Тяжёлая реальность-2. Клетка

День “X”

Он лежал неподвижно, пока в кармане внутри него шевелился маленький мир. Это было не карман ткани – это была полость иного рода. Живое, тягучее пространство, которое он носил с собой, как преступник носит с собой секрет. Внутри было несколько кристаллов, обломков разных стихий – те, что он собирал в пещерах и в пастях зверей, те, что появлялись удачными при неожиданных дуэлях с магией. Теперь, в тусклом свете карцера, он выбирал.

Сейчас вокруг него не было никого. Широкий, безликий комбинезон пленника карцера облегало его тело после медкапсулы. Шкуры, давшие ему ощущение себя, были где-то далеко, унесённые и запертые в своеобразные ящики хранения. Проводя пальцами по голой серой ткани, он думал о рунах на стенах – о магических сетях, что держали камеру. Они были холодны, рассчитаны, как старинная роскошь. Холодный лед… Звенящая стеклянность… Ровная частота сигналов… Значит, ему нужен был антипод – не сила больше, а сила иной фазы, несинхронная, конфликтующая, та, что заставляет лёд треснуть, заставляет металл подпрыгнуть и распуститься. Всё уже было готово. Большая часть системы была ослаблена. И ему оставалось только сделать последний шаг.

Он снова и уже привычно заглянул в пространственный карман. Туда, где пространство пахло его прошлой жизнью. Гарью… Землёй… Солёной кровью… Дымом от костра… И тенью пустоты, которой было достаточно, чтобы вместить всё. Кристалл, который он искал, отозвался как тёплый удар в груди. Не огненный клинок. Не ветер… А именно тот, что был антиподом леденящих нитей. Он вытащил его осторожно, как вытягивают стрелу из раны. Из влажной темноты кармана вынулась маленькая осколочная звезда. Она была некрасива. Матово-чёрная сердцевина… По краю шла тонкая кайма, похожая на ржавчину янтаря… Находясь в ладони кристалл был тяжёл, и холодил, но внутри его были колебания, которые отвечали на ритм его сердца.

Он приложил кристалл к губам – не потому, что он хотел его вкусить, а потому что так легче слушать. В кристалле завибрировал глухой, немного хриплый звук – как отдалённый барабан, который не звучит в унисон с рунными струнами. Его пальцы уже знали язык таких камней. В них были фасетки, которых нельзя было увидеть невооружённым глазом, и трещинки, где энергия застревала и потом вырывалась наружу. Он собрал дыхание и стал выслушивать плетение стены.

Нити были как паутина, тонкая и живая. Они тянулись по шву, входили в панель, кольцом опоясывали запор. Плетение имело темп – ровный, монотонный, и в нём были слабые акценты. Каждый раз, когда дежурный шаг приближался по коридору, одна линия слегка учащала пульсацию, и в узле мерцало ярче. Он запомнил эти акценты. Он привязал своё дыхание к шагам, чтобы движение рук не выделялось – не шевелить плечом при вдохе, не сжимать кулак до щелчка.

Когда две охранницы смеялись в проходе и их голоса отдалялись за изгибом, Кирилл подтянул колено, повернул ладонь над рваной точкой на полу и, не двигая корпусом, скользнул пальцами между тканью и телом. Пространство кармана откликнулось. Эта узкая щель, была мала как дыхание, и он просунул кристалл туда, где кожа соприкасалась с холодом плетения. В этот миг весь корпус снова стал музыкален. Кристалл зазвенел в ладони, как колокольчик в руке старика, и он почувствовал, как его вибрация идёт по хребту к самому узлу сети.

Он не втыкал. Не разрушал. Он дотронулся. Кристалл коснулся обшивки на стыке, и сразу же получил тончайший ответ. Линии рун слегка дрогнули, как струны, когда рукой провели по ним. Но вместо ожидаемого жара или громкого хруста раздалось тихое шипение – звук, который можно услышать, только если уши ждут подобного звука и привычны различать такие сигналы. Нити не распались. Они впились, и в этот впившийся момент начался обмен энергиями. Его кристалл отдал не поток огня, а фазу, чужую их морозным узорам.

Он работал не силой, а несинхронностью. Маленький камень начал “подстраивать” своё поле так, чтобы на месте, где лёд держался, возникла несовместимость. Представьте две струны, настроенные в унисон. Если одна вдруг начнёт дрожать в антиритме, в месте их соединения возникает трение. Энергия не исчезала, она билась друг о друга и делала своё дело – ослабляя сцепление. Кристалл, почти неощутимо, высвободил округлую волну, и узел заколебался. На мгновение мерцание нитей изменилось. Их свет стал каким-то… Пятнистым… Рваным, как лоскут ткани на ветру.

Он слышал монитор, бормотавший где-то в глубине “аномалия – поглощение”, но это было штатное. Эти системы уже привыкли к странностям – к поглощению, к исчезновению, к неизмеримому. Люди, которые за ними смотрели, списывали это на дефект или на необходимость перезагрузки. И в ту секунду, когда узел вздрогнул, внимание охранниц было далеко – их смех и прошлые счёты с пленницей заслонили мир.

Ни одного индикатора на панели, ни одного бурлящего звука – ничего, что бы выдало его маленькую работу. Лишь в узле появилось крошечный треск. Как будто тонкая паутинка разошлась под невидимым ветром. Он не видел это глазом, но чувствовал – по ладони, по суставам, по внутреннему слуху. Волна шла по цепочке, и каждая следующая ниточка теряла чуть-чуть своей согласованности.

Он знал, что это было только начало. Разрушение рун – не взрыв, а болезнь. Оно разъедает на стыках, растягивает паутину, и в конце концов где-нибудь образуется окно. Ему не требовалась огромная дыра – ему было достаточно пары вдохов, пары секунд, чтобы просунуть руку и пройти дальше. Он оттянул кристалл обратно в карман, чувствуя, как он перестаёт звенеть и снова становится тяжелым и тёплым. Его сердце билось тихо, но удовлетворённо.

Охрана не увидела ничего. Они смеялись, и их смех был хорошим щитом – сильнее многих щитов. Руна на стене вернулась в свой ритм, но с другим оттенком – как будто там теперь поселился маленький шрам. Вполне закономерно парень рассудил, что подобный шрам можно постепенно увеличить. Маленькие лазейки, превратившиеся в улицы. И уже более уверенно, но так же медленно, как прежде, он спрятал кристалл и снова сделал вид спящего.

Внутри него стало теплее – не только от кристалла, но от самой мысли, что рунная сеть не вечна. И пока вокруг звенел смех, и пока над ней металась сломленная гордость, Кирилл впервые за долгое время почувствовал, что ход его мысли не напрасен. Он взял первый камень, и первый камень помог. Это был не конец. Это было обещание. Ведь он уже старательно и весьма обстоятельно действовал не один день.

Он действовал как часовщик, который чинит не часы, а сам ход времени. Маленькими щипцами в голове он поправлял фазы, точно подстраивая биение сердца под мельчайшие акценты рунной вязи – вдох на один тик, выдох на другой. Всё происходило под оболочкой мёртвого сна. Веки почти не шевелились, грудь под ярко – оранжевым комбинезоном поднималась ровно, как у человека, который вовсе не желает жить. Это обман – самый совершенный из всех. Он даёт время действовать.

Кристалл в кармане был теперь не просто инструментом, а голосом. Он то и дело отвечал на его мысленную команду. Несинхронность – шорох, противофаза – тихий удар, квантовый щелчок – малое локальное смещение. Кирилл не мог встать, не мог рывком выломать замок, но он мог заставить сам материал клетки начать сомневаться в собственной твердости.

Первое – ослабление узлов. Он снова, в удобный момент смеха и разговоров в коридоре, приложил кристалл к тому месту, где руна вплеталась в металл. На кончике пальцев он ощутил, как вибрация идёт вглубь, как будто куда-то уходит стальной звук. Рунная нить ответила жужжанием, а затем – редким, неуверенным тиканьем. Это было как если бы лед начал подтаивать изнутри, не по теплу, а от того, что кто-то меняет музыку льда.

Порождённая им волна изменений пошла медленно, но уверенно. Узел, где когда-то стягивалась сила, стал “плавиться” не во внешнем смысле – металл не плавился до красна – но его связность теряла крошечные унции целостности. Сначала это было ощутимо как микровибрация в ладони. Маленькие кристаллические осколочки, которые ранее храбро держали линию, теперь начинали дрейфовать, сдвигаться на доли миллиметра. Эту дрейфующую мелочь не могли заметить камеры. Визуал писался ровным, датчики фиксировали “в пределах нормы”. Но по нитям прошла трещина – почти беззвучная, как зимний шорох за стеклом.

Он не спешил. Каждый акт был шагом в долгой игре. Подать фазу… Дать ей улетучиться… Снова скрыться в неподвижности… За десятки таких тихих прикосновений мозаика рун значительно изменилась. Плетения, рассчитанные на сталь и шаманский холод, стали отвечать с задержкой. Где прежде отклик был мгновенным и единым, там возникла рассинхронность. Одна нить дрогнула, другая опоздала, третья вместо заряда приняла мягкое, согнутое колебание. Их усилие уже не слаживалось – оно ломало себя.

Когда узлы ослабли в его секции, волна потянулась дальше – по стене, вдоль шва, и достигла соседней камеры. Там была другая вязь, та же система, но с иным тоном. Тонкость – ледяная, изящная, с гордой частотой. И в тот миг, когда резонанс от его маленькой звезды пробежал по грани, в соседней сетке возникла другая реакция. Решётка, что держала надменную эльфийку, зашаталась так, будто кто-то потянул за канаты невидимого органа.

Она сначала не поняла. Пару мгновений её взгляд был направлен в никуда, губы шевельнулись. Может, в упрёк Богу… Может, в проклятие врачам… Потом приняла болезненное решение. Не биться. Она сжала свои пухлые губы… Длинные волосы, что ранее были уложены в строгую причёску, теперь были в беспорядке… Глаза налились слезой… Но она перестала драться – та агрессия, что кормила её власть, была практически полностью израсходована. Случилось то, что Кирилл предчувствовал. Когда ткань власти разрывается, те, кто привыкли ею жить, теряют и смысл сопротивления. Она стала тихой.

Но клетка не признала пощады. Внезапно сталь, прошитая рунами, застонала. Маленькие крошки металла осыпались с краев, покрытые ледяной пылью… Защитные платы дрожали и смыкались… Из щелей повалил тонкий, серебристый дым… Не огонь, а пар. Будто сама магия отряхивалась и уходила. Дверной запор, обычный монолит, начал резко “остывать”. Его кромки размякли, потеряли блеск, и в одном из стыков проявилась трещина – тонкая, но пронзительная. Она шевельнулась, и металлическая решётка выгнулась, как пружина, отозвавшись звоном.

Охранницы в коридоре всё ещё говорили, но их разговор стал прерывистой канвой. Один шаг у входа… Два шага прочь… И только через несколько оборотов мимо камеры кто-то почувствовал, что даже сам воздух изменился. Сигнальные индикаторы бормотали о “локальной аномалии”, и откуда-то сверху прозвучал приказ:

“Проверить карцер №7 – помеха в контрольном узле.”

Но до того, как команда пришла в движение, произошло нечто волшебное и страшное. Сама мысль о замке “распадалась”.

Кирилл чувствовал, как его карман тянул в себя последние капли поля, как жёсткая оболочка, некогда не позволявшая ему двигаться, стала мягче. В одну секунду, которую он помнил и повторял, пружина решётки дала окончательный скачок. Зазубренный край отщёлкнулся, защёлка съехала, и замок ослаб. Ничего громкого – лишь еле слышное щелканье, как у часов, где сломалась пружина. Но для него это был гром. Именно в этот момент, медленно и почти беззвучно, металл сдался.

Соседняя камера – та, где дрожала эльфийка – тоже треснула. Она расползлась не в пламени, а в осмелевшей тишине. Кромка двери расступилась всего на сантиметр, но вполне достаточно, чтобы в узкую щель просунуть руку. Эльфийка, которая уже не билась, поджала плечи и облегчённо вздохнула, как человек, которому дали разрешение плакать. Её губы дрогнули, и она прошептала первое слово не властительницы, а потерпевшей: “Свобода?” – и тут же закрыла рот руками, понимая и стыдясь этого простого спроса.

Кирилл не вскочил. Он не сделал шага. Он просто почувствовал, что вышло окно – и что в следующую минуту всё решится. Его тело оставалось неподвижно, но внутри всё было готово. Карман был полон, узлы были надломлены, и перед ним распахивалась щель, через которую можно было протиснуться не бегом, а тихо, как тень.

Сцена развернулась стремительно, как разряд молнии в тёмном небе. Охранницы – те самые, что чуть раньше с удовольствием припоминали пленнице её прежние выходки, снова пришли “позабавиться”. Две фигуры в блестящей броне, их шаги отдавались по полу сухим звоном. Одна, пониже ростом, издевательски постукивала по решётке пикой, словно дразнила зверя в клетке. Вторая же – высокая, с хищной улыбкой на лице – громко смеялась, наклоняясь почти вплотную к решётке:

– И что теперь, “бывшая” госпожа? Где твой надменный взгляд? Где приказы? Теперь ты просто тряпка в карцере, а скоро будешь под судом.

Пленница до этого сидела притихшая, вцепившись в волосы и закрыв глаза, словно стараясь не слышать. Но слова, поданные в такой издевательской манере, прорезали её оборону. Она вскочила, словно дернувшись последней жилкой гордости, и с диким криком бросилась на решётку, желая хотя бы напугать своих мучительниц.

Только вот на этот раз что-то изменилось. Решётка, ослабленная долгой и осторожной работой Кирилла, оказалась готова. Вместо того чтобы упруго оттолкнуть её тело, прутья хрустнули, словно сделанные не из магически укреплённого металла, а из тонкого стекла. Сухой треск разошёлся по помещению, и куски материала, изломанные по невидимым линиям, осыпались на пол.

Охранница, что смеялась громче всех, не успела даже отшатнуться. Пленница, сама удивлённая тем, что произошло, в едином движении сомкнула свои руки на её шее, опрокидывая назад. В её пальцах не было прежней уверенности властительницы, но было нечто другое – отчаянная ярость животного, в клетку которого слишком долго тыкали палкой. Охранница захрипела, рванулась, но крепкий захват не позволял вырваться.

Вторая, обернувшись, с криком рванулась к подруге, но именно в этот момент из соседней клетки, мягко открывшейся, в отличии от соседней, разлетевшейся тем же звоном, как зеркало под молотком, выскочил и Кирилл. Его движение было точным и быстрым. Шаг за спину отвлёкшейся охранницы… Замах – и тяжёлый удар ей в висок… Эльфийка-охранница даже не успела издать полноценного крика. Лишь сдавленный звук и глухой стук тела о пол.

И вот – тишина. Один миг, второй. В воздухе стоял запах пыли, тонкие белые искры магии, рассыпавшиеся от разрушенных линий, медленно растворялись в воздухе. Пленница – та самая, что ещё минуту назад казалась сломанной и покорной, вдруг замерла, продолжая удерживать задохнувшуюся охранницу, словно боялась, что если отпустит это неожиданную жертву, всё окажется сном. Её грудь тяжело вздымалась, волосы падали на лицо. Но глаза… Глаза были распахнуты и сузились до острого блеска, когда она осознала всё, что произошло.

Кирилл же всё также неожиданно стоял напротив её, в своём ярком комбинезоне, с чуть сжатым кулаком. Он тоже молчал, позволяя тишине говорить за него. Но вся картина складывалась именно так, будто именно пленница совершила прорыв. Именно она кинулась первой… Именно она разнесла свою клетку… И именно её порыв и стал причиной всего…

И она это поняла. Очень быстро. Губы её дрогнули, дыхание всё ещё было рваным, но взгляд был уже совсем другим. Не растерянность, не паника. Она уже поняла правила игры. Теперь её жизнь была связана с его побегом. Любая оговорка, любое “он, не я” – и вся вина ляжет только на неё. А значит, единственный выход – идти до конца.

Она медленно отпустила свою жертву, позволив телу охранницы скатиться на пол, и выпрямилась, в упор глядя на Кирилла. В её глазах мелькнуло признание – не уважение… Нет. Но холодное осознание:

“Мы в одной лодке.”

Кирилл чуть прищурился. Он видел, как её руки дрожали от напряжения, и понимал, что она сама не ожидала того, что её последний, бессмысленный рывок станет ключом к побегу. Но теперь всё выглядело так, будто это была её инициатива. И у неё просто не оставалось выбора.

– Ты понимаешь, – тихо сказал он, едва шевеля губами, но с достаточной силой, чтобы она уловила смысл, – что теперь ты идёшь со мной.

Она лишь коротко кивнула, глядя на него с хищным прищуром. Но в её взгляде уже не было прежнего презрения. Теперь это был взгляд партнёра – пусть и вынужденного. Кирилл ощутил, как в груди зашевелился холодный азарт. План начал сбываться.

Они работали тихо, как два зверя, с одной целью – исчезнуть из глаз тех, кто ещё верил в порядок этого судна. Никакой паники, никаких криков. Только хладнокровный расчёт и скорые, точные движения.

Первым делом – тела. Охранницы лежали на полу, ещё дышали, но были неспособны подняться. Кирилл и его новая спутница действовали быстро. Руками сжимали челюсти, перевязывали горло тканью, чтобы не начали кричать, крепко связывали запястья их рук. Они снимали с них броню и пояса, перерезали, где нужно, ремни – не чтобы навредить окончательно, а чтобы получить униформу и оружие. Кирилл двигался с потрясающей осторожностью. Каждое его движение было рассчитано так, чтобы не задеть тот самый узел на стене, который они недавно подточили. Он знал, что лишний шум – это смерть.

Пленница – соседка, теперь уже соучастница, взяла на себя трофеи быстрыми жестами. Она сняла с одной охранницы парализатор – малый, удобный, с заклёпками под ладонь. Он был похож на тяжёлую литую пуговицу, с тонкой кристаллической сердцевиной, и при касании отдавал лёгким холодом. Она проверила его нажатием – мягкий щелчок, и индикатор замигал зелёным. Механизм работы этого устройства был прост. При активации оно выдавало короткий энергетический импульс, достаточный, чтобы парализовать разумного. Кирилл засунул его под комбинезон, туда, где ткань скрывала контур, как жемчужину в раковине.

Дальше – форма. Комбинезон более коренастой охранницы слишком свободно сидел на более стройной и тонкой фигуре пленницы, но экипировочная броня имела регулировки. Так что она не стеснялась. Ловко застегнула заплаты и поправила рукоять кинжала на поясе. Униформа была её новой маской – и она натянула её быстро, как тот, кто уже знает цену минуте. Кирилл, заметив, что комбинезон для него немного велик, помог затянуть ремни, выровнять значки, смазать швы, чтобы не скрежетал металл. Он на мгновение почувствовал текстуру ткани – чужая жизнь, чужая роль – и прятал это чувство глубже, потому что сейчас оно было опасно.

Они не убивали. Они не хотели крови. Поэтому тела охранниц аккуратно уложили в соседние клетки, которые ещё держали рунную вязь в норме. Те камеры работали. И их замки могли принять чужое тело и запереть. Кирилл и эта дамочка, которую звали Сейрион, затолкнули охранниц внутрь, чтобы нельзя было выскользнуть и поднять тревогу. Даже освободили им руки, словно в насмешку, затолкали их в клетки, задвинули щит – и активировали защёлку изнутри, используя приспособление, снятое с пояса одной из женщин. Щёлк – и запор снова работал, но на этот раз такой звук был словно благословение.

Они запечатали клетки так, чтобы автоматически сработали индикаторы – и тем самым создали видимость, что всё на месте. Камеры заперты, сигналов о взломе не поступает. Это было хитро. Если системы фиксируют нормальную работу дверей, то внешние патрули не придут по тревоге. Иначе – мгновенный отклик, усиление охраны и конец их побега.

Потом они воспользовались своеобразным электронным пропуском, который имелся у одной из охранниц. Ведь практически всю мелочь из их карманов они забрали себе. И именно благодаря этому пропуску им и удалось выскользнуть из карцера, чтобы потом продолжить свой путь на свободу по более подходящему маршруту. Хотя своеобразной проблемой в этой ситуации было то, что они слишком сильно бросались в глаза. Даже несмотря на имеющиеся у них, и в чём-то даже маскирующие, комплекты одежды и брони охранниц. Всё только по той причине, что эту весьма наглую в прошлом дамочку слишком хорошо все знали в лицо. А он также выбивался из общего ритма тем, что был мужчиной. Причём не стандартной эльфийской внешности. Поэтому им и нужно было искать другой путь для бегства. Не обычные коридоры, где всё равно начнут обращать внимание на их внешность, а что-то другое, более незаметное

– Ангары. – Прошептала Сейрион, и в её голосе слышалось не приказ, а тревожная уверенность, ведь она знала корабль лучше, чем он. – Мы пройдём через технические тоннели, а не по главным коридорам. Там датчики реже и камеры работают по расписанию.

Она вела, а Кирилл шел у неё за плечом, словно тень. Они шли, временами низко пригибаясь, и старательно прикрываясь темнотой коридора. Она использовала свой список кодов, которые, по какой-то неведомой Кириллу причине, так и не сменили. И двери перед ними открывались с шипящим шорохом, за ними оставались тёмные ниши… Многочисленные лестницы, ведущие куда-то в самые глубины технических помещений корабля, как и сквозные коридоры для персонала. Они спускались ступенями, держали головы низко под трубами, миновали вентильные узлы и остывшие котлы, где магнитные датчики были закрыты, из-за технического обслуживания. Кирилл был внимателен. Он не касался ни одной ручки, не давал себе совершать даже одного лишнего движения. Каждое его действие сейчас было рассчитанным шагом в этом своеобразном хоре побега.

Её знания были ключом. Сейрион знала пароли на некоторые опорные точки… Знала, какие светильники гаснут по ночному расписанию… И как нужно обходить блокирующие турникеты, не давая им сработать на сигнал тревоги. Она подбирала временные окна, в которых патрули были минимальны, и в одном из таких окон они подкрались к заднему люку ангара. Он был закрыт. На датчике моргала красная лампочка. Кирилл приложил карту – и она выдала слабый отклик. Считывание зафиксировало карту, и запросило подтверждение. Она провела руку по пояску, нашла маленький контакт и на мгновение приложила парализатор к панели. Короткий щелчок импульса, и индикатор сменил цвет. Система приняла устройство как “обслуживание”, замерла, и шлюз издал “удовлетворённый” вздох, медленно распахнув тяжелую створку.

Они двинулись дальше по техническим проходам, и сразу стало ясно – именно она здесь была ведущей. Эльфийка шла вперёд достаточно уверенно, будто по давно протоптанной тропе, хотя каждый шаг сопровождался опасностью. Узкие проходы, низкие потолки, тянущиеся трубы, кабели с бегущим светом магической энергии – всё это образовывало лабиринт, в котором легко потеряться. Но она ориентировалась в этом пространстве практически безошибочно.

В её руках парализатор словно ожил. И каждый раз, когда навстречу попадался какой-то одинокий техник, инженер или мелкий патрульный из числа обслуживающего персонала, она действовала быстро и бесшумно. Резкий взмах руки – и короткая вспышка с глухим щелчком, после чего такой разумный или даже полуавтоматический слуга просто обмякал и беззвучно оседал на пол. Эльфийка не тратила времени. Лишь перекатывала тела в тень, за трубы или под сервисные пульты, стараясь, чтобы их не заметили в ближайшие минуты. Она дышала отрывисто, но точно – каждая её атака была движением отчаянного существа, для которого возврата уже нет.

Кирилл же следовал за ней безмолвной тенью. Захваченное оружие он даже не вынимал из-за пояса – и не потому, что ему было жалко потратить заряд. Нет. Он сознательно держал себя в стороне от прямых действий подобного рода. Пусть на поверхности казалось, что он идёт просто следом, но в глубине ума он тщательно выстраивал линию. Если их всё же поймают, то именно она будет выглядеть главной, инициатором, дерзкой беглянкой, которая оглушала охрану и техников. А он окажется рядом – словно случайно втянутый в её безумство.

Его шаги были лёгкими, движения – почти ленивыми. Но глаза работали без остановки. Кирилл внимал каждому устройству, мимо которого они проходили. Вот вдоль стены стоял распределитель магической энергии. Прозрачные трубы, по которым текла сияющая вязь, реагирующая на такт рунических сердцевин. Он уловил закономерность – три потока сходились в один, и каждый кристалл-проводник имел метку соответствия. Это способ балансировки… Если повредить один – система сама перенаправит поток по соседнему. Значит, авария не остановит работу, а только перегрузит контур.

Чуть дальше – ремонтный дроид, похожий на сферу с шестью тонкими механическими “лапами”. Он бесшумно полз вдоль потолка, проверяя целостность магических кабелей. Кирилл отметил, что у него было два глаза-кристалла. Один светился мягким синим – это был магический сканер, другой горел красным – вероятно, тепловизор или энергоанализатор. Дроид шевельнулся, едва не зацепив их своим датчиком, но эльфийка метнулась вперёд, коротко ударила парализатором, и дроид, дрогнув, свалился на бок, замерев. Кирилл шагнул ближе, внимательно разглядывая его механизм. Маленькие стабилизаторы… Встроенный кристалл памяти, обмотанный тончайшей сеткой рун… Такой можно перенастроить… Или хотя бы извлечь блок, пригодный для изучения в будущем. Но сейчас времени не было. Он запомнил конструкцию, словно фотографией в уме. А потом, когда Сейрион отвлеклась, банально спрятал это устройство в пространственном кармане.

Они шли всё глубже. Иногда попадались контрольные панели с клавиатурами и кристаллическими экранами. На них мигали символы системного кода, и Кирилл, скользя взглядом, подмечал последовательности рун. Некоторые узоры он узнавал – старые схемы передачи энергии, знакомые ещё по тем местам, где магия переплеталась с техникой. Другие – новые, чужие, требующие времени для расшифровки. Но он впитывал их жадно, словно губка.

Эльфийка же тем временем всё больше входила в раж. Каждый новый встречный был для неё лишь целью, которую нужно устранить. Иногда она даже действовала слишком резко. Один техник успел открыть рот, но удар парализатора оборвал его крик, и он рухнул на пол с пустыми глазами. Кирилл понял, что она снова действует на эмоциях – и это было ему на руку. Чем яростнее она будет выглядеть, тем убедительнее будет её собственная вина в глазах всех, кто будет разбирать этот побег.

Наконец, после очередного поворота, они вышли в широкий коридор. Сначала Кирилл подумал, что ошиблись – слишком просторно и слишком светло здесь было. Но она уверенно приложила к панели карту-пропуск, и тяжёлая дверь разъехалась в стороны, выпуская их в огромное помещение.

Ангар. Ряды малых кораблей стояли, словно хищные птицы на насестах. Каждая машина была готова к полёту. Обтекаемые корпуса, гравитационные опоры, встроенные магические реакторы. Свет ламп играл бликами по гладким поверхностям. Где-то в глубине слышалось гудение – возможно, автоматическая подзарядка двигателей или системы охлаждения. Воздух здесь пах холодным металлом и озоном.

Эльфийка, даже не оборачиваясь, двинулась к дальнему ряду челноков. Она двигалась напряжённо, но уверенно, держа парализатор наготове. Кирилл же снова шёл за ней – не торопясь, но с прищуром охотника. Он вглядывался в каждую деталь ангара. Где стояли сенсоры, где на полу проходили кабели, куда уходили магические линии, подпитывающие корабли. Всё это было для него ничуть не менее важно, чем сам побег. Ведь он не просто спасался. Он собирал знания – оружие будущего.

И теперь, когда перед ними раскинулась вся эта армада малых судов, Кирилл понял. Именно здесь начнётся настоящий экзамен. И от того, кто сделает первый шаг – она или он, зависело, чья игра окажется главной. Сначала они встали в полуоткрытом люке, на пороге ангара, и, глядя на ряд челноков, которые молчаливо спали на своих стендах, оба ощутили прилив паники и восторга одновременно. Ангар был освещён приглушёнными лампами, и, казалось, что многочисленные тени теперь старательно “слушали” их дыхание. Кирилл увидел небольшой челнок с узкими, словно обрубленными крыльями, и считал время до появления патруля. Перед ними был путь наружу, но ещё не свобода. Так как впереди были шлюзы… Контроль… И даже многочисленные интерфейсы…

Сейрион повернулась к нему, и между ними на мгновение проскочила связь, созданная не доверием, а нуждой. Так как сейчас они были партнёрами по преступлению.

– Когда я говорю – беги к левому углу шлюза. – Тихо сказала она. – Я открою люк, но ты должен быть готов. Если кто-то появится – дави на пандус и прыгай в челнок. Я отвлеку их.

Он кивнул. Сейчас он доверял ей только технически. Он знал её язык действий, и этого ему было вполне достаточно. С оружием у пояса и картой в герметичном кармане, они всё же двинулись вглубь ангара. Каждый шаг был тих, каждый вдох – сдержан. Они знали, что за ними уже могут идти, но пока с ними в кармане был ключ – у них был шанс. И пока шлюз открывался тихим, медленным стуком, они готовились к рывку, который должен был превратить ночной коридор в дорогу, ведущую к свободе.

Она шла к нему скользяще – как владелица своего мира, хотя мир теперь был расколот. Ангар вокруг них дышал холодом и металлом. Челноки стояли в своих гнёздах, некоторые с сложенными крыльями, как птицы в ночи. Но Сейрион прошла мимо них. Малый корвет, к которому она остановилась, был не похож на большинство – это была короткая, почти хищная машина, с узким носом и развитыми боковыми стабилизаторами. В его черном корпусе, переливавшемся синеватым отливом, читалась лаконичная мощь. “Стилет” – так бы его назвал охотник. На борту, по пояс маленького фюзеляжа, располагались закалённые пластины, а вокруг кокпита тянулись тонкие рубцы – следы сотен стыковок.

Она остановилась у входа, положила ладонь на сканер. Дыхание её было ровным, но в глазах сверкала решимость. Кирилл стоял в тени, плечи его в сером комбинезоне сливались с корпусом челнока. Он умышленно не прикасался к панелям – позволял ей зайти первой, позволял ей войти в роль. Пусть все действия выглядят так, словно инициатива исходит от неё – таков был его расчёт.

Надо сказать, что этот аппарат был весьма специфическим. Так как, по сути, на его борту могло разместиться чуть ли не целое отделение бойцов. По крайней мере, так понял парень на первый взгляд. Но присматриваться к оборудованию этого судна ему было некогда, потому что они быстро пробежали до кабины этого корабля, а вслед за ними с тихим шипением закрылась шлюзовая дверь. Сейчас парню некогда было разглядывать кораблик. Но он видел главное. Это судно, хоть и маленькое, было куда крупнее челнока, и всё же могло путешествовать через космос между звёздами. Возможно, не так далеко, как большое судно. Но всё же шанс сбежать у них теперь имелся. И весьма нешуточный.

Всё также стремительно двигаясь, Сейрион вошла в кабину этого судёнышка, и корвет принял её. Экраны ожили, линии рун вокруг панели вспыхнули, поочерёдно активируясь. Она вводила коды – плавно, без дрожи – и их принятие отозвалось тихим щебетанием. Система зарегистрировала идентификацию. Красный индикатор сменился на янтарный, затем на спокойный зелёный. Это был первый штамп в ленте событий:

“Авторизовано… Командор Сейрион.”

Кирилл почувствовал, как в его голове сложилось ясное изречение. Сейчас все следы будут вести к ней. Так как именно ей и принадлежит первый шаг. Она не спрашивала, не звала. Она действовала. Надавила ладонью на диск, и в кресле, куда она практически сразу уселась, раздался тихий щелчок – ремни затянулись автоматически. Её пальцы бегали по сенсорам, выбирали маршрут, коррекцию гравитации, проверяли энергоузлы. Голос компьютера, или как здесь говорили – искина, что было сокращением от искусственный интеллект, ровный, без эмоциональный – озвучил диагностику:

“Реакторы – в норме. Статус – автономный. Тяга – 0, резерв – 97%. Навигация – свободна. Внешние двери – закрыты.”

Она чему-то своему коротко кивнула, как бы подтверждая какие-то выводы. А Кирилл наблюдал и учился. У него нет пилотских навыков, но у него есть взгляд человека, который быстро учится, собирает паттерны и сохраняет их в памяти. Он видел, как она отдала приказ иными руками – в воздух, ладонью, как дирижёр. Каждый её жест фиксировал лог. Кто и как запустил систему… Кто выдал разрешение… Чья рука коснулась конкретного стержня… Постфактум это означало определённые оговорки. “она открыла люк”, “она вывела корабль”.

Кокпит корвета был тесен и логичных правильных линий. Сиденье – глубокое, с кожаной обивкой и четырехточечными ремнями – сжало его бедра, когда парень в него сел. Панель управления была утыкана кристаллами и сенсорными пластинами, а над головой висел купол из прозрачного метакристалла, через который вид был почти панорамным. Рычаги не было – вместо него располагался ряд тонких сенсорных стержней, реагировавших на касание и давление. По бокам – два компактных реактора-стримера, их малый гул ощущался как пульс под самыми коленями. На ноги пилота одевались специальные педали—шпоры, а справа – ручная тяга управления в виде кругового диска, теплого от работы.

Пока она работала, он не вмешивался. Он держал себя таким же бессловесным, как и раньше – последний штрих его маски. От него не было биометрических следов на панели, он не нажимал кнопку “пуск”, не вводил никаких кодов – и потому в журнале событий его имя не появится. Пусть в записях будет она. Давшая команду… Авторизовавшаяся, и отправившая корабль на вылет… Это и было его намерение, холодное и точное.

Сначала она быстро и привычно проверяла оборудование корвета. Огни индикаторов моргали… Кристаллы-стабилизаторы шевелились… Система охлаждения урчала… Она включила малую реакцию – вздохнул тихий визг роторов, и в кресле почувствовался первый лёгкий подъем. Потом она склонила подбородок, губы шевельнулись словно в шепоте команды, и легко провела кончиками пальцев по приборной панели. Датчики в ангаре ответили, и над их головами тревожно замигал прожектор – последние проверки.

Тут же, чтобы окончательно закрепить её роль, она – по привычке, по тщеславию, по внутренней нужде показать, кто она – нажала клавишу “оповестить обслуживающий состав”. И на её голосовой команду в коридоре ангара раздались звуки:

“Внимание. Подъём на стартовую позицию корвета 3-B. Открытие шлюза через тридцать секунд.”

Запись этой команды и была тем самым золотым гвоздём. В любом разбирательстве это будет выглядеть как её личное распоряжение. Кирилл почувствовал, как весь план, словно оживший, практически как заговорщик “подмигнул” ему изнутри.

Тем временем борта корвета медленно отошли от стыковочного контура. Снизу раздался металлический скрежет, это удерживающие его клипсы “отвязались”, и в тонкой щели под носом машины заиграла светящаяся дорожка воздуха. Она подала команду подъёма, и гидравлические опоры, поддерживавшие корабль, загудели, сдвинулись, и он, точно вздохнув, стал подниматься.

Кирилл на секунду заметил, как её руки дрогнули на рычаге – не от страха, а от того, что она не ожидала такой мгновенной ответственности. Её лицо побелело, но она не остановилась. Её рука провела по сенсорной поверхности, и индикаторы выстроились в один пул:

“Готовность к вылету – 100%.”

Когда створки ангара распахнулись в огромную холодную ночь космоса, в кабине корвета послышался звук, похожий на большой вздох. Шорох воздуха, как боль от разрежённости, металлический скрип, как старый дом, где люк распахивается. В помещение буквально ворвался свет звёзд – плотный, холодный, и корвет, встрепенувшись как птица, рванул в пустоту.

Ускорение дало осязательное ощущение. Ремни вдавились в плечи, а его нутро слегка вздрогнуло. Сейрион крепко ухватилась за диск, вжимаясь в кресло, и это было видно в силуэте её шеи. Вся собранность мускулов, и горящая в её глазах решимость. Кирилл же сжал руки в кулаки, не двигаясь целую секунду – он показал всем, кто мог хоть что-то увидеть, что он просто спутник, случайный соучастник. Пусть записи камер… Пусть все возможные логи покажут, что именно она везде шла первая, она – правила, она – вывела корабль.

И всё же в эти секунды, когда их корвет вырывался в холодный карман между звёздами, он позволил себе сделать малое действие. Он аккуратно прикрыл крышку одного из сервисных лючков, чтобы не оставить видимых следов его рук… Затем чуть наклонился и коснулся тыльной стороны панели, как бы неловко поправляя себя – едва заметный жест. Ни шаг, ни отпечаток, ни код – ничего. Он делал всё так, чтобы в случае неудачи не иметь прямой улики своего участия во всём этом.

Корабль стремительно нёсся вперёд. А за ним – уже вдалеке исчезала решётка ангарных огней, над ними – ровное, холодное бесконечное. Голос бортового искина спокойным тоном произнёс:

“Переход в вектор 1—выполнен… Навигация – автономна… Радиосвязь – заглушена… Топливный резерв – 83%… Следующий всплеск через две минуты…”

Её лицо отразилось в куполе, вытянутое свечение приборов – и в этой отражённой луне Кирилл видел, как ярость и страх образуют диковинную маску. Она уже не просто испугана. Она слишком серьёзно была во всё это вовлечена.

Он не торопился браться даже за ближайший рычаг. Он позволял ей делать первый шаг в якобы её дерзости. Пусть это будет её подпись в записи:

“Сейрион – инициатор побега.”

И пусть во всех возможных базах этого огромного корабля, который постепенно отдалялся от них, останется именно её отпечаток. Команды её голосом… Авторизация… И даже запуск… Это была хитрость, но хитрость не бессердечная – скорее тонкая, как лезвие. Он знал, что если всё пойдёт наперекосяк, у неё не будет времени торговаться. Обвинения… Записи… Показания… Именно её имя будет гореть красной строкой.

А пока – корвет нырял сквозь звёзды, оставляя за кормой флагман, чей силуэт мерцал всё меньше. Они ушли. И в маленьком, закрытом кокпите, в тесноте дыханий и приборных огней, началась их новая жизнь. Одна – с грузом вины, другая – с грузом свободы…

……….

Сейрион сидела в пилотском кресле малого корвета, нервно сжав пальцы на рукоятях управления так, что костяшки побелели. Её тело ещё помнило адреналиновый всплеск от побега. Быстрые шаги по техническим коридорам… Сдержанное дыхание… Парализованные тела охранниц… А теперь – тишина кабины знакомого до боли малого корвета, нарушаемая только гулом двигателей и лёгким потрескиванием защитных экранов. Мысли лезли одна за другой, давили, и избавиться от них было невозможно.

“Я была лучшей подругой старшей дочери из рода Ильвэ…” – Мелькнула горькая мысль. Да, именно так. Эта дружба была её крыльями, её неприкосновенностью. Пока рядом была Арианэль, дочь правящей семьи Великого дома Рилатан, все могли прощать её дерзость. Любое слово, любую выходку, любое оскорбление. Никто не смел перечить – ведь за её плечами стояло имя, слишком весомое в Империи эльфов.

Она привыкла к этому. Привыкла к тому, что мир обязан сгибаться под её желания. Привыкла быть наглой и не задумываться о последствиях.

Но теперь – всё. Арианэль отвернулась. Отвернулась в тот самый момент, когда её “подруга” нуждалась в ней больше всего. И это было хуже удара в лицо. Пустота за лопатками – словно мир вдруг лишился фундамента.

Молодая эльфийка моргнула, отвела взгляд от бегущих по приборам цифр, и в груди что-то болезненно сжалось. Всё началось с этого дикаря. С этого странного… Человека… Простолюдин… Чужак… “Мусор”… Именно так она его воспринимала. Игрушка, способ отвлечься, поиграть, испытать чувство власти. А вышло иначе.

“Почему он? Почему все вдруг так смотрят на него? Что я не разглядела?” – Эти слова крутились у неё в голове с настойчивостью заклятия. Воспоминания о нём врезались в сознание молодой эльфийки. Его молчаливая сосредоточенность, холодный взгляд, будто он всегда видел больше, чем должен. И самое неприятное – то, что он не боялся. Не подчинялся так, как все. Даже когда она приказала его поднять на дыбе. Не тянулся к её благосклонности. Он просто был рядом – и при этом оставался отдельным, чуждым, независимым.

Именно это она тогда не поняла. Думала – дикарь, дикарь и есть. А теперь… Теперь он оказался рядом и здесь, в корвете. Шёл за ней, молчал, смотрел, будто чего-то старательно выжидал. Он не спорил, не мешал, но и не подчинялся по-настоящему.

“Может быть, именно это в нём и заметили те, кто выше нас? Может быть, именно это – то самое, что делает его ценнее меня? Ценнее моей дружбы, ценнее моего имени?..”

Грудь сдавило так, что стало трудно дышать. Ей впервые за долгие годы стало страшно. Страшно не за жизнь, а за собственное значение. Она больше не была наследницей привилегий. Она больше не была “подругой дочери семьи Ильвэ”. Теперь она – беглянка. Она похитила корвет, покинула флагман, и впереди её ждали только погони и приговор.

А флагман Великого дома уже исчез, так и не заметив, что разведывательный корвет исчез из ангара. Последний отсвет прыжка в гиперпространство растаял за иллюминатором. И вместе с ним исчезли её прежняя жизнь, её власть, её безнаказанность.

Остался только корвет, холодный космос – и этот человек рядом. Человек, который, как она вдруг поняла, теперь был для неё самой большой загадкой. Она держала маску – на виду, в жесте, в голосе. Каждое её слово было как выверенная нота – не столько для того, чтобы действительно руководить, сколько чтобы самим себе доказать, что власть ещё на её стороне. Она говорила коротко, командно. Какие системы проверить… Куда направлять движение… Её пальцы быстро бегали по сенсорной панели. Она называла коды доступа и временные окна, поправляла траектории и отдавалась мелким ритуалам управления, в которых росла её уверенность:

“Смотри, всё под контролем – я знаю, что делаю.”

Но под этой внешней решительностью тянулся другой пласт – стягивающийся страх. Она знала, что стоит ей убрать маску, и она может остаться без всего. И чем сильнее она изображала лидера, тем тоньше была трещина в её голосе, заметная лишь тем, кто умел слушать не слова, а паузу между ними. Кирилл слушал. Он видел, как её подбородок дрожит, когда она отдаёт приказ бортовому искину. Видел, как раз – два – три раза она проверяет журнал событий, чтобы убедиться, что её метка осталась в логе. Она оставляла на консоли отпечатки – именно то, чего он и добивался.

Её взгляд скользнул на него не раз – остро, завистливо. Он, поправленный после капсулы, в одежде из запасов ангара, казался другим. Не больным, а собранным. Не дикарём, а человеком, который в болотах чужих стыков выковал свое тело и теперь в нём была какая-то хищная симметрия. Он держал осанку ровно, улыбался редко и не по-эльфийски. Коротко, как намёк. Она заметила это раньше остальных красивых и опасных женщин на борту. И именно эта заметка, словно петля на шее, жгла её. Почему они все так смотрели на него? Почему те, кто до сих пор имел власть обращаться с ним как с игрушкой, вдруг увидели в нём нечто иное?

Гнев проклёвывался в ней холодной иглой. Не яркой, а подтекающей, как ржа на броне. Она старалась подавлять его гордой улыбкой, но он то и дело проскакивал в её движениях. В резком жесте, в упрёке, брошенном в лицо инструктору, который задерживал доступ к одному из шлюзов, в жестком прижимании плеча к панели, когда она вводила очередной код. В этом гневе было месть – не против Кирилла лично, а против тех женщин, что обратили на него глаза раньше. И теперь, чтобы доказать себе и миру, что она всё ещё “порядок”, она усиливала свой спектакль.

Кирилл наблюдал. И наблюдал он весьма целенаправленно. Он не был ни восторжен, ни презрителен. Он просто считал. Его взгляд – аналитика – высчитывал траектории её мыслей, считал моменты, когда она проверяет журнал, считал время реакции. Когда она нажимает “подтвердить” – сколько миллисекунд проходит до отображения её биометрической подписи… Когда она откидывает плату – какие датчики фиксируют её прикосновение… Он знал, что в мире машин любая уверенная рука создаёт определённый отпечаток. И он, бывший системный администратор и аналитик, умел превращать отпечатки в доказательства.

Он делал ровно три вещи, и делал их так тихо, что сама ночь корвета не заподозрила вторжения. Во-первых, он копировал. Не на виду, а через служебные интерфейсы, которые запомнил в ангаре. В одном из сервисных лючков он, в тот самый момент, когда она была занята введением маршрута, ткнул пальцем в скрытый сервисный порт – не для того, чтобы потрогать модули, а чтобы, почти механически, скинуть временную копию логов в свой карман-проход. Секундный файл – её коды, её отпечатки. Он прятал эти файлы в том же пространстве, где хранил кристаллы. Никто не мог прочесть их с обычных устройств, и только он мог вытащить нужный фрагмент.

Во-вторых, он наблюдал и записывал – по-старинке, человеческим слухом и глазом, но подкреплённым техническим умением. Когда она кричала в коридоре и приказывала техникам “быстрее, быстрее”, он запоминал интонации, паузы, слова-штампы. Он держал эти фразы как нити, которые в нужный момент можно будет распустить – например, выложить запись “она отдала приказ оглушить” в ту систему, откуда она не сможет убрать следы.

В-третьих, он вёл её по сценарию. Намеренно позволял ей делать то, что оставляет след. Подходить первой к консоли, подписывать коды, вводить команду “подъём” в голосовой канал, нажимать кнопку “оповестить”. Он не подталкивал её словом… Он подталкивал её самим своим присутствием. Её гордость требовала подтверждения роли руководителя. Он мягко обеспечивал ей это подтверждение, предлагая ей момент быть “лидером” – но каждая такая демонстрация оставляла метку в зданиях данных.

Между этими расчетами он не забывал о другом – о страховке. Он не родился злодеем. Он был практичен. В его тайнике в том самом пространственном кармане уже лежали варианты на случай её предательства. Заряды, которые могли временно блокировать её мускулы… Малые “шторки” энергии – но это крайняя мера… Он не желал её смерти. Живая, хотя и сломленная, она была бы ему полезнее, чем мёртвая. Её публичная вина, её появление на камерах – всё это становилось для него ширмой.

Он маленькими точками собирал её прошлое, её грехи, слова, что она не успела спрятать. Одна из охранниц карцера неспешно подсказала ему в дни перед побегом:

“Она очень любила игры.”

Это слово он запомнил на потом. Когда она разговорится – он соберёт всё, что ему будет нужно. Более того, он стал шептать ей слабые советы – не слова, а намёки: “Проверь это”, “Смотри сюда”, “Действуй как нужно” – при этом следя, чтобы её действия были громкими, отчетливыми, хорошо документируемыми. Она – жаждущая признания, напуганная возможностью падения – хваталась за эти подсказки, не подозревая, что каждый её комментарий и каждый твёрдый жест фиксируется не только камерами, но и тем холодным разумом, что сидел рядом.

Он был внимательнее к деталям её поведения. К тому, как она прикрывает глаза, когда видит фото старшой сестры в сети, как дрожит её рука, когда просматривает список дел. Эти слабости он откладывал мысленным каталогом: “гордыня”, “стыд”, “паника”, “лёгкая жестокость ради статуса”. И знал, что если понадобится, эти ярлыки можно будет показать в правильном порядке перед нужной аудиторией.

Неприметно он также правил реальные технические артефакты. Маленький ключ-кристалл с её эмблемой он засунул в легкодоступный лючок, который позже обнаружится в том самом месте, где система бы “нашла” улики. Малое вмешательство – и улик стало больше. Это была не чистая подлость. Это была стратегия. Создать ореол её лидерства настолько яркий, что вопрос “кто же начал?” отпадал тут же.

Она же продолжала играть роль. Внешне – уверенная, внутри – распадающаяся. Ей было важно выглядеть сильной, потому что страх её наказания теперь был реальнее всякой угрозы смерти. Её пальцы всё так же нажимали команды, а она, как актриса, принимала на себя ответственность публично и метко. И чем громче её испуганный голос утверждал свою власть – тем глубже Кирилл прятал записи и логины, складывая вокруг неё невидимый костюм вины.

Время от времени он ловил на ней взгляд, полный не только злобы, но и унижения. Она видела, что иные женщины, которых она раньше презирала, теперь смотрят на него с любопытством. Это было её тайное поле боя – не с Кириллом как с человеком, а с тем вниманием, которое он теперь получал. Её правая рука сжималась в кулак. Его взгляд был спокоен.

Он не строил ещё окончательного приговора. Он просто делал так, чтобы, при любом исходе, её имя было записано первым. В логе… В записи… В истории… Её публичное “я” – лидер побега – становилось ширмой, за которой он спрятал свои возможности. Она носила на себе подпись действий. Он – всего лишь подпись молчания.

И в этом молчании он уже чувствовал пользу. Когда им вскоре потребуется тишина для долгих ночей изучения её памяти и изучения старых человеческих схем, когда ему понадобится уединение и инструменты – она будет та, кто держит огонь обвинений, кто отвлекает, кто молчит ради собственной жизни. Он знал, что ему лучше действовать через людскую гордыню, подстегивая её своими тихими толчками, чем лезть в красный свет паники сам.

Так он работал – тихо, точно, почти с любовью к делу. Она же – шумно, страстно, смертельно злясь и еще ярче подтверждая тем самым, что идеальная маска лидера побега – это всего лишь ткань. И чем яростнее она её держит, тем плотнее и заметнее становятся его следы.

Она сидела у иллюминатора, и ледяной вакуум казался теперь её новой правдой. Звёзды двигались мимо, цепляясь за его сознание своими холодными огнями, а в сердце корвета гул его устройств стучал как часы, отмеряющие время, оставшееся до следующего шага. В кабине было тесно. Приборы светились мягким светом. В тишине её мысли рвали на части старую картинку – ту, где она была любимицей, любимицей, чей шёпот в нужный момент открывал двери. Теперь ничего этого не было. Была только дорога в никуда и тот, кто молча сидел за её спиной.

Она думала не в образцах морали – её мысли были торговые, прагматичные, расчётливые. В этом её сила. Она умела считать – время, риск, цену. И сейчас перед ней стояла одна простая, горькая формула:

“Выживание = деньги + укрытие + невмешательство Империи.”

Всё остальное было вторично. И первое решение было очевидно и жестоко. Нельзя возвращаться в зону влияния Великого дома Рилатан. Любая Звёздная система, в которой его глашатаи могли опознать корвет, означала арест, суд и публичную казнь. Она видела лица тех, кто бы праздновал это. Лица охранниц… Лица судей… Лицо Арианэль Ильвэ, холодное как всё её прошлое… Так что маршрут – в сторону, а не к дому. Дальше – не туда, где её помнят, а туда, где им не дадут гадить в её следы.

Ближайшая и разумная опция – это Вольная станция гоблинов. Это была простая география ума. Гоблины жили по своим правилам, торговали всем, что искали, и не задавали слишком многих вопросов о происхождении товара. На их рынках можно было обналичить почти всё – от редкой шкурной бронхи до плоти и тайных знаний. Там же были разумные, которые не стали бы проверять родословные. Там же были посредники, которые умели обращаться с “живым грузом”, и которые платили хорошие деньги за экзотику. Тем более за “дикаря” из легенд. Она быстро перебирала самые различные варианты, держала их в уме, как карты на столе.

Продать Кирилла на такой станции – это прямая возможность получить быстрый капитал. Причём в виде достаточно большой суммы. Но был тут и риск. Напрямую связанный с его уникальностью. Если он действительно “черт знает что”, его стоимость как товара растёт, но и охота за ним усилится. Кто-то может купить его, обучить, уничтожить или использовать. Ей нужна была некоторая гарантия, что после сделки её не вынесут на суд по делу о похищении. Покупатель должен быть сильным игроком, тот, кого не тронут представители Великого дома Рилатан. Гоблины – не самые надёжные, но у них есть агенты, которые могут дать “свидетельство о законности” на Чёрном рынке.

Также ей придётся продать и этот корвет. Что также будет очень логично. Судя по его конструкции, это был последний или предпоследний модельный ряд. А он дорого стоит. Деньги за такой корабль – это тоже и стартовый капитал, и возможность. Но продать подробный корвет прямо на станции – значит оставаться без средства бегства. Значит, если сделка сорвётся, она сама останется ни с чем. И ещё – корабль сам по себе оставляет след. Траектория вылета… Ионные следы… Если же он поменяет собственника на глазах у имперских агентов, то расследование начнётся сразу. И тогда ей уже не удастся сбросить этих ищеек со своего хвоста.

Сжечь или списать корвет – проще с технической точки зрения. Инсценировка аварии, и подстроенное самоуничтожение гипердвигателя… Брошенная оболочка в безлюдном астероидном поясе, уже будет никому не интересна. И затем она может под видом “потерпевших крушение” уйти с ним, как с пешкой, которую впоследствии можно будет продать. Но тут непредсказуемость будет куда выше. Такое самоуничтожение может привлечь спасателей и имперский флот, если они ввели пост-ракетную блокаду вокруг сектора.

Размышляя обо всём этом, она устало вздохнула и прижала ладонь к холодному тёмному экрану небольшой офицерской каюты, куда смогла уйти чтобы немного передохнуть. И там, в отражении, было видно её лицо – смелое, напряжённое, с тонким еле заметным желчным шрамом на губе от недавней драки за власть. У неё не было времени на сантименты. Нужно было выбирать, и выбирать быстро.

Её разум перешёл в режим сценариев. Она знала, что каждая сделка имеет фазы. Подготовка… Исполнение… Отход и отчёт. Вот планы, которые она оценила с точностью хищника. И первым было желание продать Кирилла на станции гоблинов, что можно было сделать достаточно “тихо” через посредника. Плюсами тут была быстрая ликвидность, большие деньги. Так как она получит средства на новую жизнь… Минусом был риск того, что покупатель такого товара использует его или вскоре продаст в руки представителей того самого Великого дома Рилатан, самой ей потребуется сильная защита. Ей нужны более явные доказательства того, что она больше не принадлежит этой истории. Значит ей придётся ужесточить контроль. Требовать предварительный депозит, и даже “замораживание” сделки на удалённом складе… Сопровождение договора с охранным куратором. Никогда не встречаться лично с конечным покупателем. Никогда.

Там же можно продать и этот корвет, после чего отбыть на попутном корабле в неизвестность. Плюсы – за такой корвет ей могут дать хорошую цену. Можно получить защитную сеть – логин, новые документы, и даже определённую базу для планирования новый шагов. Минусом может быть проблема, напрямую связанная с тем, кто купит такой корвет посреди ничейного пространства без связей? Торговцы готовы были всегда приобрести что-то настолько современное, но такая транзакция точно привлекла бы к себе излишнее внимание. Но там можно было бы заполучить возможность найти транзитный транспорт. Да. За большие деньги. Но Сейрион была готова рискнуть. Она даже пыталась продумать подготовку ложной аварии, что могла быть списанной на “технический сбой” в переходной системе. Ведь можно было бы подключить к этому владельца-“аффилиата” с чистыми документами, чтобы отмежеваться от личности основного продавца. А для себя она могла бы оставить и Кирилла и корвет, строя дальнейший план для использования их как своеобразной валюты.

Плюсом тут было то, Кирилл – живой актив. Его знания, сила, возможность торговли не только за деньги, но и за влияние. Если продать не его самого, а его секреты – это другое, которые так заинтересовали Великий дом Рилатан. Всё это можно монетизировать. Минусом было то, что надо было изолировать опасность и изучить его. А это займёт время. Что являлось весьма серьёзным дефицитом в их положении.

Она крутила схемы, взвешивала время. И чем дольше смотрела на Кирилла, тем больше в её мыслях вырастала новая, более хитрая идея. Не продавать его молниеносно, а использовать как своеобразную “мельницу” – получить от него информацию, технологии, вещи и лишь потом распродать фрагменты. Деньги с продажи артефактов и знаний могут быть больше, чем за “живой товар”. Да, даже само его ДНК могло стоить больших денег. Ведь речь идёт о потенциальном представителе исчезнувшей в темноте веков расы. Единственном представителе. Но для этого ему нужно довериться – а она не могла доверять. Вот почему она уже мысленно приберегла наготове запасную карту. В случае, если он попытается бежать первым – она бросит его в руки черного рынка. Если он будет покорен – она станет добытчицей информации.

И всё-таки нигде не было места для мягкости. Она знала, что он по-своему красив. И это добавляло цену. Но красота – это товар и опасность в одном флаконе. Привлекательность делает товар редким, но также притягивает глаз сильных. Из-за этого в её разуме появилась холодная мысль:

“Я могу продать не его тело, а его образ.”

Это означало – снять его на специальную камеру, показать потенциальным покупателям, и продать интерес, эксклюзивные права на изучение. Такой контракт её спасёт и даст доступ к архивации. Но кто купит такой контракт? Архивные школы, кланы техномагов, частные коллекционеры – все эти разумные платят хорошо, но требуют доказательств. И доказательства – это риск.

Она начала выстраивать маршрут. Станция гоблинов – пункт А… Далее – склад-посредник в поясе Аштар – пункт Б… И уже оттуда – передача на "нейтральный" аукцион, где покупатели из нескольких домов соревнуются за эксклюзив. По пути – можно продать корвет за половину цены, но быстро. Это даст наличность и возможность отплыть дальше. Страх и расчет в её лице смешивались. В голосе, в её командном тоне, был стробизм решимости. Но все эти планы требовали исполнения и защитных ходов. Она проверяла возможные угрозы. Кирилл может не продаваться. Он может быть не тем, за кого его все принимали. Он мог убежать, он мог иметь союзников. В этом случае – выдать его как “неуправляемый товар”, буквально уничтожить интерес к подобному договор, сделав всё так, чтобы покупатель просто потерял к нему интерес и отдал меньшую сумму. Это был план “сокрушение”.

К тому же, такой покупатель может оказаться агентом Великого дома. Даже не суть важно, какого именно. Тогда её жизнь будет просто окончена. А значит, ей нужно прямое доказательство самостоятельности сделки – квитанции, свидетельства, электронные ведомости. Она уже продумывала, кому показать “ложную легализацию”, где “проплатить” налоговую записку, чтобы создалось впечатление чистоты сделки.

Гоблины могут предать. Это был самый реальный риск. В их жизни сделки – это не обещания, а практически полноценные выстрелы. Она знала, что для них выгоднее было бы сначала завладеть корветом, а затем решить судьбу “дикаря” по выгоде. Тут нужен был двойной посредник – человек, который берёт комиссию и держит арбитражный капитал как залог в хранилище. Это был бы её путь. Комиссионный договор, подстрахованный залогом третьей стороны. В голове её возникла и ещё одна, холодная мысль:

“Можно использовать его самой.”

Продать корвет, уйти, оставить его у гоблинов – и чтобы там, в объятиях чужаков, он оказался товаром уже без её имени. Но это означало, что она сама продаёт часть своей души – она станет той, кто предала. И в тёмных уголках её мысли таилась не только прагматизм, но и вспышка презрения к себе:

“Я чистокровная эльфийка, а не какой-то… Мусор… Но, если будет нужно, я могу прибегнуть ещё и не к такому.”

Это смущало её. Но нужда была сильнее гордости.

Немного погодя, она взяла небольшой наручный планшет, что спрятала в кармане, и вела в нём план, в виде электронного документа, где старательно расписывала всё. Маршруты… Имена… Возможные суммы… Она знала коды обменников на станции, адреса торговцев и даже кланы гоблинов, которые держали “черный хиджаб” на складах таких Вольных станций. Она умела говорить… Знала куда нужно звонить, и кого просить. Её пальцы быстро списывали цифры, как акушер, помогающий ребёнку родиться.

Всё же среди всей этой холодной коммерции была и тонкая досада – крошечная, но цепкая. Ей не нравилось, что он был привлекателен. Что он мог свести слишком сильно привлечь к себе внимание других женщин, и это ещё больше угнетало её – она, привыкшая владеть, теперь отдавала эту власть чужому телу и непонятной судьбе. Это давало ей знак. Знак того, что она должна была продать не только выгодно, но и со вкусом. Так, чтобы слух о “дикаре” пошёл далеко, но никому не удалось разглядеть, что он принадлежал ей когда-то.

Постепенно план обретал форму. Посадка на станцию гоблинов… Встреча с посредником из клана “Мерго” – известном своими железными гарантиями, затем продажа части “пакета”. Сначала информации, затем – контракт на изучение Кирилла. Одна трещина в этом плане – если он вдруг начнёт слишком активно сопротивляться, но с этим она уже тоже считалась. У неё были парализаторы… У неё было знание… И, в крайнем случае, она знала, как выдать его за буйного… Раба…

И в глубине, как тень, лежала финальная нота. Если план с гоблинами провалится, то у неё остаётся опция “самовзрыв” – бросить корвет в иллюзорную зону мимо станции, создать ложный сигнал аварии и исчезнуть в притоне космоса. Это опасно, но действовать – значит иметь выбор, и уже этот выбор грел ей плечи.

Она прижала ладонь к груди, почувствовала, как сердце бьётся с новой холодной устойчивостью. Взгляд её прошёлся по фюзеляжу корвета, по месту, где он был связан с ангаром – и мысль пришла резкая:

“Я беру цену за всё – за корабль, за человека, за прошлое. Но я не позволю, чтобы моя история была простой. Я уйду не как предатель, а как специалист, что знает цену риска.”

В следующий миг за её спиной раздался лёгкий шорох – Кирилл, молча появившись за её спиной, и посмотрел на неё. В его взгляде она не увидела только страха. Там было что-то ещё – спокойное прицеливание, как у хищника, который знает, что считал шаги. Она вспомнила, как он молча считывал её движения, как он записывал отпечатки. И тогда, в глубине её сознания, промелькнуло новое опасение. Возможно, он тоже что-то считает. И от этого она почувствовала, как зона её контроля сжимается на полшага.

Но торг стоял выше страха. Ей надо было действовать. Деньги, укрытие и безмолвный коридор – вот что было ей нужно. И пока корвет нёс их в сторону станции, она уже представляла себе стол в пыли гоблинского рынка, гору монет и свою новую, более жестокую, чем прежде, жизнь.

Она смотрела в глубину иллюминатора, а в её голове шел тихий, жестокий счёт – не монеты, не звёзды, а шаги, которые надо сделать, чтобы чужой человек стал товаром и не сопротивлялся. Мысли её были как точные механизмы. Шестерня к шестерне… Без жалости, потому что жалость вела к слабости, а слабость – к немедленному поражению.

Первым и главным оружием она считала обман – не грубая сила, не срыв ремней и вспышки пламени, а мягкая сеть слов и обещаний, которые не оставляют у жертвы выбора, кроме как верить. Ей казалось, что проще всего доставить в ловушку того, кто немного наивен относительно законов рынка гоблинов. Он ещё держит в уме какие-то свои понятия о честности и договорах. Эту наивность можно было выкупить дешёвой заботой.

Дальше шла социальная ловушка. На станции гоблинов любой чужак – объект спекуляции. Гораздо проще было бы продать “историю” о нём, чем его тело. Так что она думала о том, что можно было бы создать вокруг него сюжет – “дикарь, обладающий древними знаниями”, “опытный выживальщик с уникальной техникой” – и запустить слухи, которые превратят покупателя в охотника. В этом случае покупателя больше заинтересует его “полезность”, чем гуманность сделки. Она знала, что покупатели лучше платят за легенду, поэтому выгоднее сначала “раскрутить” товар, не объявляя о нём как о пленнике.

Ещё один ход – доверительная подстройка. Она мечтала о театре, можно быть его защитницей перед лицом гоблинских торговцев, показывать открытую “печаль” об утерянной дружбе, просить “облегчить судьбу” за символическую плату. Это деликатный ход. Из “игрушки” он превращается в “эксклюзив”, за который платят больше, если продавец выглядит бескорыстным проводником. В её голове это было почти искусством – используя жалость и амбиции покупателей, получить максимальный прирост цены.

Но все эти планы содержали риск. Он может начать сопротивляться, может нарваться на людей, которые не торгуют живыми существами, может побежать. И тут в её расчетах появлялся крайний вариант – грозный, практичный и безжалостный. Ошейник раба. Полноценный символ кабалы. И не как первое средство, а как последняя гарантия. Да. Сам эта идея раздражала её почти так же, как и страх – потому что ошейник означал окончательное превращение человека в вещь, и вместе с тем – и окончательное доказательство её собственной падения.

В уме она прогоняла самые разные сцены. Как он впервые окажется на гоблинском рынке… Как он поведёт себя перед покупателем… Какие слова надо сказать, чтобы убедить посредника оформить сделку через надежный залог… Кто из гоблинов сможет дать ей “честную расписку”. Все эти нити она хотела связать так, чтобы в момент продажи у неё было два выхода. Либо живой контракт и большие деньги, либо – если что-то пошло не так – быстрый, тихий рычаг принуждения.

Её рассудок считал и технические мелочи, но поверх всего этого шло понимание человеческой души. Она знала, что принуждение ломает быстрее, чем обман. Оно вызывает панические реакции, а паника – вопрос жизни и смерти. Поэтому она предпочла бы сначала заморозить свободу словом, вывести его из равновесия уважением и маленькими услугами, а уж затем, если будет нужно, надеть на него тот самый ошейник раба. Но и тут не нужна была инструкция. Так как она понимала, что ошейник не должен быть простым физическим устройством – он должен быть и социальным. Нужно будет оформить всё документально. С подписями… Свидетелями… Залогом… И полноценной цепочкой сделок, которые сделают бегство такого разумного бессмысленным и дискредитирующим его самого. Механизм кабалы в её представлении – это не только металл, а и документ, и код, и обещание, и кредит, взятый как залог.

Она даже представляла себе эту сцену на станции. Рынок… Змеящиеся в самые разные стороны продавцы… Грохот самых разных криков и объявлений… Она держит его за руку, фактически “нежно” объясняя ему, как всё устроено, говоря ласково слова, которые означали “это безопасно”, всё это в то время как её взгляд искал продавцов, которые сами никогда не поймут, что за спиной у них – сделка о рабстве. И если вдруг он возьмёт и упрется – у неё был запасной ход. Демонстрация его “неадекватности”… Парализатор… Крик… И тогда гоблины не будут разговаривать о морали – они будут торговать о цене его шкуры и прав на обращение с новым товаром.

Вечером, по корабельному времени, когда корвет всё ещё дрожал от переходного импульса, она откладывала эти мысли и начинала чувствовать холод в горле – не от страха за свою шкуру, а от прикосновения к собственной сути. Сейрион знала, что, что бы она ни выбрала, она всё равно потеряет часть себя. Обман прежде всего – это акт надругательства над собственной честью. А ошейник раба – это акт надругательства над другим. И все рассуждения о выгоде вдруг померкли оттого, что в глубине она слышала голос, который ещё недавно говорил:

“Мы с тобой как сестры.”

Но расчет взял верх. Она повторяла про себя формулы риска:

“Первое – обман… Второе – создание спроса… Третье – контракт через посредника… Четвертое – ошейник раба как резерв…”

И с каждым повтором её жест становился тверже. Сломать себя, чтобы не сломаться на суде – вот её логика. Её взгляд скользнул по кабине корвета – в ту сторону, где сидел он, всё также молча и спокойно. Она знала одну вещь наверняка. Он не был прост. И каждый раз, когда её мысль заходила в ту область, где надо было назвать шаги принуждения точнее, в груди ей делалось жарко от сожаления и оттого, что кто-то другой – неизвестный, чужой, – мог в один миг перечеркнуть все её планы.

В конце концов она сделала выбор, но не окончательный. Поставить обман в основу плана и носить с собой ошейник раба как последнюю гарантию. Её слова звучали как приговор самой себе:

“Я получу деньги. Я уйду. И если придётся – я не пожалею.”

И в тишине кабины, под гул двигателей, она уже представляла рынок гоблинов/ Где найдёт тех самых разумных, которые заплатят, и электронные сертификаты, и даже империалы, приносящие не свободу, а новую форму власти. Но вместе с этим в её душе тихо тлело предчувствие… Тот, кого она хотела сделать товаром, мог оказаться тем, кто разрушит её же исходный план, как какую-то рухлядь. И от этой мысли её рука бессознательно сжала край сиденья – потому что любая охота рано или поздно поворачивается к охотнику.

Переход был коротким, но ощущался как маленькая ночь между мирами – когда тело корвета натянулось, сжалось в узкий луч, а потом с шорохом и тягой “выплюнуло” себя обратно в привычный, но чужой космос. Звёзды распластались снова, и холод стал плотнее. В экранах кабины снова царила тьма, а в ней – точка, набухающая до размера города. Это была та самая Вольная станция-гнездо, у которой не было имён для тех, кто приходил сюда впервые.

Подход к этому месту, считавшимся нейтральным во всех смыслах, был как спуск по склону старого вулкана. Сначала они увидели только силуэт… Потом – материал… Эта станция не была одной монолитной постройкой. Это был полноценный крик конструкционной импровизации. Несколько модулей всех поколений, слипшихся воедино так, будто кто-то клеил на ветру куски чужих миров. Кусок азартного торгового дока – к нему приделана ветхая башня связи, от которой свисали валы оплетённых проводов. К башне – платформа с ангаром, в котором виднелись рёбра давно списанных фрегатов… Дальше – жилые контейнеры, пережжённые и перекрашенные в пестрые цвета, где самые разнообразные разумные толпились в узких переходах и коридорах… Между этими “кусками” тянулись полноценные мосты, заполненные тросами и подвесными переходами, по которым сновали фигуры в плащах и броне, а под ними в бездне висели усыпанные огнями причалы и тонкие, как ноги стрекоз, краны.

Вокруг этого жуткого строения сновали самые разнообразные корабли. Сорок… Пятьдесят… А может и больше. И все они были разнообразными. Целые корпуса, явно собранные из остатков… Маленькие шаттлы с латунными пластинами… И даже целые гряды дронов-ларцов, набитых инструментами… Некоторые корабли были аккуратно отремонтированы, их борта гладкие и блестящие, другие напоминали арт-объекты из ржавчины и заплат. Крылья, будто бы сросшиеся из самых разных моделей… Между ними, как муравьи на раскалённой лаве, шныряли буксиры, с торчащими в разные стороны абордажными крючьями, и боты–пираты, цеплявшиеся за борта за чужие импульсы энергии.

Их корвет серебристой рыбкой скользнул мимо всего этого скопища кораблей, большая часть из которого было, по своей сути, древним хламом, и достаточно быстро вошёл в один из открытых доков, как раз предназначенных для подобных кораблей, что могли производить полноценную стыковку. Пройдя сквозь плёнку защитного поля, корвет вошёл в огромный ангар, где такие, сравнительно небольшие кораблики, могли получить не только потенциальное убежище, но и полноценное обслуживание. К тому же, в этом месте, удерживаемое всё тем же силовым полем, имела собственная атмосфера, которую мог почувствовать любой, кто только решался выйти на своеобразный причал с открытым забралом своего шлема.

Пахло тут практически всем и сразу. Солёной влагой космического флюида… Гарью старых нейросетей… Жиром уличных киосков… Жареным мясом каких-то туземных зверей… И ещё – запахами неочищенного магического эфирного топлива, что стелился по мостовым мягкой дымкой. Звуки били по ушам в ритме промышленного базара. Сигнал тревоги где-то внизу… Звон каких-то цепей… Скрежет металла, смешанный с гоготом голосов на десятках языков и срезов – гоблинские скрипы, универсальные лямбда-шёпоты, какие-то звуки, похожие на крики птиц, но совсем не птиц. В этой каше тонули автоматические напевы рун, что попахивали электричеством, и где-то, на периферии, звучали низкие, почти загадочные вокалы – молитвы или ругательства… Тут уж трудно было точно сказать…

Выйдя из-под защиты хоть и лёгкой, но всё же брони корвета, Сейрион немного нервно вздрогнула плечами, и вдруг ощутила, как внутри у неё разверзлась пустота. Этот мир не был её домом. Раньше он был её подспудным страхом. Здесь, среди кованых в спешке договоров и старых долгов, её – ту, кто вчера была “подругой дома” – могли не узнать вовсе, но могли и распознать с полуслова. Она отслеживала маршрут стоянки, слушала частоту обслуживания, договаривалась негромко с диспетчером, выдавая на правду ровно столько, чтобы выглядеть уверенной. В её голосе то и дело мелькала команда, но в голове уже выстраивались слова, которые она произнесёт торговцу на рынке. Аккуратный, спокойный монолог о “конфиденциальности”, о “редкости” и “эксклюзивности”, о “потребности покупателя”. Её взгляд метался по деталям. Где висит инфопанель… Какие у шлюза пропускные окна… Кто контролирует именно этот ангар…

Кирилл же смотрел не напоказ, а как тот, кто привык переворачивать вещи в руках. Каждый модуль станции – это кладезь возможностей. Он рассматривал не только торговцев и мешки с монетами, которые те деловито, и под усиленной охраной уже везли куда-то вглубь тёмных переходов. Он вглядывался в места питания магических потоков… В подводящие клановые рубины… В маскирующие чипы… В борта, где были впаяны старые кристаллы… Нюхал странные запахи… Определял подмены коррозии и восстанавливал в уме схему того, как в этой “хаотической” архитектуре всё-таки течёт энергия… Здесь, думал он, можно незаметно слить часть питания… Подменить метки… Вытянуть информацию из дроидов… А значит именно здесь и стоит прятать то, что не хочется выставлять напоказ.

Сам этот причал выглядел весьма запущенно. Этакий грубый мост, облепленный тросами и цепями, в котором никогда не было идеального порядка. Долго ждать, пока хоть кто-то отреагирует на их появление, им не пришлось. Та как к ним практически сразу вышел диспетчер – обрюзглый гоблин в потёртом жилете, с очками, висящими на лбу, и с двумя зубами, побеленными жёлтым. Он поглядел на документы, погрыз карту пропуска, которая была при эльфийке, побормотал что-то про налоги и комиссии, отбил сумму, которую, похоже, требовала “служба обслуживания привоза”, и махнул на два старых крана – туда, где всегда находились “камеры” для контрактных сделок. Крики о свободе и крики о выгоде смешались в странной мелодии согласия.

Они ступили на платформу, и мир, в который они вошли, сразу оказался плотнее. Ярмарка, где на одной стороне торговали редкими кристаллами, а на другой – самыми разнообразными видами техник, и технологий – но и то, и другое стоило денег. Ряды прилавков были сделаны из обшитых вспомогательных обшивок, на столах можно было увидеть практически всё, что угодно. Меха странных зверей… Блоки с видоизменёнными кристаллами… Мешки с порошком, часто запрещённые в многих мирах… Даже кристаллы камней душ для тех, кто вздыхал о слишком сильной магии. Под навесами – карточные зоны и садки для “экзотики”, где на замшелых верёвках лежали редкие виды животных и полуразобранные роботы и дроиды самых разных видов. Разумные всех возможных рас обсуждали цены, перебивая друг друга. Над баром громко хлопала вывеска с изображением щита, перечёркнутого скорпионом – знак “нейтралитета” и его условного удержания.

Сейрион шла прямо по центру прохода, и всё также удерживала руку на ремне, возле парализатора, её лицо казалось спокойным, но в каждом её шаге ощущалась готовность отдать приказ или… отдать товар. Она уже мысленно прозванивала тех, кого надо найти. Представителя клана Мерго – посредника с жестким правом и ещё более крепким долгом. Представителя Сат-хин – торговца, что любит “живчик” ради спорта… Можно поискать несколько “архивистов”, которые платят не за плоть, а за память. Она знала, кого искать. Как знала и то, кого ей самой стоит бояться. Здесь можно было поменять корвет на мешки монет, а можно было проморгать и проснуться без корабля, без денег и без будущего. Не говоря уже про собственную жизнь.

Кирилл ступал рядом, и его походка была тихой, плавной, и, как ни странно… Очень спокойной. Он не скрывался и не выставлял лица напоказ. Но каждый его взгляд запоминал. Где висит патч с символом торговой гильдии… У какого крестовика торчат старые брекеты… Какие лица смотрят с ненавистью… А какие – считают цену молча… Его уши чутко ловили разговоры о “редкостях”, о “карманах ума”, о кристаллах, которые “не дают покоя”. Он видел торговцев, что принюхивались к нему, как собаки – один прижимал к себе мешок, другой – щурился, третий делал вид, что не видит вообще. И в это же время в его голове рос простой, ясный план. До сделки – не открываться… Пока есть возможность – копить доказательства, информацию и ресурс. Пусть она торгует – он наблюдает. Пусть она ведёт переговоры – он будет снимать динги и коды.

Станция на деле не была “адом” для слабых. Тут больше ценили хитрость и расчёт, платили за бесстрашие, и карали за глупость. Здесь, посреди металлической свалки, каждый торговец носил в кармане нож. Каждый посредник имел своего головореза. Но также здесь были и укрытия. Погружённые в сумеречные доки комнаты, где можно было спрятать товар. Задние ходы, где никто не смотрит. Столы нотариусов, которые заверяли сделки подписью и клятвой, и которые брали комиссию, но взамен прятали преступления под официальность.

Постепенно они шли всё дальше, и станция раскрывала свои тайны. Также постепенно. Шлюзы с странными граффити, где дети-паразиты продавали механические сердца. Кухни, где жарили неведомые куски и сыпали приправы так густо, что дыхание застывало. Лавки, где маги-ремесленники чинили даже лопнувшие кристаллы за чаевые. И картинная галерея, что располагалась на два яруса вверх, где продавали “воспоминания” в запаянных колбах. Это был мир торговли не только вещами, но и сущностью – и тут всё исчислялось ценой, а не совестью.

Сейрион уже слышала нужные имена. У неё были наготове имена посредников, суммы, карты. Она подстроила голос к рынку – мягкий, убедительный, с ноткой жалости. Внутри она всё старалась просчитать. Сначала – мелкие продажи, чтобы получить деньги на крышу и на подложные документы. Потом – контакт с покупателем, который согласится взять “эксклюзивный” контракт на изучение. И только в самом конце – либо продажа “живого товара”, либо его использование для добычи знаний и артефактов, которые можно распродать дороже. Её маска работала, но внутри жгло тревогой. Так как здесь было слишком много глаз, и один неверный жест с её стороны просто мог привести к катастрофе.

Кирилл же обернулся на шум, уловил звук, похожий на скрежет кристалла – и тихо улыбнулся. В его голове, как и прежде, всё шло по плану. Наблюдать… Собирать… Ждать подходящий момент. Пока эльфийка ведёт переговоры, он будет изучать, куда съезжаются магические кристаллы, какие торговцы платят за эксклюзивные данные, где хранятся списки покупателей. И в самом выгодном моменте он будет иметь выбор. Уйти сам, бросив её, или позволить ей продавать его – но уже тогда, когда у него будет что предложить, и когда цена будет не на жизнь, а на знание.

Их шаги врастали в шум станции – в её запахи, её голоса, её угрозы и обещания. Они шли в сторону рынка, где судьба их жёстко сойдётся с ценой – и где каждый плотник судьбы уже давно научился разговаривать с клинком в руке. И, судя по тому, как напряглась спина эльфийки, после того как она, быстро что-то оплатив, подхватила с одного из прилавков немного странный предмет. В ту секунду Сейрион была вся как обнажённая сталь – лицо напряжено, пальцы вжались в рукоять парализатора, и в них снова вспыхнуло то ощущение власти, которое прежде прививалось ей чуть ни не на уровне инстинктов… Её полные и красиво очерченные губы слегка шевельнулись, словно в коротком приказе – жест, слово, вспышка – и всё должно было решиться одним выстрелом. Когда они вошли в переулок, в котором в этот момент никого не было.

Вся эта какофония рынка, запахи и гул разумной толпы, остались где-то за стеной сознания. Здесь, в шаге от её интересов, было только “он” – тот самый дикарь, что весь этот путь молчал, а теперь стоял за её спиной как ожившая тень.

Она резко развернулась. Это было давно натренированное движение, отработанное в сотнях симуляций, выхватила парализатор и нажала спуск. Аппарат ответил знакомым щелчком – и… Замолчал… Тот щелчок прозвучал настолько предательски, как скрип замка, который уже никогда не откроется. Она, ещё не осознав того, что произошло, сжала парализатор так, что даже её пальцы побелели, и произвела повторный выстрел… Второй щелчок – и снова ничего.

В её голове среди всполошившихся мыслей сначала проявилась злость… Потом недоумение… А в её взгляде мелькнуло растерянное:

“Как? Почему?” – Будто она впервые узнала, что власть может уйти так же мгновенно, как приходит. И сейчас она, привыкшая брать и приказывать, стояла с острым ужасающим сознанием того, что дело идёт совсем не по её сценарию.

Он же даже не дернулся. Поначалу. В нём не было той мрачной суеты, что она ждала увидеть у любого бунтаря. Он лишь улыбнулся – той самой усмешкой, которая не была ни злобой, ни приветствием, а чистым, холодным осознанием. Как если бы всё это время он собирал в себе терпение, как сухую древесину, и теперь, сжатым дыханием, выпустил огонь. Из-под форменного комбинезона, который был ему немного мал, этот странный парень медленно вынул свой маленький прибор – плотно обёрнутый в ткань, который он держал скрыто даже от неё. Парализатор у него был простой, более тяжёлый. И, как всё простое, этот аппарат работал более надёжно. Он поднял его легко, почти лениво, и одним слитным движением активировал.

Излучение этого устройства прошло по воздуху спокойной ровной струёй. Это не был театральный всплеск, это был тихий механизм, отточенный и беспощадный. Он поразил молодую эльфийку, которая всё же попыталась увернуться, в плечо, прошёл по нервам, и тело её отозвалось сначала судорогой, затем – жесткой неподвижностью. Вздох, глубокий и неожиданный, вырвался из груди. Глаза молодой женщины застыли, и в них вспыхнул испуганный вопрос, который больше не звучал, потому что губы её уже не слушались свою хозяйку.

Она упала, и первая судорога тронула ноги, потом спина выгнулась, дыхание стало хриплым, и наконец всё ушло в тяжёлое дрожание – как струна, которую рвёт шторм. Кирилл же, убедившись в том, что всё сработало как надо, тихо подошёл и опустился над её упавшей ладонью. Он поднял то, на что она так долго смотрела как на инструмент своего триумфа – металлический ошейник, холодный и блестящий, украшенный крошечной печатью торговцев. И этот ошейник был не просто кусок металла. Это был замок. Метка. Предмет, подтверждающий право хозяина. Всё то, что превращало практически любого разумного в товар.

С минуту парень крутил его в пальцах, как монету на ладони, и в этот жест было столько равнодушного расчёта, что она в последний миг ясности увидела его лицо во всей его простоте. Внутри него не было ни тщеславия, ни грубой жестокости – было холодное любопытство и уверенность разумного, который умеет считать и не только свои, но и чужие ходы наперёд.

Её глаза, ещё ясные перед тем, как тьма поднялась, затопив сознание, встретили его спокойный взгляд. Там, в этом коротком взгляде, прошла вся её жизнь. Гнев… Гордость… Испуг… И, гораздо позднее, жуткое и даже противоестественное ей осознание поражения. Ей показалось, что сердце остановилось на миг, когда она подумала:

“Он – не тот, кем казался.”

Кирилл улыбнулся снова, но уже не с ехидством ради власти. Его улыбка была улыбкой человека, который увидел карту в руках другого игрока и безусловно выиграл партию. Потом он наклонился, чтобы ближе рассмотреть замок ошейника, и в его губах послышался тихий звук, похожий на шепот – не для ушей остальных, а просто для себя:

“Так красиво получилось… А думала, что всем управляет…”

Последним, что она увидела, прежде чем глаза её закрылись, была эта усмешка – ровная, насмешливая, спокойная, как обещание. И в эту секунду она уже поняла, с той же ясностью, с какой обычно узнают удар ножа, что оказалась переиграна не каким-то интриганом, а диким человеком, который почему-то видел куда дальше, чем даже простиралась её собственная гордыня…