Когната

Опекун в Зеркале

С утра Настя начала навяливаться с ними.

— Папа, ты ведь потом на обратном пути к нам зайдешь? Я тебя уже триста лет не видела, и еще неизвестно, когда увижу.

Максим Сергеевич понял, куда она клонит, и на его лице отобразилось много различных оттенков досады, которые он пытался скрыть, но, совершенно очевидно, не сумел. А Настя, скорее всего, еще вчера это задумала или очень рано утром, потому что оделась в походную одежду, как если бы была человеком и боялась комаров. Она еще до завтрака ходила в плотных штанах и клетчатой рубашке с рукавами. Кеды и пионерский значок, впрочем, перекочевали и в этот наряд.

— Да, — сказал Максим Сергеевич, — на обратном пути снова сюда заверну, не переживай.

— Так я не поэтому переживаю. Раз уж ты все равно обратно сюда, можно я с вами? Подольше побуду с тобой…

— Насть, но ты же понимаешь, что это не просто прогулка по лесам, по горам. А если что-нибудь случится? — попробовал остановить ее проводник. — Ты понимаешь, что, если с тобой что-нибудь произойдет, я с ума сойду? Я уже далеко не юноша, вроде этого…

Он кивнул на Константина.

— Ну па-а-ап, — взмолилась она.

— Ладно, хрен с тобой! — согласился Максим Сергеевич. — Только обещай слушаться. И ты у людоеда останешься, дождешься, пока мы с Септимом вернемся…

Она кинулась было Максиму Сергеевичу на шею, но тот остановил ее.

— И доспех надень.

— Но они мне все велики!

— Ничего, переживешь.

— Они тяжелые!

— А как ты хотела?

— Тогда и винтовку мне надо или пистолет, — слегка надулась Настя.

— Еще чего! — хором сказали все взрослые во дворе, кроме Константина, который просто с любопытством наблюдал эту сцену.

А Максим Сергеевич добавил:

— Пушками у людоеда обвешаешься, не думаю, что он тебя обидит.

— Возьми мою саблю! — щедро предложила Когната.

— Давай… — протянула руку Настя, не сказать, кстати, что разочарованная.

В глазах Когнаты мелькнули хитрость, гордость, радость при виде того, как Настя задумчиво замахала палкой туда-сюда. «Нашла себе оруженосца», — догадался Константин.

Септим меж тем уже расхаживал в полном драконьем доспехе и с автоматической винтовкой, а Когната наблюдала за ним с заметной симпатией.

— Ты рыцарь есть! — сказала она наконец.

— Не-е, — покачал головой Септим. — Я — тракторист.

— Но ты ведь, пока в деревне не поселился, рыцарем был? — засомневалась она в его словах, потому что произнесены они были шутливым тоном.

— Я и до того, как в деревне поселился, трактористом был. Я всегда трактористом был, Когната. Я им родился и им, очень, очень, очень надеюсь, помру.

— Как бы ты в этом доспехе не помер, — пошутила Луция. — Мне кажется, тебе в нем тесновато стало. А раньше был как раз. Как-то, по-моему, тебе в нем полной грудью не дышится.

Они принялись шутливо спорить насчет форм Септима, а тем временем, поскрипывая пластинами, появилась Настя, на лице которой читалось: «Давайте без комментариев».

Примерно таких нелепых рыцарей любили рисовать Кукрыниксы в журнале «Крокодил» — не очень веселых, в доспехах не по размеру. Для полного соответствия не хватало только сугробов вокруг, в которых утопала бы разбитая драконья техника, и чтобы на носу Насти висела сосулька, иллюстрируя превосходство суровой зимы над самоуверенным врагом города рабочих и крестьян.

С грехом пополам отправились на станцию. Шлем Настя не надела, как ее ни уговаривали. Максим Сергеевич даже угрожал, что оставит ее дома, но она нашлась и сказала, что дождется электрички, сядет в другой вагон, доспех снимет и выкинет в окно поезда, затем присоединится к их походу, и что он тогда будет делать?

— Сколько ехать? — спросил Константин, когда они вскарабкались по высоким крутым ступеням вагона и расположились на деревянных лакированных скамейках.

— Когда как, — охотно откликнулся Максим Сергеевич, — но обычно часа три.

Когната, похоже, никогда не ездила в электричке да и вообще в поезде. Ее привлекли и лес, мелькавший в окнах, и скользившие вверх и вниз провода электролинии вдоль дороги. Когда она уставала смотреть в окно, то принималась ходить по пустому вагону — ей нравилось, что она удерживает равновесие, когда ходит, не хватаясь руками за алюминиевые уши поручней, прикрепленных к сиденьям. Она зачарованно смотрела, как шевелились многоугольные пятна солнечного света при каждом повороте поезда.

Настя расположилась между снятым на время поездки доспехом и Максимом Сергеевичем, приваливаясь то на одну сторону, то на другую, иногда упиралась подбородком в рукоять деревянной сабли, которую держала между коленями острием в пол. Косилась в окно. Септим развалился на лавочке через проход от них и от Константина, который сидел напротив проводника, облокотившись на рюкзак. Максим Сергеевич приставил свою винтовку к бедру. Покачивался вместе с поездом, улыбался Константину, когда состав делал неожиданные рывки в сторону, такие, будто на рельсах попадались кочки.

Электричка сделала с десяток остановок в пути, порой непонятно зачем, потому что стояла по минуте-две, не открывая дверей. Странными были и некоторые станции. На перронах стояли обычные люди, с виду рыбаки, дачники, а название населенного пункта прочитать было невозможно — там были совершенно неизвестные знаки.

Еще они въехали в длинный тоннель, и внутри этого тоннеля открылась ночная станция, на которой шел дождь. Пассажиры, которых не пустили в электричку и на этот раз, были одеты вроде бы в обычную одежду, но более яркую, что ли. У многих в руках было что-то вроде вытянутых очень плоских портсигаров, светившихся, словно маленькие киноэкраны. Настя, как и Константин, заметила девушку с наполовину обритой головой и колечками в носу.

— Хочу так же подстричься! — сказала Настя завороженно.

— Тебя в школу не пустят, — предрек Максим Сергеевич.

— Тем более! — предсказуемо ответила Настя.

Когда поезд снова выехал на солнце, они сидели в задумчивости и, такое чувство, что в усталости, которая перекинулась с тех людей в ночи на них самих.

— Сколько езжу, все удивляюсь этой станции, — признался Максим Сергеевич. — Там огни, чисто, все вроде сытые, но ни малейшего желания выйти и узнать, что там и как. Понятно же, что это каторга какая-то всемирная. Я таких лиц даже у узников концлагерей не видел. Даже в самых лютых промышленных районах мегаполиса драконы веселее выглядят. Ты заметил?

Константин кивнул, хотя в подобных районах никогда не бывал.

Проводник азартно продолжил мысль:

— Мальчонка поднимает лицо от устройства этого, что у них у всех. А у него глаза, будто ему уже сто лет, и каждый год, что он прожил, ему уже вусмерть надоел. И они там все такие. Интересно, они там поезда своего ждут или собираются под грузовой состав коллективно броситься?

Ближе к Людоедовке пейзаж стал меняться. Лес сменился скалистыми склонами гор, в которых была проторена дорога. Электричка двигалась медленнее, крадясь и извиваясь. В один момент Когната восхищенно вскрикнула и стала смотреть в окно на противоположной Константину стороне вагона. Он привстал глянуть, что ее так обрадовало. Поезд ехал по самому краю обрыва, не очень высокого, однако все равно впечатляла открывшаяся долина. Далекие населенные пункты внизу казались игрушечными, оттого что тонули в зелени, отчасти похожей на цветную капусту, а кое-где — на мох.

— Собираемся, — мягко приказал Максим Сергеевич. — Следующая — наша.

Людоедовка оказалась маленькой станцией, но все же в помещении вокзала нашлось место и залу ожидания на восемь сидений, и окошечку дежурного. Его-то Максим Сергеевич и попросил созвониться с делянкой людоеда, чтобы тот их встретил.

— Говорит, минут через сорок будет, — проинформировал дежурный, высунув лицо в окошечко кассы.

Когната присаживалась то на одно деревянное кресло вокзала, то на другое. Ходила по квадратным плитам пола, прыгала со стыка на стык, пока Настя не показала ей автоматическую справочную в углу, и Когната занялась тем, что нажимала кнопки и смотрела, как перелистываются страницы расписаний под оргстеклом. Дежурный спокойно или же обреченно наблюдал за процессом, время от времени снимая синюю фуражку и вытирая платком пот со лба.

— Даже не верится, — сказал Константин шепотом, но получилось, что на весь зал.

— Что не верится? — заинтересовался Максим Сергеевич.

— Что всего несколько часов — и все. Путешествие окончено. Будто месяц прошел.

— Ну, оно еще не окончено… — напомнил проводник. — И не месяц. Вот разговор с людоедом предстоит долгий. Он в одиночестве думает, а затем, если гости появляются, спешит делиться мыслями. Вот это на самом деле тебе предстоит испытаньице с непривычки.

— Да, — подтвердил Септим.

Высокая дверь вокзала издала протяжный грустный скрип, и в зал, блестя очками и лысиной, вошел пожилой мужчина с чемоданом, аккуратно поставил его на пол, отчего о камень громко цокнули металлические уголки, сел, достал из кармана брюк билет, сверил его с часами на стене и сделал это с тем же добрым интересом, с каким затем окинул взглядом вооруженных людей и дракона, девочку в доспехе.

— Тут и обычные пассажиры бывают? — поднял брови Костантин.

Его вопрос оставили без ответа, потому что и так было ясно, что, да, вот он, пассажир.

А когда пришел людоед, и спрашивать уже ничего не требовалось. Константин сразу понял, что это он. К равнодушным, как у Максима Сергеевича, глазам прилагалась неспешная, хотя и пружинистая походка, так что не хотелось стоять у него на пути, возникло желание уступить ему дорогу. Хотя он и шел с открытой для рукопожатия ладонью, улыбка у него была не очень располагающая, и весь он, с его костистым лбом, сам костлявый какой-то, хотя и широкоплечий, выглядел голодным.

— Товарищи драконы, — обратился он через плечо Максима Сергеевича, пока пожимал его руку, — не по вашу душу сегодня ко мне ваши наведались без предупреждения?

— Все наши дома сидят, — спокойно ответил Септим, но со значением посмотрел Константину в глаза и с Максимом Сергеевичем переглянулся.

— Тогда ладно, — констатировал людоед. — Тогда не надо извиняться, что я их всех положил. В следующий раз будут верить табличкам «Частная собственность», «Посторонним вход воспрещен» и «Осторожно, мины!».

Сердце Константина тревожно ёкнуло.

— А там не было дракона в красно-белом доспехе? — спросил он.

— Переживаешь за болельщиков «Спартака»? — пошутил Максим Сергеевич.

— А девчонка у нас тогда кто? — слегка развеселился Септим. — Болельщица «Динамо»?

Максим Сергеевич критически покосился на синее с частью белого платье Когнаты и выдал:

— Я склоняюсь к тому, что она за «Зенит». Или…

— Не было красно-белого, — перебил людоед. — Что не умаляет моей жестокости, конечно. Ни женщин, ни детей, ни дракона в красно-белом не было. Только ребята в таких доспехах поношенных, как у вас. Постоянно, кстати, обалдеваю от масок на некоторых. Это ж ужас что такое. Один, кстати, просил передать, что точка выхода скомпрометирована и ваши друзья ждут вас в Зеркале, а не снаружи. Нужно как можно быстрее эвакуировать девочку-дракона.

— Вот как! — задумался Максим Сергеевич. — Любопытно будет посмотреть на этого господина, что он еще знает…

— Посмотреть, разумеется, я вам не запрещаю, — сказал людоед обыденным голосом, — но вот говорить он уже не сможет. Он умер. Я только переоделся после них, а тут уже со станции позвонили. Не похоже на совпадение.

— Не похоже, — согласился Максим Сергеевич.

А сам косился на Константина, как на обузу, он, видимо, уже прикидывал, что может произойти, если они все же встретятся с теми, кто захочет прикончить Когнату, как Константин будет ковылять с палочкой посреди перестрелки. Константин и сам об этом подумал. А людоед увидел, что они как-то загрустили, и решил разрядить ситуацию, предложил:

— Вам же одну девочку-дракона нужно доставить? А у вас тут две! Ту мелкую можете забирать, а вот эту… — он резко кинулся к Насте и стал тискать ее щеки, пока она хохотала, — …а эту я прямо сейчас сожру! Ишь, стоит, не здоровается! Ничего себе! Забыла уже? Спасибо большое!

Она, задыхаясь от смеха, отбивалась от него со словами: «Дядя людоед! Дядя людоед! Не забыла! Не забыла!» Когда освободилась, принялась хвастаться, что уже умеет летать, и сделала круг по периметру зала, едва-едва касаясь ногами пола.

Заметив это, дежурный сунулся в окошко и воскликнул:

— Так ты дракон и летаешь? Слушай, девочка, не сочти за грубость, но ты же не из аристократов?

— Я из аристократов есть! — подала голос Когната.

— Ты-то понятно, — сказал дежурный. — А ты?

— Нет, не из аристократов.

Дежурный ненадолго пропал, торопливо приковылял в зал с ведром и тряпкой:

— Вы торопитесь, я понимаю, но нельзя ли девочку попросить плафоны у ламп протереть?

Он показал на белые стеклянные шары под потолком.

— Да можно, — согласился за нее Максим Сергеевич, досадливо поморщившись.

— Удобно, — прокомментировал пассажир с чемоданом, наблюдая, как Настя, держа саблю Когнаты под мышкой, возится наверху с ведром и тряпкой прямо у него над головой. — Мне б такую дочку, я бы каждый год потолки по всему дому белил.

Притом что капли падали рядом с ним, а то и на него, он не спешил пересаживаться.

— Не обольщайтесь, — поспешил разочаровать Максим Сергеевич. — Это уговаривать бы пришлось столько, что проще самому с известкой возиться.

— Сейчас вот уроню ведро кому-нибудь на голову, — предостерегла Настя.

— Об этом я и говорю, — сказал Максим Сергеевич.

С вокзала они шли по обочине асфальтовой дороги, с двух сторон запертой горными склонами. Скорость их была ограничена скоростью Константина, поэтому все так или иначе шагали компанией, похожей на дружную. Константин досадовал на себя и, чтобы разбавить неловкость, спросил:

— Простите, а почему «людоед»?

— О-о! — протянул Максим Сергеевич. — Сейчас начнется…

— Потому что я людоед и есть, — объяснил людоед.

— Вы едите людей в буквальном смысле? — не понял Константин.

— Не обязательно кого-то есть, чтобы знать, что ты людоед, — сказал людоед.

— То есть все же в философском смысле?

— Мы в Зеркале, какой тут философский смысл. Я заперт на своей делянке, могу ходить только до станции и обратно. В таком положении тут случайно не оказываются. И да, если бы вы без проводника шли через мою землю, вы бы умерли, тут другого варианта быть не может. Что-то во мне там просыпается такое, как у собаки, когда у нее косточку пытаются отобрать. Не зря станция называется «Людоедовка», а я к ней приставлен. Зеркало так устроено, что оно отражает, как ты понимаешь, все окружающее. Вот оно как-то отразило мою прежнюю жизнь, и я тут. И пытаюсь разобраться почему.

— Ни у кого не отражает, а у тебя отражает, — возразил Максим Сергеевич.

— Потому что ты в себе не копаешься, — констатировал людоед.

— Да я как-то накопался уже, — ответил ему Максим Сергеевич.

— А я вот копаю, а до дна никак докопать не могу, — поделился людоед. — Ведь кто я, если, к примеру, слышал в новостях того времени, когда волну удавалось поймать, что драконы сожгли столько-то людей. И я от этой новости чувствовал и горе, но и удовольствие. Дескать, драконы еще раз подтвердили свою зверскую натуру и, значит, нечего с ними разговаривать, нужно убивать каждого, кого увидишь. А если из драконьих новостей слышал, что при очередном взрыве погибло столько-то драконов, то думал: «Ну, бывает, война, ничего не попишешь, они сами ее начали, их никто не просил». Что это, если не проявление людоедской натуры?

— Это драконоедская натура, а не людоедская, — сказала Настя, нисколько не смущаясь.

— Думаешь, я к людям отношусь лучше? — ухмыльнулся людоед. — Знаешь, сколько человеческих разведчиков пробовали мимо меня проскользнуть? У-у. Но если к новостям по радио возвращаться, то слышу новость об аварии, о катастрофе, а думаю: «Надо было соблюдать правила и технику безопасности», и почти тут же забываю, что там произошло и что я там подумал. Дальше себе чай завариваю или в огородике вожусь. Все у меня хорошо. Вот так!

— А мы как же? — спросила Настя.

— И тут третья составляющая характера выплывает, — ответил людоед, но не Насте, а почему-то Константину. — Есть прямо свои-свои, которые, наверно, могут делать что захотят, и мне неважно, драконы это, люди — не имеет значения. Другим поступкам чужих разумных существ я никогда не найду оправдания, а Настиным найду. Если она вырастет и тут хоть всех перебьет и пережжет, я буду считать, что ей пришлось это сделать, что она вынуждена была, что без этого никак. То же и с Максимом.

— Так вы не людоед, — рассмеялся Константин, — вы ведете себя как родитель Насти и Мак… (он слегка запнулся под взглядом проводника) …и Максима Сергеевича. Для родителей такое поведение характерно, а не для людоедов.

— И ты знаешь, что ни Настя, ни Макс ничего такого не сделают, — уверенно заявил Септим людоеду.

«Ну, тут бы я поспорил...» — подумал Константин, вспомнив ночь обмена его на барона.

С асфальта они свернули на широкую грунтовку и запылили ногами, посматривая на нависавшие с обеих сторон камни.

— Вот грозишься, грозишься, а пойдешь когда-нибудь на станцию, а тебя камнем прихлопнет, — предостерег Максим Сергеевич.

— Так и прихлопывало, — сказал людоед устало. — И убивали меня уже несколько раз. А я каждый раз очухиваюсь. У меня жизнь не заканчивается и оружие с боеприпасами в арсенале не иссякают. Я как-то из любопытства все мины за день вкопал, а утром все семьдесят штук снова появились.

— Ты не говорил, — сказал Максим Сергеевич.

— Было бы чем хвастаться, — равнодушно ответил людоед. — По крайней мере не перед тобой. А вот перед Настей можно. Она же не просто так летает. Где-то она наела эту способность.

— Может, мы ее кониной кормим, — предложил версию Септим.

— От вас дождешься, — сказал людоед. — Еще скажи — людьми. Вся деревянная деревня прямо горит желанием откармливать подростка, чтобы он принялся огнем пыхать. Не-ет. Она еще вот такой была (он указал на Когнату), а уже глаза горели при виде ружья.

— Как не гореть, если у тебя из игрушек дома только такие, — сказал Максим Сергеевич. — Был бы ты попом, она, может быть, набожной выросла бы.

— А надо было не оставлять! Что в слове «людоед» тебе непонятно?

Людоед принялся развивать свою мысль, раскладывая по пунктам неправоту Максима Сергеевича, приведшую к тому, что Настя полюбила оружие. Константин хромал по дороге и утопал в обилии этих слов, пока не споткнулся, потому что задремал на ходу, а людоед, ни на секунду не замолкавший, перешел уже на какие-то другие темы, доказывая неумолимость исторического и биологического процесса, их противоречие друг другу, и Константин едва не задремал еще раз, но людоед победно подвел итог, никак не следовавший из сказанного ранее:

— Капитализм, может быть, и идеальное воплощение дарвиновской теории, спрятанной в яркий фантик экономических отношений, но уж точно не лучший образец общественного устройства! Однако и коммунизм, как бы отрицающий внутривидовую борьбу, закрывающий глаза на то, что мы даже в мирной жизни едим друг друга поедом, как ни крути, — а всего лишь красивая мечта!

— Я есть хочу, — сказала Когната, то ли вежливо дождавшись, когда людоед закончит, то ли услышав о том, как кто-то ест. — И я еще пить хочу.

— Так уже пришли, — откликнулся людоед, обходя белый с красным шлагбаум, что перегораживал дорогу.

За шлагбаумом петляла лесная дорога. Максим Сергеевич крепко взял Когнату за руку, а Константина предупредил:

— С дороги не сходи. Лучше топай, от греха, посерединке. Это и тебя, Насть, касается.

— Да тут еще можно и бегать, и прыгать, — возразил людоед.

— Нетушки, — ответил Максим Сергеевич. — Настя, кому сказано!

— Если мне ноги оторвет, я все равно летать смогу! — сказала Настя.

Максим Сергеевич пожалел:

— Очень грустно, что тебе сейчас их нельзя на время оторвать. Ты слушаться обещала.

Они добрались до трехэтажного дома за высоким забором с колючей проволокой. С третьего этажа на путников смотрели узкие бойницы. Во дворе, если не обращать внимания на верх забора и на пулемет, украшавший балкончик второго этажа, все было вполне мирно: лепились друг к другу многочисленные теплицы, зеленели вскопанные грядки, между которыми пролегали широкие, мощенные каменной плиткой тропки. Перед крыльцом обнаружился даже небольшой круглый фонтан в виде женщины, льющей воду из кувшина, Когната сразу же побежала к нему и стала пить, а когда напилась, потянулась ко дну, чтобы достать один из лежавших там многочисленных желтых листьев.

— Девочка, — остановил ее людоед. — Зря стараешься. Листья нарисованные.

Но Когната не поверила, пока не дотронулась до дна, окунув руку чуть ли не по плечо.

От волнения, что скоро все закончится, Константин не мог есть и, пока остальные закусывали в доме, сидел на бортике фонтана, который был настолько удобным, что хотелось такой же каменный стул себе в кабинет, потому что шевеление на нем не вызывало никаких болезненных ощущений, правда, для него понадобился бы такой же, под стать, низкий стол, иначе работа стала бы невозможной.

Сначала из дома выскочила веселая Настя без доспеха с деревянной саблей Когнаты в одной руке и длинноствольным пистолетом в другой, за ней — сытая Когната. Она опять подошла к фонтану, очарованная ненастоящими листьями. (Константин и сам туда косился время от времени, не веря своим глазам.)

Не верилось и в то, что едва перевалило за полдень. Ведь в этой поездке уже и ночь мелькнула, и много странного, что вроде бы не могло поместиться в одни сутки. А меж тем этому дню предстояло завершиться неизвестно каким образом.

Заметно было, что Максим Сергеевич и Септим думают о том же, хотя они и смеялись, когда вывалились на крыльцо. Максим Сергеевич на ходу подвешивал на шею винтовку, Септим держал свое оружие под мышкой, вид у него был такой, будто он нес рулон обоев.

— А вы к нам придете погостить когда-нибудь, если время будет? — Вопрос заставил Константина вздрогнуть.

Настя стояла перед ним и ждала ответа.

— Если твой папа приведет, то приду, — сказал Константин.

— Так вы же помните дорогу. Тут обратно то же самое, только наоборот.

— Что-то я людоеда побаиваюсь, — ответил Константин.

— Ну, хотя бы кто-то меня побаивается! — услышал Константина людоед, который тоже вышел, обнимая целый ворох пустых консервных банок (видимо, мишеней для стрельбы, предназначавшихся Насте).

— Он боится, что опять придется твоим рассуждениям внимать! — объяснил Максим Сергеевич.

Людоед ссыпал банки на коричневатый песок двора и сказал:

— Провожу вас до границы своей земли.

— Да уж будь добр! — попросил Максим Сергеевич. — Не хочется клочками на ветках висеть!

— Я с вами дойду, — сказала Настя.

— Нет уж! — твердо произнес Максим Сергеевич. — Настя, не до шуток. Я должен головой вертеть, как мигалка, чтобы смотреть, потащилась ты за нами или нет? Что за глупости! Тебе не пять лет!

Настя закатила глаза.

— Ла-а-адно! — протянула она.

Затем она обратилась к Когнате, возвращая ей деревянную саблю:

— Герцогиня, вам нужнее!

Та отвлеклась от фонтана, вскочила, взяла палку и сказала:

— Я, Настя, вас благодарю!

А Настя сделала поклон, как будто была этому обучена.

— Вот это у вас в крови? Или ты придуриваешься? — проворчал Максим Сергеевич. — Как не стыдно. Ты же пионерка.

— Я вежливая пионерка, — сказала Настя.

— Вежливая? Эту новость мне забыли сообщить, — пошутил проводник.

— Я еще герцогиней не являюсь, — примирительно заявила Когната. — Но я ей стать могу, если я доживу.

§

Людоед проводил их до границы своей земли, и граница эта угадывалась по множеству предостерегающих знаков, расставленных по участку. Константину понравилось, что его чтение таблички «Стреляю без предупреждения!» совпало с пистолетным выстрелом, донесшимся со стороны людоедского дома.

— Грустно, что я с вами не могу пойти, — недовольно крякнул людоед, в голосе его слышалась нотка кровожадности и надежда на стычку.

— Хватит и того, что ты за Настей последишь несколько часов, — утешил его Максим Сергеевич. — На сегодня с тебя хватило, если я понимаю.

Людоед слегка покривился, что можно было понять как: «Хватило, да не совсем». Он пожал руки всем, включая Когнату. Пригласил Константина захаживать в гости:

— На обратном пути заворачивай. Только глубоко не суйся. Покричи сначала. Особенно если уже темно будет.

— Приму к сведению, — сказал Константин.

За рощей, где жил людоед, начиналась тропинка, что вела в пешеходный тоннель, изгибавшийся влево, а оттуда открывалась гранитная площадка с каменными перилами под мрамор. С высоты, на которой находилась площадка, можно было видеть железнодорожные пути, проложенные параллельно границе Зеркала с драконьей стороны. Зеркало представлялось отсюда дымкой, за которой ничего нельзя было разобрать, кроме синевы неба и зелени леса.

Единственным средством, с помощью которого можно было спуститься с такой высоты, если ты не родился драконом, был фуникулер, к его станции от площадки вела крутая лестница в два пролета, вырубленная прямо в скале.

И все бы хорошо, но возле вагончика, пристроенного к горному склону внизу лестницы, стояли пятеро драконов в зеленой броне с синими иероглифами номенов на пластинах. Синий цвет иероглифов совпадал с цветом вагончика, и можно было вообразить, что это такой обслуживающий персонал в масках, опущенных на лица в целях соблюдения техники безопасности на производстве. Шестой дракон сидел на скамейке, перемотанный очень белым бинтом поперек туловища. Выглядело это так, будто технику безопасности он не соблюл.

Чуть в стороне от них лежало девять мертвых драконов, у семерых были доспехи без опознавательных знаков, еще у двух — такие же, как у рыцарей, стоявших у вагона.

Драконы увидели пришедших, один из них поднял маску и радостно замахал рукой. Остальные тоже обнажили лица.

— Дорогой опекун! — замахала Когната над перилами, но Константин на всякий случай взял ее за плечо и спрятал за собой.

Тот дракон, к которому, скорее всего, обращалась Когната, поднял пожилое лицо и, приложив ладонь ко рту, чтобы усилить голос, радостно произнес:

— Госпожа Когната, как вы себя чувствуете? Мы за вас очень беспокоились. Мы места себе не находили.

— Я себя, господин опекун, прекрасно чувствую! — отозвалась Когната.

— Это прекрасно есть! — громко одобрил опекун, будто не замечая, что Когната пытается вырваться, а Константин ее не пускает. — А у нас, если вы заметить изволили, все не совсем удачно получилось. Мы весьма о том, что за эти дни произошло, сожалеем. Но мы всё исправить намереваемся.

Когната потащила Константина по ступеням. Он двигался настолько быстро, насколько позволяла ему больная нога, но отпускать кулачок Когнаты, в котором она сжимала саблю, почему-то не спешил. Проводник двинулся за ним следом, и Септим пошел было к другим драконам, живым и мертвым, но, как успел увидеть на мгновение оглянувшийся Константин, Максим Сергеевич быстро показал ему, чтобы тот оставался на месте. Такой ход был вполне разумным: если бы рыцари попробовали что-нибудь учудить, у Септима они все находились как на ладони.

— Я, дорогой опекун, звезды видела! — хвасталась Когната, спускаясь и уже когда они спустились, а она вцепилась одной рукой в руку опекуна. — Я на танке ехала! Я охотилась! У меня сабля есть! Луна тут совсем другая есть! Я мед добыла!

— Так что случилось? — спросил Константин, шикнув на Когнату, чтобы она прекратила вырываться.

— Мы очень рады, что вы спаслись, — сказал опекун с искренним чувством. — Кто-то вас выдал. Все очень плохо есть. Часть групп поддержки, в виде приманок пущенных, погибли. Мы сами группу неизвестных драконов преследовали, они в этом направлении ушли. Мы предупреждениям, что на границах рощи стоят, вняли, а они, видимо, решили проигнорировать. Вы их не встречали?

— Нет, — ничуть не солгав, ответил Константин.

— Мы на обратном пути еще вот этих отщепенцев встретили, — опекун показал взглядом на трупы, рядом с которыми бродил проводник. — Мы, что это наемники, считаем. Нам, кто их нанял, выяснить бы хотелось.

Опекун погладил Когнату по голове, а она прильнула к нему, силясь вытащить руку из руки Константина. Тот слегка подтянул ее обратно.

— Я лично, что все обошлось, очень радуюсь, — сказал опекун. — В том, что мы здесь появились, а вы в засаду не попали, большая удача есть. Мы тут не зря находимся. При всей нашей признательности за вашу работу, я, что в этой части Зеркала не совсем безопасно есть, спешу заметить. Вы ее отдать обязаны. Так она наиболее быстро под надежной охраной окажется. Я вам возвращаться советую. Мы все формальные процедуры позже уладим. Сейчас мы на это времени не имеем.

— Мне поступили другие указания. Я должен передать Когнату Волитаре, — твердо ответил Константин.

В глазах опекуна мелькнула печаль:

— Волитары больше с нами не имеется. Я с прискорбием сообщить хочу, что она день назад погибла. Это огромная потеря есть. Я, что вас многое связывало, знаю. Она, Константин (я правильно, что это вы есть, понял?), много о вас рассказывала.

В глазах у Константина потемнело. Он совсем не ожидал, что подобная новость может его подкосить. На всякий случай он заморгал, боясь слез, но слез не было. Стало просто горько и пусто. Он сразу же вспомнил те грубости, что писал ей, позабыв о ее любви к не всегда уместным шуткам. В первые мгновения нахлынувшей скорби единственное, что хотелось сделать, — это перевести дыхание.

— Как она погибла? Здесь, в Зеркале? — спросил Константин.

— Да, — надтреснутым голосом сообщил опекун. — Хорошо бы кому-нибудь вместо Зеркала выжженную пустыню оставить, сколько горя Зеркало за дни, даже в неделю не уместившиеся, принесло.

— Все бы вам жечь, — упрекнул Константин.

— Мы так устроены, — спокойно принял упрек опекун.

— Это не слухи? Вы видели ее тело?

— Да, — подтвердил опекун. — Это неподалеку отсюда произошло. Я ваше горе полностью разделяю. Но сейчас всем нам быстро действовать нужно. Промедление опасность несет.

Константин покивал. С трудом сказал:

— Когда я вернусь, мое начальство потребует бумаги, подтверждающие, что я все сделал, как того требовали обстоятельства, поскольку Волитара их теперь предоставить не в силах, я прошу вас посодействовать в этом.

— Да, разумеется, — начал опекун. — Я первой же диппочтой…

Он навсегда задумался, какие слова ему сказать дальше, потому что Константин отпустил Когнату, одним движением вытянул стилет, активировал и воткнул его опекуну в горло. Пользуясь стилетом как рычагом, дернул вверх посильнее, будто свет рубильником включал, чтобы лицо опекуна задралось и смешанные с брызгами крови языки пламени не угодили Константину в лицо. В памяти мелькнул подаренный секундомер, а также понимание того, что ситуация сейчас гораздо сложнее, но это Константина не расстроило. Он вдруг перестал быть обузой и попал в нужное время в нужное место, и это его вполне устраивало.

До уже направленного на Когнату пистолета другого дракона он дотянулся тростью и отбил его в последний момент, так что пороховой дым только окутал ее голову, но она осталась стоять на ногах, и Константин спокойно подумал: «Неплохо. Успел». Он сам не понял, как получилось, что его собственный пистолет уже находится у него в руке и смотрит в лицо стрелявшему в Когнату дракону. Константин два раза выстрелил туда, абсолютно не воспринимая его как лицо живого существа, будто в мишень. Он отпустил трость, раздавил хлопушку — и вовремя, — сдувшееся в блестках хлопушки пламя донесло до его головы запоздалый жар, от которого он пригнулся, подгребая Когнату под себя и стреляя в направлении жара, успел вспомнить Дмитрия Нилыча с его сожженным глазом.

В этой суете он не слышал выстрелов Септима и Максима Сергеевича, а только шарил взглядом, ища на земле и в воздухе зеленые пятна доспехов, и видел уже упавшие тела драконов, содрогавшиеся от пуль двух автоматических винтовок.

Когда наступила тишина, он заметил, что все еще прижимает к себе Когнату, а она смотрит на него изучающе, словно у него не лицо, а вольер зоопарка или аквариум. Он отпустил девочку, сел, тяжело дыша, а Когната дошла до трости и протянула ему рукоятью вперед. Константин принял трость, хотя и не собирался вставать, покуда не выпьет таблетку. Помимо занывших ноги и шеи, левую половину лица жгло, как если бы Константин уснул на пляже, обратив вверх эту часть физиономии.

— Они почему так сделали? — спросила Когната негромко.

— Кто? Септим и Максим Сергеевич? — поинтересовался в ответ Константин.

— Нет. Они, — Когната повела подбородком вокруг.

— Это у тебя надо бы узнать! — пыхтя, как после бега, но веселым и довольным голосом заявил Максим Сергеевич. — Что это тебя все пытаются убить! Может быть, ты еще где-то ульи ворошила?

Когната покачала головой, не разделяя ни шутки, ни бодрого настроения проводника. А Максим Сергеевич, держась за сердце, обратился уже к Септиму:

— Хорошо мы Настю пристрожили. Меня и сейчас чуть кондратий не хватил, а если бы еще и Настя тут с нами была, я бы точно помер.

— Не знаю, с чего ты такой нежный, — сказал Септим сверху. — Лично я даже не вспотел.

Константин, будто не зная, что увидит, осмотрелся. Вокруг так и сяк лежали тела драконов в неприятно больших свежих лужах крови, линзами растекшихся по камням.

— Не знаю, Когната, почему. Я в драконьей жизни ничего не понимаю. Да я и в понимании человеческой недалеко ушел, — вздохнул Константин. — Ты бы отвернулась, а то кошмары будут сниться.

Она не услышала Константина, только, задумавшись, постукивала кончиком деревянной сабли по камням и без страха взирала на труп дракона, что в нее стрелял. Вспомнив, она оттянула лямку платья и оглядела частично сбитый пулей ворс вельвета над самым плечом.

— А мама лучше стреляет, — с ожесточенной, беспощадной гордостью вполголоса сказала Когната.

Ветер гнал конфетти из хлопушки в сторону лестницы, Когната спокойно наблюдала, как они кружатся в одном вихре, вычесала их пальцами сначала из своей прически, затем вынула те, что застряли в короткой прическе Константина, и выбросила вслед остальным.

— Ты в порядке? — поинтересовался Максим Сергеевич сразу и у Когнаты, и у Константина.

Они оба покивали.

— Ни хрена ты резкий! — похвалил Константина Септим. — С чего ты на старикана взъелся, что на перо его посадил? Я вообще думал, что все нормально идет. И тут бац, и понеслась!

— Он сказал, что Волитара в Зеркале, — объяснил Константин устало. — А она не может в Зеркало, она границу не пересекала ни до войны, ни во время. А зачем врать, если скрывать нечего, если… Даже брат ее не может, хоть и повоевал у нас, но он слишком мало на нашей стороне находился. Мало кто знает об этом почему-то.

— Погоди, погоди, — спохватился Септим, он беззаботно спускался по ступенькам. — Волитара! Красно-белый доспех! Это же та самая, которую жених под венцом бросил.

— Ты-то откуда знаешь? — вздохнул Максим Сергеевич.

— Во всех газетах было, — объяснил Септим. — Еще шутили, что она не Волитара, а Кадера, от древнего слова «упасть», потом еще слухи ходили, что брат ей оруженосца из людей принес, а оруженосец ее подрезал и сбежал.

— Не сбежал, — поднял на него глаза Константин, — его на барона обменяли.

— А… — понял Максим Сергеевич. — Вот откуда мне твоя морда знакомой показалась. Но в любом случае это сейчас неважно. Важно знать: Волитара эта, она нам такое же не устроит на выходе? Это было бы чертовски неприятно. Может быть, пускай девочка у людоеда побудет, а мы пока на разведку сходим? Ты в ней уверен, в Волитаре?

— Уверен, — ответил Константин.

— А что ж ты забеспокоился насчет красно-белого у людоеда, если она в Зеркало не может? — все же еще не полностью доверяя словам Константина, усомнился Максим Сергеевич.

Константин вспыхнул, будто уличенный во лжи, разозлился на себя за это и проворчал:

— Да испугался, что это кто из ее родственников, мало ли их у всяких высокородных, кто знает. И что тут тогда думать? Что у Волитары в семье предатели? А в самой Волитаре я уверен.

— Точно?

— Как ты в Септиме, — сказал Константин. — Чем быстрее мы встретимся, тем лучше. Неизвестно, кто еще сюда может налететь, пока мы тут кукуем.

Он спохватился, что под влиянием всех окружавших его последние дни перешел с Максимом Сергеевичем на «ты», но тот этого не заметил. Только поинтересовался:

— Идти сможешь?

И протянул ему руку.

Они обошли трупы и на случай, если еще и внизу ждут сюрпризы, сгребли все оружие в вагон. Кнопочный пост располагался снаружи, но не боящийся высоты Септим приказал всем: «Так, не покидаем транспортное средство», а сам надавил кнопку «Пуск» и запрыгнул в тронувшийся вагончик.

Когната, или забыв о том, что произошло, или притворяясь, что забыла, стояла коленями на сиденье и внимательно смотрела в окно на приближавшиеся деревья.

— Все же нам очень повезло, что молодежи из мегаполиса и города почти нет, не могут они в Зеркало заходить, потому что не воевали друг с другом, — заметил Максим Сергеевич после долгого безмолвия, поскольку, похоже, не мог заглушить глодавшие его мысли. — Мы все старее и старее, но и враги не молодеют. Вряд ли юные драконы позволили бы Косте так лихо все оформить. Все, Септим… Еще лет десять — можно будет билеты продавать, чтобы желающие смотрели, как мы шамкаем, за давлением и сердцебиением следим и при этом воюем за старые обиды.

— Почему через десять? — произнес Константин. — Это уже и сейчас так выглядит.

— Это у тебя иллюзии. Это на тебя так таблетки влияют, — парировал Максим Сергеевич. — Завязывал бы ты с ними.

— Надо на обратном пути прибрать за собой, — рассеянно сказал Септим. — А то как-то нехорошо…

— Нехорошо, — согласился Максим Сергеевич и вдруг окликнул. — Когната!

— Да? — полуобернулась она.

Но Максим Сергеевич молчал, просто смотрел на нее с едва заметной улыбкой, как на родного человека, которого очень давно не встречал, которому сказал очень много в тех воображаемых беседах, какими богато одиночество, и теперь просто не находил слов.

Константин же пребывал в полной уверенности, что внизу их ждет еще одна засада и ее они точно не переживут.