Караул! Яга сбежала!

Глава 15

Перед избой переминалась с ноги на ногу высокая и худая женщина, рядом, цепляясь за ее длинную юбку, стоял чумазый пацаненок лет семи, босые ноги, короткие штанишки да серая рубаха, подпоясанная обычной веревкой. Женщина прижимала к себе сверток, подозрительно похожий на младенца. Стоило только ей увидеть меня на пороге, как она бухнулась на колени и запричитала:

— Передай Ягинюшке, что молю о помощи, что попросит — отдам, только пусть не гонит. Падай в ноги! — зашипела незнакомка на мальчишку, и тот, следуя ее примеру, опустился на колени.

— Плохо дело, — загадочно переглянулся с Микошей Феофан, — печку топи, я в чулан за травами, — распорядился он. И удивительно, но домовуха не стала спорить, метнулась выполнять.

— Что столбом стоишь?! — прикрикнул на меня Феофан, — действуй!

И он умчался по своим делам. А я? Что мне-то делать? В голове тут же, как по запросу, возникла картинка: младенца на лопату и в печь.

Чего? — возмутился внутренний голос, — это значит, Микоша печку топит, а Феофан за приправой побежал? Бр-р-р, нет, вряд ли, — потрясла я головой.

Тем временем причитания женщины уже перешли в вой, она голосила и голосила, отбивая при этом поклоны. А сверток с ребенком лежал на траве подле нее. Малыш не издавал ни звука, что само по себе было подозрительно. Можно, конечно, предположить, что он спит, но крики матери разбудят даже глухого. Так что с младенцем явно что-то не так.

Я быстро спустилась со ступеней и, подхватив на руки ребенка, велела:

— Жди здесь. Молча! — видя, что женщина собирается и дальше завывать, строго наказала я.

Мамаша послушно захлопнула рот и плюхнулась на траву. Я же, подхватив пациента дрожащими руками, понесла его в избу.

Ну что сказать — мне было безумно страшно. Осознание, что от меня зависит жизнь ребенка, заставляло сердце бешено стучать в груди. У меня нет права на ошибку. И только в этот момент осознала всю значимость Яги для местных. Паника, что в кладовой не окажется нужных трав, что я не обладаю ведьмовской силой, о которой толковал Феофан, или что ее недостаточно для обряда, накрыла с головой. Я не бежала — летела в дом.

Оказавшись внутри, поразилась, как слаженно работают мои маленькие помощники: Феня заливал кипятком растолченный в ступке Микошей пахучий порошок, превращая его в кашицу. В печи уже плясал огонь, пожирая охапку дров, оставленную на шестке накануне.

Каким-то внутренним чутьем я знала, что делать. Положив сверток на стол, распеленала грязные тряпки, в которые завернули ребенка, и ахнула. Вся кожа младенца покрыта темно-фиолетовыми нарывами, сиплое дыхание, хрипы. Малыш не плакал — у него на это уже не было сил.

Порча, — всплыло из глубины подсознания. И заглядывая мне через плечо, то же самое озвучил и Феофан.

— Порча, — шепнул мне на ухо он, словно подсказывая, — это что ж за нелюдь постарался, душу невинную изувечил? Давай, шепчи. — Он сунул мне под нос пахучую жижу, приготовленную только что.

Из уст сами вылетали слова; я готова была поклясться, что никогда их не слышала прежде, но отчего-то знала, что именно они нужны для спасения ребенка:

От беды чужого сглаза

Смою черную заразу.

Травы леса, помогите,

Жизнь невинному верните.

А после провела рукой над глиняной плошкой со снадобьем. Не знаю, чего я ожидала увидеть, но ничего ровным счетом не произошло. Ну разве что посудина в руках нагрелась, но я списала это на то, что снадобье залито горячим кипятком.

— Мажь скорее! — вырвал меня из раздумий нетерпеливый окрик Микоши. Она же уже тащила от печки деревянную лопату.

Я обмазала нежную кожу ребенка и потянулась к лопате. Но Феофан недовольно шикнул:

— Не части, обожди мальца. Схватиться должно.

Минут десять, и мазь начала подсыхать, покрываясь трещинками. Только тогда Феня кивнул:

— Пора.

И, уложив все еще не издавшего ни звука ребенка на лопату, я подошла к печи. К тому времени огонь еще не угас, и я нерешительно замерла перед устьем. Если сунуть ребенка, то это же… Не хотелось даже думать, что с ним произойдет.

— М-да, — озадаченно почесал макушку Феофан, — до угольков далеча еще. А ждать не могем, совсем плох дитятко.

— А если на шестке и прикрыть заслонкой? — высказала предложение Микоша.

Подумав немного, Феня согласно кивнул:

— Валяй, тащи заслонку, — приказал он Микоше, и та снова послушно рванула выполнять. — Сымай с лопаты, так клади, руками, — это уже мне. И я беспрекословно исполнила то, что велено.

Закрыв заслонкой устье печи, поинтересовалась у своих помощников:

— А долго ждать-то? Как мы поймем, что пора?

Потому что даже там, где лежал малыш, температура высока — это раз, а два — запас кислорода весьма и весьма ограничен. И это меня очень беспокоило.

— Как заголосит, так пора.

И мы ждали. Пять минут, десять, пятнадцать? Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем раздался крик ребенка.

Наперегонки мы рванули к нашему «пирожку». Чумазый в саже, остатках лекарства, он истошно орал, требуя… Чего? Наверное, есть? А может, мамку звал.

Не обращая внимания на плач, обтерла тряпкой, смоченной в воде, маленькое тельце, с удивлением отмечая, что жуткие нарывы превратились в бледные пятна. А дыхание выровнялось и уже ничем не отличалось от здорового.

— Фух, — вытирая пот со лба, устало вздохнул Феня, — управились.

— Ага, — лаконично согласилась Микоша. Она опустилась прямо на пол у печки, прислонившись к дровнику. — Сил нет.

— Как же ты меня напугал, — улыбнулась я малышу.

— Кто хоть там парень, али девка? — поинтересовался домовой, забираясь на скамейку.

— Мальчик, — ответила я. — Вон какой богатырь будет, — я потрепала его за щеки, и малыш затих, уставившись на меня своими серыми глазами. А потом заорал еще сильнее прежнего.

— Феня, присмотри за ним, я мать позову.

Сделала первый шаг от стола и поразилась: ноги словно свинцом налиты, еле передвигаются. И вроде идти до порога от силы шагов двадцать, но это расстояние казалось непреодолимым. Да еще голова гудит, словно медный колокол. Это ж сколько сил из меня высосал обряд? А ведь я ничего особо сложного и не сделала, но иду с огромным трудом. Сейчас бы спать завалиться, и даже плевать, что проснусь я в чужой постели.

В таких мыслях я доползла до дверей и кликнула дождавшуюся на улице женщину. Та пулей взлетела по ступеням и исчезла в избе. Сынишка остался дожидаться у крыльца. А я двинулась в обратный путь, который дался мне еще сложнее.

Когда я, наконец, доползла, мать уже успокоила малыша и кормила, сидя на каржинке. Оба домовых исчезли из виду, только колыхающаяся занавеска на печке давала понять, где они спрятались.

— Где матушка Ягиня? Поблагодарить хочу, — увидев меня, спросила женщина.

— Как тебя зовут? — спросила я вместо ответа.

— Прасковея.

— Вот что, Прасковея, я у вас теперь Яга, временно, — добавила поразмыслив.

Тетка охнула, покрепче прижала к себе малыша и принялась рассматривать меня.

— Что? Не веришь? — стало даже обидно. Я тут детей спасаю, а мне не верят. — Да я это, я.

Обернувшись по сторонам и убедившись, что вокруг кроме нас с ней, никого нет, она, видимо, решила, что я не вру. Отложив сына, бухнулась на колени и принялась по новой бить поклоны причитая:

— Матушка, благодетельница, спасительница.

С каждым новым словом она подползала все ближе и ближе, пока наконец не уцепилась за край моего сарафана и не начала его целовать.

Ну это уже слишком. Я не привыкла к таким почестям. Мне бы и простого спасибо было достаточно, о чем я честно сказала, пытаясь ее поднять. Но тетка попалась из упрямых и категорически не желала сдаваться.

— А ну, встать! — по-армейски рявкнула я. И это сработало. Прасковея вскочила на ноги.

— Скажи, чем отблагодарить тебя? — спросила она.

Задумалась, что с нее взять? Судя по скромной одежде и босым ногам, семья ее живет небогато. Навряд ли есть лишняя монета.

— Скажи, есть ли у вас корова? — мне пришла в голову мысль, что можно же пойти коротким путем — и брать сразу продуктами.

Дожила, Славка, за еду работаешь, хмыкнула я мысленно, но другого варианта раздобыть пропитание пока не придумала.

— А как же, Зорька, — кивнула женщина.

И услыхав, что молока будет вполне достаточно, заверила, что сынишка ее каждое утро будет меня снабжать, а заодно и яйцами.

— Репу проси, — подсказал мне Феофан, — дюже люблю пареную.

Так, наша продуктовая корзина на первое время наполнена.

Выпроводив Прасковею с сынишкой, я устало плюхнулась на кровать. И пусть до заката еще далеко, я закрыла глаза и погрузилась в царство Морфея.

Мне снилась бабуля — она вместе со всеми искала меня по лесу, почесывая чащу метр за метром, до самой темноты. На расстоянии вытянутой руки рядом с бабушкой шла Ирка. Она то и дело шмыгала носом, терла заплаканные глаза, на что бабушка ей говорила:

— Не реви, жива она, чувствую я. Найдем.

Но подругу это не успокаивало, скорее наоборот, и она начинала тихонько поскуливать.

А еще мне снился Иван, не княжич, а мой несостоявшийся жених. Вместо поиска бывшей невесты он мчал на электричке в город. Факт того, что я настолько ему безразлична, резанул по сердцу.

Слезы покатились из глаз, стекая солеными ручейками на подушку. И вдруг почувствовала, как чья-то рука погладила меня по голове, волос коснулись губы в невесомом поцелуе.

— Это просто сон, — шепнул мне Кощей, — я рядом.

Его тихий голос успокаивал, убаюкивал, даря уверенность, что все будет хорошо. И я успокоившись, уснула до утра.