Книга 3_Город богов

Глава 11.

– Ну, и как наши дела? – откуда-то издали, будто сквозь полотно, окутавшее плотным слоем голову, Ларс услышал голос Нергала. Он попытался приподняться, посмотреть на Губителя. Не только затем, чтобы своим взглядом красноречивее всяких слов показать, что не намерен сдаваться. Он хотел увидеть Его лицо, то недовольство, которое коснется глаз бога, когда Он поймет, что какой-то жалкий смертный стоит преградой на пути осуществления столь грандиозных планов небожителя. Однако ему не удалось даже шевельнуться. Разум, измученный болью, нашел покой в полном отрешении от тела. Он отделился от него, стремясь сохранить для себя лишь душу, жертвуя при этом всем остальным.

– Вот, – рукой, в которой была зажата плетка, Ярид указал на пленника, связанного по рукам и ногам цепями, удерживавшими его в воздухе, не позволяя получить новые силы от земли.

– Все еще сопротивляется? – Нергал бесшумно приблизился к горожанину, схватив за волосы, поднял голову, стремясь заглянуть жертве в глаза. – Да, – он сам ответил на свой вопрос. По лицу скользнула кривая гримаса недовольства.

Через миг Нергал выпустил волосы пленника. Заметив на своих белых пальцах следы крови и пота, он брезгливо поморщился. Странно, ведь это был бог жестокости, вероломства и страданий…

– Прости меня, господин Нергал, – стал оправдываться Ярид, чувствуя себя виноватым перед небожителем, – этот упрямец… – он замахнулся плетью, стремясь нанести пленнику такой сильный и мучительный удар, который заставил бы строптивца закричать от боли, взмолиться о пощаде…

Нергал не остановил его. Отодвинувшись чуть в сторону, чтобы его белоснежные одежды не забрызгала кровь, Он с интересом следил за всем происходившим. Бог видел, как тело смертного дернулось, приняв удар, однако с губ жертвы не сорвалось ни звука.

– Перестань, – презрительно скривив губы, проговорил Губитель. – Болью ты теперь ничего не добьешься. Неужели не видишь: он больше не чувствует ее. Хватит, а то, чего доброго, еще забьешь насмерть, переусердствовав. Не забывай: для жертвоприношения он нужен живым.

– Мой господин, что же делать? – спросил маг, растерянно глядя на бога.

– О, есть тысяча путей, – тот лишь небрежно махнул рукой. – Сломить смертного можно всегда. Главное знать, чего он больше всего боится… – Губитель вновь подошел к пленнику, на этот раз чтобы взглянуть на него повнимательнее. – Ты нашел способ побороть боль. А как справишься со страхом?

Пройдя сквозь толщу земли и панцири камней, в подземелье ворвались ветры. Они закружили, пыльные и удушливо-жаркие, не несущие на своих крыльях ни капли прохлады и живительной свежести, исполненные духом самых мрачных пещер подземного мира.

Ветры откинули назад пряди волос, не давая им, упав на лицо, сплетя из своих прочных нитей паутину-покров, защитить от всего, что должно было произойти.

Окутав пленника своим полотном, они сковали его члены, не позволяя шевельнуться, заструились в отблесках огня серыми тенями, пришедшими из-за грани миров, готовые изменить, переиначить все, что угодно, выполняя волю своего мрачного повелителя. Затем воздушные духи сорвали кровавые лохмотья, в которые превратились остатки одежды.

Взгляд Нергала скользнул по правой руке Ларса, сухой, словно мертвая ветка дерева, с крючковатыми пальцами и похожей на клешню жука ладонью, покрытой болезненно-желтой кожей.

Хмыкнув, Губитель повел бровью, отдавая приказ своим слугам-невидимкам, которые встрепенулись, задрожали, спеша придать всему телу вид изуродованной руки.

Нергал молчал, не спуская с пленника пристального взгляда внимательных глаз. И на Его лице тотчас отразилась злость, стоило Ему заметил, с каким безразличием смотрит пленник на свое превращение.

– Ты смирился с тем, что потеряешь… – прошипел он, подавая ветрам знак вернуть все назад. – Но мне было нужно совсем не это! – его голос вобрал в себя всю силу ярости, громом разносясь по зале. – Твоя слабость… Когда ты успел научиться черпать из нее силу?! Ничего, ничего… – он глубоко вздохнул, заставляя себя успокоиться. – Попробуем кое-что иное… Но сперва, – он повернулся к Яриду, застывшему на месте, не смея ничего сказать или сделать. – Удались. Я не хочу, чтобы увиденное помутило твой рассудок. Мне нужен сильный слуга, а не жалкий безумец.

– Да, господин Нергал, – низко склонившись в поклоне, маг стал пятиться к дверям, мысленно благодаря бога за то, что небожитель смилостивился над ним и отпустил его душу. Никакое любопытство не могло справиться с ужасом увиденного, примеренного на свои плечи. Одного этого оказалось достаточным, чтобы зубы Ярида нервно застучали, а по членам прошла толи дрожь, толи судорога.

– Вот что, – уже возле дверей догнал его голос бога, – будь рядом. Ты мне еще понадобишься…

– Да, господин Нергал!

– Но прежде, – Губитель поморщился, недовольный тем, что смертный в своем чрезмерном усердии перебил его, – отыщи тех ребятишек, что ты мне подарил. Надо признать, они доставили мне несколько мгновений истинного удовольствия… – он бросил недобрый взгляд на пленника, буркнув себе под нос, – в отличие от этого… – а затем продолжал уже громче: – и заслужили жизнь… Но, как ты понимаешь, не свободу. Они должны быть где-то в опочивальне… Сообрази для них темницу и запри получше, пока они не понадобятся мне вновь.

– Я позову стражей…

– Нет! – Нергал нахмурил брови. На его лицо набежала тень. – Я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал о моем пребывании здесь, пока не будет принесена первая жертва!

– Мой господин, тогда дай мне своих слуг, чтобы…

– Моих слуг?- голос Губителя стал полон раздражения. – Они нужны мне самому!

– Прости, господин Нергал… – Ярид уже готов был упасть на колени перед своим повелителем, но его остановил смешок Ларса.

– Забавно, – прошептал пленник, – еще утром жрец трепетал перед тобой и вот точно так же, стремясь доказать свою преданность и готовность подчиняться, падал на камни. А теперь ты дрожишь перед телом недавнего слуги, телом, которое даже не имеет собственной души!

Губитель резко обернулся к горожанину. Его глаза наполнились всесжигающим огнем, который уже был готов вырваться наружу… Но в последний миг бог подчинил себе ярость, запрятал ее вглубь души.

– Ты специально злишь меня? – сорвались с его искривленных губ вместе с капельками слюны слова. – Хочешь чтобы я убил тебя прямо сейчас, ведь тогда твоя душа будет спасена? Нет! – его щеканервно дернулась. – Ты не добьешься этого, жалкий смертный! Все будет так, как я хочу!

Он чуть повернул голову в сторону Ярида, хмуро промолвив:

– Ты ведь справишься с двумя детьми и сам, не правда ли? Если тебе не под силу такая малость… – он умолк, поглядывая на наделенного даром из-под нахмуренных бровей, ожидая, что тот заговорит, подтверждая свою готовность служить. Но, боясь вызвать гнев бога, вновь прервав его речь, маг молчал. И Нергалу не оставалось ничего, как, скривившись, продолжать: – Им вряд ли скоро удастся прийти в себя и они не будут пытаться убежать… Даже на тот свет… Все, уходи. Этот…червь достаточно отдохнул за нашим разговором, чтобы можно было приступить к задуманному мною.

Дождавшись, пока Ярид скроется за дверями, Нергал вновь устремил тяжелый пронизывающий взгляд на пленника: – Не усмехайся, дурачок! Ты напрасно надеешься выстоять! Я знаю, знаю! Ты все еще во что-то там веришь. В силу своей души, в помощь небожителей, в судьбу… Но все это напрасно! Никто в мироздании не может мне противостоять, никто не захочет связываться со мной, бросая вызов ради какого-то смертного, чья жизнь и так всего лишь песчинка у наших ног, миг, – хоп! – и ничего не осталось. На себя же надеяться вообще смешно, когда тебя уже, в сущности, нет, осталась лишь тень, призрак на грани миров, замерший у черты неминуемой смерти. Твоя душа тускнеет, теряя последние силы, чувства, образы.

Очень скоро она исчезнет, не оставив и следа, растаяв снежинкой на ладони огня.

Не храбрись. Не сопротивляйся. Покорись потере души, как ты смирился с тем, что лишишься тела. Утешься: в мире нет того, кто выдержал бы, сохранил себя, увидев, что предстоит узреть тебе. Мои слуги проведут твою душу через сто самых мрачных и жестоких миров, сто времен, не знавших жалости, которые нынче идут по пути пустоты в великое Ничто!

И тени зашевелились, заструились, соединяя мрак и свет в нечто, лишенное очертаний, исполненное болью и страхом, идущими со всех сторон, словно мироздание, раненное в ужасном бою с неведомыми потусторонними силами, агонизировало в последний миг своего существования.

Призраки тянулись со всех сторон, стараясь заполнить собой каждую часть последнего, что еще было живым, раздирая на части душу, сражаясь за каждую ее крупицу, как будто тем самым могли получить если не вечность, то хотя бы еще один миг.

А затем, когда все чувства стали настолько ярки и горячи, что сожгли полотно вечности, когда сознание, пытаясь спастись на последнем островке покоя и веры, замкнулось в себе, к нему подступила сама пустота.

Это было… Тьма, никогда не знавшая ни мрака, ни света, которые бы оплодотворили ее, тишина, не вздрагивавшая от звука. Куда ни глянь, куда ни протяни руку – всюду все одно и то же, вернее, одно Ничто, не знавшее рождения и поэтому не думавшее о смерти, не видевшее начала и никогда не достигнувшее конца.

Но душа Ларса не думала сдаваться, не смотря ни на что. Она смотрела на все происходившее с отрешенным безразличием, словно со стороны, не думая ни о чем, просто ожидая, когда все закончится.

"Я нужен ему живым. Так чего же мне бояться? – думал пленник. – Это все лишь мираж… А если и нет, что же, такая смерть лучше того, что меня ждет на алтаре…" Он настолько убедил себя в этом, что даже сам поверил. И не стало ни страха, ни желания бороться, бежать, что-то искать, стремясь победить пустоту, отвоевать у нее осколок вечности и что-то на нем создать, обращая ничто в нечто. Нет, он просто ждал, терпеливо и спокойно, что будет дальше. Ждал, готовый продлить миг до вечности… …Боль была первым, что вернулось к нему, воскрешая чувства, заставляя дух вновь ощутить себя частью сложного и, в то же время, такого хрупкого создания, каким был обремененный плотью человек, которому суждено страдать и порою даже стремиться к страданию с настойчивостью безумца, не задумываясь над причинами своих устремлений.

Ларс очнулся на ледяных камнях, шевельнулся, застонал.

Он с трудом разомкнул глаза, словно веки были покрыты успевшим застыть железом.

Правый, заплывший и залитый кровью глаз – узенькую щелку – жгла как лава боль, левый с трудом различал в темноте очертания.

Место, куда он попал, было похоже на каменный мешок, лишенный окон и вообще какого-нибудь источника света. Если бы не черная пустота, в которой душа Ларса провела долгое время, он вряд ли сумел бы хоть что-то разглядеть в безликой темноте. А так… Хотя, невелико приобретение, когда смотреть, в сущности, было не на что, за исключением двух созданий, бывших чуждыми этому забытому богами месту, и, словно чувствуя это, сидевших, пряча лица в углу, толи не желая ничего видеть и, в особенности друг друга, толи в страхе потерять в том, что может открыться, самих себя.

Но Ларс… В этот миг ему было достаточно видеть и голый камень, когда он, будучи частью бытия, становился немым свидетельством того, что пленник выдержал и это испытание, не позволив пустоте отнять волю.

Со всех сторон были стены, на которых покоился тяжелый серый потолок, столь низкий, что вряд ли позволил бы, встав, выпрямиться в полный рост даже невысокому горожанину. Камни сдавливали сумрак, заставляя его сгуститься в текучую удушливую массу.

Он приподнялся, пытаясь оглядеться вокруг, но резкая боль отбросила его назад.

– Тихо, тихо, лежи спокойно, – услышал он рядом взволнованный полушепот, будто говоривший, или, вернее, говорившая боялась, что ее услышат чужие.

– Кто ты? – разлепив сухие, ставшие бесчувственными и непослушными, губы, спросил горожанин. Он попытался повернуть голову, чтобы взглянуть на свою собеседницу, однако тонкие, но удивительно сильные пальцы удержали раненого, заставили вновь откинуться на кучу соломы, на которой он лежал, укрытый по грудь грубой серой тканью.

– Тебе сильно досталось, – проговорил голос, вместо того, чтобы ответить на вопрос.

Он был печален, исполнен грусти и страшной боли, однако, боли не физической, а духовной.

– Да,- с покойно признал тот. Его губы сжались. Брови сошлись на переносице и между ними пролегла глубокая морщинка.

– Не бойся меня, я не враг, – проговорила невидимая собеседница. Она осторожно коснулась волглой тряпицей его лба: – У тебя жар.

– Это неважно…- Ларс устало закрыл глаза. Ему нужно было время на то, чтобы хоть немного отдохнуть и собраться с силами перед тем, что его ожидало впереди.

А в том, что испытания только начинаются, он был уверен.

– Готовишься к смерти? – та не понимала его нежелание продолжать разговор, сама же, судя по всему, проведя долгое время в одиночестве, страстно нуждалась в нем.

– Не думай о самоубийстве. Это не поможет…

– К чему оно, когда я и так умираю.

– Твои раны очень тяжелы, но я найду способ исцелить их…

– Оставь меня, – поморщившись, он отвернулся.

– Я знаю, что ты чувствуешь…

– Откуда! – криво усмехнулся Ларс.

– Меня тоже собирались принести в жертву…

– Тебя? Мне говорили, что это будет мальчик-раб, – пленник смирился с тем, что незнакомка не отвяжется от него, и решил, вместо того, чтобы растрачивать последние силы на раздражение, найти хоть что-то полезное в словах. И, потом, подозрительный и недоверчивый, он стал думать, что его странная собеседница не случайно оказалась с ним в одной темнице.

– Зачем ты так? – та, угадав его мысли, не скрывала обиды. – Я ведь всего лишь хочу помочь!

– Тебя послал хозяин города?

– Нет! Я такая же пленница этих стен, как и ты!

– Может быть, тогда Губитель?

– Что? – в ее голосе зазвучал ужас. – Кто? Неужели… – она умолкла, не в силах подобрать слов, пораженная до глубины души дошедшей до нее вестью.

Ларсу вовсе не хотелось что-либо объяснять, особенно то, что заставляло вспоминать о минувшем. И он заговорил о другом, том, что в этот миг куда больше волновало ему самому -Мне знакомы все жители города, – тихо промолвил он, – но твоего голоса я не узнаю.

– Это потому что я очень долго была здесь, заточенная в сих стенах…

– Еще вчера тут было подземелье, а не темница.

– Это место всегда было темницей. Замки на дверях и стены поперек галерей ничего не изменили… Поверь мне, я не лгу… Лишь, возможно, говорю не всю правду.

– Хорошо, пусть будет так, – безразлично прошептал горожанин. В конце концов, кем бы она ни была, в его судьбе это ничего не изменяло. Он умолк, поморщившись, сглотнул солоноватую кровь, облизал сухие шершавые губы.

Незнакомка встрепенулась:

– Тебе стало хуже? Хочешь пить? Сейчас, у меня есть отвар… – она взяла широкую чашку-плоскодонку, поднесла к губам. – Вот. Пей. Это поможет.

Он сделал несколько глотков, морщась от терпкой горечи напитка.

– Так лучше?- с просила она, держась в стороне, так, чтобы горожанин не смог ее увидеть, словно боясь разглядеть в его глазах свое отражение.

– Да, – вынужден был признать Ларс, чувствуя, как дурманящее тепло разливается по телу.

– Пей. Здесь много воды. Она струится со стен, достаточно лишь подставить плошку…

А травы я еще давно засушила и спрятала, зная, что они понадобятся. И вот пригодились…

– Как тебя зовут?

– Нинти, – ответила та, наконец, выходя из тени.

Это была молодая невысокая девушка, невзрачная, незаметная в своем сером одеянии и плаще-паутинке, наброшенном на голову. Чем-то она походила на Лику… Может быть, доверчивостью во взоре, робостью, открытостью… Нет, ни один самый осторожный и подозрительный человек не смог бы разглядеть в ней врага.

Ларс качнул головой, прежде чем заговорить вновь.

– Здесь есть еще кто-то?

– Два юных караванщика… Ты их знаешь?

– Ри и Сати… Один человек привел их утром в мой дом, спасая от судьбы, которая все равно их догнала…

– И повернулась самым ужасным из своих лиц, – вздохнув, она качнула головой. В ее глазах отражалась боль, словно Нинти не просто переживала за совершенно незнакомых ей людей, но и чувствовала себя виновной во всем, что с теми случилось.

Ларс шевельнулся, вновь пробуя оторвать голову от земли.

– Что ты делаешь?! – сквозь свист и шипение в ушах услышал он вскрик девушки.

Пусть это отобрало у него все силы, пусть от боли перехватило дыхание и глаза защипало от горьких слез, но ему все же удалось сесть. Опершись спиной о холодную волглую стену, он, замер, отдыхая.

– Тебе нельзя… – к нему подскочила Нинти, стала пытаться уговорить, заставить горожанина вновь лечь. – Я так старалась помочь… – откуда-то издали доносились обрывками слова, – но если ты не будешь… я не смогу… повязки соскользнули… раны…

– Я должен поговорить с ними, – ему казалось, что он кричит, однако девушке пришлось склониться к самым его губам, чтобы расслышать слабый шепот, – должен!

Пойми…

– Хорошо, – ей ничего не оставалось, как смириться и постараться помочь, – положи руку на мое плечо, я… – она уже собиралась коснуться его правой ладони, но ее остановило громкий вскрик Ларса:

– Нет!

Нинти отшатнулась, в глазах отразился страх.

– Прости… – не спуская с него глаз, прошептала она.

– Правая рука мертва… – словно оправдываясь за резкость, стал объяснять он.

– Была.

– Что? – он не понял, что та имела в виду, просто был не в силах понять, поверить, что подобное возможно… Чуть повернув голову, он скосил взгляд на руку, которую, как и плечо, грудь, покрывали повязки со следами каких-то зеленоватых мазей и запекшихся пятен крови. И пальцы… Пусть пока плохо, едва-едва, но они подчинялись воле разума, они двигались!

Ларс с силой сжал губы. Сколько раз он мечтал о том, чтобы боги совершили для него подобное чудо! Почему же сейчас, когда самые несбыточные мечты стали явью, ему так скверно?

"Поздно… – мелькнуло у него в голове. – Уже слишком поздно для чудес… Сейчас они причиняют лишь боль, ибо дают только затем, чтобы потом как можно большее отнять…" -Ты… – он повернулся к Нинте. – Спасибо тебе, – в конце концов, эта робкая, чистая душа не была ни в чем виновата. Она так старалась помочь, всего лишь помочь… – Ты достойная ученица госпожи Нинтинуги, в честь которой была названа…

Прости меня за резкость. Я всего лишь вор.

– Нет, – упрямо качнула та головой. – Ты – наделенный даром. Все остальное – не важно.

– Откуда ты знаешь? – в его вопросе не было страха, лишь удивление – ведь он так старательно хранил свою тайну с тех пор, как узнал, начал чувствовать в себе силу… Впрочем, чему удивляться, ведь этот секрет уже раскрыт…

– Я чувствую дар.

– Ты тоже…

– Нет, – поспешила остановить его Нинти, – я другая… Я просто… Вижу, знаю.

– Ты вылечила мою руку. Прошу тебя, помоги караванщикам! Они хорошие люди и достойны помощи!

– Меня не нужно просить об этом. Я всегда готова сделать все, что в моих силах, как и любой другой лекарь… Но… Я врачую тела, не души. Все мое искусство не облегчит их страданий.

– Что же Губитель с ними сделал? – сквозь стиснутые зубы прошептал Ларс.

– Нергал? – та вздрогнула, вновь сжалась в комок, словно пытаясь защититься.

– Я должен с ними поговорить! – вновь повторил он, а затем, оттолкнувшись от стены, попытался встать. Ноги подкосились, отказываясь держать тело, которое соскользнуло вниз, на камни пола. Однако он, не собираясь сдаваться, пополз вперед, к одной из сжавшихся в углах темницы фигурок.

– Подожди, – Нинти удержала его, положила руку раненого себе на плечо, помогла подняться, поддерживая, а затем чуть повернула, направляя к другой тени. – Будет лучше, если ты поговоришь с ним, а не с ней.

С трудом, тяжело опираясь о плечо Нинти, Ларс добрался до караванщика, упал рядом, откинулся на стену. Несколько мгновений он молчал, переводя дух, затем тихо окликнул юношу:

– Ри… – он не знал, что сказать, с чего начать…

Караванщик качнул головой, тяжело вздохнул, прежде чем сдавленным голосом проговорить:

– Это имя… Эриду… Вряд ли оно и теперь принадлежит мне… – он вновь качнул головой, облизал пересохшие губы, обхватил руками колени, прижимая их к груди. – После всего…

– Ты всегда будешь оставаться собой. Что бы ни произошло. Возможно, это самая ужасная кара, которую смогли придумать боги… – прошептал Ларс, не сводя с него взгляда задумчивых глаз. – И мы должны жить… Даже на ступенях алтаря.

– То, что тебя ждет… – Ри сглотнул комок, подкативший к горлу. – Это нельзя сравнить ни с чем… Но у тебя есть шанс…

– Обмануть бога? Переупрямить его? – горько усмехнувшись, Ларс качнул головой. – Я здраво оцениваю свои силы и знаю, что могу лишь немного оттянуть конец… Но время… Оно не на моей стороне. Ведь у Губителя есть вечность, у меня же – от силы несколько дней…

– Порою, смерть – избавление… Любая. Не важно, что за ней… Я бы с радостью выбрал пустоту… Только бы не помнить… – на миг он умолк, уткнувшись лицом в колени, скрывая слезы, хлынувшие из глаз, а затем продолжал, полня каждое слово морем горечи: – Если было бы возможно начать жизнь с начала, если не с мгновения появления на свет, то хотя бы с того дня, когда караван подошел к этому городу!

Знаешь, что я сделал бы? Совершил в первый же час проступок, за который меня бы на всю неделю засадили на цепь в повозке рабов. Все что угодно, лишь бы не оказаться здесь.

– Прости, я не мог вас защитить, – ему было невыносимо тяжело дышать, не то что говорить, но он продолжал, – без камня маг – лишь слово. Только у богов дар свободен и не нуждается в опоре…

– Но если бы Ярида убили… Не ты, я понимаю… Но другие…

– Бур тоже постоянно говорил об этом, был готов принести в жертву свою душу… – горожанин на миг умолк, переводя дыхание. – Мне стоило немалого труда остановить его…

– Почему?

– Бессмысленно… Камень отравлен… И лишь небожитель может очистить его…

– Прости, я… Я плохо думал о тебе, винил во всех наших бедах, вместо того, чтобы признать, что вся вина лежит лишь на мне одном, – он поднял лицо, взглянул на горожанина, заставляя себя думать о другом, лишь бы не вспоминать то, что случилось с ним самим. Его взгляд остановился на повязках, покрывавших раны горожанина. Губы сжались, по членам прошла дрожь, словно на какой-то миг он испытал всю боль чужака, усиленную воображением. – Хозяин города просто зверь, – прошептал Ри.

– Он чрезмерно ретиво ринутся исполнять волю своего нового хозяина… Ничего, это всего лишь тело… – хриплый вздох сорвался с его губ. – Главное, что душа цела…

– Зачем ты сопротивляешься, если все равно ничего не изменить…

– Ты говоришь так, словно потерял веру.

– Да! Я больше не могу верить! Как боги допустили… – внезапно умолкнув, он отвернулся в сторону.

– Брось. Боги лишь испытывают нас. Ты не должен сдаваться.

– Как и ты?

– Я буду держаться, сколько смогу. Я должен. Пока Губитель не получил жертву, он слаб, его еще можно остановить.

– Я слышал, как они говорили между собой… Они не оставят нас в покое…

Губитель хотел сломить тебя с нашей помощью… Он бы измывался над нами, заставляя тебя смотреть… Но хозяин города сказал, что муки чужака не тронут ничье сердце, тем более сердце вора… – он замолк, ожидая, что скажет на это Ларс, подтвердит или опровергнет…

– Он прав, – Ларс кивнул, продолжая спокойно смотреть в глаза своему собеседнику.

Ровным и безразличным голосом он продолжал: – Наши жизни – ничто. Наше будущее предопределено. Судьба мира – единственное, что имеет значение.

– А мы всего лишь два чужака, тем более, сами виноватые во всем… Если бы мы не пошли в город, если бы мы не оказались у тебя, маг не узнал бы нашу тайну и никогда не нашел нужных слов заклинания-вызова. Как и твой секрет…

– Не думай об этом. Пойми: все было предопределено.

– Но Шамаш… Он знал об этом! Он пытался нас предостеречь, остановить!

– Я не могу говорить за другого, будь то простой человек, маг или, тем более, бог.

Но мне почему-то кажется, что, даже пытаясь вас предупредить, Он понимал, что ничего этим не изменит… Законы мироздания выше не только людей, но и небожителей.

– Что, во имя великих богов, заставляет тебя так думать?

– Магу и уж конечно богу ничего не стоит удержать людей на месте, подчинив своей воле. А ваша воля была свободна. Потому что дорога, которой вам предстояло пройти, уже была прочерчена… С той высоты, с которой глядят на мир боги, еще в миг, когда караван только переступал черту города, вы уже были здесь, в этой темнице…

– Принять все как есть? Но разве не сражаясь за свою жизнь человек проходит испытание?

– Да. И, все же, никто не сможет сделать ни шага, если вперед не ведет тропа его судьбы… – он тяжело закашлялся, вынужденный умолкнуть, дыхание стало прерывистым и напряженным.

– Они будут искать твою сестру…

– Наверно… – прошептал Ларс, устало закрыв глаза.

Глядя на измученное, залитое кровью и потом лицо горожанина, юноша продолжал: – Ты зря велел им идти к каравану. В городе они могли бы спрятаться, надеясь отсидеться, переждать какое-то время… В караване же им будет некуда деться…

Потому что… Ты был прав, когда говорил, что наши родители не станут нарушать обет из-за двоих несмышленышей, нарушивших волю взрослых… И тем более они не сделают этого ради того, чтобы помочь чужакам.

– Если бы они знали о том, что произошло, то передумали бы…

– Из-за Губителя?

– Да. Он враг всех живых.

– Ларс! – вскрикнул Ри, вдруг осознав: – Все посвященные в тайну ведь думают, что нам противостоит Госпожа Кигаль, а не повелитель Погибели! – в его глазах вновь отразился страх, душа затрепетала. Еще миг назад юноше казалось, что хуже уже быть не может, что все потеряно, лишилось смысла. – Мы должны что-то сделать! Мы должны предупредить! – да, пусть Ри не хотел больше жить ради себя, но он мог продолжать жизнь во имя других, своих родных и близких… -Нужно попробовать выбраться отсюда!

– Я знаю городские подземелья. Они все связаны воедино…

– Но дверь закрыта на замок…

– Ничего, я открою…

– Они не позволят нам бежать! Они следят за нами, подслушивают наш разговор…

– Нет, – Ларс был уверен, что это не так.

– Зачем же тогда они заточили нас сюда? Почему просто не отпустили? Мы нужны им!

– Нужны. Только это ничего не изменяет. Ты забываешь, что нам противостоит не смертный, а бог. Губителю нравится играть с добычей, как кошке с мышкой. Ему мало просто проглотить ее.

– С чего ты взял?

– Иначе все мы были бы давно мертвы… Вспомни, тогда в зале. Он сам сказал хозяину города, что для него важнее не сам обряд, а то, что ему предшествует. Он питается нашими чувствами, и…

– Не продолжай, – бледность лица караванщика была видна даже в сумраке подземелья.

– Ему все это доставляет радость… И наша борьба даже больше, чем смирение…

Послушай., а, может, тогда ничего не делать, сидеть, отрешившись от всего? Назло Ему!…Но мы не можем, не должны! – в отчаянии он стукнул кулаком по камню, в кровь обдирая пальцы, и не чувствуя боли.

– В твоих воспоминаниях, черных грезах куда больше переживаний, чем в действиях…

Ладно, – Ларс шевельнулся, устраиваясь поудобнее, скрипнул от резкой боли зубами.

– Тебе придется помочь мне добраться до двери… Но сперва выслушай меня. Будь внимательным. Я объясню, как пройти через подземелье…

– Нет! – вскричал Ри. – Нет, я не пойду один! – он не мог даже помыслить о том, чтобы попытаться спастись одному, бросив Сати и Ларса. – Мы должны идти все вместе!

Горожанин молчал, раздумывая, что делать. Он понял, что бесполезно убеждать Ри пойти на то, что караванщик считает худшим из предательств. К тому же, подземные ходы напоминали собой лабиринт, из которого вряд ли кто смог бы найти выход, даже имея его план… На это, наверно, и рассчитывал маг.

– Пусть будет так, – Ларс заставил себя встать.

Голова кружилась, перед глазами плясали красные блики, боль заполняла собой все сознание. Застонав, горожанин прислонился к стене. И в тот же миг он почувствовал рядом плечо караванщика, который поспешил поддержать друга. По другую же руку, возникнув словно из-под земли, встала Нинти.

– Осторожней! – воскликнула она, а затем, не скрывая обиды и недовольства, продолжала: – Тебе нужен покой! Иначе твои раны не заживут!

– Покой приведет меня лишь к смерти, – переведя дыхание, медленно проговорил Ларс.

– Ты ее знаешь? – настороженно поглядывая на чужачку, спросил Ри. Его мускулы напряглись, глаза сощурились, видя во всем незнакомом опасность и беду.

– Нинти – пленница этих стен, как и мы, – проговорил Ларс, становясь на сторону девушки, от которой исходили потоки умиротворения, а доверчиво глядевшие на окружающих широко распахнутые глаза развеивали сомнения, не позволяя им даже облечься в слова и образы…

– Где-то здесь должна быть еще одна пленница – рабыня из нашего каравана, – Ри огляделся, однако не заметил в темнице никого, кроме тусклого силуэта сжавшейся в комок Сати.

Нинти на миг прикусила губу, задумавшись, а затем тихо проговорила:

– Я слышала за стеной чьи-то шаги… Кто-то бродит по подземелью. Только мне казалось, что это не человек, а, скорее, какое-то животное. Крики, которые оно издает… Нет, наделенные душой так не кричат – потерянно, безнадежно, слепо…

– Возможно, она обезумила, – помрачнев, Ри опустил голову на грудь. На миг ему стало жаль несчастную, но потом, спустя краткий миг воспоминаний и раздумий, он позавидовал ей, ведь она нашла ту лазейку, через которую можно было сбежать от жестокости реального мира.

– Не знаю, – девушка качнула головой, в ее глазах зажглись сомнения. – Мне кажется с ней что-то не так… Еще до того, как Хранитель изменил это подземелье, переделывая его в темницу для вас троих, я видела ее. В первый миг мне показалось, что это очень красивая молодая женщина, но потом, стоило мне на мгновение закрыть глаза, как она превратилась в животное, олениху… Странно…

– Но разве это возможно? – Ларс поморщился, чувствуя, как закружилась голова.

Перед глазами вились какие-то черные мухи, красные бабочки, носясь в причудливом танце, заслоняя весь мир.

Низкие своды не позволяли выпрямиться, откинуть голову назад, приходя в себя, они сдавливали, сжимали, отнимали силы…

Ри взглянул на Нинти, та чуть заметно кивнула, и они одновременно склонились, опуская раненого на сваленную в углу солому.

– Мы должны идти! – тот удержал их за плечи, собираясь вновь подняться на ноги.

– Конечно, – кивнула девушка, успокаивающе коснувшись его горячего лба свой ледяной рукой. – Но только когда будем готовы.

– Я смогу! – стиснув зубы, упрямо проговорил Ларс.

– Конечно. Никто и не сомневается, – она заглянула ему прямо в глаза, и на миг горожанину показалось, что ее очи – огромные, бескрайние, как небо, готовые вобрать в себя всю скорбь и боль земли – пронзают его насквозь, заглядывают в душу, но не чтобы узнать какие-то тайны, подчинить или унизить, а лишь стремясь помочь найти нужную мысль, коснуться нужной струны, чей звон указал бы дорогу вперед. Затем в ее глазах отразился легкий, едва уловимый укор, и Нинти заговорила вновь: – Вы ведь хотите, чтобы с вами пошла и Сати, – она повернулась к Ри, – ей труднее справиться со всем случившимся, со своими мыслями, чем тебе.

Я боюсь… – она на миг замолчала, опустила взгляд на камни, – я боюсь, если мы ее сейчас позовем, вырвем из того оцепенения, в котором она нашла если не избавление, то хотя бы покой, она обезумит, попытается покончить с собой…

– Если бы она смогла забыть… Если бы только мы оба смогли забыть! – прошептал Ри.

– Поговори с ней, – тихо молвил Ларс.

– Нет! Я не могу! Да и она не захочет даже смотреть на меня, после того, что случилось… – начал юноша и лишь потом, увидев, что лицо горожанина повернуто к Нинти, понял, что тот обращался к ней.

– Что я ей скажу? Как утешить? Я не умею… Нет, – она отчаянно замотала головой, – нет! Все мои попытки, разговоры… Они… Слова только все испортят! – в ее глазах плавилась боль отчаяния. – Я знаю, так было всегда!

– Нинти, – Ларс сжал ее плечо. – Успокойся. Мы ведь не заставляем тебя… Мы просто просим – помоги.

Девушка обернулась, чтобы бросить взгляд на маленькую фигурку, затем вновь качнула головой, проговорив:

– Я вылечу любую рану тела, но душа… Когда ранена она, я все лишь испорчу. Я совершила достаточно ошибок, за которые приходится расплачиваться до сих пор, чтобы пытаться вновь. Прости! – ее глаза горели болью, умоляя понять. Казалось, что еще несколько мгновений, пара слов, и она расплачется, не в силах преодолеть собственную беспомощность.

– Все хорошо… Все хорошо… – горожанину ничего не оставалось, как постараться хоть как-то утешить ее. "Она так похожа на Лику! – который уж раз, глядя на свою новую знакомую, думал он. – Так же чиста и… прекрасна!" Он поймал себя на том, что не может отвести от нее глаз.

Ри какое-то время молчал, глядя на них, не осуждая вдруг вспыхнувшего чувства, не завидуя ему, лишь горюя по потерянному, оставшемуся позади, за пустыней боли и разочарований, или ненавидя, проклиная оставшиеся, не успев покрыться снегом, следы того, что еще совсем недавно казалось светлым, составляя основу будущего пути, а потом, так внезапно, обернулось шагом вниз с обрыва самой ужасной из трещин.

"Но может быть… – он свел брови, с силой прикусил губу. – Может быть… Ну, что случилось, то случилось. Пусть. Забудем. Все равно ничего нельзя изменить.

Нужно идти дальше…" Осторожно сняв со своего плеча израненную руку Ларса, Ри поднялся.

– Я попытаюсь…- проговорил караванщик. И, повернувшись, он зашагал к Сати, торопясь, в страхе, что мгновение промедления заставит его остановиться, передумав что-либо предпринимать.

Ларс и Нинти проводили его взглядами. Но стоило ему приблизиться к своей подруге, как горожане поспешно отвернулись, словно боясь помешать своим вниманием, которое можно было бы признать праздным любопытством.

– Как ты? – почувствовав, как напряглась, сжавшись в кулак, рука Ларса, встревожено спросила незнакомка.

– Нормально, – горожанин огляделся. – Нужно поскорее убираться отсюда, – чуть слышно проговорил он.

– Я не могу… – качнув головой, та отодвинулась к стене.

– Почему? – удивленный, Ларс взглянул на девушку. – Я знаю все подземные ходы, проложенные под этим городом. Что же до замков, то я открою любые, даже те, на которых лежат заклятия…

– Куда бежать? – она взглянула на него с сочувствием, не желая рушить надежды, но не в силах лгать, скрывать истину от друга. – От бога не скроешься… А от себя тем более…

– Пусть так. Но я не намерен просто ждать конца загнанным на бойню бараном! – сощуренные глаза Ларса, обшаривавшие темницу в поисках не столько выхода, сколько ответа на свои вопросы, коснулись быстрым взглядом караванщика. И в них зажглись огни, губ тронула улыбка.

– Ты что-то придумал? – спросила Нинти, не спускавшая взгляда с его лица.

– Вспомнил. Эти ребята говорили… Они верят, что в их караване идет бог…

– Нергала никто не любит, – девушка расправила свой плащ, укрываясь им, словно прячась от окружающего мира. Ее голова опустилась на грудь… Сорвался тяжелый вздох, упреждая слова: – Но вряд ли найдется кто-то, кто захочет с ним связываться. Он силен, дерзок, не чтит никаких законов… И вообще… – она качнула головой. – Если уж даже Эрешкигаль предпочла уйти в тень, лишь бы не попадаться ему на глаза…

– Да, конечно… Это ведь город госпожи Кигаль… – Ларс свел брови.

– Не надейся, что она поможет. Она не станет ни во что вмешиваться…

– Ты многое знаешь о небожителях. Откуда? Ты из семьи служителей?

– Нет… – поспешно ответила Нинти, а затем замолчала, задумавшись, понимая, что одного краткого слова недостаточно, а как объяснить – не зная. – Я просто… Я просто очень долго была здесь…

– Рядом с храмом, – он понимающе кивнул. – Да… Говорят, что возле него, где-то на земле, над нею или в подземелье, находятся врата в мир богов. И когда небожителям надоедает свой мир, Они приходят сюда…

– Да, – она вздохнула после чего, чуть слышно, добавила: – И не всегда по собственной воле…

– Кто же может заставить бога?! – удивленный, воскликнул Ларс.

– Другой бог, более сильный и властный… Ведь ты знаешь, что небожители не равны между собой.

– Да, конечно… Есть старшие, великие – господин Шамаш, госпожа Кигаль, а есть младшие, такие как Ашнан и Лахар, богини растений и животных…

– И Нинтинугга…

– Да, твоя божественная покровительница… Но ведь старшие боги, Они должны следить за исполнением законов мироздания, иначе все оно рухнет!

– Шамаш бы не отказал в помощи… Однако его нет… – она снова тяжела вздохнула.

– Подожди, – он, опершись на локти, сел, несколько мгновений молчал, переводя дыхание и собираясь с силами, а затем, наконец, проговорил: – Но они ведь о Нем и говорили!

Нинти взглянула на Ларса с удивлением, не понимая, что тот хочет ей сказать.

– Ри и Сати сказали, что караванщики верят, будто с ними странствует господин Шамаш, бог солнца…

По мере того, как он говорил, лицо его собеседницы полнилось удивлением.

Незнакомка была не в силах даже помыслить о возможности чего-то подобного, не то что принять услышанное. И горожанин вынужден был продолжать: – Ну, ты же должна знать легенды… В истории Гамеша…

– Конечно, я помню, что было тогда. Но… Но ведь Шамаш… Ведь Нергал отравил его! Вот уже тысячелетия…

– Он был болен, но не мертв! Разве можно убить бога?

– Да! – воскликнула та. Затем, вдруг покраснев, проговорила: – Нет, – после чего смутилась еще сильнее, поспешив отвернуться, пряча лицо в тени. – Но если Шамаш справился с ядом… – в ее голосе зазвучала надежда, пусть пока еще слабая, робкая, но, родившись, она уже не хотела покидать мир ее души. -Во всяком случае, это объясняет многое, очень многое… – продолжала она. Затем – и откуда только к ней вдруг пришла эта решительность? – быстро поднялась, сказав уверено и твердо: – Я должна его увидеть!…Хотя, – ее голова вновь опустилась на грудь, плечи поникли, – станет ли он меня слушать, когда это я, лишь я виновата во всем?

– Странно, – закрыв глаза, словно отрешаясь от всего мира, дабы лучше понять происходившее в собственной душе, молвил он.

– Что странно? – она вновь склонилась к раненому, присев рядом с ним на корточки.

– Все мы – жертвы. Откуда же это чувство вины? Может быть все потому, что Губитель заставляет нас думать так? Ему нужна наша боль, Он хочет, чтобы мы во всем винили себя, очищая своей кровью Его, главного виновника всех бед…

Нинти взглянула на него с удивлением. Она раньше не задумывалась над этим. А ведь…

– А ведь ты прав… – наконец, проговорила девушка. Однако, спустя несколько мгновений, Нинти вновь, тяжело вздохнув, качнула головой: – Но даже если это так, то только лишь отчасти… Возможно, он усиливает мою вину, но я… Моя душа тоже не бела… И с этим ничего не поделаешь… – она хотела сказать что-то еще, но тут до них донесся яростный вскрик Сати, которая очнулась от забытья, покинув край безмятежных грез и вернулась в реальный мир лишь затем, чтобы сразу же столкнуться лицом к лицу со всей его болью и ужасом.

– Не подходи ко мне! – напуганным зверьком она метнулась в сторону, забилась в самый угол, сжалась, прячась от друга так поспешно, словно тот обратился у нее на глазах в безжалостного, всепожирающего демона.

– Сати, послушай меня, – тот двинулся следом.

– Стой на месте! – она выставила вперед руку, защищаясь. – Еще один шаг, и я… я, – пальцы другой руки обшаривали камни, ища что-то, способное стать ей оружием.

– Хорошо, хорошо, – Ри поспешно остановился. – Если ты хочешь… Только, прошу, выслушай меня! Мы…

– Нет! – вскрикнув, она зажала ладонями уши. – Не хочу! Замолчи! Оставь меня в покое! Зачем ты потревожил мою душу! Еще немного, и она улетела бы в прекрасный сказочный край, прочь из этого жуткого мира! – Сати в голос разрыдалась. Слезы катились у нее по лицу большими блеклыми каплями, быстро чертя на щеках неровные тропы, срываясь вниз с подбородка, носа, отдавая всю свою горечь губам. – Я хочу умереть! Прямо сейчас! Чтобы все закончилось! О боги, убейте меня! Мне больше незачем жить! – она выкрикивала слова как строчки заговора, стремясь вложить в них всю свою веру и боль.

Вздохнув, Нинти качнула головой.

– Стало только хуже, – не сводя взгляда с караванщиков, проговорил Ларс. – Что же такое сотворил с ними Губитель?

– Не спрашивай их об этом, – девушка склонилась к нему, зашептала чуть слышно, не желая, чтобы дух темницы донес ее слова до несчастной, обращая в горький источник новых бесконечных страданий, – если тебе хоть немного их жаль.

Тем временем Ри заговорил вновь:

– Сати… Давай забудем обо всем… Мы… Мы сможем… Мы должны… Чтобы как-то жить дальше…

Но та лишь упрямо качала головой из стороны в сторону, не слушая его, зажмурив глаза, не желая даже видеть, словно сам его образ резал сердце, как острый нож хрупкую плоть.

Юноша двинулся к ней, опустился рядом на колени, протянул руки, чтобы обнять подругу, прижать к себе, делясь своим теплом и покоем, но та, едва ощутив прикосновение пальцев, вздрогнула, обжегшись об их пламень, рванулась, спеша убежать, скрыться…

Сати вскочила на ноги, с силой оттолкнула от себя Ри, который, не ожидавший удара, упал, остался позади, успев лишь крикнуть вслед метнувшейся прочь тени:

– Сати!

Он не знал, что еще сказать, что сделать, как удержать от безумия душу подруги, как не скатиться в его объятия самому, следуя за нею…

Сати заметалась по темнице, словно дикий зверь, пойманный среди бесконечности пустыни и посаженный в крохотную клетку. Ее сердце яростно билось в груди, глаза горели ужасом. Она вся целиком была во власти нервного возбуждения. Руки дрожали, зуб не попадал на зуб, внутри все похолодело, нить души истончилась, зазвенела струной, готовая вот-вот порваться, на лбу выступила испарина…

Эти камни подземелья… Ей казалось, что они сползают все ниже и ниже, давят на плечи, не позволяя выпрямиться, сильнее и сильнее пригибая к земле, чтобы уже очень скоро раздавить под своей тяжестью. И нигде не было видно выхода: ни норки, ни хоть совсем малюсенького отверстия, через которое был бы виден белый свет.

Ужас нарастал. Дышать становилось все труднее…

Караванщице привиделось, что госпожа Кигаль уже заточила ее в свои мрачные пещеры, не знающие свободы и спасения. На века. Навсегда…

– Нет! Нет! – она бросилась на стены, стала царапать их когтями, пытаясь вырваться. – Это несправедливо! Я ведь не виновата! Я ни в чем не виновата! – а слезы все катились и катились из глаз. И им не было ни конца, ни края…

Ларс шевельнулся, пробуя подняться, но Нинти удержала его:

– Ты ничего не сможешь сделать, – проговорила она. Голос девушки был полон грусти.

Голова опустилась на грудь, роняя один вздох за другим.

– Я должен хотя бы попытаться. Может быть она поймет… – он силился встать. – Помоги мне.

– Нет, – она положила руку ему на плечо, надавила, осознанно причиняя боль.

У Ларса помутнело в глазах, дыхание перехватило с губ сорвался стон.

– Прости, – прошептала Нинти, ладонью другой руки, полной ласки и целительной прохлады, касаясь горячего лба горожанина. – Я понимаю, тобой движет забота, – ее голос был тих и задумчив. – Но ты должен знать: у тебя ничего не выйдет. Да, ты смог вернуть Ри, помог ему найти нечто, удерживающее его на краю бездны. Но с ней все иначе. Она видит мир по-другому, по-другому чувствует его… Она не допускает и мысли о том, что сама виновата во всех свалившихся на нее бедах и ищет виновных среди окружающих, ненавидит их, презирает…

– Ты говорила, что не способна исцелить раны души. Почему же ты так уверена, что понимаешь их природу?

Она заставила его замолчать, прижав пальцы к губам.

– Я знаю, – глаза смотрели на него, не мигая, – я вижу душу. Ее цвета, ее движение… Ты не поможешь девочке, лишь усилишь ее боль и отчаяние. Сейчас…

Сейчас она не замечает никого, кроме себя и его, – она кивнула в сторону караванщика, все еще сидевшего на том самом месте, куда его оттолкнула рука подруги. – Ей кажется, что они в этой темнице одни. Никто не видел ее унижения, не знает ее отчаяния, не осуждает за слабость. Ее последняя надежда, желание – скрыть правду, сохранить все в тайне. Если она лишится и этого… – Нинти безнадежно качнула головой.

Ларс взглянул на ее, восхищенный.

– Ты удивительное создание! – прошептал он. – Как ты могла сохранить здесь, в этом ужасном месте, столько света и тепла души? В чем ты черпаешь силы для того, чтобы не только утешиться самой, но и утешать других? Ответь! Может быть, это поможет и ей.

– Я утешаюсь утешением, – проговорила Нинти, не сводя с него взгляда лучистых глаз. – Помогая другим, я исцеляю и себя. Я счастлива, когда хоть немножко нужна кому-то… – потом она тяжело вздохнула. – Ты и представить себе не можешь, как я мучаюсь от страданий этой девочки, как хочу ей помочь! – и снова вздох, и слабое, полное безнадежности движение головы. – Но я не могу. Никто не может. Какое-то время я надеялась, что караванщицу оживит ее друг… Если бы их любовь была настоящей, если бы она была действительно так сильна и глубока, как они считали еще совсем недавно… Если бы…

– Сати! Сати! – несмотря на все неудачи, Ри не собирался сдаваться. Он вскочил, бросился к ней, поймал, как птицу, которая, пытаясь вырваться, все сильнее и сильнее билась у него на груди, царапая руки, яростно мотая из стороны в сторону головой. – Я люблю тебя, слышишь: люблю!

– Нет! – она вновь закричала, застонала от боли. – Замолчи! Не смей! После всего…

Ему пришлось зажать ей рот ладонью, склониться, зашептать на самое ухо, не надеясь, а вынуждая выслушать, заставляя ее услышать то, что он должен был ей сказать.

– Прости меня, прости за все! Знай: я не могу жить без тебя! Ты не должна думать о смерти! Если не хочешь жить ради себя, живи для меня, живи мною, нашими детьми, которые… которые у нас со временем родятся, милостью богов. Я никогда не брошу тебя, я всегда буду рядом. Мы пройдем испытание. После того, что мы пережили здесь – оно покажется легкой прогулкой по берегу солнечной реки в сказочной стране… Там… Помнишь, в той земле, куда приводил вас Шамаш. Помнишь, как там было замечательно? Испытание очистит нас, наши души. Мы поженимся. Мы будем счастливы, я обещаю тебе! Только успокойся, прошу тебя, заклинаю! – он почувствовал, как тело Сати обмякло. Она больше не пыталась вырваться. Ее дыхание стало тише и ровнее. – Ну, вот! – проговорил юноша, обрадованный тем, что ему все же удалось вернуть покой в душу подруги. – Теперь нам нужно думать о том, чтобы поскорее бежать отсюда.

– Но как… – чуть слышно прошептала Сати.

– Ларс выведет нас. Он знает путь…

– Ларс? – она вздрогнула, шевельнулась, пытаясь вырваться из рук друга… Ри решил – чтобы оглядеться, найти взглядом горожанина.

Он удержал ее.

– Подожди. Еще миг.

– Нет! – в ужасе прошептала Нинти, уткнувшись лицом в плечо Ларса. – Не продолжай!

Не сейчас! Ты все испортишь! Замолчи!..

Но караванщик не слышал ее. Он и сам не знал, что заставляло его говорить.

Возможно, желание упрочить достигнутое, или же выговориться сейчас, сказать те слова, которые, как ему казалось, должны быть произнесены, но которые он никогда не сможет вымолвить потом, не здесь…

– Я хотел…

– Ри! – Ларс окликнул караванщика, но тщетно: караванщик не заметил бы даже раската грома – столь глубоко он был погружен в себя, свои мысли, переживания, воспоминания…

– Я хотел сказать… То, что было… Пусть все получилось не так, как мы хотели, но… Это ведь все равно бы случилось, и…

– Как ты можешь говорить такое! – она вновь заплакала, на этот раз безнадежно, беззвучно. В ней не осталось больше сил даже для ярости, лишь боль и отчаяние, и за ними – пустота. – Я…Я ненавижу тебя, себя, весь мир! Как можно жить после случившегося? Как можно жить, когда все, о чем мечталось, покрылось грязью, нечистотами и кровью.. Все так мерзко! мерзко! мерзко!

– Прости, я не то хотел сказать… Мы… Мы забудем обо всем. Словно ничего не произошло.

– Как?! – бессильно поникнув, прошептала Сати. – Как забыть то, о чем напоминает не только разум, но и воздух, ветер, тепло твоих рук, мое собственное тело! – она вновь сжалась в комок на грани забытья.

– Не уходи, не оставляй меня! Я найду способ… Мы поговорим с Шамашем, попросим его нам помочь, помочь забыть… Он может все. Ведь Он – бог…

– Шамаш… – задумчиво проговорила Сати, повторяя имя, от которого веяло покоем и надеждой.

– Нет! – воскликнула Нинти. – Нет! Не зови его! Не сюда! Это ловушка!

Но Сати не слушала ее. Глава караванщицы перестали что-либо видеть, душа, чувствуя, что падает в пустоту, неосознанно схватилась за единственную мысль, которая могла если и не остановить падение, то хотя бы обратить его в смерть – легкую и столь желанную, смерть, которая успокоила бы ее сердце, сняло боль тела, заставила бы обо всем позабыть разум.

"Шамаш… Он не оставит меня… Он все поймет. И поможет мне умереть, быстро и легко, так, что я ничего не почувствую… В мире благих душ было так хорошо… – она резко качнула головой, отвергая свои мысли и надежды. – Нет! Если я засну вечным сном, то буду помнить, помнить весь этот ужас, который станет преследовать меня вечно! – ее глаза наполнились болью, голова нервно дернулась.

– Нет! Я не хочу! Пусть не будет ничего! Пусть я уйду навсегда в пустоту…

Пусть мой прах ляжет в землю и на месте его, волей бога солнца, вырастет цветок – такой чистый, прекрасный, счастливый, каким была моя душа еще какой-то день назад…" И, все же… Что-то удерживало ее… Может быть – руки Ри. Это была их общая боль. И если они станут скрывать ее столь же старательно, как свои прежние секреты, даже еще лучше… Тогда никто ни о чем не узнает…

Она повернула голову, чтобы заглянуть в лицо другу, но стоило ей всего лишь на миг увидеть свое отражение в зеркале его глаз, как душа вдруг стала кровоточить, по щекам потекли слезы, горше которых не было ничего в мире. Нет. Это невозможно.

Им не скрыть правды от богов. И от себя самих… А если так… Если так к чему все это?

Пути назад больше нет. И вперед тоже. Ничего не осталось. Даже ее самой.

И Сати вырвалась из рук Ри, огонь которых обжег ее сильнее всей мучительной лавы подземных владений госпожи Кигаль, призванной наказать душу преступившей закон, став греховной в глазах богов и людей.

Она отбежала от него, остановилась в центре темницы, упала на колени, воздев руки вверх, откинула голову назад, подставляя лицо под невидимые в подземелье лучи далекого солнца: – "Господин Шамаш! – мысленно, не смея произнести ни слова в слух, как будто ее губы могли очернить, опорочить все, что срывалось с них, повторяла она. – Я знаю, что не достойна Твоей милости! И все же, прошу, заклинаю Тебя: снизойди ко мне, грешной, пошли мне смерть! Смерть – лишь о ней прошу Тебя! Господин Шамаш!"