Князь оборотней

Свиток 9, где все кричат, дерутся и сжигают лавку вместе с товаром

Вот он! Тот самый медведь! – завопили дедок с ковриком и мужик-баба в шарфе.

– Последнего достояния меня, старика, лишить хотел! – прижимая к груди коврик, объявил старик.

– На человека рычал! На меня рычал, животное! – аж подпрыгивая от негодования, разорялся мужик-баба.

– А говоришь – на человека! – невольно пробормотал Хадамаха.

– Слышали? Все слышали? – заорал мужик-баба. – Грозился! Говорил, мы им, медведям, еще кланяться будем!

– Шпионы Биату! – продолжал орать приказчик. – Я их сразу раскусил!

– Кто кого раскусил! – чувствуя, что звереет – уже загривок зачесался от пробивающейся шерсти, рявкнул Хадамаха.

Стражник Хуту картинно потянул из ножен меч:

– Попался, зверек! И ты и подельники твои… зверолюбы!

– Оставь его в покое, он никакой не… – закричала девица. С неожиданным бесстрашием она метнулась между стражником и Хакмаром. Измотанный заяц волокся за ней на ремешке.

Ловко, как тигр добычу, приказчик цапнул проносящийся мимо него вихрь зеленого шелка и прижал девушку к груди.

– Не надо волноваться, маленькая госпожа, – перехватывая молотящие по его груди и плечам кулачки, бормотал он. – Сейчас наш Хуту срубит этим головы…

«Пропали мы!» – отчетливо понял Хадамаха. Он не увидится со своими, не отсидится в родных местах, не разберется, что здесь такое происходит. Снова придется бежать!

Хуту, явно красуясь, тянул меч из ножен и не понимал, что уже все равно мертв! Клинок Хакмара выпорхнул мгновенно, точно не хозяйской рукой, а своей волей покинул ножны, блеснул пламенеющей сталью и хищно метнулся к человеческому горлу. Мелькнула голубая искра. Клочок ремня, на котором девушка удерживала зайца, обвис, дымясь черным обугленным краем. Безучастный, как шкурка, заяц вдруг чутко дрогнул ушами. Черные измученные глазенки распахнулись – и заяц прыгнул. Белым комом врезался в Хуту. Молодой стражник шарахнулся к стене, невольно уходя от удара Хакмарова меча.

Рвущийся на свободу заяц метался по складу. Врезался в полку с рыбой. Здоровенный мороженый осетр соскользнул с рыбной кучи… и поехал по полу. Толстая рыбья морда врезалась в ноги старичка с ковриком. Коленки у старика подломились, и он плюхнулся на рыбину задом, взвизгнул, дернулся… и вместе с рыбиной заскользил дальше, впечатавшись в мужика-бабу. Все трое повалились на пол и забарахтались – вверх взлетали то руки, то ноги, то рыбий хвост.

Обезумевший заяц перемахнул через них, вмазался башкой в полки с шапками – шапки разлетелись.

– Ловите! – вырываясь из рук приказчика, заверещала девушка и кинулась зайцу наперерез. – Не дайте ему уйти… он мой единственный друг!

Упоминание о дружбе подействовало на зайца, как горящий веник под хвост. Белой молнией он промелькнул под руками девицы, врезался в высокий туесок – тот завалился набок и сбил соседний, и еще один, и еще, и еще… Из-под крышек неспешно и торжественно потекли солнечно-золотистые и темно-бронзовые капли прошлодневного меда. Испуганный пушистик сиганул на стол и… сшиб светильник. Голубое пламя потекло на берестяные свитки, и те весело занялись трескучим костром. Обезумевший заяц вылетел из Пламени – лисий ошейник превратился в пылающий ореол. Заяц поскакал по раскиданным на полу сверткам меха. Огненный хвост разворачивался за ним – не куцый заячий хвостишко, а роскошный, длинный и широкий поток Пламени. Свертки меха занимались один за другим. Огонь облизал стойку. По веревочкам неизвестного назначения, тянущимся вдоль стойки, побежал вверх, к деревянному потолку, и весело ринулся во все стороны. Удушливый дым заполонил все – сквозь него пробивался лишь захлебывающийся кашель, ругань Хуту и пронзительный, на одной ноте визг девушки:

– Помогите кто-нибудь! Зайчик, мой зайчик! Помогите! – вопль сменился удушливым кашлем.

Аякчан метнулась к приказчицкому столу, сгребла Голубое пламя, как хозяйка просыпавшиеся из кадушки грибы. Поздно. Пожар уже мчался по лавке, захватывая одну полку за другой. Бу-бум! – гулко треснула бочка с соленьями. Лавку заполнил умопомрачительный запах – у Хадамахи заурчало в животе.

«Хотеть жрать на пожаре – расскажи кому, сразу насчет медвежьего обжорства выступать начнут!» – мрачно подумал парень.

– Обязательно было зайцу поводок пережигать? – накинулся на Аякчан Хакмар.

– Нет, надо было подождать, пока ты того стражника зарубишь, а его дружки накинутся на нас! – огрызнулась Аякчан.

– Нашли время скандалить! – цыкнул Хадамаха. – Можешь что-нибудь сделать? – спросил он у Аякчан.

– Это уже не Голубой огонь – это обыкновенный пожар! – выкрикнула девушка. Она старалась не показать, что напугана, но получалось у нее плохо. – Я могу попробовать его заморозить, я все-таки албасы…

Хадамахе казалось, что его мысли мечутся, как рыбная стайка, когда в нее запускает лапу медведь. Никакая лавка не стоит жизни и свободы. Тем паче с таким приказчиком, смахивающим на гриб поганку! Поганцем, в общем!

– Увидят, – буркнул он. – Уходим, просто уходим!

– Куда? – невозмутимо поинтересовался Хакмар.

Перед ними колыхалась сплошная завеса из черного дыма и торжествующе гудел пожар. Стол приказчика за спиной, значит… Туда! И Хадамаха двинулся к невидимой за подступающим дымом двери.

Сперва он услышал жалобный задыхающийся кашель. Потом врезался в кого-то – «кто-то» пискнул по-девичьи. Потом еще удар – теперь кто-то врезался в него… и выругался вполне по-мужски:

– Эрликовы рога вам всем в зад!

– Господин южанин, вы пришли меня спасать? – давясь кашлем, пролепетала хозяйка зайца-поджигателя.

«Это она из пожелания рогов в одно место такой вывод сделала? Все-таки девчонки очень по-особенному думают!» – решил Хадамаха, сграбастал девушку и закинул ее на плечо.

– Вдоль полок! – скомандовал Хакмар, бросаясь в затянутый дымом проход. Аякчан мчалась за ним.

Они очутились между пылающими стенами. Огонь впереди, Огонь позади, даже над головой Огонь – странные веревочки, что тянулись от стоек с товарами к потолку, превратились в пылающую сеть. Клинок Хакмара выплел замысловатую восьмерку, отбрасывая Пламя прочь. Они медленно двинулись вперед, меч Хакмара порхал, творя вокруг безопасный купол, Хадамаха волок девушку. Она висела на плече, точно неживая, не дергаясь и не крича, кажется, обмерла от ужаса. Огонь выл разочарованно, как зверь, у которого добыча между зубов просачивается. Зато дым набивался в рот и ноздри, комком колючей шерсти ворочался в груди. У Хадамахи начало мутиться в голове. Пошатнулся Хакмар, опустил меч…

Ба-бах! – под прикосновением Пламени пузатую кадушку разнесло вдребезги. Тягучая медлительная волна тюленьего жира хлынула на пол… и тут же слилась с волной Огня. С воплем дорвавшегося до живой крови авахи Пламя взвилось к потолку – Хадамахе показалось, что он снова возле подземного Огненного Озера Уот Усуутума!

– Бежи-и-им! – пронзительно завопила Аякчан. Толстенная стена льда вдруг возникла между ними и Пламенем и мгновенно растеклась водой, но они уже мчались к дверям. Полог Пламени и дыма стал реже и прозрачнее, впереди открылся проход.

Выскочивший невесть откуда Хуту был страшен – его лицо покрывал толстый слой сажи, парка дымилась. За ним волочился хвост черного дыма. Хадамаха увидел рядом его безумные глаза, и Хуту вцепился в висящую на плече у Хадамахи девушку.

– Отпусти ее, грязное животное!

«Совсем сдурел парень!» – вздохнул Хадамаха, опуская кулак молодому стражнику на голову. Мозги там явно набекрень, встряска им не помешает – вдруг на место встанут? И ринулся к двери.

Тянущиеся к потолку веревки прогорели и лопнули. Обрывок свалился прямо на Хадамаху, хлестнув пылающим концом по голове. Потолок пересекала четкая белая щель, и сквозь нее сыпался снег. И таял, растворяясь в пожаре. Раздался скрежет… И крыша провалилась внутрь, распавшись на две половинки!

– Берегись! – успел рявкнуть Хадамаха. Больше ничего не успел – скопившийся на плоской крыше лавки гигантский сугроб рухнул ему на физиономию, сшибая с ног, забивая рот и глаза.

Пш-ш-ш! – некоторое время накрывшее лавку снежное полотно сохраняло неподвижность. Лишь кое-где снег кипел, как вода в кастрюле, и над ним взвивались черно-белые вихри дыма и пара. Буль-буль! – струйки воды сочились из-под снега, медленно растекаясь талой лужей.

Мокрый снег у самой двери зашевелился – из него с фырканьем выбрался Хадамаха с девушкой на плече. В провал крыши глядело предрассветное небо.

– Вот уж точно как снег на голову! – потирая затылок, пробормотал Хадамаха.

Снег зашевелился снова – первой появилась рука с мечом, потом выбрался весь Хакмар. Дернул и выволок Аякчан. Тоже посмотрел на крышу…

– Изобретательно. Начинаешь уважать северян, – кивнул он. – А я еще гадал – зачем те веревочки? – И специально для Хадамахи пояснил: – Механизм запора крыши держится на пропущенных от стоек веревках – если те сгорают, крыша открывается сама собой и снег с нее валится внутрь. Интересно, как устроен замок? – И, кажется, всерьез собрался лезть наверх – выяснять.

– Давай лучше узнаем, как открывается эта дверь? – дергая заклинившую дверь лавки, злобно пропыхтела Аякчан.

– Думаю, самым простым способом! – откликнулся Хакмар и шарахнул по двери мечом. Ухнуло, и дверь вывалилась наружу, гулко шарахнув по натоптанной наледи.

– Хозяева тоже так ходят? – спросил Хадамаха и полез вон из лавки, волоча за собой девушку.

– Нет! – ответили ему. – Обычно я просто тяну за ручку.

Хадамаха вскинулся – перед ним стояли люди. Жрица, такая старая, что, казалось, ее дряхлые кости тоже связаны между собой веревочками и засунуты в мешок из морщинистой кожи. Любой шаг, любое движение – и веревочки эти грозили развязаться, а сама жрица осыпаться кучкой костей. Даже волосы были грязно-серые, как присыпанные пеплом, лишь с легким проблеском былого сапфирового цвета. Поверх обычной жреческой рубахи на ней была богатая парка на собольем меху – внутренний Огонь уже вовсе не грел старуху. Рядом со жрицей стоял шаман: нагрудник с изображениями лягушек и змей и пришитые к спине халата крылья ястреба, как у всех белых шаманов, предназначенные для странствий в Верхний мир. Высокий, седой, величественный, не то что Донгар, сразу видно, этот – настоящий шаман. Одетый в обноски, тощий, будто Днями не кормленный паренек – ученик, наверное – робко переминался за спиной учителя. Позади топталась пара местных стражников – одним из них оказался дядька Бата. Дядька укоризненно косился на выползающих из дверей лавки Хуту с приказчиком, облепленных снегом так, что их можно принять за оживших снеговиков.

Девушка на плече у Хадамахи взбрыкнула ногами, едва не заехав подошвой парню по носу. Хадамаха торопливо спустил ее с плеча.

– Это было… ужасно! – с силой сказала она. И начала картинно оседать, рассчитывая попасть в поддерживающие руки Хакмара.

Хакмар глядел на Аякчан – точно подсчитывал, не осталось ли каких потерянных частей тела под снежным завалом. Слава Эндури, хоть тряпка у нее с волос не свалилась! Не хватало только вопросов: а что вы здесь делаете, юная госпожа жрица, а кто вас прислал?.. Никем так и не подхваченная, девушка хлопнулась в мокрую уличную наледь у ног Хадамахи. Все дружно поглядели на нее. А потом приказчик начал истошно орать:

– Это все они! Господин шаман Канда, они лавку подожгли, на стражника напали, они…

– Вранье! – не вставая с земли, громко выкрикнула девушка. – Это все ты! И ты! И ты! – она поочередно указала на приказчика, на держащегося за голову Хуту, на старика с ковриком и мужика-бабу в меховом шарфе, выползавших из дверей лавки. Мороженая рыбина тоже была с ними – старик держал ее за хвост, а мужик-баба – за плавник. И указывала девушка на рыбину, хотя та уж точно ни в чем не виновата. – Это все они! Они… упустили моего зайца! Он сбежал! Погиб! Сгорел! Ищите все, немедленно! Батюшка, велите им!

Не выпуская рыбины из рук, точно связанные ею на веки вечные, старик с ковриком и мужик-баба целеустремленно двинулись прочь по улице. Вода сочилась с подтаявшей в Пламени рыбины, оставляя за ними цепочку темных капель.

– Куда? – негромко спросил шаман.

– Так это… Зайца искать. Как велено.

– Рыбу оставьте и идите, – согласился шаман.

Его ученик выступил из тени и аккуратно изъял рыбину у старика из рук.

Хадамаха почувствовал, как у него перехватывает дыхание. Кто-то тут недавно интересовался, где Донгар. Хотели – получите. Радуйтесь.