“. Ударил врага — и враг наповал! Ничего нет лучше, если надо забить гвоздь. Еще один удар — и стена насквозь!» — споёт через несколько лет Володя Шахрин из «Чайфа» про неувядаемую советскую классику — «Урал 650».

Легендарный неубиваемый инструмент с оригинальным звучанием и внешним видом. Если таким оснастить наши музыкальные войска, перед ними никакие американские «котики» не устоят. Бо́шки будут проламывать вместе с касками, а после на развалинах Пентагона как ни в чём не бывало сыграют Тухмановский «День победы» с тремоло и реверберацией…

— Вадим. Игорь, — представил Долинцев клавишника и басиста.

Я поздоровался с обоими и попробовал угадать:

— Вам нужна третья гитара?

— Ну, — замялся Матвей. — Не так, чтоб совсем уж, но, в принципе, не помешает.

Я засмеялся.

— Ладно. Я понял. У вас своя свадьба, у нас своя. Но вам нужен репертуар.

— Да нет. Ты всё не так понял, — ещё больше смутился Долинцев. — Мы просто хотим, чтобы кто-нибудь посмотрел, что мы неправильно делаем…

Ну что ж, слова не мальчика, но мужа. Не каждый признается в том, что ещё не готов стать кумиром для миллионов.

— Ну и потом, нам сказали: для выступления на концерте надо, чтобы там были не только студенты.

— Вообще или в вашей команде? — уточнил я на всякий случай.

— Без разницы, — пожал плечами Матвей.

— Сколько вам разрешили спеть? Какие условия?

— Не больше четырёх песен. Одна обязательно должна быть про комсомол, ещё одна — про железную дорогу.

Я мысленно потёр руки. Паззл в голове уже начинал потихоньку складываться.

— Отлично. Тогда давай сделаем так. Вы уже что-нибудь репетировали?

Долинцев кивнул.

— Хорошо. Тогда играйте и пойте, а я пока посижу, послушаю. Ага?

— Согласен. Только девчонок дождёмся.

Девчонки появились минут через десять. Первой пришла Аурелия, за ней Света и Жанна.

Увидев меня, моя бывшая-будущая прямо-таки просияла, и не заметить это мог только слепой.

— Как съездил? — тихо спросила она, сев рядом и взяв меня под руку.

— Ничего интересного. Даже ничего посмотреть не успел. Целый день дождь шёл.

Говорить ей о своих дурацких видениях я не стал бы ни под каким соусом. А, если честно, не очень-то и хотелось. Время, оно, как известно, излечивает от любых глупостей…

За сорок минут парни сыграли и спели одиннадцать песен.

— Ну что? Как? — поинтересовался Матвей, отведя в сторону фонящий от избыточных «электронных полей» микрофон.

— Третья — нормально. Для «комсомольской» сойдёт. Только с ней надо будет чуток поработать. А что касается «железнодорожных»…

Я встал, подошёл к забытому всеми отечественному «Уралу», надел инструмент на плечо и тронул за струны, проверяя звучание.

Вроде не дребезжит. Вот только тяжёлый, зараза…

Чего не хватало ребятам, я уже понял. Хороший концерт — это не просто ля-ля под музыку. Хороший концерт — это то, что нравится гражданам. А гражданам нравится шоу. И мы им его предоставим…

В тот день мы закончили репетировать в одиннадцать вечера, а во вторник репетиция, увы, сорвалась. Нас с Лебедевым отправили в очередную командировку. Опять в бригаде спецпоезда со второй выправочно-подбивочной машиной ВПР-1200, проходившей опытную эксплуатацию на нашей дистанции.

Только на этот раз мы сопровождаем её не в Ленинград, а в Свердловск.

До столицы Урала путь, как известно, неблизкий.

В три раза дальше, чем от Москвы до города на Неве. Ночь — день — ночь.

Завтра утром приедем. А пока — трясёмся в вагоне-лаборатории, смотрим в окно, и у нас снова, как и неделю назад:

В Свердловск мы прибыли утром, в 10:30 по местному времени. Конечным пунктом для поезда стала сортировочная горка недалеко от вокзала. Как и в Питере, сперва от состава отцепили тепловоз, потом выправочную машину, а следом укатился в отстойник и наш вагон. Правда, в отличие от Ленинграда, на Урале нам пинать балду не позволили. Всех, включая меня и Сашку, потащили в ТЧ и заставили писать отзывы о работе ВПР-1200 на нашей дистанции. А что, блин, писать, если я, например, эту машину впервые увидел только неделю назад, а о том, как она работает, вообще, ни ухом, ни рылом?

Выход нашёл возглавляющий нашу бригаду инженер-движенец. Он просто раздал каждому по паре листков из отчета об испытаниях и опытной эксплуатации, и мы начали их переписывать, вставляя между абзацами разную отсебятину. Типа, «лично участвовал в выправке», «контролировал усилия на клеммных болтах», «проверял подбивку балласта» или «производил измерения уклонов и качество рихтовки путей»… Ну, а что ещё оставалось делать? Не признаваться же, что половину бригады собирали по принципу «кого не жалко, того и пошлём». Бюрократия — дама капризная. Пустыми бумажками от неё не отбрешешься.

Уроки «чистописания» закончились в половину второго. На улице к этому времени похолодало до минус тридцати, ещё и снежок пошёл. Конечно, живя до семнадцати лет на севере, я и не такие морозы видал, у нас частенько бывало и за пятьдесят, а за сорок так и вообще, чуть ли не ползимы, но, как говорится, не мёрзнет не тот, кто привык, а тот, кто оделся.

Мы с Сашкой в эту поездку оделись явно не по сезону.

Хорошо хоть, вагон-лаборатория был оборудован не только приборами, но и средствами индивидуальной защиты его обитателей, куда, помимо резиновых бот и противогазов, входили также шапки-ушанки, меховые бушлаты и валенки. Так что после сытного обеда в деповской столовой (а кормили там, кстати, не хуже, чем на «Подмосковной») мы экипировались в полном соответствии с местной погодой.

Вылазку в город нам разрешили. Но возвратиться требовалось, как и в Питере, не позднее 17:00. Иначе вагон нам придётся искать по всей станции, а куда, к какому составу его прицепят — этого пока не знали даже в диспетчерской.

С территории железной дороги мы выходили «как тати», через дырку в заборе. Она располагалась прямо напротив отстойника. Этим путём пользовались все местные. «Экономия» составляла около четверти часа. Привычное дело. На любом предприятии такое, как правило, сплошь и рядом, и об этом известно всем, включая охрану и руководство. Левые выходы и лазейки постоянно грозятся закрыть, но руки до этого почему-то никогда не доходят…

За забором, параллельно путям, шла улица Стрелочников. Название, по слухам, произошло от того, что здесь с давних времен селились путевые рабочие. До привокзальной площади отсюда было идти минут десять. Около получаса мы с Сашкой бродили по окрестностям, а потом он сказал, что хочет съездить на Свердловскую киностудию, потому что там работает какой-то его знакомый по переписке.

В эту поездку Лебедев взял кинокамеру. Оказалось, что помимо игры на ударных он увлекался кинематографией и регулярно что-то снимал. Конечно, не на профессиональном уровне, но как любитель он, по его же словам, много чего умел, и этим умением было бы грех не воспользоваться. Всю дорогу от Москвы до Свердловска я заставлял его выходить в задний тамбур и снимать улетающие вдаль рельсы и шпалы. Для предстоящего шоу это могло пригодиться…

Студия, как сказал Сашка, находилась в центре города и, хотя он предлагал поехать туда вместе, от предложения я отказался. Уговаривать меня приятель не стал. Сел на автобус и укатил в центр. Я же двинулся в обратную сторону. За пазухой лежал песенник. Новое послание от Синицына обнаружилось в нём буквально перед самым отъездом, поэтому перечесть его заново и без «свидетелей» показалось идеей заманчивой.

Задумавшись, я шёл вдоль железки.

То, что нужный мне поворот я пропустил, стало понятно минут через двадцать, когда старые бревенчатые бараки сменились относительно новыми пятиэтажками.

Наверное, мне надо было сразу же развернуться и пойти назад, но, вот ведь, зараза, внимание внезапно привлёк шум строительства. Тарахтение трактора, удары сваебойной машины, громкий, приправленный «профессиональной» спецификой матерок. Метрах в ста впереди виднелся забор, перед ним панельная высотка, без благоустройства, видимо, еще не сданная в эксплуатацию. За забором торчали аж три башенных крана, у дальнего на крюке висела бадья. Помню, у нас так тоже иногда делали. Механики объясняли: это чтобы, типа, тросы держать в натяге перед очередной поверкой. На мой взгляд, фигня, но спорить или ругаться с ними желания не было.

На дороге возле забора стояли три чёрные «Волги» и одна то ли «Чайка», то ли представительский ЗИЛ.

Интересно. Объезд строек высоким начальством?

А кто у нас, кстати, в нынешние времена руководит этой областью?..

Ух, ты! Да как же я мог запамятовать?! Неужели… сам?..

Подойдя чуть поближе, я перешёл через улицу, обогнул штабели плит и взобрался на лежащую за ними кучу щебенки. Оттуда было неплохо видно, что происходит с другой стороны забора.

По стройплощадке разгуливала целая делегация в пыжиковых начальственных шапках. Впереди, в окружении нескольких «белых касок», вышагивал он… тот самый… второй из моего личного «расстрельного списка». Первый секретарь Свердловского обкома КПСС и будущий «первый президент Всея Руси» Борис Николаевич Ельцин. Собственной персоной. Не узнать его мог только полный склеротик…

Взгляд, словно бы сам собой, переместился на подвешенную на кране бадью.

«А ведь технику безопасности надо чтить, не так ли, Борис Николаевич?.. Вы же, насколько я помню, сами строитель…»

А ещё я вдруг вспомнил марку именно этого крана и его особенности в плане строповки и закрепления тросов. Примерно на середине башни в системе подъема имелся специальный блочок. В обесточенном состоянии он удерживал грузы обычной механикой. И если взять, например, какой-нибудь камень… да запулить им в кран… да точно попасть в стержневой стопор… да проделать это несколько раз… Крюк там, хоть и тяжёлый, но без стопора и без груза трос просто ослабнет, а если груз есть… то трос просто слетит с лебёдки…

Словом, надо просто дождаться, когда клиент сам придёт в нужное место, а дальше, как говорил Лёлик из «Бриллиантовой руки», дело техники…

В том, что я попаду в этот чёртов стопор, сомнений не возникало. Камней под ногами было полно, выбирай — не хочу. Единственное, что останавливало… Увы, но месяца полтора назад я уже дал зарок, что личным террором заниматься не буду. С точки зрения того же марксизма, террор ничего не даёт. На место одних негодяев придут другие, возможно, даже более худшие. Ломать надо всю систему, а не её представителей. Хотя… систему-то я как раз ломать не желал… Убивать — тоже… Пробовал уже. Ничего хорошего из этого не получилось…

Спустившись с «пригорка», я поднял воротник, сунул руки в карманы и медленно побрёл в сторону станции. На душе было муторно. Ведь способ, как можно дискредитировать всю эту шоблу перестроечников-демократов во главе с «Меченым», я так и не выдумал… А Ельцин… Да что Ельцин? Он — фигура вторичная. Не будь горбачёвских «реформ», никуда бы он выше секретаря обкома и не поднялся бы…

Лебедев возвратился из города без двух минут пять. Еле успел. Ведь уже в семнадцать ноль три наш вагон подцепили к маневровому локомотиву и повезли на формирование.

Поезд «Свердловск-Москва» отправлением 19:25 подали к платформе ровно без пяти семь. Нас поставили в голову, сразу за почтово-багажным. По расписанию прибытие в Москву предполагалось завтра, в 18:44. Нашу лабораторию пассажирское расписание касалось постольку-поскольку. Уже в столице её должны были отцепить от состава и отправить по Каланчевке на Рижскую. Вроде недалеко, а как говорили бывалые, сие удовольствие могло растянуться часов на пять, поэтому на «Подмосковной» я, вероятней всего, появлюсь уже после полуночи. Плохо, а куда деваться? Раз приписан к вагону, хочешь не хочешь, должен сопроводить его до конечного пункта.

— Слушай, я там в буфете лимонад видел, — неожиданно вспомнил Сашка, глянув в окно на перрон.

— Где там? — лениво поинтересовался я.

— Да на вокзале. Путейцам его продают без стоимости бутылок, по удостоверениям.

— Так чего ж не купил-то?

— Так у меня же студенческий, в синей обложке. А у тебя бордовая.

Я усмехнулся. Быть кадровым, а не практикантом, иногда и вправду полезно.

— Ладно. Сейчас схожу. Сколько тебе?

— Три… То есть, нет, четыре.

— Хорошо. Только смотри, чтобы без меня не уехали.

— Не бои́сь, не уедем! — засмеялся приятель…

Пробежка в буфет заняла десять минут. Сашка не обманул. Лимонад железнодорожным работникам, действительно, продавали «за вычетом стоимости бутылки». Почему так, не знаю. Возможно, чтобы пиво брали поменьше. Оно там было, наоборот, с наценкой не только на тару, но и на так называемое «ресторанное обслуживание».

Я взял восемь бутылок. На всякий случай и чтобы два раза не бегать. Без авоськи нести их оказалось непросто, но с этой задачей я справился. Четыре распихал по карманам, четыре в руках. Неудобно, конечно, но если купил, не бросать же…

Жаль, правда, выскочил из вагона, почти не одевшись, а мороз, по ощущениям, к вечеру только усилился. До буфета я добежал быстро — всё-таки налегке, а вот обратно…

Снег падал и падал, середину перрона никто не мёл, и пассажирам приходилось идти по краям платформы или самостоятельно протаптывать тропинки в сугробах. Те, у кого места были в первых вагонах, двигались вплотную к вокзалу, те, кому в хвост, шли ближе к поезду.

Мне надо было вперёд, но прыгать по снегу с бутылками, рискуя уронить ценный груз, совсем не хотелось. Поэтому волей-неволей пришлось идти вместе со всеми, вдоль длинной вокзальной стены, ёжась от холода.

Знакомый силуэт я уловил совершенно случайно. Просто повернул голову и…

Девушка шла в обратную сторону, рядом с вагонами. Дубленка чуть ниже колен, замшевые сапоги, вязаная серая шапочка, спортивная сумка через плечо. Раскачивающийся над платформой фонарь отбрасывал от девушки длинную тень, и мне казалось, что тень качается вместе с ним.

Она? Не она?

Чтобы узнать, надо перебежать на другую сторону, по сугробу, или хотя бы окликнуть…

В спину мне ткнули чем-то тяжёлым и твёрдым. Наверное, чемоданом.

— Что встал? Не задерживай…

Едва не упав, я тихо ругнулся и, ничего больше не говоря и не оборачиваясь, двинулся дальше.

Нет. Это была не она… Скорее всего…

Поезд отправился строго по расписанию. Вагоны качнулись, перрон поехал назад.

— Чего там по радио?

Сашка поднялся со своей полки и повернул ручку трансляции…

— Фигня! — сказал, словно припечатал, приятель.

— Подожди, — остановил я его, уже собиравшегося повернуть ручку назад.

Лебедев удивился, но спорить не стал.

За окном проплывали столбы, я слушал льющуюся из динамиков музыку, смотрел, как идут по платформе люди, как на перрон выезжает, наконец, трактор со щёткой, как вьюга метёт по сугробам и кружит падающие с неба снежинки…

О том, что в Свердловске на следующей неделе будет морозно, Гидрометцентр сообщил в выходные. Он обманул лишь в одном: реальная температура оказалась ниже раза примерно в два: минус тридцать вместо минус пятнадцати, да ещё и ветер со снегом.

Внутри недостроенной девятиэтажки было не сказать, что комфортно — отопление там пока не включили, хотя батареи висели — но всё же немного теплее, чем за панельными стенами. А если бы ещё окошко прикрыть, то можно было бы даже присесть на перевернутый ящик, а не расхаживать из угол в угол и хлопать себя по плечам в надежде согреться.

Впрочем, закрыть окно всё равно бы не получилось — и стёкла, и створки в этой раме отсутствовали. Проемов без остекления в доме хватало. Только с одной стороны Лена насчитала их восемнадцать штук. С другой всё выглядело точно так же.

Проникнуть в здание оказалось легко. Наполовину снятый забор остановить никого не мог, сторож грелся в бытовке и выходить на улицу, похоже, не собирался, замков на подъездах не было, а вскрыть те, что имелись в квартирах, проблемы не представляло. Всего полминуты работы, и поддетая специальным крючком личинка с тихим щелчком встаёт в нужное положение.

Мешает только мороз. От него не спасает даже «правильная» одежда: замшевые сапоги на меху, толстый свитер, дубленка, варежки, шапочка из ангорки… В такую погоду гораздо лучше подошли бы тулуп, валенки и малахай из овчины, да только выйти в таком наряде на улицу стало бы сродни катастрофе. Сегодня такое не в моде. Современные девушки должны выглядеть утонченно даже зимой, даже если замёрзли. Только тогда на них обращают внимание именно как на девушек и ничего подозрительного не замечают, скорее, сочувствуют…

Сочувствия Лене не требовалось. Излишнего внимания тоже.

Период болезненной тошноты прошёл неделю назад, хотя таблетки она до сих пор носила с собой. На всякий, как говорится, пожарный. А то ведь мало ли что? Вдруг в самый ответственный момент снова накатит, и акцию тогда придётся откладывать или вообще отменять. Нет уж, дудки! Ещё раз в Свердловск она не поедет. Работу надо исполнить сегодня…

Ожидание продлилось около часа. Оно закончилось, когда к стройплощадке напротив подъехали три чёрные «Волги» и один ГАЗ-14. Кто прибыл на «Чайке» — сомнений не возникало. Этого человека Лена узнала бы сто раз из ста.

Довольно высокий, в пыжиковой шапке и тёмном пальто, он выбрался из машины и, отказавшись от тут же предложенной ему белой каски, направился к котловану. Свита семенила сзади, руководители стройки подстраивались под шаг начальства и размахивали руками, явно что-то рассказывая.

Дистанция метров семьдесят. Даже отличный стрелок, скорее всего, промажет. Старый ТТ — вовсе не та машинка, из которой можно валить клиента на расстоянии. Тем не менее, девушка была абсолютно уверена, что не промахнется и гарантированно всадит в руководящую тушку пару-другую пулек калибра 7,62, а потом спокойно уйдёт, никем не замеченная. Откуда стреляли в первого секретаря, поймут лишь тогда, когда обыщут все прилегающие строения. Пистолетные выстрелы вряд ли кто-то услышит — грохот работающей сваебойки и тарахтение трактора заглушали любые внешние звуки.

Оружие Лена держала за пазухой, под дублёнкой. Сняв варежку и достав поблескивающий вороненой сталью ТТ, она подошла ближе к окну и принялась ждать, когда цель откроется полностью. Убивать тех, кто случайно окажется на линии огня, девушке не хотелось.

Первый секретарь обкома расхаживал по площадке, рядом с ним постоянно кто-то крутился. Лена ждала, закусив губу. Чтобы сжимающие пистолетную рукоять пальцы совсем не окоченели, она время от времени подносила их к лицу и согревала дыханием. В один из таких «перерывов» девушка привычно мазнула взглядом по прилегающей к строительству территории и… неожиданно вздрогнула.

Долгие десять секунд она, не отрываясь, смотрела на прячущегося за бетонными плитами парня. Тот, не зная, что его видят, напряженно следил за тем, что происходит на стройплощадке. Потом поднял голову и внимательно посмотрел на…

Лена перевела взгляд туда же. На одном из башенных кранов висела бадья. Обычная, чтобы мешать раствор. Вес — килограммов триста. Если такая рухнет на чью-нибудь голову…

Парень поднял воротник, спустился с кучи щебенки, на которой стоял, и, сунув руки в карманы, медленно побрёл в сторону станции. Секунд через двадцать его фигура исчезла из поля зрения.

Девушка тихо вздохнула и вновь повернулась к площадке. Про этот тип башенных кранов ей когда-то рассказывали… один человек… Тот рассказ в своё время показался ей очень смешным, однако сейчас Лене было совсем не до смеха. Она из всех сил старалась припомнить детали давнего разговора… Трос, крюк… груз… блок… стопор, лебёдка… Стопор! Вот в чём проблема!..

Поправив очки и подув на пальцы, она попыталась выцепить взглядом блочок на крановой башне. Стержневой стопор должен был находиться правее, на стыке двух уголков…

Благодаря инею, головка стопора отчетливо выделялась на фоне прикрывающей блок пластины.

Лена слегка прищурилась и снова принялась ждать.

На этот раз ждать ей пришлось недолго. Минут через десять обход котлована закончился. «Объект», явно красуясь, первым взбежал на бровку по вре́менной деревянной лестнице, сделал десяток шагов и остановился прямо под висящей на кране бадьёй. Сопровождающие отстали, и лучшего момента для выстрела нельзя было и придумать.

Магазин ТТ Лена опустошила буквально за пару секунд. Восемь подряд выстрелов прогремели едва ли не очередью. От блока на башне отлетел какой-то ошмёток, и в то же мгновение бадья вместе с тросом стремительно понеслась вниз. Звук удара о землю потерялся в громыхании сваебойной машины.

Быстро собрав гильзы, девушка бросила их в спортивную сумку. Туда же отправился и пистолет.

Меньше чем через минуту Лена уже шагала по улице, направляясь к вокзалу. Она никуда не спешила. До отправления поезда оставалось около четырёх часов.

Бо́льшую часть этого времени Лена провела в зале ожидания, читая купленные в киоске журналы. Её никто не искал, но милиции на вокзале явно прибавилось. У некоторых проверяли документы. «Служебное удостоверение» в эту поездку девушка не взяла. О том, что ей надо в Свердловск, она не сказала даже куратору. Эту акцию он бы никогда не одобрил. Одно дело втихую мочить каких-то малоизвестных философов и юристов, и совершенно другое — прикончить высокопоставленного партийного функционера, «хозяина» целой области…

С билетом, можно сказать, повезло. Лена купила его ещё утром, сразу же по прибытии. Купейных в продаже не оказалось, ехать на верхней полке в плацкарте девушка не хотела, но, к её облегчению, кто-то только что сдал свой билет в СВ, пусть дорогой — почти пятьдесят рублей, зато абсолютно легальный, купленный в кассе, а не у жуликов-спекулянтов…

С посадкой в вагон и отъездом проблем не возникло. Поезд «Свердловск-Москва» тронулся строго по расписанию, в 19:25. Соседка по купе, ухоженная дама лет сорока, пошла о чём-то ругаться с проводником, и Лена осталась одна.

Она сидела возле окна, смотрела на проплывающие мимо столбы, идущих по платформе людей и круговерть падающих с неба снежинок. Ветер и снег заметали тянущиеся по сугробам цепочки следов.

По поездной трансляции передавали какой-то концерт. Лена прислушалась, потом поднялась и сделала чуть погромче…

Эту песню она не слышала довольно давно.

Очень давно.

Едва ли не с прошлой жизни…