Катарсис

Глава 16

Из Петербурга я направился прямиком к старцу. Точнее, направили. Алексей, что из староверов, прислал донесение, в котором писал, что Амвросий желает увидеть меня. Зимняя дорога легкая. Полозья скрипят на морозце.

В явочном трактире заночевали. Со мной в сопровождение собрался сам Алексей, давно солидный Алексей Алексеевич. Степенная борода, жена, пятеро детей, скупленная и отстроенная каменными двухэтажными домами деревня дает на то основание. Все строения соединены подземными ходами. Вот где теперь древлеправославному подполью раздолье.

Он едет отдельными санями. А мы с Аленой в экипаже кутаемся в медвежьи шкуры.

Солнечным морозным полднем мы покинули транспорт и отправили его в ближайшую деревню. Она выкуплена мной и выставлен небольшой наблюдательный пост их староверов.

Далее пару верст пришлось пробираться пешей тропой. В скиту нас ждали. После получения благословения и объятий Амвросий с прищуром спросил:

— Поймал Жар-птицу?

— Ничего я не поймал. Нашли камни, от которых народы произрастают, только боюсь, пользы от них не будет.

— А нечего соваться в дело, не тобой деланное. Все вам исправить надо, подкрутить. Надеетесь, что так лучше заработает?

— Надеюсь. И Царь надеется.

— Господь устроил, тебя-то ведь и не спросил, — голубые глаза Амвросия смеются, — ты то точно лучше знаешь, чего объединять, а кого пинать.

— Обидно, что неурядица такая. Власть не понимает и не хочет понимать. Народ не хочет такую власть.

— А ты не задумывался, радетель, что путь народу для того и дается, чтоб его пройти? А неурядицы все в головах. Что там тебе старик в пещере сказывал? Нижние ступени оторвали? Конечно, все из-за греков. И пьют от них, и друг друга лупят. Нашли причину. Открою тебе секрет. Чтоб на самую первую ступень встать, надо себя и мира отречься так, будто уже до неба собрался. Надо быть готовым умереть. Только на этой грани что-то получится. А если не готов, так и не спрашивай.

Мы долго говорили про дела и мысли. Утром я переоделся во что поплоше и пошел грести снег. За неделю тяжелый труд на свежем воздухе выгнал все мысли. Ежедневно окунался в источник, где сделана купель. Ели самую простую пищу. К политике более не возвращались. Мысли вернулись только на обратном пути. Я решил, что старец прав.

Пров считался душегубом и находился в розыске. Когда бежал из острога, была тогда мысль принять последний бой и покончить со всем. Не по нутру такая жизнь оказалась. Но ушел от погони. Скитался по лесам и воровал еду. Кто же накормит запросто, если гость с рваными ноздрями?

А рвать было за что. Порешил Пров барина, а потом и урядника. Очень барину жена Прова приглянулась. Стал домогаться. Хоть красивая, но твердая на характер была. Была, потому что засекли на конюшне. Повредили что-то в животе и померла на третий день. Сильно мучилась. Глядя на муки любимой и поклялся мужик отомстить.

Возможность быстро представилась. Поехал барин на прогулку, как обычно, утром. Пров его оглоблей сбил и череп раскроил. Русский человек надеется на авось. Надеялся и Пров, что когда найдут жертву, подумают на случайность. Не подумали. Вызванный урядник стал всех расспрашивать, да к Прову и пришел. Обратно не ушел. Как велел собираться в город, так Пров ему голову топором и снес. Лошадь урядникову забрал да скрылся. Не долго пробегал. Выловили солдатики с поручиком. В остроге мурыжили полтора года, потом вырвал палач ноздри, обрил наполовину, заковали в железо в связке и отправили в Сибирь. По дороге познакомился с умельцами соседями. Сбежали глухой осенней ночью.

Но грабить всех подряд Пров не пожелал. Откололся от общества, жил в лесу, ловил силками зайцев и рябчиков. Но и там нашли. Уходил от погони из последней мочи. И уже немного осталось обессиленному мужику, как попался на глаза оборванный куль Андрею Георгиевичу.

Молодцы его в чувство привели, стакан водки налили. А там он все рассказал, как на духу, без утайки. Похмыкал барин, посмотрел хитрым глазом да и велел от полиции спрятать. В особом месте откормили, полечили. Потом доктор Петров ему нос новый натягивал из кожи на руке. Получился, как новый. Только шрам поперек небольшой. Похоже на старый ножевой порез.

Когда Егор власть решил забрать, мол, барин без порток приедет, то и вовсе помрет по дороге, Пров сказал, что не будет предавать ни с портками, ни без порток, ни живого, ни мертвого. Собрал с собой два десятка бойцов и особняком держался. А когда Андрей Георгиевич вернулся, первый к нему прискакал и на колени встал.

И пошли дела Прова в гору. Не самый бесшабашный рубака он оказался, зато осмотрительный, хозяйственный, с прекрасной памятью и чутьем. Ну да другой без таких качеств и не выжил бы. Вот уже не грязный и больной в канаве валяется, а над сотней поставили. А теперь тысяча под ним, да не просто, а сводная, особая астраханская. Это не полк в казармах. Дело хлопотней будет. Одна пятерка там, другая сям. Сотня над промыслами, сотня на заставе, сотня над купцами каспийскими, сотня над купцами волжскими. Сотня переселенцами занимается. А еще кайсаки лезут. Тоже помочь в обороне надо.

Подчиненные — это не надсмотрщики в остроге. Сами в деле участвуют, где грузят, где дозор держат, где скот сгоняют. Без дела держать людей вредно. Это Пров для себя уяснил прекрасно. И всем занятие непременно находится.

Он тут полновластный хозяин. Двух сотников пришлось порешить прилюдно, когда волю взяли зло творить без разрешения. Такое уж место. Надо людей в кулаке держать, иначе самого сожрут.

Сейчас доверенный читает тайное письмо. Пров сам читать выучился. Газеты выписал. Толмач его кайсацкому обучает и персидскому. Но совет надо держать с кем-то. Для этого и есть помощники. Слушает Пров и не понимает, чего его покровитель и начальник хочет.

— Обожди, — мощная кисть с крепкими пальцами поднялась, — еще раз прочти. Только медленней.

— По возможности спасти того Грибоедова от гибели неминуемой и доставить в целости.

— А читай все заново. А я послушаю. Особенно про шаха, да с выражением.

Его Сиятельство дал верным людям свободу для решений. Он, Пров, тут полновластный хозяин над своими. Сам решает, кого судить, кого миловать. Только на доклад ездит временами. А сейчас вот пойди пойми, что сейчас требуется.

Отдельная сотня обосновалась на южном берегу Каспия. Рыбу ловят, купцов трясут, сведения собирают. Испросили разрешение персов и в конце лета завезли еще сотню душ в помощь на постоянное жительство. Слово за слово, и очень быстро нашлись люди из окружения шаха, которым интересны тайные партии на той стороне, в России. Предложили пойти на службу в русский полк при шахе. Пров пятерых определил для разведки. Ребята ушлые, они тут же сошлись с командиром русского полка Самсон-ханом, бывшим вахмистром русской армии. А теперь целым майором в персидском войске.

— Постой, — вновь перебил Пров чтеца, — я же писал, что этот Грибоедов выдачи требует самого Самсона Яковлевича со товарищи. Мало того, шах уже начал головой кивать. Какая выгода ему спасать? Сам башку снес бы, и вся недолга.

— Точно, Пров Минеевич, никакого резона. Только заметьте, граф запросто так ничего не делает. Значит, имеется смысл. Может, если спасти, то скажет Государь, что, дескать, хоть и беглец, а прощение хорошим делом заслужил?

— И что дальше?

— Возьмет обратно. И всех перебежчиков простит.

— А нам разве такое выгодно? Простит и в службу определит. Опять кого в солдатчину, а кого прежним чином в вахмистры. Пошел бы ты в прежние чины? — прищурился Пров.

— Спаси Бог от такого! — перекрестился размашисто секретарь.

— Кто он тут будет? Даже если выслужится в офицеры, много ли получит? Копейки. А что дворянство? За него денег не дают. Пороть не будут, вот и все привилегии. А фасон держать надо. А у шаха он дом имеет каменный, звание у него, как майор в пехоте. Жалование платят, что хватает на все. Жена, дети обеспечены. Захотел церковь каменную? Так ни в чем отказа нет. Хоть и магометане, а с понятием. Разрешили. Попа ему нашли. Ходи, молись. Ребята тоже не в обиде. У наших по году мяса не видали, денег не получали, а там без обману. Да еще и награды за верную службу и справный вид. Не, их обратно не сманишь. Тут другое.

— Вот еще пишет: «Связь иметь нужно крепкую и полезную для всех сторон».

— Это я так понимаю, крепче связей с самим шахом ничего там нет. Вот только если про то прознает Царь, головы не сносить.

— Так, Пров Минеевич, нам на пользу такие дела. Если еще и словом правителя заручимся, то сам черт не брат.

— Сделаем так. Переговорщика дельного зашлем.

— А что с Грибоедовым?

— Прямо сейчас его никто не убивает. Так?

— Так.

— Значит, он нужен зачем-то нашему господину и благодетелю. Вытащить его надо. А здесь разберемся. Готовь полсотни добровольцев. Прямо сейчас отправим морем. Даю приказ вытащить и к нам доставить.

Через два дня переоборудованная рыбница, похожая на старого типа бригантину, резала холодные декабрьские волны в южном направлении.

Остаток зимы Потап пробегал в центре. Старшим Силы за него остался Яшка. А ему с тремя другими дали денег по тридцать рублей на месяц для прокорму семьи и велели тихонько прибыть в соседнюю губернию. Паспорта помещик выписал им с радостью. И даже намекнул, что хорошие места в городе имеются, мол, можно и совсем остаться.

В Центре хромоногий Степан, брат всемогущего Игната, поговорил с каждым и определил на учебу. Но сначала устроили взбучку Степану. Строго настрого запрещено раскрываться в своем доме. Только если мелкие огрехи поправить, что и обычному мирянину позволительно. А на что более серьезное надо приглашать со стороны, через Голову. И чем дальше сторона, тем лучше. Волки у дома не охотятся. Вот и весь сказ. Обидели, зови. Самого позвали в дальнюю сторону, тишком уехал, молчком приехал. Раскрылся, значит побежден.

Почти два месяца без продыху гоняли, но Потап рад впитывать новую науку. Показали, как засады устраивать, как часовых убирать, стрелять, ножом и топором махать, при ранах и болезнях помощь оказывать, ядовитые грибы и травы изучали. А пуще всего нравилось, что видел он таких же СтаршИх и рядовых бойцов. Но удивиться пришлось ранней весной.

Пришла весточка от Головы с заданием. Никому ни слова не сказавши, взнуздал Потап лошадь да с тремя ребятами верхами поехал. Двое других, безлошадных, дома остались.

На дальней стороне кого-то из своих пришли забирать в острог. Поздним вечером группу Потапа на подъезде встретили, из телеги в кустах выдали по пистолету, по ружью, порох и десяток зарядов для них. Определили им командира. Переночевали у костра с еще двадцатью мужиками разных уездов.

А утром выехали. И увидел Потап действительно силу. Около двух сотен с гиканьем кругами носится и в воздух палит. Офицер испугался и стал уговаривать добром пропустить. Командир их спешился, подошел к поручику.

— Так ты русской кровушки захотел? На!

Большой кулак впечатался прямо в ухоженные тонкие белесые усы.

— Бунтовщик! — Поручик смотрел на окровавленную ладонь.

— Э, нет. Это ты бунтовщик.

— Как же это? — изумился офицер.

— А так, что ты против меня бунтуешь. Супротив народа русского пошел. Я тут испокон века живу, моя здесь земля, — а пока поручик думал, что сказать, крикнул солдатам, — робяты, крови не хотим, но и себя в обиду не дадим. Стрельнет кто, всех положим.

Строй заколебался. Из тюремной кареты вытащили трех бедолаг, сбили железо и увезли куда-то. Потом засвистели на все лады, загикали и унеслись разом, будто никого и не было.

К утру Потап с ребятами был дома. Сговорились молчать, да никто и не спрашивал. Потом узнали, что барин того имения убежал в город с этим же отрядом, а к усадьбе его уже приезжали, приценивались.

«Ты, Сергеич, не серчай, — услыхал я приглушенные голоса за дверью, — чичас сымем, тут так заведено». В дверь постучали.

— Вот, Ваше Сиятельство, доставили в лучшем виде.

В кабинет завели человека с мешком на голове. Мешок сдернули. Предстал вихрастый молодой человек в круглых очках. Пальцы левой руки были скрючены, а мизинца не было. От догадки у меня пот по спине потек.

— Вы сдурели, что-ли!? — только и нашелся я, — вы Грибоедов?

— К вашим услугам, — чуть наклонил голову вошедший.

— Да блин! — я уже не сдерживался, — вам что говорено было? Я же отписал Прову!

— Вытащить велено, — пробасили из коридора, — а далее куда доставить, не сказано. Порешили, что вам надобен. Извольте принять.

— Простите, Христа ради, — засуетился я со стулом, — сейчас все устроим.

— С кем имею честь? — очки холодно блеснули.

— Граф Зарайский к вашим услугам.

— Тогда потрудитесь разъяснить, почему меня доставили к вам. Да еще в таком виде.

— Потружусь. Только сначала мне надо узнать все детали вашего путешествия. И не от вас, — грозно гаркнул я в сторону.

— Я тоже могу внести ясность. Все же не кулем везли большую часть дороги.

— И на том спасибо.

Постепенно Александр Сергеевич перестал изображать оскорбленного пиита. Попарили его в баньке, выпили наливочки, потом водочки и стали разговаривать.

Оказалось, мои устроили целую операцию по спасению. Достали иранскую форму, переоделись. Несколько русских из шахской армии по поручению самого Самсона Яковлевича помогли изобразить присланных в Тегеран военных. Поспели в самый последний момент. Криков, что судить дипломатическую миссию будет сам шах, для разгона толпы не хватило. Но выиграли час времени, чтобы вытащить людей и часть документов из миссии. Остальные сгорели вместе с посольством.

— Представляете, это так романтично, — обнимал меня Грибоедов, — уходить последним, как капитан с корабля. И бросить фитиль лампы на облитый маслом пол. Я его за спину бросил. И только по шуму и жару понял, что занялось.

— Даже не обернулись? — всплеснула умненькая Алена руками и захлопала глазками.

— Представьте, не имел такого желания. Но ваши люди — все одно, канальи. Почти до Москвы довезли честью, как курьера. А потом свернули в сторону. Не думайте, что я захмелел. Сознайтесь, кто вы?

— Зарайский-Андский.

— А вот и нет. Вы Мефистофель. Я видел книгу Гете в вашем кабинете. Вы желаете мою душу?

Дипломат совсем устал и прикорнул у меня на плече. Он еще не знает, что для его освобождения погибли пятнадцать человек. Вытащили именем шаха и пулями всю миссию за город. Но потом руководители волнений опомнились и отрядили две сотни в погоню.

Казаки с нашими боевиками устроили засаду среди камней. Но что такое тридцать человек против двух сотен? Однако, погоню остановили. А в контратаке погибло десять казаков и пятеро моих.

Миссию на берегу Каспия загрузили на борт и через неделю пересадили на суше в экипажи. Еще через неделю недалеко от Москвы кибитка с Грибоедовым ушла вперед. Вскоре его очень вежливо попросили в другую и свернули к нам. Ситуацию нужно было исправлять.

Наутро Александр Сергеевич за утренним кофием все же потребовал уточнений.

— Ну как вам сказать? — протянул я, — был мне сон про скорую беду в Персии. А поскольку я являюсь поклонником вашего литературного таланту, то никак не мог допустить подобного.

— Видно, сон вам был очень давно, — прищурился он, — чтобы вы успели взять такую власть над откровенными разбойниками. Впрочем, они весьма милые люди оказались.

— Ваша правда, давно. И не один сон видел. Я раньше любил поспать, теперь бессонница иногда мучает.

— Не мудрено от таких-то забот. Но не взирая на такие детали, я благодарен за спасение миссии и документов, которые никак не должны были попасть в руки бунтовщиков. Вы сказали, что остальные дожидаются меня возле Москвы?

— Точно так.

— Тогда не могли бы вы помочь мне с ними воссоединиться?

— Конечно, Александр Сергеевич. Прикажите запрягать?

Не приказал. Еще день мы с ним пили. Я договорился, что он не будет заострять внимание на моей причастности к его спасению. А утром отправили вместе с охраной из пяти человек.

Что все обошлось, я понял из его письма. Он еще раз благодарил, рассказывал про дипломатическую кутерьму, которая закрутилась вокруг этого случая. Сетовал, что я не получу заслуженный орден за спасение миссии. Но слово есть слово. Обещал приехать к лету и опробовать параплан.

На Острове меня ждал монах Аньош Йодлик. Мне представлен ряд ящиков. Самый крупный с морской сундук, самый мелкий с мужской кулак. Первые аккумуляторы. Все работает, заряжается. На ручье устроена миниГЭС. В сарайке неподалеку мне торжественно демонстрируют токарный станок на электродвигателе. Слабоват, но исправно крутит.

На два дня закрываюсь в кабинете, делаю чертежи торпед и торпедных аппаратов. Собствено, торпеды, как таковые уже есть. Но для движителя используют сжатый воздух. Скорость такие боеприпасы развивают маленькую и не востребованы.

Ко мне заходит только Алена:

— Все изобретаешь?

— Скорее приспосабливаю, — я замечаю тревожные нотки в ее голосе, — а что случилось?

— Как ты любишь говорить, есть две новости, хорошая и плохая. С какой начать?

— Давай с плохой, — бросаю я карандаш на стол.

— Тучи сгущаются над нами.

— Снова с Домной чего нагадали?

— Ты это называешь дальним прогнозированием. Так что все по науке.

— И что за тучи?

— Очень плохие. Уточнить не могу. Скажу только, что двинулось все в мире невидимом в ту сторону, а в нашем еще не отразилось. А как отразится, не знаю.

— Не привыкать. А хорошая новость какая?

— Я непраздна.

— Точно?! — замер я.

— Три месяца, четвертый. После той пещеры и случилось.

— Ура!

Я схватил жену и кружу по кабинету. На пол полетели листы и карандаши. Еще не видно по ней ничего. Ну только если присмотреться и не списывать на зиму и вкусности.

— Плевать на все тучи. Не разойдутся, так разгоним!

После распутицы я с женой направился в Санкт-Петербург. Ехать не хотелось, тем более Алена беременна. В сентябре рожать. Поэтому двигаемся не спеша, с остановками, и прогулками. Перед отправкой оружейники преподнесли сюрприз. Дюжина револьверов, сияющих узорной отделкой и полированным деревом. Но какие это револьверы! Под винтовочный патрон. По сути, обрезы. Барабан на пять гнезд. Размер с хауду. Отдача соответственная. И стоимость, как у хороших винтовок. Но зато револьверы. Один я взял себе. Остальные отдал Игнату для охраны.

По дороге изучаю донесения из Питера по текущим делам. Просто на морских попутках целого казачьего полковника не отправишь. Это Николай Павлович мне сюрприз устроил. Во дворце решили, что везти особо ценный объект должен чин повыше. После завершения маневров Федору Омановичу торжественно вручили грамоту на дворянство с присвоением фамилии Золотов-Каспийский и жаловали чином казачьего полковника. Так что если я не приеду, это будет выглядеть, как разделение в нашем лагере. Грамотно Государь поступил. Поэтому я принял деятельное участие в отправке экспедиции.

Приказчики Веретенникова подобрали подходящий транспорт. На ремонт месяц и куча денег. Но что поделать? Впрочем, государство тоже решило поучаствовать. Новоиспеченному полковнику выделили десять тысяч на расходы.

Капитаном сразу определили Жана Орэ. И он приступил к набору команды, постоянно ходит и докладывает о своих успехах.

— Больше половины команды уже готовы, Ваше Сиятельство. Остальные тридцать человек уже на примете.

— Надежные?

— Отставники с русского флота, нижние чины с купеческих кораблей, несколько европейцев, что случаем оказались на зимовке в Питере.

— Смотрите в оба, чтоб не повторилась история с «Марселем». Вам с этими людьми идти до Вальпараисо. Повезете дипломатическую почту.

Капитан сдал за последний год. Только предстоящее путешествие взбодрило его. Даже помолодел будто. Но вижу, что силы уже не те. Он и сам все понимает.

— Дойдем. Только я сказать хочу, — он замялся.

— Дорога в один конец? — кладу я руку ему на плечо.

— Вроде того. Нет, если моя служба здесь необходима, я непременно вернусь. Но если не очень, то мне предпочтительней теплый климат без всяких гадов и насекомых. Буду признателен, если прикомандируете меня к господину Петрову. Ему наверняка нужен такой, как я, да еще и с кораблем.

— Считайте себя по прибытии в Чили поступившим в распоряжения Сергея Павловича вместе с судном.

— Благодарю, — он чуть нагнул голову.

Хлопот у капитана много. Нужен запас еды и воды, расходных материалов, приборы, оружие и многое, без чего путешествие немыслимо. Да еще надо оборудовать пассажирские места. Кроме команды негров мы отправляем чуть более сотни переселенцев со скарбом. Двадцать семей. И желающих было намного больше. Для почина отобрали самых активных и надежных. С каждым мужчиной провели беседу, каждому выделили деньги, одежду, продукты, оружие.

Отправка назначена на третье июня. Незадолго до того вместе с капитаном ко мне зашел Федя в форме полковника лейб-казаков и золотыми цепями на шее.

— Давай угадаю, — начал я, — хотите поговорить о поисках сокровищ?

— Ты обещал мне это, — просто ответил Федя.

— Так я обещал своему родственнику, а тут целый полковник. Испугаться можно.

— Ты думаешь, что-то изменится? Это тут я полковник, а там черный негр, которому надо силой и деньгами доказывать свое право на жизнь. Или ты усомнился во мне?

— Если честно, то такое внимание Государя многих может ввергнуть в искушение. Да еще с такой миссией. Забрал камень?

— Забрал. На корабле уже. Под неусыпной охраной. Имею приказ Государя открыть кингстоны в случае невозможности спасения оного. И еще раз повторю, что тебя встречу всегда, как своего родственника и равного, даже если заберусь высоко.

— Тогда прошу к карте. Господин капитан, название «Аточи» говорит вам что-нибудь?

— История давняя. Более двухсот лет назад ураган потопил близ Флориды восемь из двадцати восьми кораблей с грузом. «Аточи» был самый большой и набит под завязку серебром и золотом. Испанцы не раз приходили на поиски, и многие другие. Но все поднятые сокровища оказались с «Санта-Маргариты». От «Аточи» не осталось и следа. Как дьявол уволок. Если думаете найти его, бросьте это занятие.

— Что так?

— Потому что кто только не искал его. Я был в тех проклятых местах. Неглубоко, метров шесть. Вода прозрачная. Все хорошо видно. Но часты волнения на море, и главное, целое стадо акул готово сожрать тебя, как только ты сунешь в воду руку. Сколько бедных индейцев-ныряльщиков извели испанцы прежде чем хоть что-то достали. Но ничего не взяли с «Аточи». Его там нет.

— Есть, — улыбнулся я.

Не найдет бедняга Фишер в будущем ничего. Оно и лучше. А то отдал желтому дьяволу, точнее белому, пятнадцать лет своей жизни и жизнь случайно там погибшего сына-подростка.

— Это не где все обломки, это дальше, по направлению вот к этому островку, — веду я карандашом по карте и ставлю крестик, — здесь. Дно ровное и песчаное, как пляж. Но увидите на нем обломок скалы. Так вот, это не скала, а груда серебряных слитков с «Аточи», — только занесло песком и илом. Около сорока тонн будет. Эту кучу забираете, можете еще пару дней понырять рядом, но на этом хватит. Остальное взять очень тяжело. Отправляйтесь дальше домой.

— Вы там были? — Жан Орэ теребит бороду, — когда?

— Держите карту, — не отвечаю я на вопрос, — я ничего не говорил, вы ничего не слышали.