Тяжёлая реальность-2. Клетка

Пробуждение из кошмара

Внутри медицинской капсулы царила вязкая тишина, нарушаемая лишь едва слышным гулом магических плетений, что непрерывно циркулировали по кристаллическим каналам. Кирилл до сих пор должен был пребывать в глубокой коме, его сознание – отрезано от боли, ужаса и всего, что с ним произошло. Но где-то в глубине, словно пробуждённый ударом молота, он начал ощущать движение.

Сначала – тяжесть собственного тела. Оно казалось чужим, израненным, но уже не таким рваным, как тогда, когда он висел на дыбе в “игровой комнате”. Каждый вздох отдавался стоном внутри груди, но к этому примешивалось иное чувство. Тёплые волны энергии, скользящие под кожей, постепенно наполняли его плоть, восстанавливали ткани, спаивали переломы, сглаживали шрамы.

Он почувствовал, как по нервам разливается чужая магия. Тонкая, упорядоченная, чужеродная – не сила тех привычных ему “диких” Стихий, с которыми он имел дело в долине, а какой-то изысканный, академически выверенный узор. Его тело было пронизано нитями, как ткань, через которую пропускают золотую нить вышивки. Оно восстанавливалось – да. Но вместе с тем он ясно осознал ещё и то, что его очень тщательно изучают.

Каждый импульс магии, каждый пульсирующий поток, что скользил по сосудам и нервам, не только лечил, но и снимал информацию – будто тысячи невидимых глаз одновременно сканировали его сущность.

“Значит, они хотят понять… что я такое…” – Внезапно промелькнула мысль, резкая, холодная. Его тело было ещё слабым, но разум уже собирал силы. Кирилл мгновенно вспомнил, как эти же существа, что сейчас “исцеляют” его, не так уж и давно кромсали его плоть с садистским наслаждением. Для него теперь не было никаких иллюзий. Эльфы – враги. Они могут улыбаться, делать вид, что заботятся, но на деле их интересовала только выгода.

Он не мог позволить им узнать слишком много про себя. И тогда он сделал то единственное, что умел. Начал прятать. Он ощутил, как магическая энергия, что проходила через тело, словно бы “ослабевала”, теряя свою силу и напор. Но он не позволил ей уйти в пустоту. С каждой волной, с каждым импульсом он словно открывал внутри себя крошечный клапан – и втягивал её в ту бездонную глубину, которую сам называл пространственным карманом.

Энергия не насыщала его мышцы или жилы, не усиливала тело напрямую. Она уходила глубже, туда, где он хранил то, что некогда отвоевал в боях. Те самые кристаллы, что эльфы называли камни душ… Фрагменты тел тварей… И то самое странное копьё, исчезнувшее у него из рук прямо перед пленением… Пространственный карман-куб был для него больше, чем тайник. Это было убежище для силы.

Теперь он наполнял его самой магией, похищая её у тех, кто считал, что держит его на ладони. И теперь эльфийские врачи могли ломать головы, фиксировать сбои и жаловаться на то, что их плетения рассасываются в его теле “как вода в губке”, но Кирилл знал правду. У него точно ничего не пропадает. Оно уходит туда, где эльфы не смогут ни измерить, ни обнаружить, ни отобрать.

Он ощущал, как внутри кармана что-то изменяется. Внутреннее пространство словно расширялось, становилось глубже, и даже более тягучим, как если бы раньше это был небольшой мешочек, а теперь превращался в настоящую пещеру. Ведь каждый новый импульс магии увеличивал эту пропасть, делал её вместительнее, плотнее, надёжнее.

Но он понимал – долго скрывать своё пробуждение не получится. Нужно было лежать тихо, тело сохранять неподвижным, дыхание – ровным, взгляд – закрытым. Пусть думают, что он всё ещё в коме

А сам он слушал, ощущал и постепенно собирал силы. И чем дольше он впитывал их магию, тем яснее осознавал, что это и был его шанс. Эльфы будут ломать головы, не понимая, куда исчезает энергия. А он – будет готовиться. И когда придёт момент, он использует всё накопленное против них самих.

Постепенно все эти магические узоры, что оплетали тело Кирилла в капсуле, начали всё больше слабеть. Врачи изначально думали, что это нормально. Организм поглощает энергию, от чего и идёт восстановление. Но с каждой новой проверкой показатели становились всё более тревожными.

Заклинания-сканеры показывали нелепые, нелогичные результаты. То линии энергии словно пропадали, растворялись в пустоте, то, наоборот, создавалось впечатление, что внутри него открывается какая-то чёрная дыра. Один из магов, хмурый старик в бело-зелёной мантии, буквально потерял дар речи, разглядывая витражные кристаллы индикаторов.

– Это… невозможно. – Глухо бормотал он, даже не думая о том, что его может услышать сам пациент. – Его тело не удерживает поток. Оно поглощает его. Но куда?

Молодые врачи переглядывались, то и дело бросая тревожные взгляды на капсулу. Даже искусственный интеллект комплекса, всегда ровный и холодный в своих выводах, теперь издавал сбойные сигналы и фиксировал:

“Аномалия… Аномалия… Аномалия…”

И вскоре нервы не выдержали.

– Прекратить исследование! – Решительно отрезала главная целительница. – Это выходит за рамки нашей компетенции. Если он действительно способен высасывать магическую силу из плетений, то даже держать его в медицинской системе небезопасно.

Несколько секунд стояла гробовая тишина, а потом раздался согласный ропот. Решение приняли быстро. Восстановление его тела завершено… Сознания нет – значит, и держать его в медицинской капсуле теперь просто нет никакого смысла. Крышка медкапсулы мягко отъехала в сторону. Холодный воздух медотсека коснулся кожи. Кирилл, сохраняя неподвижность, ощущал каждое движение вокруг. Его считали бессознательным, но на самом деле он слышал всё.

– Переместите его обратно в карцер. – Сказал один из охранников, глухо звякнув наручами, которые уже держал наготове. – Распоряжение старшей Ильвэ. Пусть лежит там, пока Совет не решит его судьбу. Такой субъект слишком опасен, чтобы держать его рядом с оборудованием.

– Опасен… – Эхом повторил другой. – Да он же даже глаз открыть не может.

– Именно поэтому он и опасен. – Тут же зло бросил первый. – Мы не понимаем, что он делает. А если он проснётся? Вдруг начнёт жрать нашу силу прямо с рук?

Хотя подобное замечание выглядело как-то глупо, смеха не было. Все прекрасно понимали, что неизвестное страшнее явного врага. Его тело аккуратно уложили на носилки. Кирилл удерживал дыхание ровным, сердце – замедленным, как будто и правда пребывал в глубокой коме. Но каждое слово, каждое движение охраны вонзалось в его сознание.

“Клетка… Карцер… Под охраной… До конца…”

Эти слова врезались в память, распаляя холодный, яростный протест. Он вспомнил дыбу. Вспомнил кровь. Вспомнил, как один из них развлекался его муками. И теперь, лежа “без сознания”, он ясно чувствовал, что ситуация меняется. Эльфы больше не считают его пациентом. Для них он – опасный зверь в клетке. А Кирилл уже знал, что и сам долго сидеть в этой клетке не собирался.

В его теле будто застыл холод. Снаружи Кирилл выглядел неподвижным, как и ожидали эльфы, но сознание его горело, настороженно скользя по всем ощущениям. Пространство карцера было тесным, тяжёлым от тишины и напряжённого воздуха, пропитанного магическими плетениями, которые держали его тело в парализованном состоянии. Кирилл слушал, считал удары сердца, улавливал шорох шагов часовых за толстыми стенами – и размышлял.

“Нужно понять, что делать. Если я останусь здесь, рано или поздно они решат, что проще избавиться от опасного "дикаря", чем рисковать. Значит, выход должен быть найден изнутри. Вопрос лишь в том, как…”

Именно в этот момент он уловил нечто странное. Рядом, буквально через перегородку, раздались резкие, рвущие воздух возгласы. Сначала он подумал, что это новая партия пленников – может быть, кого-то ещё привезли с экспедиции. Но вскоре голос пробился чётче, ярче, обжигая память. Звонкий… Надменный… С интонацией, полной привычки отдавать приказы.

Он знал этот тембр. Узнал его мгновенно, так, что у него внутри сжалось всё от воспоминаний. Это был голос той самой эльфийки, что пытала его в лаборатории, выкручивала его тело и душу, словно игрушку для опытов.

– Как вы смеете?! – Возмущённо кричала она где-то за стеной. – Я требую объяснений! Почему я нахожусь здесь?! Немедленно уберите эту магическую печать! Это ошибка! Вы что, с ума сошли – держать меня рядом с этим… Дикарём?!

Каждое слово отдавалось в голове Кирилла ударами молота. Он невольно стиснул зубы. Странная ирония… Вчера она стояла над ним, решала его судьбу, как над безликой вещью. А теперь – сама оказалась по другую сторону прутьев.

Он попытался сосредоточиться, отрешиться от неожиданного открытия. Нужно было понять, почему её посадили сюда. Вряд ли по ошибке. У эльфов всё подчинялось строгим правилам, тем более на военном корабле, где Кирилл, неожиданно для себя, оказался. Если её изолировали, значит, что-то пошло не так – и, возможно, это открывало новые пути для него самого.

Но сильнее любых логических рассуждений его разъедала эмоция. Теперь он не один. Рядом была она – враг, мучительница, источник ненависти и боли. И сама не понимала, в какой западне оказалась.

Кирилл почти слышал, как её бьётся сердце – не от страха, а от злости, ярости. И от этого по его губам скользнула тень усмешки. Впервые за всё это время ситуация начала меняться. И теперь ему нужно было лишь найти способ использовать эту неожиданную близость.

Он долго лежал в своей тесной ячейке неподвижно, всё так же изображая бесчувственного пленника, но его сознание было обострено до предела. Каждое слово, каждое колебание звука отзывалось в его голове. Сначала в соседнем отсеке слышались лишь глухие удары – словно кто-то яростно бил руками или ногами по стенкам энергетической перегородки. А затем – знакомый, звенящий от возмущения голос прорезал тишину.

– Вы что, совсем обезумели?! – Кричала молодая эльфийка, та самая, что ещё недавно с холодной улыбкой доводила его до предела боли в своей лаборатории вивисектора. – Я требую, чтобы меня немедленно выпустили! Это недоразумение! Я – офицер экспедиционного корпуса! Вы не имеете права держать меня в этом… месте рядом с этим дикарём!

В её голосе слышались надменные нотки, которые Кирилл запомнил слишком хорошо, но теперь они были окрашены истерикой и паникой. Он уловил, как она пытается перекричать защитное поле, словно в надежде, что только громкостью можно пробить равнодушие охраны.

Несколько секунд стояла тишина. Потом за стенами карцера раздались приглушённые голоса стражи. Один из них, спокойный, даже немного ленивый, но в то же время полный железной окончательности, отозвался:

– Бывший офицер. Вас уже разжаловали, леди Алириэль Ильвэ. Ваше имя исключено из списков корпуса.

Секунду она словно не понимала, что услышала. Потом её крик оборвался, и в голосе просквозила растерянность:

– Что… что вы сказали?! Это невозможно! Я… Я служила десятилетие! У меня право крови и место в Совете младших домов! Это ошибка! Откройте немедленно, я подам жалобу в верховную канцелярию!

В ответ снова раздался ровный голос стражника, только теперь с оттенком холодного удовольствия:

– Жалобу вы сможете подать после того, как предстанете перед судом в Метрополии. Вас ждёт показательный процесс. Таков приказ. Ваши действия с пленником признаны превышением полномочий. Ожидайте.

На миг наступила гробовая тишина. Кирилл чувствовал, как по соседней камере прокатилось едва уловимое дрожание, будто её хозяйка потеряла самообладание и ударила кулаком в пол. А потом раздался настоящий крик отчаяния:

– Нет! Нет, вы не понимаете! Я действовала ради науки! Ради будущего! Вы не имеете права… Вы не смеете обращаться со мной так, словно я преступница!

Теперь её голос сорвался, стал хриплым, пронзительным. Кирилл слушал это с холодной внимательностью. Каждое слово подтверждало то, что и без того было ясно: эта эльфийка, несмотря на свой молодой возраст, была частью системы, привыкшей ломать других. Но теперь сама оказалась в положении жертвы. И судя по словам стражи, будущее для неё складывалось совсем не радужно. Внутри Кирилла что-то кольнуло. Было странное чувство – смесь злой удовлетворённости и осторожной настороженности.

“Так вот как. Суд. Показательная кара… Значит, она теперь в такой же западне, как и я. Только вот – ей кричать можно, а мне пока выгоднее молчать.”

Он продолжал слушать, как её крики становились всё более истеричными, лишёнными прежней холодной уверенности. И чем громче она кричала, тем яснее Кирилл понимал то, что вся её власть, и весь её статус – больше ничего не стоят.

В карцере было тесно и пахло металлом и пальцами тех, кто с ними работал – запах, в котором всегда чувствовалось немного крови и много машинной смазки. Кирилл лежал, как камень, в котором вдруг проснулся острый свет сознания. Внешне он был всё также “бессознателен”. Так как в умах эльфов он всё ещё представлял из себя этакий предмет опасности. Внутри себя он – воин, вор, хозяин тайны, таящаяся пустота которой медленно наполнялась украденной магией.

Её голос всё ещё жёг его естество. Надменный… Яростный… Тот самый, в котором прежде мелькал лёгкий смех, когда она играла с его плотью. Теперь в нём был страх, отчаяние, и от этого оно звучало и по-новому жалко, и по-новому опасно. Он видел её глазами памяти – стройную, с холодной спиной и с пальцами, привыкшими к пучкам шнуров и тряпицам. Он вспоминал, как она пыталась его ломать ради веселья. И в памяти той пытки отражались не детализированными сценами, а одним непреложным фактом. Она любила власть. И в тот момент, когда власть в неё ударила, она смеялась.

Сейчас же его мысли тихо шуршали, как сухие листья. Перед ним лежали две дороги – не чертёж плана, а два возможных состояния души, два образа действия.

Первый – вырваться сейчас, пока она кричит и пока вокруг сумбур…

Второй – ждать, чтобы её падение, её расценивание как “показательной жертвы”, породило слабину, подкоп, возможность использовать её сломленность себе во благо…

Первая дорога манила резкостью и потенциальной скоростью воплощения. В голове возникал образ. Шум… Растерянность… Истерика офицеров… И в этот шум как бы прорезается прореха – и он, как зверь, рванёт прочь. Это было похоже на старые охотничьи инстинкты. Если зверь ранен и кричит, часто он слабеет. Но он видел и обратную сторону. В подобной суматохе охрана собирается в логичные цепочки, туда придут маги и стражи, что более опытные… Один сигнал – и сотни рук вцепятся в него. А это провал. Быстрый, и даже с весьма болезненным концом. Он прекрасно помнил, что его тело лечат и проверяют, что вокруг висят рунные сети. Он знал, что рывок с маленькой физической позиции не означал бы свободы, а лишь новую петлю – и не для врага, а для него самого.

Вторая дорога была холоднее, но расчётливее. Более долгой, но и более надёжной. Чем больше он слушал, тем яснее видел, что сейчас они не просто его охраняют. Все они боятся неведомого. Эта паника – его ресурс. Они проводят суд, пишут отчёты, усиливают надёжность. В процессах бюрократии, наказаний и публичных слушаний всегда есть моменты, в которых люди устают, ошибаются и разделяются. Она, молодая и гордая, в ближайшее время станет объектом шока или унижения. А её собственная сломанная гордость – тонкий лом, которым ему можно будет поднять запертую дверь. Если её разобьют морально, она может стать слабой точкой в цепи. Плачущая, требующая успокоения, и даже в чём-то зависимая. В этот момент любая гордыня уступает место насущной нужде. И эта самая нужда по-прежнему умеет просить.

Он думал о времени. Побег требовал мгновения. Наращивание – месяцев. У него был ещё один ресурс. То самое пространство внутри себя, которое он наполнял чужой магией. С каждой влившейся волной оно становилось более ёмким, оно давало ему время и опции. Заполнив карман силой, он не только хранил – он делал резерв, который можно пустить и на облегчение собственного движения, и на создание краткого, но мощного броска. Но “бросок” – это всегда ставка, и ставка может проиграть.

Ещё в голове всплывала мысль о том, что если она будет вынесена на суд и её уничтожат демонстративно, то исчезнет и шанс использовать её как живую карту. Как того самого эльфа, который ранее много чего слышал… Видел… И даже командовал. Её крик – это одновременно и сигнал слабости, и последняя защита. Уйдёт ли с ней информация? Может быть. Потеряется ли шанс сыграть на её уязвимости? Тоже возможно. Значит, нужно считать не только на эмоции, но на временные шкалы власти. Показывают ли они силу отстранённости через казнь – или они откроют больше дверей, если позволят ей жить и плясать на поводке?

Он перебирал эти варианты, как украденные приманки. Немногие детали, никаких инструкций, только чувство меры. Под каждую мысль он подкладывал одну мантру:

“Терпение – способность, не слабость.”

Ему было ясно, что сейчас главное – не махать на всех руками и не выдать себя. Он слышал, как охрана обсуждает протоколы. Как маги шепчутся о “растворении силы”. Как один старый офицер сощуривается и произносит слово, которое значило “непонятно” на их языке, а это слово для него – приглашение.

Кирилл размышлял о пользе подобной близости. Она – его немой свидетель. Её голос – это язык, по которому он узнаёт структуру их мира. Её паника – зеркало, в котором видны слабые места. Он понимал, что пока она в охраняемой клетке рядом, она мешает им – мешает тем, кто боится неизвестного. Но она может и помочь. Хоть сломанная, она станет носителем информации, ключом к устранению тех, кто его ставил. Её демонстративное падение – шанс для него, больше чем её суд.

И вот, когда все аргументы сложились в простую линию, он принял решение – не потому, что был трусом, а потому что был счётчиком шансов. Ждать. Подождать, пока шум уляжется. Позволить им успокоиться. Продолжать снимать энергию, расширять карман. Наблюдать за тем, как ломается её гордость, и собирать мелкие сокровища – слова охранников, ритуалы магов, их распорядок. В тот момент, когда её ярость станет мягкой от усталости и от унижения, в тот миг она даст ему больше, чем крик. Она даст возможность – перейти от брошенного штурма к тихому шагу, от громкого бунта к тонкому обману.

Он не вычертил планы, не считал смены стражи, не искал инструменты. Он освоил другое – дар молчания и долгого ожидания. И, опираясь на этот дар, он стал ещё более холодно уверен в том, что возьмёт не то, что рушится под ногами, а то, что останется после руин – возможность, которую ему даст уставшая, побеждённая слабость. Его голос в голове был тих:

“Не сейчас. Жди. Пусть они думают, что победили.”

И, вмёрзший в неощутимое ложе карцера, он закрыл глаза – не чтобы спать, а чтобы слушать дальше. Шаги… Вздохи… Слова, которые однажды откроют путь.

Кирилл держал веки полуприкрытыми, чтобы свет из коридора не промёрз ему в глаза, и при этом видеть – видеть нитки. Они были повсюду, как тонкая вышивка по металлу – серебристо-бирюзовые, иногда с вкраплениями льдистого белого, иногда с приглушённым серым отголоском. Эти нити не были просто линиями света. Они вибрировали, течением вызывали в памяти звук – тихое жужжание, похожее на тонкий звон стекла. Он видел, как линии сходятся в узлы – маленькие кристаллические “пузыри’ у стыков панелей, как от них расходятся более тонкие волоски, втыкающиеся в стену, как корни в землю. По ним шло питание. Они были “плетением”, удерживающим камеру в строгости и порядке.

Он вслушивался в их ритм, пробовал мысленно “подпеть” – как он делал с дикими узорами в скалах – и чувствовал, что эти узоры имеют свою логику. Частота… Фаза… Полярность… Некоторые нити пульсировали спокойно, другие – отрывисто, как будто подкреплялись временными импульсами от патрулей. В узлах он отмечал два явных типа. Одни – прозрачные, светящиеся голубым. Их он чувствовал как холод… Другие – мутно-серые, с вязким фоном, которые отзывались на прикосновение звуком, похожим на камень под ногой.

Он по-военному быстро считал, что эти узлы – ключи. И стоит ему только разрушить такой узел, и вся цепь пойдёт вразнос. Нарушить фазу – и рисунок даст трещину. Но чтобы дать трещину, нужна была не грубая сила, а конфликт – резонанс. Плетения держались на энергии. Где энергия – там и противодействие. Где одна энергия встречает другую – рождается борьба, коллапс.

К счастью, у него в кармане был не только голый анализ. В глубине “кармана” – того странного, тягучего пространства, в которое он прятал вещи и кристаллы – лежали кусочки, что он собирал за месяцы скитаний. Мелкие осколки стихии. Он знал их “голос”. Один – жаркий, как уголь, красно-янтарный… Другой – холодно-бордовый, как глубокая земля… Третий – бирюзовый, мягко шуршащий, как ручей… Четвёртый – почти прозрачный, зефирно-серебряный, который шептал о ветре… И был ещё один, тёмный, с глубиной, напоминавший пустоту – тот, из которого он когда-то делал карман и который теперь служил резервуаром…

Он осторожно, на ощупь – чтобы стража не услышала – вызвал один осколок. В пространстве кармана он чувствовал его теплоту, его “тон”. Маленький красный камень – огненный. Он вспомнил ритуал в пещере, как пламя лечило и возвращало силы. Тут, в отличие от пещеры, огонь нельзя было пустить наружу. Металлические стены и руны бы поглотили его и просто рассеяли. Но если огонь поместить рядом с узлом льдистой магии – и особенно если узел питается холодом – то на границе возникнет точка перегрева. Кристалл попытается отдать свою частоту, а плетение – поглотить. Оба начнут резонировать в разном ритме, и в какой-то миг этот контраст может порвать тонкую связь. И он очень тщательно перебрал в уме все возможные варианты:

“Если узел холодный – нужен жар… Если узел “серый и вязкий” – нужен разряд, что разрушит сцепление. Можно попытаться с землёй или со скоростью ветра, создающей сдвиг… Против узла, что “поглощает”, надо ставить антипод – не столько мощнее, сколько несовместимый по фазе…”

Задача упиралась в физику. Как доставить кристалл к узлу? Ему было не достать панелей – руны были залиты защитными полями. Придётся действовать локально, на стыке – в том месте, где руна врастает в стену. Он сосредоточился, пробегая глазами по перегородке. В одном месте узел выглядел “тоньше” – там, где кабель крепился к полу – щель микроскопическая, которую охранники не заметили бы при обычном визуальном осмотре, а маги – едва ли. Слишком мала, чтобы вмешаться. Если он сумеет подвести камень в эту щель, то контакт будет непосредственный. Контакт – шанс для конфликта. Конфликт – шанс на трещину.

Но тут в мыслях снова всплыл холодный расчёт. Он на корабле. Корабль – это не скалы, не пещера, не дикий тракт. Здесь тысячи разумных, рутины, камеры наблюдения, маг-сигналы, часовые. Даже если ему удастся вывести узел из строя, это создаст шум, и шум – приведёт к увеличению охраны, быстрой периметральной зачистке и, вероятно, к использованию обратных мер, что вешают руну на него навсегда. Побег с корабля – не прыжок через забор. Это бег через море глаз и стрел, где у него нет ни шаттла, ни карты, ни навыка пилотирования. Значит, нужна помощь.

Он подумал о двух типах помощи. Внешней и внутренней. Внешняя – это кто-то из охраны, кто подойдёт, отвлечётся и даст ему шанс. Нереалистично. Внутренняя – кто-то, кто уже внутри карцера и потому может подойти свободно. И взгляд его упал на соседку – на неё же, что ещё недавно смеялась над его болью, а теперь рыдала. Она – тот самый разумный, знающий проходы и ритуалы, и у неё теперь нет статуса. Она злится, обижена на систему. Взломать её страхом, склонить к сотрудничеству – идея коварная и опасная, но реальная. Сломанная гордость становится молящей о спасении. И если он сумеет подсадить в её голову мысль – “я помогу тебе, если ты спасёшь меня” – то она, может быть, позволит ему иметь физический доступ к узлу – под предлогом показать, “как этот зверь удерживался”. Она могла прикоснуться к стене снаружи, снять защиту на секунду – и этого мгновения хватит, если он заранее положит кристалл в щель.

Он оценил риски. Согласие от неё будет временно и обманчиво, но именно временно и обманчиво дают шанс. И потом – она будет кричать о предательстве, и её вновь разжалуют, и тогда она станет ещё более беззащитной. Возможно, лучше дождаться, пока её ломают, предложить утешение, тихий слух:

“Я могу помочь тебе отвязаться”.

И в обмен – “ты помогаешь мне уронить эту штуку”. Он помнил её голос, тонкие жесты пальцев, те небольшие шалости над его плотью – он знал, как нажать на скрытые струны. Он не питал иллюзий о морали этого шага. Это была практическая вычислительная логика.

И всё же он знал, что прежде, чем пытаться провернуть такой ход, ему нужно увеличить резерв в кармане. Чем больше магии он впитает сейчас – тем больше шансов, что кратковременный разряд, направленный на узел, не поглотится навсегда, а создаст обратную волну, повредив плетение. Поэтому он продолжал “тянуть” плетение в себя, аккуратно, потому что если они заметят – сразу же усилят слежение. Баланс между сбором энергии и выдерживанием внешнего внимания был тонок.

Поэтому его план на ближайшее время сложился так… Молчать… Не выдавать пробуждения… Познавать узлы. Запоминать их расположение, фазы, реакции при проходе патрулей. Накопить чуть больше силы в кармане – ещё пару циклов лечения – не для силы мускулов, а для резонансного “выстрела”.

Попробовать установить контакт с соседкой-элементом – не через язык угроз, а через шёпот, который звучит как спасение. Предложить “сговор”, который на поверхности выглядит как просьба о облегчении её участи.

В момент, когда она, сломленная, пойдёт за свидетельством в её пользу или будет перенесена на суд – воспользоваться перемещением стражи и проникнуть к узлу, или заставить её прикоснуться.

Он ещё раз провёл взглядом по нитям, представляя, как огненный кристалл в щели начнёт давать путь – на долю секунды. В этой доли, если всё пойдёт по плану, он сможет рвануть. Не сразу через шлюз, а в более тонкую игру – направить конфликт энергии, вывести один сегмент плетения из строя, затем использовать суматоху для перемещения к застенку, где можно сорвать замки и, возможно, добраться до технических тоннелей.

Он не мечтал о падении на голову охраны одним прыжком. Он думал о последовательных шагах, ложных уступках, маломощной хитрости, мягкой манипуляции – и всё это на фоне расширяющегося внутреннего пространства, которое становилось его тайной лабораторией и залогом. И когда очередной дежурный шаг в коридоре прошёл мимо, и в соседней клетке снова послышался хриплый вздох эльфийки, он тихо улыбнулся – не в радости, а с плотной уверенностью. У него есть время, к тому же теперь у него есть женщина-ключ, уязвимая и обозлённая, и с ней можно сыграть.

Кирилл, всё также лежа, и закрыв глаза, и в уме его работала холодная машина расчёта. Вся та ярость и жгучая ненависть, что пульсировала в нём при вспоминании её ногтей и её смеха, не мешала – она помогала. Она была топливом расчёта. Он понимал, что перед ним – не союзник, и не демонстративная жертва, а ходячая угроза собственной непредсказуемостью. Она могла предать. Она могла завести охрану. Она могла в момент слабости убить его так же, как когда-то калечила. Умирать от её рук он не собирался ни за что. Поэтому план, который он создавал в мыслях, был не одним единственным порывом – это был набор перекрытых путей, ветвящихся решений и контрмер. Он прорисовывал его как карту пчелиного улья, где каждая камера – соты, и в каждой соте зияют отводы. Ниже – то, что он продумывал в деталях, почти как чертёж.

Сохранение внешней неподвижности. Первое правило – бесшумность. Пока он не давал знака, он оставался “спящим камнем”. Дышал ровно, медленно, почти бессердечно. Пульс держал низким… Мышцы – расслабленными и мягкими… Важно было, чтобы ни один датчик не уловил аномалию в виде активности. Он знал, что если охрана заподозрит хоть что-то, петля вокруг его шеи затянется ещё туже. Соответственно, любые попытки – только в момент, когда охранную структуру можно предвидеть и использовать.

И для начала ему нужно активизировать сбор данных. Выделение паттернов, табу и распорядка. Он слушал – шаги, голоса, небрежные шутки часовых. Записывал в голове ритмы смен. Когда приходят маги на проверки… Когда приносят пищу… Когда меняется дежурство… Он помнил, что узлы плетения иногда подпитывались по расписанию – после обходов, после ритуалов лечения. Там – окно. Он отмечал, в какие часы узлы “плачут” – становятся более уязвимы к поглощению. В какие часы паттерн стабилен. Побег должен был вписаться в пустоту, а не разрушить её…

Теперь всё сознание парня было занято планированием побега. Однако, с учётом всего того, что происходило в последнее время, Кирилл уже и сам понял, что все его попытки выстроить логическую схему могли бы разбиться о банальную случайность. А случайности ему были не нужны. Особенно сейчас. И именно поэтому он и принялся готовить, так сказать, дублированные варианты развития событий.

Договариваться с этой красоткой он явно не будет. Потому что это было бы просто бессмысленно. Кто станет слушать того, кто всего лишь какой-то мусор? Это даже глупо предполагать. Однако есть возможность просто воспользоваться её злостью, ненавистью, и желанием посчитаться с теми, кто её обидел, направленными сейчас отнюдь не на самого Кирилла. Ведь он чутко слышал бормотания доносящаяся из той клетки, где и сидела сейчас данная дамочка она была изрядно возмущена тем фактом, что её заперли рядом с каким-то дикарём. Более того… Она была просто в бешенстве от того, что её действительно собирались наказать за содеянное. Конечно, кто-то мог бы сказать, что Кириллу можно было бы порадоваться такому стечению обстоятельств? Просто по той причине, что за него заступились. Но он понимал, что подобное заступничество тоже не было случайностью. Особенно учитывая то, что он дополнительно слышал от охранников, которые бегали вокруг…

Кстати… Также он обратил внимание ещё и на то, что персонала в виде эльфов мужского рода было очень мало. В лучшем случае один из десяти. И то этих своеобразных мужчина от женщин отличить было очень сложно. Разве что по фигуре. Ну, у женщин хоть грудь немного выступала вперёд. А вот мужчин было сложно отличить, особенно если женщина была затянута в военную форму, а грудь у неё была так себе. На единичку. Или, в лучшем случае, на полуторку.

Хотя эта соседка по клетке была вполне себе ничего. Её стройная фигурка имела все необходимые черты, которые можно было бы опознать как женские. И даже грудь, как минимум двоечка, а то и троечка. Но сейчас это всё было сложно разглядеть через комбинезон, который, судя по всему, здесь имел отношение к заключённым. Он был ярко оранжевым, и бросался в глаза.

Кстати… Воспользовавшись моментом, Кирилл осмотрелся и понял, что и его также нарядили в подобный комбинезон. Что прямо свидетельствовало о главном. Он не был здесь гостем. Привычные ему шкуры куда-то унесли. Причём уносили их так, будто это было что-то ядовитое или возможно даже взрывоопасное? Хотя, по сути, это был всего лишь материал. Грубо выделанные шкуры. Однако позже парень заметил, что их вернули. Но не в его клетку. А в весьма своеобразные ящики, располагавшиеся по соседству. В которых, судя по всему, должны были находиться вещи заключённых? Они закрывались на сенсорные замки, вроде замков с отпечатками пальцев. Причём отпечатки пальцев там были именно охранников, а никак не самих заключённых. Всё это прямо говорило парню о том, что он ничем не отличается от пленника. А учитывая все предыдущие события, он понимал, что его не ждёт здесь ничего хорошего. Поэтому пытаться как-то наладить отношения и общение с членами экипажа этого странного корабля, который называли то "Сиянием Лесов", и даже флагманом, парень не собирался. Он собирался бежать. Так как ему было понятно, что после некоторых размышлений бежать ему нужно очень осторожно и продумано.

Но для начала ему не стоит забывать о том, что он банально не ориентируется на этом корабле. Тут возможно наличие целого лабиринта переходов. А у него ни карты, ни знаний, просто нет. То есть, вырваться из этой ловушки, он банально не сможет. Как факт, он понимал, что ему нужен проводник. Тот, кто будет заинтересован в его бегстве также, как и в своём собственном спасении.

Учитывая всё то, что он слышал, парень понял, что именно эта самая соседка и может ему помочь. Главное развернуть все таким образом, чтобы она не поняла главного. Её используют. И используют так, чтобы она не могла даже понять того, насколько она будет наивна в попытке командовать. А в том, что она будет командовать, парень даже не сомневался. Как и в том, что она постарается ему навредить. Впоследствии. Что тут можно было бы сказать? Он прекрасно осознавал, особенно по её ворчанию пока рядом никого не было, что доносилось до его клетки, что эта дамочка во всём в первую очередь винит именно его. А уже потом различных представителей “правящей семьи”. Одним из которых, как ни странно, оказалась та девчонка, которую он вывел из опасных территорий. И которая, как оказалось, уже заявила на него какие-то “личные” права. Более того… Она прямо сказала о том, что Кирилл “её игрушка”… Это известие парень расслышал, когда неподалёку от его клетки разговаривали два охранника. Вернее, две охранницы. Которые, как бы между делом, обсуждали тот факт, что сами хотели было поразвлечься с пленником, оказавшимся, даже по их меркам, довольно симпатичным.

Однако после такого известия всем стало не по себе. Потому что пытаться оттяпать то, что им не принадлежит, они в принципе не могли. Так как, в данной ситуации, просто оказались бы в ловушке собственных интересов. А когда прошёл слух о том, что корабль собирается отправляться какую-то там “Метрополию”, в которой тем более собирались судить эту дамочку, парень понял, что времени у него катастрофически не остаётся. Ему нужно было активизироваться. И для этого он решил всё-таки подстроить маленькую диверсию с помощью выделенного им для этого дела кристалл, он намеревался разрушить систему защитного плетения клетки. Только вот добраться до нужного места ему было не так-то легко.

Именно поэтому он начал постепенно ослаблять защиту клетки, особенно в то время, когда рядом никого нет. Для этого было нужно было просто аккуратно подносить этот кристалл к некоторым узлам, которые начинали тускнеть от воздействия противоположной силы. При этом нужно было всё делать так, чтобы за ночь потускнели как минимум четыре – пять узлов клетки, находящиеся рядом. Это было нужно для того, чтобы охранники, проходящие поблизости, и видимо уже на уровне инстинктов, осматривающие целостность защиты, не обратили внимание на то, что какой-то кусок этой своеобразной магической сетки внезапно стал темнее, чем окружающие. Иначе вырваться отсюда просто не получится.

Потом же, когда парень все-таки добился в течение трёх ночей максимального ослабления решётки, он смог аккуратно и фактически незаметно выскользнуть из неё, чтобы осмотреться на ближайшей территории.

Для начала стоит отметить тот факт, что даже дамочка, которая находилась в соседней клетке, и в тот момент просто спала, не заметила того, что парень собирался провернуть. Ему нужно было сделать так, чтобы не только её клетка была ослаблена. Но и другие места, чтобы иметь возможность вырваться. Поэтому он использовал, как минимум, три кристалла, чтобы ускорить процесс. Благо, что в тех местах не было нужды держать кристаллы на весу. Но, при всём этом, парень понял ещё один момент. Если свою клетку он ослаблял равномерно, делая её структуру так называемой “мягкой”, то в её случае такого было делать ни к чему. Хотя бы по той причине, что эта дамочка должна была взять на себя всю возможную угрозу, которая могла свалиться на его голову, если кто-то обратит внимание на подобные странности. То есть, ему всё надо было сделать так, чтобы её клетка была разрушена. А если кто-то глянет на его клетку, то пусть думают, что его кто-то выпустил. Ведь, по сути, он чётко слышал главное. Эльфы не нашли в его теле каких-либо проявлений магии. Врождённой магии. То есть, его подозревать в каких-либо фокусах подобного рода будут в последнюю очередь. А вот её точно начнут подозревать. Учитывая вспыльчивый характер этой дамочки, парень намеревался провернуть всё так, чтобы она сама вырвалась наружу, и сделала это, желательно, разрушив преграду. Как только это произойдёт, вся вина рухнет именно на неё. И ей придётся всё же попытаться освободиться. То есть, бежать с борта этого корабля. Учитывая, что она была довольно значимым офицером, можно понять, что у неё есть какие-то возможности и знания, которыми она, скорее всего, воспользуется инстинктивно.

Почему Кирилл не хотел с ней пытаться договариваться? Так как можно было сделать всё это куда проще, банально обсудив возможность бегства? Можно было бы… Только вот парень уже прекрасно понимал, что в этой ситуации данная дамочка договариваться с ним не будет. Он для неё пустое место. То есть, скорее всего, она банально решится его предать. Чтобы исправить ситуацию в которую сама попала. Ему это было ни к чему. А вот если ему удастся поставить её в такое положение, что у неё банально не останется выбора… Тогда у него будут все возможности. Всего лишь в виде своеобразного “ведомого” покинуть этот корабль. И в этой ситуации игра станет куда более полезной для него, чем вообще можно предположить.

Да. Он понимал, что впоследствии, скорее всего, ему придётся от неё избавиться. Хотя ему не хотелось бы никого убивать. Или ещё делать что-то подобное… Но парень понимал, что в сложившемся положении выбора не будет. Если она сама проявит к нему агрессию. Поэтому он будет внимательно следить за ней. И, в случае нужды, сам применит силу. Лишь бы вырваться из ловушки. Тем более что он не забыл того, что она с ним делала. Как над ним издевалась… И как явно демонстрировала тот факт, что для неё подобное поведение было вполне естественным. Так что, в сложившемся положении, ему заранее стоит воспринимать её как потенциальную угрозу. Но, как говорили в древности… Враг моего врага – мой друг… Хотя бы временно… А там будет видно…

Именно поэтому он и хотел всю ситуацию развернуть таким образом, чтобы эта дамочка даже сама не поняла того, как оказалась в ловушке его собственного плана. К тому же, он прекрасно знал о том, что она сейчас на грани нервного срыва. Эта дамочка неоднократно пыталась кидаться на решётку, стараясь добраться до охранников, чтобы избить их. Она этого не скрывала. И этот факт говорил в пользу его теории о том, что, в случае появления малейшей возможности сделать это, она всё же будет действовать на инстинктах, а не пытаясь понять, что произошло, и почему клетка всё-таки поддалась её напору. И это было для него сейчас важнее всего. Именно поэтому он старательно, словно какую-то жук-древоточец, подтачивал защиту этой системы только для того, чтобы использовать эту дамочку как своеобразный таран, чтобы пробить все возможные заслоны и самому вырваться на свободу…

Его немного напрягала эта своеобразная моральная арифметика. Он не планировал её убийства. Да. Однажды под её руками его плоть уже трескалась от пламени. Но он знал также и то, что месть может быть сладкой, но бессмысленной. Он считал в уме, что живой, сломленный информатор ценнее мертвой марионетки. Он хотел свободы, а не крови, потому что кровью свобода не выкупается – она порождает войну, а война – это ловушка для него, для его кармана и для тех трофеев, что спрятаны в нём самом.

Он повторял в уме эту схему – раз, два, три – как шепот потайной считалки. Каждая операция имела свою метку времени, каждый шаг – план. И даже полноценный алгоритм “если – то”. И в конце концов он лежал, почти улыбаясь про себя. У него была возможность. Не гарантированная, не сиюминутная, но возможность.

Он зарекался только об одном – не стать тем, кем она была. Палачом ради удовольствия. Он был охотником, но не зверем, что теряет смысл в чужой крови. Значит, когда придёт час, он опередит её не яростью, а расчётом – и уйдёт в ночь, оставив за собой тишину и маленькую дыру в её гордости, через которую пробьётся его свобода.

Размышляя над всем этим, Кирилл лежал всё так же неподвижно, словно в забытьи, но его внутренний взор его был острым, как лезвие. Он наблюдал, и каждое движение в соседней клетке запоминал. Достаточно молодая эльфийка – та самая, что когда-то смаковала его стоны и боль, теперь выглядела жалко. Её тонкие пальцы то и дело срывались на истеричные удары по переплетению рун, что образовывали стенки камеры. Она металась, словно дикая птица, пойманная в силки, и раз за разом бросалась на светящиеся линии, не обращая внимания на то, как они прожигали её кожу резким, сухим электрическим треском. Вначале её удары были уверенными – с вызовом, с яростью, с тем самым презрением, каким она привыкла смотреть на всех вокруг. Но чем дальше, тем больше в её движениях появлялось суеты. Судя по всему, её собственное отчаяние нарастало.

Кирилл слышал, как её дыхание стало рваным, словно хрип у загнанного зверя. Слышал, как голос, ещё недавно полный приказного металла, срывался на визг и плач.

– Вы не имеете права! – Кричала она, впиваясь ногтями в светящуюся решётку. – Я служила Великому дому Рилатан! Метрополии! Я исполняла приказы! Выпустите меня немедленно!

И именно в этот момент раздавался смех. Холодный, женский, почти ленивый. Две охранницы, стоявшие неподалёку, переговаривались вслух, не заботясь, что их слышат.

– Смотри, а ведь ещё недавно она строила из себя верховную судью чужих судеб, – хмыкнула одна, поправляя ремень с рунами на поясе. – Помнишь, как она заставляла нас ночами караулить под её окнами только потому, что ей казалось, будто кто-то шепчется за её спиной?

– Ха, – откликнулась вторая. – А как она устроила разнос тем лекарям… Только потому, что они посмели не склониться достаточно низко, когда вошли в её зал? И ведь могла же упрятать в такие же клетки любого, кто не понравился. Вот теперь пусть сама попробует посидеть в этом месте, и побыть чужой “игрушкой”.

И снова смех, насмешливый, почти издевательский. Эльфийка, казалось, только сильнее задыхалась от этих слов. Она билась ещё яростнее, ногти ломались об узоры, руки покрывались кровавыми полосами. Но решётка и не дрогнула. Магия, сплетённая в этот отсек, была рассчитана не на одного пленника. Это было нечто вроде тюрьмы для самых опасных.

Кирилл же отмечал детали. Не только её отчаяние. Он видел в этом слабость – брешь, через которую можно будет пройти, если выбрать момент. Она уже не была той холодной и надменной фигурой, что когда-то держала его жизнь в руках. Теперь перед ним трепетала пленница, которую лишили главного – власти.

Да… Именно тогда он и уловил ту самую странность, что раньше ускользала из его внимания. Везде, где бы он ни был после пленения, на корабле, в лаборатории, в карцере, он видел только женщин. Стражниц, врачей, палачей. Все они были эльфийками. Мужчины, даже редкие, и которых Кирилл ранее замечал, теперь вообще исчезли.

Это было неправильно и изрядно настораживало парня. Он задумался. Или мужчин действительно уже не было на корабле, или же их скрывали от чужих глаз? А если скрывали, то почему? Слишком ценные? Или слишком ничтожные, чтобы показывать пленнику?

Тем временем смех охранниц резал воздух. Они не просто издевались над бывшей “госпожой” – они припоминали ей каждую мелочь, каждую подлость.

– Помнишь, как она заставила нас охранять её личные покои три дня подряд, не позволяя сменяться? – Сказала одна, прищурившись. – Только ради того, чтобы похвастаться перед младшими офицерами своим “влиянием”.

– Ага… – Фыркнула вторая. – А потом же именно она и шепнула старшим, что мы якобы смотрим не туда, когда мимо проходили… После этого на нас висели выговоры.

Теперь в их голосах звучало то, что раньше он не слышал у эльфиек – злорадство, смешанное с облегчением. Словно падение этой молодой женщины дало им право на маленькую месть. Кирилл наблюдал за всем этим сквозь полуприкрытые веки. Он не вмешивался, не выказывал ни звука. Но внутри себя он видел картину куда отчётливее. Её гордыня рушилась. Та, что когда-то ломала других, теперь ломалась сама. И именно это превращало её в уязвимое звено, которое можно будет использовать.

И чем громче смеялись охранницы, чем сильнее отчаяние терзало её, тем спокойнее и холоднее становились мысли Кирилла. Он видел перед собой сцену не просто падения – он видел открывающуюся перед ним возможность. Хищник всегда ждёт, когда жертва потеряет равновесие. И этот миг был близок.

Он слушал её крики, слышал хохот охранниц и считал их так же бесстрастно, как считал узлы на стене – как элементы уравнения, где каждая переменная вела к одному решению. Разговор? Сейчас? Нет. Разговаривать – значило дать ей время сжать в кулак свою прежнюю власть, определить цену и продать его за неё. Он видел, как в её словах ещё жила скользкая, рыночная формула:

“Я верну вам услугу – вы вернёте мне должность и честь.”

Для такой торговли она предпочла бы продать всё – и предать мигом, без колебаний. Он помнил это по её глазам, по натянутой улыбке в камере пыток. Та улыбка знала цену любого предательства.

Поэтому первое и недвусмысленное понимание было простым и холодным. Разговаривать с ней сейчас – значит проиграть. Слова дают время, а время – врагам. Ему нужно было другое. Действовать так, чтобы у неё не оставалось пространства для предательства, чтобы её выбор был вдавлен в узкий коридор, в котором любое движение назад было бы уже отягощено, запятнано и бесполезно. Это был факт. Сделанное – сильнее обещания.

Он снова закрыл глаза и стал выстраивать линии не словами, а событиями. Где разговор отнимает инициативу – там действие возвращает её. И действие должно стать свершившимся фактом ещё до того, как она успеет вылепить из страха новую пляску для охраны. Внутренний план вырисовывался так, как когда-то вырисовывалась тропа в диких скалах. Шаг за шагом… Без ярких жестов… Со вниманием к самым мелким камушкам под ногами…

Он весьма старательно перечерчивал эти шаги в уме. Вовсе не пытаться склонять её обещаниями к себе… Не давать ей повода думать, что у неё есть время на торг… Вытянуть из неё те слова и вздохи, которые доказывают её состояние – публично и тихо. Так, чтобы любая попытка сдаться властям в будущем выглядела как предательство, совершённое после того, как она уже получила выгоду… Создать ситуацию, где её прикосновение к панели будет выглядеть как вынужденный жест защиты собственного лица, а не благодеяние… И, самое главное, подготовить на всякий случай “мягкую ловушку” – не для убийства, а для того, чтобы нейтрализовать ее, если предательство всё-таки рванёт наружу…

Он снова открыл глаза и изучил переплетение рун. Его мысли были почти механическими, но в них жила злая нежность по отношению к самому себе – к тому, кто ещё вчера висел на дыбе и видел мир как поток боли. Теперь он планировал всё иначе. Не прямой штурм, а шахматную ловушку. Он видел два возможных хода соседки. И первым она могла воспользоваться, если он откроет ей тот факт, что он очнулся и планирует сбежать. Она могла немедленно сдать его, выставив свои услуги в обмен на прощение… Вторая – поддаться панике, согласиться на “помощь”, а потом, отобрав у него сведения, сама попытаться выторговать спасение. Обе дороги вели к его смерти, если он не предвидел и не перехватил их.

Он представил себе эту сцену. Ночь. Смена. Появляется очередной патруль охраны, который не забудет начать насмехаться над пленницей. Как факт, она снова кинется к клетке, чтобы попытаться дотянуться до них. Всё это уже было уже вполне привычным, как своеобразный ритуал. Как инстинкт. Именно в этот момент решётка внезапно рухнет перед ней, банально разрушившись от подобного напора. Ну, да… Ведь она, по сути, уже еле держится. Благодаря этому пленница вырвется из клетки и, под действием состояния аффекта и ярости, набросится на этих самых охранников, считающих, что они в безопасности. Возможно, они даже успеют как-то среагировать на её агрессию? Вот только парень понимал, что в сложившемся положении их реакция запоздает. А значит, она хотя бы одного из них сможет связать боем и даже возможно сможет обезвредить. Как результат, парень сможет в этот момент выскользнуть и помочь ей. Совсем немножко. Чуть-чуть. Что даст им шанс вырваться из ловушки. Дальше ей придётся бежать. Потому что нападение на охранника – это уже совершенно другая статья. Она должна будет это понять сама и достаточно быстро. После чего им придётся ускориться и броситься на перегонки туда, откуда они смогут покинуть этот корабль. Скорее всего, это будет какой-то ангар? Но даже в этом случае парень не собирался от неё отставать. Просто подталкивая её в нужном направлении.

К тому же, вряд ли она выберет какую-нибудь одноместный кораблик что-то парню подсказывало, что в данной ситуации одноместный корабль, вроде какого-нибудь, как они здесь их называют, москита-истребителя, будет просто бесполезным. Хотя бы по той причине, что для полноценного бегства им нужно что-то более серьёзное. А подобные кораблики, как он уже знал по разговору охранников, не имеют возможности “прыгать” из одной Звёздной системы в другую. Он это понял, когда один охранник вспоминал, что его собственный родственник отстал от корабля – носителя, и был вынужден болтаться несколько дней в таком кораблике в пустой Звёздной системе, ожидая проходящего торгового судна, чтобы те его подобрали, и помогли вернуться домой. После такого случая капитану досталось. Ну, ещё бы… Своего подчинённого забыл в Звёздной системе… Не проконтролировал возвращение всех москитов на борт корабля…

Но всё это сейчас не имело никакого значения для самого парня. Для него важнее было другое. Куда важнее ему было заставить эту дамочку начать действовать по его плану. При этом не обращая внимания на то, что в некоторых местах система будет слишком легко поддаваться её давлению. А уже потом можно будет предпринять определенные меры, чтобы нивелировать и всё остальное. Даже попытку потенциального предательства с её стороны. А уж в том, что она всё-таки попытается его как-то использовать или предать, Кирилл почему-то даже не сомневался. Он не бы слеп к обратным ходам. В голове парня уже были и контрмеры на предательство. Включая даже высушенный сок одного из растений, который был уже перетёрт в пыль. Его можно было распылить в воздухе. Один вдох этой своеобразной “пыли” парализует всех попавших в это облако.

Также он продумывал не только возможности противодействия, но и истинный смысл того, что должна увидеть охрана. Пусть они увидят не беглого “дикаря”, а последствия нарушения – и пусть теперь у них будет выбор. Броситься ловить его, или заняться “публичным расследованием” того, кто “посмел разрушить систему охраны и защиты”. Их бюрократия и пропаганда, которые он уже сумел оценить, всегда предпочитали демонстрацию порядка над мгновенным столкновением. И это – его союзник.

Наконец, он дал себе последнее, простое правило. Не доверять. Никому. Ни крику, ни слезам, ни панике. Все эти разумные – особенно те, кто раньше держал в руках плётки – явно умеют переодевать страх в предложение. Она – не исключение. Её слова, если и будут вырваться, станут карт-бланшем для лампы над ним. Горячая, опасная и слепящая. Ему нужно было поставить её перед свершившимся фактом – не инструментом слова, а игрой обстоятельств, где ее собственная рука подпишет приговор для неё самой.

Он снова уткнулся взглядом в рунную стенку, ощутив, как карман в груди снова стал плотнее, глубже. Энергия, что он впитал, не разжигала в нём желания убивать из мести. Она делала расчёт холоднее. И в этом расчёте были человечность и зверь одновременно. Он не хотел умереть в её руках. Он хотел выйти из клетки не кровью, а шагом, который демонстрировал бы, что он – не игрушка, и не добыча. Он хотел, чтобы текст его побега был напечатан в тишине, а не на бойне.

Он лег на спину, задержал дыхание, и в этой задержке слушал. Шаги патруля… Даже какой-то скрип в коридоре… Слабый звон, как будто чья-то цепь где-то внизу дрогнула… Всё шло ровно, всё шло по его плану. Ждать – не значит бездействовать. Ждать – значит подготавливать поле, где в нужный миг люди сами станут орудиями его свободы…