Каратель

Глава 13

Потом шевельнулась плотная штора в одном из окон первого этажа, а через несколько минут входная дверь общежития с лязгом приоткрылась, в щель выглянуло испуганное лицо женщины в очках с толстыми линзами.

— Здравствуйте, открывайте, по заданию прокуратуры будем составлять протокол осмотра помещений.

— Ту все уже осмотрели.

— Не правда, милиция была у вас всего пятнадцать минут.

— Они осмотрели все, что хотели. Я не имею права вас пустить без директора.

— А где ваш директор?

— На курсах в Столице, будет через два дня.

— То есть местная милиция могла зайти без директора, а мы не можем? Ваша фамилия как, товарищ?

— Зачем вам моя фамилия?

— Сейчас протокол составим и доставим вам в отдел милиции, а сами будем смотреть без вас. Или отойдите от двери и не препятствуйте законным действиям правоохранительных органов.

Женщина попыталась захлопнуть дверь, но моя ступня, вставленная в проем, не дала ей это сделать. Пришлось навалиться на дверь, в результате защитница двери, ростом около одного метра шестидесяти пяти сантиметров эту схватку проиграла, поскользнулась на затертом полу и упала, не удержавшись за ручку.

— Ну что же вы, так неаккуратно? — я поднял шипящую от боли сотрудницу сельхозучилища и провел ее в холл первого этажа: — Вот зачем вам все это было надо?

— Вы не имеете право сюда заходить! — голос дамы срывался на визг от обиды и злости.

— Почему?

— Вы нарушаете Конституцию, врываетесь в жилище без санкции!

— Правда? Извините, я не знал.

— Я напишу на вас заявление, за самоуправство!

— Давайте, напишем его вместе!

— Что?

— Я говорю, давайте напишем его вместе.

— Кого?

— Заявление на меня!

— Это что, шутка какая-то? — у женщины происходил слом шаблона.

— Ну почему? Сейчас напишем. Как вас зовут?

— Я вам не скажу.

— Вы здесь работаете?

— Это не ваше дело.

— Понятно. Уважаемые понятые. В вашем присутствии в помещении общежития была обнаружена женщина, которая отказывается назвать себя и место работы. Скорее всего она сюда проникла незаконно, с целью хищения государственного и личного имущества. Сейчас мы ее пристегнем наручниками к батарее, а сами пойдем осматривать помещения, вдруг, она, куда нибудь уже залезла?

Женщина отскочила от меня:

— Вы что? Я здесь работаю, воспитателем в общежитии. Вон моя фотография, на доске почета висит.

Я подошел к стенду «Наши передовики»:

— Ну не знаю, не знаю… На фотографии, какая-то страшненькая тетка, а вы явно моложе и красивее будете…

— Фотография просто не удачная..

— Так как вас зовут?

Воспитатель числилась Аллой Сергеевной и проживала в этом же общежитии, на втором этаже, где располагались комнаты преподавателей и редких взрослых заочников, приезжавших для сдачи зачетов два раза в год. Второй этаж, с двух сторон, был заблокирован серьезной на вид решеткой с упрятанными в короба замками, препятствующих попыткам отомкнуть решетки без ключа. Очевидно, появление на «взрослом» этаже малолетних воспитанников не приветствовалось и пресекалось.

На третьем этаже, двери двух комнат были распахнуты настежь. В открытых комнатах был бардак и полнейший срач.

— Здесь живут ребята, которых забрали в милицию…

— Скажите, Алла Сергеевна, а сколько ребят здесь живут?

— Семеро. Все живут в этих двух комнатах. Мы на время каникул всех переселили в эти две комнаты.

— А в остальных?

— Там никто не живет.

— Надо посмотреть.

— У меня нет ключей. Все ключи у завхоза, а он в отпуске. — по торжествующему тону женщины, я понял, что это правда.

— А что, до конца отпуска завхоза, доступа к ключам от всех комнат нет? Мне кажется, что вы меня обманываете.

— Ключ от кабинета завхоза у директора, директор будет через три дня. Хотите ключи — ломайте дверь кабинета!

Ломать двери было через чур, поэтому, попросив понятых и напарника постоять молча, я пошел по коридору, припадая к косякам и замочным скважинам, прислушиваясь, присматриваясь и принюхиваясь. Коридор был длинный, у каждой комнаты приходилось замирать на несколько минут, что не прибавило бодрости моим понятых, Им обещали интересное действо, а по факту пришлось торчать в унылом коридоре.

— Павел, мы курить пошли — мой напарник, с понятыми, похихикивая вполголоса, двинулись на лестницу. Через несколько секунд раздалось дребезжание оконного стекла — судя по всему, мужики, с трудом, отодрали закрашенную во много слоев раму и закурили «на улицу», обсуждая старательного дурня, что засовывал свой длинный нос в замочные скважины, пытаясь понять, есть кто в «Теремочке» или нет. Видно, у своего кобеля научился.

Воспитатель наблюдала за моими потугами с плохо скрываемой улыбочкой, а я шел по бесконечному этажу, замирая, не дыша, у каждой двери, заглядывая в каждую замочную скважину, глубоко втягивая воздух, стараясь не показывать свою злость. Ситуация грозила падением моей репутации в этом забытом Богом уголке России. Если ничего не найду, к вечеру распоследняя дворняга в поселке будет обсуждать — сколько уроков художественного «нюханья» взял я у своего пса, и чем рассчитывался с учителем.

— Что-нибудь нашли? — очень заботливо спросила меня женщина.

— Пока нет, но, надеюсь найду.

— Где? Мы же все посмотрели.

— Наверху. Там же еще два этажа.

Мне показалось, или спина воспитателя, уже шагнувшего по ступеням вниз, вздрогнула?

— Паша, заеXXXXал уже всех. Тебе же сказали, что нет там ничего — старший сержант Викторов не скрывал своего неудовольствия: — И так, два часа здесь потеряли впустую.

— Мы осмотрим верхние этажи. Всем понятно? — я быстрым шагам двинулся по бетонным ступеням наверх. Викторов зло сматерился, дедок-понятой картинной схватился за сердце, закатывая глаза, а второй мужчина продолжал смолить сигарету перед распахнутым окном, не глядя в мою сторону.

Четвертый этаж был пуст, и глух к моим чаяньям. Все двери были заперты, на полу широкого коридора, лежал тонкий слой пыли. А вот пятый этаж меня обрадовал. Целостность пылевого покрытия была нарушена, дорожка чьих-то следов шла к двери одной из запертых комнат. Я показал Викторову на след и на носочках шагнул в запыленной пространство. В это время, мне на спину, как голодный вампир, бросилась, забывшая о своей интеллигентности, и даже, возможно, высшем образовании, местный воспитатель подрастающего поколения. Обхватив мои бедра крепкими ногами, женщина, что-то крича, вцепилась мне в лицо и волосы, царапая когтями, как дикая тварь из дикого леса. Взвыв от боли, я резко наклонился вперед. Не ожидая этого, Алла Сергеевна, смешно взбрыкнув худыми ногами в темных колготках, с размаха шлепнулась пол, в последний момент, успев выставить вперед руки.

Я перепрыгнул через сумасшедшую бабу и бросился к двери комнаты, куда шла редкая цепочка свежих следов, отлично различимая на пыльном полу. Больше всего я боялся, что дверь сейчас распахнется, оттуда выскочит некто, кого, до сих пор, пытается предупредить своим воем распластанная женщина, которую Викторов, наконец-то, сообразил прижать к полу. Дверь была заперта. Я двумя руками ухватился за старую ручку из потертой от времени нержавейки и рванул ее на себя. Старое, с многочисленными следами небрежного ремонта, дверное полотно не выдержало моего рывка, что-то хрустнуло и дверь распахнулась, явя мне выдвинутый на один оборот погнутый язычок замка, вырвавший край короба.

На одной из кроватей мирно спал, свернувшись калачиком, черноволосый подросток в темно-синем спортивном костюме. На столе стояли две пустые и одна не початая бутылки «Бархатного» пива, самодельный нож и горбушка серого хлеба. Несмотря на шум в коридоре, «малыш» безмятежно спал, выставив мне навстречу грязные пятки, выглядывающие из драных носок. Я выглянул в коридор. Алла Сергеевна, сидя на полу, утробно выла на одной ноте, придерживаемая за предплечье старшим сержантом. Я махнул рукой понятым, и они, с вытянувшимися от любопытства лицами, рванули ко мне.

— Мужики, нож видите? — я, зажав финку за острие клинка и навершие рукояти двумя пальцами, поднес нож поближе к лицам понятых: — видите красные комочки между ручкой и лезвием.

Понятые признали, что какую-то красную хрень они видят.

— Мне пакеты нужны, что б нож изъять. Я на третьем этаже, в комнатах этих засранцев целлофан видел.

— Я сейчас схожу — к моему удивлению дед вызвался идти за упаковочным материалом, правда, вместе с ним исчезла и полная бутылка пива, но бежать за шустрым понятым было уже поздно.

Кроме ножа, я, протоколом осмотра, изъял спичечный коробок, наполненный темно-зеленой растительной массой с характерным запахом лучшей в России конопли. Потом извлек из-под кровати белые кроссовки. Они были импортные, но стоптанные до последней крайности, с вышибающие слезу, идущей из глубины обуви, вонью. Но главное, на внутренних сторонах боковин подошвы ясно были видны густые бурые мазки. Закончив с оформлением бумаг и, как мог, упаковав кроссовки, нож и коробок в найденную бумагу и целлофановые пакеты, я стал трясти обитателя комнаты за плечо. Парень брыкнулся, обозвал меня, явно нехорошими словами на местном наречии и отвернулся к стенке. Скручиваемое ухо обычно приводить в сознание любого. Спящий проснулся, поток русских и местных слов, описывающих мою личную жизнь, стал гуще, и наконец, студент открыл глаза. Первой реакцией парня была попытка бежать, но я предусмотрительно набросил на левую руку парня наручники, поэтому, морщась от боли в закованной руке, узник совести, поплелся за мной. Увидев стоящую в коридоре заплаканную Аллу Сергеевну, парень стал громко орать на нее, как я понял, обвиняя женщину, что она выдала его ментам.

— Заткнись — я дернул наручники, тяжелое кольцо черного металла больно впилось в тощее запястье пленника, и он замолчал.

— Знаешь его?

— Это мой сын, отпустите его немедленно, он несовершеннолетний.

Царапины на лице саднили очень сильно, поэтому никаких добрых чувств к этому семейству я не испытывал.

— Обувь ему принеси и быстро.

— Вон его кроссовки — воспитательница ткнула пальцем в сторону плотно замотанного пакета, тонкий слой прозрачного пластика не скрывал замотанные в него кроссовки.

— Неси обувь.

— У нас нет лишней обуви.

— Мне без разницы, не зима, до милиции дойдет босиком — я безжалостно потянул парня за оковы мимо мамы, которая еще не поняла, что права ее дитя для меня пустой звук. Парень успел спустится почти на два пролета, скользя рванными носками по затертой поверхности ступеней, когда сверху раздался крик опомнившейся мамаши:

— Подождите! Подождите, я сейчас обувь принесу.

Через пять минут женщина, сев на корточки, натягивала на ноги недовольно бубнящего что-то ребенка, какие-то чешки, а зам=тем мы всей компанией вывалились из полумрака общежития на улицу.

Перед общежитием стояло около сотни человек. Сначала они молчали, потом, когда мы, быстрым шагом, вышли со двора, толпа взревела и двинулась за нами. Мне кажется, они решили, что я проволок мимо них убийцу.

— Леха, не подпускай к нам никого! — крикнул я идущему за спиной Викторову, стараясь быстрее тянуть вяло перебирающего ногами парня в сторону отдела. Мне очень хотелось дотащить его туда без лишних повреждений. Сзади что-то кричали, парень резко ускорился, почти обогнав меня, старающегося не выронить скользкие пакеты с вещественными доказательствами. Через пару минут крики сзади затихли, я позволил себе обернуться. Старший сержант Викторов, крепко держащий за предплечье агрессивную воспитательницу общежития, и понятые что-то объясняли окружившим их людям, за нами больше никто не бежал.

У крыльца РОВД тоже стояла толпа, внимательно слушающая какого-то пожилого мужчину интеллигентного вида. Мы прошмыгнули, с резко присмиревшим задержанным, в здание, за спинами людей, до того, как на нас обратили внимание. Через сорок минут, лично убедившись, что задержанного записали в книгу доставленных, за моим именем и по подозрению в убийстве. Протокол и пакеты с изъятым были внесены в журнал информации, так как в книгу регистрации преступлений дежурный вносить это барахло отказался категорически. Закончив свои хлопоты, я вышел на крыльцо. Доставленного парня запихнули в камеру, а его маму, на которую я написал рапорт о нападении на меня, присовокупив к нему объяснения понятых, посадили в уголок дежурной части. Две толпы соединились возле здания милиции и сейчас слушали моих понятых. Викторова поблизости я не видел. Я завел мотоцикл и поехал в тюрьму, надо было обработать истерзанную физиономию и выпустить из вольера Демона.

Лицо мое было поцарапано от души. Шипя и морщась, я капал на подсохшие ранки, к счастью обнаруженную перекись водорода, глядя на себя в маленькое, треснувшее зеркало, с пятнами засохшего мыла и крема для бритья, висящее в умывальнике казармы. Надеюсь, что Алла Сергеевна хоть иногда моет руки и чисти свои когти, а то подхватить какой-нибудь гепатит очень не хочется.

Обработав лицо и почистив форму, я взял соскучившегося пса и поехал обратно в поселок. Бросив мотоцикл возле милиции, я взял Демона на поводок и пошел на окраину поселка — обсуждать свой внешний вид с кем либо, настроения у меня не было. Через полчаса ко мне подъехал «Урал» с остатками боевого экипажа.

— Здорово Паша, а ты что один гуляешь?

— Не хочу граждан своей рожей пугать, а в казарме скучно — я повернулся к коллегам, демонстрируя товар лицом.

— Ни хрена себе! Это кто так тебя?

— Мамашка задержанного по подозрению в сегодняшнем убийстве. Между прочим, интеллигентнейшая женщина, воспитатель подрастающего поколения.

— И где сейчас злодейка?

— Час назад была в отделе, сейчас не знаю. Вы же знаете, как прокурорские дела по нападениям на ментов возбуждают.

— Ну да, хрен дождешься. Слушай, мы, что к тебе заехали. Тебя Наташа спрашивала, мы сказали, что сегодня, после смены, зайдешь. Мы кстати там кой чего закупались, можешь поучаствовать.

— Пацаны, вы что, прикалываетесь? — я забывшись провел рукой по исцарапанной щеке и сморщился от боли: — Меня Наташа увидит и больше знать не захочет.

— Да, ладно. Все нормально у тебя с лицом — парни очень хотели разделить со мной расходы на стол, поэтому старались быть убедительными и настойчивыми.

— Ладно, зайду. — Человек слаб. Воспоминание о сладких Наташиных формах заставили меня отложить в стороны планы на тихий вечер в уютной казарме: — Собаку после службы в зону отвезу, потом приеду.

— Не-не-не, девчонки просили, что бы ты с псом приехал. Очень его хотят посмотреть. Обещали что-то вкусненькое кобелю твоему приготовить.

— То есть зовут не меня, а его? — я махнул в сторону деловито носящегося по степи Демона: — Мне, наверное, следует обидится.

— Зовут тебя, даже не сомневайся. Ладно, бывай — тяжелый мотоцикл бодро покатил, увозя моих собеседников от двусмысленного разговора. Я проводил мотоцикл с коляской глазами и свистнув псу, двинулся в сторону берега. Но до воды дойти мы не успели. Каким-то образом меня выследил и догнал, шустро управляясь своим спортивным «ИЖом» с помятой дугой, поцарапанный, почти также как я, Серега Пахомов.

— Паша, стой!

— Серега, тебе что в казарме не лежится?

— Да мне эти звонили — наш командир мотнул головой в сторону здания милиции: — сказали, что твой задержанный утверждает, что кроссовки с пятнами его. Говорит, что он в ту комнату, откуда ты его притащил, он босиком пришел. И мать его тоже самое говорит. Нож признал своим. Там его хорошие отпечатки эксперт изъял и тут же, на глаз, посмотрел. Говорит, что очень похожи. А вот обувь, откуда крои смывы сделали, говорит не его. Через час его отпустят.

— Серега, они что, совсем дебилы? Как только парня из отдела выпустят, его люди тут же прибьют, прямо на крыльце.

— А может быть кто-то этого и добивается. — Пахом смотрел на меня сквозь линзы очков грустными глазами.

— Ладно, до отдела подбросишь?

— Спрашиваешь.

Я перекинул ногу через седло железного «коня» и свистнул псу.