Глава VIII ТРЕТИЙ СОН

Петька с Валькой свернули в боковую улочку и пошли дальше. Валька продолжил свой рассказ:

— А второй случай был с быком…

— С черным? — встрепенулся Петька.

— Нет, — мотнул головой Валька. — Здешний бык, он скорее бурый такой. Кузя его зовут. Вообще-то он тихий, но в июне, когда жарко стало, что-то с ним произошло. То ли муха укусила, то ли еще чего-то. Короче, он с привязи сорвался и пошел буянить. Выбежал с фермы, притопал в село, лошадь боднул, телегу опрокинул, даже чуть «Жигули» на рога не поднял. Всех с улицы как ветром сдуло. А мы тогда еще ничего не знали, в футбол гоняли. Там между домом Трясучки и хатой дяди Саши небольшой пустырь есть, скоро подойдем туда. Играем себе, играем, и тут — топот! Кузя несется вскачь — и прямо на нас! Мы — кто куда, даже мяч забыли. Я на дерево залез, даже не помню как, но очень быстро. Так этот самый Кузя как раз под дерево подошел, стоит и копытом землю роет… Жуткий зверь! Потом как взревет, как боднет дерево! Я чуть не свалился! А Кузя отбежал назад — да еще раз как боднет, аж дерево затрещало! Ну я и напугался! Думал, что с третьего раза он либо меня с дерева стряхнет, а потом растопчет, либо все дерево вместе со мной свалит. Но потом смотрю, он в другую сторону повернулся. Оказывается, бабка Трясучка из своего дома вышла. Кузя ее увидел, голову нагнул и помчался к ней. Я даже глаза закрыл, подумал, от бабки мокрое место останется. Она ведь и убежать от него не успела бы при своей скорости… Вот! Это все именно тут было.

Боковая улица закончилась. Вернее, кончились дома, стоявшие один напротив другого. Дальше действительно находился небольшой пустырь, очевидно, вытоптанный юными футболистами. А за пустырем, метрах в пятидесяти от него, на правой стороне улицы, стоял еще один домишко. Домишко, густо обросший кустами и деревьями.

— Вот это хата дяди Саши. — Валька указал на новую избу, недавно выкрашенную в ярко-зеленый цвет. — А вот дерево, где я сидел!

Дерево находилось уже на пустыре, совсем недалеко от дома дяди Саши.

— Видишь? — Валька указал на ободранную кору на стволе дерева. — Это Кузя приложился… До сих пор заметно. А вон там, за кустами, — Трясучкин дом.

— И что потом было? — спросил Зайцев.

— Вот тут я сидел, — Валька еще раз указал на дерево. — Вон там, у дороги, где сейчас лужа, там бык стоял. А Трясучка из своей калитки вышла, метра на три отковыляла, и тут он на нее попер! Да так быстро! Трясучка же стоит, с места не двигается. Я даже сначала подумал, что бабка быка не видит. Наверное, метр или полтора оставалось — и вдруг Кузя остановился. Трясучка постояла еще немного, а потом вытащила из кармана нитку и привязала к кольцу, которое у быка в нос вдето. Потянула за нитку — и бык за ней пошел! Так до самой фермы его и довела. Представляешь?!

— Чудеса… — протянул Петька, хотя не очень-то удивился.

Действительно, что там коза Машка или бык Кузя, когда бабка может людей заколдовывать. Правда, оба случая, рассказанные Валькой, не вполне соответствовали образу «злой колдуньи». Вернее — совершенно не соответствовали. Ведь если б бабка не заколдовала Кузю, бык мог бы много чего натворить, мог бы даже убить кого-нибудь. А Трясучка его остановила и отвела на законное место, то есть совершила стопроцентное доброе дело. Причем бабка не стала Кузю убивать, калечить или превращать в крысу. Значит, не хотела наносить ущерб колхозу. Старуха поступила по справедливости, хотя бык ее жизни и здоровью угрожал. То же самое и в первом случае. Ведь тетя Маня и ее тезка-коза были справедливо наказаны, за дело. Козе Машке не следовало объедать чужой огород, а тете Мане стоило за своей козой получше присматривать. И опять же: Трясучка не стала ни с козой, ни с ее хозяйкой никаких ужасов творить, просто одну на несколько часов мемекать заставила, а вторую — слушать это блеянье. Потом, когда тетя Маня возместила бабке материальный и моральный ущерб за потраву огорода, Трясучка отменила свои «санкции».

Из всего этого Петька сделал окончательный вывод: Трясучка — ведьма строгая, но справедливая. Ленка ей нахамила, обозвала «змеей», вот бабка и устроила змеиную жизнь дерзкой девчонке — уже на сутки с лишним. Правда, во сне бабка сказала: «Сама ты змея — и змеей до скончания века будешь!» То есть определила Ленку в гадюки пожизненно. Но ведь она могла так сказать просто сгоряча. Тем более что самочувствие у нее в тот момент было неважнецкое… Петька и сам однажды, когда у него зуб разболелся, очень грубо маме ответил. А Трясучка в момент разговора с Леной и вовсе держалась на одном колдовстве — в скелет превратилась. Небось ей тоже очень больно было. А тут еще Ленка дерзить взялась… Вот и погорячилась старая.

И все-таки идти прямо сейчас к Трясучке и затевать с ней разговор Петька не решился. Во-первых, пришлось бы Вальке объяснять, что да как. А во-вторых, все-таки страшновато было. Кто его знает, какое сегодня у бабки самочувствие и, соответственно, настроение? Вдруг она нынче не в духе? Попадешь ей под горячую руку и превратит в хомяка какого-нибудь. А та же Ленка, например, приползет и съест… Хомяк ведь только пищать умеет, поди объясни этой змее, что она своего двоюродного братца слопать намеревается!

В общем, Петька решил, что пора возвращаться.

— Ну, пошли обратно? — сказал он Вальке. — А то, наверное, нам с бабушкой уже пора домой идти.

— Как скажешь, — пожал плечами донбасский житель. — Тем более что мне обедать пора.

Когда они вернулись в дом бабушки Нины, Петькина бабушка сразу же заторопилась.

— Засиделась я у тебя, Нинуля, а у меня внучонок небось проголодался.

— А вы у нас отобедайте, — предложила хозяйка.

Но бабушка Настя сказала, что ей тогда тяжело идти будет и они с Петькой засветло домой не доберутся.

В общем, Петька с бабушкой отправились в обратный путь. С увесистыми сумками времени на дорогу, конечно же, ушло побольше, чем на дорогу в село, но все-таки вернулись до темноты, хотя солнце уже клонилось к вечеру.

Дядя Федя, Игорь и тетя Наташа уже вернулись, но, как и предполагал Петька, Лену они так и не нашли.

— Где искали-то? — спросила бабушка Настя. — В Мертвой деревне были?

— Были, были… — проворчал дядя Федя. — Всю прошли, в каждую избу заглянули, даже в колодец посмотрели на всякий случай. Потом за деревню прошли, в елки. Там кладбище когда-то было и часовенка. В часовенке тоже поглядели. Никого и ничего!

— Только голову от Черного Быка нашли! — грустно улыбнулся Игорь.

— Какую голову? — удивилась бабушка.

— Да слушайте вы его больше! — в раздражении проговорила тетя Наташа. — Пенек он там нашел сухой. Правда, немного на бычью голову похож, если корни за рога считать.

— Хотел даже сюда притащить, да я не разрешил, — добавил дядя Федя. — Не до ерунды нынче!

— И что дальше делать думаете?

— Ума не приложу… К участковому, наверное, съезжу, заявление напишу. Хотя навряд ли это поможет…

— Давайте обедать, что ли… — вздохнула тетя Наташа.

Когда все сели обедать, никто, даже дядя Федя, уже не рассказывал забавных историй о том, как кто-то потерялся, а потом нашелся. Тетя Наташа то и дело утирала глаза, и все ели молча, украдкой поглядывая на стул у окна, где обычно Лена сидела.

То ли Петька очень устал — как-никак двадцать километров пешком прошел, если в обе стороны считать, — то ли его от еды разморило, только ему вдруг ужасно захотелось спать. Он улегся и почти сразу же провалился в сон.

Этот сон — третий по счету — сильно отличался от двух предыдущих. На сей раз Петька оказался не в лесу и не в Мертвой деревне, а в селе, где только что побывал наяву.

Сначала Петька увидел себя около магазинов, потом прошел мимо дома бабушки Нины. Ни Вальки, ни его бабушки, ни каких-либо других людей Зайцев на улице не увидел. Коз и овец тоже не было, хотя наяву он видел их у заборов. И ни машины, ни трактора, ни велосипеда… Село опустело, словно вымерло. Стояла жутковатая и гнетущая тишина — точно такая же, как в первых снах. Хотя вроде бы было светло, дома, заборы и деревья казались какими-то расплывчатыми, они словно плавали в белесом тумане.

Ноги, передвигаясь как бы сами собой, несли Петьку по главной улице села. И он уже точно знал, что дойдет до поворота на боковую улицу, а потом свернет и направится к дому Трясучки.

Конечно, сейчас Петьке было намного страшнее, чем наяву, когда он находился в нескольких шагах от дома колдуньи, но не решился к ней войти. Ведь во сне Петька не сумел бы повернуть обратно, даже если б очень захотел, — ноги не послушались бы его.

Вскоре он очутился рядом с деревом — на нем Валька спасался от быка Кузи. Потом, миновав дерево, подошел вплотную к забору Трясучкиного дома. То есть пришел туда, куда наяву не добрался. Страх к этому моменту еще больше усилился. Петька прямо-таки кожей чувствовал, что Трясучка находится в нескольких шагах от него, хотя ни у калитки, ни на крыльце страшная бабка пока не появлялась. Зайцеву почудилось, что его то ли холодными волнами обдает, то ли порывами морозного ветра обдувает. Казалось, зима уже наступила, хотя во сне все еще стояло лето — во всяком случае, желтых листьев на деревьях было совсем немного и повсюду зеленела трава.

Та же самая сила, которая заставляла Петькины ноги шагать к дому Трясучки, заставила его войти в покосившуюся калитку и подняться на некрашеное подгнившее крылечко. И эта же сила заставила Петьку трижды постучать в шероховатую серую дверь, на которой какие-то жучки или червячки оставили следы, напоминающие некие таинственные письмена или иероглифы.

После третьего стука Петька словно бы наяву услышал шаркающие и притопывающие шаги. В этом сне шарканье и притопывание казались еще более зловещими, потому что ведьма топала не по мягкой лесной траве, а по скрипучим половицам.

— Кого черт принес? — прогундосила Трясучка.

Если б Петькой не управляла неведомая сила, он бы не стал отвечать, а просто сбежал бы с крыльца и рванул куда подальше. Но во сне он мог делать только то, что позволялось таинственной силой, а потому пролепетал:

— Это я, Петя Зайцев, Ефросинья Петровна!

— Ну, коли так, заходи, любезный… — отозвалась бабка.

Затем заскрежетал ржавый засов, на который Трясучка запирала свое обиталище, мерзко заскрипели сто лет не смазывавшиеся дверные петли, и дверь отворилась.

Все та же непонятная сила заставила Петьку низко поклониться жуткой старушенции. Такие поклоны он только в кино видел, в сказочных фильмах, а сам никогда и никому так не кланялся. Да и в киносказках подобные поклоны отвешивались только царям и королям, а не колдуньям и ведьмам.

— Ведаю, с чем пришел, — сказала Трясучка, как только Петька, переступив порог, зашел в полутемные сени. — За сестру просить! Дабы я ее дерзости простила и человечий облик возвернула. Что ж, и у меня сердце не из камня. Могу я простить вашу Елену, ежели ты мне службу сослужишь. Слушай, не перебивай, крепко запоминай — повторять не стану.

Перебить Трясучку Петька, конечно же, не мог — таинственная сила ему этого не позволяла.

— Перво-наперво — запомни! — объявила Трясучка. — По заклятью моему назначено сестре твоей до скончания века в змеином обличье пребывать. Сие заклятье крепкое, и ежели за первые трое суток я его не сниму, то после и мне самой его не снять. Так и останется раба божья Елена гадиной ползучей, пока смерть не придет. А как придет смерть, то душа ее в ад направится, ибо змеиные души бесу принадлежат…

Петьку будто в ледяной колодец окунули, когда он все это услышал. Он ни рукой, ни ногой пошевелить не мог, не то что рот открыть.

— Но если ты не побоишься в следующую ночь пойти один в Мертвую деревню, то спасешь сестру. А делать там надо вот что…

Трясучка сделала паузу и пристально поглядела на Петьку своими узкими глазами, почти потерявшимися среди морщин. И вдруг глаза ее засветились оранжево-красным светом, засветились, будто два уголька. Но Петька при этом не тепло ощутил, а холод и оцепенение, да такое, будто его уже не в ледяную воду опустили, а в ледяную глыбу вморозили.

— В Мертвую деревню ты должен до полуночи прийти, — продолжала старуха. — И ровно в полночь должен быть у колодца — ведаешь где. Коли вовсе не соберешься идти, то Елене уж ничем не поможешь, но сам живой-здоровый останешься. А коли пойдешь, да опоздаешь — тогда и сам пропадешь. А если вовремя явишься, то услышишь, как ночная кукушка двенадцать раз прокукует. Тогда из колодца поднимется луч света и вынесет ведро живой воды. Должен ты это ведро взять и отнести на забытое кладбище, в часовню. Как раз в те поры могилы раскроются, мертвецы начнут выползать, пугать тебя станут. Иди смело мимо них — не тронут. Шаг назад сделаешь — набросятся, схватят и под землю утянут, там и сгинешь. Будут просить живой воды — не давай. Тела-то оживут, а души в них не вернутся, и телами этими дьявол управлять станет. Тебя же и растерзают…

Петька почувствовал, что его ноги мертвеют — вернее, превращаются в лед. И этот мертвенный холод медленно, но неуклонно поднимался все выше и выше…

— Перед часовней увидишь голову Черного Быка. Поначалу она будет мертвым пнем казаться, но коли попробуешь мимо нее в часовню пройти, то Черный Бык оживет, растопчет тебя и на рога насадит. Для того чтоб сего избежать, окуни в ведро правую руку, трижды окропи пень живой водой и скажи: «Во имя Отца, Сына и Святаго духа!» После этого иди спокойно в часовню, поставь ведро на пол и окропи все четыре угла. Затем встань напротив двери и жди, покуда не приползет змея, то есть сестра твоя двоюродная. Только смотри, не ошибись! На свет, что от живой воды идти будет, могут и другие змеи приползти. Сестра твоя мной помечена — у ней ободок белый вокруг шеи прочерчен. Как она появится — кропи ее водой трижды, перекрести троекратно и трижды скажи: «Господи, благослови!» Но упаси тебя бог то же с простой змеей проделать! Из нее бесовка получится, схватит тебя когтями и в преисподнюю унесет. А ежели правильно все сделаешь, то сей же час и ты, и сестрица твоя дома окажетесь.

Сразу после того, как Трясучка произнесла последние слова, Петька ощутил, будто его подхватывает какой-то ураганный ветер. Его словно бы вынесло из Трясучкиного дома, завертело, закружило, подняло куда-то вверх, а затем… Зайцев проснулся.

Загрузка...