Тяжёлая реальность-2. Клетка

Карцер

И вот теперь после всех этих приключений он оказался в данном помещении, которое, по сути, напоминало ему весьма укреплённую и для кого-то возможно надёжную магическую клетку. И сам этот факт чётко давал понять парню, что его воспринимают как полноценную угрозу. А значит, теперь ему нужно искать способ вырваться из этой ловушки. Благо что он всё заранее продумал как следует. И уже был готов к потенциальным неприятностям. Хотя и не хотел бы такого развития событий. Ведь он спасал кого-то из них? Так почему же к нему подобное отношение? Сначала долбанули чем-то напоминающим электрический шокер… Хотя и без физического контакта… А теперь ещё и в клетку заперли, даже не попытались понять или поговорить с ним, чтобы объясниться. Естественно, что всё это было отнюдь не в их пользу. По крайней мере, не в пользу, так сказать, добрых отношений. Ведь парень теперь воспринимал всё в весьма в негативном ключе.

Кирилл медленно пришёл в себя и первым делом ощутил неуютную тяжесть воздуха. Запах железа, стерильности и чего-то чуждого витал вокруг. Когда глаза парня немного привыкли к свету, он понял, что вокруг него замкнутое пространство, словно настоящая клетка, но далеко не простая.

Стены здесь были гладкими. Матово-серебристыми. Из металла, который не имел привычного блеска стали или алюминия, а будто поглощал свет. Тонкие линии, похожие на прожилки или вены, тянулись по всей поверхности, мягко светясь зелёным и голубым свечением. Кирилл сразу понял, что это был не просто металл. Это был металл, “сшитый” с помощью магии. Подобная конструкция напоминала ловушки, которые он сам когда-то делал для монстров, только здесь идея была доведена до предела.

Когда он впервые дотронулся до стен, их поверхность отозвалась мягким гулом в ладонях, словно где-то в глубине работал механизм. Магическая вязь ощущалась телом, а не глазами. Кожа начинала слегка покалывать, как при приближении к мощному источнику энергии. Попробовать силой прорваться отсюда – значило вызвать лавину неизвестных последствий.

Поэтому Кирилл сделал единственное, что мог – замер. Он притворился, что ещё не очнулся полностью. Своё дыхание он сделал ровным, но чуть более тяжёлым, взгляд прикрыл так, чтобы ресницы почти касались. Пусть думают, что он в полусознании. У него был опыт охотника. А притворство иногда спасает куда больше, чем любой бросок копья.

В голове роились мысли. И в первую очередь – надо сбежать. А для этого ему сначала надо понять, как именно устроена эта клетка. Надо дождаться момента, когда появится щель. Но он знал – поспешность убивает. И именно в этот момент он услышал голоса. Сначала они звучали как шелест листвы, будто ветер играет в кронах. Слова были чужие, но… Понимание само собой проступало в его сознании. Он уловил смысл. Это было страннее всего. Казалось, будто мозг сам подставляет знакомые слова, а язык эльфов словно прорывается сквозь плёнку непонимания.

– Он уже должен улавливать речь. – Сказал один голос, звучный, холодный, с ноткой превосходства.

– Да. Принудительное обучение универсальному языку завершено. Этот дикарь теперь понимает нас. Мы сможем спросить, что нужно. – Сразу же отозвался другой, мягче, но с таким же скользящим презрением.

При этих словах Кирилл внутренне напрягся. Принудительное обучение? Эти слова ударили, как нож. Значит, пока он был без сознания, его разум взяли в оборот. Возможно, через какие-то магические методы, напрямую воздействуя на память и восприятие. Вложили в его разум знания языка, словно чужой инструмент, но кто поручится, что вместе с этими знаниями в его голову не вложили и что-то ещё? Какую-нибудь тонкую мысль, чуждую его природе, которая может выстрелить в нужный им момент?

Ему это категорически не нравилось. Чужая воля в его голове – хуже любой клетки. Он вспомнил, как на охоте всегда полагался на свои инстинкты. Они были его самым верным оружием. А теперь кто-то мог подменить эти инстинкты чем-то иным.

Он осторожно прислушался к остальным. Голоса принадлежали явно эльфам – тем самым, о которых он только слышал в сказках. Тонкие, чистые интонации, словно мелодия, но у каждого голоса была своя окраска. Один резкий и командный, второй тягучий и задумчивый, третий с насмешливым оттенком, словно обладатель находил удовольствие в каждом слове. У каждого были индивидуальные черты, и это подтверждало, что перед ним не выдумка, и не иллюзия, а живые представители другой цивилизации.

Кирилл, не выдавая своего пробуждения, и продолжал внимательно слушать. Его нутро кипело. Он чувствовал, что эти создания смотрят на него свысока, как на зверя, пойманного в капкан. Но в то же время в их словах сквозило – им нужно что-то от него. Значит, у него всё ещё есть шанс.

Но прежде, чем появляться перед ними, Кириллу придётся выяснить, что именно ему вложили в голову? И не выстрелит ли это в тот момент, когда я попытаюсь бежать?

Подумав об этом, он крепко сжал кулаки и продолжил изображать неподвижность, параллельно просчитывая пути. Где у клетки слабое место? Как работают эти светящиеся линии? И как он сможет использовать даже то, что его разум сделали “понимающим”?

Хотя в глубине души ему было противно. Не он выучил язык… Эти знания просто и весьма нагло засунули в его голову. И только за это Кирилл уже сейчас ненавидел своих тюремщиков ещё больше.

Немного погодя, когда рядом уже никого не было, он лежал, прижавшись лбом к холодной решётке, и стал изучать её так, как когда-то изучал чужой код – не вслепую, а построчно, в голове выписывая переменные и зависимости. Карцер не был просто решёткой. Это было практически настоящее кольцо из металла, в которое вплетена магия. Каждый стык – не только сварной шов, а полноценный “порт” в системе, каждая шпилька – не столько застёжка, сколько узловая точка.

Первое, что он заметил – рисунок. По поверхности металла тянулись тонкие жилы, будто сеть дорожек на плате. Они не были хаотичны. Линии сходились в узлах через равные интервалы, образуя геометрию, близкую к той, что он видел на сундуках и в корпусе челнока. Узлы отличались по размеру. Одни были выпуклые, будто пульсируют… Другие – врезанные и тусклые… В некоторых местах линии покрывались тонкой патиной, в других – свежая крошка, как будто кто-то недавно ковырялся. И по этим жилкам ритмично бегал слабый свет – не постоянный, а ритмичный. Он считал удары:

“Три лёгких – пауза – длинный толчок.”

Это был не просто гул, это – протокол. И при осознании этого в голове парня, который всё же ранее был системным администратором, в голове сразу зажегся знакомый образ. Так работает heartbeat – сердце сети, маркер активности. Когда сеть “бьётся”, узлы синхронизированы… Когда тишина – узел либо спит, либо с ним что-то не так.

Под ладонями металл был теплее там, где жилы собраны в пучок, и холоднее там, где узор расходился. Некоторые массивные болты казались “заземлёнными”. Рядом с ними металл становился чуть влажнее, как будто через эти точки уходил лишний ток или сила. В одном месте на краях клетки он нащупал тонкую щель, не более волоса, спрятанную под окантовкой – за ней пряталось нечто, что равномерно пропускало воздух, но не свет. Это место казалось слабее, но Кирилл тут же отогнал от себя соблазн – слабость не всегда означает простую дверь. Иногда это ловушка “для того, кто не ждал”.

Голоса, что время от времени раздавались за решёткой, всё также продолжали течь, эльфы спорили о его “обучении”, но Кирилл слушал и считался с каждым тоном. Он начал мысленно картировать клетку – пункт A, пункт B, пункт C. Он мысленно провёл по жилкам стрелки, отметил узлы, которые пульсировали сильнее всего, и пометил места с коррозией и следами недавнего вмешательства. В его голове возникала схема. Узел питания – это “сервер”, узлы контроля – “датчики”, ребра между ними – “шины”.

Его аналитическая натура тут же поставила три простых вопроса, как если бы он готовил отчёт. Где источник питания… Какие узлы отвечают за “замыкание” решётки… Какие реакции вызывает внешнее воздействие… И каким образом система идентифицирует “врага” и “безопасность”… Он знал, что получить ответы можно только эмпирически – наблюдая, стимулируя и считая ответные импульсы – но сейчас ему нужно было делать это очень осторожно.

Он начал прикидывать варианты в абстрактных, неинструктивных терминах. В воображении он рисовал граф. Узлы с высокой степенью централизации, периферийные контроллеры, резервные линии. Там, где линии сходились в тройки и кресты, шанс найти “слепую” зону был выше – потому что сложные узлы требуют синхронизации, а синхронизация – это окно, где можно “подождать” и “пронаблюдать”. В системном мире окна – это не дыры, а интервалы в такте. Их нельзя “вскрыть”, но можно заметить и использовать как момент для чтения ответов.

Он не строил детальных планов, не потому что был нерешителен, а потому что понимал. Что описывать шаги к побегу – значит превращать мысль в инструкцию, а он хотел мыслить стратегически и художественно, а не технически. Его прикидки держались в плоскости возможностей и невозможностей. Можно ли вызвать “фальшивый” отклик, заставив узел потратить энергию… Возможно ли временно “задержать” систему, создавая помехи в такте… Где в конструкции есть тепло, где – холод, и как эти различия меняют поведение магии…

Он также учитывал человеческий фактор. За заграждением стояли живые – и они уставали, меняли ритмы. Чередование голосов и шагов за стеной – это паттерн. Охрана не вечна, разговор затихает, кто-то уходит, и тогда “сердце’ клетки бьётся иначе. Для него это значило одно. Не всякое окно – техническое… Многие окна – биологические… И самым надёжным временем для попытки могли стать именно человеческие паузы – когда внимание ослабевает…

Ещё он вспомнил о своём “пространственном кармане” – о кубе. Это не только склад, но и резервный “контейнер” его жизни. Мысль была простой и грубой. В крайнем случае он мог скрыть самое ценное в кубе и выйти налегке. Но от слова “крайний” до действия было далеко. Он понимал цену. Куб питался от него, и каждый раз, когда он подпитывал пространство, он отдавал часть себя. Это был моральный и соматический фактор. Так как уменьшение “запаса” может сделать побег бессмысленным.

Он составил набор гипотез, словно маленьких сценариев, не детализируя инструментов. Ему нужно было наблюдать и картировать ответные ритмы… Искать биологические окна – часы, когда голос за стеной стихает… Тестировать влияние мелких, неразрушающих воздействий на узлы. В уме – один “пинг”, затем другой, и считать ответы… Сохранять ресурс и не использовать куб как бильярдный кий… А если контакт неизбежен, то вести полноценный диалог, избегая открытого конфликта.

Он повторял эти пункты в уме, как молитву-алгоритм. Каждое повторение делало его спокойнее – словно он сшивал нервы стежками расчёта. Внутри у него сидел системный администратор, который не полагается на героические вспышки, а выстраивает окружение к тому, чтобы иметь несколько путей. Путь номер один – наблюдение и побег… Номер два – разговор и обмен… Номер три – игра в терпеливое ожидание…

Самое страшное заключалось сейчас именно в том, что ему могли бы заложить в голову во время “обучения”. Бессознательные триггеры, срабатывающие на звуки, символы или запахи. Он теперь смотрел на узоры на решётке и думал не только как технарь, но и как пациент клиники. Какие сигналы были ему “внедрены”? Где может сработать чужой ключ? Этого он не мог допустить. Поэтому кроме физических карт он начал вести в уме ещё один реестр – “внутренних” сигналов. Какие мысли приходят и откуда… Какие образы всплывают, когда он слышит чужую речь, и какие из них выглядят “чужими”… Это был его маленький тест на целостность сознания.

Наконец, он сделал самое важное. Решил отказаться от скоропалительных действий. Побег – не игра и не код, который можно отладить за вечер. Он решил действовать, как поступал бы инженер. Медленно… Вдумчиво… С наблюдением… С логами… Каждый стук на решётке, каждый всплеск света он фиксировал в уме. Время… Длительность… Ответ… Эта карта, сложенная из миллисекунд и шёпота, была его надеждой.

Он медленно прижал разгорячённый лоб к холодному металлу и представил себе момент, когда он снова окажется вне этой клетки – но уже не как животное, сорвавшееся с верёвки, а как человек, который прочитал систему и слегка её обвёл. В голове мелькнула последняя мысль – не план поведения, а мораль:

“Побег нужен, но зачем убивать мосты. Диалог может быть тем самым окном, через которое выйдет не только он, но и то, что осталось цивилизованным в этих “людях”.”

Он глубоко вздохнул, и тьма карцера сжалась до размеров листа бумаги, на котором он сейчас чертил свой план – не схему взлома, а карту наблюдений. В этой карте было место и для осторожности, и для сострадания, и для расчёта. И этого ему хватало на сегодня.

Несколько часов спустя Кирилл лежал неподвижно, всё также задумчиво глядя сквозь полуопущенные веки на потолок. И лишь на первый взгляд напоминая полностью потерявшего сознание пленника. Его дыхание едва колыхало грудь, сердце билось редкими, отмеренными толчками – за месяцы выживания он уже научился контролировать собственное тело так, что мог вводить себя в состояние почти полной неподвижности. Сейчас это умение оказалось, как никогда, кстати.

Металлическая клетка, усиленная мерцающими полосами магических узоров, казалась ледяным саркофагом. Но всё это отошло на второй план, когда в коридоре за решёткой послышались лёгкие шаги – ритмичные, уверенные, с оттенком властности. Кирилл сразу понял, что это был не очередной рядовой страж, и не один из простых эльфов, временами толпящихся неподалёку.

И действительно, вскоре его догадка подтвердилась. Появилась высокая эльфийка с осанкой, напоминающей статую. Её длинные волосы, светившиеся при тусклом магическом освещении тонкими переливами серебра и золота, были собраны в замысловатый узел, а на висках поблёскивали тонкие пластины украшений, больше похожих на элементы боевого убранства, чем на простую роскошь. Черты её лица были одновременно мягкими и властными, холодными и завораживающими.

Стоило ей остановиться у клетки, как все, кто был рядом – стражи в лёгких панцирях, техники с кристаллическими приборами и даже советчики в длинных плащах – склонили головы. В воздухе ощутимо повисла тишина.

– Почему пленник до сих пор не пришёл в себя? – Её голос прозвучал остро, но без крика, словно удар клинка по металлу.

Эльф с прибором в руках, видимо, один из специалистов, замялся, но всё же ответил:

– Госпожа… Возможно, его организм оказался необычайно чувствителен к воздействию парализатора. Мы применили стандартную мощность, но его нервная система, судя по всему, отреагировала сильнее. Не исключено, что он… Он может и не очнуться. Никогда.

После этих тихих слов залу прокатилась дрожь напряжения. Несколько эльфов резко переглянулись. А Кирилл, всё также не меняя расслабленного вида, тут же отметил, что эта фраза была явно не к месту. Так как красивое лицо высокой эльфийки мгновенно исказилось недовольством.

– Никогда не очнётся? – В её голосе прорезалось настолько резкое возмущение, что даже охрана чуть отпрянула назад, видимо опасаясь её гнева. – Это недопустимо! Мне необходимо допросить его. Мне нужно знать, что случилось с моей младшей сестрой!

Слово “сестра” тут же эхом отозвалось у Кирилла в голове. Он едва не шевельнул бровью, но вовремя себя удержал. Сестра? Неужели это та самая девчонка, кого он обнаружил возле разбившегося аппарата, и кого выводил из опасных территорий? Тогда всё приобретало новый оттенок опасности. Если он действительно коснулся дел семейства, чья представительница вызывала у подчинённых такое трепетное уважение, значит, его судьба была куда сложнее, чем простое пленение дикаря.

Сейчас он понимал, что любая реакция могла стоить ему жизни. Поэтому продолжал изображать беспомощное тело. Замедленное сердце, неглубокое дыхание, пустой взгляд, прикрытый веками. Его новая особенность – умение почти полностью контролировать физиологию – теперь делала его невидимым наблюдателем.

А пока он слушал. Чем больше он соберёт информации, тем выше его шансы найти лазейку. Он знал, что именно в такие моменты даже одно неверное слово, одна оговорка из уст врагов могли стать ключом к побегу и спасению.

Так что Кирилл всё также продолжал лежать в металлической клетке, замерший и будто лишённый чувств. Его тело было неподвижно, но слух работал предельно остро, вылавливая каждое слово, каждую интонацию. А эта высокая эльфийка, та самая, которую все вокруг называли “госпожой”, теперь стояла чуть в стороне, беседуя с какими-то разумными, возможно даже ближайшими советниками и командирами. Их голоса были приглушёнными, но Кирилл научился слышать сквозь шум – он улавливал даже едва различимые звуки, от которых зависела его жизнь в дикой природе.

– …недопустимо. Он должен очнуться! – Твёрдо сказала эльфийка. – Если с моей сестрой что-то случилось из-за этого дикаря, мне нужно знать.

Один из старших, судя по сдержанной, но уверенной манере речи, позволил себе осторожное замечание:

– Госпожа, он всего лишь чужак. Более того – дикарь. Его появление здесь случайность, вмешательство в охоту. Наши угодья всегда были под защитой.

Кирилл внутренне напрягся. Охотничьи угодья? Значит, эта территория не просто пустынная, хотя и не обычная планета, или забытый сектор, а их собственная вотчина, где они отлавливают чудовищ ради спорта или традиции.

– Вы забываетесь! – Тут же холодно прервала его эта молодая женщина. – Этот “дикарь” каким-то образом выжил здесь. Один. То, что не удавалось многим нашим воинам. И если он знает способ обходить угрозу, исходящую от местных зверей, которые считаются смертельными даже для нас, я хочу это знать.

Кирилл с трудом удержал равномерное дыхание. Значит, они не просто хотели его допросить из-за случайного столкновения. Его выживание было само по себе вызовом их представлениям о превосходстве. А разговор всё ещё продолжал развиваться.

– Но он ведь может и не захотеть делиться? – Заметил другой эльф, более молодой, с насмешкой в голосе. – Даже если очнётся… Такие дикари могут быть очень упрямы. Мы потратим недели, прежде чем…

– Для этого есть специальные препараты. – Холодно перебил третий. – Или инструменты. Разве это не очевидно?

Кирилл ощутил, как по спине пробежал холодок. В их голосах не было ни тени сомнения, ни намёка на то, что пытка – что-то постыдное или опасное для их чести. Напротив, они обсуждали её, как ремесленник – инструмент. Сухо… Без эмоций… И даже с оттенком какого-то предвкушения.

Высокая эльфийка не возразила. Она лишь произнесла:

– Делайте, что нужно. Но результат мне нужен быстро. У нас нет времени на пустые разговоры. Если появление дикаря в охотничьих угодьях – не случайность, это может быть игрой какого-то чужого Великого Дома. Тогда на кону стоит гораздо больше, чем жизнь одного несчастного дикаря.

Кирилл внутренне вздрогнул. Великий Дом? Вот оно. Он влез в политическую борьбу, даже не понимая этого. И та самая “младшая сестра”, спасённая им ранее, оказалась частью рода, чьё влияние явно здесь было весьма значительным. И теперь его судьба переплелась с их внутренними распрями.

Всё также наблюдая за происходящим из-под полуопущенных ресниц, он заметил ещё и то, как некоторые эльфы при этих словах едва заметно понизили свои голоса и переглянулись. Их тела выдавали осторожность, словно само упоминание какого-то там Великого Дома было опасным. Иерархия проявлялась в мелочах. кто позволял себе говорить громко… Кто едва шептал… Кто стоял ближе к той самой “госпоже”… А кто держался позади, стараясь не привлекать внимания. И картина постепенно складывалась перед ним. Есть главная фигура – эта эльфийка, дочь или представительница могущественного рода… Под ней – советники, старшие командиры, технические специалисты. Они могли позволить себе осторожные возражения, но говорили сдержанно… Ниже – охрана и рядовые исполнители, склонявшиеся почти до земли при каждом её взгляде…

И ещё одно… Для них он, Кирилл, был не пленником, а бессловесным объектом какого-то эксперимента. Живым ключом к разгадке. Его жизнь в их понимании не имела цены, только информация – как он выжил и какую роль сыграл в судьбе их “сестры”. И от этой мысли у него похолодели пальцы. Но он тут же заставил себя ещё сильнее замедлить дыхание, сохраняя иллюзию бессознательности.

Если они решат, что он уже бесполезен, его могут попросту убрать. Значит, пока они думают, что он без сознания, у него остаётся единственный шанс – слушать, запоминать и готовить побег.

Он лежал неподвижно, и пока голос за решёткой тянул разговор о Великих домах и “парализаторах”, в голове у него включился тихий, деловой свет – та же лампа, что когда-то горела над монитором, когда он перебирал лог-файлы. Теперь логи – это шаги, паузы, интонации, движения рук у эльфов. И из этих логов можно было вывести окно – момент, когда система бдительности спит.

Первое, что он сделал в уме, так это нарисовал карту. Не на бумаге. А именно в голове. Как у охотника, что запоминает тропы. Ось – клетка… Вокруг неё – коридор… Охранники… Техники… “Госпожа”… Её советники… И уже потом… Дальний зал, где видны были узлы питания и массивы кристаллов. Кирилл разбил карту на слои. И в первую очередь он отметил физические слабые места конструкции – тонкая щель у края, узлы с коррозией, места “зацепа” для креплений… Временные окна – когда разговоры стихали, когда один из слуг уходил на доклад, когда “госпожа” покидала помещение… Людские паттерны, хотя говорить про “людей” тут было немного странно. Но сейчас он выделял тех, кто склонен к долгим монологам, кто – к быстрым проверкам, кто устает и уходит первым… Технологические привычки – когда техники “переключают” узлы, слышно лёгкое жужжание в жиле. Это был тот самый момент, когда сеть отходит в обслуживание…

Он отметил голос “старшего техника” как маркер. Каждый раз, когда он подходил к клетке, линии по металлу пульсировали иначе – тише, но ровнее. Значит – близость инженера. Инженер связан с узлами. А когда инженер уходит – есть окно.

Вторым он вспоминал поведение той самой “госпожи”. Она требовательна, но не вечна. Её страсть – немедленные действия. Когда она раздражена – ей нужен результат, и она уходит, отдавая дело тем, кто умеет ждать. Отсюда простой вывод. Её приказ даёт помехи на короткое время, из-за возникающей паники и суеты, но длится недолго. В оставшуюся тишину входить безопаснее.

Третье – тот самый “человеческий” фактор охраны. Хотя… В отношении эльфов употреблять слово “человеческий” применять было как-то… Но всё же. Молодые стражи привыкли к рутине и гордятся видом. Они делали обходы регулярно, иногда смеялись, иногда шептались. Его задача – не сталкиваться с ними в момент бодрствования. Значит, нужно дождаться смены, особенно ночной, когда уставшие глаза путают тени.

От этих наблюдений у него родился черновой сценарий – не один план, а целый набор “окошек”, которые можно было бы скомбинировать. И сначала шло “Окно обслуживания”. Что возникало именно тогда, когда техник уходит к узлам. На полчаса. Чтобы “проверить дыхание” решётки. В этот момент линии синхронизируются, и система временно переводится в режим частичного сна. Кирилл будет слушать тонкие изменения в ритме и в ту же секунду, когда услышит длинный равномерный тон, что воспринимался как аудиторный маркер, аккуратно проверить щель у края – ту самую, что он нащупал. Доступ достаточно мал, чтобы проползти или вытянуть что-нибудь через неё, но опасен, если система “проснётся”.

Затем шло “Окно отвлечения”. Он не хочет делать шумовых диверсий, потому что это привлекает внимание и усиливает патрули. Но маленькая, контролируемая помеха – дымок, едва ощутимый запах горелого – может вызвать перенос инженера и охраны в сторону, где они будут вынуждены действовать. Для этого достаточно вызвать не пожар, а “ложный сигнал” на коридоре – например, немного трещащих углей в подсветке возле модуля. Главное – не тревожить “госпожу”.

Дальше шло “Окно биологической усталости”. Ночью, ближе к сумеркам, охранники устают. Кто-то засыпает на посту, кто-то отлучается. Это самое “человеческое” время, когда можно попытаться протиснуться через щель в момент, когда обход сокращён. Здесь он рассчитывает на свою способность почти бездействовать – если кто-то проходит мимо и заглянет в клетку, он просто выглядит мёртвым. Слабая проверка – и они уйдут.

Имелся у него и “План диалога”. Если побег окажется невозможным без разговоров, то лучше получить доказательства и влияние прежде, чем бежать. Кирилл заметил, что “госпожа” действительно слышит старших советников. А значит у него была, хотя и призрачная, но всё же возможность подкупить советника знанием. Это было бы куда проще, чем сражаться с самой этой госпожой. Можно было воспользоваться его интересом использовать информацию. Когда Кирилл очнётся и начнёт говорить, он мог дать возможность на “малую услугу”. И предоставить сведения, которые стоят мало, но создают доверие. Например, сообщив о том, что он “ничего не знает” о структурных узлах их сетей, и одновременно присмотреть за реакцией. Этот сценарий – рискованный, но он оставляет мосты.

Четвёртое – минимизация экспозиции “пространственного кармана”. Он твёрдо решил, никому и ни при каких условиях не показывать куб. Они не знали, куда исчезло копьё, и это было его преимущество. Если он начнёт демонстрировать сверхспособности, то его выставят на показ или сразу начнут ломать. Куб – его резерв на крайний случай. Он прячет в нём всё ценное, но не может использовать его для побега, потому что любая демонстрация неведомого перемещения вызовет у них непредсказуемую реакцию. В худшем случае – пусть они думают, что он просто “призрак”, но не маг, или обученный техник.

Пятое касалось прямого тестирования узлов. Когда представится “окно обслуживания”, он планирует очень мягко “пинговать” систему. Слегка касаясь металла в местах, где узлы тоньше, и просто посчитать реакции – насколько быстро изменится ритм, сколько секунд требуется на восстановление. Это даст ему “таймер”, с помощью которого он сможет вести свои расчёты. Например, если узел A спит двенадцать секунд, а узел B – семь, то если он уловит три последовательных “тишины”, у него будет двадцать – тридцать секунд безопасного манипулирования. Все это он старательно отмечал и продумывал в уме, как метроном.

Шестое касалось возможности отвлечь “госпожу” от своей персоны, не показывая силы. Он понял, что если в такие дела вовлечена дочь Великого дома, то прямая конфронтация для него может быть гибель. Гораздо разумнее дождаться, пока она уйдёт с запросом. По его наблюдениям, она уходит, оставляя “дело” советникам. Тогда следуют “окна совещаний”, когда внимание ослабевает, и он может воспользоваться.

Седьмое – пути эвакуации и запасной план. Путь наружу у него должен быть коротким и аккуратным. Через щель к ближайшему выступу, затем – в подземный коридор, где запах его и следы не будут заметны. Если это не получится, то у него должен быть резерв. Снова притвориться обездвиженным и бессознательным, и ждать более длительного окна. Куб – последний выход. Если всё иначе и его поймают, лучше исчезнуть и оставить им пустоту, чем попасть в руки их специалистов по пыткам.

Вдобавок он прописал мелкие психологические приёмы, чтобы не спровоцировать “обучение” или “триггеризацию”. Он будет избегать повторяемых речевых паттернов, не станет произносить фразы, которые они могли бы считать “кнопкой”. Сейчас в его голове были ассоциации с тем, что могло быть “внедрено” в его разум без его ведома. Он намеренно держал в голове “фильтр”. Если мысль приходит слишком легко или звучит инородно – он откладывал её, как корявый пакет с глюком в логе.

Наконец, он набросал таймлайн. Слушать один полный “рабочий цикл” – день и ночь – и только потом действовать. У него было преимущество. Свобода наблюдать, а не мгновенно реагировать. Постоянно притворяясь телом без сознания, он экономил энергию, контролировал пульс и оставлял в запасе ресурсы для реального бега – силы, выносливость, и самое важное – куб, тёплая кладовая, где ночью спрятаны вещи.

Всё это – не уверенность в исходе, а аккуратный расчет. Кирилл понимал, что побег – это не три удара по замку и рывок. Это – серия совпадений, которые он должен подготовить и умножить в свою пользу. Он складывал варианты как карты в ладони.

“Если “окно обслуживания” – действую так… Если “госпожа” вернётся – откладываю… Если услышит вдруг шаги – притворюсь парализованным и жду.”

Он прижал лоб к холодному металлу, и в темноте клетки, в полусонном сражении, почувствовав то, как план садится по местам, как черновой набросок становится картой. Из старых программных привычек пришло последнее правило. Не уничтожай мосты, пока не уверен, что сможешь построить новые. И на этой ноте он замер, экономя дыхание – до следующего цикла, до следующего окна, до следующей попытки…

………

Эта ночь в карцере стала гуще, как вата. Свет от потолочных жил – холодные полосы – резал пространство и бросал тени в ровные полосы, будто кто-то редактировал мир линейкой. Кирилл лежал неподвижно, вжимая ладонь в прохладную решётку, и в этом неподвижном состоянии слушал шаги, шёпот и металлическое дыхание помещения.

И вдруг шаги участились. Вошла она – молодая, но с властной осанкой, которую давит не возраст, а власть. Её походка была резка, как у опытного и возможно даже потомственного офицера, неуживчивая с природой, но настолько уверенная, что даже старшие склоняли головы. Она была моложе той госпожи, но в её движениях не было неуверенности, пришедшие с ней буквально нависли над клеткой, словно голос её был магнитом, и все послушались.

– Довольно ждать церемоний! – Сказала она ровно, без дрожи, и её слова отозвались как закон. – Этот дикарь – предмет исследования, да. Но исследования для нас означают результаты, а не ритуалы. Пора перестать играть в осторожность.

Её холодные слова несли в себе ледяное расчётливое удовлетворение. Она явно склонялась к тому, что добиваться ответов нужно быстро и решительно. Её предложения были просты и брутальны. Если мягкие методы не работают, то нужно раздражать… Лишать покоя… Натянуть нити его нервов до предела, пока все его секреты не вывалятся наружу. Остальным это нравилось. Они переглядывались… Челюсти у кого-то плотно сжались… А у кого-то в глазах зажглась искорка любопытства.

Её приказы последовали немедленно. Двое солдат подошли к клетке. Один из специалистов с каким-то прибором в руках шагнул вперёд. Кирилл, несмотря на притворство, почувствовал, как в воздухе пошла вибрация – знакомая и ненавистная.

“Парализатор!” – Это слово отозвалось во внутреннем ухе, как сирена. Он уже слышал об этом аппарате – слышал, что он своим излучением связывает тело и нерв, что оставляет человека в растерянном мёртвом покое.

Они не стали обсуждать поэзию права или гуманности. Молодая офицер отдавала приказы коротко, лаконично:

“Снять. Переместить. В игровую.”

Слово “игровая” странно звучало в смеси бюрократии и садизма, и в этом сочетании было всё. Это явно было место не для бесед. Судя по всему, это было место для выворачивания наизнанку.

Его снова парализовали. Процесс он пережил как чужой сон. Сначала – лёгкое покалывание в кончиках пальцев, потом – неопределённость движения, масса на конечностях, словно тяжесть мрака подсаживалась на мышцы. Сердце не переставало биться, но ритм стал разреженным, как метроном в замедленном фильме. Он боролся внутренне. Держал дыхание ровным, каждую мышцу в полузабытьи. Но его разум работал острым скальпелем, записывая голоса, смехи, шорохи – всё, что могло пригодиться позже.

Двое подняли его, как мешок с сеном, не по-человечески аккуратно, а с той сдержанной жёсткостью, что присуща тем, кто делает это не впервые. Его тело, лишённое силы, было безмолвным грузом. Перемещение по коридорам казалось скользящим сном. Металлы стучали, чьи-то сапоги оставляли мягкие оттиски на полированном покрытии, и где-то вдалеке шипел тонкий голос инструмента.

Та самая “игровая” действительно оказалась комнатой, которую нельзя было бы назвать ни лабораторией, ни залом – это был храм для чужих наслаждений, выстроенный архитектурой механики и изяществом цинизма. Стены были облицованы тёмным камнем – поглощающим свет, а по центру возвышалась плиточная платформа с вдавленными кругами и пазами, которые будто предназначались для удержания. Водянистое свечение бежало по трещинам пола, образуя тонкие дорожки, которые казались проводниками чего-то невидимого. По стенам висели самые разнообразные приспособления. Ремни из гладкой кожи… Самые различные крюки и рамки… Мягкие ложементы… Всё аккуратно и функционально, словно у мастера-ювелира, готового огранить драгоценный камень.

Среди этих предметов были и приборы, что излучали едва слышное гудение – они не были описаны на чертежах, но их присутствие чувствовалось как холод в кости. Кирилл понимал, что здесь буквально всё разрабатывалось не для убийства, а для контроля – для того, чтобы держать живое в состоянии, где можно выжать слова и сохранить целое тело для следующего “раунда”. Эта площадка была театром, где актом было страдание, и зрителями – те, кто управлял.

Его уложили на платформу. Ремни были холодными. Они тут же охватили запястья, лодыжки, грудь – не жестоко, но так, чтобы не дать даже намёка на движение. Капюшон или повязка затянулись на глазах – не совсем тёмный мешок, а плотный придаток, который переводил мир в шумный и бесформенный гул. Через щель он слышал голоса. Ели слышные шепотки ассистентов… Сдержанные команды той самой “офицерши”, тихий подсчёт секунд… Гул приборов, словно постоянная метрономическая угроза…

Разговор в игровой шёл по линии. Эта наглая дамочка тут же потребовала скорости в решении вопросов, старшие инженеры советовали выдержку, а молодые исполнители смотрели на “игру” как на какой-то урок. Они обсуждали “методы усиленной беседы” не как чудовищную практику, а как ремесло – картину, где цель оправдывает инструмент. Кирилл слышал слова “пробуждать”, “удерживать в состоянии осознанной боли”, “внедрять стимулы” – слова, которые звучали в их устах сухо и хладно. Они выбирали, кто будет проводить с ним “разговор”. Был здесь и жесткий техник, и женщина-интеррогатор, чей голос умел быть как лаской, так и ножом.

Он испытывал бессилие, но разум его работал, стараясь вести точные расчёты. Записывал интонации, лица, кто смеялся, кто морщился. Запоминал расположение ремней и дверей, отмечал – где в комнате присутствуют узлы, которые мерцают сильнее всего, какие моменты вызывают у переговорщиков нервный ответ. И в этой записи он собирал нитку возможного будущего – карту, на которой, быть может, позже появится пробой и окно для отхода.

Пытка началась не сразу. Сначала шла явно тщательно отработанная прелюдия. Короткие вопросы… Тонкие провокации… Их язык был изящен, но смысл прост:

“Откуда ты вообще взялся? Кого ты знаешь? Что ты сделал с одной из нас?”

Сначала они пытались привести его в сознание. Потом они “щупали” его память как карман – вынимали клапаны воспоминаний, нюхали на них, проверяли на прочность. В ответ на его молчание они переключались на более грубые методы – не по физике, а по чувствам. Лишение сна… Световые вспышки… Чередование темпа звука и тишины – всё это делалось без видимого жестокого удовольствия, но с продуманной хладнокровностью.

Каждый новый приём оставлял на нём отпечаток не столь телесный, сколько внутренний. Усталость, жжение в ушах, и мир становился все более ломким. Он держался, использовал то умение, что развил в пещере – контролировать дыхание, зажимать удар сердца до минимума, прятать в себе ритмы, которые могли показать жизнь. Но сила, которой не было в теле, начала стекать в другие каналы – мысли становились мутными, память проседала, картинки спутывались.

Тем временем офицер ходила вокруг, оценивая. В её взгляде не было жестокости ради жестокости. Было ощущение сделанного дела. Человек – не источник крови, а источник информации, и она хотела, чтобы он дал то, чего от него ждут. Её голос был ледяной, а просьбы – приказы:

“Сделайте аккуратно, но убедительно.”

“Сделайте так, чтобы он сам очнулся. Дела требуют скорости.”

В этом зале каждый звук становился инструментом… Шуршание ремня… Треск кристалла… Тихий звон какой-то цепочки… Это была симфония, где главная партия исполнялась не мускулами, а страхом. И Кирилл, лежащий на холодной платформе, ощущал – не только своё тело были связаны ремнями и прибором, но и его мысли – как будто они были внимательной публикой, которую учат молчать или говорить по сценарию.

Но даже не смотря на все их старания, он по-прежнему не выдал себя. Слепой покой был сейчас его щитом. Пусть верят в то, что видят перед собой. Что он пустой сосуд. Но в голове его теплел расчёт. Всё, что он слышал, всё, что видел в их интонациях и паузах – это ключи. И ключи – не для того, чтобы стерпеть унижение, а чтобы однажды открыть ту самую щель в решётке и уйти.

Когда “беседа” шла на разогрев, и они готовили “инструмент” следующего этапа, Кирилл почувствовал, что терпение его – не вечный ресурс. Так как у него появилось понимание того, что если они будут раз за разом ломать его в этих “играх”, то они не только вытянут из него тайны, но и убьют то, что делает его человеком. Это знание разожгло в нём тихое пламя злости. Побег стал не просто желанием – он стал требованием самого его существа… Тем более, что вскоре они перешли и к физическим воздействиям на его тело…

……….

Тело Кирилла сковывала жёсткая решётка металлических ремней, закреплённых на странном каменном столе с врезанными в поверхность узорами, источавшими бледный свет. Каждый его вдох отдавался мучительной болью – эльфы явно знали толк в том, чтобы бить не только по телу, но и по самой сущности пленника.

Сначала на него направили потоки слабого, но непрекращающегося разряда – что-то среднее между магией и электричеством. Кожа вспыхивала ожогами, мышцы сводило, сердце то ускоряло ритм, то замирало на полудыхании. Кирилл пытался не дать вырваться ни одному крику, но губы сами собой скрежетали зубами.

Молодая эльфийка, стоявшая напротив, словно наслаждалась каждым его судорогами. На её лице не было равнодушия исследователя или хищного прагматизма – только странный азарт, смешанный с упоением. Она не задавала вопросов, не требовала признаний – она смаковала процесс. Потом в дело пошли другие устройства.

– Принести “Когти Ветра”! – Приказала она, и её подчинённые извлекли из настенной ниши странные длинные щупальца, больше похожие на металлические плети. Каждый их удар не оставлял видимых ран, но словно вырывал куски из самой души. Кирилл чувствовал, как тело содрогается, как будто его одновременно били и по плоти, и по внутренним потокам силы.

В какой-то момент ему показалось, что время растворилось. Боль не имела ни начала, ни конца, она стала фоном. Он видел только её глаза – полные безумной радости. Она смеялась коротко, сдавленно, словно боялась потерять вкус происходящего, если будет слишком громко выражать удовольствие.

И тогда он понял, что для этих существ он никогда не станет равным. Какими бы словами они ни прикрывались, как бы ни выглядели внешне утончёнными и благородными – в их сердце дикарь вроде него был игрушкой, низшей тварью, объектом для “игр”.

Его сознание постепенно уходило в небытие. Мир перед глазами плыл, звук превращался в гул. Когда он уже почти провалился в настоящее беспамятство, раздался громкий, резкий крик. Не истерический, а властный, гневный.

– Что здесь происходит?!

Дверь в это мрачное помещение резко распахнулась. В помещение вошли двое. Один – высокий мужчина с серебристой гривой волос, лицо которого застыло в маске ярости. Второй – тонкая фигура, которая ворвалась почти бегом. Кирилл сразу узнал её. Это была та самая молодая эльфийка, которую он вытянул из лап хищников среди обломков.

Их появление заставило эту красотку – офицера, что уже сама взялась за дело, буквально на миг замереть. Но Кирилл уже почти не видел её реакции – силы уходили слишком быстро. Последним, что он уловил, были глаза той спасённой им девушки, что стояла за спиной той самой “госпожи”. Огромные, испуганные, в них горел не холодный интерес, не безразличие, а настоящий ужас и растерянность.

На долю мгновения ему показалось, что она испугалась за него. Но тут же эта мысль утонула в новой волне боли и провалилась в полную и такую спасительную в данной ситуации темноту…