Конец Империи

Глава восемнадцатая

Джом Барелл тонет. Не в силах глотнуть воздуха, он сражается с морем, неумолимо затягивающим его в бездну. Легкие пылают, ногу обвивают то ли морские лианы, то ли угорь. Ему не за что ухватиться, он машет руками, словно умирающая птица своими сломанными крыльями, — она не может взлететь, не может избежать неминуемого. Соленая вода заполняет его ноздри и пустую глазницу, второй глаз вылезает из орбиты, как готовая вылететь из бутылки пробка…

— Проснись!

Судорожно вздохнув, он садится. Белье и простыни пропитаны кислым потом. Но дышать он все еще не может. Схватившись за лицо, он обнаруживает на нем мокрую тряпку, которую отшвыривает в сторону, как мерзкого паразита.

Возле кровати кто-то стоит. Злобно ворча, Джом выбрасывает вперед кулак…

Но незваный гость ловко уворачивается, шагнув в сторону.

Джом яростно смотрит полусонным глазом на пришельца, чей облик ему хорошо знаком: длинная худая тень, кожа цвета сакаивого дерева, острые черты.

— Синджир? — рычит Джом. — Весьма любезно с твоей стороны, что решил навестить меня и… — Он поднимает лоскут, с углов которого стекает вода. — И кинуть мне на рожу мокрую тряпку, пока я спал.

— Небольшая пытка, чтобы ты проснулся, — отвечает бывший имперец.

— Мог бы сперва попробовать сказать: «Эй, проснись, Джом!» Или просто толкнуть, а может, слегка пощекотать. — Голос звучит хрипло, будто легкие забиты шуршащим гравием.

— Я вовсе не сразу перешел к имитации утопления, старый ты бородатый козел. Вас, вояк, даже из пушки не разбудишь. Я пытался и разговаривать с тобой, и бережно тормошить, но, как оказалось, ты спишь как убитый. Я орал, но без толку. Пинал твою кровать, но… тоже впустую. Только когда я понял, что все способы исчерпаны, мне пришлось прибегнуть к пытке. Прямо всю свою жизнь описал, — усмехается Синджир.

Джом спускает ноги с кровати и нашаривает повязку, которую надевает на голову поверх пустой глазницы. Ему предлагали варианты получше — искусственный глаз или даже какую-то разновидность глазного импланта, — но он послал всех подальше. Старая добрая повязка вполне его устраивает.

— Чего тебе нужно, Рат-Велус?

— Боги, ну и воняет же от тебя! Ты что, пьянствовал, негодник?

— И продолжу пьянствовать, как только ты оставишь меня в покое. Джому пришлось нелегко.

«Впрочем, не без твоей помощи», — напоминает Синджиру его внутренний голос.

После Кашиика он не находил себе места. Публично он получил медаль, но по факту оставил прежнюю жизнь спецназовца. Его обвинили в превышении полномочий и нарушении субординации, и теперь он не знал, возьмут ли его обратно…

Но он никогда об этом не спрашивал.

В нем просто… ничего не осталось от прежнего Джома. Похоже, вообще ничего — точно в опрокинутой чашке, из которой вылилось все содержимое.

К Джес это не имело — и не имеет — ни малейшего отношения, о чем он напоминает себе ежедневно, еженощно, ежечасно и ежесекундно. Он нисколько ее не любит, не скучает по ней и не чувствует себя потерянным без нее — иначе он выглядел бы полным дураком с горящими глазами и пустотой в башке.

Ладно, может, он все-таки по ней скучает…

А еще он скучает по работе. Настоящей работе. Его выперли из спецназа благодаря Кашиику, где он нарушил устав, приняв участие в несанкционированных — фактически незаконных — военных действиях. Естественно, эти военные действия завершились успехом, принеся Новой Республике победу, когда та крайне в ней нуждалась. И это означает, что его отставку можно считать почетной.

Тем не менее он не на службе.

И потому он плывет по течению, берясь за любую работу. Не так давно его прибило к берегам Сената, где он работает телохранителем во внештатной охране, которую Республика привлекает для обеспечения своих политиков дополнительной защитой. Между прочим, первым, за что они проголосовали после Дня освобождения, стала именно дополнительная охрана для них самих — что, вероятно, было вполне разумно, но для Джома попахивало чрезмерным вниманием к собственным персонам. Его назначают в охрану любому сенатору, который потребует защиты. Работа наитупейшая — он с удовольствием вернулся бы в родной спецназ, прыгая с орбиты в атмосферу вместе с прикрывающими его спину товарищами.

Он опасается, что это все в прошлом.

Теперь он работает на Сенат, когда тому требуются его услуги. Остальное время он спит, пьянствует и — иногда — принимает душ.

— А я-то думал, это у меня проблемы, — говорит Синджир. — По крайней мере, когда я просыпаюсь, от меня не воняет так, будто я три дня мариновался в собственном поту. Ты только оцени всю глубину иронии: в данный момент я трезв как стеклышко, зато ты накачан под завязку.

— Убирайся туда, откуда явился.

— В Империю? Пожалуй, скоро предложения о подобной работе перестанут поступать. Собственно, потому я и здесь.

— Я больше не сражаюсь с Империей.

— Ты, может, и нет. Но Джес — да.

«Джес…»

— Джес может делать что хочет, — ворчит Барелл.

— Да это-то понятно. В конце концов, тебя же она сделала, — со свойственной ему дерзостью заявляет Синджир. Джому хочется врезать гостю кулаком, но при каждой попытке пошевелиться собственная голова начинает напоминать по ощущениям аквариум, по стеклу которого стучит непослушный ребенок. — И тем не менее Джес нужна твоя помощь.

— Так чего же она тогда сама не пришла?

— Может, и пришла бы… не окажись она в ловушке на Джакку без надежды на спасение.

Джакку. Название всплывает из глубин выгребной ямы, в которую превратилась его память. Он почти не следит за текущими событиями, но от некоторых новостей никуда не скрыться — в последние дни на каждом углу трубят, что Империя теперь на Джакку.

Минуточку… Джес на Джакку?

— Как? Как она там оказалась?

— Они с Норрой… гм… отправились на планету в незапланированный полет на спасательной капсуле, и теперь нам никак их оттуда не вытащить.

Вскочив на ноги, Джом раскидывает хлам на полу в поисках рубашки, штанов или чего-то похожего.

— Тогда чего же мы… — Внезапно он рыгает в ладонь, сдерживая рвоту. — Чего же мы тут стоим? Найди мой бластер и какую-нибудь одежду. Полетели за ней.

— Это не так-то просто.

Развернувшись, Джом тычет мозолистым пальцем в лицо бывшего имперца:

— Это просто. Всегда было просто.

— Не в этот раз, — мрачно отвечает Синджир. — Над планетой собрались все остатки Империи. Тотальная оккупация — примерно как на Акиве, только вдесятеро хуже. В сто раз хуже. Джом, мы даже не знаем, живы ли Джес и Норра. Но мы знаем, что, если туда доберемся, придется врезать Империи изо всех сил. А для этого нужно принять решение. Мы должны закончить войну.

— Боюсь, это выше моих возможностей, Синджир.

— Вовсе нет. У меня есть план.

Барелл скребет небритое лицо — когда-то аккуратно подстриженные усы и бакенбарды превратились в неровную щетину на щеках и подбородке.

— У тебя есть план? Должно быть, гениальный.

— Так и есть. Ты ведь теперь трудишься на Сенат?

— Гм… угу, в охране.

— Вот и хорошо. Как тебе Накадия в это время года?

Глава девятнадцатая

Яхтой сенатора Толвара Вартола служит трехпалубный ганойдианский звездолет — довольно скромный корабль, никакой внешней роскоши. Повсюду резкие углы и плоские поверхности. Нос корабля напоминает ряд ступеней. Большая часть судна имеет угловатую или заостренную форму. Сейчас оно стоит в ангаре Сената — это последний из оставшихся кораблей, остальные уже улетели на Накадию, где теперь будет заседать Сенат. Двигатели работают на холостом ходу, наземная команда проводит все необходимые проверки. Дроид отсоединяет от хвостового разъема топливный шланг.

Вартол не ждет ее, так что это самый подходящий момент, чтобы нанести удар. Прежде чем успевают поднять трап, Мон Мотма целеустремленно шагает вперед в сопровождении двух гвардейцев в украшенных перьями шлемах и врывается прямо на борт корабля. Охранники Вартола — исключительно оришены — пытаются преградить ей путь, скрестив перед ней пики, но она лишь бесстрашно улыбается в ответ.

— Думаете, это разумно? Подозреваю, сенатор не обрадуется тому, что растерял часть популярности из-за собственной охраны, которая, угрожая применить силу, не пропустила Канцлера Новой Республики.

Честно говоря, она подозревает, что в данный момент подобный поступок, напротив, прибавил бы ему популярности. Но блеф срабатывает — узкие ноздри охранников раздуваются, и они убирают пики.

Мон Мотма заходит в корабль.

Вартол стоит неподалеку, и Канцлера радует, что ей удалось застичь его врасплох. Он быстро отворачивается от иллюминатора, словно проказливый ребенок, попавшийся на подглядывании за соседом. Мгновение спустя к нему возвращается самообладание, но сейчас Мон Мотма готова пользоваться любым, даже самым незначительным преимуществом.

— Здравствуйте, Канцлер, — произносит сенатор гулким вибрирующим голосом. — Прошу прощения, задумался. И я вас не ждал.

— Странно, учитывая, что я пыталась встретиться с вами всю прошлую неделю, — натянуто улыбается она.

— Сами знаете — дела…

— Сейчас у вас нет никаких дел. Я отправлюсь с вами на Накадию. Сможем вместе насладиться путешествием, сенатор. Вы не против?

— А у меня есть выбор?

— Вряд ли он будет легким, — с той же ледяной улыбкой отвечает она.

Вартол взмахивает длиннопалой рукой, и его охранники исчезают. Мон Мотма точно так же отпускает собственных телохранителей.

Интерьер салона довольно непритязателен. Внутри корабля все выглядит столь же угловато, как и снаружи, — жесткие эмалированные стулья, высокие иллюминаторы с раздвижными стальными шторами, холодный пол. Нигде нет обивки, мягких подушек или чего бы то ни было еще, создающего уют. Корабль неприветлив, как кирпич.

В каком-то смысле — как и сам Вартол.

И все же она садится, когда он предлагает ей стул. Стул не слишком удобен, но она вынуждена признать, что жесткое сиденье сейчас ей вполне подходит.

Вартол устраивается напротив Мон Мотмы, берет со стола чашку и протягивает гостье. В чашке постукивают мелкие костяные скорлупки, внутри которых кусочки сухого, покрытого пылью желтого мяса. Видимо, это еда, — по крайней мере, так ей кажется.

— Нектоды, — поясняет сенатор. — Маленькие ракушки, которые живут на бортах наших кораблей, отфильтровывая съедобную микрофауну. Они способны существовать в космическом вакууме и довольно жесткие, но если их вымочить в маринаде и медленно поджарить на слабом огне, получается неплохая закуска.

Мон доводилось из вежливости пробовать пищу бесчисленных рас — этого требуют приличия, и в этот раз она тоже не разочаровывает собеседника. Взяв костяную скорлупку, она вертит ее в руке. Толвар объясняет, что нужно поднести ее к губам и высасывать мясо из середины, что Мон и делает. Она ожидает, что вкус окажется… в общем, не из лучших — что-то вроде рыбного, мучнистого или грибного, но язык ее окутывает соленая, странно освежающая волна с цитрусовым привкусом.

Сенатор, не глядя, тоже съедает одну ракушку. Крестообразные зрачки его глубоко посаженных глаз как будто анатомируют Мон. Глаза слегка подрагивают, словно гипнотизируя. Слыша его властный низкий голос и глядя в его калейдоскопические зрачки, она начинает понимать, почему он столь популярен. Приходится признать, что незримая мантия властителя вполне ему впору.

«Знаешь, а ведь он может и победить… И что ты тогда будешь делать?

Куда подашься? Какую роль будешь играть, Мон?»

От неприятных мыслей ее отвлекает лязг отсоединяемого от корабля топливного шланга. Двигатели оживают, и корабль начинает подниматься.

— Сомневаюсь, что это банальный визит вежливости, — говорит Вартол.

— Он таковым и не является.

— В любом случае это довольно нетипично.

— Отнюдь. Что странного в том, что Канцлер хочет поговорить с одним из своих сенаторов?

— В смысле — с сенатором, который противостоит ей на выборах?

— Несмотря на выборы, у нас есть общие интересы, — улыбается она. — Мы ведь оба хотим блага для Галактики, разве не так?

Нижняя челюсть оришена разделяется надвое, и сужающийся розовый язык облизывает острые зубы с каждой стороны.

— Здесь нет зрителей, Канцлер. Мы не в здании Сената. Отбросьте маскарад и говорите прямо — чего вы хотите и почему вы здесь?

— Мне нужна резолюция, разрешающая атаковать флот Империи у Джакку.

— Имеете в виду ту, которая не прошла?

— Не хватило пяти голосов. Всего пяти.

Он бросает в чашку пустую скорлупку нектода. Корабль вздрагивает, покидая атмосферу, и вскоре космос и время словно утекают — корабль совершает прыжок в гиперпространство.

— Сами знаете, порой такое случается, — пожимает плечами Вартол. — Голосование не проходит иногда из-за одного, иногда из-за тысячи голосов.

Сенат, конечно, пока не настолько велик, чтобы иметь тысячу голосов, но все впереди. Когда я стану Канцлером, к нам вернутся и другие планеты.

— Как вы сами сказали, здесь нет зрителей, так что незачем агитировать меня за свою кандидатуру. Мне хотелось бы поговорить о тех пяти сенаторах: Ашмин Эк, Ритало, Дор Ваидо, Грэлка Сорка и Ним Тар. Все они в прошлом голосовали вместе с вами. Все пятеро работали с вами в разнообразных советах и собраниях. И тем не менее, хотя вы голосовали за военное вмешательство, они голосовали против.

— Они не автоматы, — хмурится Вартол.

— Да. Но они прислушиваются к вашим намекам.

— Похоже, не в этот раз.

— И все же у вас есть возможность их переубедить. Повторное голосование завтра. — К счастью, действующие правила разрешают ей еще раз поднять вопрос и провести по нему новое голосование. И все это благодаря тому, что разница в голосах слишком мала, — если она составляет менее десяти голосов, механизм повторного голосования запускается автоматически. После этого ее уже ничто не спасет, и третьего голосования не будет, так что ее единственный шанс — свести эти пять голосов на нет. — Собственно, зачем вам вставать на пути прогресса, которого вы так жаждете? У вас есть влияние на тех сенаторов. Воспользуйтесь же им.

— Как вы и сами заметили, я голосовал за вашу резолюцию, Канцлер. Я не меньше вас хочу, чтобы все закончилось. Империя должна пасть.

— И потому я прошу вашей помощи, чтобы вы убедили тех сенаторов, — говорит Мон.

— Помочь вам? Похоже, после Дня освобождения у вас и впрямь помутился рассудок.

Она наклоняется к собеседнику:

— Мне казалось, вы говорили, что не меньше меня хотите, чтобы все закончилось, но, судя по всему, это не так. Воистину, вы политик, готовый с радостью поступиться собственными принципами ради победы.

— Вам виднее.

— Позвольте, я обрисую ситуацию, — холодно начинает она. — Вам известно, что если резолюция не пройдет, то это станет для меня черной меткой, отражающей мою неспособность к руководству. И потому вы убеждаете пятерых сенаторов проголосовать против резолюции, но в то же время защищаете себя, проголосовав за нее, — таким образом, мне нелегко в чем-то вас обвинить, не пытаясь искать во всем некий заговор.

— Мне кажется, вы именно его и ищете.

— Вы положили свои принципы на алтарь и принесли их в жертву.

Голос Вартола становится более раздраженным. Челюсть его раздваивается, язык дрожит.

— Не стоит говорить со мной о жертвах, Канцлер. Ориш знает, что такое жертвы. Ориш знает, что такое отравить себя, ради того чтобы Империя не пожрала нас и нашу планету. Что вам об этом известно? Империя ведь так и не добралась до Чандрилы?

— Да, но я добралась до Империи. Я сражалась с ними. Я теряла товарищей.

— Но вы не теряли свою планету. Вы могли вести свое сражение. У моего народа такой роскоши не было. Сражение само пришло к нам. Нас поработили. Я смотрел, как нас заковывали в кандалы, как нас били, как начали хищнически лишать планету ее ресурсов. Наша планета, наш народ — все оказались под пятой Империи, пока мы не нашли способ обрести свободу.

— Я никогда не отрицала упорства вашего народа.

— Отрицали? Нет, вы попросту его не оценили. Вам не понять, что это значит. Я и другие оришены — мастера самопожертвования. Мы знаем цену жертвам. Мы знаем, для чего они нужны.

— Так вот, значит, о чем речь? О жертвах? — спрашивает Мон. — Вы готовы обесценить наши военные усилия ради своего собственного завоевания Новой Республики? Пожертвовать собой, может быть, и благородно, сенатор. Но пожертвовать безопасностью всей Галактики? Это неприкрытая агрессия против нас, и я этого не потерплю!

Толвар встает, нависая над Мон. Она пытается ничем не выдать, что ощущает исходящую от него угрозу, — он мог бы с легкостью ее раздавить, а затем выкинуть в космос, и на том все бы закончилось.

— Не смейте мне этого говорить. У вас нет на это права. Возможно, правда в том, что меня больше всего заботит судьба возглавляемой вами Республики, — злобно шипит сенатор. — Вы слабы. Ваше правление чересчур бесхребетно и снисходительно. Что и продемонстрировал День освобождения.

— Так, значит, вы и правда это сделали. Вы саботировали голосование. Вартол не садится, а скорее падает на стул.

— Не ждите от меня никаких признаний, — не глядя на Мон, почти пренебрежительно бросает оришен. — Я не намерен отдавать жизнь из-за ваших заговорщических фантазий.

— Что ж, поговорим о другом заговоре. — Она раскрывает ладонь, покатывая на ней маленькое устройство. Наверху его — крошечный микрофон, а снизу тянется путаница обрезанных проводов.

— Что это? — спрашивает сенатор, едва на него взглянув.

— Вы сами знаете что. Подслушивающее устройство. Жучок.

— Это вы так считаете.

— Вы его подсадили.

- Слишком серьезное обвинение. Полагаю, оно подкреплено доказательствами? — Вартол машет рукой, которая затем сжимается в кулак. — Да нет, конечно же. Всего лишь очередное голословное заявление от осажденной со всех сторон Мон Мотмы.

— Вы все знали. Вы знали, что Империя на Джакку. Вы знали, что двое наших собирались полететь туда на «Соколе Тысячелетия», и помешали им. Гвардейцы, конечно, не признались бы, что это были вы, и они пытались заявлять, что «Соколу» помешала улететь я. Но они слушаются вас. У вас есть власть. Вы повсюду раскинули свои маленькие щупальца.

— Вы ничего не можете доказать.

— Верно. Не могу. Так что придется действовать старомодным способом — измутузить вас в кровавую кашу. — Ее глаза озорно вспыхивают. — На выборах, разумеется.

— Хо-хо, удачи, Канцлер. Ваше драгоценное повторное голосование состоится утром, меньше чем через двенадцать часов. Скоро мы сядем; надеюсь, вы наскребете нужные вам голоса. Но времени все меньше.

— Если бы только нашелся способ отложить голосование… — улыбается она.

— Ха! Для этого вам должно хорошенько повезти.

Корабль вздрагивает, выходя из гиперпространства. За иллюминатором голубые линии превращаются в точки, и они снова оказываются в глубоком космосе, но отсюда виден освещенный край планеты, на которой находится новый Сенат, — Накадия.

— Прекрасная планета — Накадия, — говорит Мон.

Толвар Вартол что-то ворчит в ответ.

— Любопытный факт насчет Накадии, — продолжает она. — Мы освободили их от Империи, и теперь они обеспечивают наши войска солидной долей продовольствия. В составе почвы есть что-то такое, благодаря чему на ней растут разнообразные жизненно важные злаки. Это девственная природа, способная снабжать нас едой в больших количествах. Голосование за то, чтобы объявить ее охраняемой планетой класса А, не вызвало никаких проблем. Вы голосовали за, как и мы все. Тогда мы были едины.

— Уроки истории действенны, лишь если они интересны, — отвечает Толвар. — А данный урок вовсе не таков, Канцлер.

— Простите, что утомила вас. Мне он показался интересным.

Дверь в салон открывается. На пороге стоит узкоплечий оришен — не охранник, а пилот в золотисто-красной форме и шлеме с поднятым забралом.

— Сенатор, у нас проблема.

Вартол смотрит на пилота, затем на Канцлера, затем снова на пилота. Вид у него подозрительный — хорошо, так и должно быть.

— В чем дело?

— Накадия не разрешает нам посадку.

— Это еще почему?

- Они говорят, что, согласно результатам предварительного сканирования, у нас на борту находится потенциально опасный сельскохозяйственный продукт.

Вартол поворачивается к Мон Мотме. Он уже догадывается, что это ее рук дело, и, естественно, он прав.

— Канцлер… что вы сделали?

Вопрос звучит скорее как утверждение.

Изображая притворное замешательство, она достает из складок одежды маленький, размером с ладонь, плод.

— Ой-ой-ой! Только посмотрите! Маленький плод пта. Уже наполовину раздавленный. — Она разжимает большой и указательный пальцы, почти склеившиеся от коричневого липкого сока, капающего сквозь треснувшую кожицу темно-оранжевого фрукта. В сочащейся жиже видны семена. Важнее, однако, не жижа или семена, но запах плода, который уловили датчики корабля. А накадийские сканеры считывают показания датчиков всех прибывающих кораблей, и, соответственно… — Пта ведь запрещен на Накадии? Им придется полностью прочесать корабль и просканировать его на наличие других загрязнений. Ох… боюсь, задержка нас ждет немалая. А вы, сенатор? Не боитесь?

Глава двадцатая

Магическое число — пять.

Пять шпионов за пятью сенаторами.

В глубине души они надеются, что пятеро сенаторов, голосовавших против военного урегулирования имперского вопроса, подкуплены. Тому даже имеются определенные доказательства: Кондер не вполне законным образом проник в недра электронных счетов этих сенаторов, и у двух из них — Ашмина Эка с Антан-Прайма и Дора Ваидо с Родии — обнаружились необычные депозиты непонятного происхождения. Само по себе это мало что значит — в нынешние времена заката Империи и восхождения Новой Республики определенные инвестиции приносят неплохой доход. Рушатся старые предприятия, возникают новые корпорации, и при текущей изменчивости рынков находятся те, кто внезапно обретает удивительные богатства.

Все это, однако, наверняка связано с подслушивающим устройством, обнаруженным внутри протокольного дроида Леи…

Они обсуждают ситуацию на борту «Сокола», зависшего на орбите над Накадией.

— Нет дыма без огня, — замечает Соло и тут же спокойно добавляет: — Обычно это электрическое пламя возле гиперпривода, о чем меня всегда предупреждает Чуи…

Хан замолкает, похоже о чем-то задумавшись.

— Соло прав, — подает голос Кондер. — Что-то в этом есть.

— Последуем за дымом, — говорит Синджир, — и найдем огонь.

Лишь в этом случае они сумеют отыскать нечто, что помогло бы им получить голоса за отправку сил Новой Республики к Джакку.

Но их время на исходе.

Накадия.

Это сельскохозяйственная планета — обширные поля, сады, пастбища. Небо имеет фиолетовый оттенок даже в разгаре дня, а ночью тьму рассеивает свет двух лун. Воздух обычно теплый, словно вода в ванне, и ничто не нарушает его неподвижности, кроме легкого ветерка. Планета выглядит пасторальной, можно даже сказать — отсталой. Больших городов нет, в основном мелкие селения. Технологии есть, но все они предназначены для сельскохозяйственных нужд — аэрации почвы, введения микроудобрений, сбора урожая.

Столица называется Куарроу, и именно там будет располагаться правительство в течение очередного годового цикла, а может, и дольше, если сенаторы проголосуют за то, чтобы остаться. Население Куарроу составляет всего несколько тысяч жителей. Нет ни одного здания выше трех этажей. Покрытые фиброкритом улицы рассчитаны лишь на живых существ — никаких спидеров, машин или дроидов.

Откровенно говоря, планета питает своего рода предубеждение к дроидам. Их, конечно, используют при необходимости, но обычно накадийцы сами обрабатывают землю и заботятся о посевах. У Накадии долгая память, и она помнит полчища дроидов, оккупировавших ее во время Войн клонов. Она мирится с существованием подобных машин, но накадийцы не считают их равными или хотя бы разумными.

В Куарроу практически отсутствует ночная жизнь. По большому счету дневной жизни тоже особо нет, хотя рестораны и таверны все же имеются. Есть один пома-клуб, куда можно прийти и уединиться в капсуле, где пульсирующая ритмичная музыка массирует каждую молекулу твоего тела. Эти капсулы заполнены пузырящейся помой — жидкостью, полученной из семян несъедобных пома-ягод. Она расслабляет мышцы, освобождает разум. Некоторые слегка галлюцинируют. На следующий день они возвращаются в поля, полные новых сил и свободные от того, что они именуют тяжестью на душе.

Преступности почти нет.

Каких-то драматических событий — тоже.

По сути, нет практически ничего.

Жизнь на Накадии нелегка, но к ней легко привыкнуть.

Здесь правит простота.

И потому перед пятью шпионами возникает проблема: каким образом поймать кого-то из пятерки сенаторов с поличным, когда все настолько просто, настолько не поражено коррупцией, настолько открыто?

На Накадии ночь. Завтра утром начнется первое заседание Сената на этой планете, но сейчас на улицах Куарроу царит оживление, которого столица не видела, скорее всего, никогда. В тихий городок не просто вторглись триста двадцать семь сенаторов, но сенаторы эти прибыли в сопровождении своей свиты: дроидов, советников, атташе, родственников, детей, супругов и любовников. Порты забиты кораблями. Ханна на Мандриле была готова к подобному нашествию, а вот Куарроу на Накадии — нет. Повсюду царят завал и суматоха. Сенаторы один за другим выгружаются со своих кораблей, загрязняя прекрасную планету парами самодовольства и снисходительности, свойственными политике и правительству.

По крайней мере, так это воспринимает Синджир.

В данный момент ему поручено следить за Ашмином Эком с Антан-Прайма. Их команда попала сюда только благодаря Джому. Здесь разрешено присутствовать исключительно сенаторам, их личному персоналу, охране и тем, кто подавал прошение о включении в особый список, — журналистам, знаменитостям, отдельным представителям бизнеса, желающим лично пожать сенаторам конечности и попытаться договориться о дружественной для своих корпораций политике…

Суть в том, что список этот составлялся за несколько месяцев. Число мест в нем было ограниченно, и все они практически сразу же оказались заняты. Да, Мон Мотма или Лея, вероятно, могли бы посодействовать, чтобы нужные имена попали в перечень, но тогда взаимосвязь между их действиями здесь, на Накадии, и поступком Мон на корабле Вартола стала бы слишком очевидной. Дабы не подвергать риску весь план, Канцлер, естественно, не хотела, чтобы подобное произошло.

И тут в игру вступил Джом.

Джом, работавший в службе безопасности, готов был… гм… подправить список. Выкинув из него горстку сомнительных журналистов, он добавил в него другие имена. С Соло и Синджиром все было просто — оба вполне могли слыть «знаменитостями» среди большинства самовлюбленных политиков: Соло — как настоящий герой Восстания, а Синджир — как некая диковинка в стиле: «Только взгляни на этого смешного имперца. Неужели он знал Дарта Вейдера?» Кондеру прежде доводилось работать на сенаторов, так что и он стал ценным дополнением в списке. С Теммином оказалось сложнее, но его записали как «ветерана войны» по прозвищу Снап, и ни у кого не возникло ни малейших подозрений.

Теперь они ждут. И наблюдают.

Предсказуемо не требующая большого ума работа.

Напротив здания Сената в Куарроу находится ресторан «У Иззика». Тускло освещенные столики занимают три расположенных уступами, нависающих друг над другом открытых дворика. Вокруг толпятся сенаторы, толкаясь локтями, плечами и щупальцами; слышно, как они обмениваются многословными поздравлениями по поводу спорных достижений друг друга. Они смеются и аплодируют; сенатор с Торфлуса, размахивая щупальцами, издает булькающие звуки, которые с одинаковой вероятностью могут быть песней или криком о помощи. Снова смех и аплодисменты.

Эк же пребывает в постоянном движении. Некоторые сидят на одном месте, обосновавшись у столика и держась небольшими группами, но сенатор от Антан-Прайма, подобно насекомому-опылителю, порхает от одного политического цветка к другому, повсюду оставляя свой след. Он подобен запрограммированному дроиду — говорит одно и то же, издает одни и те же звуки, произносит идентичные поздравления, одинаково хохочет в те же самые моменты.

И в том нет ничего предосудительного. Все ведут себя прямо и открыто.

Это и беспокоит Синджира, поскольку сейчас они ищут нечто, чего тут может и не оказаться. Самый простой ответ почти всегда оказывается и самым верным, и в данном случае самый простой ответ состоит в том, что пятеро сенаторов, голосовавших против резолюции Мон Мотмы, поступили так потому, что они политики. У них есть свои планы, и планы эти вовсе не обязательно должны способствовать безопасности Галактики. Хорошо, конечно, верить, что все действуют исключительно в интересах добра, но в стремлении к власти, желании управлять судьбой Галактики проявляется крайний эгоизм, какую бескорыстность ты ни изображай. А это значит, что, скорее всего, никакого заговора нет — лишь, как это обычно бывает, действия в собственных интересах.

Медленно кружа вокруг сенатора Эка и тайком пробираясь сквозь толпу — бррр — политиков, Синджир замечает в дальнем конце верхнего дворика знакомое лицо. Кондер.

Тот кокетливо, по-мальчишески улыбается. Чудовище.

Синджир не обращает на него внимания — или, по крайней мере, пытается.

Прислонившись к барной стойке, он тихо произносит в комлинк на запястье:

— Никаких новостей.

— У меня есть новости, — отвечает в наушнике Синджира Соло. Он сейчас в самом северном космопорту на окраине Куарроу, где в своем корабле сидит родианский сенатор Дор Ваидо. Соло — достаточно известная личность в Новой Республике, и его присутствие в «Иззике» могло бы создать лишние проблемы. Все начали бы подлизываться к «герою Восстания», расспрашивая его про Люка, про Лею, про ту проклятую Дугу Кесселя, о которой он обожает болтать. — План Мон сработал. Я только что слышал от одного из грузчиков, что корабль Вартола на карантине и они ждут прибытия команды инспекторов. Это займет какое-то время, но сомневаюсь, что процедура окажется долгой. В лучшем случае нам светит часов двенадцать, но я никогда не рассчитываю на лучшее.

— Вряд ли мы что-то найдем, — говорит Синджир.

В разговор вклинивается Джом:

— Нам криффово надо найти хоть что-то! — Он наблюдает за Ритало с Фронга в одном из пома-клубов. — До сих пор не пойму, почему бы нам просто не дать этим предателям по башке и не расспросить их, что они задумали. Синджир, ты же можешь. Пригрозишь, что им придется слушать твои занудные речи, если не проголосуют по-нашему. Вот уж будет пытка так пытка.

Из комлинка раздается смех. Кондер.

Кондер сидит здесь же, в «Иззике», наблюдая за Нимом Таром, квермианцем с покачивающейся головой. Длинношеий сенатор устроился в дальнем углу, нервно потягивая какой-то фруктовый напиток с таким видом, будто ему вовсе не хочется тут находиться.

— Терпение, — говорит Кондер. — Ночь пока юна.

— Я тоже пока юн, — слышится голос Теммина. Он расположился на балконе напротив здания Сената, следя за Грэлкой Соркой, сенатором с Лекажа. Та уже занята работой — руководит каким-то комитетом, — Синджир не помнит каким. Кажется, комитетом по повышению собственного жалованья или по созданию других комитетов. — Я пока юн, — стонет Теммин, — но чувствую себя так, словно старею на глазах. Дерьмовая работа. Ненавижу.

Синджиру хочется упрекнуть парня — мол, это необходимо, Теммин, — но, похоже, и сам в это не верит. Ему хочется того же, что и остальным: прыгнуть в «Сокол», полететь на Джакку, голыми руками разделаться с Империей и спасти Hoppy и Джес, совершив эпический подвиг. Вот только ничего из этого не выйдет — они попросту погибнут или спровоцируют галактический инцидент, который в конечном счете выльется в избрание Вартола. Так что приходится ждать и наблюдать за сенаторами в надежде, что хотя бы один из них открыто продемонстрирует собственную продажность. И это, в свою очередь, может стать достаточным рычагом, чтобы выиграть голосование.

Тянутся часы.

Ничего не происходит. По крайней мере, ничего интересного. В «Иззике» торфлусийский клубок щупалец продолжает «петь». Двое советников-верпинов о чем-то громко заспорили за столиком, чирикая и потирая похожие на пилы руки с таким мерзким звуком, что Синджиру захотелось проткнуть зубочисткой свои барабанные перепонки. А теперь те же двое верпинов склонились уже над другим столиком, похотливо соприкасаясь ротовыми частями. В остальном это все та же радостная и подобострастная толпа политиканов.

Ашмин Эк не знает усталости. Другие сенаторы уходят, и их сменяют новые, но сенатор с Антан-Прайма никуда не девается. На лице его все та же пластиковая улыбка, в руке все тот же наполовину полный бокал, и он все так же крутится вокруг.

Товарищам Синджира, похоже, тоже не везет. Дор Ваидо все так же не покидает корабль. Ритало остается внутри своей капсулы в пома-клубе. Теммин докладывает, что Грэлка Сорка вышла из здания Сената и бродит где-то неподалеку. Ним Тар слегка расслабился и покинул безопасное место в углу, перейдя за соседний столик, чтобы побеседовать с молодым посланником Рилота Йендором.

Синджир следит за маячащим в той стороне Кондером, и каждый раз, когда напарник попадается ему на глаза, сердце начинает биться быстрее, рот увлажняется, перехватывает дыхание. Бывший имперец убеждает себя, что все это от усталости, или от волнения, или оттого, что он недостаточно пьян. Честно говоря, он совершенно трезв — весьма непростительная ошибка.

Ночь постепенно уступает место предрассветным сумеркам.

Внезапно раздается голос Соло:

— Вижу кое-что.

Следует град вопросов: что? кого? где?

— Пару никто. И еще какого-то клатуинца. Идут к кораблю Ваидо. Не вооружены, но, судя по их виду, явно не с Накадии и точно не сенаторы. Всякое отродье я с ходу чую.

— Будь осторожен, — предостерегает по связи Джом.

— Расслабься, справлюсь, — отвечает Хан.

Синджир чувствует, как учащается пульс. Вероятно, это ничего не значит, но кожу начинает покалывать от возбуждения и страха. Примостившись возле стойки, он оглядывается вокруг. Эк стоит рядом со столиком арконцев, к которому подходит женщина в красно-бело-золотых алдераанских одеждах. Неужели они наконец выбрали сенатора, несмотря на уничтожение планеты? Синджир ощущает укол вины — он не имел никакого отношения к разрушению планеты, но тем не менее, когда услышал, что Империя уничтожила Алдераан, его неделями мучили кошмары. Погибли миллионы…

Чья-то рука хватает его за локоть.

Напрягшись, точно готовый к прыжку зверь, он разворачивается кругом…

И видит лишь девушку, следом за которой спешит юноша. У нее золотистые волосы и бронзовая кожа. Он чуть ниже ростом, худой как антенна, но с круглой, словно луна, головой.

— Вы — это он, — говорит девушка.

— А вы — она, — раздраженно отвечает Синджир. — Рад, что мы выяснили данный вопрос. А теперь прошу меня простить…

— Вы имперец, — лучезарно улыбаясь, заявляет юноша.

— Бывший имперец, — поправляет девушка. На мгновение она хмурится, но ее улыбка тут же возвращается на прежнее место, и она говорит Синджиру, понизив голос: — Прошу простить Дэнна, он слегка туповат. Меня зовут Мерра.

— Да, прекрасно. Рад познакомиться.

В его ухе раздается голос Теммина:

— Секунду. Сенатор Сорка куда-то ускользает — шмыгнула за угол. Иду за ней.

— Осторожнее, — ворчит Джом. — Хан, что у тебя?

Ответа нет.

Синджир пытается протолкнуться мимо стоящей на его пути с широко раскрытыми глазами парочки, но девушка преграждает ему дорогу.

— Мы с Акивы, — радостно заявляет Мерра. — Наша мать, Пайма Дролли, — только что назначенный сенатор.

— Очень приятно, — отвечает Синджир.

Он поднимает взгляд, ожидая увидеть Ашмина Эка в компании арконцев, но у стола осталась лишь женщина с Алдераана. Эк исчез. «Будьте вы все прокляты!» Он оглядывает толпу в поисках пышной серебристой шевелюры — погоди, это не он? Нет!

— Акива, — нервно смеется Дэнн. — Ну, знаете, та самая планета, которую вы… помогали освободить?

— Угу, чудесная планета. Жарче, чем в брюхе у банты, но все равно чудесная.

Эка нигде нет. Синджир выше большинства присутствующих, так что он привстает на цыпочки и смотрит в сторону Нима Тара…

Квермианец тоже исчез.

А вместе с ним и Кондер.

— Мне нужно идти, — внезапно говорит Синджир.

— Если у вас есть минутка, — снова вмешивается девушка, — мама с удовольствием бы с вами познакомилась и лично поблагодарила…

— Нет у меня минутки.

— Сенатор из вас так себе, — с неожиданной горечью заявляет Дэнн.

— Да потому что я вообще не сенатор, тупоголовый олух, — скалит зубы Синджир и, протолкнувшись между ними, направляется вглубь толпы. Не слишком хорошо соображая, он даже не заботится о конспирации и говорит прямо в комлинк: — Алло? Кондер? Где он?

— Откуда я знаю? — отвечает Барелл. — Хан, Тем, что у вас?

Ответа нет ни от того ни от другого.

— Джом, у тебя как?

— Никак, — говорит спецназовец. — Все спокойно. Ритало все еще в своем контейнере.

— Никого подозрительного? Никакой необычной активности?

— Нет. Где все остальные?

— Не знаю. — Синджир морщится. — Эка я тоже потерял.

— Чтоб тебя криффовы звезды спалили, Синджир!

«Не беспокойся, я разочарован в себе не меньше», — мысленно отвечает бывший имперец и движется дальше сквозь толпу сенаторов, пытаясь найти Ашмина Эка, Нима Тара или Кондера — только бы с ним ничего не случилось! — но никого не видит. Спрыгнув с самого дальнего дворика на фиброкритовое покрытие улицы, он обегает ресторан кругом, шлепая по свежим лужам мимо мусорных прессов позади забегаловки. Затем он выскакивает в узкий переулок с другой стороны здания…

Вот они.

Ашмин Эк и Ним Тар. Сенатор с Антан-Прайма ниже квермианца, но отчего-то кажется, что он возвышается над коллегой. Эк явно чем-то разозлен. Он держит длинношеего инородца за ворот рубашки, обвиняюще тыча ему в лицо ухоженным указательным пальцем второй руки. Синджир направляется прямо к ним.

— Эй! Эй, прекратите немедленно! — говорит он, прежде чем в его голове успевает сформироваться полноценный план. «Я же не из службы безопасности, что я творю?» Оба поворачиваются к нему, словно дети, застигнутые над коробкой с конфетами.

Эк смотрит на новоприбывшего, потом куда-то ему за спину, как будто… Синджир слышит шорох ботинок.

«У меня за спиной кто-то есть».

Что-то тяжелое обрушивается ему на затылок. Перед глазами вспыхивают искры, а затем, еще до того, как Синджир успевает коснуться земли, наступает тьма.

Интерлюдия Корусант

Корусант погружен в хаос, и Мас Амедда в ловушке.

Он пленник собственной Империи. Те немногие, кто остался в неприступном Императорском дворце, держат его под домашним арестом. Его не выпускают уже много месяцев. Те, кто остался, предан вовсе не ему. Они принадлежат другому — Галлиусу Раксу, настоящему вершителю судьбы Империи.

Когда все это началось, Ракс прислал Масу написанное от руки письмо, которое уже само по себе было достаточной редкостью. Даже Палпатин нечасто баловался подобным. Текст был довольно незамысловат:

Достославный глава Империи,

я захватил Джакку. Я привел с собой Империю. Вы продолжаете оставаться ее номинальным главой, но вы не вправе покидать своего жилища, пока все не закончится. Не пытайтесь бежать. Двери заперты (даже те, что ведут на балкон, на случай если у вас вдруг возникнет идея оттуда спрыгнуть), и любая попытка бегства повлечет за собой физическое возмездие, способное вас покалечить. Уверяю, речь идет исключительно о вашей безопасности, чтобы однажды вы могли нас возглавить.

С величайшим уважением и почтением, советник Галлиус Ракс.

Что за раздутый пузырь!

Ракс не шутил, заявляя, что покалечит Амедду при любой его попытке бежать. Проведя в своей уютной тюрьме всего несколько дней, Мас попробовал напасть на двоих охранников за дверью. Он разбил тарелку о голову одного и неуклюже попытался стукнуть кулаком другого, но они ловко с ним разделались. Не успел он понять, что происходит, как ему в колено ударил сапог, и чагрианин рухнул на пол. Стражник схватил его за ногу и вывернул, потянув тому связки, так что Амедда несколько дней не мог ходить. Даже сейчас он слегка хромает от боли, пронизывающей ногу от пятки до бедра. Сплошное горе и страдания.

Ему приносят вполне сносную еду, — конечно, это не яства, достойные Императора, но и не бесформенная каша. Большую часть времени он проводит в одиночестве, не считая тех моментов, когда ему доставляют пищу. Сперва он удивлялся, почему его просто не убьют. Зачем он нужен Раксу? А потом ему показали. Приставив к его затылку бластер, группа агентов ИСБ заставила Маса записать головидео, в котором он благодарил войска за их службу, благодарил Ракса за его военное руководство и заверял Империю, что победа скоро будет за ними. С тех пор ему приходится терпеть подобные унижения примерно раз в месяц. Лучше бы он умер.

Порой, однако, желание смерти сменяется кое-чем иным: фантазиями, в которых он сжимает пальцы на горле Галлиуса Ракса, ломая его трахею.

Одно время он надеялся, что его спасением станет Слоун. У них был общий враг. Но Ракс нашел способ с ней покончить, заманив на Чандрилу, где, по слухам, она свалилась с подвесного моста и разбилась насмерть.

И теперь у Маса Амедды нет ничего и никого. Он оглядывает свое жилище. Повсюду грязь. Он уже много дней не мылся. Комната практически превратилась в помойку. Грязна даже его одежда. Следовало бы отправить ее по вакуумной трубе в стирку, но та несколько дней назад перестала работать.

Приготовив себе чаю, он садится и тупо смотрит в стену.

Внутри его комнаты все выглядит спокойным и безмятежным.

В городе снаружи царит безумие, за которым он наблюдает в окно, когда у него возникает такое желание. Время от времени вдали раздаются взрывы. Стоит ему открыть ставни, как он видит обломки — обычно это спидер или корабль ИСБ, иногда врезающийся в землю, иногда в одну из крыш. Когда ему приносят еду, он задает вопросы: «Что происходит? Кто там? Нам ничего не грозит?» Единственное, что ему отвечают: в неприступности Императорского дворца можно не сомневаться. Затем охранник говорит что-то вроде: «В городе полный порядок, он остается под контролем ИСБ». Ложь настолько очевидна, что подобна уродливому носу, который видят все, даже сам обладатель.

Самое правдоподобное предположение Маса: они проиграли. Корусант пал.

Учитывая, что кораблей Новой Республики он не видел, остается вопрос: кто именно захватил планету? Держится ли в космосе имперская блокада? Или криминальное подполье наконец раскололось, точно паровой котел под слишком большим давлением? А может, на свободу вырвались обитатели сумасшедшего дома? Он всегда предупреждал Палпатина, что поддержка столь близких связей с преступным миром крайне опасна. Мас Амедда чтит закон и порядок, ему ближе расчет и правила, и любые попытки завоевать доверие подобного отребья всегда бросали его в дрожь.

Впрочем, он никогда особо не возражал. У Императора были свои планы. Он не потерпел бы такой непочтительности, как сомнение в глазах. Палпатин принимал советы, лишь когда сам о них просил — не раньше.

Империя потерпела поражение, превратившись в груду мусора. И Мас Амедда сидит на самой ее вершине.

Ему хочется плакать, но слез не осталось.

На какое-то время он засыпает.

Внезапно раздается странный звук. Наверное, снова несут еду.

Нет. Звук доносится из…

Из вакуумной трубы, ведущей в прачечную?

Звук слабый, похожий на стук и звон тонкого металла: динь-дон, бум! Затем слышится негромкий шорох.

Кто-то, похоже, наконец-то взялся починить проклятую трубу. Что ж, по крайней мере, будет возможность вновь обзавестись чистой одеждой — если, конечно, он захочет. А может, и нет.

Загадка разрешилась, и Амедда вновь погружается в сон.

Его будит новый шум. На этот раз, открыв глаза, он с ужасом обнаруживает, что не один.

На самом деле он окружен со всех сторон.

Вокруг его кресла выстроились полукругом грязные ребятишки, присутствие которых подтверждает то, чего он давно опасался: Мас окончательно лишился рассудка и вся его нынешняя жизнь — лишь крайне яркая галлюцинация. И на острие этой галлюцинации стоит рыжеволосый мальчик с копотью на щеках. Губа его рассечена шрамом, словно от рыболовного крючка, отчего кажется, что он презрительно улыбается.

Естественно, в руке у мальчишки бластер — как и у остальных.

— Ну давай же, стреляй, — устало говорит Амедда.

Ребенок, похоже, застигнут врасплох. Он переглядывается с другими пятью товарищами. Девочка с уложенными на голове темными косами корчит кислую гримасу.

— Ты что, в самом деле хочешь умереть? — спрашивает она. — Иггс, слыхал, что он говорит?

Улыбающийся мальчик — видимо, Иггс — поднимает бластер.

— Что ж, Нанц, пожалуй, исполним просьбу этого слизняка и отправим его в следующую жизнь.

Он целится, и внезапно Мас Амедда начинает плакать. Это не слезы страха, ненависти или ярости. Это всего лишь жалобные рыдания того, кого поставили над обрывом, но так и не позволили ни отойти от него, ни прыгнуть в бездну. Наконец-то его ждет избавление — даже если это всего лишь призрачное видение спящего или больного разума.

Ствол бластера смотрит на него своим черным глазом.

Другой мальчик, жукоглазый онгри, кривит расположенный посреди бугристого лба рот.

— Вряд ли от этого будет толк, Иггси.

— Ха, пожалуй, ты криффово прав, Урк, — отвечает рыжеволосый и опускает бластер. Амедда качает головой:

— Нет! Толк будет. Стреляй. Прошу тебя. — Он хватается за оружие, но мальчик, будто дразнясь, отдергивает его прочь.

— Чего-то я не понимаю, — заявляет Нанц. — Давай казним чудовище, пока никто нас не слышит! Нужно отсюда убираться.

— Ты только посмотри на него, — отвечает Иггс. — Он вовсе не тот, о ком мы думали. Эта голубая бочка жира не способна повести за собой даже стаю мух к куче дерьма, не говоря уже о целой Империи. Пристрели мы его, и лишь окажем услугу ему и остальным ведроголовым.

Дети переглядываются. Пожимая плечами и кивая, все, похоже, приходят к тому же выводу.

Амедда вжимается глубже в уютное кресло:

— И что вы тогда сделаете?

— Пожалуй, мы пока не придумали, — отвечает Нанц.

— Кто… кто вы такие?

Иггс гордо выпячивает подбородок:

— Бригада Спиногрызов. Или ее часть.

Один за другим они представляются.

— Иггс, — говорит рыжий мальчик.

— Нанц. — Девочка с косами.

— Урк Г'Лар. — Жукоглазый онгри.

Двое битов — возможно, близнецы, а может, просто одинаково выглядящие инородцы, которых Мас Амедда с трудом различает, называют друг друга:

— Он — Хуль.

— Она — Джатчинс.

— Венчинс, — говорит последний мальчик, еще один человек.

— Как вы сюда попали? — спрашивает Амедда.

— Через трубу прачечной, — отвечает онгри Урк. — Мы ее сломали и забрались по ней наверх. Для детей вроде нас места вполне хватает.

«До чего же по-дурацки просто», — думает Амедда. По какой-то безумной иронии судьбы имперские инженеры и архитекторы отличались умением строить крайне узкие — и крайне уязвимые — пространства. Интересно, не приложили ли к этому руку коллаборационисты из числа повстанцев…

— Помогите мне бежать, — говорит Амедда.

— Да ты и впрямь свихнулся, — отвечает Венчинс.

— Ты не влезешь в трубу, — отмахивается Иггс.

— Я могу получить доступ к служебному турболифту. Нужно лишь преодолеть коридор. Если доберемся до лифта, я смогу вас отсюда вывести. В коридоре трое охранников. Мне с ними не справиться, у меня нет оружия. Но у вас… у вас есть бластеры. Помогите мне бежать, и я помогу вам.

Дети снова молча переглядываются, удивленно вскинув брови.

Урк наклоняется, глядя на Маса большими желтыми глазами:

— И какая нам с этого польза?

— Вы повстанцы?

— В каком-то смысле. Мы бунтуем, — соглашается Иггс.

— Выведите меня отсюда, и я смогу сдаться. Я передам Республике коды, которые открывают двери в Императорский дворец. Я все им расскажу. Я сдам всю Империю. — Конечно, в прошлый раз Мон Мотма не приняла его капитуляцию, но дети этого не знают. Более того, возможно, на этот раз он сумеет предложить больше. Может, у него все получится. — Пожалуйста.

Наконец Иггс кивает:

— Договорились.

— Он может нас предать, — замечает Урк.

— Да брось! Для него все кончено. Думаю, он пытается бежать, потому что его попросту держат взаперти. Оглянись вокруг — он всего лишь пленник в собственных покоях.

— Но мы можем погибнуть, — шепчет ему в ухо Нанц.

— Не исключено, — говорит мальчик. Весьма стоическое заявление, учитывая его возраст. Но Амедда подозревает, что мальчишка повидал на своем веку больше, чем многие имперские бюрократы. — Погибнем — значит погибнем. По крайней мере, мы умрем свободными, а не со связанными за спиной руками. Так что — за дело. — Он поворачивается к Масу и понижает голос: — Мы выведем тебя отсюда. Но если попытаешься хитрить, я засуну тебя в эту трубу так глубоко, что ты пожалеешь, что не остался спать посреди собственных отбросов.

— Договорились, — отвечает Амедда.

— Договорились. А теперь — доставим тебя Республике.

Глава двадцать первая

Оборонительная система обсерватории быстро разделалась с караваном хаттши, но Галлиус Ракс видит, что, к сожалению, дело не доведено до конца. Наступила ночь, и его жертвы укрылись в долине под защитой похожих на колонны плато. Он переключается с экрана на экран, наблюдая за ними. За восточной колонной — Слоун и еще какой-то незнакомый ему мужчина. Ниима и часть ее рабов прячутся в тени западного нагорья. Хорошая новость состоит в том, что все они в ловушке, пришпиленные к месту турболазерами. Они могут попытаться бежать, но тогда их ждет тот же конец, что и остальной караван, — дымящиеся обломки и изувеченные трупы.

Ракс остается в чреве имперской базы. В углу стоит дроид-страж, проецируя изображения из середины ладони.

Входят Ташу и Брендол Хаке.

— Я привел его, — театрально кланяясь, сообщает Ташу.

— Уже поздно, — заявляет Хаке, шлепая пересохшими губами. — В чем дело? Почему меня позвали в такой час?

Хаксу требуется несколько мгновений, чтобы окинуть взглядом странную сцену: пустое помещение с черными стенами из бластокрита, страж в красном плаще с лицом Палпатина и повисшие в воздухе картины пустыни Джакку.

— Мне нужна твоя помощь, — говорит Ракс Брендолу Хаксу.

— К… какая помощь?

— Мне нужно знать, готовы ли твои новобранцы?

— Мне нужно время… — Хаке вздрагивает. — Вернее, им нужно время.

— Больше времени у них нет. Докажи, что ты полезен, Брендол.

Хаке вглядывается в экраны и мерцающее лицо стража, пытаясь понять, что все это значит.

— Я…

— Прояви себя, и я расскажу, что происходит на самом деле.

— Не понимаю…

— Если подведешь меня — проведешь остаток своих дней, скитаясь по этой мерзкой пустыне.

Смелое предложение. Ракс прекрасно знает, что Хаке может попытаться остаться здесь и рассказать остальным членам совета, что происходит. Они, в свою очередь, могут попытаться устроить переворот, хотя успеха им не добиться. И все же Брендол Хаке не пользуется особой популярностью. Он не представляет ни армию, ни флот. Он холоден, самодоволен, упрям. В основном он проводит время в одиночестве. Даже собственный сын держится от него поодаль, а ведь у мальчика тоже нет здесь друзей. После падения Империи Хаке и его сын значительно отдалились от других.

И это — его способ вернуться, выйти из изоляции. Награда, висящая прямо перед его носом.

Клюнет ли он на нее? Или увянет, словно цветок, на этой мертвой планете?

— Они сделают все, что от них требуется, — кивает Хаке, выпятив грудь. — Скажите только, что вам нужно, — и я отдам соответствующий приказ.

— Чудно, — улыбается Ракс.

— Что там случилось? — спрашивает Норра. Размытая картинка в квадронокле, похищенном из кореллианского челнока, который сейчас стоит позади них, не дает ответа. Джес привела корабль туда, где заканчиваются каньоны и пещеры Ниимы, посадив его на высоком зазубренном хребте с видом на широкую долину посреди пустыни. Долина простирается вдаль, огороженная с обеих сторон строем нагорий и мегалитов, покрытых полосами цвета огня и крови. Но озадачивает их вовсе не долина, а то, что в ней находится.

Внизу, примерно в пяти километрах, — останки погибшего каравана. Вокруг расколотого пополам помоста, похожего на столешницу, валяются дымящиеся обломки моноциклов и спидеров. Окрестности усеяны трупами вьючных животных. Есть и человеческие тела неестественного цвета. По словам Джес, так раскрашивают себя рабы, принадлежащие криминальному боссу, хаттше по имени Ниима.

Сама Ниима тоже там. Норра замечает длиннохвостую слизнячку, притаившуюся по эту сторону одного из нагорий. Она не одинока — вокруг нее, подобно жукам вокруг упавшего бревна, суетятся выкрашенные рабы.

Примостившись поудобнее между двумя торчащими камнями, женщина направляет квадронокль на восток…

И находит Слоун.

Та скорчилась между стеной похожего на наковальню плато и небольшой грудой разбитых древних валунов. Адмирал тоже не одна — с ней какой-то мужчина, который прячется за похожим на шпиль камнем.

— Полагаю, — говорит Эмари, — дело в турболазерах. Взгляни на пару километров дальше каравана.

Норра перестраивает квадронокль на большую дальность — прибор позволяет видеть в темноте, но тепловизор все равно искажает картинку. И все же она действительно видит, что на склонах низких гор с плоскими вершинами установлено нечто угловатое. Дальше — последнее нагорье, замыкающее долину. Оно похоже на вытянутую руку со сложенной в виде чаши ладонью, словно готовую подхватить нечто, что вот-вот упадет с неба.

— Кажется, я их вижу.

— Обычно они используются в качестве зенитных орудий…

— Но, как и на Акиве, стреляют и по наземным целям.

— Верно. А это значит, что если в нас попадут, то разорвут на куски.

Норра встает, прислонившись к неровному камню. Квадронокль болтается на ремешке.

— Что будем делать?

— Важнее другой вопрос: какие у тебя планы насчет Слоун?

— Не понимаю.

Охотница за головами скрещивает руки на груди:

— У нас есть два варианта. Первый: схватить ее и вывезти отсюда, забрав на Чандрилу, или Накадию, или еще куда-нибудь, где она предстанет перед трибуналом.

— А второй — убить ее.

— Верно. Убить. Прямо здесь и сейчас. Достойная месть.

Норра знает, чего ей хочется. И Джес лишь облегчает ее выбор, объясняя:

— Если она нужна нам мертвой — летим в ту сторону, стреляя из всех орудий. Либо мы попадем в нее и прикончим, либо она выбежит на открытое пространство, где турболазер превратит ее в пыль.

— А во втором варианте?

— Это несколько сложнее. Потребуется какое-то время, чтобы затащить ее на борт, а там, где она прячется, особо не развернуться. Там довольно тесно, так что наш хвост в любом случае будет на виду.

— Проклятье!

— Вопрос в том, хочешь ли ты справедливости или мести?

— Я…

В ее мозгу вспыхивают воспоминания. Слоун приказывает сбросить сына Норры с крыши дворца сатрапа на Акиве. Слоун пытается бежать на СИД-истребителе. Они сражаются на Чандриле, жестоко избивая друг друга. «Я хочу, чтобы она сдохла. Хочу, чтобы заплатила за все. Хочу отомстить за все, что она натворила». Но за этими картинами следуют другие: лицо ее сына, Леи, всех, кого она знает, — Синджира, Соло, Джома, даже Брентина.

Все они хорошие парни, даже когда совершают дурные поступки. Однако такова ли она сама? Возможно, она их противоположность. Или, может быть, убийство Слоун — дурной поступок, но он не меняет того, что она хороший человек.

— Не знаю, — честно признается Норра. — Пока что… постараемся поймать ее.

— Прекрасно. Как?

В мыслях Норры формируется план — неуклюжий и пугающий.

— Те турболазеры нам не по зубам. — Она вспоминает, как на Акиве мчалась в СИД-истребителе над Миррой. Эти корабли невероятно маневренны, но даже при всем этом пришлось попотеть, чтобы ее не поджарили. — Так что полетим в долину, но нигде надолго не задерживаясь. Кто-нибудь выскочит и схватит Слоун. Используем Костика в качестве поддержки. — Дроид сейчас на челноке, заряжает свои батареи и проводит поверхностную самодиагностику. — Потом тот, кто пилотирует корабль, возвращается, сбрасывает трап и все поднимаются на борт. А дальше, если коды доступа все еще действуют, покидаем планету и летим вместе с нашей пленницей назад в Республику.

— Это опасно. — На лице Джес появляется озабоченная гримаса. — Мы можем погибнуть. С другой стороны, пока что мы живы, и твой план вполне может оказаться единственным из возможных. Мне он нравится. Хотя есть еще одна проблема.

— Хочу ли я о ней знать?

— Пора признать возможность того, что Рей Слоун больше ничем здесь не командует.

— То есть?

— Сама подумай. Гранд-адмирал всей Империи в компании бандитки-хаттши, одетая, как обычный мусорщик. Слоун потеряла контроль, Норра. У нее нет власти даже над песчаной дюной, не говоря уж об Империи. Но там находится что-то достаточно важное, чтобы это охраняли высокоточные турболазеры, и в то же время достаточно секретное, чтобы рядом открыто не маячила Империя. Здесь что-то явно происходит. Что-то серьезное.

Норра расхаживает туда-сюда. Ее подруга права. И все же — что они могут? Как им оценить масштаб происходящего? Да и нужно ли?

Она решает, что не нужно.

— Цель остается прежней, — говорит Норра. — Захватить Слоун. Остальное пусть разнюхивает кто-то другой. Сделаем свое дело, и, если доставим назад бывшего гранд-адмирала, возможно, она, со своей стороны, прольет хоть какой-то свет на весь этот мрак, показав нам реальное положение дел.

— Что ж, решено. Готова в очередной раз постараться не погибнуть?

— Похоже, это мое призвание.

Там, вдали, кто-то есть.

Слоун нисколько в том не сомневается. Весь последний час она вглядывается в далекую линию горного хребта, уверенная, что за камнями что-то притаилось. Сперва она подумала, что это просто какое-то животное. За недолгое время, проведенное на Джакку, Рей уже повидала существ, которых надеется никогда больше не встретить: хищных песчаных червей, птиц, способных своими клювами пробить металл, громадных ящериц, носящихся по пустыне со скоростью молнии. Первое время ей казалось, что за ними наблюдает какой-то зверь, дожидаясь возможности поживиться, если они осмелятся заснуть. Но теперь она уже не столь в этом уверена. Судя по тому, как движутся тени, и по вспыхивающим иногда слабым отблескам звездного света, это не животное. Это кто-то разумный.

О чем она и говорит Брентину, скорчившемуся за кривым камнем.

— Кто? — задает он естественный вопрос.

— Не знаю. У нас здесь нет друзей. Но вряд ли это Империя, иначе они уже были бы тут.

Или так она, по крайней мере, думает. Расположенные на склонах турболазерные установки охраняют нечто впечатляющее. Нечто, принадлежащее Галлиусу Раксу.

Но принадлежит ли оно Империи? Или только Раксу?

— Может, это мусорщики? — замечает Брентин.

— Может быть.

Мусорщики не слишком отличаются от ищущего поживы зверя, только цель их — не мясо, а разбросанные по долине обломки.

— Ниима все еще недовольна.

Хаттшу сейчас трудно разглядеть, зато легко услышать. Две группы расположились довольно близко друг от друга, так что различить в тишине ночи фырканье, шипение и яростное бульканье слизнячки, а также глухие удары ее хвоста о песок не составляет труда.

Слоун с трудом удерживается от искушения выманить хаттшу из укрытия в надежде, что один из турболазеров превратит червеобразную тварь в красный туман и клочья омерзительного жира. Но естественно, это не принесло бы никакой пользы, кроме нескольких мгновений радости, что один из ее врагов наконец уничтожен.

— Как думаешь, что Ракс прячет за долиной? — спрашивает Брентин.

— Не знаю. По слухам, там какой-то оружейный комплекс.

— Зачем его прятать? Такое ощущение, будто он скрывает его от своих же сторонников.

— Этого я тоже не знаю.

Наверняка у Империи есть свои секреты, и немало, — даже ей известно далеко не все.

— До меня как-то раз дошел слух. — Брентин со стоном садится, скребя спиной камень. — Работая на подпольном повстанческом радио, я не только распространял по Галактике пропаганду, но и перехватывал сообщения Империи. Со мной трудились ребята, которые умели взламывать радиочастоты, подключаться к передачам и сеансам связи. Они даже сообразили, как доработать гипердвигатели, чтобы перехватывать частоты прямо из дальнего космоса. Абеднедо, с которым я работал, Олс Утик, рассказывал, что они поймали фрагмент сообщения из какой-то дальней системы, кажется Адюмара[3], в Диком космосе. Там говорилось что-то про… некую лабораторию, секретный комплекс. Мы послали разведчиков на его поиски, но все впустую, да и не могли мы уделить этому особого внимания. У Альянса не было свободных рук. Но вдруг там и в самом деле что-то было?

Может, и здесь кроется нечто подобное.

Нечто, основанное самим Императором? Вполне возможно. Слоун вспоминает изображение из имперских архивов: Палпатин, Юларен, Мас Амедда и юный Галлиус Ракс. Ракс был героем Империи, но его досье абсолютно засекречено. Насколько он был близок к Палпатину? Какова была его истинная роль?

Что, если там — нечто похожее на секретный комплекс, помогавший разработать и спроектировать «Звезду Смерти»? Или что-нибудь куда более странное?

Как бы там ни было, нельзя позволить Раксу управлять этим. Он не из тех, кому можно доверять.

Эта мысль бесконечно крутится в голове, вызывая приступ мучительной боли. «Он не из тех, кому можно доверить мою Империю». Осознание новой цели обжигает ее, как горячая лава. Возможно, Брентин Уэксли прав. Может быть, цель ее заключается не только в том, чтобы вырвать сердце из груди Галлиуса Ракса.

Возможно, она сумеет вернуть себе Империю. Возможно, она сумеет ее спасти.

И возможно, сделать это поможет именно то, что Ракс столь тщательно охраняет и прячет. А это значит, что нужно найти способ пробраться мимо тех турболазеров и…

— Смотри, — говорит Брентин.

Вырванная из раздумий, Слоун смотрит туда, куда указывает его палец. Там, на вершине хребта, какое-то движение.

Корабль. Челнок.

Он взлетает и направляется в их сторону. Губы Слоун изгибаются в зловещей ухмылке.

— Приготовься.

— К чему?

— Мы захватим этот корабль.

Джес говорит, что Норра должна опустить корабль к поверхности планеты, а сама она спрыгнет и схватит Слоун. Это вполне соответствует ролям каждой из них. У каждой своя специализация. Норра — опытный пилот, один из лучших среди повстанцев. А Джес — охотница за головами. Она умеет драться. Она умеет брать пленных.

Но Норра не соглашается с напарницей. Зубы ее крепко сжаты, взгляд напряжен, и когда она цедит сквозь зубы, что ей хочется — нет, ей нужно! — самой захватить Слоун в плен, Джес уступает. Эмари знает, что в этой схватке ей не победить.

Челнок быстро поднимается над хребтом, и охотница прокладывает курс — свернуть на запад и зайти под косым углом. Нагорья прикроют от возможного огня турболазеров. Готовая к чему угодно, Норра ждет на трапе вместе с Костиком. Если ей не удастся пленить Слоун, это сумеет сделать дроид. Он как минимум защитит Hoppy от адмирала и ее спутника. Эмари опишет круг, огибая нагорья, а затем вернется за Норрой и Слоун.

Все просто. По крайней мере, Джес на это надеется.

Но ведь просто никогда не бывает?

Устремляясь на запад, Джес разворачивает челнок в сторону Слоун. И тут на ее экранах появляются приближающиеся корабли.

Норра не собирается брать Слоун в плен. Сердце подсказывает ей, что выбор между справедливостью и местью уже сделан. По мере того как они приближаются к цели, ее желание увидеть, как эта женщина поплатится за все, что натворила, растет с каждым мгновением. Она получит по заслугам, и доставлять ее на борт челнока будет незачем: после того как Норра сделает то, что должна сделать, тело Слоун достанется Джакку.

Ветер бьет в лицо Hoppe, которая держится за пневматический поршень, позволяющий трапу оставаться открытым, пока кореллианский челнок опускается в долину, маневрируя из стороны в сторону. Костик за ее спиной висит на втором поршне, словно танцор на шесте. Одна его рука и одна нога вытянуты в сторону, будто он только что завершил некий магический трюк — та-дам!

Свободной рукой Норра снова подносит к глазам квадронокль, нацелив его в сторону Слоун. Постепенно размытая картинка становится все четче — крупные пиксели превращаются в мелкие, и она видит, как Слоун встает, указывая прямо на их челнок. Сердце Норры пылает от желания увидеть эту женщину побежденной.

«Прекрасно. Знай, что я иду к тебе, Рей Слоун».

Мужчина, который прячется рядом с ней, тоже встает.

Его лицо в квадронокле становится резче…

Нет. Не может быть.

Hoppe кажется, будто она оказалась в космическом вакууме. Пустота поглощает ее, высасывая из легких остатки кислорода.

Это Брентин.

Ее муж.

У нее кружится голова, и она едва не отпускает поршень. Квадронокль выпадает из ее руки, но Костик тут же проворно подхватывает его манипулятором, не давая улететь в бездну.

— Брентин, — говорит Норра, но голос ее заглушает рев двигателей челнока, и она слышит его имя лишь у себя в голове…

Выхватив у Костика квадронокль, Норра вновь смотрит вниз.

Слоун и Брентин больше не глядят в их сторону.

Они продолжают смотреть вверх, но в другом направлении.

В то же мгновение челнок резко уходит влево, снова на запад, все дальше от Слоун, все дальше от ее мужа. Нет! Такого просто не может быть!

— Что ты делаешь? — кричит она внутрь корабля. Охваченная яростью, Норра бросается назад в челнок, пробираясь через основной отсек в кабину. Корабль снова накреняется, и она едва не теряет равновесие. Остановившись за спиной охотницы за головами, она протягивает руку к приборам. — Нужно вернуться!

— Имперцы на подходе! — орет Джес.

— Не важно. Там Брентин! Мой муж! — Норра пытается вырвать у подруги ручку управления. Джес хватает ее за подбородок и привлекает к себе.

— Послушай меня, — говорит она. Голос ее холоден, взгляд смертельно серьезен. — Если мы там сядем, то нам конец. Всем.

— Пожалуйста, — умоляет Норра.

— Имперцы не преследуют нас, потому что у нас есть коды доступа. Будем наблюдать и ждать. Хорошо?

— Там Брентин, Джес, Брентин! — Норра слышит безумные нотки в своем собственном голосе.

— Прошу тебя, доверься мне, Норра. Ты мне доверяешь?

— Да…

— Тогда пристегнись. Нужно отсюда убираться. И побыстрее.

— Нам некуда идти, — говорит Брентин, и он прав. Если они выйдут из-под защиты нагорья, турболазеры их прикончат. Оставшись, они станут мишенью для тех, кто летит в их сторону.

Слоун не понимает, что произошло. Приближающийся корабль — судя по виду, кореллианский челнок — свернул в сторону за секунду до того, как над хребтом появились три имперских корабля, три челнока типа «Лямбда». Они с ревом проносятся над пустыней, вздымая пыль. Кореллианин улетает прочь. Мусорщики, спугнутые появлением имперцев? Или спасители? Похоже, она никогда об этом не узнает.

Рей смотрит на бластерную винтовку в своей руке, пытаясь сообразить, что с ней делать. Мелькает мысль: «Положить подбородок на дуло».

Нет. Она доведет дело до конца, пусть ситуация и кажется безвыходной. Слоун прикончит Ракса. Слоун зубами и ногтями вернет себе Империю. Она проложит себе путь назад к вершинам власти, чего бы это ни стоило. «Не упускай ни одной возможности», — думает она.

Челноки садятся на достаточно большом расстоянии друг от друга, лишая ее и Брентина шансов скрыться в ночи.

В клубах пара опускаются трапы.

По ним сходят штурмовики. Толпящиеся и не соблюдающие строя солдаты скорее напоминают наемников.

А следом появляется он.

Галлиус Ракс.

На нем белая форма гранд-адмирала, идеально чистая, несмотря на всю грязь этой планеты. За его спиной, вздымая пыль, развевается красный плащ.

Штурмовики окружают ее с Брентином, приказывая бросить оружие. Слоун подчиняется.

Бойцы расступаются, пропуская Ракса.

— Слоун, — едва заметно кивает он.

— Советник.

— Я думал, вы погибли на Мандриле. — Ветер треплет его плащ. — Или попали в плен.

В ее висках отчаянно стучит кровь, пальцы рефлекторно сжимаются в кулаки. Больше всего Рей сейчас хочет прыгнуть вперед и врезать ему в лицо, вогнав нос прямо в черепную коробку. Но не успеет она к нему подойти, как ее расстреляют из бластерных винтовок.

— Я жива. И я верну себе свою Империю. Спасибо, что позаботились о ней, но ваше время подошло к концу, — гневно бросает она, прекрасно зная, что так просто он не сдастся.

— Ваша Империя продолжает существовать и без вас, — отвечает он, небрежным жестом описывая рукой круг в воздухе. — Вы же понимаете… траур закончился, и что нам еще оставалось делать?

— Значит, вы привели ее сюда? В это гиблое место?

— Здесь нас ждет предназначение. Всех нас.

«Мое предназначение — увидеть твой труп», — думает она.

Внезапно со стороны соседнего плато раздается яростный рев. По пустыне к ним проворно скользит хаттша Ниима. Турболазеры не стреляют, подтверждая, что ими управляет Ракс, — установки не наводятся ни на него, ни на его челноки.

Ниима вопит на протохаттском, и коробочка-переводчик произносит громким, монотонным механическим голосом: «СОВЕТНИК, ЧТО ВЫ ПРЯЧЕТЕ ТУТ В…»

Но Ракс лишь пренебрежительно взмахивает поднятым пальцем. Солдаты поворачиваются к Нииме, вскидывая винтовки, и начинают стрелять. Красные лучи пронизывают тьму, с шипением попадая в хаттшу и едущих на ее спине рабов. Слизнячка ревет. Рабы падают.

Но она не останавливается.

Ниима внезапно меняет курс, сворачивая к одному из челноков. Вопя от боли и ярости, хаттша с ужасающей скоростью устремляется к кораблю, тараня его, подобно разъяренному зверю. Голова ее приподнимает челнок, и Слоун судорожно вздыхает, видя, как тот заваливается набок, ломая крыло. Солдаты продолжают стрелять.

Хаттша сворачивает в их сторону. «Вот он, мой шанс», — думает Рей. Она начинает приглядываться к солдатам, оценивая, кого выбрать…

Ниима проползает еще несколько метров и безвольно оседает. Ее последний раб — тот самый, который в самом начале повесил динамик туда, где у твари должна бы быть шея, — спрыгивает на песок и, завывая, бежит к ним…

Единственный выстрел в лоб валит его наземь.

Снова наступает тишина.

— До чего же отвратительная работа — расправляться с изменниками, — замечает Ракс.

— Да, — кивает Слоун. — Скоро и сами почувствуете на собственной шкуре.

— Это угроза?

— Она самая. — Слоун чувствует, как ее тело движется в такт сердцебиению, покачиваясь из стороны в сторону и подпрыгивая вверх-вниз на случай, если придется бежать, нападать, бить, делать что-то еще. Она бросает взгляд на Брентина, пытаясь внушить ему отчетливую мысль: «Будь готов ко всему». Затем она снова смотрит на солдат — нет, не на всех, а только на одного, ближайшего. Шлем его пересекают беспорядочные царапины, забившиеся ржаво-красной грязью Джакку. — Я гранд-адмирал Рей Слоун, — обращается она к солдату. — Приказываю тебе арестовать советника Галлиуса Ракса по обвинению в измене трону.

Солдат вздрагивает, но не двигается с места.

— Они вам не подчиняются, — бесстрастно говорит Ракс. — Благородная попытка. Жаль, что вы считаете мои действия изменой. Неужели вы не понимаете, Слоун? Я снова нашел для Империи место. Дал ей цель.

— Которая сводится к смерти на мертвой планете? Вы загнали нас всех на край Галактики. Мы во всех смыслах на краю.

— Как я уже сказал — есть цель.

— Дайте догадаюсь, — усмехается она. — Я никогда ее не увижу.

— Отнюдь. Я забираю вас назад. Живой.

— Зачем?

На лице его расплывается самодовольная улыбка.

— Представлению нужна публика, дорогая Слоун. — Он поворачивается к Брентину. — А вот без него можно и обойтись.

Солдаты поднимают винтовки…

Брентин вскрикивает, глядя, как их пальцы ложатся на спусковые крючки…

Слоун заслоняет своего спутника.

— Нет. Он пойдет со мной.

— Но зачем? — смеется Ракс.

«Затем, что он единственный, кто может мне помочь». Однажды он уже ее спас. Он помогал ей бесчисленное множество раз. От мертвого от него не будет никакой пользы.

Естественно, она не может произнести этого вслух.

— Хотите верьте, хотите нет, но он повстанец. У него в голове был чип, который вы помогли туда вживить. Неужели вам не хочется увидеть, что проросло из ваших семян? Вам нужна публика? Свидетель? Тогда позвольте ему увидеть плоды ваших трудов.

— Гм… повстанец, говорите? — Ее враг на мгновение задумывается, и она чувствует, как он приходит к некоему выводу. — Он тоже может мне пригодиться. — Ракс поворачивается к солдатам. — Доставьте их на борт. Отвезем обратно на базу.

Солдаты скручивают Слоун руки за спиной и толкают вперед, мимо Галлиуса. Проходя рядом с ним, она плюет на его мундир, — чтобы набрать столько жидкости, требуются почти героические усилия, но желаемый результат достигнут. Слюна, смешанная с грязью планеты, пятнает идеальную белизну.

— Похоже, эта планета изменила нас всех, — говорит он.

— Вы понятия не имеете насколько, — отвечает Рей, пока ее подталкивают к челноку.

— Добро пожаловать на Джакку, Рей Слоун. Добро пожаловать на Джакку.

Глава двадцать вторая

В небе уже висит раскаленное утреннее солнце, жар которого давит на затылок не хуже сапога. Джес смотрит как Норра, словно призрак, бродит среди останков каравана. Всю прошлую ночь она выла и яростно кричала, но теперь выглядит совершенно опустошенной. Вероятно, она думала, что хуже быть уже не может, но потом они увидели Брентина.

И следом увидели, как Брентина в очередной раз увели.

Джес понятия не имеет, что все это значит. Сплошные загадки. Почему Слоун одета как мусорщица? Почему их с Брентином схватили, будто врагов Империи? Как тут вообще оказался Брентин? Почему с ними была Ниима и почему теперь хаттша мертва?

— Тут ничего нет, — в который раз повторяет Норра, окидывая взглядом покрасневших глаз обломки в поисках ответов на вопросы, не дающие покоя Джес.

— Нужно уходить, — говорит Эмари.

— Да, — соглашается Норра, но продолжает бродить туда-сюда. Она пинает дымящийся остов моноцикла, толкает ногой локоть пыльного трупа хаттского раба. Напарница снова пытается ее позвать, предупреждая, что неизвестно, долго ли еще будут молчать турболазеры.

— Норра…

— Я знаю.

— Нужно уходить.

— Да знаю я!

— Мы можем вернуть его. Его и Слоун.

— Как? — с тоской, отчаянием и злостью спрашивает Норра. — Мы понятия не имеем, куда или зачем они улетели. У нас больше ничего не осталось, Джес. Мы были так близки к цели, но потом… — Она взмахивает рукой, хватая воздух. Новые слезы угрожают оставить свой след на ее измазанных грязью щеках.

Охотница не знает, что ответить.

Ей хочется обнадежить подругу, но не хочется и лгать. Потеря Слоун и Брентина означает, что надежда угасает с каждой секундой.

И вдруг…

Раздается похожее на отрыжку шипение, и туша хаттши переворачивается. Норра вскрикивает. Джес отшатывается, шепча старое придонское проклятие, и вскидывает винтовку, нацелив ее на слизнячку.

Ниима шарит лапами по земле, пытаясь подняться. Из дыр на ее теле вязкими струйками сочится темная кровь.

— Уба, забрак! Нолая баюнко! — булькает она на какой-то древней разновидности хаттского. Тело выпрямляется, затем, извиваясь, скользит по трупам рабов. Каждое движение сопровождается мучительными стонами.

Норра бросает на Джес панический взгляд, как бы спрашивая: «Что будем делать?»

Эмари тревожно пожимает плечами — мол, посмотрим.

Наконец хаттша, похоже, находит то, что искала. Она поднимает с земли черную коробочку-переводчик и кожистой лапой пришлепывает ее на грудь, где та прилипает к подсохшей клейкой крови.

Ниима снова ревет по-хаттски, но на этот раз из коробочки сквозь треск помех доносятся скрежещущие слова перевода: «ТЫ, ЗАБРАК! ТЫ БЫЛА В МОИХ ПЕЩЕРАХ!»

— Верно, — кивает Джес, не опуская винтовку.

«И ВОТ ТЕПЕРЬ ТЫ ЗДЕСЬ».

— И это… тоже верно.

«МНЕ СЛЕДУЕТ УБИТЬ ТЕБЯ И СОЖРАТЬ».

Черный язык хаттши облизывает похожую на щель пасть. Единственный глаз рефлекторно моргает от попавшей в него струйки свежей крови.

— Вряд ли ты сейчас в состоянии это сделать.

Слизнячка оглядывает себя, затем смотрит на трупы вокруг. Ее червеобразное тело обмякает, будто бы уклончиво пожимая плечами.

«ДА. ВОЗМОЖНО, ТЫ ПРАВА. ПОМОГИ МНЕ — И Я ПОМОГУ ТЕБЕ».

Джес и Норра молча переглядываются, затем Норра едва заметно кивает: «Что ж, ладно».

— Чего ты желаешь, о великая и могущественная Ниима? — спрашивает Джес, придав голосу слегка почтительный тон.

«ДОСТАВЬТЕ МЕНЯ В МОЙ ХРАМ».

— И что мы получим взамен?

«Я МОГУ ДАТЬ ВАМ КОДЫ ДОСТУПА».

— У нас уже есть коды.

«НЕТ. ОТ ИМПЕРСКОЙ БАЗЫ».

Что ж, вот и ответ.

— Норра, поднимай челнок, — кивает Джес. — Отвезем Нииму домой.

Глава двадцать третья

— Кондер! — вскрикивает Синджир, с судорожным вздохом отрывая лицо от жесткой булыжной мостовой переулка. Подбородок его липкий от крови, на губах ощущается медный привкус. Перед глазами машет чья-то рука.

Взгляд его проясняется, и он обнаруживает стоящего перед ним Теммина.

Рыча, Рат-Велус хватается за протянутую руку, и парень помогает ему встать.

— Что… — кашляет Синджир. — Что случилось?

— Не знаю, — отвечает Теммин. — Грэлка куда-то ускользнула, и я попытался последовать за ней, но что-то заблокировало мой комлинк.

— Остальные? — спрашивает Синджир. Задрав голову, он видит над головой небо цвета лаванды. Уже утро. Сколько он провалялся без чувств? — Где они?

— Тоже не знаю. Не могу ни с кем связаться. Я свернул за угол и нашел тебя лежащим посреди переулка лицом вниз.

«Уже не в первый раз», — думает Синджир.

К нему возвращаются воспоминания о прошлой ночи — как он ждал в «Иззике», потерял из виду Ашмина Эка, а потом увидел Эка и Нима Тара в переулке за мгновение до того, как кто-то врезал ему сзади по старой черепушке, погрузив в долгий сон в грязи. Это явно что-то доказывает. Но что?

Они находят Соло в мусорном баке позади посадочной площадки, где стоял — но больше не стоит — корабль Дора Ваидо. Хан жив, и особых усилий, чтобы привести его в чувство, не требуется — хватает нескольких легких шлепков по щеке. Недовольно ворча, он выбирается наружу.

— И почему я каждый раз оказываюсь среди отбросов? — спрашивает он и, не дождавшись реакции, задает очередной вопрос: — Что, никто даже не пошутит на этот счет?

— Что-то ничего остроумного в голову не приходит, — говорит Синджир. Нервы его напряжены до предела, воображение подбрасывает одну за другой тревожные картины, в которых Кондер попадает во множество неприятных ситуаций. — Просто… расскажи, что случилось.

— Гм… — Соло вытряхивает из волос полусгнившую зелень. — Я пошел следом за теми бандитами. Хотел пробраться на корабль, но там оказался четвертый, который подкрался ко мне сзади и… — Он хлопает в ладоши. — Всадил оглушающий заряд в спину. А потом меня выкинули вместе со вчерашним мусором.

Теммин снимает с левого плеча Соло нечто похожее на лапшу.

Синджир собирается что-то сказать…

И тут из его комлинка раздается треск.

«Кондер!»

Но это Джом.

— …ть кто? Я… — (Снова помехи.) — …кое-что сделал… — (Шипение, треск.) —…на «Соко…»

— Похоже, лучше бы нам поспешить к «Соколу», — говорит Соло.

Джом ждет их на «Соколе Тысячелетия». И он не один.

Рядом с ним за голошахматной доской сидит сенатор Ритало с Фронга. Руки фронга — длинные, голубые и усеянные присосками — связаны чем-то наподобие электрического провода. Лицевые трубочки дрожат и дергаются, большие черные блестящие глаза сужаются при виде вошедших. Джом сидит, обняв сенатора одной рукой. Волосы бывшего спецназовца растрепаны, по всему видно, что он на грани: еще немного — и из него посыплются искры, словно из поврежденной проводки. «Вполне могу его понять, — думает Синджир. — Мы ведь целую планету готовы сжечь ради спасения тех, кто нам дорог, — разве не так?»

— Джом, — медленно, будто обращаясь к ребенку, говорит Синджир. — Что ты сделал?

— Ничего особенного, — отмахивается тот. — Ладно, может быть, спровоцировал мелкий межгалактический инцидент. Может быть. Но наверняка ничего такого, чего нельзя было бы простить и забыть.

— Джом…

— Ладно, ладно. Я вскрыл пома-капсулу и выволок из нее достопочтенного сенатора Ритало. Этот толстопузый изменник вопил и пинался, да еще и комлинк мне сломал. Но потом сенатор рассказал мне кое-что по-настоящему интересное, — пожалуй, вам всем стоило бы это услышать.

Все взгляды устремляются на Ритало.

Фронг продолжает молчать. Джом врезает локтем в бок сенатору:

— Ну давай, прилипала. Расскажи им все, что рассказал мне.

— Наши голоса купили, — говорит фронг на общегалактическом. Слова выскакивают из него с такой быстротой, что Синджир сперва с трудом их воспринимает. — По крайней мере, троих из нас: мой, Эка и Ваидо.

— Мы знаем, что Эку и Ваидо заплатили, — кивает Соло. Формально они не знали, но теперь это предположение выглядит вполне резонно. — А что получили вы?

— Мне п-предложили сделку, — запинаясь, отвечает фронг.

«Сделку?»

Синджир наклоняется к нему:

— А другие двое? Ним Тар и Сорка? Что они получили за свои голоса?

— Им… угрожали. Забрали ребенка Нима Тара. И джербу сенатора Сорки.

Синджир бросает взгляд на остальных:

— Джербу? Просветите, пожалуйста.

— Это такое… гладкошерстное животное, — отвечает Соло. — На них можно ездить, можно их доить, забивать на мясо. Есть целая субкультура заводчиков — я как-то доставлял парочку с Татуина для частного продавца. Лично мне кажется, что они уродливее, чем задница бритой банты, но это чисто мое мнение.

«Сорка отдала свой голос, потому что у нее забрали призовое животное, — думает Синджир. — Очаровательно! Насколько же и впрямь хрупка демократия!»

— Кто это сделал, сенатор? — спрашивает он у Ритало.

— Я… не могу сказать.

Джом, похоже, готов снова вогнать локоть под ребра фронгу, но Синджир жестом останавливает его, покачав головой, и приседает перед Ритало.

— Сенатор, — спокойно и медленно произносит Синджир, хотя в голове у него лихорадочно сменяют друг друга подстегиваемые страхом за Кондера мысли. — Мне нужна ваша помощь. Мой друг пропал, и, полагаю, виной тому некто, потребовавший вашего голоса. Вам предложили какую-то сделку?

Фронг с неохотой кивает, и трубочки на его лице сворачиваются от страха.

— Н-новая Республика пока не обеспечила безопасность Внешнего Кольца. Фронг ос-стается уязвимым. Отдав свой голос, я получаю защиту для моей планеты и моего народа. Понимаете? Новая Республика н-не может позволить себе взять нас под свое крыло… пока не может, и у нас нет кораблей, нет флота…

«Это не сделка, — думает Синджир. — Это крышевание».

И это значит…

— Преступники, — говорит Синджир. — Вы отдали свой голос преступникам.

— Д-да.

— Кому?

— Я…

Ответ повисает в воздухе. Впрочем, ничего удивительного — сенатор знает, у кого здесь власть. Синджиру нужна власть. Ему нужен рычаг воздействия.

И на помощь ему приходит небольшая ложь.

— Я близок к Канцлеру. Я ее советник. Могу вас заверить, что мы немедленно распространим защиту со стороны Новой Республики на вашу планету. Мы не оставим вас без помощи, но только если вы согласитесь. Если вы сообщите мне то, что я хочу знать, мы вам поможем. Если вы откажетесь — для вас все кончено. Можете забыть о членстве в Сенате. Ваша планета станет добычей чудовищ, а мы только и сможем, что грустно помахать вам ручкой на прощание. Ваш народ покроет вас позором за то, что вы его подвели. Хотя вашей вины в том нет, ситуацию нужно исправлять, так что либо вы нам поможете, либо двери закроются и для вас не останется ничего, кроме изгнания.

Все просчитано. Синджир знает о фронгах немногое: их планета расположена в окраинной системе с тусклой звездой и они мало что могут предложить Галактике помимо некоторых фруктов, пряностей и пресной воды. Но он знает, что фронги ведут замкнутую жизнь в пределах своего клана, имея практически кровосмесительные родословные. Когда речь идет о позоре и изгнании, фронги прекрасно осознают, что означают данные понятия. Это отражается и на лице Ритало — при словах Синджира глаза его становятся все шире.

— Я… я расскажу.

— Кто это сделал, сенатор? И где они?

— Не знаю где. Не знаю! Но я знаю кто. «Черное солнце» и «Красный ключ» заключили союз. Они… стали партнерами.

Два синдиката — почтенное «Черное солнце» и недавно возникший «Красный ключ». Их объединение может быть разумным. В случае окончательной победы Новой Республики криминальным синдикатам придется направить все свои усилия на борьбу с растущей угрозой со стороны правительства, которое не потерпит их незаконных делишек.

И тут до Синджира доходит: если Новая Республика действительно одержит победу на Джакку, Империи конец. Чем дольше свирепствует война, тем больше шансов, что синдикатам удастся выжить, воспользовавшись образовавшимся хаосом и копя силы. Вот в чем дело. Голосование за отсрочку войны — вовсе не политический вопрос. Просто преступные группировки хотят оставаться на плаву.

— Спасибо, сенатор, — говорит он, вставая. — Мы переправим вас в безопасное место.

Синджир нисколько не кривит душой: если «Черное солнце» и «Красный ключ» догадаются, что один из их сенаторов скомпрометирован, они тут же всадят лазерный заряд ему в глаз. Остальные что-то говорят, но он не слушает, пытаясь придумать, как найти Кондера, ребенка Нима Тара и дурацкую призовую джербу Сорки. Остались ли их похитители здесь, на Накадии? Наверняка они где-то поблизости, чтобы проследить, что сенаторы проголосуют именно так, как требуется. А это значит, что они либо на планете, либо в космосе возле нее…

На корабле.

— Они могут быть на корабле, — выпаливает Синджир.

— Верно, — тут же понимает Соло. — Верно! Корабль Дора Ваидо покинул посадочную площадку.

— Значит, они именно там. Но они должны быть где-то рядом. На орбите.

— Что ж, устроим «Соколу» небольшую прогулку, — улыбается до ушей Хан.

Периоды, когда Толвар Вартол погружен в размышления, сменяются мгновениями ярости, направленной на Канцлера. Тогда он встает и начинает расхаживать вокруг, угрожая разнести ее в прессе в пух и прах за то, что он именует «грязными трюками» и «политическими играми».

Мон спокойно напоминает Вартолу, что он волен делать любые публичные заявления.

— Уверена, Голосеть крайне заинтересует история о том, как вся ваша политическая машина застопорилась из-за одной-единственной женщины и маленького плода.

Он злится, а потом садится и снова замолкает.

Внешне Канцлер невозмутима, словно поверхность безмятежного чандрильского озера. Но внутри у нее все бурлит. Она знает, что с каждой минутой времени остается все меньше, потому что задержка не может длиться вечно.

На борт поднимаются накадийские инспекторы в толстых защитных комбинезонах с воздушными масками. Они начинают медленно и размеренно прочесывать корабль как снаружи, так и внутри. Вартол, к его чести, безукоризненно вежлив, несмотря на готовый выплеснуться наружу гнев. Он не бранит их, не требует поторопиться. Проверяющие водят ручными сканерами по всем закоулкам и щелям корабля, обшаривая их изумрудным лучом в поисках загрязнений. Главный инспектор, женщина по имени Рекья, подробно объясняет, что для Накадии охрана окружающей среды стоит на первом месте и крайне важно поддерживать баланс ее экосистемы, не допуская на планету агрессивные виды. С легким раздражением она напоминает, что все сенаторы должны были получить сообщение об этом в свои персональные цифровые папки.

— Демократия начинает буксовать, когда нарушается протокол, — заявляет Рекья. — И уж поверьте, в данном случае протокол был нарушен.

Все это время Мон кивает и улыбается, внимательно ее слушая и надеясь, что задержка того стоит. Агенты Леи на планете должны что-то найти, и чем скорее, тем лучше — поскольку, когда инспекторы уходят, корабль вновь начинает двигаться в сторону Накадии.

— Ну вот, — говорит Вартол, — ваши глупые трюки ничем вам не помогли. — Он сообщает своим охранникам, что сразу же после посадки вместе с Канцлером немедленно направится прямиком в Сенат. — Больше никаких задержек. Пора смириться со своим поражением, Канцлер.

«Сокол» висит в космической пустоте. Большинство кораблей над Накадией уже сели — голосование в Сенате должно было состояться час назад, а это означает, что к моменту, когда разберутся с задержкой, организованной Канцлером по плану Леи, все голосующие уже давно будут на планете.

В иллюминаторе виднеется корабль Вартола.

Два четырехместных накадийских звездолета, похожие на когти, отходят от трехпалубного ганойдианского судна и, оставляя за собой горячий след, вновь входят в атмосферу.

Следом за ними к поверхности планеты направляется и корабль Вартола.

— Время почти на исходе, — ругается Синджир.

«А мы так ничего и не нашли», — думает он. Судна Дора Ваидо на орбите нет — либо он прыгнул в гиперпространство и исчез, либо находится где-то еще на Накадии. Первое, впрочем, не имеет особого смысла — Ваидо и остальные должны присутствовать на голосовании, то есть им не остается ничего другого, как вернуться на планету.

— Мы лишь впустую потеряли время, поднявшись сюда. Это ошибка. Моя ошибка.

Он обращается непосредственно к Хану, который сидит в пилотском кресле, уставившись прямо перед собой.

— Соло? — обращается к нему Синджир.

— Угу, я тебя слышу. — Голос контрабандиста спокоен, как будто он где-то далеко, хотя сидит прямо тут. Не требуется особых усилий, чтобы понять, в чем дело. Соло считает, что ему отлично удается изображать из себя крутого негодяя, — он всегда окружен щитом самодовольства и хвастовства.

Но Синджир видит, как тот смотрит на приборную панель, на кресло второго пилота. Ему в самом деле не хватает того вуки. Сперва Синджир никак не мог понять — ведь это же вуки. Да, Чубакка симпатичный и все такое, но он всего лишь громадная гора шерсти, от которой воняет как от мокрого брюха гандарка. Да еще это его бессмысленное рычание и его объятия…

И все же он был вторым пилотом Соло. Его другом. Членом семьи.

«У меня тоже есть… вторые пилоты», — осознает Синджир, хотя для этого ему требуется некоторое время. И тех, кто его окружает, совершенно точно можно считать друзьями и членами семьи.

Но все же есть еще один второй пилот, которого сейчас с ними нет. Кондер Кайл.

«Проклятье, чтоб тебя, проклятье!

Я не должен был его бросать».

Кондер помог Синджиру стать лучше — так же как Чуи помог Соло. «Похоже, нам обоим не обойтись без вторых пилотов».

— Надо что-то придумать, — говорит Синджир. — Я должен вернуть Кондера. Он слишком мне дорог, Соло. Понимаешь?

— Еще как.

— Зачем его вообще схватили?

— Возможно, в качестве разменной фишки. Или потому, что он нужен им как хакер.

— Разменная фишка… да, пожалуй. Поскольку, даже если нам удастся перехватить других сенаторов до голосования, в их руках будет Кондер. В этом-то и состоит их план? «Он у нас, так что не лезьте в голосование, или ему несдобровать».

— Лучше бы включили в свой план меня, — разочарованно говорит Соло, состроив недовольную гримасу. — А не выбрасывали, словно мусор.

— Тебя не схватили, потому что ты слишком известная личность. Стоит им сцапать всеми уважаемого Хана Соло, и они рискуют, что его старый друг Люк нашинкует их своим лазерным клинком. — «Меня не схватили, потому что я бывший имперец, — думает Синджир, хотя и не говорит этого вслух. — Кому нужен какой-то Синджир? Никто бы не стал по нему тосковать». — Если они хотят воспользоваться его навыками, им потребуется здание с доступом к сети неподалеку от Сената, а это может привлечь излишнее внимание. Кабельные сети Накадии не шибко развиты.

— В любом случае это означает, что придется искать на планете, — говорит Хан. — А у нас нет времени на подобные…

Внезапно все их комлинки одновременно оживают.

Сквозь помехи доносится голос Кондера:

— …де я?

Сердце Синджира подскакивает в груди, подобно зайцу над лужей.

— Кондер? — спрашивает он по комлинку. — Где ты? С тобой все в порядке?

Но хакер не отвечает — во всяком случае, Синджиру. Однако он продолжает говорить:

— Когда придут мои друзья, вы пожалеете.

— Он ведет передачу, — говорит Соло. — Не знаю, как это у него получается.

«Ну же, Кондер! Скажи нам что-нибудь. Что угодно».

— Не думай, будто я не вижу знак «Красного ключа» у тебя на плече, — продолжает хакер. — Я знаю, кому ты принадлежишь. И ты тоже. «Черному солнцу»?

Слышится приглушенный голос — кто-то отвечает Кондеру, но Синджир не может разобрать слова. «Мы уже знаем, что это „Красный ключ", Кондер. И «Черное солнце». Давай дальше. Сообщай нам информацию».

— Похоже на… — помехи заглушают слово, но оно все же пробивается сквозь треск: —…клад. Красная крыша. Двухэтажный…

Другой голос произносит что-то вроде «заткнись».

Бум! В комлинке слышится глухой удар и громкий пронзительный вопль, который тут же смолкает.

— Кондер? Кондер!

В кабину заглядывают Джом и Теммин.

— Слышали? — спрашивает Джом.

— Кажется, он сказал «склад», — говорит Теммин.

Синджир так сильно впивается пальцами в спинку кресла второго пилота, что боится, как бы ненароком не вырвать ее из креплений.

— Нам нужно…

— Уже.

Соло тут же врубает двигатели, и «Сокол» прыгает вперед. Мгновения спустя корабль, содрогаясь, уже пронизывает атмосферу. Чернота космоса сменяется дневным небом Накадии.

«Мы идем к тебе, Кондер. Мы идем».

Канцлер медленно, изображая хромоту, спускается по трапу ганойдианского корабля. Она машет собравшимся, — похоже, их вынужденная задержка вызвала некоторый переполох и превратилась в небольшой спектакль, финальный акт которого и явились посмотреть накадийцы. Неподалеку парят дроиды-камеры. Мон замечает знакомое лицо — Трейсин Кейн из «Новостей Голосети».

Вартол идет рядом с ней. Он улыбается и машет толпе, но радость на его лице выглядит наигранной.

— Перестаньте хромать, — негромко говорит он.

— Похоже, я слегка повредила лодыжку. Пройдет.

— Очередная хитрость?

— Ну что вы! — лжет она. — После того нападения мой хороший друг Акбар заставил меня придерживаться довольно строгого режима физических упражнений, и, боюсь, я слегка перестаралась. Как там говорится? В гонке побеждает не самый быстрый, но самый упорный? — Она специально подчеркивает слова «побеждает в гонке».

— Как же жалко вы выглядите, прибегая к столь дешевым уловкам. Вы лишь оттягиваете неизбежное, Канцлер. — Вартол покровительственно кивает в сторону ближайшей камеры и снова шипит в ухо Мон: — Вы все равно проиграете. Проиграете все. И никакие ваши ухищрения вас не спасут.

Над их головами ревут двигатели знакомого грузовика…

Это «Сокол Тысячелетия».

При виде его тлеющий уголек надежды разгорается с новой силой. Мон молится, чтобы они нашли хоть что-то, способное дать ей даже малейшее преимущество.

Через две улицы от здания Сената расположен сельскохозяйственный склад с красной крышей. За ним — причальные платформы для сборщиков урожая и агро-дроидов, но одна из них занята кораблем, которого здесь быть не должно, — тирусианским шлюпом Дора Ваидо.

Именно он им и нужен — у Синджира нет в том никаких сомнений. Он лишь надеется, что они не слишком опоздали. Обратиться за помощью к Сенатской гвардии или накадийской службе правопорядка не получится. Причина банальна — нет времени.

У них возникает мысль перехватить четырех других подкупленных и подвергшихся шантажу сенаторов внутри здания Сената, но из этого тоже вряд ли что-то выйдет — охрана наверняка будет серьезной, а если пытаться пробиться с бластерами наголо, их просто-напросто самих перестреляют.

Можно было бы попытаться помешать голосованию, но оно в любом случае должно состояться. Если всплывет хоть что-то из того, что им удалось выяснить, голосование наверняка будет отложено до окончания расследования, на что могут уйти недели. Недели, в течение которых Джес и Норра будут оставаться на оккупированной Империей планете.

К тому же подобные планы никак не помогут выручить Кондера.

Получается, у них остается всего один вариант действий, на подготовку которого почти нет времени. Соло не может найти безопасное место для посадки «Сокола» — поблизости нет ни свободного причала, ни ангара, ни посадочной площадки.

И тут лицо Хана расплывается в широкой улыбке.

— У меня есть план, — говорит он.

— Тогда действуй, — отвечает Синджир, даже не спрашивая, в чем этот план заключается.

Его забирает из академии зверского вида женщина-офицер по имени Сид Аддра. Аддра говорит Синджиру Рат-Велусу, что штурмовиком ему не стать — он слишком зол и слишком умен, а оба этих качества не подходят солдату.

— Они всего лишь пушечное мясо, — бросает она с мрачной усмешкой, демонстрируя тем самым пренебрежение ко всей армии.

В итоге его включают в новую программу подготовки, которую проводят в угловатом дюракритовом здании под названием «Гнездо гадюки», расположенном на окруженной бушующими океанами Виркоя вершине. Именно там Имперская служба безопасности готовит своих офицеров.

Аддра говорит ему, что она родом из той же системы, что и он, — Велусии. Он с Седьмой луны, она — с Шестой.

— Мы с тобой похожи, — объясняет она Синджиру. — Ты ни с кем не ладишь. Тебя никто не любит, да и ты никого не любишь. Не важно, что тому причиной, — со временем ты научился защищаться, заранее ненавидя всех остальных. Даже ко мне ты относишься с недоверием и презрением. Оно и к лучшему — подобная ненависть спасет тебе жизнь. Более того, подобная ненависть спасет Империю.

Она рассказывает ему, какова отныне будет его роль в Империи: он станет офицером службы безопасности Рат-Велусом. Он будет скрываться у всех на виду. Он использует свою ненависть к другим, чтобы распознать их слабые места, — любой слабый имперец, подобно тонкому месту на коже, угрожает безопасности Империи.

Затем она сообщает ему, что обучение начнется прямо сейчас.

Она бьет его. Он молод и глуп и потому думает, что сумеет отбиться от этой коренастой женщины, но ошибается. Движения Аддры резки и точны. Он замахивается — она уворачивается. Он прыгает — она отскакивает в сторону. И каждый раз, когда он промахивается, она наносит удар — в ребра, в шею, по почкам. Вскоре он уже тяжело дышит и всхлипывает, стоя на четвереньках. Аддра приступает к работе. Хлещет его свернутым мокрым полотенцем, выгибает ему пальцы — не до перелома, но боль заставляет его выложить о себе все. Она загоняет ему под ногти маленькие металлические иголки. Боль раздирает его тело, вынуждая выдать все самые сокровенные тайны.

Так повторяется снова и снова. Днем Синджир проходит обучение, а по ночам страдает. Аддра не проявляет никаких эмоций. Она изучает его, словно паук, который решает, какую часть мухи съесть первой. Аддра его практически анатомирует.

Он не похож на нее. В нем нет ее холода и расчетливости — он полон неудержимой ярости.

— Я выжгу все это из тебя, пока не останутся лишь почерневшие головешки, — объясняет Аддра. — Пока горячие угли не остынут.

После чего она ломает ему пальцы на ногах.

Но однажды наступает его очередь — нет, не сразиться с ней. Приходит очередь попробовать применить знания, которые в него вдолбили, на ком-то другом.

Она показывает ему на дверь. В двери — окно, и в окно он видит человека в черной офицерской форме. Судя по планке на груди, этот парень с маленькими ушами и вздернутым носом — лейтенант Имперского флота.

— Он станет для тебя первым, — говорит Аддра Синджиру и объясняет, как лейтенант здесь оказался: — Мы считаем, что он входит в группу заговорщиков, которые пытаются сместить Палпатина с трона, совершив убийство правой руки Императора, Дарта Вейдера. Ты должен выяснить имена остальных заговорщиков. Но прежде чем приступишь — еще один урок.

Аддра выводит его наружу, где, как и всегда на Виркое, бушует буря. Взяв из стойки возле стены «Гнезда гадюки» бластерную винтовку, она направляет ее в сторону черного, клубящегося тучами горизонта.

Она стреляет.

Заряд рассекает завесу дождя и ветра. Яркая вспышка пронизывает тьму, пока не превращается в светящуюся точку, а затем исчезает.

— Ты должен стать таким же, — шипит она ему на ухо. — Ты — заряд раскаленной плазмы. Пронизывая воздух и пустоту, ты никогда не свернешь с пути, несмотря на дождь и ветер, на жару и холод. Ты должен стать ярчайшим лучом света. Лишь тогда правда явит себя миру.

Синджир ее понимает. Отбросив прочь собственную злость, он пытает лейтенанта Альстера Грова две ночи подряд, пока тот не выдает имена своих сообщников. Аддра швыряет вопящего Грова в бурлящее море. Остальных заговорщиков выслеживает и обезглавливает Вейдер.

«Я — ярчайший луч света…»

Все остальное — хаос, подобный вздымаемому ветрами морю Виркоя. Но он не собьет Синджира с пути. Никогда и ни за что.

С помощью орудийной установки на брюхе «Сокола» Соло пробивает дыру в крыше склада, затем сажает корабль прямо на нее — бум! Теммин остается наблюдать за Ритало. Остальные покидают корабль.

Синджир первым прыгает в пролом.

Внутри склада царит полумрак. Шум уже привлек внимание противников, которые приближаются к нему как в замедленной съемке.

«Я — ярчайший луч света…»

Твердолобый никто замахивается на него зазубренным топором. Синджир ловко уклоняется от лезвия, затем выворачивает руку бандита назад, пока не раздается глухой хруст рвущихся сухожилий. Он швыряет инородца себе за спину, и в то же мгновение воздух пронизывает плазменный заряд, убивая бандита. Его выпустил Джом, который кричит Синджиру что-то о том, что нужно двигаться дальше, что он его прикроет, но бывший имперец почти ничего не слышит.

«Я — ярчайший луч света…»

Из-за стеллажей с запчастями появляются еще двое бандитов-никто, и темноту рассекают два новых светящихся заряда — один от Хана, второй от Джома. Оба противника спотыкаются и падают друг за другом.

Вытащив собственный бластер, Синджир пробирается сквозь полутьму. К нему бросается кривошеий иторианец, но рука Синджира уже поднята, и палец давит на спусковой крючок. Иторианец из двуглазого превращается в трехглазого — в середине его лба появляется дымящаяся дыра.

«Я — ярчайший луч света…»

Вокруг царит полнейшая неразбериха. Одна полка с грохотом рушится на другую. Джома прижимает к полу иотранец с разбитой физиономией — оба сражаются за винтовку. Впереди, пригибаясь и уворачиваясь, бежит и стреляет Соло. Его бластер плюется сгустками плазмы.

Пространство перед Синджиром беспорядочно рассекают красные лучи. Заметив справа смутное движение, он даже не останавливается, лишь на ходу тычет в ту сторону прикладом винтовки, попадая в горло какому-то одноглазому пирату с маленькой головой и большим животом. Тот издает короткий вой и хрипит, судорожно пытаясь сделать вдох. Синджир стреляет ему в грудь, а затем отшвыривает тело ногой и бежит дальше через склад.

«Я — ярчайший луч света…»

И этот луч теперь направлен на Кондера Кайла, который стоит на коленях в дальнем конце помещения. Голова его опущена, руки связаны за спиной. Позади него еще одна фигура — ребенок в металлической клетке, чья голова болтается на похожей на белый стебель шее. Это похищенное дитя Нима Тара. Джербы нигде не видно, но Синджиру на нее абсолютно наплевать — честно говоря, как и на ребенка. Кондер — единственный, чья судьба его сейчас беспокоит.

Держа хакера за затылок лапищей в резиновой перчатке, возле него стоит рослый герглик. Монстр выворачивает голову Кондера назад, и Синджир теперь видит покрытое ссадинами лицо и сломанный нос друга. Инородец раскрывает громадную пасть и что-то рычит — мол, только подойди, и я сломаю ему шею. Синджир понимает, что этот зверюга вполне на такое способен и без труда это сделает. Но только если Синджир окажется слишком медленным.

Но Синджир невероятно быстр.

«Я — ярчайший луч света…»

Чудовище еще не успевает закончить свою угрозу, а Синджир уже стреляет из бластера.

Он никогда не был отменным стрелком. Как говорила ему Аддра: «Ты сам оружие; никакой бластер не причинит такого вреда, как ты сам, оказавшись рядом». Но сейчас он не рядом, и другого оружия у него нет. Нужно не промахнуться. Попасть точно в цель.

Воздух пронизывает яркая вспышка.

Герглик сильнее сжимает хватку.

«Только посмей с ним что-нибудь сделать, только посмей…»

Кондер вскрикивает, глаза его расширяются.

«Нет, нет, нет…»

Плазменный заряд попадает в ревущую пасть герглика и вылетает из затылка. Бандит блеет, словно умирающая эйва, и валится на спину, будто штабель ящиков.

Кондер падает набок и застывает неподвижно.

«Я — ярчайший луч света…»

Ярчайший — да. Но быстрейший ли?

Бластерная винтовка с лязгом падает на пол…

Шаги Синджира звучат в унисон с его отчаянно стучащим сердцем. Опустившись на колени, он подхватывает Кондера и баюкает его на руках. Голова хакера безжизненно свисает на сторону, и Синджир чувствует, как к его глазам подступают горькие слезы…

«Я не быстрейший. Я опоздал».

Внезапно Кондер приоткрывает один глаз и делает резкий вдох. Синджир вдыхает одновременно с ним.

— Кондер, ты цел? Скажи мне, что ты цел. Ну же, скажи. — Он привык вытягивать информацию из других по одному ногтю за раз, но теперь ему требуются лишь основные сведения: «Ты цел, Кондер, ты цел?»

— Долго же ты, — неуверенно улыбается хакер.

Синджир наклоняется и целует его. Длинными пальцами он привлекает к себе небритое лицо друга. Кажется, мгновение длится вечно.

И все же оно длится недостаточно долго. Появляется Хан, который кладет ладонь на плечо Синджира…

— Не забывай, мы еще не закончили.

Синджир все помнит. Он смотрит в глаза Кондера:

— Я освобожу тебя. Знаю, ты ранен. Но нам нужна твоя помощь. Сможешь?

— Когда ты рядом, я могу что угодно.

Глава двадцать четвертая

Зал заседаний Сената на Накадии не похож на тот, что был на Чандриле. Чандрильский зал с бесконечными рядами фестончатых балконов, тянувшихся, насколько хватало взгляда, выглядел грандиозно. Зал на Накадии меньше и скромнее. Основу его составляет дерево, а не камень — простые кресла в деревянных ложах. Нет никаких скульптур, никаких украшений. Места расположены не просто перед Мон, но и вокруг нее, и Канцлеру кажется, будто она оказалась посреди смерча из многообразия лиц, буравящих ее пристальными взглядами.

Речь, с которой Мон Мотма выступает перед голосованием, по сути, ничем не отличается от произнесенной на Чандриле неделю назад, но она короче и злее. Гнев ее неподделен, поскольку Канцлер опасается, что независимо от ее слов, они уже не имеют значения. Она боится, что крик ее устремлен в пустоту.

«Мы должны проголосовать за.

Мы должны покончить с Империей.

Нельзя колебаться. Не сейчас, когда финал уже близок».

И еще она добавляет последнюю колкость, строчку, о которой наверняка однажды пожалеет, поскольку подобные слова совершенно не в ее стиле. В них звучат угроза, неистовство, яд, но она все равно их произносит:

— Те, кто проголосует против, знайте: вы получите черную метку. В лучшем случае вас станут считать трусами, а в худшем — предателями.

Мон не нравятся эти слова, хотя она и понимает, что они искренни. «Я говорю словно диктатор». Она говорит словно Палпатин.

Канцлер покидает круглую сцену, спускаясь по винтовой лестнице. Внизу она едва не падает на ограждение — настолько она устала и вымоталась. В конце концов Мон оказывается в выделенном ей маленьком подвальном кабинете, окно которого буквально вдавлено в землю, — видны похожие на молнии переплетения корней и извивающиеся червоточины.

Следом за ней входит Окси.

— Превосходная речь, — говорит она.

— Мне кажется, в конце я зашла чересчур далеко.

— Возможно, они станут уважать того, кто позволяет себе подобное.

Мон говорит Окси, что хочет немного побыть одной.

После того как советница уходит, Мон пытается размять пальцы поврежденной руки, но они кажутся ей слабее крыльев мотылька. Она замечает пятно на рукаве, оставшееся от сока плода пта. Какое-то время Канцлер сидит, разминая слабые пальцы и все больше горбясь, пока ей не начинает казаться, что она похожа на смиренного монаха, готового слиться с Живой Силой.

Внезапно она чувствует, как в кабинет кто-то входит.

Мон в замешательстве поднимает глаза. Ее обычно бледные щеки заливает румянец. Перед ней стоит Окси. Взгляд ее суров.

Голосование опять провалилось. Для Мон это становится очевидно.

— И что теперь? — едва слышно спрашивает она полным отчаяния голосом.

— Положим конец войне, — отвечает Окси.

— Что?

— Голосование прошло, Мон. Голосование прошло!