Колдовская вода

Глава II ПО ГРИБЫ

Бабушка Настя видела, что внук опять заскучал, и решила его порадовать. Сказала, что скоро грибы пойдут. Вообще-то они еще в июле должны были появиться, но в июле дождей почти не было. А грибы без влаги не растут. Когда же в августе дожди пошли, надо было ждать, что и грибы полезут.

И вот в одно прекрасное утро бабушка подняла Петьку в шесть утра и сказала:

— Одевайся поскорее! В лес пойдем, по грибы!

— А разве они уже выросли? — засомневался Зайцев.

— Да уж выросли, раз бабка Трясучка в лес наладилась, — уверенно заявила бабушка Настя.

— Кто? — Петька похлопал глазами от удивления.

— Старуха такая, мне в матери годится, — ответила бабушка. — А может, даже и в бабки. Живет она на центральной усадьбе, на отшибе, из дому редко выходит. Ее Ефросинья Петровна зовут, а по-улишному — Трясучка, потому что трясется вся. Однако ходит еще споро. И память не потеряла — все здешние грибные места знает лучше всех. Бывает год — грибы вовсе не уродят, а она без грибов не бывает. Только вот где берет — никому не рассказывает. И старается пораньше через деревни проскочить, чтоб ее никто не увидал. Сегодня вот тоже, еще полчаса назад проковыляла, хитрюга! Два лукошка понесла, стало быть, и рассчитывает оба полными принести… Ну, мы-то с тобой перехитрим ее. Пойдем за ней — и на грибное место выйдем. Земля-то сырая, а я примету знаю, какую бабкин сапог оставляет!

Петьке это очень занятным показалось — бабку-Трясучку выслеживать. Вроде детектива получается! Поэтому он быстро оделся, взял лукошко и последовал за бабушкой. Та, кроме корзинки, взяла еще пластиковый пакет — недалеко от деревни вдоль ручейка, впадавшего в речку, росла дикая красная смородина. Еще бабушка взяла с собой полбуханки хлеба и литровую банку с молоком, закрытую полиэтиленовой крышкой, — чтоб перекусить, если проголодаешься.

— Вот, — сказала бабушка, когда они вышли на деревенскую улицу, — сюда гляди! Вот ее, Трясучкин, след! На правом каблуке крестик вырезан. Так на грязи и печатается.

— А зачем она его там вырезала? — поинтересовался Петька.

— Леший ее знает! — пожала плечами бабушка. — Наверно, чтоб не попутать где-нибудь. Хотя она и в гости-то ни к кому не ходит…

В общем, бабушка с внуком пошли по мокрой дороге через деревеньку. Никто из жителей им на пути не попался, да и вообще никаких человеческих следов, кроме Трясучкиного, на дороге не просматривалось. Только коровы, которых каждое утро гоняли по этой дороге на выпас, копытами натоптали да конный пастух след оставил.

Вскоре деревня осталась позади, а глинистая дорога, обнесенная с двух сторон изгородью из серых жердей — чтоб коровы не заходили на поля, — потянулась вниз. Дорога эта Петьке за лето стала хорошо знакомой. По ней и на сенокос ходили, и на речку, и в лес за ягодами бегали.

Под горкой протекала речка, через которую был перекинут деревянный мост, а дальше за мостом начинался луг, на котором пасли коров. Дорога этот луг пересекала и уходила в лес. От этой дороги почти у самой опушки отходили два ответвления. Если пойти налево, то можно было прийти на ту самую поляну, где у дяди Феди был сенокос. Теперь там стояли две большие копны сена, которым зимой будут кормить корову и кроликов. А если пойти по просеке налево, то можно было сперва дойти до старой вырубки, где в июле росла земляника, а потом добраться до болота, где Петька с Игорем морошку собирали.

Но бабка Трясучка ни направо, ни налево не свернула, она пошла дальше. Надо сказать, Петьку сильно удивило, что они с бабушкой до сих пор не догнали эту старуху. Если, по словам бабушки, Трясучка проковыляла через деревню за полчаса до того, как Петька с бабушкой вышли из дому, то должны были увидеть с горки, как она речку по мостику переходит. Ведь если она такая старая, что даже Петькиной бабушке в бабушки годится, да еще и вся трясется, то должна ходить очень медленно. Петька знал, что нормальный взрослый, но не старый пешеход, никуда не торопясь, проходит за час примерно четыре-пять километров. Хотя Петька и ни разу не видел, как ходит бабка Трясучка, он не мог поверить, что она сможет пройти за час хотя бы один километр. За полчаса получалось — только пятьсот метров. Значит, чуть-чуть больше, чем от дома дяди Феди до мостика через речку. То есть когда Петька с бабушкой начали спускаться с горки, то Трясучка в лучшем случае могла перейти мост и выйти на выгон. Опять же если она совсем старая, то, отшагав без отдыха десять верст, наверняка должна была притомиться…

Бабушку Настю, похоже, эти странности не волновали. Она уверенно шла по дороге, на которой отпечатались каблуки сапог Трясучки, причем шла очень быстро. Митя за ней еле успевал. Конечно, Петькина бабушка была намного моложе Трясучки, но все-таки старенькая — ей уже пятьдесят шесть исполнилось! Если она так быстро ходит, то, возможно, и Трясучка топает только чуть-чуть помедленнее?

Вскоре, однако, Трясучкин след свернул с дороги налево — куда-то прямо в лес. Но бабушка Настя как ни в чем не бывало пошла дальше по дороге.

— Бабушка, — недоуменно произнес Петька, — она же налево пошла!

— Это она, хитрюшка, нас путает! — ответила бабушка с улыбкой. — Уйдет в лес шагов на сто, потом еще столько же вдоль дороги пройдет, а потом обратно на дорогу выползет и дальше пойдет. Если кто не знает ее повадок, наверняка в лес угодит. Там-то следа уж не приметишь в траве да во мху. Ух, жадна! Все боится, что до ее грибных мест доберутся…

Бабушка и впрямь хорошо знала Трясучкины повадки. Действительно, метров через сто или двести старухины каблуки, в том числе и правый, что с крестиком, вновь отпечатались на дорожной грязи. Цепочка следов пересекла дорогу и вновь оборвалась, но уже на правой обочине.

— Вот вредная! — беззлобно сказала бабушка. — Еще петлю накрутить решила! Прямо зайчиха! Ничего, мы дальше пойдем, все равно обратно вылезет.

На сей раз Трясучкин след появился уже не через сто метров, а через все двести. И опять бабка пересекла дорогу. Но ушла не прямо в лес, а на какую-то узкую, но явно топтанную тропинку, извивавшуюся между березами. Вот тут и бабушка Настя решила в лес свернуть.

— Не иначе, Трясучка на Глухариное болото навострилась, — с некоторым удивлением заметила бабушка. — Грибов-то там отродясь не бывало, а клюква еще не дозрела небось… Наверняка еще где-то петлять будет!

Но следы Трясучки все тянулись и тянулись по тропе, в сторону этого самого Глухариного болота. Петька в этих местах побывать не успел и с интересом поглядывал по сторонам. Неожиданно, всего-навсего в метре от тропы, он увидел большую коричневую шляпку гриба, торчащую из травы.

— Белый! — восторженно вскричал Петька, подскакивая к грибу и с корнем выдергивая его из земли. Оказалось, что он малость ошибся. Это был всего-навсего подберезовик на тонкой и кривой пестрой ножке.

— Обабок! — сказала бабушка чуть ли не с презрением. — Да еще червивый весь. Даже на сушку не годится. Брось его, не пачкай корзину.

— Какой же это обабок? — возмутился Петька. — Это настоящий подберезовик! Он съедобный!

— По-вашему, по-московски — он подберезовик, — пояснила бабушка, — а по-здешнему — обабок! Хоть и съедобный, да никудышный. Червивеет быстро. Мы их только молодыми берем, пока червяки не забрались.

Бабушка вытащила из корзинки ножик, разрезала гриб и показала, как внутри шляпки и ножки шевелятся мелкие червячки, проточившие в грибе множество дырочек.

— Нельзя такой гриб брать! — сурово сказала бабушка. — И в корзину лучше не класть. Червяки эти какую-то отраву выделяют, заболеть можно. А в корзине они могут с этого гриба на здоровые переползти. Да, и вот еще что. Запомни наперед: у нас тут с корнями грибы не выдирают. Ножичек у тебя в лукошке положен. Подрежешь под корень, гриб заберешь, а корешок в земле оставишь, чтоб грибница в земле осталась и на следующее лето новые грибы росли. Ну а если такой, как этот, попадется, раскроши его да разбросай — споры в землю попадут, и на тот год тут больше грибов вырастет.

Конечно, Петька немного расстроился, потому что невдалеке от дачного поселка в прошлом году нашел три подберезовика ничем не лучше этого. Бабушка Зоя просто отрезала от них все червивые места, а чистые зажарила с картошкой. Получилось очень вкусно, и никто не заболел. Но та же бабушка Зоя научила Петьку одной старинной пословице: «Со своим уставом в чужой монастырь не ходят». Раз здесь не принято червивые грибы собирать, значит, надо слушаться.

Прошли еще шагов пятьдесят, и Петька увидел в траве две красивые сыроежки. Он подбежал к ним, аккуратно срезал, как учила бабушка, и принес показать.

— Смотри, эти совсем не червивые! — похвастался он.

— Не было заботы всякую труху собирать! — проворчала бабушка. — Пока до дому донесешь, они все разобьются и рассыплются. Выкинь, пусть их лучше лоси съедят.

Петька вздохнул и выкинул сыроежки. Все-то этой бабе Насте не угодишь!

Больше до самого болота ни одного грибочка Петька не увидел, а бабушка вообще по сторонам не смотрела, а глядела только на тропинку, где по-прежнему виднелись следы Трясучки.

Дальше тропинка пошла по краю болота, а потом попросту пропала во мху. Бабушку это не смутило. Конечно, на мху крестик на каблуке не отпечатывался, но вмятины от каблуков все-таки можно было разглядеть. По этому следу они удалились от болота вправо. Наверное, на полкилометра или больше.

Но тут след совсем потерялся. Зато появились грибы.

— Вот они, мои хорошенькие! — воскликнула бабушка, будто кого-то знакомого увидела. — Красивенькие вы мои, красноголовики!

И быстро зашагала куда-то в сторону. Петька пошел за ней и увидел, как бабушка, присев на корточки, срезает три крепеньких красноголовых подосиновика.

— Вот, — сказала она. — С почином! Таковы-то грибы надо брать! Шляпку отрежем… Видишь? Ни одной червоточинки!

— А вон там — еще два! — когда Петька присел на корточки, то увидел, что метрах в пяти, под листом папоротника маячат две красные шляпки.

— Добро, добро! — похвалила бабушка. — Прибери! Только с корнем не дергай, срежь, как я учила!

Когда Петька в точном соответствии с бабушкиными наставлениями срезал подосиновики и уложил их в лукошко, то поглядел по сторонам и почти сразу же увидел в зарослях папоротника еще четыре красноголовика, намного больших по размеру, чем первые. У самого крупного шляпка была диаметром аж с чайное блюдце, а ножку у корня Петька с трудом обхватил кулаком.

— Во какие! — подбежав к бабушке, которая тоже нашла еще один подосиновик, похвастался он. — Красивые, да? И без червяков совсем!

— Хорошие, хорошие, — сдержанно произнесла бабушка. — Только вот странно что-то…

— Что странно? — удивился Петька.

— Да странно, что Трясучка мимо этих грибов прошла. На виду ведь стояли, можно сказать, а она не тронула…

— Может, она сюда не дошла? — предположил внук.

— А куда ж ей идти? Налево — болото, через него не пройдешь, а направо — так обратно к дороге выйдешь. Здешнее место я знаю, только удивительно, что в это лето тут грибы наросли. Раньше тут только в самые дождливые годы красноголовики появлялись. Глазами-то Трясучка не слаба, проморгать не смогла бы. Стало быть, решила от куста до куста не бегать, а пойти в такое место, где мост из грибов стоит.

— Мост? Из грибов? — Петька аж глазами захлопал. Он как человек городской, московский много всяких мостов видел — и стальных, и железобетонных, и каменных, и деревянных, но вот о мостах из грибов даже по телевизору не слышал. Он даже подумал, не шутит ли бабушка?

— Это у нас так говорится, — усмехнулась бабушка. — Встречаются у нас такие места, где грибы совсем рядом стоят — как камни в мостовой. Ну, как у вас в Москве на Красной площади. Вот такое место и зовется «мостом». Пришел, прополз на коленках метров пять — и лукошко набрал. Красноголовики и белые, так, конечно, не растут, а вот волнухи и рыжики — частенько. Из груздей, бывает, мосты нарастают, из серушек и белянок. Они все друг другу родня. Солить их хорошо, с картошкой да лучком репчатым — вкуснятина! Правда, в такой год, как этот, «мост» вряд ли найдешь… Слишком сухо было. Небось вся вода на Дальний Восток вылилась.

Бабушка с внуком пошли дальше, но грибов что-то больше не попадалось. Вскоре они вышли к небольшому овражку, по дну которого журчал маленький и очень чистый ручеек.

— Ох-ма! — вдруг воскликнула бабушка, увидев какие-то кусты. — Сморода красная! Не чаяла тебя тут увидеть, родимая!

Петька вообще-то красную смородину ел всегда с удовольствием. Но она на кустах у дедушки на даче росла, и кусты эти были невысокие. А вот того, как смородина в лесу произрастает, Петька никогда не видел. И о том, что ее ветки, будто тропические лианы, умеют обвиваться вокруг других деревьев и взбираться по ним на два-три метра вверх, — даже не слышал. И то, что со смородины могут такие гроздья свисать, как с винограда, только маленькие, — тоже в новинку было.

В общем, бабушка достала свой пакет и стала смородину собирать, а Петька решил поглядеть, нет ли здесь грибов поблизости. Он перепрыгнул через ручей и стал взбираться на противоположный склон оврага, заросший мокрой травой. Вот тут он и заметил под ногами первый гриб с оранжевой ножкой и желтой вогнутой шляпкой, на которой еще какие-то зеленоватые разводья просматривались. Неподалеку от этого в разных местах по склону Петька разглядел еще с десяток таких же — и побольше размером, и поменьше, и совсем маленьких — меньше пуговицы.

Под Москвой Петьке таких грибов видеть не доводилось, но у них дома имелась книга с цветными картинками, где всякие грибы изображались — съедобные, несъедобные и ядовитые. Этот гриб в книжке был точно, но вот на какой странице — Петька позабыл. Поэтому ему пришлось вернуться обратно и спросить у бабушки:

— Этот гриб можно брать?

— Конечно! — сказала бабушка. — Это рыжик! Бери на здоровье.

— Там их много! — сообщил Петька.

— Вот и собирай. Только гляди, от меня далеко не отбивайся да отвечай, если аукать буду. А то заблудишься!

Петька занялся рыжиками. Конечно, они росли вовсе не так густо, как лежит брусчатка на Красной площади, но все-таки так много грибов сразу Зайцев еще не видел. Хотя рыжики по размеру намного уступали подосиновикам, они за полчаса начисто закрыли их собой, и как-то незаметно оказалось, что у Петьки лукошко больше чем наполовину заполнено грибами. Правда, при этом Зайцев прошел, конечно, не пять метров, а довольно далеко вверх по ручью вдоль по склону оврага.

— Ау-у! — донеслось сзади. — Петюня-а!

Петя решил быть послушным и ответил:

— Ау-у! Я здесь!

Должно быть, после этого бабушка успокоилась и не стала окликать его еще раз. А Петька продолжил собирать рыжики. И все дальше и дальше уходил вверх по ручью, впав в настоящий охотничий азарт. Лукошко уже на три четверти заполнилось грибами, несмотря на то что Зайцев, как бабушка велела, оставлял корешки в земле и отрезал ножки от шляпок. А впереди все маячили и маячили оранжево-желто-зеленоватые шляпки…

Наконец овраг закончился, его склоны выровнялись, и осталась только узенькая канавка, по которой, петляя между деревьями, журчал ручеек, сбегая с пологой возвышенности. И там, вдоль ручья, под маленькими елочками тоже росли рыжики. Петька уже заполнил лукошко до краев, и даже с верхом. Оно теперь прилично весило, и Зайцеву приходилось то и дело перекладывать его из руки в руку.

В общем, Петька собрался было возвращаться обратно, к тому месту, где оставалась бабушка Настя, но она вскоре сама появилась со стороны оврага и поднялась на холм, где Петька сидел на пеньке со своим лукошком. Как ни удивительно, у бабушки было тоже полное лукошко рыжиков, а во втором лежал пакет, до половины набитый смородиной.

— Устал, внучек? — спросила бабушка. — Кушать не охота?

— Ага, охота! — ответил Петька. Они ведь из дома ушли не позавтракав!

— На, молочка покушай, хлебца поешь. Сил прибудет.

И вправду, когда Петька выпил три четверти банки молока да еще три толстых ломтя ноздреватого белого хлеба съел, сил прибыло.

— А я думал, бабушка, что ты только смородины наберешь, — заметил Петька. — Я ведь вроде как все рыжики в овраге собрал!

— Так ты только те брал, которые тебе сами на глаза показывались, — сообщила бабушка, — а я искала!

— Надо еще вверх подняться, — предложил Петька, — как раз третье лукошко наполним.

— Нет, — неожиданно строго сказала бабушка, — на сегодня и того, что взяли, хватит. Завтра еще сходим…

Тут она неожиданно осеклась, насторожилась и, прислушавшись, перешла на шепот:

— Никак Трясучка идет! Ну-ка, пойдем отсюда!

И подхватив корзинки, повела Петьку куда-то в сторону от ручья. Петька удивился. Ему показалось, будто бабушка у него сильно испугалась. Надо же! Бабушка Настя еще очень крепкая, сильная, такие здоровенные чугуны в печке ухватом ворочает, ведра с водой носит, косит не хуже дяди Феди, а какую-то Трясучку, которой сто лет в обед, боится?!

Тем временем со стороны ручья, с горки послышались какие-то странные, не то шаркающие, не то притопывающие шаги. Они постепенно приближались, и по мере этого бабушка все больше волновалась. От этого и Петьке стало страшно, хотя он по-прежнему не понимал, чем им может грозить встреча с бабкой Трясучкой.

И вот в просветах между деревьями появилось темное продолговатое пятно. Оно медленно двигалось под горку, вдоль ручья, и долгое время в нем было даже трудно различить очертания человеческой фигуры. Лишь когда пятно приблизилось шагов на пятьдесят, Петька сумел более-менее разглядеть, что представляет собой бабка Трясучка.

Эта бабка была с ног до головы одета в черное. На ней было черное-пречерное платье до пят, наподобие монашеской рясы, из-под которого торчали только носки черных резиновых сапог. Поверх платья — тоже черная-пречерная телогрейка, а голова укутана широченным, опять-таки черным-пречерным платком, из-под которого только нос торчал. Длинный, кривой, сизый, с какими-то пупырышками и двумя огромными бородавками. На плечах Трясучки лежало коромысло, но вовсе не такое, какое в сказках рисуют — в виде дуги, на концы которой ведра вешают, а здешнее, особенное. Это коромысло было сделано из доски, в которой снизу выдолблено углубление для плеч, а спереди — полукруглая выемка для шеи. К узким концам коромысла приделывают крепкие железные кольца, а к кольцам — длинные железные крючья. На эти крючья можно было и ведра подвешивать, и корзины. У бабки Трясучки на коромысле висели два больших лукошка, наполненных рыжиками. Коромысло было тоже совершенно черное — не то закопченное, не то засмоленное какое-то. И оно сильно пригибало Трясучку к земле; даже казалось, будто затылок у нее ниже плеч находится. К тому же у бабки действительно все тряслось — и руки, и ноги, и голова, и даже нос, кажется. Однако она хоть и медленно, но уверенно передвигалась вдоль ручья, бормоча себе под нос что-то неразборчивое.

«Настоящая Баба Яга!» — промелькнуло у Петьки, и страх еще больше усилился. А ведь Петька еще в детском саду перестал верить в то, что «бабки-ёжки» существуют…

Наконец бабка Трясучка поравнялась с кустами, где прятались Петька с бабушкой Настей, и проговорила противно-скрипучим голоском:

— Кто мои грибы берет, тот тревогу наживет!

И тут Петьке почудилось, что от Трясучки каким-то ледяным холодом повеяло. И стало так страшно, что коленки задрожали…

А бабушка Настя быстро перекрестилась три раза и пробормотала:

— Мать Пресвятая Богородица, спаси и помилуй…

Трясучка наконец-то миновала кусты. Ее шаркающие шаги стали удаляться и вскоре вовсе затихли.