Колыбельная для ночницы

Глава 13

План Тани оказался неосуществимым — картину невозможно было вынести из квартиры. Возле порога рама раскалялась в руках и начинала дымиться, и после нескольких тщетных попыток, Таня сдалась, испугалась, что картина может сгореть.

Она задумала было спустить её с балкона, но Томочка-Тонечка не дала, крутилась под ногами, зудела комаром, что картину тревожить нельзя.

Что та уже вросла в Танин дом и вынести её — означает вырвать с корнями, разрушить силу.

— Тебе её в наследство передали! Вот ты её сюда и смогла принести. А теперь что же — избавиться хочешь? Картина без места погибнет.

Таня молчала, расстроенная провалом. Но сдаваться не собиралась.

Нужно было срочно придумать что-то другое, и она вдруг вспомнила о Петькиной квартире.

Раз не получилось с картиной — она воспользуется перевалкой!

Таня не знала, как она работает, но надеялась, что сможет управлять своим переходом.

Она попросила приживалку обзвонить клиентов, чтобы отменить все встречи на неделю.

Когда же Томочка-Тонечка разворчалась, что денежки мимо потекут, объяснила — что есть вещи поважнее материальных благ.

— Но как же! — попыталась возразить приживалка.

— Так! Не ной. Всё наверстаем.

— Тебе виднее, — сдалась Томочка-Тонечка и вздохнула. — Береги себя. Не геройствуй, хозяйка.

— Это как получится.

Таня взяла рюкзак и еще раз проверила его содержимое, чтобы удостовериться, всё ли на месте.

В небольшом стеклянном контейнере лежала приличная порция колива, обрядовой каши из разваренной пшеницы, мёда и сухофруктов. Такая каша готовилась не быстро, и если бы не микроволновка — пришлось бы придумывать ей замену.

Рядом с контейнером пристроились завернутые в бумагу свечи: одна предназначалась для вызова усопшей ведьмы, вторая — для того, чтобы выпроводить её и благополучно завершить ритуал. Дым от свечи должен был послужить защитным барьером в случае, если бабка надумает напасть.

Таня не забыла захватить и чёрный флакон «Загорска».

Она любила его холодный мрачный аромат, в котором смешались лёгкие нотки ладана из кадила, свежесть хвойного леса, запах банных веников и вспаханных огородов, и едва уловимая сладость подгнившей листвы.

«Загорск» она хотела использовать для медитативного настроя, чтобы нащупать хрупкую связь с миром усопших и почувствовать среди них ту, с которой хотела поговорить.

В случае, если парфюм не сработает, Таня собиралась воспользоваться костяной пуговицей с платья Томочки-Тонечки. Надеялась, что бабка-ведьма «откликнется» на этот предмет.

Прихватила Таня и платок Чуры, благоразумно решив, что он тоже может ей пригодиться. В последний момент, вспомнив о чём-то, запихнула в рюкзак плитку молочного шоколада.

Подъехав к дому Зоси, она сразу поднялась на Петькин этаж и остановилась на площадке, разглядывая черный провал двери-прямоугольника.

Перевалка являлась чем-то вроде портала — через неё можно было попасть куда угодно. При условии, что желающие это сделать обладают определёнными навыками и защитой. И знают конечную точку своего пути.

— Чаво приташшилася? — ворчливо поинтересовались из приоткрывшейся рядом двери.

— Хочу и стою, — буркнула Таня, не поворачивая головы.

— А нечего тута стоять. Не выставка тута.

— Знаю, что не выставка. Давно им пользовались? — Таня махнула рукой в сторону черноты.

— А тебе что за дело? — белоглазая старушенция выползла на площадку.

— Раз спрашиваю — значит надо.

— Ишь, надо ей. Сунешься туда — да больше не выбересси. Не боишься?

— Нет. — пошарив в рюкзаке, Таня вытащила шоколадку, повертела ею перед бабкиным носом. — Мне нужно пару минут, чтобы определиться с направлением. Придержите меня?

— Дай! — ссохшаяся лапка потянулась к плитке.

— Не слышу ответа! — Таня быстро отступила назад. — Придержите меня?

— Ну, придержу. Только долго не протяну. Уж очень ты в теле.

— Мне хватит пяти минут. — Таня вручила шоколадку старухе, и та с жадностью вгрызлась в обёртку, зачавкала.

А Таня коснулась ладонями черноты, и её стало медленно засасывать внутрь словно в болото.

Позади раздался хлопок и движение прекратилось — Таня зависла посреди пустоты, пытаясь как можно чётче представить бабкин дом, комнату, картину, её саму, лежащую на кровати в тот последний день…

Ничего.

Лишь тихое потрескивание и вздохи старушонки за спиной.

— Ну, долго ты там? Едва держууу… — провыла та, и Таню резко крутануло.

Почти теряя равновесие, она потащила из кармашка рюкзака пуговицу приживалки и зашвырнула её вперёд.

Почти сразу чернота раздвинулась как занавес, и Таню мягко вытолкнуло в образовавшийся проём — прямо к дому, о котором она вспоминала.

Пуговица откатилась куда-то в траву, искать её было бесполезно, да и некогда. Таня решила, что справится без неё и медленно направилась к дому.

Он почти затерялся среди разросшегося кустарника и бурьяна в человеческий рост. И сильно обветшал. Дверь была плотно прикрыта, сквозь грязные запыленные окошки невозможно было ничего разглядеть, и Таня, побродив вокруг, решилась зайти внутрь.

Устраивать ритуал вызова на улице было неблагоразумно и опасно, мало ли кто шляется рядом. Хоть дом и заброшен, но стены еще крепкие, к тому же она сможет запереться на задвижку.

Подтолкнув дверь, Таня вошла.

По лицу что-то мягко мазнуло.

Потревоженная пыль поднялась в воздух маленьким вихрем.

Под ногами жалобно простонали хлипкие доски, словно оплакивали свою хозяйку.

А потом Таня увидела и её.

Бабка всё так же лежала на кровати, чинно сложив руки на груди.

Время превратило её в скелет, обтянутый высохшей кожей.

Лицо полностью заплело паутиной, в одной глазнице притаился мохнатый паук.

Дом стал для хозяйки последним пристанищем.

Что ж, это даже облегчало задачу.

Таня подошла к кровати, принюхалась, но терпкий аромат «Загорска», которым она успела побрызгаться, заглушал другие запахи.

Судя по виду, бабка лежала так давно. И ни разу не вставала, не обернулась ни навью, ни ератницей.

Об этом чётко свидетельствовали нетронутая паутина на лице и крепко сцепленные в замок руки.

Еще немного порассматривав бабку, Таня занялась подготовкой к ритуалу.

Пододвинув к кровати табуретку, выложила на неё свечи и коробок спичек, поставила контейнер с кашей и флакон Загорска.

Закрепив свечу в щели между досками сиденья, подожгла фитилёк и присела прямо на грязный пол.

Свеча потрескивала и слегка чадила, тонкая ниточка дыма потянулась от неё к бабке, поползла вдоль неподвижного тела.

Запах ладана от свечи смешался с нотками Загорска, дымный туман постепенно заполнял комнату. Таня смотрела сквозь него на кровать, пытаясь уловить хоть какие-то изменения.

Вот будто шевельнулись скрюченные пальцы. Вот дрогнула рука. Вот обе ладони оперлись о матрас, и высохшее бабкино тело рывком поднялось и село.

Паутина разорвалась, зубы стукнули друг о дружку, и голова начала медленно поворачиваться в сторону Тани.

— Вот тебе угощение. Откушай, бабушка. — Таня поставила на одеяло контейнер с коливом, и бабка послушно зачерпнула рукой кашу и понесла ко рту, роняя крошки.

Пока она насыщалась, Таня бормотала заговор. Слова нанизывались как на ниточку. И этой нитью Таня мысленно оплетала сидящее на кровати тело, чтобы обезопасить себя.

Когда с кашей было покончено, в голове Тани просипело:

— Зачем потревожила? Зачем подняла?

— За помощью пришла, бабушка! За подсказкой! Не хватает мне ума понять — как укротить ночницу?

Тело чуть дёрнулось, а потом бабка прошипела:

— Встать хочу! Порви сеть!

— Нельзя тебе вставать, — Таня говорила медленно, почти по слогам. — Мы поговорим и снова спать станешь. Я тебе колыбельную спою.

— Н-ночнице… н-ночнице колыбельную… ей колыбельную нужно… остановит её… сдержит… — прохрипело в ответ. — Но прежде — заговор на четыре узла… на четыре угла… луточки-браточки… пошлите соннички…

Бабка осеклась, а потом опять зашипела:

— Порви сеть! Дай до тебя дотронуться!

— Нельзя, бабушка! — как можно твёрже сказала Таня. — Подскажи-ка мне лучше, как вызволить человека из плена зеркала?

— Конец — в начале… — прохрипела бабка. — Чтобы спасти, нужно вернуться к началу…

— А как спасти от ночницы похищенного?

— Вернуться в начало… Конец в начале… Вернись в начало… Порви… порви путы… Хочу тебя обнять…

Бабка содрогнулась.

Зубы клацнули хищно, в глазницах медленно загорелись синие огоньки. Сухонькое тело напряглось и задрожало, а опутывавшие его нити с тихим звоном начали лопаться.

Таня попыталась восстановить защиту, но не смогла, у «поднятой» ведьмы еще оставались силы.

Ситуация выходила из-под контроля.

Еще немного — и бабка, чего доброго, превратится в ератницу!..

Нужно было что-то делать! И немедленно!

Таня быстро затушила первую свечу. Чиркнув спичкой о коробок, попыталась поджечь вторую. Получилось не сразу — руки предательски тряслись, а бабка тем временем спустила с кровати одну ногу!

Гладя на неё через тлеющий слабый огонёк и скрестив пальцы, чтобы он не погас, Таня принялась начитывать запечатывающий заговор.

Она старалась произносить его медленно и громко, и каждое слово эхом отдавалось от стен домишки.

Истошно взвыв, бабка начала заваливаться на бок. Захрипев что-то, в последний раз подняла руку, пытаясь погрозить Тане согнутым почерневшим пальцем, и застыла.

Она лежала теперь полубоком, с ногой, упирающейся в пол.

Оставлять её в такой позе было нельзя. Случись что — и ведьма вновь сможет встать!

Правда подобное возможно лишь после определенного ритуала, но Таня не собиралась рисковать.

Сцепив зубы, она заставила себя поднять ногу мумии и уложила её на кровать. Потом развернула оцепеневшее тело и поморщилась, когда изо рта бабки выполз паук да заторопился назад к глазнице, потянул за собой тонкую липкую нить паутины…

Что ж, ответы получены.

Нужно поскорее убираться отсюда.

Таня похватала вещички, запихнула их в рюкзак, бегом выскочила из домишки.

Лес впереди уже стал размываться, подернулся рябью, почернел.

Таня рванулась к образовавшемуся прямоугольнику, боясь упустить момент.

Оказавшись внутри, прошептала:

— Домой!

И шагнула в пустоту…

Место, в которое попала Зося, выглядело как узкий бесконечный коридор.

Словно погруженная в транс, Зося блуждала по нему как по лабиринту.

Страха не было. Только апатия и холод внутри. На эмоции не осталось сил. Она просто шла и шла, минуя поворот за поворотом, автоматически переставляя ноги как заводная кукла.

Зосю не занимало больше ни Петькино преображение, ни изменившийся облик Полины. Не вспоминала она ни про Таню, ни про детей, к которым приходили ночные опасные духи.

Её больше ничего не тревожило и не волновало.

Оступившись, Зося упала на коленки, ударилась лбом о шершавую стену.

А когда оперлась на неё, чтобы подняться — увидела прямо перед собой… комнату! Стена вдруг сделалась прозрачной, и за ней как за стеклом проявилась до боли знакомая кухня!

Кудрявая Валюха раскладывала на столике карты и что-то с жаром объясняла сидевшему напротив Порфирычу. Кот позёвывал и косился на кастрюльку на плите, и тогда тэрэнька шлёпала его веером по лапе, чтобы не отвлекался. Пристроившийся на спинке стула Злуч внимательно следил за появляющимися из колоды картами, всем своим видом проявляя беспокойство.

Валюха тоже была встревожена — то и дело подливала в маленькую рюмку каких-то капель из пузырька. Подъездный немедленно подхватывал её и опрокидывал себе в пасть, и Валюха снова принималась капать.

Изображение надвинулось поближе, и Зося увидела свою старую неудачную фотографию, поперёк которой лежала карта Дама Пик.

Зося знала, что это недобрый знак. Эта карта считалась предвестницей неприятностей и опасности, за Дамой Пик всегда тянулся шлейф из невзгод и проблем.

Теперь Зосе стало понятно волнение Валюхи — кикимора переживала за неё.

Порфирыч что-то спросил, Валюха ответила, однако Зося ни услышала ни слова — ей «показывали» немое кино.

И пусть. Зосе было всё равно. Она не попыталась постучать в стену, не попробовала хоть как-то привлечь к себе внимание.

По стеклу пробежала рябь помех, и в кухню вошла мама.

Она выглядела спокойной и расслабленной.

Не замечая восседающую за столом компанию, прошла к плите, помешала варево в кастрюле. Потом не спеша заварила себе кофе, взяла зефир из вазочки, присела на диванчик в углу, включила маленький телевизор…

При её появлении в душе у Зоси впервые что-то болезненно дёрнулось.

Ей захотелось туда, на свою кухню!

Захотелось, чтобы мама обняла её как в детстве и пообещала, что всё обязательно наладится.

— Мама… — шепнула Зося. — Мама… Мамочка… Я здесь!

Конечно же её никто не услышал, и тогда Зося затарабанила по прозрачной стене, словно надеялась её пробить.

Картинка дрогнула и поменялась.

Теперь Зосе показывали одну из комнат в особняке.

За столами сидели девочки лет шести-семи, все в серых платьицах и белых кружевных фартучках. Перед каждой лежал белый лист и цветные карандаши. Девочки что-то сосредоточенно рисовали.

Владислава прохаживалась между столами, что-то объясняла, иногда подправляя детали рисунков. Временами будто невзначай поглаживала девочек по волосам, и те сжимались от её прикосновений.

Полина наблюдала за происходящим из кресла. Лицо её скрывала тень, пальцы лениво перебирали жемчужины сотуара.

Крупные, как на подбор, бусины тускло мерцали, и Зося не могла отвести от них взгляд.

В движении рук Полины было что-то гипнотическое, завораживающее, и девочки одна за другой отложили в сторону карандаши, стали смотреть на медленно покачивающееся украшение.

Время шло, сотуар всё так же раскачивался.

И так хотелось подойти поближе. потрогать ровный глянцевый жемчуг.

Владислава встала за спинку кресла, сделала приглашающий жест.

Сидящая на первой парте девочка послушно поднялась и направилась к Полине.

Она шла чуть покачиваясь, взгляд был стеклянный, пустой.

Полина ждала, в нетерпении подавшись вперёд, и, когда девочка приблизилась, положила ладонь ей на лицо.

Некоторое время ничего не происходило. А потом девочку сильно встряхнуло, контуры её тела немного смазались, она сделалась прозрачной, зыбкой как призрак.

Это длилось всего лишь секунду. Когда Полина убрала руку, Владислава отвела бедняжку на место.

А к Полине уже послушно направлялась следующая ученица.

Всего девочек было двенадцать. После короткого «общения» с Полиной они заметно побледнели, сделались вялыми и полусонными.

Переглянувшись с сестрой, Владислава хлопнула в ладоши, возвещая об окончании урока, но девочки так и продолжали неподвижно сидеть.

В классную комнату заглянул Петька, потряс зажатым в руке колокольчиком, и лишь тогда воспитанницы очнулись и рассеянно принялись собирать рисунки и карандаши.

— Петька-а-а… — протянула Зося. — Ты живой?.. Кого же я видела за шторой?..

В ответ на её вопрос Полина повернула голову и посмотрела на Зосю.

Губы её растянулись в тонкую щель, по лицу прошла судорога, полностью искажая знакомые черты.

Сидящее в кресле существо давно перестало быть Полиной.

Зося тихо вскрикнула — и всё пропало.

Перед Зосей была лишь пыльная серая стена.

Некоторое время девушка продолжала на неё смотреть, пока не услышала тоненький всхлип где-то рядом.

Она было подумала, что это просто галлюцинация, но всхлип повторился. Недалеко от Зоси кто-то плакал горестно и едва различимо.

И Зося побежала на голос, боясь его потерять.

За очередным поворотом у стены сгорбилась маленькая фигурка в пижаме. Сотрясаясь от беззвучного плача, прижимала к себе плюшевого потрёпанного медвежонка. Зося узнала его разные глаза-пуговицы — точно такие были в её сне про буку!

— Не бойся! — шепнула она малышке, присаживаясь рядом на корточки. — Не бойся. Ты теперь не одна.

Зося обняла девочку, пытаясь согреть. И та доверчиво прижалась к ней, повернула опухшую от слез мордашку, спросила про маму.

— Мама дома. — Зося постаралась, чтобы её голос звучал спокойно.

— И папа дома? — всхлипнула девочка.

— И папа.

— Хочу к ним! Хочу домой! И мишка хочет!

— Не плачь! — Зося хотела сказать, что за девочкой скоро приедут родители, но не смогла заставить себя соврать.

— Хочу, чтобы мама пришла! Хочу домой! — малышка снова заплакала, а у Зоси вдруг резко потяжелело в затылке, и накатила такая слабость, что пришлось опереться о стену.

— Зося! Зося-я-я… — позвали из-за стены. — Я соскучился, зая!

Сквозь прозрачную преграду девушке улыбался Андрей, шевелили пальцами, словно наматывал на запястье что-то невидимое.

— Прости, зая. Не успел вовремя остановиться. Так соскучился по тебе, что хватил лишку. Сейчас станет полегче.

— Ты… ты… — Зося покрутила головой, пытаясь отогнать тягучую одурь. — Что… ты… сделал?

— Потянул твоего дзядку. — Андрей потрогал пальцем успевшую затянуться трещинку на стекле, через которую просочилась Зосина энергия. — Трудно до тебя достать. Стекло мешает. Поэтому и забрал побольше. Прости, зая, не смог удержаться от вкусного. Раньше тянул понемногу, и ты даже не чувствовала. А сейчас пришлось посильней.

Зося коснулась покрывшегося испариной лба, а в ушах продолжало отдаваться колоколом: «забрал побольше… побольше… побольше…»

Так вот почему ей так скверно и тяжело! И эта рассеянность, вялость, все её оплошности — от того, что у неё почти не осталось связи с дзядкой.

Не осталось внутренней силы, опоры, веры в себя!

— Не надоело тебе там, зай? Может хватит бродить? Давай лучше, возвращайся ко мне. Посидим, посумерничаем. Бабку к тебе не подпущу. Не стану с ней делиться. Обещаю, зай. Верь мне. — Андрей положил руку на сердце и жадно облизнулся. — Соглашайся, зая. Будет немного больно, но я вытащу…

— Размечтался… Я, что, похожа на дурочку?

— Ты и есть дурочка, — заржал Андрей, но тут же посерьезнел. — Соглашайся. Ты там пропадёшь, зая. А со мной тебе будет хорошо. Я больше не буду спешить. По глоточку каждое утро… Посмакую пока можно.

Зосе захотелось плюнуть в наглые глаза, долбануть по ухмыляющейся роже, сделать хоть что-что, чтобы не слышать и не видеть Андрея.

А потом она подумала о плачущей испуганной малышке.

Если она сможет забрать с собой и девочку, если сможет её спасти, то, пожалуй, стоит согласиться.

О себе Зося даже не думала, но малышку можно и нужно попытаться вернуть родителям!

— Андрей!.. Я соглашусь при одном условии! — Зося прокашлялась и решилась. — Пообещай мне, что не тронешь девочку! Поклянись, что причинишь ей вреда!

— Да сдалась она мне! Там нечего брать. По детям у нас ночные духи…

— Вот, и хорошо, что нечего. Но всё равно поклянись! Пообещай, что вернёшь её родителям!

— С чего бы? — хмыкнул Андрей. — Забудь про неё. Девчонка останется там. Двоих мне не вытянуть. Даже не буду пытаться.

— Тогда я тоже останусь! — решительно заявила Зося, и Андрей недовольно скривился.

— Хорошо, хорошо! Я попробую забрать вас обеих. Только помогай мне, не телись. К вам в любой момент могут нагрянуть хозяйки.

Андрей приник к стене, положил ладони на стекло, уставился на Зосю тяжёлым взглядом.

— Нам нужно соединить ладони. Давай же, зая! Сделай это.

Зося послушно потянулась к нему, но малышка повисла у неё на руке, захныкала, запричитала:

— Тётенька, не ходи к нему! Я боюсь! Он плохой!

— Не плачь, милая, — Зося поцеловала девочку. — Всё будет хорошо, обещаю. Андрей, предлагаю вытащить нас по очереди. Так надёжней, и легче тебе. Сначала пойдёт она…

— Нет! — перебил Зосю Андрей. — Сначала — ты!

— Нет. Сначала девочка!

— Я хочу с тобой! С тобой! — рыдала малышка. — Не отдавай меня!

— Дядя отведет тебя к маме с папой. — пыталась упокоить её Зося. — Не бойся! И скоро будешь дома!

— Положи руки! — рычал Андрей. — Зося! Сделай как я сказал!

Не обращая внимания на его тон, Зося потянула девочку к стене.

— Давай положим твои ладошки вот сюда… — заговорила она и осеклась, когда Андрей быстро убрал руки от стекла.

— Сначала пойдешь ты. Потом девчонка. — отчеканил он по слогам, а лицо исказила злоба.

Эта смена в настроении подтвердила Зосину догадку о том, что Андрей не собирался забирать ребёнка. Специально врал ей, чтобы согласилась на переход.

— Без девочки я не уйду! — как можно тверже сказала Зося, и тогда он сорвался.

— Стерва! Тебе же хуже! Не хочешь по-хорошему — выжру тебя здесь и сразу!

Под его взглядом стекло пошло трещинами.

Зосю швырнуло на колени, голова взорвалась болью, что-то начало ворочаться внутри, давить, распирать…

Зося ослепла и оглохла, и насмешливый голос Полины донёсся до неё сквозь вой и треск в ушах.

— А у нас гости? Какой интересный мужчина! Зося, почему ты скрывала это сокровище? Почему не предупредила, что к нам пожалует твой приятель? Мы бы поставили пятый прибор на стол. Подготовились бы к встрече как следует. А теперь мне придётся импровизировать!.. Впрочем, так даже лучше!