Каратель

Глава 22

Глаша пришла через три дня. Лучезарно улыбнулась деду, который столкнулся с ней в дверях, направляясь в туалет подымить, села на стул, все также стоявший у моей койки и лучезарно улыбнулась.

— Привет.

— Привет. Честно говоря, не ожидал.

— Я решила тебя простить.

— За что?

— За все. Ты мне еще должен.

— Когда и что я тебе успел задолжать?

— Ты обещал мне помочь, когда я поступлю в институт в Городе. Помнишь? Или ты так, насвистел?

— Это помню. — надеюсь, что за год многое может измениться, и эта, не по годам развитая девица обо мне забудет.

— Ну и хорошо. Тебе что-нибудь нужно?

— Нет. Я через три дня уезжаю.

— Как? — рука девушки бесцеремонно скользнула под простынь и пальчиком постучала по гипсу.

— Как-нибудь. Мне к обеду надо быть в столице, на аэродроме.

— Ну ты что Паша раньше не сказал? Я бы отца попросила, он бы тебя до аэродрома довез, а то он позавчера машину разобрал, что-то ремонтирует. Я его сегодня спрошу, может он успеет ремонт закончить.

— Не надо твоего папу. У нас с ним не те отношения, чтобы я с ним куда то ехал. Завезет куда-нибудь в тайгу и там оставит.

— Да ты что, ты ему нравишься. Он просто меня очень любит и вообще, сложный. Ладно, я побегу твой вопрос решать, завтра приду — Глаша наклонившись, чмокнула меня в нос, наградив очаровательным видом из-под расстегнутой на три верхние пуговицы, рубашкой, и хихикая вышла из палаты, куда тут-же шагнул дед Миша, видно деликатно топтавшийся в коридоре.

— Все-таки ты отсюда без бабы решил не уезжать? Ну а че, все правильно. У нас девки все хорошие, не избалованные, и, что характерно, поголовно красивые.

— Дед, вот скажи, почему все невесты прекрасные и скромные, а стоит на ней жениться, да в квартиру прописать, как все меняется?

Старику мой вопрос не понравился, наверное, я был прав:

— Да ладно, сказал тоже… Был бы ты москвич, тогда да, есть из-за чего хвостиком мести. А тут раздухарился, а сам то, в таком-же Задрищенске живешь, деревня-деревней, только чуть побольше, чем у нас. Бывал я в вашем Городе, все как у нас, зимой минус сорок, а летом плюс тридцать, только сейчас три станции метро прокопали. Зато в магазинах шаром покати. Я вот девке этой скажу, как придет, скажу, чтобы с тобой дело не имела. Хлипковат ты для такой крали, она получше найдет.

— Скажи, скажи — я махнул рукой, нащупал стоящие у изголовья костыли, и стал осторожно вставать — надо было тренироваться, через два дня мне предстояла дорога в тысячу километров.

С Глашей мы договорились, что меня в восемь утра знакомый ее отца добросит от больницы до зоны, а оттуда, вместе с Демоном, добросит до трассы. Выписку мне отдали с вечера, оставалось проспать последнюю ночь и не проспать утренний подъем. А потом меня попытались ограбить.

Ночью я не мог уснуть. Сложный путь домой, где каждая случайность могла оставить меня в этом краю надолго, а, может быть, и навсегда, мешала уснуть. Мысли о самых неблагоприятных вариантах развития событий дружной толпой бродили по голове, периодически больно пиная мозг, да еще дед Миша храпел сегодня особенно громко и противно.

Часа в три ночи, по моим ощущениям, я забылся, чтобы тут-же открыть глаза. Мою кровать кто-то толкнул, но это был не я. Сон мгновенно умчался в даль под напором хлынувшего в кровь адреналина, я замер, стараясь не дышать. Кровать опять колыхнулась, подо мной звякнул метал о металл, внизу кто-то сдавленно сопел. Я, стараясь не двигать телом, медленно потянулся за костылем, стоящим в изголовье. Очень осторожно нащупал дерево одного из них, каждую секунду, боясь услышать грохот падающего на пол второго костыля, чрезвычайно медленно стал подтягивать к себе свое орудие.

Я перестал таиться, когда мое ухо уловило новый звук. Похоже, кто-то решил обойти мою защиту из замка и наручников, тупо прорезав дно рюкзака, чего я допустить никак не мог. Больше не скрываясь я приподнялся на локтях и, как смог сильно, ткнул костылем под кровать. Палка ткнулась во что-то мягкое, кто-то болезненно охнул, ударил по металлическим ножкам кровати, а затем, быстро, на четвереньках, побежал к выходу из палаты. В полутемном свете дежурного освещения, в проеме двери мелькнула чья-то жопа, быстро передвигающая ногами, затем все стихло.

Я, опираясь на один костыль, доскакал до выключателя и щелкнул тумблером. Палату залил яркий, после темноты свет, осветивший недовольно вопящего, накрывшегося одеялом с головой, деда Мишу, и пустую кровать Дениса. Через несколько минут, когда я, не обращая внимание ор соседа, под кроватью расцеплял свои защитные сооружения, в палату влетела дежурная медсестра.

— Что случилось? Почему не спим?

— Меня обворовать хотели — я выбросил из-под кровати отцепленный рюкзак и тупой хозяйственный нож с кривой надписью белой масляной краской по темной рукояти «Холод цех».

Дед тут же заткнулся и кряхтя, полез из кровати, чтобы подойти ближе вместе с погрустневшей медсестрой.

На поверхности брезентовой ткани рюкзака остался след поверхностного пореза.

— Милицию вызывать? — обреченно спросила сестра.

— Не надо никого вызывать, ничего не украли. Давайте спать — я поставил костыли на место и лег обратно, прижав рюкзак к животу и накрыв нас простынкой.

— А где ваш зассанец?

— Ложились — был, а сейчас не знаем. Наверное, убежал.

— Понятно. Завтра доктору все расскажу, пусть выписывает за нарушение режима, может еще успеют призвать. — сестричка выключила свет и прикрыла дверь: — Спите, больные.

— Ты видел кто? — через пару минут в тишине раздался тихий шепот дела.

— Нет, только черные трико, когда он на четвереньках убегал.

— Дениска, засранец. Он вчера в черных спортивных штанах был.

— Давай спать дед, о чем сейчас рассуждать.

Прижав к себе рюкзак, намотав лямки на кулаки, я, полный решимости не спать, уснул практически мгновенно, чтобы открыть глаза от гимна Советского Союза, раздавшегося от повещенной в коридоре радиоточки. Шесть часов — пора вставать.

Так как я еще числился больным, меня накормили манной кашей с большим пятном растопленного сливочного масла, растекшегося по краю тарелки и сильно сладким какао. В восемь утра я, распрощавшись с соседом и медработниками, которые приглашали заезжать еще, спустился к выходу, где меня подхватила под руку щебечущая Глаша и, больше мешая идти, потащила к серому «Москвичу», антикварной, четыреста седьмой модели. Молодой парень коротко представился Семеном, бросил рюкзак в багажник и помог мне вползти на заднее сидение. Что интересно, Денис попрощаться не пришел.

Пистолет мне выдали без проблем, после чего, повесив его на пояс, я, опираясь на костыли, двинулся к вольерам. Демон, увидев что-то невообразимое, двигающееся на четырех конечностях, разразился злобным лаем, кидаясь грудью на железные прутья, затем, по мере моего продвижения вперед, замолчал, чтобы через секунду залиться тонким, щенячьим визгом. Больше всего, открывая ходившую ходуном решетку, я боялся, что мой четвероногий друг, от счастья, собьет меня с ног, и отправит обратно, к, накаркавшим новую встречу, докторам. Отбиваясь костылем, удалось сдержать первый натиск обезумевшего от счастья зверя, потом отвлечь его предстоящей прогулкой, в общем минут через десять мы всей компанией загрузились в «Москвич» и поехали к трассе.

У дороги, обняв меня и чуть не уронив, Глаша, отводя в сторону повлажневшие глаза, сказала, что дождется, пока меня подберет попутка и отошла к «москвичу», со стоически молчащим Семеном. Через пять минут около меня остановилась белая «копейка», с пожилым аборигеном за рулем.

— Отец, до аэродрома добросишь?

— Три рубля.

— Садись.

Я свистнул бегающего в поле Демона, чтобы тут же услышать резкое:

— С собакой не возьму.

Понимая, что шансов найти альтернативу вредному деду у меня не много, я с улыбкой склонился к открытому окну машины:

— Давай за пять с собакой?

— В кабину не пущу, не проси.

— Давай пса в багажник?

Водитель повздыхал, потом махнул рукой:

— Ладно, уговорил.

Демон заскочил в пустой багажник и начал устраиваться поудобнее, после чего я захлопнул крышку, махнул отвернувшейся Глаше и стал забираться на заднее сидение. Сидя боком, вытянув загипсованную ногу, я долго видел тоненькую девичью фигурку, глядящую вслед машине.

Машина ровно гудела двигателем, убаюкивающе шурша покрышками по асфальту, я мотался на заднем сидении в неудобной позе, безуспешно борясь с подступающей со всех сторон дремой, когда машина, взвизгнув тормозами, встала колом. Я, мотнул головой, чуть не вывернув шею, и ошалело уставился в окно.

Мы въехали в какой-то поселок, прошли крутой поворот и почти уперлись в толпу людей, запрудивших дорогу. Впереди, поперек дороги, стоял перегородивший дорогу небольшой автобус с разбитым боковым окном и распахнутой настежь дверью, а возле борта машины кого-то старательно били и пинали. Судя по черной форме, били каких-то модных милиционеров.

Я встретился взглядом с водителем, чьи узкие от природы глаза почему-то округлились, как в анимэ:

— Урус, прячься на пол!

Какой-там прячься! До тонированных стекол еще лет десять, а пытаться прижаться к полу, извиваясь между узкими сидениями — это как щуке прятаться в маленьком аквариуме. Как говориться, жил грешно, а умер смешно.

— Отец, давай назад — я постарался пригнуться пониже.

— У куда назад!

Я оглянулся и тяжело вздохнул — в багажник нашей легковушки упиралась широкая морда грузовика с будкой.

Глядя на пару парней, что заинтересованно поглядывая на нас, не торопясь отделились от толпы, я начал судорожно рвать завязки рюкзака.

Меня спасло, что парни шли к нам, постоянно отвлекаясь на действо возле автобуса. Одного в черной форме пинками загнали под днище автобуса, и теперь старательно пытались вернуть обратно. Второго, высокого, прижав к борту и растянув руки в стороны, что-то орали в лицо, после чего, в перерывах, методично били по окровавленному лицо или в пах, очевидно, в целях лучшей усвояемости.

Мой водитель, круглыми глазами следя за процессом скоростной сборки автомата на заднем сидении его собственности, не выдержал видя вставляемого в горловину магазина, и что-то крикнув, выбежал из машины, даже не закрыв дверь. Бредущие ко мне парни, увидев это, заметно ускорились, а я, постанывая, перевернулся, и стал задом вперед выползать из салона. Почти сазу мне пришли на помощь, как морковку, вытянув из машины. Сильные руки развернули меня, две молодые физиономии расплылись в широких улыбках:

— О, урус…

Мы были снаряжены одинаково актуально для этого сезона. Только мой автомат был готов, а его «коротыш», небрежно висящий на плече, готов не был. Получив слабый, нанесенный с неудобного положения, но очень болезненный толчок стволом автомата в переносицу, мой оппонент закрылся ладонями и мучительно замычал. Второй подонок отпустил меня, так, что я чуть было не завалился на землю, и побежал к толпе, что-то крича. Я сорвал АКСУ с плеча парня, который он безропотно отдал, целиком погруженный в свою травму, и неловко, одной рукой, ударил аборигена металлическим прикладом по пальцам рук. Парень взвыл с новой силой, и побрел прочь от меня, ничего не видя и не соображая.

Я выпустил из багажника беснующегося Демона, и отставив в сторону загипсованную ногу, начал изготавливаться к выполнению упражнения «стрельба в наклон», с опорой на крышу «Жигулей». Отстрелялся я хорошо. Восемь одиночных выстрелов, в быстром темпе выпущенных в крышу автобуса, бетонный блок у дороги, металлический павильон автобусной остановки, сопряженное с визгом рикошетов и зловещий вой Демона, вымела дорогу от всех посторонних. Через пару минут на дороге остались только лежащие у автобуса фигуры в грязно-черных комбинезонах. Я, перевесил свой автомат за спину, достал костыль и пошел к автобусу.

У зеленой туши автобуса, какого-то армянского производства валялись пара пустых ведер и густо пахло бензином. В высоком человеке, с трудом, с помощью рук, вставшим мне навстречу, я, с трудом, узнал лощеного капитана из восточносибирского ОМОНа, которого я, много дней назад, предупреждал о том, что нельзя отдавать оружие окруживших их толпе. Причем я узнал его по единственному не оторванному погону и пустым ножнам от штыка на поясе. Разбитое и заплывшее лицо капитана, наверное, сейчас бы не опознала и родная мама.

— Ты кто?

— Милиционер из Города, после ранения домой возвращаюсь. Что у вас случилось?

— Толпа остановила, автобус бензином облили и сказали, что подожгут, если оружие не сдадим.

— Понятно. Это, наверное, ваше? — я протянул офицеру «коротыш», который он схватил двумя руками, как самое дорогое в жизни. В это время из-под автобуса вылез еще один милиционер, самый ловкий или хитрый. Третий без движения лежал, в позе эмбриона, у наших ног, но судя по глухим стонам, был жив.

— Бля, это пиздец. Что сейчас делать? — казалось, что схватив автомат, капитан потратил на это последние силы, и сейчас он медленно сползал вниз, скользя спиной по кузову автобуса.

— Ты как? Идти можешь — я тронул за плечо самого хитрого, в позе бегуна, пробежавшего марафон, стоящего рядом.

— Нармально, не успели запинать, су-уки — сквозь сжатые губ зашипел он.

— Вон видишь «жигуленок» стоит заведенный, давай подъезжай, а то я с ногой до него идти буду полчаса, да поедем телефон искать. Вам надо срочно своих вызывать, пока ушедшее оружие не растащили. Приедут местные, перевернуть поселок не дадут, и все, уйдут стволы.

Командир омоновцев поднял на меня единственный открытый глаз, вспыхнувший внезапной надеждой.

— Саня, давай, делай.

Через десять минут мы с Саней, проехав по вымершим улочкам поселка, нашли сельсовет, молча забрали у дежурившей в вымершем помещении тетки телефон, после чего Саня с трудом дозвонившись до своей базы, эзоповым языком вызвал подкрепление.

На обратном пути Саня рассказал, что втроем, на злосчастном автобусе, что стоял сейчас посреди дороги, воняя бензином и блестя выбитыми окнами, с утра, они выехали в райцентр за детьми, которым выделили путевки в один из многочисленных пионерских лагерей, разбросанных на берегу Черного моря. На улице поселка наперерез притормозившему на повороте автобусу кинулось несколько женщин, начался крик и скандал, в котором ОМОНовцы ничего не понимали. Почти мгновенно автобус окружила толпа, водитель заглушив двигатель и распахнув дверь, исчез, а борта транспортного средства уже выплескивали бензин из нескольких ведер, а затем, показав зажженную спичку, предложили выходить. Так, как половину нападавших составляли женщины и подростки, никто не потянулся к оружию, а дальше получилось то, что получилось.

Мой водитель появился у автобуса через полчаса. Я посмотрел на часы и понял, что если я буду ждать подкрепление, то совершу благородный поступок, но мой самолет улетит без меня.

— Мужики, у меня самолет через час. Вы как — справитесь или с вами остаться?

— Езжай, справимся — капитан так горько усмехнулся, что я понял, что он сейчас в таком состоянии, что если кто-то из местных к нему еще раз сунется, к вечеру от поселка останутся только закопченный памятник Ленину: — Наши через десять минут уже будут.

— Тогда удачи, мужики.

Водитель молча снес, что Демон гордо занырнул в салон рядом с ним и уселся с лапами на переднее сидение. Высадив нас у ворот аэропорта, машина с ревом стартанула едва захлопнулись двери, а я, поправив пахнущий свежим порохом рюкзак, побрел мимо охранника на летное поле, к кучкующимся возле аккуратного «Як-40» кучек милиционеров.

— Парни, здорово. До Шахтерска добросите?

— Ты с Города?

— Точно.

— Проходи, сейчас полетим.

Я вскарабкался по откинутой аппарели в салон самолета, кивнул приветливо улыбающейся стюардессе и плюхнулся на свободное место, пустив Демона к окошечку.

Потом все было просто. Полтора часа полета, милицейский УАЗик, который добросил меня до поста ГАИ, на западном выезде из Шахтерска. Инспектора, полюбовавшись моими костылями и посеревшим от пережитого гипсом, энергичным взмахом полосатой палочки тормознули красно-белый «Икарус», выполняющий последний на сегодня рейс Шахтерск — Город, а усатый водитель автобуса, чуть-чуть поменяв маршрут, высадил мен в двухстах метрах от моего дома. Эти двести метров мы с Демоном тоже преодолели, неторопливо бредя мимо засыпающих домов, вздыхая забытый воздух большого Города.

P.S.Республика за прошедшие годы превратилась в планету Железяка, где количество убийств заметно превысило общероссийские показатели. Жизни нет, ресурсов нет, железную дорогу обещают начать строить каждый год, но не строят. В городке, ставшем прототипом Улуса, согласно последним данным, количество доли русских уменьшилось с 50 до 10 процентов населения, но мне кажется, что эти десять процентов являются статистической погрешностью или включают людей, которым куда-то выехать невозможно. Производство в городке представлено парой станций по ремонту автомобилей, промышленности нет, организации только государственные, из обязательного набора — почта, полиция, пенсионный фонд. Зона и казарма, где жил ГГ сохранились.