Кольцо зла

Глава 14 Осень 1949 г. Угрюмов. Егоза

…они все такие!

На следующий день Раничев купил-таки себе гитару. Не вынесла душа поэта… Улегся на софе в мансарде, тронул пальцами струны:

На звуки музыки заглянул любопытный Генька – как раз прибежал из школы. Увидев постояльца с гитарой, удивленно вздернул брови:

– Ой, дядя Иван! Вы и на гитаре играть умеете?

Вместо ответа Раничев заиграл перебором что-то из Франсиса Гойи. Играл, а тихонько присевший на краешек софы Генька, раскрыв рот, слушал. Дослушав, похвастался:

– А я ведь тоже петь могу! Хотите, спою?

Иван кивнул:

– Давай.

Мальчик подошел к окну, повернулся и, набрав в грудь побольше воздуха, затянул:

Раничев тут же подыграл и даже чуть-чуть подпел:

Так и спели, дуэтом. Генька раскраснелся, вновь уселся рядом, заглянул в глаза:

– Дядя Ваня, а вы меня играть научите?

– А запросто! – хохотнул Иван. – Слух у тебя есть, пальцы длинные. Эвон прямо сейчас и начнем… Смотри – вот лады, вот колки, вот струны. Зажимаешь здесь, здесь и здесь…

Пока мальчик тренировался, Раничев не молчал, а исподволь выспрашивал про всех участников шайки. Как он понял, Генька и не подозревал, чем занимается родная мамаша и откуда у нее деньги на фотоаппараты и прочее. Вернее, не то чтобы не подозревал, но в силу своего юного возраста как-то не очень над всем этим задумывался. Ну есть в доме достаток – и есть, плохо, что ли? Бандитов он считал хорошими приятелями Викентия – «маминого друга», действительно немало сделавшего для Надежды, и вот, сгинувшего невесть где. Что же касается остальных бандитов, то мальчишка уважал лишь Силыча и еще какого-то Николая Иваныча – «дядю Колю», «спалившегося» – как про него говорил Силыч, и сидевшего сейчас в местной КПЗ. Что же касается Кощея и Егозы, так их Генька на дух не переносил, и, его бы воля – не пустил бы и на порог, особенно – Кощея.

– Знаете, дяденька Иван, он часто у нашей школы на скамейке сидит, смотрит.

– Ну и что? Смотрит. Запрещено, что ли?

– Да ведь он не просто так смотрит, высматривает. Ребята говорили – разные гадости предлагает, правда, не за так, за деньги.

– Это хорошо, что за деньги.

– Смеетесь! Видели, как одного пацана-третьеклассника однажды в подвал повел… Да и меня как-то зажал на веранде, ощупал всего… пальцы у него такие противные, липкие, брр… Я даже маме не рассказывал, стыдно!

– Еще раз пристанет, скажи, – Раничев серьезно посмотрел на мальчишку. – Только не маме – мне. Договорились?

– Договорились, дядя Иван!

– Ну а что этот, фиксатый?

– Егоза? Дерьмо парень. Фартовый, плюется все время – а сам, знаете, как перед Николай-Силычем лебезит? Выпендривается много, понтит, а сам – шестерка шестеркой.

– А Николай Силыч, значит, человек хороший?

– Изо всех этих – да, – Генька кивнул. – Хотя тоже… Иногда так зыркнет! Дядя Иван, у нас в школе через неделю праздник – День рождения комсомола, вот бы мне к этому времени хоть что-нибудь на гитаре выучить?

Раничев усмехнулся:

– Трудновато будет.

– Ну пожалуйста!

– Ладно, заходи чаще. Может, чему-нибудь и научишься.

Радостно кивнув, мальчик убежал вниз. Иван разлегся на софе, заложив за голову руки. Собственно, ничего особо нового он от Геньки не узнал – и так было ясно, кто в шайке главный. Да и что мог знать пацан? Значит, так: вероятнее всего, перстень у Силыча – интересно, он где-нибудь хранит или с собой таскает? И вообще, откуда он у него? Ведь тот, что хранился в здешнем музее, он, Иван Петрович Раничев, самолично похитил еще летом. Откуда же он появился вновь? Покойный Ад-Рушдия говорил – было сделано три перстня… А может, и больше? Кто знает? Ясно одно – этот, третий, перстень как-то связан со всеми остальными, и пока он находится здесь – дыра времен будет открыта… Впрочем, наверное, она не всегда открыта… Открывается время от времени? Или – по заклинанию? Или, может, в какое-то определенное время? Что толку гадать? Нужно искать перстень. Скорее всего, он у Силыча. Что ж…

К вечеру явилась вся банда – Кощей, Егоза, Силыч – на этот раз сидели в мансарде, планировали серьезное дело и не хотели, чтобы хоть что-нибудь услыхал Генька.

– Хату одну будем брать, – просто сказал Силыч и перевел взгляд на Раничева. – Заодно и тебя, голубь, в деле проверим. Посмотрим, можно ли тебе доверять?

– Давай, проверяй, – Иван пожал плечами и предупредил, что никакой воровской специальностью не владеет.

– А тут и не нужна никакая специальность, – усмехнулся главарь. – Дверь мы и без тебя вскроем – останется только сумки таскать. На дело идем завтра, с утра, часов в одиннадцать – хата как раз пустая будет.

– А где хата-то? – полюбопытствовал было Егоза, но тут же стушевался под мрачным взглядом Силыча и обиженно надул губы. – Что, уже и спросить нельзя?

– За пустой спрос и язык потерять можно, – тихо произнес главарь. – Завтра все и узнаете.

Предназначенная для ограбления квартира находилась на третьем этаже того самого четырехэтажного дома, что располагался около фотоателье, почти напротив школы. Там, уже в подъезде, и собрались втроем – Силыча не было, общее руководство операцией он осуществлял через Кощея, который, осознавая это, вел себя важно, если не сказать – нагло. На дело оделись соответственно – черные с белым кашне! – ватники, кепки-малокозырки, сапоги – полгорода так ходило, ничего не поделаешь, блатная мода была в это время в самом разгаре, молодежь откровенно косила под блатарей, и складывалось стойкое впечатление, что тоталитарному государству на это глубоко наплевать. Ну конечно, слушать иностранный джаз – преступление куда большее, нежели банальный гоп-стоп.

Егоза встал на стреме на площадке второго этажа, Иван – на четвертом. Кощей возился с дверью максимум минуты две, потом свистнул, и вся шайка оказалась в квартире, аккуратно заперев за собой дверь на защелку.

– У нас полчаса, – посмотрев на часы, важно сообщил Кощей. – Шмонаем быстро – и ходу.

Кратирка – трехкомнатная, с высокими потолками и эркером – была упакована неплохо: бархатные шторы, золоченые светильники-бра, массивная старинная мебель, на небольшом столике в углу – новенький и дорогущий (шестьсот рублей) радиоприемник «Рекорд» в массивном деревянном корпусе. К удивлению Раничева, Кощей указал на него и кивнул – Егоза тут же перенес приемник на пол и принялся тщательно завязывать его в наволочку. В большой комнате, на полу, вскоре оказались и другие, приготовленные к выносу, вещи: мужской бостоновый костюм за полторы тысячи, несколько пар женских туфель – новых, в коробках – ценою в двести шестьдесят рублей, несколько отрезов крепдешина, платья, меховая – видно, что очень дорогая – шуба и еще всякая мелочь типа настольных часов и зажигалок.

Пока Раничев упаковывал все в покрывала, Кощей с Егозой шарили под коврами, в белье и деловито перелистывали книги – видимо, искали деньги. И, конечно, нашли – толстенную серо-голубую пачку плюс облигации тридцать восьмого года. А в секретере, за книгами, Егоза обнаружил зеленую малахитовую шкатулку с драгоценностями, которые оба жулика тут же принялись быстро перебирать. Раничев тоже не удержался, взяв в руки старинной работы перстень, массивный, черненого серебра, с кроваво-красным рубином.

– Неплохое колечко, – повертев перстень в руках, Иван цокнул языком. – Я вообще перстни люблю…

– Не только ты, – стукнул его по плечу Егоза. – Силыч тоже не дурак был, пока с тезкой своим не связался, с Корявым.

– Молчи, дурак, – вызверился на парня Кощей. – Уходим. Языком базлать – не мешки ворочать. Цацки все положи обратно в шкатулку.

– Чего?! – Егоза явно не понял.

– Чего слышал! Не мой приказ – Силыча. Смотри, ежели зашакалишь чего… – Кощей зло погрозил напарнику кулаком. – Лучше б тебе тогда бы и не родиться.

– Да ладно, ладно, – тут же стушевался бандит. – Я чего? Я ничего. Как Силыч сказал – так и будет.

Силыч дожидался их внизу, на груженной какими-то ящиками подводе, и – в старом замызганном ватнике и кирзовых сапогах – выглядел, как заправский колхозник. По указанию главаря сначала подняли наверх пустые ящики – объемные, с надписью «Заготсбыт» – а уж затем, набив их вещами, вынесли вниз, погрузив на подводу.

– Ну, едем! – Силыч неспешно тронул вожжи, и подвода, влекомая крепким битюгом, неторопливо поехала по широкой улице Курдина, через некоторое время свернув на окраину, к дому Надежды. Тут же и разгрузились, часть вещей сложили в подвал, часть – в специально освобожденный для этой цели шкаф. Силыч довольно потер руки и обернулся:

– Егоза, пивняк на Исполкомовской знаешь?

– Обижаешь!

– Не переодевайся, вернешь туда подводу… Пусть битюг там где-нибудь рядом ходит.

– А Ермолай-татарин вовремя сегодня напился, – неожиданно усмехнулся Кощей.

Силыч перевел на него взгляд:

– Ага, напился бы… кабы не подпоили!

Потом была еще одна квартира, уже не такая упакованная, затем – через день – дом. Силыч поступал умно – брал не все, да и ведь как ловко придумал с подводой! Егоза потом рассказывал, что татарин Ермолай, конюх из «Заготсбыта», так ни о чем и не догадался, лишь пьяно сетовал, что битюг опять отвязался от коновязи, не зря ведь конягу так и прозвали – Шлында – от слова «шлындать» – шататься где ни попадя.

Ивану скоро опротивело заниматься столь постыдным делом – тем более что к делу собственному он пока не приблизился ни на шаг. Бандиты явно не спешили за зипунами в пятнадцатый век! Почему? И эта странная фраза, произнесенная Кощеем по поводу попавшегося под руку перстня. Раничев помнил ее дословно – типа, что и Силыч был не дурак – тоже любил или владел перстнем? – пока не связался с «тезкой своим, Корявым». С тезкой…

– Генька, – снимая со стенки гитару, спросил Иван. – А дядю Колю, ну, Николай Иваныча – Корявым кличут?

– Ну да, – мальчишка кивнул. – Он и похож, весь такой коренастый, и руки чуть не до земли – корявые. Сидит теперь. Егоза, говорит, на машине сбил кого-то по пьяни, он ведь шофер, Николай-то Иваныч.

– Да-а, – протянул Раничев. – Бывает. Так что, насмерть сбил?

– А, не знаю, – Генька беспечно махнул рукой. – Николай Силыч его уважал…

– А скажи, Геня, Силыч или вот этот, Николай Иваныч – перстеньки не любили носить?

– Не помню, – мальчик пожал плечами. – Кажись, разговаривали когда-то про какой-то перстень… да я не прислушивался.

Ага! Иван насторожился. Похоже, и впрямь тут дело нечисто! Может, потому бандиты и не лезут в прошлое, что перстня-то у них нет! Он, наверное, у Корявого, вернее, тот его куда-то припрятал – а куда, почему-то не говорит, видно, не очень-то доверяет подельникам. Вот они и бесятся – хаты грабят, эдак и спалиться недолго, уголовка тоже зря свой хлеб не ест. Точно! Все эти квартирные грабежи – вынужденная мера. Был бы перстень, была бы возможность шататься в прошлое – так бы бандиты и поступали. Навар большой и почти никакого риска. Интересно, где они хранят оружие? И брали ли с собой на дело? Наверняка брали. Эдак и до убийства недалеко… Или милиция нападет на след, может быть даже, уже напала. Надо как-то форсировать события, надо! Не век же тут сидеть, ждать, покуда Корявый «откинется».

Иван и напомнил Силычу при удобном случае про артефакты и богатых коллекционеров.

– Погоди ты пока со своими коллекционерами, – зло отозвался главарь. – Не до них сейчас.

– Да как же не до них? Дело-то стоящее!

– Стоящее… – Силыч вздохнул, широкое, с тонкими усиками, лицо его выглядело озабоченным и хмурым. – Оно, конечно, хорошо бы… Эх, угораздило же этого дурака на такой ерунде попасться! Говорили же ему – не езди пьяным, так нет…

Раничев насторожился:

– Ты про кого говоришь-то, Николай Силыч?

– Да есть тут один, – неохотно отозвался главарь. – Ладно…

Иван, конечно же, прекрасно осознавал, что Силыч не доверяет ему, залетной торговой птице, а для завоевания доверия требовалось время, которого не было. Но ведь должен был быть какой-то выход, обязательно должен быть! Раничева вдруг осенило! Всего-то и надобно было лишь сделать так, как когда-то, по дороге в Кастилию, поступил иезуитский шпион Аникей. Просто-напросто ликвидировать всех остальных бандитов – в фигуральном смысле, конечно – и тогда главарь волей-неволей вынужден будет довериться Ивану. Что ж… Неплохая мысль. И пока – единственная.

Кроме, так сказать, основной работы – в банде – Егоза частенько промышлял гоп-стопом на темных окраинных улочках. Несколько раз проговаривался о своих дружках-лоботрясах, Силыч его за это ругал и неоднократно советовал быть осторожней, не связываться со всякой приблатненной швалью, а иметь дело только с серьезными людьми, типа вот его, Николая Силыча, с которыми только и можно достичь успеха. Егоза слушал, кивал, но – очень на то похоже – все делал по-своему. Он был хвастлив – а перед кем еще было похвастать, как не перед дружками? Перед Кощеем, что ли? Или перед Силычем?

Иван с первых же дней внимательно присматривался ко всем бандитам и, казалось, знал уже Егозу как облупленного – кажется, это было самое слабое звено в шайке, с него и следовало начинать.

Выйдя как-то в город, Раничев специально прохаживался там, где любил бывать Егоза, ему хотелось поговорить с парнем один на один, без Силыча и Кощея. Ага… Похоже, сегодня повезло!

Иван заметил Егозу в сквере, у пивного павильона. Похоже, тот был один – еще бы, едва пробило одиннадцать. Дружки-то – конечно, куда как более молодые, такие всегда подбирают дурачков помладше, чтобы смотрели, благоговея, в рот – наверняка были сейчас в школе либо в ФЗУ – а Егоза любил с утра выпить пару кружек пивка, частенько – именно в этой пивной.

– Эй, Санек! – крикнув, Иван помахал рукой, помнил: Егозу звали Саньком.

Егоза обернулся и, увидев Раничева, скривился. Видно, вовсе не Ивана он хотел сейчас видеть.

– Привет, Торговец, что невеселый?

Торговец – так в шайке кликали Раничева.

– Голова болит, – улыбнулся Иван. – Дружка вчера в городе встретил, погудели.

– Что за дружок-то? – просто так, без задней мысли, поинтересовался Егоза, видно было, что не это его сейчас занимает.

– Да так, парень один из Ленинграда, проездом, – Раничев отмахнулся. – Давненько не виделись. А ты что один? Видал как-то тебя с парнями.

– Да так…

– Может, по пивку дернем? – Иван кивнул на павильон и хлопнул Егозу по плечу. – Идем, угощаю.

Взяв для начала по кружке с моченым горохом, встали за боковой столик – круглый, как гриб, на тоненькой металлической ножке, Раничев страсть как не любил «стоячих» заведений общепита, но ничего не поделаешь, сейчас приходилось терпеть.

– Ну, за опохмел! – Ранчиев, шутливо чокнувшись, выпил.

Немного погодя, заказали водки.

Иван и сам пил экономно, да еще следил, чтобы Егоза раньше времени не напился. После третьей стопки до того куксившийся бандит немного оттаял, даже стал что-то рассказывать, размахивая руками:

– А я ему грю – ты че, сучара, меня не уважаешь? А он мне… А я ему – бац!

Раничеву неожиданно оказалось трудно поддерживать беседу – интеллект парня навеки застыл где-то у нулевой точки, на уровне блатной фени, выпивок и драк по принципу «трое на одного».

– А мы им – бац, бац! – раскрасневшись, куражился Егоза. – Так наваляли! А потом завалились на малину, с биксами…

– А дальше? – сделал заинтересованное лицо Иван.

– А там – понеслось! – Егоза усмехнулся.

– Я смотрю, шебутной ты парень, Санек! – подливая водку, засмеялся Иван. – Веселый!

– С тобой тоже ничего, весело, – бандит хохотнул и кивнул на продавщицу. – Эва, какая краля!

Раничев обернулся. Продавщица – толстая дебелая тетка лет сорока с лишним, в грязном халате и с ярко напомаженными губами – производила самое отталкивающее впечатление. Тем не менее наладившуюся беседу нужно было поддержать. Иван повернулся обратно и поднял стакан:

– Ну, давай за женщин!

Женская тема, как оказалось, Егозе тоже была близка. Выпив и закусив бутербродом с копченой колбаской, парень принялся безудержно хвастать своими победами на женском фронте – конечно же, придуманными, ибо иначе выходило, что молодой бандит не кто иной, как половой гигант или теневая звезда порнобизнеса, типа Рокко Сильфреди. Причем сам по себе, даже если не брать внутреннюю, если можно так выразиться, интеллектуальную сторону, чисто внешне Егоза был противен. Вытянутое прыщавое лицо, широкий, словно у поросенка, нос, сальная шевелюра, маленькие, под белесыми ресницами, глазки. Красавец! Вряд ли бы кто из девчонок прошелся бы с ним по доброй воле… А ведь на этой почве у Егозы обязательно должны быть комплексы! Обязательно должны уже сложиться. Сколько ему лет? Семнадцать?

Кроме матерных, никаких других слов для обозначения любовного процесса Санек не знал, и от подобной беседы у Раничева, что называется, завяли уши. На обоих уже начинали коситься, даже дебелая продавщица соизволила обратить внимание, зычно крикнув:

– Эй, вы там, потише!

– Пошла ты… – не оборачиваясь, огрызнулся Егоза.

– Да-а, – глядя на опустевшую бутыль – всего-то пол-литра и выпили – задумчиво протянул Иван. – Скучно мы как-то живем, Санек!

Егоза пьяно расхохотался и подмигнул:

– Это, может, ты, или там Силыч с Кощеем скучно, а я – так очень даже весело!

– Везет тебе, – покачал головой Раничев. – Вот бы и мне так. Фартовый ты, Санек, парень! Компании у тебя, веселье. А тут сидишь все время один, как перст. Завидую!

– Хэк! – довольно хохотнув, Егоза неожиданно предложил. – А хошь, сведу тебя в одну компашку? Только ты это… Водки возьми и закуски.

– А удобно?

– Ой, не ломайся. Торговец! Неудобно трусы через голову одевать…

Выходя, Иван внимательно осмотрел собутыльника – драненькое пальтецо, засаленная кепчонка, нечищенные сапоги – тот еще видок. А ведь совсем недавно Силыч поделил между всеми реализованную через барыг добычу. Не поровну поделил, по справедливости: восемь тысяч – Кощею, по четыре – Раничеву с Егозой, а сколько себе оставил – о том помолчать можно. Ну все-таки четыре тысячи – нормальные деньги. Пол-«Москвича», работяге четыре месяца пахать. Можно было и приодеться, а Егоза… Что-то уж больно быстро он все деньги спустил. Дружки-пьянки? Или – еще и карты? А очень может быть, азарт – он везде азарт, подобные людишки к азарту склонны. Фарт свой показать, перед биксами выпендриться, дескать смотрите-ка, сколько я проиграть могу. Как потлач у индейцев! Эва, весело живем, последний день Помпеи!

Выйдя из павильона, Раничев с Егозой пересекли сквер и, свернув, обошли школу – ту самую, четвертую мужскую, где в пятом Бэ учился Генька.

– Тсс! – Егоза вдруг резко схватил Ивана за руку и утащил за дерево.

– Что такое? – спокойно осведомился Раничев. – Уголовка на хвост села?

– Типун тебе! – Егоза выругался и кивнул. – Видишь, на скамейке человечек в пальто и кепке? Ну во-он, во-он, у стадиона. Газетой прикрылся.

– И что? – Ивану вдруг почему-то вспомнился бессмертный роман. – Это губернатор острова Борнео или Паниковский?

– Это Кощей, – тихо отозвался парень. – Он частенько здесь мальчиков высматривает… думает, не знает никто. Как бы нас с тобой не увидел – обязательно донесет Силычу, падла! О, вроде встает… уходит. Пошли скорее!

Чуть ли не бегом собутыльники обогнули школу, и, выйдя на шумную Советскую, свернули в узенький переулок, в котором стояло всего-то два дома-близнеца – оба деревянные, двухэтажные, выкрашенные в унылый темно-зеленый цвет.

Поднявшись на второй этаж, Егозя пнул сапогом дверь и прислушался. Никакого ответа, видно, в квартире никого не было. Впрочем, сие обстоятельство парня ничуть не смутило. Вытянув руку, он вытащил из-за верхнего косяка ключ и, подмигнув Раничеву, отпер хлипкий врезной замочек.

– Заходи! Ботинки можешь не разувать, ха-ха!

Скинув пальтишко на колченогий стул, Егоза, как был, в сапогах, протопал в комнату. Раничев, как путний, повесил пальто и шляпу на один из вбитых в стену прихожей гвоздей и, скептически взглянув на застеленный грязными половиками дощатый пол, так же, не снимая ботинок, протопал в комнату.

Зеленый плюшевый диван, продавленный и старый, круглый стол с расставленными вокруг разномастными стульями, на комоде, – дешевенький радиоприемник «Москва» – бедновато, но с претензиями. Два завешенных ситцевыми занавесками окна, на стене в углу, у круглой, обитой металлическими листами, печки – плакат с изображением двух солдат и надписью – «Не болтай у телефона, болтун – находка для шпиона!»

– Ты пока доставай все, – словно у себя дома, распорядился Егоза. – А я на кухню, за стаканами.

Пожав плечами, Иван вытащил из авоськи несколько банок тушенки, палку сырокопченой колбасы, хлеб, бутылку сухого вина и две «Особой московский» водки.

– Мало будет – пошлем! – поставив на стол стаканы, пьяно засмеялся Санек. – Найдется, кому сбегать.

– Чья хата-то? – словно бы между прочим поинтересовался Иван.

Егоза отмахнулся:

– Так, одной биксы. Матуха у нее на колхозном рынке ишачит, отца нет. Так что до вечера хата наша! Ну, по пол-стакашки?

Раничев открыл бутылку, налил, но Егоза вдруг не стал пить и, поставив стакан обратно на стол, прислушался:

– О! Кажется, идет кто-то. Наверное, Катька из школы прется.

Снаружи, на лестнице послышались шаги, скрипнула дверь, и из коридора в комнату заглянула девчонка лет шестнадцати – этакая длинная веснушчатая дылда, чем-то напомнившая Раничеву Акулину. Рыжие волосы дылды были заплетены в две куцые косички, коричневое, с черным передником, платье выглядело чересчур коротким, особенно когда Катька уселась, показав крупные мосластые коленки, обтянутые коричневыми заштопанными чулками.

– Это Ваня, приятель мой, – представил Ивана Егоза. – Водку пить будешь?

– Не, я пока лучше вина, – неожиданно басовито отозвалась Катька. Кажется, ее ни капельки не удивило присутствие незваных гостей. – Мне еще в магазин, за ситцем. Тетка Настя вчера вечером заходила, дескать для нас припрятала. Матуха наказала сразу после школы сходить, иначе убьет.

– Мишку с Коляном позови, – лениво посоветовал Егоза. – И еще девах каких-нибудь – а то что-то скучно.

– Позову, – Катька улыбнулась. – Только вы это… конфет купите и вина еще.

– За ними и Мишка сбегает, – Санек вытащил из кармана пиджака папиросы. – Закуривай, Торговец!

Раничев закурил, прикидывая, как бы половчее отделаться от Егозы – законопатить бы его туда, куда Макар телят не гонял, да вот как? Ну, собственно, для того ведь здесь и сидел. Конечно, запросто можно было бы подставить Егозу на каком-нибудь его гоп-стопе – так ведь он же, козел, обязательно всех выдаст, а проблемы пока были не нужны. Да и, честно говоря, Надежду с Генкой жалко… не так Надю, как ее пацана, уж тому-то, в случае ареста матери, явно светил детдом.

Катька отсутствовала долго, вперед ее явились два пацана лет по пятнадцати – Мишка с Кучером – и с ними девчонка, этакая вся из себя цыпа в белом накрахмаленном переднике и с комсомольским значком. Красивенькая такая блондиночка, с точеным личиком, и мелкими, искусственно завитыми кудряшками.

– Это Ленка, девчонка моя, – опустив длинные ресницы, нарочито небрежно произнес темноволосый пацанчик Мишка, на него ведь, как видно, и запала эта Ленка.

– Ленка, так Ленка, – глумливо гоготнул Егоза. – Была ваша, станет наша. Ла-адно, не куксись, шучу!

Второй пацан – фэзэушник Колян – стриженный под ноль и мосластый, довольно осмотрел стол и неожиданно громко спросил:

– Ну что, Санек, может, колбаски порежем?

– Давай, – разливая по стаканам водку, кивнул Егоза.

– Ой, нет, нет, мне бы вина лучше, – томно закатив глаза, прощебетала Ленка. Судя по всему, одна из тех молоденьких дурочек, что, на беду свою, в силу ложно понятой значительности или просто отсутствия мозгов, очень любят хвастать перед подружками своим появлением в таких вот компахах. А как же, ведь лестно дурехе посидеть, «как взрослые», с солидными людьми, не с пацанами какими-нибудь. Слова «солидный» и «взрослый» в лексиконе подобных существ означали лишь только то, что малость приблатненные пацаны лихо пили водку, сквернословили, ничуть не стесняясь, да занимали «дам» пошлыми россказнями, вот, как, к примеру, теперь – подвыпив – Колян.

– Слышь, Санек, мы вчера, мля, взяли водки… Мля, пили-пили, потом еще пошли, а потом…

Раничева чуть не тошнило от жуткой дурости – такие вот за столом были беседы.

– А я ему – бац! А он… – Егоза тоже вносил в разговор свою «интеллектуальную» долю.

Пришла, наконец, Катька с отрезом ситца под мышкой, притащила из смежной комнаты патефон с пластинками. Патефон оказался небольшим, портативным, еще довоенного выпуска завода имени Молотова, весь обклеенный вырезанными из журналов картинками. Еще выпив, устроили танцы, по очереди лапая захмелевшую Ленку… Раничев собрался уж было уйти, плюнув на все это непотребство, как вдруг, рассматривая пластинки, услыхал, как Егоза чуть слышно буркнул Коляну про Ленку, дескать хорошо бы ее сегодня всем по очереди поиметь.

– Не знаю, – нагнувшись к сидевшему Егозе, шепнул Колян. – Мишка, наверное, обидится.

– Да пошел он! – гнусно ругнулся Санек. – С друзьями делиться надо! Эй, Мишаня, сходил бы за вином да за конфетами. Иван даст денег, верно, Иван?

Раничев молча отсчитал банкноты.

Мишка ушел, а танцы продолжились. Ленку уже лапали более откровенно, задирали подол, а та, дура, смеялась.

– А ты что же? – Иван посмотрел на грустную Катьку. – Эвон как на тебя Колян смотрит!

– Смотрит, да не на меня, – с обидой отозвалась девчонка. – На мокрощелку эту… Ничего, сейчас я ей морду-то раскровяню…

Неожиданно вскочив на ноги, Катька схватила со стола нож и бросилась на танцующую гостью с такой неожиданной быстротой и проворством, что Раничев едва успел заломать ей руку.

– Убью! – обиженно голосила Катька. – Убью, с-сука!

Ленка в страхе отбежала к печке. Иван вывел орущую хозяйку в коридор и, набросив ей на плечи пальто, позвал Коляна:

– Давай-ка ее на улицу.

– Угу.

Вдвоем они вывели плачущую девчонку из дома и усадили на бревно, валявшееся за растущими сразу за домом кустами. Дул ветер. Моросил мелкий дождик. На свежем воздухе Катька быстро успокаивалась и трезвела. Раничев положил руку Коляну на плечо:

– Ты посиди с ней, парень.

Фэзэушник кивнул, и Раничев быстро вернулся назад, в дом.

– Нет, нет! – голосила распластанная на диване Ленка, со страхом глядя на блестящее лезвие финки, приставленное Егозой к ее горлу.

– Ну, сама разденешься или, может, помочь? – гнусно улыбаясь, тот пытался свободной рукой расстегнуть ширинку. – Ну, давай быстрей, тля!

Он закатил девчонке пощечину, и та, хныкая, послушно спустила трусики.

– Ну, вот давно бы так, курва, – удовлетворенно просипев, Егоза наконец спустил штаны…

Раничев поднял его легко, словно щенка, и с силой бросил об стену. Жалобно крякнув, Егоза опустился на пол.

– Одевайся! – Иван строго посмотрел на рыдающую девчонку. – Быстрее! Ну!

Позади, в коридоре, послышались чьи-то шаги. Раничев оглянулся – пришел Мишаня с вином и дешевыми сосательными конфетами. Тем лучше.

– Вот что, Миха, давай-ка веди свою подругу домой, пока вот этот гад не очухался, – Иван кивнул на валявшегося на грязном полу Егозу.

– Санек? – недоумевающе захлопал ресницами парень. – Так он ее… Ленка, он – тебя… Ах ты ж…

Раничев с удовольствием отвесил пацану хорошую плюху, такую, что бедняга отлетел к стенке.

– Вот что, юноша, – сграбастав парня за грудки, грозно произнес Иван. – Забирай свою биксу – и катитесь колбаской по Малой Спасской! И, ежели еще хоть раз кто-нибудь из вас появится в этой компахе… Лично удавлю! Ясно?

Подросток молчал, за спиной испуганно всхлипывала Ленка.

Раничев недобро взглянул на Мишаню:

– Я спрашиваю – ясно?

– Ясно, – сглотнул слюну тот.

– А раз ясно, так валите отсюда и не вздумайте хоть когда-нибудь снова прийти! – проорал Иван, чуть ли не пинками выпроваживая непонятливую молодежь из квартиры. – Ишь, бля, романтики захотелось! Ну, дуры… Этот еще, деятель, – он посмотрел на приходящего в себя Егозу. – Вставай, Санек, валить надо. Ленка легавых привела!

– Куда валить? Какая Ленка? – обхватив голову руками, недоумевающе произнес Егоза. – Что?

– Уходим, говорю… Давай, ноги в руки – и побыстрее. Переночевать есть где?

– Да дома…

– Нет, нельзя тебе домой… Хотя, если до утра только…

Он вышли на улицу. Темнело, и капли дождя моросили по лужам. Дойдя до Советской, Раничев прислонил собутыльника к афишной тумбе и поймал такси.

– Приятель, вишь, загулял, – зашуршав сотенной, Иван искательно улыбнулся таксисту.

– Да я вижу, – таксист хохотнул и сотенная незаметно исчезла. – Куда везти-то?

Раничев хорошо запомнил адрес – Лиственная, 12, – убогая халупа на Лесной улице, куда и наведался утром с пивом и добрым советом.

– Ой, хорошо! – растрепанный и голый по пояс Санек, сидя на полосатом, брошенном прямо на пол, матраце, оторвался от выхлебанной бутылки. – Чего хоть мы вчера творили, Иван?

– Да уж, натворил ты делов, – Раничев укоризненно покачал головой. – Биксу свою помнишь, Ленку?

– Как не помнить? Конечно! Шикарная девочка.

– Была девочка, да вся вышла… Ты, сукин кот, постарался.

– Да уж, я такой, – глумливо загоготал Егоза.

– Изнасилование по Уголовному кодексу, – мрачно напомнил Иван. – Знаешь, кто эта Ленка?

– Ну?

– Племянница самого товарища Казанцева! – словно пригвоздил Раничев.

– Да ну? – Егоза снова хлебнул пива. – А кто это?

– Ну ты и серость! – вполне искренне удивился Иван. – Не знать главного в городе пахана! К твоему сведению, товарищ Константин Федорович Казанцев не кто иной, как первый секретарь городского комитета партии!

Егоза захлебнулся пивом.

– Быстрей, собирайся! – похлопал его по спине Иван. – С минуту на минуту здесь будет милиция!

– Что? – трясущимися руками Санек натянул рубаху и пиджак.

Раничев лично накинул на него пальто и, проверив, чтобы Егоза не забыл документы, выпроводил парня на улицу.

– Один живешь?

– Да, – навешивая на дужку замок, кивнул Санек. – Была бабка, померла в прошлый год.

– Прячься!

Схватив молодого бандюгу за руку, Иван едва успел втянуть его в какой-то сарай на противоположной стороне улицы, как к дому Егозы, стрекоча и подскакивая на ухабах, подкатил мотоцикл с двумя милиционерами. Оба, посмотрев на замок, принялись ходить вокруг хибары, старательно заглядывая в окна.

– Оба-на, – в ужасе прошептал Санек. – Выходит ты, Ваня, прав был…

– Я всегда прав, – пошутил Раничев. – Родственники где-нибудь далеко есть?

– Есть. Тетка в Свердловске, да еще кто-то в Челябинске, только я их плоховато знаю.

– Отлично! Сейчас на вокзал дунем.

Дождавшись, когда милиционеры не солоно хлебавши уехали, приятели быстро пошли к вокзалу, на противоположную сторону города.

На полпути, у киоска, Раничева неожиданно остановил какой-то пацан.

– Денежку-то дадите, дяденька? – громко поинтересовался он.

– А, – засмеялся Иван. – Про тебя-то я чуть не забыл. На, держи – заработал.

Сунув мальчишке червонец, он обернулся к напарнику:

– Ну, идем.

– Кто это? – Егоза проводил убежавшего паренька взглядом.

– Так… Знакомец один. Выполняет тут для меня кое-какие порученьица.

Говоря так, Раничев сейчас почти что не врал, действительно, пацан как раз и выполнил только что одно из таких поручений – впрочем, единственное, дождавшись восьми тридцати, передал в отделение милиции сочиненную Иваном анонимку о том, что в доме 12 по улице Лиственной хозяева всю ночь гонят самогон из краденого картофеля. Сработало вовремя! Егоза аж с лица сник. Еще бы! Кому же в тюрьму хочется, да еще за изнасилование.

Гудели рельсы, могучие паровозы пыхтели паром, раздавались гудки, а от водокачки с чайниками в руках неслись к отходящему поезду опоздавшие пассажиры. Отстояв очередь, Егоза взял билет до Свердловска и, оглядываясь, направился в привокзальный сквер, где его – на скамейке возле белого бюста Ленина – давно уже дожидался Иван.

– Купил, – подойдя, доложил Егоза.

Раничев улыбнулся:

– Ну вот и славно. Тебе сейчас главное – отсидеться. Поживи с месяцок у тетки, а лучше – до нового года, глядишь, и утихнет все. Вестей о себе не подавай, никому не пиши…

– Что я, маленький? – обиделся парень.

– На вот тебе, – Иван протянул Егозе деньги. – На подарок тетке. Смотри только, не вздумай по пути играть.

– Ла-адно… – бандит вдруг пристально посмотрел на Ивана.

– Что, – усмехнулся тот. – Хочешь спросить, с чего б это я такой добрый? Отвечу сразу – виды на тебя имею, и виды серьезные. Перстенек с зеленым камнем ведь Корявый припрятал?

– Ну, – дернувшись, кивнул Егоза. – Силыч что-то такое говорил. Только болтать не велел. А Корявого хочет на пересылке пощупать.

– Суд был уже?

– Да вроде нет… Но скоро будет, это точно.

Что-то громко и гнусаво объявило вокзальное радио. Окутанный паровозным дымом, к перрону медленно подошел пассажирский поезд.

– Твой, – поднялся Раничев. – Ну, ни пуха, турыст!

Прихватив небольшой, купленный по пути, чемоданчик, Егоза быстро побежал к поезду. Вот смешался с толпой, подошел к проводнику… Вошел… Обернулся в дверях, помахал.

Ну, с Богом…

Иван ухмыльнулся, провожая глазами отходящий состав. Вот уже – минус один. Остались двое. Вернее, один…