Конец Империи

Интерлюдия «Империалис», двадцать лет назад

Галли впервые за десять лет — и всего второй раз на своей памяти — покинул Джакку. Он не знает, кто его родители и откуда они родом. Иногда он представляет, будто они из каких-то далеких мест, где есть реки и леса, где есть море. Бывает, он злится на них и думает: «Мне все равно, кто мои родители. Они ничего для меня не значат». В минуты гнева он рисует их в своем воображении мусорщиками или песчаными фермерами с Джакку, упиваясь мыслью, насколько же он их превзошел.

Хотя, скорее всего, их давно нет в живых.

Он сидит в богато обставленной каюте, и такой роскоши он в жизни не видел. Это тот же самый корабль, на котором он покинул Джакку в прошлый раз, но теперь он вовсе не безбилетный пассажир. Сегодня ему не нужно прятаться где-то в трюме.

Он сидит в кресле.

В столь уютном кресле сидеть ему еще не доводилось.

В этом кресле хочется жить. Что уж скрывать, в нем можно и умереть.

На самом деле, возможно, как раз смерть в этом кресле его и ждет. Человек по имени Шив Палпатин, которому принадлежит корабль, — большая загадка. Галли встречался с ним лишь однажды, но с тех пор облик этого человека преследует его в сновидениях: темные одежды, испещренное морщинами бледное лицо. Конечно, это всего лишь сны, и тем не менее они кажутся реальностью, словно Палпатин действительно каким-то образом навещает Галли в те жалкие часы, которые тот в состоянии выкроить, чтобы поспать.

Галли встречал и его дроидов — бесстрастных протоколистов, убийц, астромехаников и экскаваторов, помогавших расчищать территорию на Джакку. Время от времени ему приходилось говорить и с советником по имени Ташу.

Но самого Палпатина Галли встречал лишь однажды.

И теперь ему предстоит вторая встреча.

Юноша боится, что она закончится для него смертью. Его использовали для определенной цели, и теперь его задача выполнена. Обсерватория построена. Галли сделал все возможное, чтобы никого к ней не подпускать. Никто ее не нашел, и теперь она погребена в песках возле Горестной Руки. «Теперь я бесполезен», — думает он. Палпатин его убьет. Какая-то часть Галли находит в этом странное утешение, но другая его половина считает иначе: «Нет, я убью его раньше, — пускай даже этот человек владеет магией. Настоящей магией, а не фокусами отшельников. Как он в тот раз призвал песок к себе в руку, точно летающую змею…»

Стоп.

Он уже здесь.

Палпатин стоит в дверях. Руки его скрыты широкими рукавами черного как ночь одеяния, под капюшоном видна лишь половина лица. У Галли на миг возникает чудовищное впечатление, что темная магия исказила облик Палпатина, и он вновь вспоминает, что этот человек обладает истинным могуществом, с которым Галли еще не сталкивался. Он быстро выбрасывает из головы любые опасные мысли, боясь, что старый колдун способен вытянуть их прямо из его черепа.

Палпатин входит в каюту, и по мановению руки к нему подкатывается второе кресло. Развернувшись, оно останавливается перед креслом Галли. Палпатин садится и делает рукой еще один пасс — ладонь его поднимается, будто прося молящегося встать с колен. Галли не уверен, что этот жест предназначается ему, в чем вскоре и убеждается: как и кресло до этого, из телескопического портала в полу сам собою поднимается стол. Подобных столов Галли еще не видел — он круглой формы, но в его крышке вырезана квадратная доска, разбитая на черные и белые квадраты поменьше, внутри которых круги противоположного цвета.

Одновременно со столом из этих кругов поднимаются фигуры, похожие на грубо высеченных идолов. Два одинаковых набора располагаются на доске симметрично. Фигуры похожи на зверей, на людей в больших шляпах, на воинов, на некое подобие космических кораблей. С каждого края — по одной фигуре, напоминающей самого Палпатина; они высокие и сгорбленные, в таких же одеждах. Фигура перед Палпатином — в черном, с белым лицом. Черноликая фигура перед Галли облачена в белое.

— Здравствуй, Галли, — произносит Палпатин.

— Здравствуйте.

— Давно не виделись.

Галли сглатывает комок в горле. «Будь сильным. Ты уже не мальчик. Теперь ты уже почти мужчина. Ты вворкка, а не мышь. Ты убивал для него». Он поднимает дрожащий подбородок, стараясь выглядеть гордым и бесстрашным:

— Да, давно.

— Все артефакты на месте. Ядро пробурено. Стражи и мой советник Ташу докладывают, что ты действительно был всецело нам предан. — Палпатин глубоко вздыхает и обнажает в улыбке желтые зубы. — Строительство обсерватории закончено, и вместе с ним подошло к концу и твое время на этой жалкой планете.

— Да.

«Вот оно», — думает Галли. Его ждет смерть. Десть лет, прошедших с тех пор, как он видел этого человека[5], лишь отсрочили неизбежное.

— Я не хочу умирать. — В голосе его нет мольбы, лишь желание, чтобы Палпатин об этом знал.

— Конечно не хочешь. У тебя есть свое предназначение. Те, у кого оно есть, обречены сражаться за жизнь, поскольку жизнь и предназначение неразрывно переплетены между собой.

— А те, у кого нет предназначения?

Палпатин пренебрежительно машет белой как кость рукой:

— Они еще не знают, что на самом деле жаждут смерти.

— Вы меня убьете?

— Я не собираюсь этого делать.

— Тогда почему я здесь?

— Как я уже сказал, твое время на Джакку подошло к концу. Ты выполнил все, о чем я просил, и в награду ты получишь от меня новую жизнь вдали от того места.

Сердце Галли подпрыгивает в груди. «Вдали от Джакку…»

— Я туда вернусь?

— Не сегодня. Возможно, когда-нибудь.

— Я вообще не хочу возвращаться.

Багряные губы Палпатина медленно растягиваются в улыбке, словно рассеченный пополам синяк, в котором виднеются язык и зубы.

— Тем не менее, возможно, в том и состоит твое предназначение. Пока оно туманно. — Палпатин наклоняется вперед, рисуя пальцем невидимые линии на странной игровой доске. — Тебе знакома эта игра, Галли?

— Нет.

— Так я и думал. Это очень древняя игра. Она называется шах-теж, хотя на протяжении веков она существовала во множестве вариантов: дежарик, мебиус, шахматы. Но основной ее принцип в большинстве вариантов остается одним и тем же.

— Мы будем в нее играть?

— Будем. Но для начала мне нужно, чтобы ты понял не только как передвигаются фигуры, но и зачем они это делают. Не только как играть, но и зачем играть, — улыбается Палпатин. — Слушай внимательно.

Затем он объясняет суть игры.

— В игре шах-теж, — говорит он юноше по имени Галли, — доска называется «вотчиной», и у каждой перемещающейся уникальным образом фигуры на ней своя особая роль. У каждого игрока есть по одной фигуре каждой разновидности. — Император шевелит подагрическим пальцем фигуру, похожую на слишком худого человека в странной, столпоподобной шляпе. — Визирь может ходить только по диагонали, но дальность его передвижений неограниченна. — Он постукивает желтым ногтем по другой фигуре, изображающей коренастого воина в капюшоне, вооруженного то ли длинным ружьем, то ли мечом, — персонаж слишком абстрактен, чтобы сказать наверняка. — Это рыцарь, — говорит Палпатин, щелкая ногтем по фигуре. — Он может ходить на два шага в любую сторону. Полная свобода перемещения на ограниченное расстояние.

Таким же образом он описывает фигуру за фигурой: изгоя, вдову, ученика, советника, зверя, корабль. Он рассказывает, как они движутся, какую роль играют, даже немного об их истории. Например, по его словам, изгоя исключили из поздних вариантов игры, поскольку он «излишне анархическая фигура», а игроки стремились к «более стабильной игре».

Галли слушает, не до конца понимая, что именно ему следует запомнить. Но он крайне внимателен, даже не моргает и не отводит взгляда, боясь, что иначе все может в тот же миг исчезнуть.

— Смысл существования всех фигур — служить другой, единственной фигуре… — его учитель снимает с доски последнюю статуэтку, похожую на самого Палпатина, — Императору. Задача всех фигур в вотчине — защищать императора. Если император падет, игра заканчивается, независимо от того, сколько фигур осталось на доске. Понимаешь?

— Понимаю.

— Тогда расскажи мне, что это означает.

Судорожно сглотнув, Галли сосредоточенно пытается постичь суть урока, который хочет преподать ему Император.

— Это означает, — откашлявшись, говорит он, — что вотчина не может выжить без Императора.

На лице Палпатина появляется улыбка, похожая на ползущую по треснутой стене многоножку.

— Хорошо. Очень хорошо. Верно. Ты крайне проницателен. — Внезапно улыбка исчезает, и ее сменяет недовольная гримаса. — Но не до конца, — зловеще заявляет старик. — Вотчина не просто не может выжить — суть в том, что права на жизнь не заслуживают и оставшиеся фигуры. — Его полный гнева голос звучит все громче, слова все быстрее срываются с его губ. — Их единственная роль состоит в том, чтобы защищать Императора. Если Империя не в состоянии защитить своего Императора, эта Империя обречена на гибель. Она рухнет не только оттого, что лишится главной фигуры, но и оттого, что ей отказано в праве существовать!

К концу тирады старика Галли силится что-то сказать, но не может. Он пытается вздохнуть — и это тоже не получается. Он хватается за горло, и из его рта вырывается лишь плаксивый стон. В висках пульсирует кровь, в глазах начинает темнеть.

«Вот оно. Это моя смерть. Я провалил урок».

Палпатин машет рукой, и сжимающая горло Галли сила исчезает столь же быстро, как и появилась. Юноша судорожно вздыхает, пытаясь не разрыдаться.

Палпатин на удивление мягко берет Галли за руку. Кожа его тонка, как бумага, и в то же время кажется странно острой: если провести по ней не в ту сторону, можно порезаться, словно бритвой.

— Меня злят мысли об Империи, которая может подвести своего Императора, — с грустью говорит Палпатин. — Но подобное нельзя исключать, а поэтому разумно вести очень долгую игру. Нужно предусмотреть любой исход и соответственно все спланировать. И ты примешь участие в этом плане.

— Каким образом?

— Ты, мой мальчик, — мои «Крайние меры».

— Что это значит?

— Это непредвиденные расходы, которые придется понести. Возможно, оплатить их придется тебе, Галли. А это означает, что тебе пришла пора присоединиться к Империи. Ты будешь служить мне так, как я того потребую, и, если все пойдет хорошо, ты будешь оставаться «Крайними мерами». Если подведешь меня — найду другого, кто достоин этой великой цели и предназначения. Ты готов стать тем, кто мне нужен?

— Готов.

На лицо Палпатина возвращается улыбка.

— Превосходно.

— Но я не знаю, что мне делать.

— Со временем узнаешь. А пока — тебе нравится опера?

Глава тридцать вторая

Рыжеволосый мальчишка сидит в корабле без иллюминаторов, так что ему не видны бескрайние дюны и бушующая на песчаных просторах война. Все, что он видит, — это два десятка других детей, расположившихся на скамейках вдоль бортов транспортного корабля. Все они одеты в белое, и все они смотрят на него, словно стая изголодавшихся йенаворов на кусок мяса.

Они озверевшие и голодные, и он изо всех сил пытается сдержать дрожь.

Но вместо этого парнишка лишь дрожит еще сильнее.

Люк транспортного отсека открывается, и входит мужчина. Мальчик его знает — это советник Ракс.

Ракс останавливается перед ребенком, глядя на него сверху вниз:

— Привет, Армитаж.

— Здравствуйте, — тихо отвечает мальчик. — Сэр.

— Твой отец объяснил тебе, что происходит?

— Нет, сэр.

— Гм… похоже, Брендол не слишком тебя любит.

— Подозреваю, это вполне соответствует истине, сэр, — со слезами на глазах кивает мальчик.

— Только послушать тебя — прямо венец частного образования. Кто бы мог ждать столь изящно сформулированных слов от столь юного создания? Даже когда тебе страшно, ты говоришь четко и ясно. Молодец, Армитаж. — Ракс вздыхает и присаживается рядом. — Изначально мне повезло не так, как тебе. Я родился здесь, на Джакку, на этой ужасной планете. Те, кто появился тут на свет, сразу же считаются мертвыми — или так мне когда-то казалось. Но я переродился. Наш покойный Император привел меня в Империю, создав меня заново. Из маленького, побитого песчаными бурями дикаря с Джакку я превратился в кого-то намного более цивилизованного. Но кое в чем я был похож на тебя — мне тоже было страшно.

— Мне действительно страшно, сэр.

— Да. Вполне разумно. Страх полезен, когда направляет нас, — но он становится опасен, когда начинает нами управлять. Я пришел, чтобы рассказать тебе, что будет дальше. На этом корабле мы летим туда, где ждет второе судно. Тебя и других детей отправят далеко отсюда. Туда же отправимся и мы с твоим отцом. Прибыв на место, мы кое с кем встретимся и вместе начнем новую жизнь. А все это останется в прошлом. Понимаешь?

Мальчик признается, что не понимает:

— Нет, сэр. Не совсем.

— Все в порядке, Армитаж, — негромко смеется Ракс. — Со временем все станет ясно. Пока же оставляю тебе подарок.

— Какой, сэр?

— Заметил, что эти детишки не сводят с тебя глаз?

— Д… да, сэр.

— Боюсь, они хотят тебя убить. Они хотят раздирать тебя ногтями, кусать тебя, пока ты не превратишься в ошметки. Будь у них возможность, они побили бы тебя обычными камнями, переломав все кости. Эти дети — точно такие же дикари, каким я был когда-то на Джакку. Поработав с ними, твой отец лишь обострил их животные инстинкты. Можно сказать — заточил их, точно нож.

Мальчишка приходит в настоящий ужас. Ему все больше хочется в туалет, и внезапно он уже не сомневается, что вот-вот обмочится. А еще он понимает, что в то же мгновение по команде этого человека остальные дети набросятся на него. Они почуют его слабость и прикончат его.

— Я…

— Ты спросил насчет подарка. Вот в чем он состоит, Армитаж: ты возглавишь этих детей. Они будут служить тебе. И скоро настанет день, когда твой отец передаст тебе свои знания и ты научишься тому же, что и он. Твоя задача будет состоять в том, чтобы брать детей вроде этих дикарей и вбивать в их податливые головы все, что потребуется. Они станут орудиями для подручной работы. Вот мой тебе подарок, малыш. Когда-нибудь твой отец умрет — боюсь, что скоро. И ты займешь его место.

Ракс встает и обращается к остальным детям:

— Слушайте меня внимательно. Этот мальчик, Армитаж Хаке, командует вами. Вы будете делать все, что он сочтет нужным. Если потребуется — отдадите за него жизнь. Кивните, если поняли.

Все кивают настолько синхронно, что Армитажа пробирает дрожь.

— Спасибо, — благодарит он советника Ракса.

— Не за что. Ты нужен для будущего Империи. А теперь держись крепче — мы почти у обсерватории. Уже скоро свершится наше предназначение.

С этими словами Ракс поворачивается и, прошагав между рядами детей, покидает транспортный отсек. Люк за ним закрывается.

Все дети снова смотрят на Армитажа. Он боится, что это была какая-то уловка, некая игра и они не станут его слушать. Он не сможет никем командовать. Над ним просто посмеются, а потом, как сказал Ракс, побьют его, расцарапают и искусают.

Глубоко вздохнув, он дрожащим пальцем показывает на одного из детей — такого же мальчишку, как и он сам, но с черными как смоль волосами и загорелой кожей.

— Эй ты, — обращается к нему Армитаж.

Мальчик молчит.

— Согласен сделать то, что я скажу? — спрашивает Армитаж.

Черноволосый ребенок кивает.

Армитаж сжимает кулаки, собираясь с силами.

— Я хочу, чтобы ты ударил соседа справа от тебя. Со всей силы.

Черноволосый мальчик поворачивается к бледному пареньку с песочного цвета волосами, затем замахивается и бьет его кулаком в лицо. Тот вскрикивает, из маленькой раны на щеке течет струйка крови.

Армитаж чувствует, как его охватывает странное зловещее возбуждение.

Глава тридцать третья

Яркое солнце Джакку вновь бьет в глаза Слоун, которую подталкивают вперед Норра Уэксли и ее сумасшедший дроид. Вновь приспособившись к свету, первое, что она видит в небе, — ее корабль.

«Разоритель».

Слоун чувствует боль — будто внутри кто-то дернул струну и вибрация теперь отдается даже в костях. Горе словно отравляет ее. Она может попробовать бежать или попытаться справиться с Норрой, чтобы угнать какой-нибудь звездолет, а потом полететь на нем к «Разорителю», где она могла бы высадиться и вернуть себе власть. Непростая задача, но Слоун уверена, что ей это вполне по силам. А потом она могла бы взять свой корабль и просто… улететь восвояси.

Нет, это не трусость — лишь желание выжить. «Разоритель» — звездный суперразрушитель, могучий дредноут, громадный летающий город. В нем достаточно места для могущественных остатков Империи. Его оружия хватит, чтобы отразить нападение целого флота, точно так же, как сейчас он отражает атаку армады Новой Республики. Рей может захватить «Разоритель». Она может спасти хотя бы часть Империи и улететь к звездам, где можно будет начать все заново.

Империя могла бы возродиться.

Но тогда Слоун придется забыть о мести.

Она не может себе этого позволить. Желание отомстить подобно вонзившемуся в щеку крючку, который неумолимо тянет ее за собой.

Ракс все погубил. Он коснулся Империи своей грязной рукой, повсюду оставив отвратительные следы своего предательства, разрушив все, что так любит Слоун. Для нее Империя была воплощением порядка и дисциплины, оплотом стабильности среди галактического хаоса. Империя искореняла неопределенность, служа первоосновой и путеводным маяком, за которым мог бы последовать любой, кто хочет жить в безопасности.

Но теперь это лишь дикие, озверелые остатки, подобные воткнутому в песок сломанному копью. Солдаты превратились в обычных головорезов. Офицеры пребывают в страхе и растерянности. Эта примитивная планета сделала столь же примитивными их самих. Слоун в последний раз осознает, что Империи, которую она любила, больше нет.

Она мысленно отпускает «Разоритель».

Так же как отпустила Адею Райт.

И точно так же, как она теперь отпускает все надежды на будущее Империи.

Дуло бластера Норры упирается ей в спину.

— Может, все же двинемся дальше? У нас нет времени на осмотр достопримечательностей, адмирал.

— Просто Слоун, — отвечает она. — Я больше не адмирал.

«Такой же повстанец, как и ты», — думает она, идя навстречу челноку. Навстречу мести.

Акбар поворачивается в кресле от пульта к пульту, изучая боевую обстановку. Взгляд его огромных студенистых глаз перемещается от экрана к экрану, оценивая ситуацию. И оценка эта далеко не радужная.

Все должно было быть проще. Флот Новой Республики многочисленнее. Империя угасает. На бумаге это была легкая победа…

Однако пока все идет иначе. Республиканские силы уже потеряли несколько корветов. Сбиты два фрегата. Рой СИДов, заполонивших бескрайний космос, уже пожрал бесчисленное множество истребителей.

Естественно, адмирал Акбар изучал историю, и в ней меньшим силам многократно удавалось превзойти и перехитрить противника. Флот «Охотник за призраками» против армады ситхов. Мандалорцы против Великой армии Республики. И конечно, Альянс повстанцев против Империи.

История полна примеров, когда более слабые побеждали более сильных. То же может случиться и здесь, если Новой Республике не хватит ума и осторожности.

Империя сменила тактику — подобные остервенение и хаос раньше были ей не свойственны. Один фрегат раскололся пополам, когда единственный СИД-бомбардировщик врезался прямо в мостик, соединявший две половины корабля. Они бесконтрольно тратят боеприпасы, стреляя во все стороны. Их атаки лишены изящества и смысла — старые имперские маневры, всегда предсказуемые, словно выполнены по учебнику, либо преднамеренно игнорируются, либо попросту забыты. Если честно, столь отчаянную и опасную оборону нелегко преодолеть. Кстати, Акбар считает, что во время Восстания именно по этой причине было так трудно противостоять его собственному флоту.

Еще один фактор — тот проклятый дредноут. На нем в десять раз больше орудий, чем на обычном звездном разрушителе, — тень его темнее и шире, чем тьма окутывающего его космоса. Его окружают разрушители поменьше, иногда расходясь, чтобы пропустить торпеды и лучи турболазеров, поражающие флот Новой Республики. Чем-то они напоминают улей, защищающий свою матку. «Но если убьем матку, погибнет и улей», — думает Акбар.

В данный момент три их лучших корабля устремляются в сторону флота Империи, чтобы сбить дредноут. Это «Единство», «Дружба» и «Согласие», три тупоносых «Звездных Ястреба», задача которых — вклиниться в имперский кордон из звездных разрушителей. Но им никак не прорваться — они сцепились с разрушителями, принимая на себя выстрелы «Разорителя» и почти не добившись никакого преимущества.

У Акбара возникает мысль связаться с Агейт, чтобы обсудить новую стратегию…

Но с этим придется повременить, поскольку появляется голограмма генерала Тайбена — худощавого лысого человека с квадратной, точно кубик льда, — и почти настолько же бледной головой. Лицо его полно тревоги.

— Доложите обстановку, — говорит Акбар.

— Наземные силы добиваются определенного успеха, адмирал, — отвечает Тайбен. Голограмма его мерцает — неудивительно, учитывая царящий кругом хаос. Слишком много частот и источников энергии, создающих помехи. — Мы километр за километром тесним противника.

Возможно, к ночи дойдем до их базы, но только если сумеем снизить наши потери. Мы отдаем слишком много жизней. Имперцы сражаются так, будто они какая-то мятежная банда, адмирал. Они идут на любой риск, жертвуют своими солдатами. Тут творится настоящий кошмар, но, похоже, для них это скорее преимущество, а не помеха.

— Примерно то же самое и здесь, — ворчит Акбар. — Но нам не настолько везет, как вам, — мы практически ничего не добились, хотя и продолжаем наседать. Возможно, ваш успех на земле поможет нам продвинуться.

Тайбен кивает и, поколебавшись, говорит:

— Я должен быть сейчас там.

— Вам лучше оставаться на Чандриле. — И это действительно так — Акбар убедил Канцлера попридержать одного из лучших военных стратегов в резерве, рядом с собой. Он предупредил ее, что Джакку может оказаться лишь уловкой: Империя провоцирует их на атаку, вынуждая оставить без защиты как Чандрилу, так и Накадию. А это значит, что приходится разделять силы, обеспечивая безопасность планет Новой Республики. И все же, похоже, тревога его необоснованна — пока никаких признаков угрозы нет. — Ваши войска на земле возглавляет генерал-лейтенант Броквей.

— Но если там буду я…

— У нас нет времени на споры, генерал Тайбен. Благодарю вас за беспокойство и донесение.

Закончив разговор, Акбар собирается переключиться на канал связи с Агейт, но стоит ему взглянуть в обзорный экран на мостике «Дома-1», как его перепончатая рука зависает над панелью…

При виде разворачивающейся трагедии его кровь холодеет, словно соляной раствор.

Один из звездных разрушителей — «Наказание» — резко разворачивается носом вправо, прямо к «Звездному Ястребу» «Дружба», у которого почти не остается пространства для маневра, учитывая близость как «Согласия» Агейт, так и бушующей вокруг битвы.

«Это самоубийство», — думает Акбар. Он пытается убедить себя, что это случайность, но, похоже, звездный разрушитель действует вполне осознанно. Нос «Наказания», подобно топору, врезается в тупую переднюю часть «Дружбы», рассекая ее надвое. Вспыхивает пламя, во все стороны разлетаются тела. Но имперец продолжает напирать, изрыгая огонь из кормовых двигателей и репульсоров по бортам. Звездный разрушитель превращается в оружие, раскалывая «Звездный Ястреб» пополам. Летят обломки, между двумя обреченными кораблями вспыхивают электрические разряды.

И корабль Агейт прямо в самой гуще происходящего.

Акбар поспешно выходит на связь.

Мир для Агейт сжался в одну яркую точку. Она слышит в ухе голос Акбара, лишь самым краем глаза замечая рядом с собой его голубоватую голограмму. Он предупреждает коммодора о летящей в ее сторону туче обломков, но она и так видит на своих экранах сотни красных точек, мерцающих в темноте, подобно глазам разъяренных зверей. Каждый из них — частица одного из двух кораблей, кусок металла, снарядом летящий прямо к ней.

Разрушительная волна настигнет ее меньше чем через три минуты.

Она кричит Спону, чтобы тот усилил защитные экраны по левому борту, хотя знает, что долго им не выдержать. Обломков слишком много.

— Покинуть корабль, коммодор! — ревет Акбар. — Это приказ!

— Есть, сэр, — отвечает она. Голос ее звучит будто с расстояния в тысячу световых лет.

«Ну вот и все», — думает она. Возвращение на войну оказалось недолгим. Попытка прорвать блокаду звездных разрушителей с помощью грубой силы ни к чему не привела. «Дружба» погибла. «Согласие» тоже долго не протянет. Она приказывает связисту предупредить «Единство» — у них есть пространство для маневра, и они могут уйти от опасности. Мало того что им, вероятно, грозят обломки самого «Согласия», но после гибели звездного разрушителя и двух «Звездных Ястребов» «Единство» окажется как на ладони для атаки ждущего в самом центре громадного дредноута.

«Покинуть корабль…»

Она объявляет эвакуацию — ничего другого не остается. И действовать приходится быстро. Хуже всего, что воспользоваться можно только спасательными капсулами правого борта. Иначе они полетят прямо навстречу несущимся обломкам.

Пульсирует красный свет. Ревут сирены. Мимо Агейт к выходам быстро и без паники, как их учили, бегут члены экипажа — спасательные капсулы для командующего состава расположены в непосредственной близости от мостика.

Взгляд ее искусственного глаза сосредоточивается на экранах. Она взмахивает пальцем, быстро прокручивая картину ожидаемых последствий, — компьютер моделирует наиболее вероятный исход. Обломки повредят, но не уничтожат «Согласие», однако корабль останется уязвим для атаки со стороны дредноута. И они достаточно близко от верхних слоев атмосферы Джакку, так что «Звездный ястреб», вероятнее всего, рухнет на покрытую песком и скалами поверхность планеты. «Согласие» в любом случае погибнет.

Спон хватает ее за локоть:

— Коммодор, пора.

— Иду, — отвечает она. — Сейчас.

Но это ложь.

— Коммодор…

— Я сказала — сейчас приду. Идите.

Акбар пытается спросить, что она собирается делать, но Агейт обрывает связь. «Простите, адмирал», — думает она.

Но тут она понимает, что если гибель «Наказания» и «Дружбы» оставила ее корабль беззащитным перед дредноутом…

То дредноут теперь точно так же открыт для атаки со стороны «Согласия».

У нее есть шанс.

Скорее всего, выжить ей не удастся. «Но даже победа в бою обходится дорогой ценой», — думает Агейт. Это один из основополагающих принципов, которым она всегда руководствовалась, тяжкая реальность, наполняющая смыслом все ее военные действия.

Рука ее больше не дрожит. Возможно, впервые за долгое время она абсолютно уверена в себе. «А как насчет этого?»

Твердой рукой она направляет «Согласие» к бреши в заслоне из звездных разрушителей, устремляясь прямо к дредноуту. Индикаторы над ее головой меняют свой цвет с красного на зеленый — одна за другой стартуют спасательные капсулы с покидающими ее корабль членами команды.

«Хорошо. Уходите. Спасайтесь».

Оглядевшись, она понимает, что осталась одна — маленький островок посреди тихого спокойного озера.

Вспыхивают экраны. Как и предполагалось, едва в «Согласие» начинают врезаться обломки двух уничтоженных кораблей, дредноут обрушивает на врага всю свою ярость. Свет гаснет, загорается, снова гаснет. «Звездный Ястреб» сотрясается и грохочет, словно игрушка в руке легкомысленного ребенка.

Агейт подключается к панели управления орудиями, приводя в боевую готовность все вооружение, какое только есть на борту.

«Решил устроить кошмар у меня на пороге? Отплачу тебе тем же».

Она приводит в действие все, что только можно: турболазеры, ионные торпеды, ударные ракеты. Черноту космоса прочерчивают яркие смертоносные линии. Точно такие же устремляются в ее сторону с «Разорителя», подобно ищущим друг друга лучам света. Но они минуют друг друга, сея разрушение.

«Согласие» с ревом несется по направлению к суперразрушителю, хотя защитные экраны по левому борту начинают отказывать. «Звездный Ястреб» кренится на правый бок. Обломки пробивают корпус, двигатели работают с перебоями. Агейт умоляет корабль, чтобы он продолжал лететь дальше.

Затеплившаяся в ней надежда быстро угасает. Дредноут неистово поливает новореспубликанский корабль огнем — прогнозный анализ компьютера показывает, что «Согласие» проигрывает схватку. Его залпы не чета тем, которыми отвечает «Разоритель». Имперец подобен ненасытному зверю, но Агейт полна решимости его ранить — она не знает, насколько серьезно, но подсознательно пытается просчитать варианты. Было бы неплохо пробить дыру в его борту, но этого все равно недостаточно. А что, если другие звездные разрушители сомкнут ряды, защищая поврежденный «Разоритель»?

За похожими на арочные окна собора иллюминаторами Агейт видит летящие к ней снаряды.

«Вот и все…»

Но тут ей в голову приходит новая мысль.

Война приносит с собой мгновения обреченности: тонущий корабль, наступающие полчища врагов, смертельная рана. Но Акбар считает, что нет ничего хуже тех мгновений, когда видишь, как погибают друзья, — особенно когда это происходит настолько медленно, что кажется, будто каждый миг этой страшной картины навсегда отпечатается в твоей памяти.

Именно так обстоит дело и сейчас. Агейт обрывает с ним связь, и адмирал видит, как «Согласие» на полной скорости устремляется к дредноуту и оба начинают обстреливать друг друга всем своим арсеналом.

Проблема в том, что «Разоритель» вооружен куда лучше одинокого «Звездного Ястреба». По огневой мощи «Согласие» превосходит даже его собственный «Дом-1» — корабль вооружен по последнему слову техники. И тем не менее максимум, на что он может рассчитывать, — лишь ранить суперразрушитель.

И погибнуть.

Агейт все еще на борту, и Акбар это знает. Она умрет вместе с кораблем, совершив театральный жест, который, как он надеется, все же имеет некую цель. Он подозревает, что, по мнению коммодора, она должна командовать до самого конца и именно ее рука должна направлять корабль и вести огонь.

Внезапно «Звездный Ястреб» совершает неожиданный маневр.

«Согласие» резко заваливается вправо, повернувшись бортом в сторону атаки. Слева корабль уже поврежден обломками. Удар приходится в правый борт «Звездного Ястреба» — Акбар видит, что щиты уже отключились, — и пускай не уничтожает его, но причиняет серьезный урон. Двигатели с дальней стороны уже повреждены, и теперь атмосфера планеты затянет «Ястреб», словно грязь солдатский сапог.

Над его панелью вспыхивает голограмма.

Это Агейт.

— Агейт! Убирайтесь с корабля…

— Послушайте меня, адмирал. Соберите всех, кого можете, чтобы ударить по дредноуту с кормы. Выведите из строя его двигатели. Пошлите все истребители, все CR90, все…

— Коммодор, приказываю вам покинуть корабль.

— Адмирал, мне по-настоящему больно отказываться выполнять ваш приказ. Но прошу вас, поверьте мне. Двигатели!

Одновременно в иллюминаторе и на экране Акбар видит, как «Разоритель» продолжает обстреливать «Согласие».

— Зачем? «Разоритель» все равно висит на месте. Двигатели сейчас не главное…

— Просто поверьте мне.

— Коммодор…

— Спасибо, адмирал. Для меня было огромной честью служить с вами.

— Кирста!

Но она снова исчезает.

«Просто поверьте мне».

Да, война приносит с собой мгновения обреченности. Но вместе с тем она же дарует и мгновения, когда слепая вера преодолевает всякую неопределенность. Произнося: «Да пребудет с тобой Сила», мы подразумеваем, что хотим, чтобы, когда настанет время прыгнуть в бездну и принять решение, опираясь лишь на инстинкты и веру, в конце ждала награда, а не наказание. Чтобы сама Галактика пришла на помощь. Акбар решает поверить и прыгнуть…

Ему остается лишь молиться, чтобы сейчас Сила пребывала с ними всеми.

Обмен разрушительными залпами продолжается. «Согласие» ведет непрерывный огонь, проделывая дыру в борту гигантского корабля с неистовством терзающего добычу ранкора. Чернеющая рана глубока, но не смертельна. Орудия дредноута бьют по «Согласию», пробивая жалкие остатки защитных экранов. Кислород со свистом улетучивается в пустоту, наружу вырываются языки пламени. Корабль стонет. Где-то в его чреве зарождается цепная реакция взрывов топливных элементов и магнитных батарей — бум, бум, бум. Корабль не развалится, но будет выпотрошен.

«Звездный Ястреб» мертв.

И без поддерживающих корабль репульсоров его призывно манит атмосфера Джакку. Агейт чувствует, как «Согласие» медленно теряет высоту.

Но «Звездные Ястребы» проектировались с расчетом на модернизацию. Повстанцам столь долго приходилось довольствоваться старым, собранным по частям флотом, что, когда пришло время поставить наконец на службу зарождающейся Республике что-то новое, они учли все, что только было можно. Каждая внутренняя система, каждая деталь внешнего дизайна, каждая часть вооружения — все это было улучшено настолько, что итоговые характеристики превзошли стандарты, заданные мон-каламарианскими кораблями и остатками флота Империи.

И одной из подобных модификаций, многократно увеличившей возможности кораблей, стал луч захвата.

Задача его проста: захватить объект в космосе — как правило, космический корабль, чтобы безопасно завести его в ангар или взять в плен и подтащить поближе. Лучи захвата звездного разрушителя отличались немалой силой, способной затянуть в его ангар кореллианский корвет или не дать фрегату типа «Небулон» уйти в гиперпространство.

Сила луча «Звездного Ястреба» превосходит их десятикратно. Магнитные кристаллы усиливают как мощность, так и радиус действия луча. «Звездный Ястреб» может захватить и сдвинуть корабль во много раз крупнее самого себя.

Агейт включает луч захвата, нацеливает его на «Разоритель»…

И стреляет.

«Если мне суждено упасть на планету, — думает она, — ты рухнешь вместе со мной».

Гранд-мофф Рандд сидит в кресле на мостике «Разорителя». До настоящего времени он считал, что полностью контролирует ход сражения. Ни один корабль в имперском флоте не сравнится по своей мощи с «Разорителем». К немалой чести Рандда, Ракс лично назначил его командовать этим гигантом. Его силы пресекают любые маневры флота, порожденного восстанием Ложной Республики. Пускай Рандд и не истинный тактик, но на него работает множество великих умов, и их план создать вокруг дредноута периметр из кораблей выглядел вполне разумно.

До сих пор.

Три корабля, прорывающие заслон, — кажется, этот тип, произведенный Ложной Республикой, называется «Звездный Ястреб» — удавалось удерживать на безопасном отдалении, хотя звездные разрушители подвергались серьезному обстрелу. А потом что-то случилось с «Наказанием». Командующий кораблем капитан Грофф в панике вышел на связь, сообщив, что верхние палубы звездного разрушителя заливает охладитель из генераторов защитного поля, а в некоторых отсеках бушуют пожары. Казалось, он сошел с ума, о чем Рандд беспокоился уже давно. Возле этой одинокой планеты в далекой системе вполне можно повредиться рассудком. Когда он поделился своими опасениями с Раксом, тот ответил: «На этот счет можете не волноваться. На Джакку собрались лучшие дети Империи. Ничто нас не сломит. Суровость этой планеты лишь закалит нас. Мы загрубеем, подобно мозолям, Рандд».

На этом все и закончилось.

Они верили в Ракса.

Рандд и сейчас продолжает в него верить. Все-таки они до сих пор живы. И нет никаких сомнений в том, что Ракс достоин восхищения, как и подобает истинному герою Империи. Рандд — приверженец затягивания поясов, и мысль о том, чтобы использовать Джакку для ожесточения душ солдат и офицеров, казалась ему просто гениальной.

Но теперь… то, чего он больше всего боялся, стало реальностью.

Грофф сломался. Он заявил, что не покинет свой корабль. Новая Республика подвергнет его пыткам, а затем казнит. Против него обратятся собственные же подчиненные. Он брызгал слюной, отчаянно крича, что Новая Республика — предатели, достойные собачьей смерти, и что нельзя отступать ни на шаг. Последними его словами были: «Я должен стать острым клинком! Клинком, который перережет горло предателям, ползущим на брюхе к нашему порогу!»

Рандд узнал в его словах фразу из речи советника Ракса.

После связь с Гроффом оборвалась.

А затем «Наказание» врезалось в ближайший «Звездный Ястреб».

Случившееся повлекло цепь событий, которые Рандд не до конца понимает даже сейчас, — обломки двух кораблей изрешетили второй «Звездный Ястреб», и почти не оставалось сомнений, что ему конец. Но нет — стреляющий из всех орудий корабль, ускоряясь, устремился в образовавшуюся брешь прямо к «Разорителю». Рандд приказал ответить по «Звездному Ястребу», опознанному как «Согласие», всей огневой мощью суперразрушителя.

«Ястреб» развернулся бортом, принимая удар точно так же, как «Разоритель» принял ответный залп. И без показаний датчиков ясно, что корабль был обречен. Рандду хватило всего лишь одного взгляда. Тем временем «Разоритель» чувствовал себя прекрасно — да, он поврежден и стал более уязвим, но Рандд перебросил мощность на отражатели, чтобы усилить защиту в районе пробоины, и…

Тут случилось самое странное.

«Согласие» зацепил дредноут лучом захвата.

Рандд не отличается чувством юмора — его жена Данассик говорит, что, наверное, он смеется один, от силы два раза в год. Но сейчас он готов расхохотаться. С чего, во имя всего пространства и времени, капитан этого «Звездного Ястреба» счел нужным хлестнуть его пустячным лучом захвата? Может, чтобы спастись от падения в атмосферу, использовав «Разоритель» в качестве якоря? Как ни прискорбно, но гравитация — бессердечная сволочь. Она получает все, что пожелает, и противиться ей бесполезно.

Внезапно «Разоритель» приходит в движение.

Но Рандд не отдавал приказа двигаться.

— Доложить обстановку, — рявкает он, и его спокойный голос внезапно срывается, словно у подростка: — Доложить обстановку!

Рядом возникает вице-адмирал Пирсон. На лбу у него блестят капли пота.

— «Звездный Ястреб» захватил нас лучом…

— Да, знаю. Каким образом… — Корабль снова дергается. — Каким образом он нас тащит?

— Я… понятия не имею. Видимо, он достаточно мощный…

— Двигатели на полную мощность. Дать задний ход! Включить репульсоры…

Воет сирена. Корабль снова содрогается, но на этот раз по-иному — будто в него что-то ударило.

Пирсон широко распахивает глаза:

— Они сосредоточивают огонь на нашей корме.

На экранах внезапно появляется рой истребителей всех мастей, нацелившихся на их двигатели. Если они откажут…

— Двигатель номер пять вышел из строя! — раздается крик одного из мичманов.

— Вспомогательные двигатели с третьего по шестой тоже! — докладывает инженер.

«„Согласие" пытается утащить нас вниз, на Джакку», — думает Рандд. Какое нахальство!

— Огонь из всех орудий по «Звездному Ястребу»…

— Сэр, — отвечает Пирсон, — орудийные системы перезарядятся через две минуты. По вашему приказу мы уже обстреляли их всем, что у нас имелось.

— Тогда отправьте СИДы!

— Но они защищают нас с фланга. Со стороны двигателей!

Корабль снова сотрясается, на этот раз сильнее — складывается впечатление, что он пытается сдвинуть с места что-то тяжелое и упорно сопротивляющееся. Внезапно «Разоритель» столь резко ныряет вниз, что Рандд клацает зубами, прикусив язык, и ругается, ощутив во рту привкус крови.

— Атмосфера, — говорит Пирсон. — Мы входим в атмосферу, сэр.

— Двигатели на полную мощность! Репульсоры! Все, что есть!

Но Рандд понимает, что уже слишком поздно. «Разоритель» обречен. Шанс упущен, и надежды нет. Величайшее оружие в арсенале Империи потеряно по его вине. «В этом кресле должна была быть Рей Слоун, а не я», — с ужасом признает он.

Рандд — отнюдь не подхалим и не фанатик. Он восхищается Раксом. Он доверял ему. Но он не собирается приносить себя в жертву.

Моргает свет, корабль трясется, на мостике царит суматоха; воспользовавшись этой неразберихой, Рандд тайком ускользает со своего места и, забравшись в спасательную капсулу, отстыковывается в космос.

«Согласие» зацепило большой корабль мощным лучом захвата и тащит его вниз, в атмосферу. Истребители Новой Республики один за другим расстреливают двигатели «Разорителя», в то время как пара корветов CR90 отгоняет СИДы. «Единство», последний оставшийся «Звездный Ястреб», отошло на безопасное расстояние и прикрывает «Согласие» своей внушительной огневой мощью, осыпая ближайшие звездные разрушители лазерными разрядами.

А затем падающий «Звездный Ястреб» ныряет в атмосферу и корабль начинает раскаляться от внезапного жара.

Эскадрилья «Клинки» докладывает, что последний из основных двигателей «Разорителя» выведен из строя. Остались лишь вспомогательные, но они его не спасут.

Нос дредноута первым следует за «Звездным Ястребом», прочерчивая линию в небе, где чернота сменяется синевой. Переднюю часть «Разорителя» охватывает огненный ореол.

Акбар наблюдает за падением двух гигантов.

«Согласие» падает первым. Агейт, скорее всего, до сих пор на борту. Она не отвечает на запросы адмирала, но данные сканирования показывают, что на корабле не осталось ни одной спасательной капсулы без повреждений, а ангары для истребителей либо пусты, либо разрушены. Даже при всем желании она не сможет покинуть корабль, а пытаться спасти ее уже слишком поздно и слишком рискованно.

Падая, «Звездный Ястреб» увлекает за собой «Разоритель», словно всадник, тянущий свое ездовое животное к краю водопада, все ближе и ближе…

Оба корабля устремляются сквозь космос к планете, где гравитация ускоряет их и неумолимо тянет к поверхности.

Схватив микрофон, Акбар предупреждает тех, кто внизу:

— Солдаты и пилоты Новой Республики! Дредноут «Разоритель» сбит и падает на Джакку! Берегитесь обломков и прячьтесь в укрытие!

Вокруг слышны радостные возгласы собравшихся на мостике «Дома-1» членов экипажа, которые наблюдают, как титанический корабль все быстрее и быстрее несется навстречу Джакку. Не радуется лишь Акбар. Он только кивает и негромко обращается к Силе, прося ее защитить тех, кто оказался внизу под этими падающими громадами, и принять в свое лоно Кирсту Агейт.

«Кажется, у меня и впрямь получается».

На Акиве есть порхающие над тихими водоемами жучки под названием многокрылки, которые, гоняясь за мелкими мошками и поедая их на лету, умеют резко менять направление, словно по щелчку пальцев.

Теммин хочет быть похожим на этих многокрылок. Именно так он воспринимает свой Х-истребитель. Он разворачивает корабль со скоростью молнии, совершая беспорядочные маневры, чтобы СИДы не заметили его приближения. Сердце колотится так быстро, что парнишка боится, как бы оно не выскочило из груди. Кровь шумит в ушах, подобно водопаду. От возбуждения кружится голова, и он готов прыгать от радости при мысли, что его мать жива и под защитой Костика.

«Сегодня хороший день, — думает он. — Новая Республика обязательно победит. Моя мама жива. Здесь мой лучший друг. А сам я — в Х-истребителе! И я жив!» Включив микрофон, он кудахчет, как Коко. Коко кудахчет в ответ, и оба пролетают друг перед другом, плюясь лазерами в уворачивающиеся СИДы.

Один из них пристраивается в хвост Веджу, и Теммин закусывает губу, чтобы не расплыться в улыбке до ушей.

— Призрак-лидер, у тебя на спине какой-то жук. Дай-ка я его прихлопну.

Ведж опускает свою машину к высохшему красному ущелью, проносясь мимо солдат Новой Республики, укрывшихся в тени оврага. СИД проносится позади крыла Х-истребителя командира «Призраков», и Теммин подумывает атаковать его под тупым углом, чтобы случайно не попасть в Веджа. Он разворачивается влево, затем снова выравнивает корабль…

СИД попадает в его прицел, но Теммин обходится без экранов наведения. Он стреляет, и четыре пушки на его раскрытых крыльях изрыгают потоки плазмы…

Которые так и не достигают цели.

Теммин вскрикивает, когда прямо перед его машиной падает кусок черного металла, отвлекая парня от преследуемого СИДа, и врезается в землю в облаке красной пыли. Теммин уводит корабль в сторону, пытаясь избежать столкновения с другими обломками.

«Ничего себе! Похоже на кусок космического корабля».

Судя по виду, это турбина. По связи раздается рычание адмирала Акбара:

— Солдаты и пилоты Новой Республики! Дредноут «Разоритель» сбит и падает на Джакку! Берегитесь обломков и прячьтесь в укрытие!

«Разоритель»? Сбит?

Теммин не может сдержать радостного вопля. Если «Разорителя» больше нет, значит в имперском флоте появилась громадная дыра. Для Империи этот монстр был всем. И если его не стало…

Это означает, что Новая Республика только что выиграла сражение.

И возможно, всю войну.

«Теперь остается только зачистка».

Веджу все еще нужна помощь, и Теммин снова разворачивает истребитель вправо, ища на экране своего командира, — а, вот он, прямо впереди, мчится над плоской равниной, где песок похож на застывшие в пространстве и времени волны. Теммин замечает приближающуюся с другой стороны Ярру и думает: «Ладно, Ярра, посмотрим, кто первым прикончит эту козявку».

Он прицеливается…

Вам! Что-то с силой ударяет в его корабль, и в следующее мгновение он понимает, что его закручивает в штопор. С трудом пытаясь сориентироваться, он сквозь электрические всполохи видит на экранах, что с одной стороны ему начисто снесло крылья.

«Я падаю.

Меня сбили.

Мама…»

Схватившись за ручку, он выравнивает Х-истребитель в то самое мгновение, когда звездолет плюхается в пыль, поднимая над собой тучи песка. Корабль скользит на брюхе, скрежеща и шипя. Теммина швыряет из стороны в сторону, и он бьется головой о бронестекло кабины, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.

Фонарь кабины отскакивает, и мальчишка, хватаясь за кресло, выбирается наружу. Скатившись с Х-истребителя, он приземляется на ту его сторону, где до этого были крылья, и бьется плечом о камень. Парень переворачивается, и на него накатывают рвотные позывы.

Когда он наконец вновь поднимает взгляд, становится ясно, что стало причиной аварии.

В двух дюнах от него виднеется пронзившая пару плоскостей металлическая деталь — похоже, от «Звездного Ястреба».

«„Звездный Ястреб“? Я думал, сбили „Разоритель“…»

И тут начинается бомбардировка.

В землю метеоритами врезаются детали поврежденных кораблей. При каждом ударе Джакку выплевывает очередной песчаный гейзер. Крик Теммина сливается с какофонией звуков — грохотом сыплющихся на планету обломков, шорохом вздымающегося и опадающего песка, далекими взрывами. В ушах его звенит, и он зажимает их руками.

Теммин осторожно смотрит в небо в поисках остальной Призрачной эскадрильи, но свет меркнет, и день за считаные мгновения сменяется ночью.

Это «Разоритель».

Имперский гигант затмевает собой солнце. Перед ним летит другой корабль — тот самый «Звездный Ястреб». Корабль Новой Республики охвачен пламенем, которое с треском вырывается из пробоин на его боку.

«Сейчас он рухнет прямо на меня, — думает Теммин. — Бежать некуда. Нигде не спрятаться». Но паника отступает, как только он понимает, что корабль, несмотря на свои колоссальные размеры, упадет вовсе не здесь, а на расстоянии в десятки километров. Но куда конкретно? Что он разрушит? В той стороне — и друзья, и враги. Именно там сейчас разворачивается бой. Поднеся ко рту коммуникатор на запястье, Теммин отчаянно кричит, чтобы все уходили подальше, убирались с пути падающего корабля, но устройство лишь плюется искрами, а потом и вовсе умирает.

У парня вырывается слабый испуганный стон. Он никогда прежде не видел ничего подобного. Возможно, именно так чувствовала себя его мать, летя внутрь «Звезды Смерти», а потом спасаясь от чудовищного взрыва.

«Разоритель» пытается удержаться в воздухе — даже в полутьме помрачневшего дня видно, как с перерывами работают маневровые двигатели с нижней его стороны, отчаянно стараясь не дать ему удариться носом о землю. Но они не в силах остановить падение.

Корабль неумолимо приближается к поверхности планеты, резко заваливаясь на бок…

«Звездный Ястреб» падает первым — бум! Теммин бежит к ближайшей дюне, глядя, как боевой корабль Новой Республики врезается в песок, разваливаясь, словно под ногой наступившего на него великана. Видно, как место падения торопливо покидает шагоход АТ-АТ — он спешит на пределе своих возможностей, но отсюда движения его кажутся мучительно медленными. Впрочем, машину уже ничто не спасет.

С гибелью «Звездного Ястреба» исчезает луч захвата, и под воздействием противостоявших ему до этого маневровых двигателей суперразрушитель начинает переворачиваться.

«Разоритель» падает следующим. Он не вонзается в землю, но валится на нее плашмя, перевернувшись вверх дном. У АТ-АТ нет никаких шансов, как и у истребителей, попавших в тень дредноута. Шансов нет ни у кого. Впечатление такое, будто рушится потолок забитой детскими игрушками комнаты. «Разоритель» вспахивает песок, и от удара сотрясается вся планета — вибрация расходится вокруг, поднимая чудовищную песчаную волну, которая достигает Теммина и валит его с ног. В ушах снова звенит. Вибрирует все тело: зубы, пальцы ног, кости. Он с трудом поднимается…

Суперразрушителя больше не видно.

В небо поднимается гигантское облако черного дыма и кроваво-красной пыли, которое движется в сторону Теммина волной отчаяния и смерти. Забравшись обратно в свой упавший Х-истребитель, Теммин захлопывает фонарь кабины за мгновение до того, как окутавшие его пыль и песок со зловещим шепотом начинают скрести по металлу и стеклу.

Ему кажется, что это будет длиться вечно.

— Убирайся! — рявкает Норра. — Я поведу корабль.

— Я умею летать, — рычит Слоун из пилотского кресла, сжимая побелевшими пальцами ручку управления челноком. Маневрируя, она уводит корабль от дождя врезающихся в землю, подобно кометам, обломков. — Я отменный пилот. Я ведь от тебя сбежала, помнишь?

Такое не забывается. Держась за поручень над головой, Норра скрежещет зубами, пока Слоун ведет корабль сквозь рой сыплющихся деталей кораблей. Бледный Брентин сидит в кресле второго пилота с закрытыми глазами. «Он никогда не любил летать», — думает Норра. С одной стороны, ей хочется его утешить, а с другой — она не прочь взять бластер и вбить рукояткой немного разума в его башку.

Костик крепко стоит на ногах за ее спиной, ни за что не держась.

Норра собирается сказать что-то еще…

День сменяется ночью. Взгляд Слоун устремляется вверх, и с ее губ срывается хриплый стон:

— Нет. Мой корабль…

В этих трех словах столько горечи и тоски, что Hoppy невольно охватывает сочувствие. Возможно, столь близкая связь с кораблем выглядит абсурдной, но Норра ее понимает. За то недолгое время, что она летала на своем Y-истребителе, она успела полюбить его так же, как Теммин любит своего дроида.

Норра переводит взгляд с дредноута на летящий перед ним «Звездный Ястреб». Она не знает, какой это из трех, но при мысли, что это может оказаться «Согласие», ее охватывает разъедающий не хуже кислоты страх. Норра не слишком близко знакома с Кирстой Агейт, но та в свое время проявила к ней искреннюю доброту, хотя вовсе не была обязана этого делать. Она прослыла суровым воином, но ей свойственно сочувствие — не только к союзникам, но и к врагам. Норра надеется, что они с Агейт еще увидятся.

«Звездный Ястреб» врезается в поверхность Джакку, и несколько мгновений спустя за ним следует суперразрушитель. Ударная волна сотрясает челнок. «Сколько там погибло? — отстраненно думает Норра. — Сколько погибло на том корабле? Или под ним, когда он упал?» И вместе с тем ее охватывает предвкушение близкой победы, которое подсказывает, что, возможно, Новая Республика только что положила конец войне. Впрочем, ей не впервой испытывать подобные смешанные чувства, когда торжество победы борется с порожденной войной скорбью.

Норра собирается с духом, понимая, что ее личное сражение еще далеко не окончено. Похоже, Слоун тоже взяла себя в руки — бывший адмирал, стиснув зубы, меняет курс, уводя корабль в сторону от «Разорителя».

— Приближается пылевое облако, — предупреждает она. В их сторону быстро движется буря, сверкающая яркими молниями. Грохочет гром.

Слоун отворачивает челнок, но от облака все равно не уйти. Машина раскачивается и подпрыгивает на волнах турбулентности, и Норра едва не падает с ног. Сквозь пылевую завесу видны поднимающиеся вверх черные тучи, полыхают огонь и электрические разряды. А потом все исчезает и тучи рассеиваются. В воздухе все еще висят остатки мутной дымки, но горизонт снова виден.

Костик внезапно напрягается, и его антенна, попискивая, вспыхивает зеленым.

— Хозяин Теммин рядом.

— Что? Где?

— Внизу. Можно мне туда?

Норра знает, что без дроида она останется беззащитной. Если ее муж все еще во власти управляющего чипа и займет сторону Слоун, вряд ли она сумеет остаться в живых. Но если Теммин действительно где-то рядом… и, может быть, в опасности…

Тогда выбора просто не остается.

— Иди.

Лязгая когтистыми ногами, Костик открывает трап в днище челнока. Норра наблюдает, как он складывается, прижав узкую голову к груди и обхватив суставчатыми руками колени, а затем выкатывается из корабля и падает на Джакку.

Когда буря проходит, Теммин снова открывает кабину и выбирается наружу. Хотя туча рассеялась, в воздухе все еще висит пыль, и он кашляет и моргает. Спрыгнув на землю, он, шатаясь, бредет по песку. На несколько мгновений повисает почти зловещая тишина, словно после удара весь мир замер.

Затем где-то вдалеке раздается взрыв — судя по всему, со стороны рухнувшего «Разорителя». Над дредноутом поднимаются клубы черного дыма, в которых пульсирует мерцающее пламя. В нос ударяет вонь горящего металла и отработанного топлива. Потом вновь возвращаются звуки войны: визг бластеров и рев истребителей над головой, выстрелы и взрывы гранат, крики солдат. От тишины не остается и следа. Морщась, Теммин снова заходится кашлем. Вдали он замечает группу спецназовцев Новой Республики, окопавшихся за песчаной бороздой, пропаханной упавшим транспортником. На них наступают штурмовики. «Нужно что-то делать, — думает Теммин. — Нужно им помочь».

Неподалеку слышится звук пневматических поршней и тяжелая поступь хорошо знакомого шагохода AT-ST. Теммин видит, как над ближайшей дюной появляется его зловещая кабина, разворачивая пушки в сторону парня. Понимая, что такой враг ему не по зубам, Теммин вытаскивает бластер и бежит прочь. Ноги несут его через одну дюну, по склону другой, хотя пушки шагохода наверняка отслеживают все его перемещения…

Внезапно он с разбегу налетает на троих штурмовиков. Их броня покрыта шрамами, ее сочленения забиты пылью.

Они вскидывают свои винтовки, и парень останавливается как вкопанный, задрав руки вверх.

Поначалу штурмовики молчат, и от одного этого у Теммина встают дыбом волосы на затылке. Солдаты Империи всегда следуют протоколу, у них есть четко установленный порядок действий — они, точно повинуясь некоей программе, сперва предупреждают тебя и требуют сложить оружие.

Но на этот раз они не следуют никакому протоколу. Они просто молчат.

Позади по склону песчаной гряды прямо к ним поднимается AT-ST. Тень шагохода накрывает Теммина, будто придавливая его собственным весом. Он судорожно сглатывает, чувствуя, как по щеке, шее и ключице течет пот.

— Я…

— Заткнись! — рявкает стоящий посередине солдат с глубокой вмятиной на шлеме. Справа у него темно-красный наплечник цвета раскаленных углей. Это явно командир. — Повстанческая погань.

— Давайте с ним позабавимся, — предлагает правый штурмовик с раскрашенным пепельно-серыми полосами забралом шлема.

Тот, что слева, снимает шлем, под которым оказывается щекастое небритое лицо, багровое от ярости. Он направляет на Теммина бластер.

— Будем отстреливать от него по кусочку. Руки, уши, колени. Посмотрим, как долго он протянет. А потом AT-ST прикончит его, распылив на атомы.

— Только побыстрее, — поторапливает обладатель наплечника. — Нужно возвращаться в бой.

— Бой закончился, — отвечает солдат с серыми полосами. — Так что можно и развлечься.

«Никто не слушает командира.

Никто вообще никого не слушает.

Мне конец».

Небритый поднимает взгляд:

— Эй, что за…

Бамс!

Развернувшись, Теммин видит, как нечто, напоминающее формой краба, приземляется на похожую на череп кабину AT-ST. Существо поднимает красную голову, демонстрируя набор острых, как пила, зубов.

«Костик!»

Солдаты открывают огонь, но Костик действует гораздо быстрее. Схватившись за поручень с краю кабины, он спрыгивает вниз и ловко, точно обезьящерица, приземляется на песок. Бластерные разряды пронизывают пространство, где только что был дроид, который в диком танце прыгает по песку, уворачиваясь от каждого обжигающего луча. Он выбрасывает вперед руки, из которых торчат клинки.

Костик принимается за работу. Вибролезвие с хрустом вонзается под шлем командира, который, судорожно дернувшись, роняет бластер. Модифицированный боевой дроид В1 вертится вокруг продолжающего стоять трупа, словно вокруг шеста, отбрасывая назад когтистой ногой солдата с перепачканным пеплом шлемом. Когда тот падает, Костик прыгает ему на грудь и раз за разом пронзает клинками броню бьющего пятками по земле штурмовика.

Небритый ревет экипажу AT-ST, чтобы стреляли, и шагоход действительно стреляет — раскатистые разряды из его пушек бьют в песок, едва не задев дроид, который валится на спину, раскинув конечности. Последний солдат поднимает винтовку, собираясь выстрелить в Костика, и Теммин бросается к нему. Атака его неуклюжа и незатейлива, но солдат без шлема не обращает на него внимания — Теммин бьет его в висок бластером, и тот падает, как подрубленное дерево. Уфф!

Костик вновь поднимается на ноги, уворачиваясь от пушек AT-ST, — машина отслеживает дроид, но голова ее поворачивается слишком медленно, а дроид чересчур проворен. Механический телохранитель Теммина возвращается туда, где он приземлился, и взбирается по ноге шагохода, лязгая металлом о металл, пока вновь не оказывается наверху.

Скрежеща сервомоторами и визжа пневматикой, дроид в буквальном смысле откручивает люк в башню AT-ST, отшвырнув в сторону, а затем ногами вперед неслышно проскальзывает в кабину шагохода.

Слышится звон и грохот. Шагоход слегка раскачивается вперед и назад. Проходит не больше десяти секунд, прежде чем Костик появляется снова. На нем открытый шлем водителя, перед линзами-объективами болтаются черные защитные очки.

— Привет, хозяин Теммин.

Теммин с облегчением падает на колени.

— Костик, как же мне тебя не хватало, дружище!

— Мне тоже тебя не хватало. Я совершил наси…

Внезапно верхняя часть шагохода взрывается огнем и обломками. Теммина опрокидывает на спину, ударная волна выбивает из него весь воздух. Отогнав дым от лица и смахнув песок с глаз, он видит стоящий на том же месте шагоход…

Но теперь от него осталось лишь две ноги. Кабина раскрыта, как металлический цветок с почерневшими дюрастальными лепестками.

Костика нигде не видно.

«Костик… Нет, Костик, нет!..»

Теммин отчаянно кричит, не в силах понять, что произошло. Неужели шагоход сдетонировал сам по себе? Или дроид сделал что-то такое, отчего тот взорвался?

Но затем над головой с ревом проносятся два А-истребителя.

Вот кто расстрелял шагоход.

Вместе с Костиком.

Теммин ползет на четвереньках, пытаясь отыскать детали своего дроида. Он находит оплавленные конечности, заклепки и металлические осколки, но больше ничего — ни черепа, ни программной материнской платы. Он зачерпывает ладонями песок, но тот утекает сквозь пальцы, не оставляя ни следа. Костик спас Теммину жизнь, и теперь его больше нет. Его лучший друг превратился в мусор.

Теммин прижимается лбом к горячему песку и рыдает.

Глава тридцать четвертая

— Ты не обязан этого делать, — говорит Кондер.

— И все же, видимо, придется, — с несчастным видом вздыхает Синджир. — Работа есть работа, и… боги, я только что взялся за новую работу. Что со мной не так?

Оба стоят перед ганойдианской яхтой сенатора Толвара Вартола. К счастью, он снова на Чандриле и им не нужно совершать прыжок на эту унылую фермерскую планету Накадию или, что еще хуже, к скоплению астероидов на орбите Ориша, который Вартол и его сородичи называют своим домом. Синджира не особо интересует, почему сенатор снова на Чандриле, — ситуация вполне его устраивает, да и вообще он из тех, кто ценит отсутствие проблем превыше всего.

С сомнением выпятив губы, Кондер приподнимает бровь и упирает руки в бока:

— Да я не конкретно про этот момент. Я имел в виду… вообще. Работу, Чандрилу, меня.

— Тебя? Не понял.

— Тебя ведь никто не заставляет оставаться со мной. Судьба снова свела нас, и… в общем, мы вовсе не обязаны…

— И все-таки мы вместе. — Синджир нежно ласкает пальцами бородатую щеку Кондера, а затем резко по ней похлопывает. — Дорогой мой дурачок, все то время, что мы были порознь, я думал, насколько же тебя ненавижу, а ненавидел потому, что любил. На самом деле даже слишком любил. Не представляю, как описать мои чувства к тебе. Примерно как… — Синджир строит гримасу, будто только что пососал грязный палец. — Обычно это не про меня, но сейчас я понял, что несу какую-то чушь. Тут следует доверять не разуму, а сердцу. Я хочу того, чего хочу. А хочу я вида на пляж, холодный стакан с чем-нибудь покрепче и тебя. Тебя, тебя, тебя, мой чудный небритый глупыш. Так что если для этого я должен стать чуть более респектабельным и поступить на службу к нашему многоуважаемому Канцлеру, значит так тому и быть.

— Ты не слишком похож на того, кто готов осесть на одном месте.

Синджир закатывает глаза с такой силой, что опасается, как бы они не вывалились из глазниц.

— Ха! А кто сказал, что я готов осесть на одном месте? Это так скучно. Осесть на одном месте — значит уподобиться слизняку-хатту. Я пытаюсь где-нибудь осесть со времен Эндора — если честно, обычно у барной стойки. Ты, эта работа, эта жизнь — вроде горы, на которую я намерен вскарабкаться до самой вершины.

Кондер усмехается, и Синджир тут же разрушает его усмешку крепким поцелуем, обхватив хакера за голову и привлекая его к себе.

— Что ж, ладно, — говорит Кондер.

— Что ж, ладно. — Синджир снова поворачивается к кораблю. — Пожалуй, пора за дело.

У его ног стоит корзинка с плодами пта, чей вид в очередной раз напоминает ему, насколько он восхищается Канцлером — вовсе не из-за ее организаторских способностей, которые в любом случае достойны похвалы, но из-за язвительности, что скрывается за этой ширмой из скучных белых одежд. Она воистину потрясающая представительница человеческого рода, и он надеется, что у них сложатся долгие и захватывающие профессиональные отношения.

— Мне все-таки кажется, что у Толвара грязные руки.

— Ничего не могу сказать насчет его чистоплотности.

— Я не об этом — мне кажется, он продажен.

— Конечно продажен, — пожимает плечами Синджир. — Он же политик.

— Помнишь жучка в дроиде Леи? Это он его подсадил. Я не нашел доказательств, но именно он извлек пользу из полученной информации. Это наверняка он, Синджир. Я знаю.

— Подозреваю, что так оно и есть. Он воспользовался информацией, чтобы добиться политического преимущества, а не ради чего-то криминального. Оришены отличаются чрезмерным благородством, они повернуты на патологическом чувстве чести. Что-то там насчет самопожертвования, суровые рассказы отцов сыновьям о том, как тяжела жизнь. — Синджир неожиданно усмехается. — Хотя, как по мне, имена у них идиотские. Толвар Вартол. Вендар Дарвен. Тим-Там Там-Тим. Можно было придумать и что-нибудь пооригинальнее.

— Такова их культура.

— Что ж, довольно дешевое оправдание.

— Иди, — говорит Кондер. — Доставь свои фрукты. И будь как можно вежливее. Постарайся не спровоцировать инцидент галактического масштаба.

— Это скорее по части Джома.

— Удачной работы, милый.

— Спасибо, куколка. И если еще раз назовешь меня «милым», я тебе всю бороду повыдергаю волосок за волоском. — Он изображает соответствующий процесс рукой — на случай, если Кондер не понял.

— Ты такой романтичный.

— Мое сердце — это высохшее гнездо мертвых птиц. — Наклонившись, он целует Кондера в небритую щеку. — Пока, Кон.

— Пока, Син.

Сидящий неподвижно Вартол подобен шпилю древнего храма. Перед ним чашка с источающей горький запах жидкостью — вероятно, какая-то разновидность корневого сока, который употребляют оришены. От нее поднимается пар.

Ганойдианский корабль обставлен в оришенском стиле — строго и скромно, с преобладанием угловатых форм. Подобная обстановка нравится Синджиру. Кругом царит тишина, нигде ни охраны, ни пилота — никого, кроме самого сенатора.

Он опускает корзинку на пол:

— Подарок от Канцлера.

— Ты тот самый бывший имперец. — Голос Вартола низок и раскатист.

— А вы — кандидат на пост Канцлера, которого везде обскакали. Это удалось даже рыжей женщине с каким-то кислым плодом. Увы.

Сенатор раздраженно раздувает щелевидные ноздри, челюсть его слегка расходится в стороны, но тут же возвращается в прежнее положение.

— Ты теперь работаешь на нее? Ты — симптом. Надеюсь, сам понимаешь? Симптом обширной отвратительной болезни.

— Продолжайте.

— Имперец, работающий на Канцлера? Которому с ней вполне уютно? Ох, как же это… космополитично. Одним своим присутствием ты уже распространяешь заразу, так еще и наверняка нашептываешь ей на ухо. Хотя… я тебя переоцениваю. Ты ведь ею не командуешь. Это она будет командовать тобой, как и всеми нами. Ты не нужен Мон, чтобы переступить через ее моральный кодекс, — ей и так уже почти на него плевать. Мон Мотма слаба. Если ей позволить, она уничтожит Республику. И если рядом с ней будут такие, как ты, это лишь ускорит катастрофу. Мы не успеем и глазом моргнуть, как Республика падет и Империя выйдет из ее тени, спокойно заняв освободившееся место.

Сначала у Синджира возникает мысль попридержать язык, но, собственно, какой смысл? Канцлер знала, на что идет, посылая именно его. Если просишь пса найти кость, не удивляйся ямам во дворе. И послание состоит не только в тонком намеке, который несут плоды пта, правда ведь? Нет, она явно хочет, чтобы Синджир устроил небольшую перепалку, хотя бы для того, чтобы не тратить на это собственных сил.

— Вот ведь какая ирония, — говорит он. — Вы твердите о страхе перед новой Империей, но при этом в моих глазах мало чем отличаетесь от заурядного имперского деспота, любого тупоголового офицера, который считает, будто нет лучшего способа подчинить себе других, чем насилием и жестокостью, напоминая им: мол, жизнь тяжела и вы должны познать это на собственной шкуре. Они мелют языком о самопожертвовании, но никогда даже не подумают пожертвовать собой, о нет, ведь это именно их сапог стоит на чужой шее, а не наоборот. Вам нужна война. Вам нужна защита. Вы — хищник, который считает свой народ беззащитными флит-воробьями. И вы готовы их спасти — им всего-то и надо отказаться от странной и непонятной блажи, будто они могут сами выбирать свой путь и сами себя защитить.

— Ты ничего не понимаешь…

— Тем временем, — невозмутимо продолжает Синджир, — ваш противник — женщина, которая хочет подарить демократию всей Галактике. Чтобы все стали свободными и не осталось никого угнетенного.

— Это наивно.

— Возможно. Но в данный момент я предпочту ее прекрасную наивность вашей деспотичной похвальбе. Наслаждайтесь своими плодами, сенатор. Когда вы проиграете выборы, мы пришлем вам их столько, что хватит до конца жизни.

Синджир ставит корзинку на стол.

И тут он замечает три вещи.

Первое: Вартол ни разу не поднялся с кресла. Странно. Обычно принято вставать и приветствовать гостей, как бы ты их ни презирал, — особенно среди оришенов, привыкших жестко следовать протоколу.

Второе: Вартол держит в левой руке чашку с дымящейся темной жидкостью, но его правая рука все это время остается под столом.

Третье: на столе, напротив оришена, виднеется едва заметное мокрое кольцо, словно оставшееся от стоявшей там второй чашки.

Синджир смотрит на след от чашки, затем на Вартола. Сенатор не спускает с посетителя глаз и наверняка заметил его взгляд. Возможно, стоит подтвердить его подозрения.

— У вас был гость? — спрашивает Синджир.

— Не твое дело, имперец.

— Нет, конечно. Вы правы. — Сенатор уходит от ответа. Синджир понимает язык тела, который не особо зависит от расы, пола и возраста. Вартол не просто что-то скрывает — тайна будто спрятана у него под кожей, угнездившись там, подобно личинкам, и не дает ему покоя. Он не хочет, чтобы его секрет всплыл наружу. И Синджир решает ковырнуть коросту, чтобы взглянуть, пойдет ли кровь. — И все-таки… почему бы вам не рассказать? Мы ведь друзья? Я не проболтаюсь.

Вартол сидит молча, даже не шелохнувшись. Синджир склоняется над корзинкой с фруктами. Между ними стеной стоит тишина.

Внезапно стена рушится. Вартол откидывается назад, выбросив вперед руку с зажатыми в когтистых пальцах бластером. Синджир смотрит в дуло короткоствольного канджийского пистолета…

«Такими любят пользоваться преступники».

Раздается выстрел, но Синджир поворачивается боком, и заряд попадает в дальнюю стену. Сам он безоружен — «Проклятье, Синджир, всегда надо брать с собой бластер, когда связываешься с политиками!» — поэтому приходится хватать то, что подворачивается под руку.

Корзинку.

Подсунув длинные пальцы под дно, он швыряет подарок в сторону оришена. Вартол отбивает корзинку, и фрукты разлетаются во все стороны. Синджир бросается на сенатора сквозь брызги сока пта. Очередная вспышка, и Синджир ощущает резкий удар. Голова его дергается назад, он чувствует запах крови и паленых волос. Перед глазами все плывет, пол уходит из-под ног. «В меня попали». Мысль попахивает абсурдом, поскольку он вполне уверен, что попали ему в голову, после чего обычно долго не живут.

Вартол склоняется над Синджиром, который отчаянно пытается сфокусировать взгляд. Бластер снова поднимается…

Пальцы Синджира шарят по полу, натыкаясь на что-то мокрое и склизкое…

— Слишком поздно, — говорит Вартол. Непонятно. Что поздно?

Вновь раздается выстрел. Синджир перекатывается на бок, и энергетический заряд пропахивает борозду в полу рядом с его головой. В ухе звенит, щека горит, по другой стекает что-то склизкое…

Выбросив руку вверх, он швыряет зажатый в ней предмет.

Плод пта попадает в физиономию Вартола и, истекая соком, плюхается на пол. Челюсть сенатора выдвигается вперед, и он резко выдыхает, прочищая носовые щели от сока.

— Фрукт тебя уже не спасет.

— Нет, — отвечает Синджир. — Но зато он тебя отвлек.

Вартол издает удивленный звериный рык — в его плечо прилетает лазерный луч. Крутанувшись волчком, сенатор с грохотом падает рядом с собственным креслом. Возле него разбивается упавшая со стола чашка. Короткоствольный бластер валяется на полу. На него наступает Кондер, в его руке тоже бластер.

Быстрым движением ноги он отправляет пистолет в сторону Синджира, который хватает его и с трудом встает.

— Мне что, попали в голову? — спрашивает он Кондера.

Кондер широко распахивает глаза, рот его испуганно округляется. «Что ж, пожалуй, вот и ответ», — думает Синджир. Рука его тянется к голове, и он видит на ладони собственную кровь. Часть ее уже запеклась и липнет к пальцам. Выстрел скользнул по коже, оставив начинающуюся у виска царапину.

— Син, думаю, ничего с тобой не случится…

— Со мной точно все будет в порядке. Чего нельзя сказать о моих вполне себе роскошных волосах. — Он делает несколько шагов и встает над Вартолом. — Эй ты. Отвечай.

— Умри, имперская дрянь!

Синджир нацеливает бластер и стреляет сенатору в колено. Тот громко воет.

— У меня появилась мысль. Я не стану тебя убивать, поскольку я теперь хороший парень и нужно поддерживать внешнее приличие. Но я буду отстреливать от тебя по кусочку, пока не останется одна говорящая голова. Зачем ты достал бластер? Что ты прячешь?

— Я же сказал — уже слишком поздно.

— Что — поздно?

— Я уже не могу его отменить.

Синджир стреляет в другое колено. Вартол ревет и, резко приняв сидячее положение, словно захлопнутая книга, хватается за колено. Между его пальцами пузырится фиолетовая кровь.

— Кого отменить? Что ты…

Сперва Синджиру кажется, что раздался далекий раскат грома, но гром сменяется низким гулом — так могло бы урчать в брюхе голодного чудовища. Затем следует взрыв, от которого сотрясается все вокруг.

— Что ты сделал, Вартол? Что ты сделал?

— Жертвы порой необходимы, имперец, — сквозь смех отвечает Вартол. — Порой зараза распространяется настолько, что для спасения тела приходится отрезать конечности. Так поступили на Орише. Империя была раковой опухолью Галактики. И точно так же Мон Мотма была раковой опухолью Республики.

«Была раковой опухолью.

Была».

— Ты не мог… — шипит Синджир.

Вартол лишь рыдает — но, как прекрасно понимает Синджир, не от горя, а от облегчения.

Отступив на шаг, Кондер закатывает рукав, под которым вместо чего-нибудь маленького вроде комлинка оказывается настоящее технологическое чудо, позволяющее не только проникать сквозь запертые двери, в программы дроидов или в другие подобные штуки, но и подключиться к различным каналам — Голосети, орбитальному контролю, «Новостям Новой Республики» и, естественно, переговорам местной службы безопасности. Он выставляет нужную частоту…

На фоне помех раздается голос:

«…код четыре-два-четыре, повторяю: код четыре-два-четыре, сообщение о взрыве в северной башне здания Сената. Код четыре-два-четыре…»

«Нет, нет, нет… — проносится в голове у Синджира. — Не может быть». Он направляется прямо к выходу и спускается по трапу в ангар. Этот ангар, как и все остальные, расположен высоко над заливом, и отсюда легко разглядеть центр Ханны, где стоит Сенат.

Кабинет Мон Мотмы, в котором Синджир побывал всего несколько часов назад, расположен в возвышающейся над зданием башне.

В ней зияет дыра. Даже с такого расстояния видно повисшее в воздухе облако пыли и мусора, белая пермакритовая стена покрыта копотью и следами пламени. Из дыры вырывается дым.

Канцлер. Она была там…

Он оставил ее одну…

Развернувшись, Синджир возвращается внутрь корабля, подняв пистолет, и, пробежав мимо Кондера, падает на колени у груди Вартола и с такой силой прижимает дуло бластера ко лбу сенатора, что едва не проламывает покрывающий его голову жесткий панцирь.

— Ты ее убил.

— Я должен был это сделать, — каркает Вартол.

— Ты за это поплатишься.

— Давай. Прикончи меня. У меня нет будущего. Но я пожертвовал собой ради того, чтобы сделать Галактику лучше. Канцлер Мон Мотма больше не сможет распространять заразу по пускающей ростки Новой Республике. — Вартол приподнимает голову. — Ну, стреляй же! Трус!

Синджир, рыча, отводит бластер. Грудь вздымается от распирающей его ярости, он чувствует себя словно готовая взорваться звезда. Но все же он сдерживается.

— Сегодня ты не умрешь. Тебя будут судить. Ты отправишься в тюрьму. Ты и твой народ будете навеки заклеймены как малодушные предатели.

Он смотрит на Кондера. Тот коротко кивает. Уступка, на которую пошел Синджир, подобна крошечному пятнышку света посреди внезапно омрачившегося дня, но ему только и остается, что держаться за нее изо всех сил.

Интерлюдия «Буйство Свободы»

Дредноут больше не носит имя «Аннигилятор», поскольку он ничего больше не аннигилирует. Теперь это флагманский корабль новой галактической нации, возникающей на задворках Галактики — в Диком космосе и за его пределами. Новое название корабля — «Буйство Свободы». Каждый волен понимать его по-своему, но Элеоди Маракаванья, пиратский капитан корабля и лидер новой безымянной нации злодеев и негодяев, выбрало это название в первую очередь потому, что ему, честно говоря, просто нравится, как оно звучит. Но еще и потому, что отныне корабль предназначен не для разрушения, а для созидания — нового правительства, новой нации, армады пиратов, которые готовы на все, чтобы создать нечто устойчивое и неизменное.

Большинство пиратов грабят, чтобы выжить и сражаться дальше. Иногда они откладывают трофеи про запас. Но Элеоди хочется чего-то большего, чего-то постоянного. Империя мертва, а Новая Республика не справляется со своей задачей. Остаются щели, в которые, словно дуновение ветра, может проникнуть Элеоди, прячась в возникших пустотах и разрастаясь, подобно армии призраков.

Сейчас оно стоит у одного из тысяч иллюминаторов «Буйства Свободы», глядя на свою разношерстную нацию кораблей, нацию без планеты, но, возможно, таковая и не понадобится. «Звезды — вот наша нация, — думает оно. — Мы сияем, подобно тысячам солнц, а наши души черны, точно бездна, сквозь которую мы летим». Рядом с Элеоди стоит девушка по имени Картесса. Она обрита наголо, щеки ее грязны от работы в машинном отделении. Эта работа — ее собственный выбор, поскольку она честно заявила, что хорошо разбирается в двигателях.

— Флот растет, — говорит Картесса.

— С каждым днем, — с гордостью кивает Элеоди. Их флот теперь составляют два десятка кораблей, не считая старых истребителей, которые они подняли на борт и модифицировали, перекрасив в цвета своей новой нации из Дикого космоса — красный, желтый и черный. Половину кораблей они угнали сами, а другую привели пираты и беженцы, которым некуда податься, — они видели, как защита со стороны Империи испарилась, и они боятся прихода Новой Республики законами ее законов.

Элеоди тоже этого боится. Новая Республика растет. Империи скоро не станет. Даже сейчас у него есть достоверные сведения, что на планете под названием Джакку Империя проигрывает сражение — возможно, последнее — против Республики. Что потом? Что будет с остальной Галактикой?

Элеоди переводит взгляд с представителей своей нации за пределами звездного разрушителя на тех, кто внутри него. Многие пришли в поисках убежища, но своих кораблей у них нет.

Теперь они — члены его команды.

Внизу когда-то располагался ряд соединенных между собой ангаров — серых и стерильных, выполнявших лишь свою основную функцию. Теперь ангары превратились в жилые зоны: кругом палатки, транспортные капсулы и сколоченные на скорую руку из ящиков хибары. Там живут тысячи обитателей, торгуя между собой и готовя еду на импровизированных тепловых горелках, вырезанных в каналах под полом. Насколько хватает глаз, тянутся ряды красных палаток и разрисованных из баллончиков с краской контейнеров, мелькают разноцветные одежды, принадлежащие множеству культур, рас и планет. Повсюду царит хаос и шум — именно этого и хочется капитану.

— Твоя мать где-то рядом? — спрашивает Элеоди у девушки.

— Нет. Я сбежала от нее на инженерном подуровне, — надув губы, отвечает Картесса. — Она ни на минуту от меня не отстает.

— Она твоя мать, и ее задача — не оставлять тебя одну. Тебе стоит быть с ней повежливее. Бедная глупая женщина последовала за тобой в этот славный сумасшедший дом, в чудесную обитель безумия. Не отгораживайся от нее.

— Ладно, — вздыхает Картесса.

— Вот и хорошо.

Девушка переминается с ноги на ногу, затем срывающимся голосом спрашивает:

— Можно вопрос?

— Можно.

— Как это все должно работать?

— Что именно?

— Ну, это… пиратское государство. У пиратов не бывает государств.

— У этих пиратов оно есть. У меня — есть.

— Но почему? Как?

— Так, девочка моя. Море меняется, и приливы уже не те, что прежде. Дела для нас обстоят все хуже — либо нам придется спасаться бегством от нового городского шерифа, либо пытаться перебить друг друга в самых отдаленных и захолустных системах, сражаясь за остатки того, что когда-то принадлежало нам по праву. Я же предлагаю держаться и оставаться вместе. Негодяи вроде нас всегда работали сообща, просто неофициально. Теперь все будет официально. И это сделаю я.

Картесса разочарованно хмурится.

— Но это не ответ на мой вопрос. Пираты — эгоисты. Каждый сам за себя.

— Отчасти так и есть, — отвечает Элеоди. — Но мы можем и оказаться друг другу полезны. Некоторые хищники — одиночки. Они большие, страшные и живут сами по себе. Другие знают: когда одному не справиться, надо собраться в стаю. Обычно в моей команде насчитывалось несколько сотен пиратов. Теперь у меня десять тысяч, и это число растет с каждым днем. Мы будем вымогать, мародерствовать и грабить. Мы будем меньше убивать, поскольку главной угрозой станет наша численность, а не оружие. Мы будем поровну делиться добычей, но не для того чтобы разбогатеть, а чтобы быть сытыми и счастливыми. Будем пить, веселиться и предаваться прочим распутствам, какие только взбредут в наши мерзкие умишки.

Девушка, похоже, обдумывает услышанное, пережевывая слова словно они застряли у нее в зубах. Она хочет что-то сказать, но ее прерывает появление первого помощника-омвати Ши Шу.

— У нас гости, — щелкает клювом он.

— Пришли насладиться моим изяществом? — спрашивает Элеоди.

— Вы нужны на мостике, — уклончиво отвечает омвати.

— Хочешь со мной? — интересуется Элеоди у девушки.

— Хочу.

— Тогда идем.

Вместе они идут по нависающему над ангарами балкону. Сейчас палубу с ангарами называют «Ангарск», хотя это уже третье ее название, и могут появиться новые. Свернув к турболифтам, компания молча поднимается на мостик. Элеоди, словно коконом, окутан хроматофорным плащом.

На мостике оно видит только что появившиеся из гиперпространства три звездных разрушителя.

— Это корабли типа «Император-2», — докладывает канонир Карклин Райун, жукоглазый ссори с маленьким ртом и острыми зубами. Многие ссори предпочитают носить механические костюмы, компенсирующие их миниатюрный размер, но Райун всегда остается, как он выражается, «в чисто органическом виде». — Они пытаются выйти на связь. — Один его выпуклый глаз вздрагивает. — Может статься, они и впрямь считают, будто мы имперцы. Остального флота они пока не видели. Возможно, из нас выйдет неплохая приманка.

— Да, вполне может сработать, — соглашается Ши Шу. — Пусть думают, будто мы — остаток Империи. Предложим им убежище и помощь, а потом захватим…

— Мы их уничтожим, — заявляет Элеоди.

— Что? Но это же хорошие корабли.

— Мы уничтожим их и отправим обломки Новой Республике, вместе со всеми спасательными капсулами, которые сумеем поймать в наши сети. — Заметив устремленные в его сторону взгляды, Элеоди поясняет: — Эти корабли бегут от войны. Посмотрите на их повреждения — в них стреляли, причем недавно. И обратите внимание на их гиперскоростной вектор — они прибыли из окрестностей Неизведанных регионов. Они с Джакку. Слегка приберемся тут за Новой Республикой, а потом выставим им счет.

— Но Новая Республика нам не друг, — замечает Картесса.

— Да. И никогда им не станет. Но возможно, это убедит их, что нас какое-то время можно не замечать. Возможно, таким образом мы приобретем какую-никакую видимость законности. — Элеоди взмахивает рукой, будто пытаясь собрать в пальцах звездную пыль. — Всему флоту приготовиться к атаке.

— У них серьезная огневая мощь…

— Выполняйте приказ.

— Другие капитаны захотят обсудить…

— Если они понесут ущерб, я лично выплачу им компенсацию. Я действую по своей божьей воле. Атакуйте.

Неохотно кивнув, Ши Шу отдает приказ остальной команде на мостике, и начинается лихорадочная активность. Запускаются компьютеры наведения, приводятся в готовность орудийные системы и луч захвата. Картесса смотрит на Элеоди.

— Вы точно знаете, что делаете?

Улыбка Элеоди подобна лунному серпу.

— Нет, девочка моя. И от этого становится еще интереснее. Настоящее — словно пара костей, всегда готовых вылететь из моей руки, и я никогда не знаю, что выпадет — ноль или единица, выигрыш или проигрыш.

Снаружи вспыхивают яркие разряды выстрелов — начинается атака. У звездных разрушителей нет ни единого шанса. Вскоре Новая Республика получит подарок от его высочества, ее лучезарности, его чудесности, ее пресветлого великолепия — от авантюристки и грабителя, главаря пиратов Дикого космоса, достославной Элеоди Маракаванья!

Глава тридцать пятая

Обсерватория.

Одна из многих разбросанных по всей Галактике. Все они в каком-то смысле лаборатории, и все они смотрят в разные стороны за галактические пределы. Но в то же время каждая из них по-своему уникальна. Палпатин начал строить обсерватории еще до рождения Галактической Империи. У каждой была своя определенная цель. В некоторых хранились древние артефакты ситхов, в других — образцы мощнейшего оружия, третьи служили тюрьмами, где жизненные силы заключенных служили самым странным целям.

У обсерватории на Джакку своя функция.

Она — часть «Крайних мер».

Отсюда обсерватория выглядит как обычный бункер, практически погребенный под песчаным холмом. Орудийные установки или дроиды-стражи быстро разделаются с любым пожаловавшим сюда незваным гостем. Долгое время это место оставалось законсервированным и лишь теперь показалось из-под песка по команде Галлиуса Ракса. Когда транспортный корабль Ракса влетает в тень Горестной Руки, приближаясь к обсерватории, он посылает новую команду — отключить турболазеры и защитных дроидов-стражей. Команда передается через стража, пилотирующего корабль, поскольку все дроиды связаны в единую сеть.

За обсерваторией из земли поднимается еще один силуэт: отключая защиту, Ракс также программирует посадочный купол, который мягко поворачивается, стряхивая песок и гравий со своей округлой поверхности. Металлическая полусфера раскрывается, и в ярком свете солнца, пронизывающем пыль, становится виден корабль.

— «Империалис», — подавшись вперед, говорит Брендол Хаке. С ними Ташу, который при виде корабля весело смеется и хлопает в ладоши, словно маленький обжора, заметивший, что из печи появляется поднос с пирожками. В голосе Хакса звучит почтительность и замешательство. — Я… думал, что корабль Императора уничтожен.

— Так оно и было, — отвечает Ракс. — Его похитил какой-то аферист, а потом сбежал. Но тот корабль был лишь одним из многих.

Насколько он понимает, во всех обсерваториях стояли рабочие копии увеселительной яхты Императора. Кроме всего прочего, обсерватории служат вместилищами древних артефактов ситхов, и яхты предназначаются на случай, если эти артефакты вдруг потребуется куда-то переправить.

Транспортник медленно опускается в долину, садясь на покрытый пылью камень. Обсерватория ждет. Отсюда виден лишь широкий проход в дюне — остальное скрыто под поверхностью Джакку.

— До сих пор не понимаю, что происходит, — говорит Хаке.

— С этой Империей покончено, и должна начаться новая. — «Вотчина опустела, доска очищена, — думает Ракс. — Нужно расставить фигуры заново». — Бери своего сына вместе с остальными детьми, иди на «Империалис» и подготовь корабль к взлету.

— Откуда взяться новой Империи! — возмущается Брендол. — Той, что была, больше нет. Нас слишком мало, чтобы начать заново…

— Есть и другие, — нараспев произносит Ташу.

— Как только были закончены все необходимые расчеты, мы послали еще один корабль.

— Расчеты? Какие расчеты? Что вы…

— Брендол, прошу тебя. Время летит слишком быстро. Иди на корабль. Я скоро к тебе присоединюсь. — На всякий случай Ракс несколько угрожающе кладет руку ему на плечо. — Пойми — ты поможешь выковать будущее. Ты провидец и мечтатель, и только потому ты здесь. Сейчас не время меня испытывать. Но время мне поверить. Ты веришь мне?

Покрасневший Хаке явно с опаской, но все же кивает:

— Д… да.

— Вот и хорошо. А теперь беги поскорее, точно юркмышка. — Ракс поворачивается к Ташу. — Готов исполнить наше предназначение, советник Ташу?

Ташу облизывает губы и вздрагивает, словно от неземного наслаждения:

— Слава «Крайним мерам»! Слава Палпатину!

— Да, — с той же льстивой улыбкой говорит Ракс. — Слава.

Чтобы открыть проход, требуются отпечатки ладоней их обоих — Ташу с одной стороны, Ракса с другой. Панель сканера подсвечивает их растопыренные пальцы. Со стоном и скрежетом просыпается открывающий люк механизм.

Золотистый люк цвета солнца медленно уходит вверх.

Они входят внутрь, и люк за ними закрывается.

Ракс уверенно шагает первым. Пятиугольный коридор плавно уходит вниз. Вокруг сверкающий металл и черное стекло, каждый угол очерчивают красные светящиеся линии. Через каждые десять шагов расположены поддерживающие мир колонны, которые не дают песку обвалиться, целиком поглотив обсерваторию.

Повсюду чистота, не запятнанная грязью этой планеты. Будто в насмешку, Ракс проводит ладонью по стене, оставляя едва заметную полосу жира и пота. «Ну вот, теперь планета оставила свой след и здесь», — думает он.

Нет. Он не с этой планеты, напоминает себе Галлиус. Он превзошел ее, и Палпатин это понял. Да, старик страдал иллюзиями о правящих Галактикой мистических силах, веря в них сверх меры, — он полагал, что если обладает способностями, недоступным простым смертным, то и все сущее подчинено той же мощи. На самом деле это всего лишь бред, примитивное восприятие существа, которое впервые научилось добывать огонь и теперь думает, что полученное им пламя — единственная правящая Галактикой сила.

И все же Палпатин нисколько не заблуждался насчет состояния, в котором пребывала Галактика, и роли Империи. Несмотря на все его магические глупости, он был выдающимся тактиком и знал, как вести настолько долгую игру, что горизонт в конце концов превратился в стартовую линию.

Палпатин разглядел в Раксе нечто, что Император назвал предназначением. Даже сейчас Галлиус — а может, и просто Галли, поскольку он вновь чувствует себя удивительно юным и невинным, словно тот бежавший по пустыне джаккуанский мальчишка, — ощущает рвущееся наружу предназначение, которое наполняет его, даря чувство пресыщенности и наслаждения.

Но дело пока не доведено до конца.

Впереди коридор заканчивается восьмиугольным помещением, в центре которого расположен такой же формы компьютерный комплекс, — но он отличается от тех, что можно было увидеть на звездном разрушителе или даже «Звезде Смерти». Нет, это древние вычислительные механизмы более ранней цивилизации — какой именно, Ракс не знает. Старой Республики? Погибшей Империи ситхов? Впрочем, ему все равно. История не имеет значения.

Значение имеет лишь настоящее.

Над компьютерами отображается трехмерная проекция звездной карты, не совпадающая ни с одной из известных карт Галактики. Что, впрочем, неудивительно, поскольку на ней изображена вовсе не известная Галактика.

Десятилетиями эти компьютеры прокладывали маршрут за пределы исследованного пространства в неизведанную бесконечность. Как объяснял Палпатин, путь преграждает лабиринт солнечных бурь, блуждающих магнитосфер, черных дыр, гравитационных колодцев и куда более странных вещей. Никому из пытавшихся преодолеть эти препятствия не удалось остаться в живых. Корабли погибали или возвращались в Галактику без единой души на борту. Сообщения от исследователей либо сопровождались таким количеством помех, что ничего не удавалось разобрать, либо содержали бессвязное бормотание, отчетливо свидетельствовавшее, что исследователь совершенно лишился рассудка от одиночества. Но на службе у Палпатина был тот, кто кое-что знал о Неизведанных регионах, — адмирал Траун, инородец с голубой, как лед, кожей, который явился из-за границ разведанных территорий. Палпатин держал его при себе лишь потому, что тот знал, как преодолеть эти смертоносные преграды. Многие знания Трауна легли в основу расчетов этой машины.

Палпатин говорил, что Галактике суждено принадлежать ему, но она — лишь одна из многих. В тот раз он вновь повторил выражение «неизведанная бесконечность». По его словам, это была его вотчина. Галактика была для него игровой доской.

Если он проиграет, доску следовало сломать и выбросить, а вместо нее найти новую.

Здешние компьютеры в течение долгого времени искали проход сквозь бури и черные бездны. Медленно, но верно они составляли маршрут путешествия сквозь хаос. По мере того как механизмы вели расчеты, Империя посылала для их проверки зонды, многие из которых так и не вернулись назад.

Но некоторые продолжали докладывать, поддерживая связь с местным приемником. Каждый дроид, сумевший проникнуть дальше предыдущих, вносил свой вклад в карту, и с их помощью компьютеры продолжали прокладывать курс, рассчитывая следующие этапы маршрута.

Еще до гибели Палпатина от рук мятежников компьютеры завершили расчеты, наконец найдя путь сквозь неведомое. Император был убежден, что там его что-то ждет — некий источник Силы, некая зловещая темная сущность. Он говорил, будто теперь, когда путь ясен, он ощущает исходящие от нее волны. Император утверждал, что это некий сигнал, который способен услышать только он. Даже его правая рука Вейдер, казалось, ничего не замечал, хотя вроде бы тоже заявлял, что владеет темной Силой. Ракс считал, что Палпатин сошел с ума и то, что он якобы слышит, — лишь эхо его собственных пылких желаний, странная навязчивая идея. Когда веришь в магию, ее проявления можно запросто замечать в чем угодно.

Но теперь, когда Палпатина больше нет, пора вспомнить изначальное предназначение обсерватории. Игра проиграна. Пора уйти и найти новую вотчину.

Империя мертва.

Но Империя сможет возродиться под началом Ракса.

Сперва, однако, нужно сделать все необходимые приготовления. За залом с картой — еще один коридор с ведущими вниз ступенями. Проходя мимо компьютеров, Ракс видит в дальнем конце зала подарок, который оставил ему Палпатин.

На полу лежит расколотая на две половины доска для игры в шах-теж. Вокруг валяются поломанные фигуры. Уцелели лишь две — император и изгой. У Ракса возникает мысль: не так ли воспринимал его Палпатин? Как изгоя? Это что-то новое — Галлиус о подобном не знал[6].

Его будто с размаху хлестнули по щеке. Он пытается в ярости отделаться от мысли, что на самом деле он был каким-то изгнанником на задворках Империи…

И все же — разве не так? Ракса всегда держали поодаль. Его роль всегда заключалась не в том, чтобы сохранить Империю, но в том, чтобы ее разрушить.

Подобрав с пола обе фигуры, он вертит их в руках. Кем бы ни считал его Палпатин, он больше не изгой. Ракс стал императором.

Спрятав статуэтки в карман, Галлиус идет дальше, напевая себе под нос любимую кантату. Коридор перед ним уставлен артефактами древней Империи ситхов — красная маска, белое копье, знамя цвета крови, голокрон, столь черный, что кажется, будто он поглощает весь окружающий его свет. Между артефактами стоят дроиды-стражи с гладкими лицами, дремлющие в своих нишах, но готовые пробудиться при малейшем признаке угрозы.

За всем этим — глубокий колодец, пробуренный сквозь кору и мантию Джакку к самому центру планеты. Над колодцем клубятся клочья голубого тумана, пронизанные оранжевым светом, который пульсирует и дрожит, словно живое существо. Палпатин рассказывал Раксу, что когда-то эта планета была цветущей и зеленой, ее покрывали огромные океаны. Он говорил, что хоть теперь ее поверхность и мертва, в ядре все еще теплится искра жизни. «Которая внушает мне отвращение», — добавил он.

Ташу подпрыгивающей походкой шагает между артефактов, проводя пальцами по стеклянным витринам. Он что-то бормочет себе под нос, и Ракс замечает, что его губы искусаны до крови.

— Ты готов? — спрашивает он старого советника Палпатина.

— Готов, — отвечает Ташу, поворачиваясь к нему. Щеки его мокры от слез, зубы в крови. — Палпатин продолжает жить. Мы снова отыщем его там, во тьме. Все так, как и предсказывал хозяин. Все ведет к завершению великого плана, и все жертвы уже принесены.

«Не все», — мысленно не соглашается Ракс.

— Тебе следует облачиться в одеяния тьмы, — говорит он. — Ты должен надеть мантию темной стороны — по крайней мере, на какое-то время, пока мы не отыщем Палпатина и не оживим его, вновь вернув душу в его тело.

Естественно, все это ложь. Ракс не верит ни единому своему слову — это просто обман, предназначенный Ташу. Ложь — это поводок, за который стоит лишь потянуть — и те, кто в нее верит, тут же подчинятся.

Но этот безумец верит, поскольку безумцы всегда верят в то, что подтверждает их взгляд на Галактику. С точки зрения Ташу, не существует ничего, кроме темной стороны, и Палпатин был хозяином не только Империи, но и всего сущего. И теперь темный повелитель возродится вновь.

Что ж, пусть так и считает.

Ракс помогает советнику нести копье и знамя. Осторожно надев на голову Ташу маску, он затягивает черные кожаные ремни и застегивает пряжку из старого блестящего хроматита. У Ташу много масок, каждая из которых, по его мнению, содержит в себе частицу темной стороны. Но никогда прежде ему не доводилось надевать эту, напоминающую зловещего зверя с клыками из черной стали и глазами из кроваво-красных кайбер-кристаллов. Когда маска прилегает к лицу старика, тот напрягается, с трудом сдерживая рвущийся сквозь стиснутые зубы голодный стон.

— И последнее. — Ракс протягивает Ташу голокрон. Когда тот берет его, кажется, что окружающий свет меркнет. Ташу бледнеет еще больше, и на его руках проступают темные вены.

— Да, — отрывисто, как в экстазе, произносит Ташу, вытянув руки с дрожащими пальцами вдоль тела. — Да. Я чувствую это. Я — средоточие темных энергий. Сквозь меня проходит вся смерть и отчаяние мира. Я ощущаю их на языке. Они похожи на бьющегося в ловушке мотылька…

— Тогда идем помолимся, — прерывает Ракс, поскольку иначе Ташу будет нести чушь в течение многих минут и часов — возможно, пока оба они не умрут от старости, превратившись в прах. Галлиус Ракс берет старого советника за руку, словно ребенка, и они вместе направляются к колодцу.

Будто почувствовав их приближение, выдвигается узкий помост, который парит над колодцем. Именно по нему им и предстоит пройти.

Они вместе ступают на помост. В воздухе одновременно чувствуются жар и холод, теплое дыхание перемежается ледяным дуновением.

— Палпатин будет тобой доволен, — говорит Ракс.

— Да. Будет. И тобой тоже. Мы сделали то, что хотели. Мы наказали недостойных. Мы привели в действие «Крайние меры». Вознесем же молитву тьме, молитву всему тому, что ждет…

— Прежде, брат мой, я хотел бы кое о чем тебя спросить.

— Да, малыш Галли?

— Что ты скажешь нашему хозяину, когда снова его увидишь?

— Я…

Но Ракс не дает ему закончить. Он толкает Ташу.

Тот с воплем кувыркается в светящемся тумане. Тело его ударяется о каменную стену колодца, и крик обрывается. Старик продолжает падать все дальше, пока не скрывается из виду.

Наступают несколько мгновений тишины. Одно, другое, третье…

Планета содрогается. Из скважины доносится яростный рев, и оранжевый свет внезапно сменяется красным. Синие завитки тумана чернеют. Палпатин был прав — артефакты содержат в себе огромное количество энергии.

И теперь они провалились в ядро планеты. Их энергия найдет выход через открытый колодец, начав всеуничтожающую цепную реакцию. Скоро планета начнет трескаться и развалится на части, поглотив целиком флоты и солдат как Империи, так и Новой Республики. А когда это произойдет, Галактика останется на поживу стервятникам, словно забытый в грязи гниющий плод. И все же Ракса преследует мысль: «Любой плод, насколько бы он ни прогнил, может оставить после себя семена…»

Пора уходить. «Империалис» ждет. Раксу кажется, будто он слышит манящий шепот собственного предназначения, но потом понимает, что это настоящие голоса. Здесь есть посторонние. И один из голосов ему знаком.

«Здравствуй, Слоун», — думает он.

Земля внезапно содрогается у них под ногами, резко уходя вправо, и Норра едва не падает с ног. Брентин помогает ей удержаться, но она вырывается, бросив на мужа подозрительный взгляд.

— Ты мне не доверяешь? — спрашивает он.

— Нет, — шепотом отвечает Норра. «Я не знаю, что у тебя на уме. Я не знаю, управляет ли тобой до сих пор тот чип. Я не знаю, почему ты вообще с ней».

Он хочет сказать что-то еще, но его опережает Слоун.

— Смотрите, — говорит она, показывая на комплекс восьмиугольных компьютеров. Над ними вспыхивают красным голоэкраны. Диаграмма демонстрирует нечто вроде шахты, пронизывающей слои породы и магмы. Она пульсирует белым, и над ней цифры — медленно уменьшающиеся проценты.

— Что это? — спрашивает Норра.

— Не знаю, — отвечает Слоун.

Брентин спешит к машине, озадаченно глядя на клавиатуру, — клавиши треугольные, большинство из них золотые, но некоторые серебряные. Не обращая на них внимания, он подносит руку к голоэкрану, и от прикосновения его пальцев изображение исчезает, сменившись потоком данных.

— Я… нет, только не это.

— В чем дело? — одновременно спрашивают Норра и Слоун, обменявшись полными сомнения взглядами.

— Целостность планеты нарушена. Что-то… что-то воздействует на мантию. Вверх от ядра распространяется последовательность толчков.

Всему виной эта шахта, эта… скважина. Это канал, фокусирующий сейсмическую волну. Здесь есть заслоны, позволяющие перекрыть шахту, но они заблокированы.

— И что все это значит? — спрашивает Слоун.

— Это значит, что планета долго не протянет.

У Норры подкашиваются колени. Теммин… он здесь. И Джес тоже. И Ведж. И весь проклятый флот Республики. Если погибнет Джакку, они все погибнут вместе с ней.

— Можешь ее перекрыть? — спрашивает Норра.

— Могу попробовать.

— Действуй! — рявкает Слоун. — Я найду Ракса. Он должен быть где-то здесь. — Голос ее дрожит от отчаяния.

Норра нацеливает на нее бластер:

— Нет.

Рей не сводит взгляда с дула пистолета.

— Сейчас враг не я.

— Ты — мой враг. Ты превратила моего мужа в чудовище. Ты потащила его в это безумное путешествие. Ты…

— У меня нет времени. Во всем виноват только Ракс. Опусти бластер, Норра Уэксли. Дай мне сделать то, что я должна.

Брентин подходит к Hoppe сзади, и она вздрагивает, опасаясь, что он на нее набросится, но муж лишь говорит:

— Прошу тебя, Норра.

Рука ее так дрожит, что кажется, будто она вот-вот отвалится.

Норра опускает оружие:

— Иди.

— Ты могла бы отдать пистолет мне.

— Только после того, как нажала бы на спуск.

— Что ж, вполне честно. Бластер мне все равно не нужен — я и сама неплохое оружие, — кивает Слоун, словно набираясь смелости, столь необходимой для последнего своего заявления. Затем она поворачивается и уходит, направляясь в соседний коридор. Она ни разу ни оглядывается.

Норра разворачивается к мужу.

— Ты должен все исправить, — шипит она. — Брентин, слушай меня внимательно. Здесь на Джакку Теммин. Твой сын. Если ты его любишь и любишь меня и тебе небезразлична судьба Новой Республики, которую ты когда-то помогал строить, — исправь все, что случилось.

В глазах Брентина вспыхивают страх и неуверенность, но он лишь кивает и тихо говорит:

— Исправлю.

Оказывается, Ракс уже ее ждет — внизу лестницы, у стены, вдоль которой выстроились фигуры, похожие на отключенных дроидов. Позади него полыхает жуткое сияние, выше кружат голубые вспышки.

— Привет, Ракс.

Они здесь только вдвоем. У нее нет оружия — проклятая Норра Уэксли не захотела одолжить ей бластер. Эта мерзкая баба непоколебима, словно корни старого дерева. Хотя с ее стороны это вполне разумный ход. У Слоун возникла мысль просто отобрать у нее пистолет, но она сильно сомневается, что Брентин Уэксли допустил бы подобное. И потому она повторяет себе то, что уже сказала им вслух:

«Я и сама неплохое оружие».

По крайней мере, Рей уверена, что они ее не бросят. Челнок отказал за мгновение до посадки; еще до того, как они угнали его с имперской базы, он уже был основательно потрепан, а когда корабль устремился к поверхности планеты, заходя на посадку в клубах песка и пыли, двигатели с репульсорами окончательно сдали и машина с глухим ударом рухнула наземь. Приборная панель померкла, и корабль умер. «Ну вот и все», — подумала тогда Слоун. К счастью, чтобы пробиться внутрь, челнок им не потребовался — двери оказались не заперты. Она просто подошла к люку, и он открылся.

Никаких турболазеров, никакой защиты, люк нараспашку… Ее охватило беспокойство — а там ли вообще Ракс? Не опоздали ли они?

Но теперь она знает, что он здесь.

Ракс, похоже, тоже не вооружен — кобуры у него на боку не видно. Он стоит в белом флотском мундире, расправив плечи и выпятив грудь, за его спиной развевается красный плащ. «Да он весьма доволен собой», — думает Слоун, что тут же подтверждает самонадеянная улыбка на его губах.

Ей хочется сбить эту ухмылку с его физиономии.

— Видела представление? — спрашивает Ракс.

— Видела, — отвечает она. — Это что, все ради меня?

— Нет. Моей аудиторией была вся Галактика. Но ты… — он причмокивает, — ты знаешь больше, чем многие. Следовательно, и понимаешь все намного лучше, чем кто-либо иной.

— Я ничего не понимаю. Почему бы тебе не объяснить? — Она вскидывает руки, слегка пожав плечами. — Ты так горд тем, что совершил, — так расскажи, что все это значит, советник? Или мне называть тебя Галли? Драгоценный маленький сирота?

Слова Слоун обжигают его, хотя он и пытается это скрыть. Губы его вздрагивают, лоб хмурится. Ее укол попадает в цель.

— У меня нет времени. Я ухожу.

Руки Слоун сжимаются в кулаки.

— Только через мой труп.

— Что ж, как пожелаешь. — Ракс направляется к ней. Он полон решимости преследующего добычу хищника — шаги его уверенны, но мягки, словно он хочет сказать: «Не беспокойся, малышка, я тебя не трону». — Вот что я тебе скажу, — на ходу продолжает он. — Ты была так близка к цели. Мы оба были к ней близки. Я всегда считал, что в конце ты будешь здесь рядом со мной. Но все вышло иначе… — Лицо его мрачнеет. — Совсем не так, как я представлял.

— Ты до сих пор думал, будто я примкну к тебе? После Акивы? После Чандрилы? Ты раз за разом швырял меня в самое пекло.

— Пламя закаляет некоторые клинки. — Он пренебрежительно взмахивает рукой, точно отбрасывая мусор. — И разрушает другие.

Ракс, улыбаясь, останавливается прямо перед Слоун.

— Я не дам тебе уйти отсюда живым, — говорит она.

— И каким же образом? У меня нет бластера. — Он приподнимает плащ, демонстрируя, что действительно безоружен. — Полагаю, мне стоило прихватить его с собой. Да и тебе тоже.

— Если бы желания были звездными кораблями…

— …то фермеры бы бороздили космос, — заканчивает он.

Подобравшись, точно сжатая пружина, Слоун бросается вперед — накопившиеся в ней ненависть и ярость готовы вырваться наружу, подобно обжигающему гейзеру. Ярость и ненависть концентрируются в ее кулаке.

Ракс не боксер. Ему не приходилось драться с себе подобными целую вечность, — возможно, он вообще никогда не дрался. И он не замечает неумолимо приближающегося удара.

Кулак врезается в его нос. Раздается хруст.

Ракс падает, и Слоун, рыча, наваливается на него.

Брентин стоит у компьютера, неуверенно водя пальцами по клавишам. Он нажимает кнопку, и голоэкран ярко вспыхивает — помещение заполняет пульсирующий красный свет. Выругавшись, Брентин зажмуривается.

Земля вновь начинает ходить ходуном, отчего сердце Норры подпрыгивает к самому горлу. Она видит уменьшающиеся проценты — сейчас их осталось сорок семь.

— Надо было дать ей бластер, — внезапно произносит Брентин.

— Что?

— Слоун. Она одна. И без оружия.

Норра скалит зубы, взмахнув пистолетом:

— Брентин, я даже на знаю, какая часть тебя настоящая, а какая — чип в твоей голове. И не узнаю, пока мы отсюда не выберемся. Просто выключи эту дрянь.

— Извини, — бормочет он, лихорадочно бегая пальцами по клавишам. — Мне очень жаль, что все так получилось.

— Сейчас не время извиняться.

— Возможно, как раз самое время, Норра. Хочу, чтобы ты знала: тот, кто творил преступления на Чандриле, — не я.

— Знаю. Но не знаю, кто ты теперь.

— Это я. Не чип.

— Тогда почему ты с ней? — злится Норра. — Она враг, Брентин. Враг, с которым ты обещал сражаться всеми силами, когда присоединился к Восстанию. А теперь ты с ней… путешествуешь? Может, тот чип в голове и повредил тебе мозг, но она не твоя жена.

— Она больше не на стороне Империи.

— Что ж, это утешает. И наверняка позволяет забыть обо всем, что она натворила.

— Вовсе нет. Знаю, что нет. Но… — Ее муж издает стон, который переходит в разочарованное рычание. Экран внезапно снова вспыхивает красным, и Брентин судорожно сжимает кулаки. — Не знаю, как объяснить.

Не знаю, понимаешь? Но я знаю, что, даже если и не владел собой, я все равно совершил зло, и я хочу это исправить. Думаю, Слоун хотела того же самого, и мы вместе оказались здесь, движимые общей целью…

— Вместе. Просто прекрасно!

— Я не об этом, — умоляюще говорит Брентин. — Прошу тебя. Я люблю тебя. И здесь ради тебя. И ради Тема. Я хотел сделать добро, чтобы возместить совершенное мной зло. Я рад, что оказался на Джакку. Такое чувство, будто свершилась справедливость.

— Чего ты хочешь, Брентин? Отправиться следом за ней?

— Ей нужна наша помощь. Она не такая плохая, как тебе кажется.

— Но и не такая уж хорошая.

— Есть и куда большее зло…

— Вот пусть и сражается с ним сама.

Злость и ненависть ослепляют, но Слоун понимает это слишком поздно. Они, подобно белой вспышке, дарили удовлетворение и тепло, но при этом ослепили ее. Уж больно просто Ракс упал от ее удара. Едва оказавшись на нем, она замечает блеснувший в его глазах огонек и тут же понимает, что ее заманили в ловушку, вынудив совершить очередную ошибку.

Его кулак врезается ей в бок — прямо в незажившие ребра, в то самое место, куда стреляла на Чандриле Норра. Кулак тверд, словно камень. Боль электрическим разрядом пронизывает Слоун, и женщина, взвыв, на полсекунды зажмуривается…

В следующий миг ее голову отбрасывает назад — Ракс с размаху бьет лбом ей в подбородок. Вам! Ее зубы впиваются в губу, рот наполняется кровью, и Рей сваливается с Ракса. Перед глазами пляшут звезды и светящиеся пятна. Задыхаясь и кашляя, она отползает назад, чувствуя, как ее тело будто бы накрывает жгучая волна кислоты..

Снова поднявшись на ноги, Галлиус шагает к ней. Слоун пытается встать, но он бьет носком сапога ей в бок — в тот же самый бок. Что-то подается — похоже, ребро. Вскрикнув, Слоун растягивается на полу.

Ракс что-то вертит в пальцах…

Это какая-то статуэтка. Фигура в капюшоне.

Он сжимает фигурку в ладони, так что ее верхушка выступает между костяшками пальцев, и играючи рассекает кулаком воздух. Теперь Слоун понимает, что причинило ей такую боль, когда он ее ударил.

— Фигура с доски для шах-тежа, — удовлетворенно поясняет Ракс, словно любуясь собой в зеркале. — Могу поспорить, от нее очень больно. Кстати, я видел, как там на базе ты оберегала этот бок. Похоже, мои инстинкты меня не подвели. — Надменная улыбка внезапно исчезает с его лица. — Я в самом деле разочарован, что все так закончилось. Ты должна была стать моим союзником. — Внезапно выражение его лица меняется, как будто он только сейчас что-то понял. — В каком-то смысле ты тоже была изгоем. Разве нет? Империя не хотела тебя знать и держала в отдалении…

Земля в очередной раз содрогается, и по полу неожиданно пробегает трещина.

— Что происходит? — спрашивает Слоун.

— Конец всего сущего, — театрально выпятив губы, отвечает Галлиус.

Она выбрасывает ногу, надеясь застичь его врасплох и попасть в колено, — он сейчас соблазнительно близко, и если удастся его повалить…

Ракс хватает Рей за ступню и с удивительной силой отшвыривает в сторону. Слоун врезается в одну из колонн и тонет в новом потоке боли.

— Думаешь, я не умею драться? — криво ухмыляется Ракс. Взгляд его полон злобной страсти, которую Слоун никогда прежде не замечала. — Ты верно заметила: я был сиротой на этой планете. Еще ребенком я убил своего первого мусорщика, который пришел сюда, думая, что набрел на сокровище. Я задушил его голыми руками. Я убивал людей, зверей, других детей. Ты боксировала ради наград. Я же сражался, чтобы спасти собственную жизнь и служить моему Императору.

— Я не служу Императору, — говорит Слоун сквозь пузырящуюся на губах кровь. — Я служу Империи.

— Твоей Империи больше нет. Я убил ее. — Он наклоняет голову, словно прислушиваясь. — Ты пришла не одна, а с друзьями. Давай позовем и их тоже?

Он наваливается на нее, схватив за левую руку. Рей пытается вырваться, но Галлиус прижимает коленом ее плечо к полу, затем берется за мизинец и…

Выгибает палец назад, пока тот с хрустом не ломается.

Слоун кричит.

— Да. Кричи. На блеяние подранка сбежится все стадо. — Он берется за следующий палец. — Еще раз!

Снова раздается хруст.

Ракс напевает себе под нос песню, которую заглушают крики Слоун. Лишь много позже она узнает мелодию.

Это «Кантата о Коре Вессоре».

До их ушей доносится крик Слоун.

Проценты на экране уменьшились до тридцати трех. Стены и пол начинают покрываться трещинами. От постоянно следующих друг за другом глухих толчков осыпается пыль.

Внутри Норры продолжается война — повстанцы против имперцев, свобода против угнетения. Но не все так просто. Теперь война идет между нею и ее собственным мужем. Кто он? В кого он превратился? Может ли он снова стать прежним? И еще идет сражение за Слоун. Норра пытается убедить себя, мол, пусть та делает что хочет и в итоге либо победит, либо умрет. Происходящее за той дверью никак не касается Норры. Пусть разбираются между собой, а потом тот, кто оттуда выйдет либо окажется перед трибуналом Новой Республики, либо получит заряд из ее бластера.

Но вместе с тем она полна нерешительности. Давняя проблема — справедливость против мести. Разум ее за справедливость, но сердце жаждет мести. Что победит? Что заслуживает победы?

Норра уже поняла, что Слоун одержима местью.

Если Норра оставит ее там одну — разве это будет не то же самое?

Чем она в таком случае будет отличаться от Слоун?

Вновь раздается полный боли крик.

«Будь оно все проклято!»

Подняв бластер, она разворачивается к компьютеру спиной.

— Что ты делаешь? — спрашивает Брентин.

— Не знаю, — честно отвечает Норра.

— Помогаешь Слоун?

— Может быть. Нет. Не знаю. Оставайся здесь.

— Я тут чуть продвинулся — мне удалось перекрыть одну заслонку; нужно взломать защиту, чтобы добраться до остальных.

— Поспеши.

Норра направляется в ту сторону, откуда доносятся крики Слоун.

Впереди — длинный коридор, полого уходящий вниз. Красные огни отбрасывают демоническое сияние на черный металл. Вдоль стены, словно темные блестящие стражи, тянутся колонны. В стенных нишах видны пустые бесстрастные лица дроидов. Они напоминают ей о тюремном корабле на Кашиике, и ее пробирает дрожь.

Куда ведет этот коридор? Что ждет в его конце? Вокруг — никого. Стоит зловещая тишина. Она уже собирается позвать Слоун…

Но тут Норра видит ее. Слоун лежит без сознания, разметавшиеся вокруг ее головы волосы напоминают растекшуюся лужу. Позади нее — громадная яма, из которой исходит жуткое свечение. «Скважина», — думает Норра.

Слоун поднимает голову и смотрит на Hoppy затуманенным взглядом.

— Беги, — хрипло говорит она.

Предупреждение опаздывает всего на миг.

Кто-то выходит из-за колонны. Вскрикнув, Норра поднимает бластер, но тут же получает удар в подбородок, от которого сотрясается вся ее голова. Перед глазами вспыхивают искры. Другая рука ловко выворачивает из ее пальцев пистолет — настолько ловко, что ей становится стыдно за то, как просто ее обезоружили. Крича, она пытается бежать, но…

От удара бластером по голове Норра падает на четвереньки. Оглянувшись, она видит, как противник поднимает оружие, — это человек в белой флотской форме и красном плаще. Галлиус Ракс. Если верить Слоун — виновник всего происходящего.

Внезапно он бросает взгляд куда-то в сторону…

Раздается топот бегущих ног.

«Брентин!»

Ее муж прыгает прямо на Ракса, врезаясь в него. Бластер стреляет, но заряд проходит мимо, угодив в потолок над головой Норры. Брентин подныривает под руку с бластером, выворачивая ее вверх. Hoppe кажется, будто она наблюдает драку в замедленной съемке. Оглушенная ударом, она пытается встать — нужно что-то делать, хотя ей кажется, что мозг полностью отключился, а ноги увязли в грязи. Прислонившись к стене позади Ракса, она пытается до него дотянуться…

Даже когда ударом ноги Ракс отшвыривает Брентина назад…

Даже когда он поднимает бластер…

Даже когда Норра слышит собственный крик…

Даже когда ее руки смыкаются сзади на горле Ракса… Когда раздается выстрел и Брентин отшатывается назад… Когда посреди груди ее мужа, словно раскрывающийся навстречу солнцу черный цветок, расползается обожженная дыра…

Брентин падает навзничь, хватаясь за грудь.

Ракс разворачивается к Hoppe. Лицо его искажено яростью загнанного в угол зверя, готового прорываться к свободе клыками и когтями. Он бьет коленом ей в живот. Она сгибается пополам, но в падении толкает его к стене. От размашистого удара рукояткой пистолета по скуле что-то смещается — вероятно, шейный позвонок. На Hoppy накатывает волна острой боли. Ей хочется, чтобы все закончилось, хочется перевернуться на спину, сдаться и умолять, чтобы ей дали хотя бы мгновение побыть с мужем, прежде чем ее убьют. Но захлестнувший ее гнев мгновенно поглощает отчаяние. Взревев, Норра хватает Ракса за ногу и дергает так, что он валится рядом с ней.

Бластер оказывается между ними, и оба пытаются до него дотянуться. Ракс отшвыривает Hoppy в сторону, и она врезается головой в стену. Перед ее глазами все плывет, и она видит Брентина, который, держась за грудь, не сводит с нее взгляда. Губы его шепчут слова, которых она не слышит, но понимает: «Я тебя люблю».

— Я тоже тебя люблю, — хрипло отвечает Норра.

Вскрикнув, она собирает все остатки сил, сантиметр за сантиметром поворачивая бластер в сторону груди Ракса.

Ее пальцы нашаривают спусковой крючок…

Голова Ракса с силой врезается в ее собственную. Раздается выстрел. Имперец стонет и отталкивает от себя Hoppy, затем поднимается на ноги. Все вокруг дрожит, сотрясается и грохочет. Ракс держится за плечо, на его белой форме расплывается кровавое пятно.

— Ты в меня попала, — недоверчиво говорит он.

Норра ползет к мужу, сквозь слезы раз за разом повторяя, как мантру, его имя: «Брентин, Брентин, Брентин». Оказавшись рядом, она обхватывает его голову руками, говоря, что все будет в порядке, что она приведет помощь, что она сама много раз была на волосок от смерти и потому знает — он тоже останется жив. Но глаза его мертвы, рот полуоткрыт. Рыдающая Норра обнимает его, без сил оседая на пол.

«Я просто хочу заснуть. Хочу снова быть с ним. Прости, Брентин. Прости, что я тебе не поверила. Прости…»

Ракс ковыляет прочь по коридору, держась за раненое плечо. Норра, словно в тумане, смотрит ему вслед.

«Нет. Вернись. Я еще с тобой не закончила…»

Отпустив Брентина, она, подобно дворняге, ползет на животе за отступающим врагом. И тут ее рука на что-то натыкается…

Бластер.

У Ракса нет оружия. А у нее теперь есть.

Стиснув зубы с такой силой, что ей кажется, будто еще немного — и они сотрутся в пыль, она пытается лежа навести на него прицел…

Рука ее дрожит, перед глазами все плывет. Хуже того, под ней вздымается и сотрясается земля.

Рядом с Норрой возникает чья-то тень. Это Слоун. Теперь уже она преследует Ракса. Сквозь застилающую глаза пелену Норра видит, как двое имперцев снова сцепляются, неуклюже избивая друг друга руками и ногами. Норра переводит пистолет с одного на другого, чувствуя, как слабеет ее рука. Она не знает даже, хватит ли ей сил нажать на спуск. Раздается крик Слоун — Ракс отшвыривает ее к стене и, цепляясь за металл, пытается подняться по ступеням…

Норра произносит одно лишь слово:

— Слоун…

Та поворачивается к ней.

Из последних сил Норра толкает бластер по полу в сторону Слоун, и в следующее мгновение забытье уносит ее, точно стремительное течение реки.

Глава тридцать шестая

Вокруг башни Сената парят спидеры службы безопасности. На белых стенах пульсируют отблески их мигающих огней. Синджир проталкивается сквозь собравшуюся внизу толпу, подгоняемый смешанными чувствами тоски и злости. Он даже не знает, что ищет или чего надеется добиться, — после того как служба безопасности забрала Толвара Вартола, Синджир не мог не прийти сюда, чтобы увидеть случившееся собственными глазами — может, как детектив, а может, как простой свидетель.

Он снова вспоминает Эндор. После того как закончилось сражение и землю вокруг усеяли окровавленные тела его погибших товарищей, он точно так же ощущал, будто его ничто не держит в этом мире. «Такаск уолласк ти дан». Лицо без звезды.

Но теперь у него есть звезда. Или была — до этого дня.

Внезапно он замечает, что уже не один.

— Лея… — говорит Синджир.

Она поддерживает руками живот, но не замедляет шага.

— Мне следовало догадаться, что они совершат второе покушение. Они ее ненавидят. Я должна была понять, насколько она им мешала… Убирайтесь! — рявкает она толпе. — Убирайтесь с дороги!

Вслед ей слышится полный благоговейного трепета ропот.

Внезапно Синджир замечает впереди нечто, чего просто не может быть. Наверняка это призрак, порожденный его собственным чувством вины.

Охранники на мгновение расступаются, и его глазам предстает Канцлер Мон Мотма, которая сбрасывает с плеч предложенное ей одеяло. «Нет. Не может быть. Или может?» Толпа вновь смыкается, и Синджиру больше ничего не удается разглядеть. У него возникает мысль чуть обогнать Лею, чтобы помочь ей пробираться сквозь толпу, но принцесса прекрасно справляется и сама, используя свой врожденный дар повелевать другими. Синджир бросается в образовавшийся проход следом за Леей. Преградивший ему дорогу охранник замахивается искрящейся дубинкой, но Лея протягивает назад руку, выворачивая оружие из его пальцев. Дубинка катится по земле. На шум подтягиваются еще двое охранников, но тут…

— Стоять!

Единственное слово подобно громовому удару колокола.

Канцлер выступает вперед, встав между офицером службы безопасности и Синджиром.

— Он мой советник, — холодно говорит она.

— Канцлер, я… — запинаясь, бормочет Синджир. — Вы живы?

— Да, жива. — Лицо ее напоминает бесстрастную мрачную маску.

— Мон… — судорожно вздыхает Лея, и обе заключают друг друга в крепкие объятия. Голова Леи падает на плечо Канцлера, которая стоит с закрытыми глазами, словно желая продлить момент.

— Но как? Тот взрыв… — спрашивает Синджир, когда женщины наконец отпускают друг друга.

— Меня здесь не было, — отвечает Мон и, видимо заметив его замешательство, продолжает: — Помните, из-за вас я почувствовала себя виноватой, что не купила подарок для будущего младенца любимой подруги? — Она многозначительно смотрит на Лею. — И я отправилась за ним сама, оставив вместо себя Окси…

Последнюю фразу она произносит с явным трудом. Лицо ее на мгновение становится мрачнее тучи.

— Окси? — переспрашивает Лея. — Она…

— Ее больше нет, — кивает Мон Мотма. — Теперь вы остались единственным моим советником, Синджир. И мне срочно нужен ваш совет. — Она поворачивается к Лее. — Твой тоже, дорогая.

— Мы найдем того, кто это сделал, — заверяет ее Синджир. — Начнем прямо сейчас.

— Нет. Я не об этом. Речь о другом.

— Что сейчас может быть важнее?

Мон крепко сплетает пальцы.

— Мас Амедда вылез из своей норы и хочет подписать акт о прекращении огня. Он хочет положить конец войне. Империя капитулирует, и мне нужны вы оба.

Глава тридцать седьмая

Пол сотрясается с такой силой, что Рей Слоун уверена: еще немного — и обсерватория провалится под землю и образовавшаяся расселина поглотит их всех. Слоун сомневается, что может этому помешать, но попытаться все же стоит, — раз уж она оказалась в ловушке на этой планете, что еще остается, кроме как попробовать ее спасти? Побитая, вся в крови, еле держась на ногах, она с трудом поднимается по ступеням следом за Раксом.

В ее руке бластер.

Ракс оглядывается, и маска уверенности тут же исчезает с его лица, сменяясь малодушным страхом.

— Убирайся, — шипит он, взмахивая окровавленной рукой. Слоун стреляет ему в правую ногу.

Галлиус Ракс — Галли — с мучительным стоном падает на ступени, затем пытается приподняться на руках.

Слоун стреляет ему во второе плечо. Он всхлипывает и оседает на пол.

Перевернувшись на спину, Ракс выставляет перед собой ладони, словно умоляя: «Нет, нет, пожалуйста, не надо!» Она стреляет ему в живот.

Каждый выстрел кажется Слоун идеальным. Каждый выстрел свершает месть. Ей доводилось слышать рассказы о мести, о том, что на самом деле на этом ничего не заканчивается, что отмщение никогда не приносит полного удовлетворения, но сейчас она в это не верит — ибо подобного наслаждения она не испытывала еще никогда.

Ракс хватается за подбрюшье, где расползается красное пятно, и вскоре его белая форма уже ничем не отличается от разметавшегося под ним красного плаща.

Он не моргая смотрит на Слоун, судорожно раскрыв рот. В горле его что-то булькает, как будто там засела какая-то скользкая тварь.

— Ты умираешь, — говорит Рей. И в том действительно нет никаких сомнений. Его пересохшие губы потрескались и побледнели.

— Ты такой же изгой, как и я, — шепчет он.

— Да.

— Теперь ты служишь «Крайним мерам».

— Я никому не служу, — отвечает она.

— Послушай… послушай меня. Там недалеко корабль, — хрипит Ракс. — «Империалис». Возьми его. На нем Хаке и остальные. Воспользуйся картой… в компьютер воткнут инфощуп… Проложи курс в неизведанную… — он заходится кашлем, и на его губах пузырится красная слюна, — бесконечность. Туда уже послан корабль. Дредноут… Императора…

Внезапно она понимает — ну конечно же! Когда она просматривала имперские архивы на Корусанте, собирая данные обо всех кораблях, один из них оказался учтен ненадлежаще — значилось, что его уничтожила Новая Республика, но никакими свидетельствами это не подтверждалось.

— «Затмение», — говорит Слоун.

Ракс кивает.

— Уходи. Улетай с этой планеты. Найди новую вотчину. Начни игру сначала. — Зубы его судорожно сжимаются, но он продолжает бормотать: — Недостоин. Я недостоин. Всего лишь юркмышь, а не вворкка. Изгой, всегда изгой. Шах-теж. Кора Вессора. Недостоин…

Голова его глухо ударяется о ступень. Из носа вытекает струйка крови, и последний проблеск сознания гаснет в его глазах.

Поднявшись, Слоун берет из его руки две фигуры — императора и изгоя. «Они мои», — думает она.

Исходящая снизу дрожь приводит Hoppy в чувство, и она со стоном садится. Ее муж лежит рядом, глаза его закрыты, будто он спит. Норра пытается убедить себя, что так оно и есть. «Он просто спит. Разбужу его потом, когда настанет пора уходить». Хватаясь за стену, она поднимается на ноги.

Бредя в сторону лестницы, она видит еще одно тело. Это он — Галлиус Ракс. Красный плащ растекается под ним, словно выпущенные кишки. Насчет него у нее другие мысли: «Он не спит. Он мертв. Месть победила. Справедливость растворилась во тьме».

Неподалеку раздается звук — стук пальцев по клавиатуре. Внезапно земля под Норрой резко сдвигается, едва не сбив ее с ног. Норра шаг за шагом продолжает мучительно подниматься по лестнице. Она ищет глазами источник звука и видит впереди размытую фигуру. Норра несколько раз моргает, и туманная дымка перед глазами рассеивается. Это Слоун.

Бластерный пистолет лежит на полу между ними.

Ковыляя, Норра подходит к нему и подбирает оружие.

— Слоун, — говорит она, нацеливая бластер.

Женщина-имперец — а может, уже и не имперец, теперь ведь никто не знает, на чьей она стороне, — поворачивается, опустив руки. За ее спиной компьютеры проецируют изображение некоего механизма — замки, цепные приводы, раздвижные люки. Это те самые заслонки, которые Брентин пытался, но так и не сумел закрыть. Он бросил все, чтобы спасти Hoppy. «Нет — чтобы умереть».

— Норра Уэксли, — отвечает Слоун. — Мы снова встретились. В самом конце.

— Да, — только и может сказать Норра. Что ей еще остается? Реальность ли это или лишь лихорадочный бред? Может, она все еще лежит на полу рядом с мужем — без сознания, умирающая или уже мертвая?

— Брентин… он?..

— В порядке, — обрывает Норра, пытаясь вложить в ответ как можно больше уверенности и гнева. Но она и сама понимает, что ей это не удается. По ее щекам текут слезы, и она с трудом сдерживает дрожь в подбородке. — Его больше нет, — наконец признается она вслух.

— Мне очень жаль. Он оказался лучшим товарищем, чем я того заслуживала.

— Да. Так и есть. — Норра судорожно сглатывает.

— Что будем делать дальше?

— Пока не знаю.

— Я должна закончить начатое Брентином, чтобы не дать этой планете уничтожить саму себя. Что-то случилось с ее ядром, но я могу остановить процесс. Насколько я понимаю, здесь есть механизмы, которые могут перекрыть скважину, прервав реакцию, разогревающую мантию и способную расколоть планету, как орех.

— Ого!..

— Дай мне это сделать. А сама на всякий случай уходи.

— Я не знаю куда.

— Найди сына. Возвращайся домой. Живи своей жизнью.

— Легче сказать, чем сделать.

— Для тебя — намного легче, чем для меня. У меня никого и ничего нет. У меня никогда не было супруга, который мог бы умереть на моих руках. У меня никогда не было детей. У меня была только Империя, но теперь…

Норра все прекрасно понимает и без дальнейших объяснений.

— Мне так тебя жаль, — говорит она, сама удивляясь тому, насколько искренне звучит ее ответ.

— Мне тоже. Хочешь меня убить?

— Брентин говорил, что ты не такая уж и плохая, как я думала.

— В который раз похвала звучит как проклятие, — пожимает плечами Слоун.

— Все мы такие. Проклятые, я имею в виду.

— Может быть. А может, и нет.

— Давай же. Спасай планету. А я ухожу. — Норра вздыхает и утирает слезы. Бластер со стуком выпадает из ее руки. — Будем надеяться, что Брентин прав и ты не такая плохая, как я думаю.

— Удачи, Норра Уэксли, — коротко кивает Слоун.

— И тебе удачи, гранд-адмирал Слоун.

Развернувшись, Норра спускается обратно по ступеням, чтобы забрать мужа.

Воздух снаружи насыщен красной пылью. Норра пытается перевести дух, опустив подбородок под воротник рубашки. Брентин довольно тяжелый, но она не может просто его бросить. Она намерена увезти его назад на Акиву, где сможет похоронить тело в соленых болотах, по местному обычаю, — на планету, где он останется не только воспоминанием, но и образом, до которого сможет дотронуться ее сын — телом, которое сможет оплакать Теммин.

Но куда? Куда ей идти?

Земля вновь сотрясается. Пошатнувшись, Норра падает на колено, затем с трудом поднимается снова.

По крайней мере, в челноке можно укрыться от бури. Она затаскивает Брентина в погруженный во мрак имперский корабль и, скопив во рту всю свою слюну, которой очень немного, очищает от грязи щеки мужа.

Затем она пробует завести корабль.

Бесполезно. Челнок мертв. Двигатели вышли из строя, а топливные элементы истощились, пытаясь вдохнуть жизнь в сломанную машину.

Положение безвыходное.

Норра садится в пилотское кресло, осторожно опустив в соседнее Брентина. Держась за его холодную окоченевшую руку, она засыпает.

Ее будит звук двигателей. Взглянув в иллюминатор, она видит сквозь пыльную бурю, как сверкающий корабль поднимается над темно-красными облаками. Несколько мгновений спустя он исчезает. Галлюцинация, думает Норра. Жуткий фантом, порожденный ее сознанием. «Смотри, какой красивый корабль. Разве тебе не хотелось бы на нем оказаться?»

Норра вновь проваливается в сон, похожий на смерть, черный и без сновидений.

Из сна ее вырывает все тот же звук — гудение двигателей корабля. Выглянув наружу, она ничего не видит.

Но тут же вскакивает, услышав шорох шагов за спиной.

«Слоун?»

— Норра!

Это не Слоун. Это Джес. Рядом с ней высокий кюдзо в широкой покатой шляпе. Джес Эмари, ее спасительница. Джес Эмари, ее билет домой.

Глава тридцать восьмая

Целые империи не гибнут в одночасье, и Галактическая Империя, начало которой положил захват Палпатином Старой Республики, не стала исключением.

Эта Империя погибает медленной смертью, истекая кровью, — возможно, даже не с того времени, когда была уничтожена первая «Звезда Смерти», а раньше, когда убила джедаев, снеся преграду на пути распространения своего режима, и когда двое близнецов по имени Люк и Лея не попали в руки своего отца и его темного повелителя, ослепленных ненавистью и себялюбием. Другие раны лишь ускорили ее гибель: зарождение Восстания, уничтожение первого супероружия Империи, возникшее между Вейдером и Императором недоверие и, естественно, чудовищная потеря у Эндора.

И теперь еще большая потеря у Джакку стала смертельной раной. История навсегда запомнит победу Новой Республики, но вряд ли в ее памяти останется тот факт, что на самом деле Империя нанесла себе смертельную рану сама и раной этой стал запасной план бесчувственного и мстительного Императора, не желавшего передавать Империю в руки преемника.

И все же, хотя Империя погибает от множества ран, лишь одна из них делает ее гибель официальной: подписание соглашения о прекращении огня, знаменующего как конец войны, так и полную и безоговорочную капитуляцию Галактической Империи.

Мас Амедда выходит из заточения, спасенный, по его словам, компанией корусантских ребятишек, которые положили начало собственному движению сопротивления. Его держали в плену свои же, по приказу узурпатора Галлиуса Ракса. Теперь, после того как он обрел свободу, а имперские войска потерпели поражение, стало возможным подписание важного акта о капитуляции Империи.

Мон Мотма требует, чтобы это событие состоялось на Чандриле — там же, где Империя нанесла удар в День освобождения. Подписание происходит на кристаллических утесах к северу от Ханны, под древним тинтоливковым деревом. Рядом с Канцлером двое ее советников — Синджир Рат-Велус и Сондив Селла с Хосниан-Прайма. Присутствует и принцесса Лея. У нее уже три часа как начались схватки, хотя мужу она говорит об этом лишь по окончании церемонии, после чего он поспешно отвозит ее в родильный дом в центре Ханны.

Империя сдается с минимальными уступками. Акт о капитуляции, сообщающий о заключении Галактического Соглашения, требует не только прекращения всех военных действий со стороны Империи, но и немедленного роспуска имперского правительства. После Мон Мотма подписывает декларацию, в которой все оставшиеся в живых официальные лица Империи признаются военными преступниками. Не участвовавшие в войне функционеры будут помилованы при условии, что они будут придерживаться статей Галактического Соглашения. Масу Амедде удается избежать формального осуждения, хотя несмываемое пятно наверняка останется на нем на всю жизнь. Пресса и исторические труды клеймят его как подхалима и лакея, а также одного из добровольных, пусть и слабых архитекторов Империи. Тем не менее он становится временным — и лишенным реальной власти — правителем на Корусанте под надзором наблюдателей Новой Республики, гарантирующих, что он останется не более чем номинальной фигурой, продолжая беззубо править беспокойной планетой.

После завершения церемонии Мон Мотма благодарит Синджира бутылкой очень дорогого напитка — лакримеда, изготовленного еще до появления Империи. Внутри бутылки переливается золотом, словно солнечный свет на поверхности моря, прозрачная жидкость — хотя, если честно, это всего лишь ферментированные слезы разумных пчел улья Нем. Если встряхнуть ее, свечение усиливается.

— Потрясения приносят надежду, — объясняет Мон Мотма. — Когда мы сражаемся, свет становится ярче.

— Говорите, еще до появления Империи? — уточняет Синджир.

— Да, из лучших времен.

Он благодарит ее, и Канцлер спрашивает, станет ли он пить содержимое бутылки.

— Нет, — к собственному удивлению, отвечает ее советник. — По крайней мере, не сегодня. Это что-то слишком утонченное для моего грубого языка.

— Смотрю, вы стали зрелым, — замечает Мон Мотма.

— Как и это вино, — подмигивает Синджир.

Война заканчивается, Империя умирает, но сражение продолжается.

Хотя уже подписано соглашение о прекращении огня, битва за Джакку не стихает. Находящиеся там войска Империи отказываются сдаваться. Они безумно сражаются неделями и месяцами. Разбитые остатки Империи забыли о всякой стратегии. Их база захвачена. Капитаны сопротивляющегося имперского флота прибегают ко все более отчаянной тактике, многие пытаются подражать уловке с лучом захвата, ставшей для Агейт последним маневром в ее жизни. Отдельные корабли совершают прыжок по каким-то таинственным координатам в Неизведанные регионы. Предполагается, что это равносильно самоубийству.

Остатки Империи напоминают паразита, чья голова крепко вцепилась зубами в плоть собственной самоуверенности. Чтобы по-настоящему положить конец сражению, окружить пленных и посчитать мертвых, уходят месяцы. И лишь по прошествии их призрак Империи наконец осознает смерть собственного тела, поняв, что война окончательно проиграна.

Но даже тогда в Галактике не воцаряется мир. Есть и другие остатки. Некоторые прячутся, ожидая пришествия некоего спасителя. Другие взрываются впечатляющими вспышками насилия и жестокости. Но их немного. Галлиус Ракс как следует постарался, тщательно очистив вотчину. Тем, кто сопротивляется, долго не продержаться. Остальные попадают в плен, и их столько, что Новая Республика понятия не имеет, что с ними делать.

Война оставляет после себя на Джакку лишь развалины. На руинах пируют падальщики. Хаттша Ниима напоминает о себе еще до окончания всех боев, начиная собирать все, что удается найти ей и ее приспешникам. Вокруг мусора и обломков уже формируется черный рынок оружия, компьютеров и двигателей, усеивающих песок подобно огромному кладбищу. И в центре этого черного рынка, как жирная пульсирующая язва, сидит Ниима, переправляя на себя потоки крови.

Галактика залечивает раны.

Ее жители — тоже.

Но чудовищная рана, нанесенная Империей, не может не оставить после себя навеки напоминающего о ней шрама.

Акива.

Воздух над густыми джунглями кажется еще более густым. На планете много погребальных традиций, но Норра и ее семья придерживаются именно этой. Тело Брентина Уэксли завернуто в легкую ткань. Друзья и родные осыпают его гирляндами цветов хай-ка, оранжевых и мягких, словно перья из хвоста огненной птицы. Они поют над ним песни и рассказывают истории, прежде чем опустить его в соленую трясину. Соль вскоре разъест тело, и болото заберет его себе. Да вернется он на Акиву как дитя Акивы — из воды восстанешь, в воду обратишься. Атомы к атомам.

Но прежде чем тело успевает погрузиться в болото, Теммин бросается к отцу и кладет поперек него еще один знак почтения…

Это механическая рука. Рука дроида, принадлежавшая Костику, и она — единственная часть его металлического друга, которую он сумел спасти из песков Джакку.

— Костик, — шепчет Теммин, изо всех сил пытаясь не заплакать, — позаботься о папе, ладно? Проследи, чтобы с ним ничего не случилось.

Он обнимает обоих.

Соленая трясина поглощает останки.

Норра, рыдая, падает на траву. Теммин обнимает мать, пока его тетки стоят рядом, а когда все уходят, помогает ей встать. Они проводят несколько дней с родственницами, а потом наступает пора возвращаться домой.

Благодаря другу, который, судя по всему, теперь стал высокопоставленным советником Канцлера Новой Республики, Джес Эмари не только добивается полного прощения для Денгара, Эмбо и Джиты, но даже получает от Новой Республики какие-то деньги. Не так много, как ей обещали, но вполне достаточно, чтобы у вышеупомянутой троицы пропало всякое желание ее убить, и более чем достаточно, чтобы они стали ее новой командой. Особенно нравится подобный поворот событий Денгару. «Времена меняются, ребятки, — говорит он. — Что-что, а спину друг другу прикрывать надо».

И тем не менее Джес на время покидает своих напарников, сказав, что сама их найдет, когда понадобится.

А пока, говорит она, ей нужно найти кое-кого еще.

До нее дошли слухи, что Джом Барелл отправился на Джакку, чтобы спасти ее. Обхохочешься — он собрался ее спасать? Будто она сама не может о себе позаботиться? Вроде бы Джес вполне доказала, что может, и потому она решает явиться к нему в квартиру, посмотреть прямо в глаза — вернее, в один глаз, поскольку второй отсутствует, — и прочитать суровую нотацию о том, что она и сама способна за себя постоять, так что огромное ему спасибо… а потом взять и расцеловать его до потери пульса. Но когда она наконец добирается до места, выясняется, что Джома нет дома.

Зато там оказывается женщина, судя по форме, из спецназа. Джес в замешательстве бормочет извинения…

Женщина отвечает, что она пришла лишь затем, чтобы забрать вещи Джома.

— Что случилось? Куда он делся?

— Туда же, куда денемся и все мы, — отвечает незнакомка. Джес все еще не понимает, и та говорит прямо в лоб: — Он погиб на Джакку.

Смысл ее слов доходит до Джес не сразу, а когда это наконец происходит, она все еще не в силах его принять. Женщина говорит, что у нее есть видео с U-транспортника, и спрашивает, не хочет ли Джес его посмотреть. Джес не хочет, но все же отвечает утвердительно и смотрит. Видео короткое и рваное — обычная съемка с боевой камеры. Корабль входит в атмосферу, и спецназовцы стоят у люка, готовые выпрыгнуть и вступить в бой еще до того, как эта проклятая штуковина сможет приземлиться. Джес видит Джома, который наклоняется к камере и, подмигнув, отрывисто кивает:

— Новая Республика, ахуга…

Все остальные спецназовцы, мужчины и женщины, эхом повторяют:

— АХУГА!

Какой-то непонятный для Джес боевой клич.

Джом в последний раз усмехается…

За люком, на фоне Джакку, Джес замечает что-то блестящее. Возможно, это реактивный снаряд.

Больше никто его не видит. Никто, кроме Барелла.

— Снаряд! — ревет он.

И тут Джом совершает невообразимый поступок. Поставив ногу на край проема, он прыгает мимо лучевой пушки в открытое небо. Выпустив две голубые энергетические вспышки из реактивного ранца, он устремляется прямо к снаряду.

U-транспортник разворачивается влево, уходя вверх и в сторону от приближающегося снаряда. Джом исчезает из кадра, и Джес чувствует, как внутри у нее все сжимается. Она едва не кричит камере, чтобы та вновь сместилась вниз, вниз, вниз, дав ей возможность увидеть Джома в последний раз.

Картинка белеет и рассыпается на пиксели.

— Я… не понимаю, — говорит Джес, когда видео заканчивается. — Ему следовало встать у той пушки…

— Чтобы ее зарядить, потребовалось бы несколько секунд. Слишком долго.

— Но ему вовсе незачем было так поступать.

— Но он поступил именно так. И спас нас.

На этом разговор подходит к концу.

Джес благодарит женщину и уходит. Ей требуется несколько дней, чтобы переварить случившееся. Все эти дни она бродит словно в чужом теле, пока на нее, подобно стене, не обрушивается осознание: «Он прилетел, чтобы меня спасти, и погиб. Он следовал зову сердца, что его и погубило». Ее не оставляет мысль: сделала бы она тот же выбор? Есть ли у нее более великая цель, более крупный долг и готова ли она его заплатить? Возможно, именно у нее нет своей звезды.

Следующую неделю она проводит в постели, уставившись в потолок.

Да, потери на войне неизбежны, но с ее окончанием наступает всеобщая радость. Разве может быть иначе? Погребение погибших — печальный ритуал, но следующие за ним празднества подтверждают, что гибель их не напрасна. Они умерли ради того, чтобы Галактика стала свободной.

И Галактика воистину празднует. Железный кулак Империи не то чтобы больше не сжимает ее горло — Империи вообще пришел конец. Гнету пришел конец, и празднества длятся неделями — фейерверки на Чандриле, фестивали еды на Накадии, нескончаемые вечеринки на улицах и крышах Корусанта. И на этот раз Империя не может никому помешать. Никто не контролирует карнавалы и фестивали. Не появляются солдаты, расстреливая парады или казня протестующих. Это всего лишь очередной знак того, что Империя действительно перестала существовать. Новая Республика демонстрирует полную противоположность Галактической Империи: она поощряет празднества, устраивает официальные увеселения и пышные зрелища. Повсюду, где проливает свой свет Новая Республика, возникает повод для радости.

День освобождения превращается в семидневный Фестиваль освобождения.

И конечно же — ребенок.

В день подписания акта о капитуляции на Чандриле у Леи Органы и Хана Соло рождается малыш. Собираются друзья и родные. Тут же начинают муссироваться слухи о тех, кто там был и кого не было. Некоторые уверяют, будто появился «золотой мальчик» Люк Скайуокер, а потом снова исчез, отправившись на какую-то таинственную миссию. Другие замечают, что его отсутствие выглядит подозрительно. Нет и второго пилота Соло, который, как поговаривают, наконец нашел свою семью на Кашиике. Рассказы о самих родах варьируются от драматических и полных случайностей до крайне зловещих — говорят даже, будто мучимая схватками Лея провела в родильной палате целых три дня. По другой версии, роды были быстрыми и безболезненными — ей просто потребовалось успокоиться и помедитировать, и все прошло гладко, как по маслу. Кто-то утверждает, что мальчик родился с копной черных волос, иные добавляют, будто у него сразу были все зубы, третьи же настаивают, что младенец ничем не отличается от других, иногда улыбается, иногда плачет и жмется к материнской груди, как все здоровые дети.

Точно известно следующее: малыша зовут Бен и у него фамилия отца, хотя Лея не стала менять свою девичью фамилию Органа.

Хан смотрит малышу в глаза.

«Это мой сын», — думает он.

Как, во имя всех звезд, такое могло случиться? Ну то есть он знает, как это случилось — звездной ночью под пологом эндорских деревьев. Но если смотреть шире, то Галактика — куда более странное место, чем он думал, если она позволила ему стать отцом.

Соло в одиночестве стоит посреди детской. Мальчик, Бен, вертится и агукает в круглом белом защитном пузыре, ставшем его колыбелью. Хан наклоняется над ним, скрестив руки и глядя на круглощекое личико и темные глаза малыша. Они смотрят друг на друга, и младенец радостно лопочет.

— Эй, — тихо говорит отец, пока Лея за стеной принимает душ. — Вся проклятая Галактика против нас, но мы с тобой пробьемся, малыш. Вряд ли я всегда буду хорошим папашей, — собственно, я вообще не знаю, какого сарлакка я тут делаю. Я и о себе-то едва могу позаботиться. Но я всегда буду направлять тебя в нужную сторону… даже если придется сделать несколько зигзагов, чтобы добраться до цели. Вот твой первый урок: поступать правильно порой вовсе не означает двигаться по прямой. Иногда приходится… — он берет малыша за руку и двигает ею, точно это плавающая туда-сюда рыбка, — вправо-влево, вверх-вниз. Только не выдавай маме, что я тебе такое сказал.

Бен начинает плакать. Кажется, будто разразился тропический ливень, — секунду назад малыш еще невинно смотрел на тебя, а потом — бум! Маленькое тельце напрягается, крошечные кулачки колотят по воздуху, белые щечки наливаются красным. Звук, который он издает, напоминает штормовую сирену.

Соло морщится. Проклятие! Он оглядывается вокруг, словно ища спасения, и находит неподалеку маленькую игрушечную туку, которую прислал ему Лэндо. Хан берет игрушку и подбрасывает ее в воздух над малышом.

— Эй, смотри. Кошечка. Кошечка пляшет. Пляшущая тука. Ну давай же, малыш, успокойся.

Поток слез не прекращается.

Взрыкнув, Хан озирается вокруг, пытаясь найти что-нибудь еще. Он уже собирается позвать Лею, но тут она сама появляется в дверях.

— Он… ну, в общем, ты знаешь. Опять издает эти звуки.

— Он плачет.

— А, угу, точно. — Муж поднимает палец. — Но я не виноват!

— Хан, — говорит Лея, подходя к нему. Из всей одежды на ней только полотенце. — Все в порядке. Он младенец, а младенцы плачут. Именно так они сообщают, что чего-то хотят.

— Ага… ну да, конечно. Может, ты как-нибудь… с помощью своей… — Он делает рукой в воздухе нечто вроде религиозного жеста. У Леи есть связь с ребенком, которой никогда не будет у него самого. Как и Люк, она владеет Силой. Хан никогда не верил ни во что подобное, но, с тех пор как связался с этой компанией, он повидал столько странного, что слегка изменил свое мнение. Лея не умеет того, что умеет Люк, и, возможно, никогда не сумеет, но она может успокоить малыша, не шевельнув и пальцем. Соло совершенно не хочет этого признавать, но он ей всерьез завидует. Между ним и Беном никогда не будет ничего подобного. Связь между ребенком и Леей для него полностью непостижима. — Ну, ты знаешь. С помощью Силы.

— Почему бы не попробовать что-то другое?

— Помазать ему губы бренди?

— Возьми его на руки, — говорит Лея.

— Просто… взять на руки?

— Да. Он твой сын. Ну давай же, Хан. Возьми его. Он хочет, чтобы его приласкали.

— Я контрабандист, а не нянька.

— Хан…

— Ладно, ладно, — вздыхает Соло. Нагнувшись, он осторожно поднимает сына. Бен извивается и вертится у него на руках. «Какой же он маленький», — думает Хан. Как же легко его уронить или что-нибудь ему сломать… Мальчик абсолютно беззащитен. И Хан поступает так, как кажется ему естественнее всего: защищает малыша, прижав его к груди. И в ту же секунду…

Бен перестает плакать, уткнувшись в его ключицу. Малыш рыгает, его темные глаза закрываются, и он мгновенно засыпает, как будто его выключили.

— Вот видишь? — говорит Лея. — Ты и без Силы прекрасно с ним справляешься.

— Но у меня никогда не получится с ним, как у тебя.

— Тебе и незачем, — улыбается она. — У тебя иначе. Потому что ты его отец.

Несколько недель спустя старая команда Норры вновь собирается вместе. Не ради нового задания, а потому что вскоре им придется надолго расстаться. Возможно, даже навсегда, учитывая, как порой все складывается. Они расположились в одной из любимых таверн Синджира, стоящей на склоне нависающего над Серебряным морем утеса. Они пьют за Джома, за Окси, за Брентина Уэксли и, конечно, за Костика, рассказывая истории о сумасшедшем танцующем дроиде-убийце, пока от смеха не выступают слезы на глазах. Они пьют за Империю и за Новую Республику. Пьют за Лею, Хана и новорожденного, который наверняка не дает им спать по ночам. Синджир называет малыша «визгливой личинкой обезьяны».

Когда заходит разговор о ребенке, Синджир с притворным удивлением замечает:

— Знаете, а он ведь вовсе не источает дурного запаха. Вообще.

— Син думал, что младенцы воняют, — смеясь, поясняет Кондер.

— Конечно думал. Младенцы — грязные, покрытые слизью создания. Я ожидал, что от них пахнет кислятиной. Или… пеленками.

— Ну нет, Синджир, — качает головой Норра. Щеки ее слегка раскраснелись от выпитой джуниперы. — Вовсе нет. Младенцы чудесно пахнут — сладостью, свежестью и невинностью.

— Похоже, тебе так и хочется их съесть, — говорит Синджир. — Погоди-ка… а может, их и правда стоит есть? Слишком уж они похожи на маленькие беспокойные сосисочки.

Кондер толкает Синджира локтем под ребра, и тот отрывисто стонет.

— Перестань, — продолжает Норра. — Нет ничего лучше запаха новорожденного младенца. От того звездного малыша пахло, словно от свежих полотенец. И от здесь присутствующего пахло ничуть не хуже. — Она наклоняется к сыну, который, естественно, пьет безвредный джоганский сок. Теммин в замешательстве морщит нос, пытаясь отстраниться от матери, которая щиплет его за щеку и воркует что-то вроде «ути-пути».

— Мам…

— Расслабься, Тем. Я твоя мать, и мне позволено иногда тебя смущать. Это мое родительское право, священное и всеобщее.

— Гм…

Джес небрежно откидывается на спинку стула, цокнув языком.

— Думаю, теперь мы должны звать его Снап[7], так?

Теммин вновь смущенно краснеет:

— Так меня зовут другие пилоты в Призрачной эскадрилье. Все потому, что я умею делать вот так… — Он щелкает пальцами. Все знают, что это просто нервная привычка, унаследованная от отца, но сегодня никто не пытается сделать замечание.

— Призрачная эскадрилья… Скорее уж Причудливая эскадрилья, — говорит Синджир. — Еще более причудливая, чем тот налет у тебя на щеках и верхней губе. Что это — грязь? Шоколадный порошок? — Он наклоняется, пробуя дотронуться до щеки Теммина пальцем.

— Да ладно, — бросает Теммин. — Отращиваю бороду, только и всего.

— Как Джом, — замечает Джес.

— Как Джом, — тихо повторяют остальные и, снова подняв стаканы, чокаются и пьют.

— Тут мне один дроид-мышь нашептал, — говорит Кондер, наклонившись к Теммину, — что Новая Республика организует новую летную академию на Хосниан-Прайме. И я слышал, будто тебя берут туда курсантом. Верно?

— Угу. Что такого?

— Может, в самом деле научишься пилотировать корабли, — подмигивает Синджир. — Они, знаешь ли, все-таки не игрушки, которые можно расколотить о землю.

— Не дерзи ему, а то опять начнет огрызаться, — усмехается Кондер.

Синджир корчит недовольную гримасу:

— Ну вот такая я наглая сволочь, что поделаешь!

— Если серьезно — ты должен гордиться, Теммин, — продолжает хакер. — Хотя наверняка будешь скучать по мамочке, а?

— Ну, насчет этого… — начинает Теммин.

— Я полечу с ним, — заканчивает за него Норра. Все удивленно поднимают брови, и она отвечает на незаданный вопрос: — Успокойтесь. Я вовсе не зацикленная на заботе мамаша, которая не может отпустить от себя сыночка. Главным инструктором, по крайней мере на начальном этапе, там будет Ведж. И он пригласил меня в качестве преподавателя. — Она не упоминает о том, что они с Веджем немало времени проводят вместе. Нет, это вовсе не романтические отношения — во всяком случае, так убеждает себя Норра. Память о Брентине еще свежа, словно ожог, и женщине хочется, чтобы эта боль оставалась с ней как можно дольше. — Видимо, они считают, что я не такой уж ужасный пилот.

Со всех сторон слышатся поздравления.

Какое-то время они обсуждают, чем занимается каждый из них. «Черное солнце» и «Красный ключ» расправляют плечи, и у Джес появляется надежда расплатиться с долгами, в чем ей может помочь новая разношерстная команда охотников за головами. Синджир остается советником Канцлера, перед которой теперь стоит задача найти третьего советника, способного рассудить постоянно спорящих Синджира и Сондива Селлу. Хана и Леи сейчас здесь нет, но оба, вероятно, останутся на Чандриле, хотя, как замечает Синджир, принцессе не терпится вновь броситься помогать планетам, все еще страдающим под гнетом остатков Империи.

Наступает ночь, и Серебряное море освещает луна. Разговоры стихают, и все постепенно расходятся. Джес говорит, что улетает вместе с новой командой. Синджир с таким видом, будто его тошнит, сообщает, что завтра его ждет очередное утреннее совещание, которое, по его словам, представляет собой столь изощренную пытку, что в свое время ему следовало бы включить ее в свой постоянный арсенал.

Выйдя из бара, Синджир посылает Кондера вперед, а сам задерживается рядом с Джес. С моря дует прохладный ветер, снизу доносится шум бьющих об утес волн. Джес пристально наблюдает за Синджиром — что-то в нем явно изменилось. Его плечи уже не столь напряжены, черты смягчились, пусть и едва заметно. Кажется, что он сбросил некую ношу, которую она не в состоянии до конца осознать. Походка его легка и беззаботна, он будто бы обрел внутреннее умиротворение, пусть даже оно и кажется временным и несколько непривычным.

— Похоже, ты все-таки нашел свою звезду, — говорит Джес.

— Кондера?

— Нет. Хотя, может, и его тоже. Я имею в виду — ты нашел свою жизнь. Свою цель, которую не мог найти со времен Эндора. Ты больше не «такаск уолласк ти дан», Синджир.

Синджир наклоняется к Джес и обнимает ее за плечи.

— Ну, не знаю. Без тебя я точно бы пропал.

— Все у тебя будет отлично. Ты ведь теперь респектабельная фигура, забыл?

— Респектабельная? Ха! Я всего лишь спустился на пару ступеней по моральной лестнице — от имперского пыточных дел мастера до политического советника.

— Я просто рада, что у тебя теперь есть цель.

— Похоже, мы все нашли свою цель.

Джес усмехается, наклонив голову, и волосы ее падают набок, обнажив часть черепа с отломанными рогами.

— Свою я никогда не теряла.

— Но она ведь слегка изменилась?

— Гм… пожалуй. Как минимум я научилась командной игре, — вздыхает она. — И еще я поняла, что, возможно, моя тетя не так уж и ошибалась. Возможно, мне следует теперь браться за… скажем так, более этичную работу. Нет ничего плохого в том, чтобы иногда помогать другим, пока тебе за это платят. В конце концов, жить на что-то надо.

— Ты же справишься?

— Что? — хмурится Джес. — Ты о моих долгах? Ничего со мной не случится. За мной и так уже довольно долго охотились, а теперь у меня есть команда, которая прикрывает мне спину. Хотя, если честно, эта команда, скорее всего, тут же продаст меня, получив достаточно щедрое предложение, но, если до этого дойдет, я сожгу все мосты.

— Нет. Я имел в виду Джома.

Джом. Само это имя причиняет ей боль. За этот вечер она слышала его многократно, и каждый раз ей казалось, будто она получает незримый удар под дых.

— Между нами с Джомом никогда не было ничего серьезного. Просто глупости, которые бы все равно ни к чему не привели, и меня это вполне устраивало. Он… — Она с трудом сдерживается, пытаясь не сорваться. — Он был идиотом, который любил меня больше, чем его любила я. Это его и погубило.

— Это не твоя вина.

— Нет. Не моя. Его. Но я все равно не могу ничего с собой поделать, и хуже всего то, что ничего уже не исправишь. Этот долг мне никогда не оплатить, поскольку платить его некому.

— Жизнь — это не одни долги.

— Вся суть жизни в долгах. Ты накапливаешь их, а потом выплачиваешь. Другие одалживают у тебя, а ты пытаешься все вернуть.

— То есть вся твоя жизнь — это бухгалтерская книга?

— Примерно так.

Синджир привлекает ее ближе.

— Твой цинизм придает мне жизненных сил, дорогая моя Джес.

— Взаимно. К сожалению, мне пора.

— Мы ведь еще увидимся?

— Не знаю, — искренне отвечает она.

— Что ж, вполне честно.

Он целует ее в висок, и они еще несколько мгновений стоят, обнявшись, на утесе, под которым разбиваются о камни морские волны. А потом они расходятся в разные стороны.

— Мы с ними еще увидимся, — говорит Теммин.

— Знаю.

— Мне не хватает папы. Мне не хватает Костика. Они должны были быть с нами.

— Знаю. Мне их тоже не хватает.

Норра смотрит на сына. Ей до сих пор удивительно видеть, насколько он вырос за то короткое время после ее возвращения на Акиву. Щеки его округлились, волосы стали гуще, глаза чуть темнее. Теммин раздался в плечах; когда он был младенцем, она восторгалась его превращением в начинающего ходить малыша, а позже ее поразило, насколько быстро малыш стал мальчиком. Потом мальчик превратился в подростка, а теперь подросток стал юношей. Так много перемен…

Ей грустно и в то же время радостно.

— Все будет хорошо. — Теммин поглаживает руку матери, точно чувствуя ее тревогу. У него хорошая голова на плечах. Правда, понадобилось немного времени, чтобы она встала на место, и в этом нет заслуги Норры. Бросила его на Акиве, втянула в самое пекло войны. «Да я худшая мать на свете», — думает Норра. Но они оба живы. И она решает простить себя за все случившееся. Справедливость и месть — две противоборствующие силы, но Норра отвергает их обе. Больше незачем мстить себе за то, что она совершила, или искать кары за то, что была не слишком хорошей матерью. Ее распирает радостное чувство, яркое, словно звезда, и теплое, словно полуденное солнце. Возможно, виной тому выпитое в течение вечера, проведенного с друзьями, но ей кажется, будто с ее плеч свалился тяжкий уродливый груз, который смыли морские волны. Прощай, прошлое.

— Я люблю тебя, малыш, — говорит она сыну.

— И я тебя люблю, мама.

— Тебе давно уже пора спать… Снап.

Теммин демонстративно щелкает пальцами.

— Или мы можем не спать всю ночь, а потом посмотреть, как утром рыбаки выходят в море на своих лодках.

— Только в этот раз. Потом нужно будет собираться. Хоснианская академия ждет.

Они встают и уходят, не зная, закончились ли их приключения, или это только начало.