Колыбельная для ночницы

Глава 3

Банька, в которую отвела Зосю Филонида Паисьевна, пряталась в ивах у заросшего ряской пруда. По словам бабки она считалась ничейной, деревенские обходили её стороной. Когда-то давно в баньке угорела старая повитуха, да так и осталась при ней вековать.

— Ты, главное, не бойся. — наставляла Зосю Филонида Паисьевна. — Повитуха та незлобивая. Мне про неё еще пра-пра сказывала. Совсем уж дряхлая была, а роженицам помогала. Вот и последнего младенчика приняла да выходила. А потом уже в баньку отправилась да задремала на полке. С той поры лазной (банной) бабушкой и существует.

— Я париться не люблю. Не переношу жару и духоту.

— Тебе и не придётся. Банька эта по-черному топится. То целая наука. Дело долгое. Тебе с этим не справиться, слишком сложная работа. Да и опасно, можно газов надышаться.

— А что же тогда мне там делать?

— А вот научу. Ты как войдёшь в парилку — поклонись в угол на каменку. А потом, стукоток, бряканье, кашель — значит получила согласие, лазная дала добро. Тогда ложись на лавку спиной кверху и жди.

Лазная, ясное дело, тоже баньку не растопит. Но выйдет к тебе непременно, чтобы веником отхлестать.

— Что-то мне не по себе! Боюсь, что не справлюсь… И не хочу, чтобы меня хлестали! — от бабкиных наставлений у Зоси всё перепуталось в голове да горло сжималось от страха.

— Должна справиться. Я бы с тобой пошла, но нельзя. Такие вещи один на один совершаются. Справишься, ничего в том мудреного нету. — Филонида Паисьевна успокаивающе похлопала Зосю по плечу. — Ты мыло, что дам, на полок положи. Это треба для лазной. А веник у лавки оставь, на видном месте. И главное — на лазную не смотри! Чтобы тебе не примерещилось — знай лежи, поняла?

— К-кажется, да.

— Как станет лазная веничком хлестать — терпи, проси только, чтоб пошибче била.

— А может, обойдемся без веника?

— Не получится обойтись. Да ты в одеже будешь, не развалишься, перетерпишь. Вот лазная тебя веником побьёт, все косточки руками расправит — тогда благодари. А уж потом вопрос задавай. Подскажи, мол, банная бабушка, как мне дзядкин след вернуть, как у ведзьмы своё выманить?

— А если она не скажет?

— Должна сказать. На прямой вопрос — будет прямой ответ. Для тебя может и непонятный. Ты только запомни его слово в слово, я после растолкую.

Зосе всё меньше и меньше хотелось в баньку — от мысли, что ей придётся общаться со сверхъестественной сущностью немели пальцы и холодела спина. Зося знала великое множество быличек и историй про жуткие «шалости» банных духов. Что если лазная бабушка тоже решит над ней «подшутить»?

Вдвоем с Филонидой Паисьевной ей было бы не так страшно. Но бабка объяснила, что станет сторожить снаружи — чтобы никто чужой не залез. Под чужими она подразумевала вовсе не людей, а праздношатающихся вокруг деревни нечистиков.

Вид крошечной просевшей в землю баньки окончательно испортил Зосино настроение. Она было заикнулась о том, чтобы всё отменить, но под строгим бабкиным взглядом стушевалась и не решилась ей перечить.

— Ты всё запомнила? Наука несложная.

— Всё. Кажется всё. — упавшим голосом отозвалась Зося.

— Вот, веник возьми. И мыло. — бабка вручила девушке туго увязанный пучок дубовых веток и тряпочку с хвойным мылом внутри.

Подтолкнув покосившуюся дверь, жестом показала — иди.

Стены запущенного помещения сплошь покрывал закопченный нагар. Маленькое окошко почти не пропускало дневной свет, и от этого в парилке было темновато. В углу рядом с дверью лежало несколько камней. У стены за камнями был пристроен лежак для парения. Лавка, про которую говорила бабка Филонида, располагалась напротив.

Доски пола и раньше прилегали друг к другу неплотно, и вода свободно просачивалась сквозь них. Теперь же они разошлись еще сильнее, и приходилось наступать осторожно, чтобы ноги не угодили в щели.

Пробираясь к лавке, Зося неловко оступилась, и, едва не упав, упустила из рук и веник, и мыло в тряпочке. Веник немедленно застрял в одной из щелей, мыло же провалилось между досками. Чертыхнувшись, Зося поняла, что не сможет его найти и решила, что обойдётся и так.

Вытаскивая веник, она поцарапала руки, перепачкалась сажей и паутиной. Разозлившись на себя за то, что послушалась бабку, с размаху плюхнулась на лавку, забыв поклониться и спросить разрешения попариться.

Время шло, но лазная не подавала сигнала, в баньке стояла тишина.

А потом вдруг под лавкой негромко зашлёпало и из-под неё выбралась толстая бородавчатая жаба. Повернувшись к Зосе, жаба уставилась на неё круглыми жёлтыми глазами и вдруг принялась расти! Сначала сделалась размером с кошку, потом — с крупную собаку, а потом и вовсе раздалась по сторонам, уперевшись спиной в потолок парилки.

Распахнув рот, жаба мигнула — раз, еще раз, будто подавала сигнал. И пребывающая в оцепенении Зося с ужасом поняла, что её приглашают залезть внутрь!

Таким способом в быличках описывалось посвящение в колдуны и ведьмы. Вместо жабы могло появиться любое другое животное, но правило было одинаковое — требовалось залезть к животному в пасть и выбраться с другой стороны. Зося всегда считала прочитанное преувеличением, вымыслом, возможно постановочным специальным обрядом, имитирующим прохождение человека через желудок животного с целью излечения или преодоления собственных страхов. И теперь, уставившись на клубящуюся черноту в жабьей пасти, не могла поверить, что всё происходит наяву и всерьёз!

Зосе живо вспомнились и страшные рассказы про девушек, утащенных нечистью под каменку, и байки о лютующем баннике и злой обдерихе, сдирающей кожу с живых людей, и истории о ведьмах, творящих в банях запретные, противные человеческой природе обряды.

Осев на полу грузным кулем, жаба терпеливо ждала, но никакие сокровища мира не смогли бы сподвигнуть Зосю нырнуть в темную пахнущую тиной глубину её пасти.

Бочком, в обход жабы, девушка медленно двинулась к дверям, но на самом порожке чья-то волосатая лапа настигла её, схватила за щиколотку и дёрнула назад.

От камней раздалось шипение, лицо опалило жаром.

Зосю повалили на лавку, прижали голову к грязной вонючей поверхности, задрали футболку и яростно принялись нахлёстывать веником по обнажённой спине.

Липкий удушливый пар растекся по комнате, в горле будто заскреблись чьи-то когти. Дыхание сбилось, сердце взвилось — Зося замычала, закашлялась, забормотала сквозь взявшиеся коростой губы «Отче наш».

И всё пропало. Схлынуло наваждение. Веник отлетел к камням.

А Зосю подхватили чьи-то мягкие руки да поволокли из бани прочь.

Она смогла заговорить только через время, когда полностью исчез из груди тяжёлый давящий комок. Всхлипывая и трясясь, поведала бабке, что произошло в парилке.

Филонида Паисьевна не стала ругаться и сетовать. Поддерживая Зосю за плечи, молча повела её обратно к своему дому. Посадив на стул рядом с печкой, захлопотала над иссеченной спиной, помазала чем-то прохладным и лёгким, положила поверх пропитанную травяным настоем марлю, велела сидеть и не дёргаться.

— Ваша лазная меня едва не убила! — Зосю еще немного потряхивало от пережитого кошмара.

— А кто виноват, что всё сикось-накось пошло? Ты сама всё испортила! В баньку не попросилась, поклон не положила, подарок как следует не поднесла, да еще и нечистого помянула! Вот тебе и преподали урок!

— А зачем лазная лягушкой прикинулась?

— Откуда же мне знать. Ты правильно сделала, что в нутро к ней не полезла. Мало ли что там могло ожидать.

Филонида Паисьевна подала Зосе воды и ложку с коричневым порошком.

— Выпей ка. Это от чар.

— От чар?

— Защита. Чтобы Авигея в голову не проникла пока спать будешь.

— А из чего порошок?

— Перетёртые семена мака и толченый корешок дягиля. Пей, не сомневайся — средство надёжное.

Зося послушно выпила предложенное снадобье. Оно подействовало удивительно быстро: неприятные воспоминания о пережитом отступили, её потянуло прилечь.

— Сейчас постелю тебе, только повязку сменю. — бабка Филонида погладила девушку по голове. — Ох ты, заблудшая душа… Ничего, ничего. Справишься с тяготой, вернёшь утерянного дзядку. Оклемаешься малость, и в лес тебя поведу, там станем искать ответы.

— А нельзя как-то иначе их найти? — Зося зевнула в ладошку. — Не выходя из дома?

— Иначе — нельзя. Но да ничего. Ты теперь практикой наученная, так что справишься.

Несмотря на выпитое снадобье бабы Филониды, Зося спала очень плохо. В вязкой тревожной дрёме чудилась ей жаба из бани, хватала за ногу, тащила к себе в рот. Зося отбивалась, но руки вязли в мягкой как тесто туше, от сладковатого приторного запаха гнили кружилась голова. Неожиданно на голову жабы слетела курнеля, прищёлкнула клювом и продекламировала трескуче:

— Зр-р-ря-ты-приехала… зр-р-ря… зр-р-ря… зр-р-ря…

Спрыгнув Зосе на спину, заскреблась острыми коготками, и кожа засаднила как от ожога.

Зося заворочалась, пытаясь скинуть юркую птицу, и проснулась.

Ночь была темная, глухая. Истончённый месяц совсем затерялся среди звезд.

Ни звука не доносилось с улицы. Лишь тоненько всхрапывала в соседней комнате бабка Филонида, да, вторя ей, монотонно посвистывал цвыркун.

Зося вдруг подумала, что до сих пор не увидела никого из местных. Когда Филонида Паисьевна вела её к пруду — им не попался навстречу ни один из жителей деревеньки.

Домики выглядели ухоженными и обжитыми, повсюду росли цветы и деревья, но ни в одном дворе почему-то не было ни собак, ни кошек. Да и куры крутились только возле бабкиного заборчика.

Странно всё же, что никто не вышел поглазеть на неё. В деревнях ведь всё по-простому, и народ по большей части любопытный.

Возможно — домики, это чьи-то дачи? И люди приезжают сюда провести выходные и отдохнуть. А постоянно здесь живет лишь бабка Филонида и её сестра.

Где-то она сейчас?

Не рыщет ли поблизости?

А может и нет никакой сестры? И случай в бане подстроила сама Филонида? Специально, чтобы запугать, чтобы оставить у себя!

А она поверила, повелась как глупая овца!

Только зачем Филониде её присутствие? Зачем все эти интриги?

Зося потёрла лоб и вздохнула. В голову лезли совсем уж невероятные мысли.

Наверное, ей всё же лучше поспать.

Повозившись, девушка накрылась с головой, чтобы отгородиться от внешнего мира. Она частенько так поступала в детстве — пряталась в воображаемом домике, а одеяло служило чем-то вроде защитного колпака.

Некстати вспомнив про ночницу, Зося попыталась придумать слова защитной колыбельной, и впервые за всё время не смогла.

Ставший таким привычным навык пропал!

Может это его украла бабкина сестра? Может способность создавать защитные колыбельные — это и есть тот самый таинственный дедка?

Это умение появилось у неё после той полевой практики, и Зося постепенно нашла ему применение. И неплохо на этом зарабатывала.

Запретив себе переживать об этом, Зося задумалась о прожитом дне, попыталась систематизировать впечатления, определить своё отношение к ним.

Привычная картина мира дала широкую трещину, и Зося хотела разобраться в этих изменениях. Одно дело изучать фольклор как архаическое наследие предков, а другое убедиться воочию в существовании его представителей.

Но ведь и её небольшое хобби тоже нельзя было назвать обычным. Страшные колыбельные на заказ — как отреагировали бы нормальные люди на это? Покрутили бы пальцем у виска, усомнились в её дееспособности? Тем не менее у Зоси была своя клиентура, её находили по сарафанному радио, поскольку никакой рекламы она не давала. И вот теперь эта способность оказалась утрачена.

Возможно, всему виной стресс, потрясение от пережитого в бане. И со временем все постепенно наладится?

Зосе очень хотелось в это верить, но в глубине души она понимала, что все гораздо сложнее.

Она так и не написала Петьке. А он, наверное, забросал чат сообщениями. А может даже звонил.

Сотовый лежал на подоконнике, и Зося подошла к окошку, чтобы проверить переписку.

За стеклом расплывалась темнота. Лишь где-то далеко в лесу мерцала яркая точечка, на краткий миг вспыхивая малиново-алым и тут же пригасая.

Почему-то она заинтересовала Зосю, и чем дольше девушка наблюдала за игрой света, тем явственнее становилась картинка, тем чётче проступали мелькавшие на фоне огня призрачные тени.

Какая-то сила поманила Зосю к ним, и, не задумываясь ни о чём, девушка отперла дверь, бесстрашно вышла в тихую настороженную ночь, двинулась по дорожке среди благоухающих сладостью цветов. Перед глазами мерцал и переливался малиново-алый огонь, и нежные голоса пели медленно и протяжно.

Резкий вскрик перебил навязчивую мелодию. Серый комок на заборчике шевельнулся. Мигнули жёлтым круглые глаза.

Это была птица, сова. точнее — маленький домовый сычик.

Встрепенувшись, он полетела прямо на Зосю.

Задев крылом волосы девушки, уронил ей под ноги перо и скрылся под крышей.

Этого оказалось достаточно, чтобы исчез огонь, рассеялись по ветру голоса, и Зося пришла в себя.

Она подняла перо, провела пальцем по мягким нежным волоскам, пытаясь понять, что случилось.

Где-то рядом зацокала другая птаха. У лица прозвенел тоненько комар. И саднящей болью напомнила о себе пострадавшая от веника спина.

Что она делает на улице? Босая, в одной лишь сорочке? Как могла поддаться мороку далекого кострища?..

С улицы во двор наползала седая пелена, несла с собой влажную свежесть. Начавшая подмерзать Зося повернулась, чтобы вернуться в дом, но её неожиданно окликнули.

Старушечий голос осведомился ворчливо — почему она шляется здесь и не спит.

Застигнутая врасплох девушка ласточкой взлетела на крылечко и уже оттуда посмотрела на говорившую.

— С чего бродишь посередь ночи, спрашиваю? — за заборчиком маячила низенькая фигура. — С чего приключалки на голову собираешь?

— Я… просто так вышла… подышать… — соврала Зося, силясь рассмотреть фигуру.

— Подышать… Не углядела ли чего не надобно?

— Огонёк в лесу. — само собой вырвалось у Зоси.

— А кроме огня — ничего не блазнилось?

— Кажется, тени еще были…

Перед Зосиным взором яркой вспышкой мелькнула картинка — большой костёр на поляне, и призрачные девы, танцующие возле него. Иные в рубахах, иные нагишом кружили в опасной близости от огня, ничуть не опасаясь сгореть. А над деревьями маячило что-то длинное, нескладное, остроголовое! Покачивалось в такт безудержной пляске.

— Тени… — у старухи была странная манера повторять услышанное. — Русалки хороводы повели, подходит их время.

— Русалки… — Зосю уже ничто не удивляло.

— Русалки. Ты ближе ко мне подойди, не надо, чтобы наш разговор услышали. Подойди, подойди. Да не бойся, не съем тебя, слишком жестка.

Она зашлась глуховатым смехом, а Зося послушно побрела к заборчику.

— Значит, углядела всё ж таки русалок. То плохо. Теперь ведь блазь не отлипнет. Опять начнёт в лес сманивать. Пока не сгубят тебя — не отстанут.

Зося вздрогнула от зловещего предсказания, и спина тут же откликнулась болью.

— Хорошо вчера попарилась? — понимающе ухмыльнулась старуха.

— Лучше не бывает… — вздохнула Зося и спохватилась. — А вы откуда знаете?

— Оттуда и знаю. Что же — крещёная ты?

— Нет. Не крещеная.

Старуха кивнула — то ли одобряя, то ли с осуждением.

— И молитв не знаю. Только Отче наш. Да и то путаюсь.

— Что не знаешь — не страшно. Толку от них никакого. Не любят здешние крещёных.

— Почему не любят?

— Потому как крест вроде ключа. Перекрестье землю запирает, выход закрывает. А от того злоба копится. А уж от злобы все беды идут.

— Но молитва меня спасла! Вчера, в бане!

— Молитва… Помощь тебя спасла, иначе не стояла бы сейчас рядом со мной. Не надо было тебе приезжать. Но раз вернулась к нам в Патрикевичи — теперь не зевай. Непросто здесь. Всё по-другому. Ну, да ты сама уже поняла.

— Не совсем. Не совсем поняла. Но догадываюсь. У меня хорошая теоретическая база.

— Ишь ты, слова то какие ввернула… — старуха опять засмеялась. — Ну, ничего. Хлебнёшь лишку — проветришь головушку. Иди уже. Ночь тёмная, страшная. Принесёт еще кого из стихийных. Иди, пока Филонида не хватилась. Нечего ей знать про наш разговор.

— А вы не боитесь ночью гулять?

— Я-то? Мне можно. Ты, если снова в лес потянет — на венки там не засматривайся, не расплетай ветвей на березах. Что станут спрашивать — не отвечай. Через плечо не оборачивайся и главное — в след лесунов не угоди. Поняла?

— Нет. — растерялась Зося. — Как я пойму, где этот след? И почему нельзя смотреть на венки? Я и сама сплести хотела, на Троицу.

— Потому. Венки — забава русалочья. И косы на берёзах. Могут и наказать, если влезешь да испортишь. Седьмица русалкина подходит. Злые они теперь, будут лютовать. Хорошо, если днём в хоровод затянут да лоскатуху напустят. А если ночью к ним выйдешь — считай всё, не отпустят. Лютое теперь время! Вишь, уже знак подают, огоньком приманить пытаются. О том и предупреждение моё — не зевай!

— Я не пойду, не пойду в лес! — Зося попятилась.

— Не зарекайся. Всяко может случиться. Главное — не откликайся, не заговаривай с ними! И в след лесунов не ступай. Под лесуновой ногой земля вниз уходит, мягчеет твердь, как после дождя.

— Я лучше пойду. Спокойной ночи.

— Ты слышишь, если понадобится что — совет или помощь — цвыркуну пошепчи, он мне передаст. И не говори своей, что я приходила. Не говори. Пообещай мне!

— Обещаю! — шепнула Зося, и старуха отступила назад, растворяясь в тумане.

Зося же повернулась к дверям и… проснулась.

В окошко пробивался свет, на кухне гремела посудой бабка Филонида.

Девушка полежала немного, вспоминая детали разговора.

Всё было так реально, так убедительно! И манящий огонь, и сыч-спаситель, и странная незнакомая старуха!

А оказалось всего лишь сном, игрой подсознания.

Осторожно потянувшись, чтобы не потревожить спину, Зося начала одеваться. И лишь тогда обнаружила лежащее рядом с подушкой перо.