Колыбельная для бронехода

08. Лекция для шахтеров и шахтрис

— Вот смотри. У нас в запасе шесть недель: через три прилетит следак, еще через три второй рейс. Если мы за шесть недель с твоей помощью свергаем Саламанку, объявляем о восстановлении «исходного положения» — то ты становишься героем, который восстановил справедливость, вернул своей родине утраченные предприятия, а заодно сверг кровавого диктатора и стал героем народа Нова Эдемо. Твои премьер и император получают возможность практически задаром вернуть себе последние две картины ван Хелсинга, а престиж бронеходчиков Содружества взлетает до небес. Ну а шутка ли, всего один человек прилетел и сверг планетарного диктатора, да еще и вернул сакральные полотна. Телефонный разговор, который ты только что прослушал, при этом объявляется «обманкой» для отвода глаз, министр обороны и император должны просто подписаться под твоей поездкой сюда и объявить, что разговор был сделан для того, чтобы скрыть спецоперацию по отправке страдающему народу Нова Эдемо помощи в твоем лице. Само собой, что такая спецоперация поднимет престиж также и императора с премьером. Короче говоря, в выигрыше остаются все. План безотказный, потому что ручкаться с узурпатором — стыд и позор, но когда революция победит — такой проблемы не будет. И пусть две картины — малый стимул для риска, но с твоей победой появляется кое-что куда более веское: повышение престижа бронеходчиков. За возможность облегчить кадровый голод бронеходных частей тебе простят все и восславят во все фанфары еще сильнее, чем до этого.

Антон закончил, я храню молчание, сверля его взглядом. Наконец, он не выдерживает:

— Так что? Ты видишь в этом плане хоть какой-то изъян?

Тяжело вздыхаю.

— Вижу, и даже сказал тебе об этом ранее, но до тебя не дошло. Дело в том, что в глазах цивилизованной галактики вы еще хуже, чем Саламанка. Он-то узурпатор, но вы и вовсе террористы. И потому ни министр, ни император не согласятся быть причастными ко всему этому. И потому картины ван Хелсинга не спасут ни тебя, ни меня. С тобой никто не станет иметь дела, в том числе и я. Самое дорогое, что у меня есть — моя репутация, без нее я конченый человек. Я не променяю ее ни на какие блага вселенной. Будь вы нормальными солдатами, хотя бы ополчением каким — план бы вполне сработал, но если я свяжусь с террористами — все, потом уже вовек не отмоюсь, даже если мне удастся избежать трибунала. Эти самые СГБшники выглядят менее пропащим вариантом.

— Да что с тобой не так, Кирин?! — едва не взвыла Дани. — Почему ты так упорно не желаешь понять, что мы — такие же, как и ты?! Мы тоже солдаты, сражающиеся за свою родину!

— Да блин… Слушай, шахтерша… или шахтриса? Ты, верно, из очень глубокой шахты выползла, да? Когда ты поймешь, что всем наплевать на твое самоопределение? Ты преступница — и точка. Ори сколько угодно — ничего не изменится от твоих воплей.

— Неужели кого-то в галактике волнует мнение диктатора Саламанки?! Да, он считает нас преступниками — но по факту мы для всей остальной галактики борцы против тирании!

— По факту для всей галактики вы преступники.

Антон склонил голову чуть набок:

— А ты не много ли на себя берешь, расписываясь за всю галактику?

Я усмехнулся:

— Если вся галактика посмотрит на черного кота — она увидит черного кота. Если вся галактика посмотрит на тебя — она увидит преступника. Террориста. Кот — это кот. Террорист — это террорист. Что тут сложного?

— Так, стоп, у нас явно недопонимание на понятийном уровне, — сказала Дани. — Кирин, кто, в твоем понимании, есть «террорист»?

— Вооруженный человек, участвующий в боестолкновении, но не являющийся солдатом — военный преступник. Конкретно те преступники, которые совершают преступления на политической почве — террористы.

— То есть, любой человек, который не служит в армии, но сражается — преступник?

— Верно. Можно быть или солдатом, или военным преступником. Третьего не дано.

Дани сокрушенно покачала головой.

— Получается, все те люди, которые участвовали в революциях, сопротивлении и прочих славных делах, те, о ком снимают фильмы и пишут книги — все преступники? Так у вас на разных планетах Содружества стоит дохрена памятников различным преступникам, получается?

Я тяжело вздохнул.

— Ну, некоторые из них и правда преступники. Но таких меньшинство. Видишь ли, Дани, деление на солдат и преступников зависит не от того, кто за что сражается, а от того, как именно он это делает.

— Ладно, — сказал Антон, — и в чем, в твоем понимании, разница между солдатом и террористом?

Вот тут я просто расхохотался.

— В моем?! Нет у меня никакого особенного персонального понимания термина «солдат»! Специально для пары шахтеров из самой глубокой шахты в Жопе Орла — новости пятисотлетней с хреном давности! Оказывается, люди еще задолго до начала Эры Водолея, в докосмическую эпоху договорились, кто такой солдат, свой договор записали на бумаге и подписались внизу листа! Вот это поворот!!! И надо же — это определение до сих пор ни разу не менялось!

— Вот как… Так термин «солдат» имеет четкое определение и юридическое значение?

— Вот именно, о чем я вам и толкую. Ты не солдат — значит, террорист. Все просто, как два тумблера включить! И именно поэтому у вас ничего не выйдет. Все вот эти бредни про войну за свободу и будущее не прокатят в Содружестве. Они вообще нигде не прокатят. То есть, простой народ-то схавает, он же тоже не знает толком таких деталей. Но если не дай бог премьер и император с вами попытаются иметь дело — сразу же вылезет оппозиция, у нас ведь конституционная монархия, а не авторитарная. Будет четко и ясно сказано и доказано, что вы по факту преступники. Не потому, что оппозиция что-то имеет против вас — а просто для того, чтобы посадить императора в лужу, а премьера заставить сложить полномочия. У двух самых знатных Домов Содружества, как вы понимаете, врагов тьма, и они вытащат всю подноготную на свет. А премьеру и императору такие проблемы совсем ни к чему. Потому-то Саламанке не помогли картины и потому-то они не помогут ни мне, ни вам. Просто вы в глазах галактики ничем не лучше Саламанки, даже хуже.

— Понятно, — сказал Антон. — Так какое определение у понятия «солдат»?

— Солдат должен соответствовать четырем критериям. Первый — солдат носит форму и ясно различимые издали знаки принадлежности к своей армии. Второй — солдат открыто носит оружие. Третий — у солдата должен быть командир, который за него отвечает. Четвертый — солдат должен соблюдать законы и обычаи войны. Должен ли я вам на пальцах разъяснять, что вы, как типичные партизаны, не соответствуете ни единому из этих критериев?

— Ну у нас немного другие реалии, — заметила Дани. — Нам, к примеру, форма не нужна, потому что мы своих и так всех знаем, и вообще: кто не в мундире, но с оружием — тот повстанец.

Я ехидно ухмыльнулся.

— У меня для тебя поразительная новость, шахтриса. Форму носят не для того, чтобы узнавать своих.

— А для чего?

— Чтобы тебя с первого взгляда узнавал враг.

Они такой новостью немало удивлены.

— Ну так это как-то слегка того… контрпродуктивно, — протянул Антон.

— Ну еще бы, — заржал я. — Ты знаешь, воры тоже возмущены, что нельзя просто так взять и положить в карман чужое. Но тут дело такое: либо ты уважаешь чужую собственность, либо ты преступник. С законами войны то же самое, что и с любыми другими законами. Любой закон — это ограничение. Закон мешает присваивать чужое и трахать любую понравившуюся девку без ее согласия, а также проломить голову ненавистному соседу — блин, сплошной контрпродуктив! Но соблюдать все равно надо. Или соблюдаешь, или преступник, третьего не дано. Так и форма: да, партизанам она мешает, и потому партизаны — это бандиты, а не солдаты. Солдату запрещено скрывать принадлежность к своей армии. Снял форму во время войны — преступник! К стенке без суда и следствия! У меня, чтоб ты знал, даже на трусах написано, что я принадлежу к вооруженным силам Содружества, ну, на случай, если форму сниму постирать. Да-да, если вражеский снайпер с трех километров посмотрел на тебя в оптику и не понял, что ты его враг — ты преступник. Да, а еще солдату запрещено передвигаться на гражданском транспорте. Все, что везет твою задницу, должно нести большие и ясно видимые знаки принадлежности к повстанческому войску. Сел в попутку — военный преступник, расстрел без суда и следствия. И, кстати, вот вам и ответ, почему вся галактика увидит в вас только террористов: автомат есть, а форма где? Ее нет, значит, говорить не о чем. Человек с автоматом без формы — террорист.

— Да, интересный поворот, — признал Антон. — Мы-то люди преимущественно мирные и таких аспектов не знали…

— Теперь знаете. Единственная разница между рыцарем и хорошо вооруженным разбойником заключается в том, что у рыцаря есть герб на щите и сюзерен. Если у тебя ни герба, ни сюзерена, которому ты служишь — ты разбойник и точка.