КАМПА - ДОПОТОПНАЯ СКАЗКА ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

-Это точно, - подтвердил Эпаф, - вот помню, был у меня случай, я от одной варварши такого набрался: и блохи, и вши, и клещи, так что потом меня долго лечили, ели вылечил.

Вскоре из леса вернулась часть мужчин. И вернулись они не с пустыми руками, на огромной жерди висел привязанный ящур первогодок.

-Ты смотри, как они его быстро поймали, - удивились путники, - наверное попался в ловушку, надо быть на чеку, наверное весь лес капканами утыкан, нужно смотреть в оба.

С появлением охотников несущих ящура все оживились, дети начали подбегать к связанному зверю, бросать свои палки в его тушу и радостно визжа, подпрыгивать в каком-то неистовом танце. А мужчины старались отогнать их от добычи знаками и подзатыльниками, давая понять, что они испортят шкуру, которая как это не выглядело смешно и отвратительно, служили им вместо одежды. Бросив добычу на площадку возле костра, стая варваров любопытными глазами смотрела на еще живую добычу. Толпа что-то выкрикивая и жестикулируя, кричала охотникам, а один из них, по-видимому самый доблестный и храбрый, отличившийся в этой охоте, отгонял всех от ящура. Что происходило дальше, было плохо видно из-за многочисленной толпы, но через миг раздался оглушительный визг, доносившийся оттуда. Это визжал ящур, которого несколько варваров держали распластанным на земле, между тем, как один здоровый дикарь безуспешно пытался прикончить несчастную скотину сокрушительными ударами дубины по черепу. Его жертва рвалась и билась, а он раз за разом промахивался, но пыхтя и отдуваясь, продолжал свое дело, наконец употребив столько усилий, что хватило бы перебить целое стадо быков, коров и гиппопотамов, он одним убийственным ударом поверг её к своим ногам. Содрав шкуру, тушу быстро отволокли к разведенному поблизости костру, и вскоре над поляной разнесся соблазнительный аромат мяса. От вида всех этих зверств и ароматных запахов, голова пошла кругом.

- Все, хватит с меня этих мучений, - сказал голодный Эпаф, - скорее в селение к демоносам, а то я за себя не ручаюсь, так испортить мясо, из него же можно было изготовить до полусотни колбас, нажарить отбивных. А окорок прикопченный со сливами и медузами, это же просто обьедение. А язык в сметане, а голова, тамже полно мозга, а они его дубиной. А ливер, а требуха, а кровь, которую они даже не попытались собрать и наделать кровянки, нет, я такого вынести не могу, - ругался он, - Гак, Мак, Брак.

А варвары, будто специально издеваясь, аппетитно пожирали мясо на глазах голодных демоносов, отчего ноги буквально вскочили с места и понесли их подальше от этих дикарей.

-Где же селение, - ругались путники, пробираясь сквозь колючий кустарник на высокий холм.

Трудный подьем и голод давал знать о себе все сильнее, а в округе, как на зло, не было ни какой добычи. Приходилось рвать красивые цветы неизвестного вида, пробовать их вкус. Челюсти буквально сводило от жуткой кислятины.

- Тьфу, какая гадость, - ругался Крон.

А Наннанк занялся ловлей мяса, он гонялся за небольшой ящерицой, спасавшейся от него в норе, сколько не пытался он откопать и вытащить ее из норы, ничего у него не получалось.

-А эти гады варвары сейчас мясо пожирают, запивая ее асхи, - ругался Крон, отплевываясь кислятиной.

-Поймал, поймал, - кричит Наннанк, - будет нам мясо, - поднял за хвост ящерецу. Сама же ящерица свалилась на землю, огрызнулась, угрожающе шипя на все стороны и тутже нырнула в нору.

-Ты так и хочешь нас мясом закидать, - ругались голодные путники.

- А что я, я стараюсь, а вы палец о палец не ударили, чтобы раздобыть пропитание, варвары и то смекалистее в этом вопросе.

-Это еще почему? - вопрошал Крон.

-А потому, - отвечал он, - я, например, слышал, что среди варваров особо процветает культ каннибализма, а их стремительное расселение по планете вызвано не чем иным, как желанием отселиться, сбежать от своих же сородичей каннибалов, пожирающих себе подобных.

-Я такого не слышал, - удивлялся Крон.

- А еще у нас говорят, что варвары научились изготавливать свои примитивные орудия: каменные молотки и зубила, только с одной целью, чтобы раскалывать кости и черепа крупных животных. Все кругом только и говорят о людях, как о падальщиках, пожирателях трупов животных.

- Как это? - уточнил Крон.

-Очень просто, например, сожрали саблезубые тигры слона, обглотали плоть, ушли, тут как тут, варвары примчались доедать то, что осталось. В костях, в черепе слона мяса полно, добраться туда тиграм невозможно, а они раз, раз камешком дырку в голове сделали, мозг сьели, так и приловчились доедать после хищников. От этого и ума у них больше, чем у всех остальных приматов, - с видом мудреца изрёк умозаключение Наннанк. -И прямоходящими они стали потому, что в высокой траве и кустарниках для обзорности нужно распрямлять спину, чтобы высматривать падаль. Но это еще не все, этим приматам нужно было еще и принести к трупам свои орудия, так появился новый тип кисти, проще говоря, рука умеющая держать инструмент. А двуногость обеспечивала высокую скорость бега, возможность плавать в реках и передвигаться по трудно преодолимой местности.

Но договорить они не успели, показалась деревня.

-Неужели снова варвары-каннибаллы, - настороженно переглянулись меж собою демоносы, но слава всех высшему Хаосу, это был хутор, в котором жила демоница Кампа.

То там, то здесь над травяной гладью поднимались невысокие деревья с бледной желтоватой хвоей, их ветки были увешаны ажурными красно-коричневыми шишками дикорастущего гереха. И посреди этой дикой красоты, ближе к холмам, стояли обычные земляные хижины с поросшей мохом крышей. Селение раскинувшееся среди гор, выглядело пустынным. Путники брели по его заросшей травой улице, в надежде встретить хоть одну живую душу. Крон хотел разузнать, где живет Кампа, но улица была пуста и спрашивать было не у кого, и тут он явственно почувствовал еле уловимый, но такой желанный аромат, который мог исходить только от Кампы. Подойдя к дому сколоченному из бревен с поросшей мхом кровлей, они постучались в дверь. Из хижины вышел седой старик с изрезанным морщинами лицом, в правой руке он держал топор, левую руку он приставил к глазам, стараясь лучше рассмотреть посетителей.

-Что вам нужно? - спросил он.

-Мы заблудились в лесу, - начал обьяснять Наннанк, - дайте хоть воды.

-Принеси гостям воды, - крикнул старик.

На его зов из дома вышла девушка: высокая, пригожая лицом, а на голове, будто корона, кубло змееголовых волос. Сердце у Крона так прямо и застучало, это была она, его Кампа. Когда они отпили воды и во всех подробностях рассказали о своих злоключениях, старик предложил им еду и свое гостепреимство. Для гостей закололи овцу, и целый день они отъедались мясом, отдыхали. Кампа все это время держалась как бы на некотором отдалении, стараясь как можно меньше встречаться с ним взглядом, скрывая свои чуства. Целый день Крон сгорая от любви, искал предлог, чтобы остаться с нею наедине, и от этого терзался душевно. А когда настало время уезжать, он искал глазами девушку, а ее нигде не было. Вдруг она появилась, выйдя из-за своего укрытия, большого развесистого дерева, и он невольно залюбовался этим зеленоглазым чудом. Она действительно была невероятно красива: тонкие правильные черты лица, нос со вздрагивающими ноздрями, большие чувственные глаза, мягкий овал подбородка, идеально коническая грудь, тонкая талия, длинные телячьи бедра грациозно переходящие в бычьи голени, заканчивающиеся аккуратными маленькими копытцами и изящно взлохмаченный хвост. Все это вызывало у Крона приступ влюбленности. Девушка стояла, опершись рукою на ветку дерева и молчала. Каким-то шестым чувством демоницы безошибочно чувствуют настоящего мужчину. Повелительный зов инкстинкта, это вечная загадка чувств, будет всегда удивлять и восхищать, но ни кем и никогда не может быть обьясним, ибо разум вообще не обьясним, а женский тем более.

- Нам пора прекрасная нимфа - прощался он с нею галантно, поклонив голову.

Кампа молчала. И в этом молчании чувствовалось что-то несказанное, возвышенное и прекрасное.

-Я бы хотел еще раз увидеть тебя, - молвил Крон, - в ближайшее время я раздобуду крылатую «обезьяну» и прилечу к тебе, если ты не прогонишь. Она молчала, в её душе боролись стихии и страсти рассудка, наконец рассудок уступил место вечному, вселенскому зову страсти.

-У моря есть рыбачья изба, на которой висит челюсть дракона, - сказала она, - ожидай меня там, - и тутже растаяла, скрывшись за деревом, только ее пьнящий аромат говорил о том, что это был не сон.

Всю обратную дорогу он не мог ни о чем думать, как только о ней. Добравшись в город, он оседлал новую «обезьяну». Как не пытались отговорить его Наннанк с Эпафом, обьясняя, что в Атлантиде праздник, он должен обязательно на нем присутствовать, но Крон был неумолим. Махнув на них рукою, отпустил на все четыре стороны. Эпаф отправился домой, а Наннанк решил, что с него науки вполне достаточно, устроился охранником в столицу ойКумены, город Сорочанск. Подхваченный ласковым Зефиром, он летел к ней, сгорая от любовного томления и страсти охватившей его тело. Девушка ждала этой встречи также страстно, как и он, ждал её. Он целовал ее грудь, живот, ноги и испытывал от этих поцелуев непередаваемое наслаждение, забывался на какое-то время в истоме сна, а проснувшись, снова тянулся к этому прекрасному телу. Ни до, ни после этой ночи он не испытывал такого счастья, какое испытал здесь в этой хижине на берегу моря.

- Нимфа, лесное чудо с нежным и чарующим именем Кампа. Кампа, Кампа, Кампа, Кампа, - в сотый, в тысячный раз повторял он её имя.

-Ты царевич из моих снов, - шептала девушка, прижимаясь к нему.

А он любовался этой прекрасной демоницей, свалившейся ему буквально с неба и чувствовал, что теряет рассудок от близости и ласк, которые она ему подарила.

-Какое у тебя прекрасное лицо. Ты сильный, мужественный, добрый, нежный и ласковый. От твоего взгляда женщины чувствуют себя маленькими и беззащитными девочками, - шептала она ему на ушко нежные слова. - Расскажи о себе что-нибудь, - просила она, - ведь я о тебе ничего не знаю.

-Что ты хочешь обо мне узнать? - спрашивал Крон, ему не хотелось, чтобы Кампа знала его высокое царское происхождение, он считал, что девушки, которые за ним упадали, всегда добивались не его любви, а скорее его царственного положения, и не хотел разрушить ту ауру отношений, которая витала в их душах.

-Сказать смешно, я ведь даже не знаю как тебя зовут.

-Зовут меня …, - он замялся, не зная, что ответить, сказать правду, значит выдать себя. - Меня…. Зовут… Иблис, - солгал он краснея. - Что еще ты хочешь обо мне узнать? - спрашивал он.

- Расскажи, почему ты хромаешь наверное неудачно выпал с крылатой «обезьяны».

-Нет, - отвечал Крон-Иблис, - занимался наукой, пытался научно сформулировать первопричину созревания плодов Гереха.

-А зачем тебе это нужно? - поинтересовалась девушка.

-За тем, чтобы лучше понять окружающий нас мир, если мир - это твой дом, ты должен знать порядок этого дома, ты должен знать почему все происходит, чтобы постичь материю вещей и скрытые в ней механизмы.

- Но зачем? - удивлялась Кампа, - они и так растут сами по себе.

-Затем, что все в этом мире происходит из материи и нет ничего кроме неё, она как изменчивая вода является то в одном, то в другом виде среди тысяч превращений, которые происходят на каждом шагу. Одно превращается в другое, и если цепочка превращений еще не разгадана, то ее нужно разгадать. Ведь на свете есть еще много такого неизвестного, что и не снилось иным мудрецам. До невозможности удивительного и на первый взгляд даже неправдоподобного…

-Ты так скучно рассказываешь, совершенно непонятно, какое отношение имеет твоя нога к Гереховым плодам.

- Вообще, это очень смешная история, хотя мне тогда было не до смеха, - обьяснял Крон, наивно улыбаясь. - Когда я был маленьким, мне очень хотелось попробывать спелых плодов, вот я залез на дерево и стал ждать, когда же они созреют. Ждал и созерцал, как они постепенно день за днем наполняются соком, как румянит солнце их бока. Все это время птицы пытались склевать мои плоды, я гонял их, но они все равно возвращались. Тогда я решил прикинуться пугалом, надел на голову спелую тыкву, вырезал в ней дырки для глаз и большой зубастый рот. В страхе и ужасе птицы разлетались в разные стороны, когда видели, что на дереве сидит страшилище, они кружились надо мной, каркая и насмехаясь самым злорадным образом. Однажды в полдень, когда зной был особенно сильным, меня разморила жара, и я уснул, а в это время, к дереву подлетел рой пчел, который избрал мою тыкву лучшим местом для отдыха. Пробудившись, я в ужасе замахал руками, отбиваясь от тысяч растревоженных насекомых, пока я размахивал руками, то потерял равновесие и с криком упал на землю, а на мою голову обрушился град плодов и сломанных веток. В добавок к тому, что я сильно вывихнул ногу, мне пришлось еще спасаться бегством от разьяренных пчел, набросившихся на меня с остервенением, я едва спасся от них в ближайшей речке.

-Ты наверное стал летчиком-аватором после того, как полетал с дерева? - смеялась Кампа.

-Наверное, - мечтательно отвечал Крон, - мне нравится ощущение полета.

А управлять «обезьяной» сложно? - интересовалась она.

-Немного сложновато, «обезьяна» очень чувствительна, она постоянно проваливается в воздушные ямы, то взлетает выше облаков. «Крокодилы» намного лучше, они более устойчивы, в них много места, хотя они сложны в управлении.

-Ты что меня совсем за дурочку считаешь, - обиделась девушка, - разве бывают в небе воздушные ямы, скажи еще воздушные канавы, откуда им взяться в небе.

-Я не хотел тебя обижать, - отвечал Крон-Иблис, - тебе учиться нужно, ям в небе конечно нет, просто воздух прогревается неравномерно. Допустим, над лесом воздух холодней, чем над полем, вот и скачет «обезьяна» над полем, поймав восходящий поток воздуха, а над лесом или рекой опускается. Все различия между вещами зависят от сжатия и расширения. Стягиваясь, уплотняясь - воздух образует ветры, облака, воду, землю, камни. Растягиваясь, разряжаясь - он становится огнем, весь мировой процесс состоит в сжатии и расширении первовещества, причем сжатие связано с охлаждением, а расширение - с нагреванием.

Кампа слушала обьяснения, а затем сказала:

-Я не знала, что за мной будет ухаживать такой умный кавалер, аж страшно, волосы дыбом встают.

При этих словах ее волосы и впрямь распрямились и торчали в разные стороны, а змеиные головы раскрыли свои пасти, глупо кривляясь.

-Так я твой кавалер, - переспросил Крон, - можно я еще к тебе прилечу, - поинтересовался он.

-Конечно, прилетай к моим родителям, спроси разрешения у них.

-Неужели ты боишься своих родителей?

- Нет, - отвечала она, - дело не только в родительском разрешении, ведь от тайных связей дети рождаются со свинными хвостами или еще чего хуже.

Но Крон был глух к ее доводам, страсть так и распирала его тело.

-Да пусть хоть безрогие родятся, - умолял он ее, - я прилечу сюда на новолуние, приходи, я буду ждать тебя .

- Вначале к моим родителям, - не соглашалась Кампа, - а если нет, то и не надо, - схватив свои вещи, она убежала прочь.

Крон некоторое время ждал, а затем встал, собрался и улетел. А Кампа из своего убежища долго смотрела вслед улетающей «обезьяне», ее губы шептали.

- Как бы я хотела,вот так взлететь с тобой к облакам, и как птица парить между небом и землей.

А пестрый шар «обезьяны» все уменьшался и уменьшался, пока не растаял, растворившись в бескрайнем океане небес. Это само время улетало, растворяясь в небесах. Крон, бог времени, основа его неумолимого, безудержного вращения, мчался навстречу своей судьбе, подставив свои роскошные кудри легкому попутному ветерку. А девушка смотрела ему в след, и горькие слезинки котились по ее щекам. Она еще не знает, что будет всю свою жизнь искать встречи с этим златокудрым Иблисом, о котором она не знала буквально ничего, но готова была для него вырвать из грудей свое горячее сердце. А Крон улетел, он решил раз и навсегда покончить с этой романтической историей, а чтобы излечиться от любовной тоски, целый месяц провел на курорте, осматривал достопримечательности, делая вид, будто это доставляет ему удовольствие, купался в целебных водах реки Селемн излечивающую от любовных ран, загорал, принимал солнечные ванны. Но даже спустя месяц купания в водах реки Селемны, образ Кампы так и не выветрился из его головы. Так и не излечившись от тяжкого недуга, он засобирался в дорогу. Как на зло погода не ладилась, дул сильный ветер, иногда туман застилал небо, то вдруг, неизвестно зачем, налетал ливень. Решив рискнуть, он полетел на авось, может пронесет. И правда, некоторое время его носило и швыряло из стороны в сторону, а затем, едва перелетев Семплегидские шлюзы, Сцыллу и Харибду, он попал в жуткий ураган, и его крылатая «обезьяна» разбилась. Он же благополучно выбравшись из под обломков, купил в ближайшем селении двух ослов и повозку, погрузил на нее все самое ценное, отправился путешествовать сушей. Пусть дольше, да копыта будут целее, думал он, сидя в арбе. Протяжно скрипят колеса арбы, пылит дорога.

- Хей, хой, хей, - подгоняет он своих ослов.

-Кукаререку, - кричат ему в догонку сельские петухи.

-Кукаререку, - передразнивает Крон этих голосистых крикунов, - Кукаререку.…..Кукаререку .

Проводники-мытари душ.

-До чего же противен крик этих горластых петухов, - ругался разбойник Лилай, - открыв заспанные глаза.

Вчера поздно лег и теперь проснувшись не свет, не заря, он был зол и раздражителен. Поспать бы еще хоть час-другой, но жалобный вой и стенания заставили его встать с постели, умыться, одеться. Женщины волкодлачьего племени рылись в кучке обгорелых костей, разыскивая останки своих мужей, детей и родственников. Костей было очень много, все они были изувечены огнем и теперь было невозможна понять, где прах родных и близких, а где кости врагов. Лилай как мог успокоил женщин, а когда жалобный вой и причитания стихли, обратился к собравшимся с такой речью.

-Смерть для воина нестрашна, страшно неуважение к останкам павших. Взгляните сюда, - указывал он рукою на кучу обгорелых костей, - останки вольного народа перемешаны с костями врагов, и разделить их нет никакой возможности. По этой причине, нет возможности похоронить убиенных по священным обрядам нашего племени, - вытянув руку куда-то в даль, вскричал голосом срывающимся на крик. - Их тела осквернили, предав все поглощающему огню, и теперь души убиенных вынуждены вечно блуждать в лабиринте чистилища!

Охи, вздохи, жалобные причитания сопровождали каждое слово, слетевшее с уст разбойника Лилая, это женщины волкодлачьего племени подвывали за убиенными. Выждав пока ропот негодования стих, он осмотрел собравшихся тяжелым, полным скорби взглядом, продолжал.

- Вольный народ воды, сегодня для вас светит солнце, вы дышите воздухом, радуетесь жизни, а души наших близких бродят во мраке, среди бесконечных тупиков и переходов лабиринта.

В толпе послышались требовательные крики мужчин.

- Ты среди нас самый умный, говори, что делать.

Лилай выждал, а затем с грустью в голосе молвил.

- Только проводники могут спасти их души.

- Проводники-мытари душ, - с ужасом шептались меж собою мужчины, а женщины в страхе прижимали к груди своих детишек. - Но ведь это же добровольная смерть, и не факт, что проводникам удасться преодолев все трудности, вернуться из потустороннего мира.

-Да, проводники, - уверенным тоном повторил Лилай, - подумайте сами, завтра кого-то из вас, вот так же положат на погребальный костер. Тогда, - указал он рукою на волчат, - они, молодые волки, дадут вам своего проводника, они тоже будут чьи-то дети, так же будут дороги и любимы.

Горестный вой поднял в небо стаю птиц. Матери, чьи глаза еще не высохли от слез за погибшими мужьями, теперь выли и голосили еще больше, ибо их ожидала новая потеря.

-Есть ли среди вольного народа храбрецы способные пройти чистилище и вывести души своих сородичей на свет божий. Есть ли такие среди вас? - обратился он к стае. - Пусть добровольцы выйдут к жертвенному алтарю.

Из числа юношей и девушек не нашлось ни одного труса, сделав шаг, они стояли и ждали, кого выберет старый шаман. Шаман, по имени Кандиге, облаченный в белые одежды, поверх которых были одеты шкуры жертвенных животных, а голову венчали злаченные рога, взял в руки видавший виды бубен, на котором были нарисованы символы огоня, земли и неба, подошел к огню, подогрел его над пламенем и начал шаманить, завывая ритмичную песню. Ходит вокруг огнища, танцует, разные непонятные слова выкрикивает, и так яростно бил в бубен, что довел себя, чуть не до обморочного состояния. В танце его тело, то содрогалось в конвульсиях, то он падал на землю, качался и выл, то вдруг вскакивал на ноги и стоял неподвижно, пугая присутствующих своим остекленевшим взглядом. А все стояли и ждали, кого выберет шаман Кандиге, ибо погрузившись в транс, он мог летать по воздуху или отправляться, в так называемый нижний мир, общаться с потусторонними хранителями и даже загляывать в будущее.оги и стоял неподвижно Некоторое время он отсутствовал в своем теле, в его свинцовых глазах появились призрачные видения и образы. Присмотревшись, можно было отчетливо различить летящих птиц, а также множество животных, то хищных, то добрых, но все они неслись куда-то вдаль, целые стада вмещались в его зерцалах. Выйдя из состояния транса, вернувшись в свое тело, он вновь принялся бить в священный бубен, петь и танцевать. А после закурил благовония, вдыхал пьянящий дым и как бы вбирал в себя его силу. Затем стал обносить курящуюся чашу с благовониями и дымил на каждого из стоящих, заставляя глотать дым. Не все прошли испытание дымом, многие пали на землю одурманенными, но тех кто остался, ожидало новое испытание. Приблизившись к огню, Кандиге безбоязненно вступил в жаркое пламя, босиком ходил по горящим углям. Ритмичное движение и пляска в такт бубна продолжалась долго, а глаза шамана уже ему не принадлежащие, всматривались в каждого, проникали в сознание, высматривали, выбирали мытаря душ. Сделав несколько круговых движений, он вышел из огня, которое порой доходило ему до колен, иногда усиливалось, скрывая его почти полностью. Но чудо, на его ногах не было даже следов от ожогов. Выйдя из огня, он как ни в чем не бывало, продолжал петь и танцевать, обходя собравшихся, начал одного за другим подталкивать в жертвенный костер. Лишь только они шагнули туда, Кандиге бросил в огонь какие-то душистые травы, от чего дым заполонил всю округу, а огнище пыхнуло синим пламенем. Из-за густого дыма нельзя было рассмотреть, что происходит внутри пламени, но через некоторое время, на земле лежало множество воинов с обожженными ногами. Они не смогли пройти очистительный огонь, только двое остались стоять в этом огне. Юноша, по имени Таме, и девушка, по имени Туме, стояли в огне и, казалось, не чувствовали его жара. Жрец оттолкнул от огня недостойных и взойдя в костер, прочитал над ними священные молитвы, а затем соединив их руки, обьявил мужем и женой. Так, по воле божества, они навеки соединили свою судьбу незримыми узами брака. Выведя их из огня, жрец Кандиге воскликнул:

-боги огня сделали свой выбор, избрав Таму и Туму проводниками душ в потустороннем мире.

Сильным, бестрашным воином был юноша Тама. А Тума была красавицей: глаза веселые, живые, волосы черны, а губы алы, словно косточка спелой фиги. Обращаясь к присутствующим, Кандиге воскликнул.

-Устыдитесь вы, непрошедшие испытание. На кого даже не пала тень выбора, смойте позор, кровью откупитесь за свои жизни!

Лилай, который все это время восседал на неком подобие царственного трона, встал с места и обращаясь к волкодлакам обьявил.

- Вольный народ воды, готовьте свои суда, острите мечи и копья, сегодня же выступаем смывать позор!

Кровь за кровь

Кровью смыть свой позор готовился и правитель Родоса, великий и могучий царь Киферон. Он уже чувствовал себя намного лучше. Целители, знахари, бабки, няньки, повитухи быстро привели его в чувство, в его жилах снова бурлила горячая кровь, а в воспаленном мозгу кипела жажда мести. Все эти качества делали Киферона особенно расчетливым и предусмотрительным правителем. Он все видел, все замечал, придавал серьезное значение абсолютно всему, и даже таким пустякам, на какие ни кто другой не обратил бы внимания. Первая мысль, которая пришла на ум Киферону, была избавиться от этой демоницы Тсифоны. Ведь это из-за неё на меня обрушилось столько неприятностей. Если бы не она, рассуждал он вслух, мне не пришлось бы так унижаться перед разбойниками. А она еще считается моим телохранителем, да меня самого нужно охранять от таких телохранителей. Это ж надо, так выворачиваться наизнанку, просто в голове не укладывается. Из этого следует вывод, что Тсифона двулична, и как знать, не она ли причина всех моих бед и несчастий. К тому же она влюблена в меня до безумства, а влюбленный безумец опасней вдвойне. Лучше иметь слепые глаза, чем слепое сердце. Не зря народная мудрость гласит, влюбленный обуздай свой нрав, иначе он пойдет против тебя и опозорит. И правда, в нашей жизни можно отыскать не мало наглядных примеров, когда от большой любви лишаются рассудка и делают столько глупостей, что даже помыслить об этом и то страх пробирает. Так или примерно так размышлял Киферон окуривая свое тело ароматическими травами.

-Каракул, Каракул, Изыди, Тирара, Матамое, - шептал он слова заклинания, окуривая свое тело и душу целебными травами. - Каракул, Каракул, Тирара, Матамое, Изыди вон, - повторял он слова противоядия к любовным чарам, которыми, как ему казалось, опутала его демоница.

Но как раз и на всегда избавиться от Тсифоны он не знал, ибо сила заклинания была бессильна против такой изворотливой особы. Только в его воспаленном мозгу, будто заноза сидело одно единственное, избавься поскорее от этой Тсифоны, от нее исходит какое-то непреодолимое и бессознательное беспокойство.

-Каракул, Каракул, Тирара, Матамое, Изыди, Изыди вон, - повторял он слова заклинания, надеясь на его защиту.

Но к своему великому разочарованию заклинание оказалось бесполезным, ибо совершенно не действовало. Что же делать, терзался он в противоречивых сомнениях, считая, что лишь убийство избавит его от этой навязчивой Тсифоны. В то же время, лишить жизни девушку любым из известных ему способов он не мог, все таки женщина, скажут, что поднял руку на слабый пол. И тогда ему на ум пришла гениальная идея, как всегда подсказанная Сабскабою.

- Отправить ее в бездну Эреба и дело с концом.

-Точно, - согласился Киферон. - Я вынесу ей суровый, но справедливый приговор. - Немедленно приведите ее сюда, - обьявил он во всеуслышанье.

Когда несчастную влюбленную под конвоем стражи доставили во дворец, её уже ожидали верховный судья и присяжные заседатели. Обращаясь к уважаемым судьям, царь Киферон обвинил Тсифону в преднамеренной влюбчивости, вредящей и подрывающей его царственное здоровье.

-Нет, не правда, - оправдывалась она, - моя любовь чиста и невинна, и не моя в том вина, что я полюбила тебя, мой ненаглядный.

- Вот оно! - вскричал Киферон, - вы все свидетели ее вины. Это она своими любовными чарами пытается свести с ума вашего правителя, совершенно не отдавая себе отчет в том, что своей любовью подрывает государственные устои нашей многострадальной страны. И это в то время, когда вся моя жизнь посвящена настолько серьезным занятиям, о которых я даже боюсь помыслить, она своею влюбленностью укорачивает мой и без того короткий век. А ведь до смерти мне предстоит сделать так много, что я не пощажу никого, кто похитит у меня хоть малейшую частичку времени, которого у меня просто нет. Вот мое царственное решение. Она виновна. Кто за, - метнул он строгий взгляд на присяжных и судей.

Кто мог перечить правителю.

-Конечно, она виновна, - единогласно вынисли судьи суровый, но справедливый приговор.

Тсифона пыталась возразить.

- Да ведь я люблю тебя мой ненаглядный, - заливаясь краской, произнесла она слова признания.

Ее шепот перешел в шипение гремучей змеи, растревоженной в своем логове. Только Киферон не стал ее больше слушать, остановил жестом руки.

-Стой смирно сумашедшая, - зарычал он, - а то я прикажу заковать тебя в кандалы.

Девушка уставилась на него безумно страстным взглядом, и тут же повинуясь первородному инкстинкту, обернулась с ног на голову. Шея вывернулась, голова изогнулась, конечности вытянулись, хвост вылез наружу, а ребра ушли вглубь позвоночника. Пред глазами присутствующих вся эта сцена произошла столь стремительно, что никто не успел сообразить, что собственно тут происходит. А вывернутая наизнанку Тсифона с быстротой молнии бросилась к Киферону, исцарапала ему лицо, растрепала курчавые волосы, разорвала кружевной воротничек его туники. Нападение было столь стремительно своей неожиданностью, что у Киферона помутилось сознание, он упал на спину, и только лапки его конечностей конвульсивно подергивались. Тсифона лежала сверху и, тяжело дыша ему в затылок, шептала:

- люблю тебя любовь моя.

Всем своим естеством Киферон чувствовал, как две сильные руки крепко стисли его в обьятиях.

-Люблю! - почти кричала она срывающимся голосом, - люблю только тебя одного! Обьятия Тсифоны были так крепки, будто это не руки, а железная сеть стянула его грудную клетку. От этого из его горла вылетали неясные булькающие звуки, и даже позвать на помощь, не было ни какой возможности. Ибо всем его телом овладел какой-то необьяснимый страх. Местами ему казалось, что эта демоница окружена огненным сиянием, и этот огонь пронизывает его насквозь, жжет, пропекая до мозга костей. На его немой призыв и конвульсивные взмахи конечностей бросилась стража. Гарпии быстро скрутили демоницу, повалили на пол, готовые одним ударом меча лишить ее жизни.

-Нет! Нет! - храпел царь, делая глубокий вдох, - мы устроем показательную казнь, достойную ее вины. Живи до завтра, а завтра, - с ударением на каждой букве молвил Киферон, - завтра.

Его лицо исказила гримаса злорадства. Не стоит удивляться, почему после такого признания в любви, Киферон почти не спал этой ночью, не сомкнув глаз размышлял над предстоящей казнью.

- Нужно устроить ей показательную смерть на арене цирка, - подсказывали царю советники.

Но тот возражал:

- Тсифона конечно интересная чудачка, но дело видете ли в том, если она снова вывернется наизнанку, пол города станет заикой.

-Давайте её казним без лишнего шума и где нибудь по-дальше от города, -предложил Сабскаба, и Киферон сразу же согласился.

Надобно отметить, что предстоящая казнь, хоть и не оглашалась заранее, но о ней каким-то невероятным образом узнали жители города. Еще задолго до рассвета, к вратам городской тюрьмы, стекались толпы народу. В назначенный час, скрипнув петлями, отворились главные тюремные врата, из них вышел отряд копейщиков, за ними поскрипывая колесами, неспешно тянулась арба.

-Вот она, вот она, - шептались в толпе с острахом, показывая пальцами на Тсифону сидевшую среди нескольких осужденных на казнь. - Это она умеет выворачиваться наизнанку, это она чуть было не довела нашего правителя до умопомешательства. Таких нужно живьем в землю закапывать, - слышались недовольные выкрики тех демоносов, кто считал себя смельчаком.

Но стоило только Тсифоне бросить в их сторону взгляд полный гнева и ненависти, площадь буквально опустела, а храбрецов ветром сдуло. Лишь только малолетние демоносики, еще слабо соображающие какой страшной силой обладает любовь Тсифоны, бежали за ней следом и даже осмеливались бросать в нее перезревшими лимонами. Вскоре арба с заключенными прибыла к месту казни устроенном на холме за городом. Это было древнее капище, алтарь, на котором казнили приговоренных к смерти. Огромная толпа народу обступила его со всех сторон, ожидая увлекательное зрелище. Воины копьями сделали проход в толпе, и арба неспешно приблизилась к алтарю возвышающемуся над этой унылой местностью. Отряд копейщиков плотным кольцом окружал высокий холм, куда вели крутые ступени. Там на самом верху был воздвигнут алтарь, которому от сотворения мира приносились жертвоприношения. Алтарь представлял собою высокий камень, в котором горел огонь, вот этому-то огню, как живому божеству, предназначались в жертву души всех казненных. Возле алтаря было укреплено дубовое бревно и железные цепи. Туда стражники конвоировали преступников и заботливо приковывали к бревну.

- Обьявите приговор, - приказал правитель Киферон, который находился тамже в сопровождении многочисленной свиты и палачей.

Судья неспешно развернул пергамент, стал зачитывать провины осужденного.

-Вина этого преступника, вора и убийцы, столь велика, что жизнь для него непростительная роскошь, - обьявил он во всеуслышанье.

- Виновен, виновен, - почти ликует толпа, - смерть, смерть, - выкрикивают голодные до зрелищ демоносы.

Тогда за дело брались палачи.

-Казнить, - небрежно махнул носовичком царь Киферон.

Сделав круг, кованная медью дубина опускалась на голову осужденного.

-Первый готов! - ликовала довольная толпа демоносов.

Вновь судья зачитывает приговор. Вина этого преступника несоизмерима с жизнью. Вновь палач, повинуясь приказу царя, страшным ударом дубины убивает осужденного.

-А теперь демоницу-оборотня, - требует толпа, - прикончить ее, четвертовать…

Киферон был доволен, он наслаждался кровавым зрелищем, но особое удовольствие ему доставляла мысль, что эту казнь видела Тсифона. Он важно приблизился к ней, и молвил.

-Посмотри на этого несчастного, может вид его мучений просветит твой разум, и ты наконец осознаешь глубину пропасти, в которую будешь низвергнута…

Но девушка опьяненная дурманящим напитком, которым её специально опоили, уже ничего не видела и не могла различать пред собою. Хотя она ничего и не видела очами, зато отлично представляла эту картину, свидетелем которой была не раз.

-Мне жалко тебя, - только и смогла произнести девушка, и её слова, будто хлесткая пощечина, ударили по самолюбию Киферона.

- Она упрямится, - потрясал Сабскаба своею семижильной плетью, - дозволь правитель вразумить эту непокорную, одним ударом я перерублю ее надвое.

-Тут силой ничего не добьешься, - остановил Сабскабу царь Киферон, - тут нужна ласка.

С этими словами, он вытащил из под полы своей туники полевой цветок. Наклонясь к девушке, прошептал на ухо.

-Не держи на меня зла, знаю, что ты меня по-прежнему любишь, - протянул к ее рукам белую ромашку, сорванную в поле. - Возьми этот цветок, как воспоминание о тех минутах, которые мы провели вместе.

-Этот цветок будет отныне моим драгоценным сокровищем, как память о тебе, моя любовь, - прошептала в ответ Тсифона.

Киферон быстро и незаметно поцеловал ее в щеку и также быстро ушел, махнув палачу «казнить». Надо заметить, что Киферон не был жестоким кровопийцей, как это могло показаться, ибо девушке была уготована смерть во всех отношениях благородная. По приговору суда, ее живьем закопали в землю, где было устроено небольшое помещение с пищей и водой, стояла постель, горели светильники люксоны. Девушку, опоенную дурманящим зельем, опустили в это глубокое подземелье.

-Отойди в лучший мир с верою в милосердие царя Киферона, - напутствовал ее жрец.

Прочтя над осужденной тайные молитвы, проход тутже затворили камнем, засыпали и заровняли землей.

-Слава всех вышнему Хаосу, пошли дела по-маненьку, - радовался царь Киферон, - а теперь нужно подумать, как быть с этими разбойниками. Что будем делать с этим волкодлачим семям? - вопрошал он у подчиненных, которых на следущий день собрал на совет.

Вокруг стола сидели испытанные в боях соратники, опытные воины –флотоводцы, умудренные сединами старцы и конечно же Сабскаба. И каждый из них, стараясь перещеголять друг друга, давал царю полезные во всех отношениях советы, выдвигал дельные гипотезы и бредовые предположения. Одни предлагали вычерпать из озера всю воду, так сказать обречь разбойников на мучительную смерть от жажды. Другие предлагали оградить разбойников высокой стеной недоверия и порицания, что по их мнению то же должно было возыметь свои последствия. Но самым смелым и пожалуй единственно верным предположением была идея выловить в озере всю рыбу и тем лишить их средств к сосуществованию. Идея нравилась Киферону, но была трудно осуществима вследствии того, что рыба как известно очень плодовита, а выловить все икринки дело очень хлопотное. И так и эдак крутил он, прикидывал сотню убедительных доводов и смелых проектов, да все без толку.

-Что же делать, - рассуждал он вслух, - все, что вы предлагаете верно, но очень долговременно, а мне нужно быстро развязать этот тугой узел. Ведь с одной стороны на меня давят разбойники, с другой - горожане Тельхирума терпящие убытки в торговле, а с третьей - гнев богов за то, что мы не способны уберечь святыню Гидроалтаря. Как быть, что делать, ума не приложу.

И тогда встал Сабскаба, который до этого только молчал и слушал, слушал и молчал.

-Дозволь государь слово молвить, твоя печаль - наша беда, и услужить тебе добрым советом, вот главная задача для каждого из твоих слуг. Я на своем веку бывал в разных переделках и всякий раз выходил сухим из воды, вот послушай мою историю, в которой я то же оказался между двух огней. Как-то раз довелось мне отправиться на охоту, все мои слуги и охотники отстали от меня, ведь я преследовал огромного гиппопотама, он бежал быстро, а я еще быстрее, и вскоре я отстал от него и заблудился в чаще незнакомого леса. Иду, всматриваюсь в следы, принюхиваюсь к запахам, вслушиваюсь в звуки живой природы. И тут слышу шорох, оглядываюсь, вижу передо мною огромный саблезубый лев, который раззинул пасть и готов проткнуть меня своими острыми клыками. Я конечно хотел проткнуть его своим мечем, но затем решил, что проткнув мечем, наверняка испорчу его шкуру, поэтому бросился бежать. Бегу, петляю, запутываю след, а он мчит за мною и не отстает. Я бросаю в зверя свои незняющие промаха дротики, а ему все ни почем, только раздразнил хищника. Я перепрыгиваю овраги, он за мной. Я перескакиваю глубокие ущелья, а он тут как тут. Я все время впереди, а он не отстает. Я бегу, а зверь уже настигает меня. И вот предо мною встает широкая полноводная река, в которой так и кишат сотни ядовитых змей. Я в два счета перепрыгиваю на тот берег, лечу и вижу на том берегу, раззинув свою пасть, стоит огромный дракон, готовый проглотить любого. Что делать, думаю я. Сзади лев, впереди дракон, а подо мной река, в которой кишат тысячи ядовитых змей.

- Ну и ну, - удивились все кто это слышал.

- Вот вам и ну, - продолжал свой рассказ Сабскаба. - Вдруг смотрю, а прямо над моей головой пролетела крылатая «обезьяна». Какое счастье, подумал я, подпрыгнул еще выше, схватил «обезьяну» за хвост. А саблезубый лев со всего размаху, как бухнется в глотку дракона, и сам убился, и дракона прикончил.

-Ну и ну, - продолжали удивляться слушатели.

-Вот вам ну и ну, - продолжал свой рассказ Сабскаба. - Я предлагаю устроить разбойникам большую ловушку. Перво-наперво выманить Лилая из Критских болот, вместо дракона использовать галеру, нагрузив ее взрывчатым Родосским огнем, пусть так рванет, чтобы от него и мокрого места не осталось. Второе. С крылатых «обезьян» десантировать воинов прямо в логово разбойников, и бомбами их, бомбами, чтобы духу от них не осталось. Третье, пехота и каваллерия окружает болота со всех сторон, уничтожает оставшихся, чтобы ни один не ускользнул. И наконец четвертое, эти злополучные Критские болота засыпать землей, а на их месте воздвигнуть новый храм и чистилище с лабиринтом.

Минута молчания затянулась. Киферон выпучил свои глаза, установил их друг против друга и углубился в самосозерцание. «Шурш, шурш», шуршали мысли в его мозгу, перекатываясь из одного полушария в другое. Это Киферон анализировал полученную информацию, стараясь собрать её воедино. При этом в его голове что-то клокотало, пенилось, иногда там слышались какие-то странные звуки, будто там поселился целый рой мух жужжащих и сорящихся меж собой. Иногда там все стихало, и тогда собравшимся казалось, что мысль в его голве умерла, навсегда!. Но в тот же миг, там снова раздавался звук: «тук, тук, тук», это застрявшая мысль стучала у него в мозжечке и снова все стихло. Лишь слабый гул: «бум, бум, бум» вибрировал в черепной коробке. Прошло совсем немного времени, и вот его губы искривились в зловещей до странности ухмылке.

- Эврика! - воскликнул Киферон. – Эврика, я придумал, что мы должны сделать. Как же мне это раньше не пришло в голову. Нужно устроить главарю разбойников ловушку, выманить его из логова и взорвать. А самим десантироваться туда по воздуху, уничтожить всех до единого. Болота сравнять с землею, а на их месте построить самое большое в мире чистилище.

Все, кто это слышал, тутже повскакивали с места, дружно воскликнули:

- гениально! Просто и восхитительно! Да такие светлые мысли могут родиться только в голове великих мира сего, - кивали мудрецы, олухи и полуумные советники царя Киферона. - Но как же быть с праздником, ведь на носу такое событие. Что прикажет правитель, перенести праздник или отменить его вовсе.

Всего миг думал, размышлял Киферон над этой труднейшей задачей. Одного мига ему хватило для принятия решения, и надо отметить, что это был его личный рекорд.

-Война начнется сразу после праздника, а сейчас же готовьте войско, артиллерию, каваллерию, пеших и весь морской флот. А пока приготовьте мне полный отчет о местности, тактике и стратегии наступательной операции, назовем эту операцию немножко лирически: «Лев пожирающий дракона».

- Но повелитель, - заметил Сабскаба, - это немного неправильно, дракон пожирал льва, а не наоборот.

Киферон с раздражением в голосе ответил:

- так мы запутаем противника, «лев пожирающий дракона», это звучит красиво и с намеком на мифическую победу.

-Браво великому стратегу и полководцу! - рукоплескала толпа слуг и царедворцев.

На том и порешили, засучив рукава, начали готовиться к предстоящей военной баталии.

-И последнее, немедленно вызовите сюда титана Крона, он великий ученый и его мудрый совет будет как никогда кстати, - приказал царь.

Апекс или Аппендикс, как ласково называла его мама.

Но хватит мечтать о войне, это хоть и щекочет нервишки, но все же вид крови, зарево пожарищ, трупы убитых и стоны раненных немножко утомляют. Лучше вспомним о великом купце из далекой страны Мазандеран, по имени Апекс или просто Аппендикс, как ласково называла его мама. Который одним только своим присутствием оставил неизгладимый след в нашей истории. Знатен он был у себя на родине, богатство имел несметное, капусты у него было просто завались, а бурячка и морковки еще больше. Свое богатство: морковку, бурячек, капусту он мерял мешками, а для торговли держал под парусом шесть кораблей. И вот однажды задумал Аппендикс отправиться в дальние страны, продать своё, накупить заморских товаров и, перепродав их, обагатиться многократно. Сколько не отговаривали его отец с матерью, он не слушал мудрых советов, лишь упрямо твердил.

-Лучше не спорьте со мною, а принимайтесь за работу, покупайте и грузите на суда все товары, которые расходятся в заморских странах.

Нечего делать, родителям пришлось уступить сыну, снарядили они как и положено корабли, и вскорости флотилия из шести торговых галер добралась к Боспору, узкому перешейку, разделяющему пресное Понт море от соленого моря Заката (а теперь поза глаза переименованному в Атлантический океан). Эти два моря отделяли друг от друга механические шлюзы, так называемые Семплегиды, они были нужны по двум причинам. Первое, никто не мог предугадать, что случится с морскими тварями, если пресные и соленые воды сольются вместе. Вымрут морские или пресноводные рыбы, или те и другие вместе. Второе, уровень пресного Понт моря был на 20 метров выше, чем у моря Заката, множество островов, в том числе и Атлантида, находились ниже уровня Понт моря. И если бы прорвало Семплегидские шлюзы, это была бы катастрофа планетарного маштаба. Еще от сотворения века Боспорские горы служили естественной преградой, препятствующей обьединению двух морей. Но как известно, вода камень точит, прошла не одня сотня лет и воды Понт моря размыли небольшой проход, чуть больше ручья. День за днем этот проход увеличивался, превратившись в полноводную реку, ниспадающую в море Заката гигантским водопадом, ведь уровни морей были различны. Вот тогда-то и было принято решение построить Семплегидские шлюзы, которые не только регулировали уровень воды между морями, но и способствовали торговле. Ведь раньше как было. Привозишь свои товары к Боспору, выгружайся, перегружай товары на онегров и по суше доставляй на ту сторону. Возвращаешься назад, таже история. А теперь красота, даже не перегружая товары, проплываешь Семплегидские шлюзы и ты уже на той стороне. Надобно отметить, что Боспор был не только водной артерией, соединяющей Понт море и море Заката, но и главной переправой с запада на восток, сухопутным мостиком, соединяющим два материка, Европу и Азию. Фактически, эта географическая точка всегда лежала на перекрестке оживленных торговых путей. Поэтому было бы удивительно, если бы здесь не возникло целой ифраструктуры городов, городков и торговых поселений. Оживленная торговля способствовала их быстрому росту и процветанию, а местные поселяне все, как на подбор, были прекрасными моряками-лоцманами. Они прекрасно разбирались в картографии, геодезии, ориентировались на местности, знали каждую мель, каждую подводную скалу. В Харибче, одном из наиболее приближенных к Семплегидским шлюзам городков, Аппендикс нанял опытного лоцмана и поспешил к первому шлюзу, именуемому Харибда, так назывались шлюзы по эту сторону Понт моря, со стороны моря Заката, они назывались Сцылла. Еще издали он услышал шум такой силы, будто это небо столкнулось с землей. С каждой минутой этот шум становился сильнее и громче, пока не превратился в рев приближающейся бури, временем заглушаемый, как бы раскатами грома.

-Вот они шлюзы Харибды, - указал лоцман на расходящиеся и снова сходящиеся медные врата гигантских размеров.

С ужасом наблюдал Апендикс, с каким грохотом ударяются друг о друга эти столкучие горы, а море вокруг них так и клокочет, так и пенится. Животный страх заползает внутро, нервно дрожат поджилки, а ноги сами несут назад в трюм корабля. Последнее, что видел Апекс, как гигантская глотка Харибды, будто зево-чудовище, раздвинула скалы, и тутже громадная волна с пенным гребнем подхватила корабли и бросила их в пролив. Уже сидя в трюме, он с ужасом прислушивался, как волны бьют о борта галеры, кипят и клокочут. Слышал, как натужно гнутся весла, а корабль трещит и бьется в агонии. Не каждый может выдержать такое нервное напряжение, многие тутже падают от потери рассудка. Не был исключением и Апекс, лишь только галера вошла в шлюзы, он тутже лишился остатков ума. А когда отворил свои ясные очи, зубастые Сцылла и Харибда были позади.

- Пронесло, - утирал он со лба холодный пот, - дальше бояться нечего.

Пролив Гидры, узкая полоска воды, отделяющий Европу от материка Родос петлял извилистой, но довольно широкой рекой, огибая материк с севера. Второй его рукав огибал материк с юга, но изобиловал многими отмелями и скрытыми под водой скалами, поэтому торговцы предпочитали северный рукав, который был менее опасным, да к тому же на много короче. Миновав Семплегидские шлюзы, корабли обычно сбивались в караваны, нанимали военные суда для охраны и под защитой военных галер следовали дальше, не опасаясь разбойничих нападений. Но иногда от скупости или из экономии отправлялись без охраны, надеясь на свою многочисленность. В седую старину, когда торговля была нерентабельной, разбойников и пиратов тут отродясь не водилось. Но затем, когда при помощи каскада шлюзов удалось решить проблему разного уровня морей, судоходство оживилось, начала процветать торговля, товары потекли к Родосу и дальше к Атлантиде и Кроличьей стране (Испании). Но тутже возникла новая беда, единичные случаи разбоя со временем преобрели угрожающие масштабы. Разбойников развелась тьма-тьмущая, беглецы прослышав о свободной и вольной жизни, бежали к разбойнику Лилаю в Критские болота. Вот, в какое неспокойное время выпало плыть купцу Апексу. Даже не попытавшись нанять конвой, решив на этом с экономить, он плыл проливом Гидры, любуясь его красотами. Скалистые берега с двух сторон обступившие пролив Гидры изгибались и петляли, словно хвост огромной змеи. Постепенно берега стали более пологими, густо поросшими камышовой стеной, а воды пролива более стремительными со множеством водоворотов, но при этом все больше расширялись. Теперь путь ему казался легким и спокойным. Нервы и переживания связанные с первыми часами пути улетучились, а все страхи засевшие глубоко внутри рассеялись, словно зола на ветру. И незаметно для себя, Апекс успоколся, перестал всматриваться вдаль, прислушиваться к крикам чаек преследующих судно, все это осталось где-то в прошлом и уже не казалось таким зловещим. Его галера была небольшим, утлым суденышком, на которой возвышались две или три мачты с парусами сплетенными из панданусовой рогожи. Попутный ветер надувал ткань паруса, на которой красовался герб рода Аппендиксов. Круторогий баран, держащий в своих руках шитую золотом капусту, а под ней витиеватая надпись: «Дай мне бог за одно, взять тысячу.» На палубе галеры находилась своеобразная каюта –хижина, в которой капитан и его команда прятались от жарких лучей солнца и непогоды. На корме имелось засыпанное песком место с очагом для приготовления пищи. Вода хранилась в скорлупе кокосовых орехов или в пустотелых тыквах, которые они тащили за собой, бросив за борт, и вода в них всегда была прохладной. С собой они также везли «консервированные» продукты и прочую провизию. Консервами служили сушеные плоды фиников, бананов, а также вяленная рыба, соленое мясо, прокопченные морепродукты. К тому же на судне имелись запасы зерна, муки и хлеба, а также живые куры, свиньи, овцы и бараны, обьедками которых кормили живой товар – рабов-варваров. А вот живую рыбу держали в своеобразных плетенных аквариумах, привязанных за бортом галеры. Первое судно, которое встретилось им на пути, они вначале приняли за разбойников, всполошились, схватили в руки оружие. Но к счастью все страхи оказались напрасны, им повстречался торговый корабль. Когда суда сошлись на близкое расстояние, они обменялись новостями, Аппендикс удостоверился, что путь свободен и безопасен, расслабился и со спокойной душой позволил себе отобедать. Столы ломились от яств, одно блюдо было вкуснее второго, а какая сочная и сладкая капуста, «ууух, ням, ням». Такой капусты, какая росла на их родине, не встретишь во всей ойКумене. Сколько раз отец повторял ему, лучше бы ты сынок выращивал капусту и ни о каких заморских странах даже не мечтал. Но уж если собрался, то чти заповедь предков нашего рода: «Дай мне бог за одно, взять тысячу», чаще повторяй эту заповедь, как заклинание, и она принесет тебе удачу. Сытно перекусив, он стоял облакотившись о борт галеры, и время от времени поплевывал с высоты, а также ради забавы кормил жадных до поживы чаек, хватавших на лету зерна гречихи и полбы. Иной раз он прислушивался к птичим голосам доносившимся из камышовых зарослей, плотной стеной обступивших пролив Гидры со всех сторон. Иногда камышовая стена расступалась в стороны, открывая для глаз поляну водяных лилий и кувшинок, откуда часто взлетали серые утки, призывно крякая «Фу-уть-юу, ють» и тутже пропадали в глубине камышового царства.

-Ууууль-люуу-ююю-ууу! - посвистывали горбатые черепахи.

-Чвинь –чвинь, - крякали им в ответ цапли, стоя на одной ноге, поджидая рыбу, зеленых жаб и ящерец.

Да нет же, - дзыу-дзыу-дзыу-дзыу, - отвечали им морские свинки, поглощая сочный тростник.

-Сам такой! - Ругал Апекс в своей душе капитана военной галеры охранения, который обзывал его круторогим бараном и пророчил ему смерть от зубов кровожадных волкодлаков.

-Чтобы тебя разбойник Лилай самолично растерзал в клочья, будто песок, - посылал Апекс проклятья на голову капитана.

Стараясь отвлечься от дурных мыслей, он бросал за борт зерна гречихи, кормил ими чаек, а те с жадностью хватали их на лету, и это умиротворительное зрелище успокаивало. Под горячим тентом, натянутым над деревянной клеткой сидели волосатые рабы-варвары и голодными глазами пожирали его вместе с зерном и прожорливыми чайками. Они по звериному раздували свои огромные ноздри, корчили уморительные рожицы и ворковали: «дай, вар, вар, дай».

Не выдержав их голодных взглядов, он бросил на настил палубы горсть гречихи. Жадные, голодные руки искали зерна, выхватывая их один у другого, это выглядело забавно и почти рассмешило Аппендикса, он начал забавляться, бросал зерно и хохотал, бросал и хохотал, а затем резко взмахнув плетью, полосонул ею по рукам и тутже набросился на них с руганью.

-Гак, Мак, Брак, я ж вас кормил перед отплытием. Там, - показал он в сторону Родоса, - новый хозяин вас накормит и напоит, а пока голодайте, - и он еще раз хлестнул плетью по рукам выковыривающим зерна из дощатого пола галеры.

Бил он их не сильно, так, для острастки, зачем же портить товар, который должен принести деньги.

- Какие же все таки удивительные создания эти варвары, - думал он, - по сути ничтожества, безмозглые скоты, но какие работники, лучших не сыскать. Вот хотя бы взять онегра, они только и умеют, что перетаскивать на своей спине тяжести. А варвар, и тяжести таскает, и по деревьям лазит, и в поле работник, и предан, как собака, но гораздо дешевле, все таки хорошая собака стоит очень дорого, а раб всего ничего. Всем хорош варвар, жаль что скотина, - рассуждал Апекс, пока мысли не застыли в его головных жилах.

- Вууууууууу, –эхом волчьего воя пронеслось над проливом.

- Вууууу, - будто голоса из потустороннего мира отозвалось им в отовет.

И в тот же миг, небольшие, но проворные лодки отделясь от густой стены камыша, бросились в атаку. Словно стая хищников окружили разбойники беззащитные, купеческие суда. Их набег был столь стремителен, что команда не успела приготовиться к обороне, а хищники уже заходят на жертву, точат зубы, готовясь терзать добычу. Не успел Апекс моргнуть и глазом, как на его судно полетели абордажные крючья, кто нашел в себе мужество, рубил веревки, кто-то багром отбивался от лезущих разбойников. Но все это происходило столь неорганизованно и больше от отчаянья, чем от храбрости. Град выпущенных из пращи снарядов дробью ударов стучал по корпусу судна. За борт падали убитые и раненные. Пронзенные копьем и мечом обагряли своею кровью палубу. Крики умирающих смешались с шумом боя и волчьим воем разбойников, - Вууууу. Кровавая резня и зарево пожарищ было последним, что увидел Апекс, ибо ноги сами понесли его прочь. Он бежал, спотыкался и падал, снова подымался и снова бежал, и нигде не находил спасения, кругом кровь и острые мечи разбойников. Повинуясь инкстинкту самосохранения он забился в самый темный угол и сразу лишился сознания, вернее утратил ощущение реального времени. Глаза отказывались видеть, уши слушать, ноги и руки дрожали так, что ему казалось, сердце вот, вот выскочит из его тела. Иногда его глаза открывались помимо воли, и тогда ему удавалось рассмотреть, как разбойники добивали раненных, пускали им кровь, которая большой лужей растеклась по палубе. Все это видел Апекс сидя в низкой и тесной клетке рабов-варваров, в которой он пытался спрятаться от ужаса разыгравшейся трагедии. Глаза сами закрывались, отказываясь поверить во все те зверства, которые происходили там, на палубе. Предсмертные крики, лязг мечей и волчье завывание, - Вууууу, - смешалось воедино, представляя собою ужасающую кокофонию звуков, от которой многие просто сходят с ума. Апекс не был исключением из общих правил, один раз открыл глаза, второй раз, а на третем разе его сознание просто не выдержало, и он провалился в забытье. А когда через время, найдя в себе силы, сумел открыть глаза, чтобы узнать почему все стихло, то увидел только снующие по палубе ноги разбойников обутые в дорогую обувь всех стран ойКумены. Тут были, и шитые золотом кожаные чуни, и парчевые чуреки, и сафьяновые лапти, и шитые серебром сандалии, и кованные златом копытца, и все они были перепачканы кровью. Как Апекс очутился здесь в клетке, он не помнил, но когда осознал это, начал лихорадочно соображать. Находиться в варварской клетке было большим позором, но в данной ситуации могло оказаться единственным спасением. И правда, ведь он ещё был жив, а все остальные уже бредут в лабиринте чистилища и даже без погребальной монеты обола. Как их перевезет хоронщик через реку забвения Лета, чем они оплатят его работу, неизвестно. На всякий случай Апекс засунул себе в рот монету, золотой Обол, так будет надежней, хоть будет чем расплатиться с Хоронщиком. И потом, волкодлаки обычно не трогали варваров и многих отпускали на волю, считая их если не равными себе, то такими же обездоленными, как и они сами, поэтому отпускали их на все четыре стороны. А если это так, то есть хоть и небольшой, но шанс, и его нельзя упускать. Схватив грязную мешковину, кишащую вшами подстилку, он замотал ею свои блестящие позолотой рога и голову, спрятался в самый дальний угол клетки, и уповая на всесильного Хаоса и небесных Сварожичей стал отчаянно молиться, надеясь на спасение. Разбойники праздновали победу, амфоры с нектаром и боченки хмельных медов обрели своих новых хозяев и началась потеха, они стаскивали на свои лодки все, что считали ценного. Плененных демоносов чудом избежавших смерти разбойники стреножили по рогам и копытам, словно мешки с зерном грузили на лодки. Командовал разбойниками их предводитель Лилай, отдавал приказы и распоряжения. Сквозь дырявую мешковину, кишащую вшами Апекс не видел его лица, но видел его златые сандалии с причудливо загнутыми носками, изукрашенные самоцветным каменьем. Хозяин дорогих сандалий твердым голосом отдавал приказы и распоряжение, а его подчиненные, простые разбойники, бегали, выполняя его приказы. Дорогие сандалии остановились у клетки, заслонив собою солнце, в клетку заглянуло лицо кровожадного убийцы. Волкодлак был огромный, гора-горой, лицом черен, будто сажа, волосы дыбом, пасть до ушей, на руках когти длинные, острые, словно кинжалы, а когда рычит, обнажает в зверином оскале остро отточенные клыки.

-А здесь, что за звери, - молвил Лилай, принюхиваясь.

Апекс сидел не живой, не мертвый, дрожа всем телом, граница между жизнью и смертью оказалась столь ничтожной, что в его голове вновь случилось завихрение. А затем, как-то разом пропали все звуки и настала зловещая тишина, которая острой болью резала уши, стучала в висках, колола загривок. Порой ему казалось, что он превратился в большой ком мяса и шерсти пронизанный острыми иглами. В такие минуты приходит страстное желание почесать свой загривок, снять этот невыносимый зуд. Но сделать, это он не мог, и страшно мучаясь, терпел нестерпный жар, охвативший его тело.

- Спаси и пронеси, - шептал он молитву, будто заклинание, сидел, боясь лишний раз вздохнуть, чтобы не выдать свое присутствие.

Предательски трещала ткань, в которую он судорожно кутал свое лицо, предательски трещал живот.

-Фу, какая вонь от этих варваров, - ехидным голосом проговорил разбойник Термутид, вместе с Лилаем заглядывающий в клетку. - Тут одни вонючие рабы, - говорил он и яхидно ухмылялся, показывая своим острым и длинным когтем в сторону трясущегося мешка.

-Да, одни рабы, - согласился Лилай, - вот только этот, - тронул своим копьем завшивленную мешковину, - на варвара не очень похож. - Ты варвар или не варвар, - колол он грязный мешок острием копья, - чего молчишь, отвечай.

Апекс в знак согласия замотал головой и мешковина затрещала еще сильнее. Молодой волк засмеялся.

- Я же говорю варвар, - и схватив рукой мешковину, потянул ее, ткань порвавшись осталась только на его рогах.

- Вот какой чудесный варвар, - согласился Лилай, - а почему он молчит, может немой, скажи, я варвар, - и уколол его своим дротиком так сильно, что вмиг привел Апекса в чувство.

- Вар, бар, вар, тар, ра, вар, - пытался сказать Апекс, но монета мешала ему говорить, она выскочила из под языка и со звоном ударившись о небо, отскочила к зубам, а оттуда скотилась прямо в гортань и зацепившись между гландами, перекрыла дыхание. Горло схватили сухие судороги кашля, он задыхался, ему не хватало воздуха, одна рука схватилась за кадык, а вторая полезла в рот, пытаясь достать злополучный обол. Пальцы искали его в кромешной темноте, постоянно натыкаясь на различные предметы. Целый ряд зубов стал непреодолимой преградой. Язык предательски путался под ногами, но пальцы настойчиво продолжали свой путь. Наконец ему удалось дотянуться до злополучной монеты, торчащей между гландами, словно пробка у амфоры, откупорить которую без штопора дело почти безнадежное. Все же ему удалось отковырнуть монету, и она кувыркнувшись, полетела в бездонную пропасть желудка, ударяясь о его стенки.

-Он хочет руку себе откусить, - крикнул кто-то из разбойников, которых уже собралось великое множество и все дружным хохотом поддержали его мысль.

А бедолага Апекс чуть не лишившийся сознания покраснел лицом и бездыханный повалился на пол. Сильная рука схватила его за рога, вытащила из клетки, облив водой, привели в чувство. Разбойники обступили его со всех сторон, издевались над ним, как хотели, обзывали, как только могли.

-Смотри какие рога отрастил этот варвар, - смеялись одни.

-Наверное, это жена ему рога наставила, - хохотали другие.

- Да он сам невеста, посмотрите какая на нем чудная фата, - заливались хохотом третьи.

- Невестушка спляши нам свадебный танец, - смеялись разбойники, острием копий приподымая его с пола.

Под общий хохот его поставили на ноги, и началась потеха, его подгоняли мечами и копьями, кололи со всех сторон, заставляя танцевать. Апекс вначале несмело, затем все смелее и смелее начал притопывать ногами, прихлопывать руками, дергался, извивался, трусил своей козлиной бородой. Откуда и взялась музыка, дробный ритм барабана подхватила голосистая флейта, завыл тамбурин, ударили литавры, протяжно затрубили рожки и свирели.

-Вот потеха, так потеха, - радовались разбойники, - вот так невеста, - хлопали они в ладоши.

Даже разбойник Лилай пустившийся в пляс, стал изображать из себя жениха и, бодро выплясывая, кружил возле Апекса. Танец настолько воодушевил собравшихся своей неуемной энергией и страстью, что в нем приняли участие все без исключения. Ритм танца все убыстрялся и был настолько зажигательным, что даже кормчий держащий рулевое весло не выдержал и пустился в пляс, а судно лишенное крепкой руки сбилось с курса и, врезавшись в поросший камышом берег, перевернулось. Яркая, зажигательная пляска перенеслась с корабля прямо в воду и теперь напоминала танец жизни и смерти. От воды хлынувшей в трюм корабля начала заваливаться на бок мачта с парусом, оказавшись в воде, окончательно решила его судьбу, он медленно тонул. Холодная вода Гидроалтаря сковывала движение, бурлящие потоки водоворотов увлекали тела закованные в железо достехов на дно, водная гладь покрылась барахтающимися, молящими о пощаде разбойниками. Уцепившись своими когтями, Лилай цепко держался за ноги Апекса, который сумел ухватиться за опрокинутый борт судна.

-Держись! - кричал он ему, - держись! - и тот держался из последних.

Апекс плохо плавал, и угоди он в воду, пить дать - утонул.

-Держись! - кричал ему разбойник и даже пытался карабкаться по его телу, подымаясь словно по лестнице.

Немного приподнявшись, разбойник попытался уцепиться за скользский, поросший мхом и ракушками борт корабля, это ему не удалось, когти предательски соскользнули, и он сорвался в бурлящую воду пролива. Апекс же напротив, воспользовавшись свободой, сумел взобраться на опрокинутое днище корабля и лежал на нем, отдыхал, распластавшись на слизком от морского мха чреве корабля. А Лилай, в это время, боролся со стихией водоворота, и что было силы звал на помощь своих соплеменников, которые одного за другим втаскивали в лодки. В это время, из бурлящей пены водоворота показалась огромная голова зелено-бурого цвета, с широкой мордой и маленькими глазами, спрятанными под плоским черепом. Чудовище некоторое время смотрело своими холодными очами на барахтавшийся в воде корм, а затем разинув пасть и обнажив несколько рядов острых зубов, набросилось на одного из ближайших разбойников и разорвало его в клочья.

-Гидра! - вскричали в один голос все, кто видел это чудовище.

Да, это была Гидра, все поглощающее божество водной бездны, от зубов которой не было спасения. Одно только слово Гидра заставляло часто трепетать сердце, холодило в жилах кровь. Увидав чудовище, Лилай обрел второе дыхание, изо всех сил гребя руками, он сумел выплыть из водоворота и пытался ухватиться за скользское, покрытое мхом днище корабля.

-Спасай! - кричал он надрывно, тянул к Апексу руку.

И тот машинально потянулся вперед, протянул утопающему руку помощи, и в тотже миг на секунду остановился, оцепенел. Его сознание помутилось, взгляд, еще миг назад живой, угас.

-Что я делаю, что я делаю, - пульсируя височными венами стучало в его мозгу, - я протягиваю руку своему врагу, отдаю свою жизнь на растерзание незнающему пощады кровожадному разбойнику, он же не моргнув глазом, зарежет меня, словно жертвенного ягненка.

Миг, всего один миг длилось помутнение, и разбойник Лилай успел прочесть его мысли, опасаясь, что он струсит, еще надрывнее крикнул.

-Спасай!

Их руки встретились, острые когти впились в нежные руки Апекса, и он пересиливая боль, вытащил разбойника на опрокинутое днище корабля. Лилай лежал совершенно обессиленный и тяжело дышал, вода струями стекала с его мокрой одежды. В этот миг, корабль начал заваливаться на корму, это Гидра, широко разинув свою пасть, начала выбираться на судно, которое под ее тяжестью погружалось все глубже. Из воды уже показалась короткая и толстая шея, затем часть голого туловища, широкие передние лапы-плавники извиваясь когтями присосками, цепляясь за днище корабля. Апекс изловчившись, сумел схватить неизвестно как оказавшийся обломок весла и со всего размаха ткнул его в полураскрытую пасть. Сильный удар по нёбу и языку ошеломил животное, челюсти судорожно сжались, послышался хруст и треск, острые зубы крошили древко весла. Но Апекс и не думал сдаваться, он толкал весло все дальше в пасть чудовища. А Гидра, будто и не чувствовала боли, жевала весло, перемалывала челюстями окрашенную в кровь древесину. Еще миг, и чудовище броситься на них. В это самое время, десяток копий брошенных с корабля пронзили чудовище. Одно из копий пробив Гидре глаз, пригвоздило её к днищу корабля. Несколько копий не достигнув цели, чуть не убили Апекса, и он приняв их на свой счет, испугался, отбежал на дальний край корабля и уже готовился прыгнуть в густые камыши, спасаться бегством. Разбойник Лилай попытался его остановить, крикнул:

- не бойся, обещаю, тебя никто не тронет.

Апекс некоторое время стоял в нерешительности, но затем махнув рукою, ответил:

- прощай, - и шагнул в спасительные камыши.

-Мы еще встретимся, - услышал он за собою крик разбойника, и этот крик придал ему скорости, он бежал сквозь камыши, не разбирая дороги.

Хотя Лилай и предлагал ему остаться, хорошенько отдохнуть, славно закусить и выпить вместе с ним доброго нектара, однако ж, бедный, запуганный Апекс не был вполне уверен, что серый разбойник не проглотит его целиком. И точно, глотка у него была до того широка, что он проглотил бы его также легко, как осел просяное зернышко. Такие мысли бродили в его голове, а ноги брели незнамо куда, пробираясь сквозь топкие заросли камыша, пугая гнездившуюся там пернатую дичь.

-Дзыу-дзыу-дзыу-дзыу! - галделатам пернату дичь.

-Чвинь-чвинь, - недовольно роптали черепахи.

-Ууууль-ууль, уль, фу-уть-ююу, - рычали морские свинки, а он не обращая внимания на предупредительные окрики, брел до тех пор, пока не угодил в ловушку подстроенную разбойниками-волкодлаками.

Возвание к мятежникам.

А тем временем, великий правитель Тельхирума и всего Родоса изучал карту, слушал доклады, сочинял лозунги и воззвания, которые по его мнению должны были поднять высокий моральный дух в его войске. Сабскаба, как всегда вовремя, подготовил очень подробный отчет о местности Критских болот. По его заданию аватор Фаетон облетел болота дважды, все осмотрел, записал и зарисовал в карту столь подробно, что теперь все лежало пред ними, словно линии на ладони руки.

-Вот последние данные аероразведки сделанные с борта боевого «крокодила», - докладывал Сабскаба царю Киферону. - Сегодня днем разбойники разграбили большой караван с бурячком и капустой, захватили много пленных и рабов, а сами спрятались вот сюда, - указал он пальцем в карту. - Вот в этом большом озере, находящимся в центре Критских болот находится их логово. Надобно отметить, что доступ к этому озеру сильно затруднен, ибо его окружает полоса болотистой почвы, а заросли камыша там столь плотны, что представляют серьезное препятствие для всякого желающего войти на озерный берег. Далее, - продолжал Сабскаба, - это небольшое озерцо может кому-то показаться милым, где можно отдохнуть и порыбачить, как бы не так, пусть те, кто так думает, навсегда выбросят эти глупости из своей головы, вскоре мы превратим это озеро в зону боевых действий, будем резать и убивать всех, кто осмелится оказать нам малейшее сопротивление. Я верю в нашу победу, - по-военному четко отрапортовал Сабскаба в конце доклада.

-Молодец, - похвалил его Киферон довольный докладом, но заметил. - Я не хочу, чтобы в этой войне враги получили хоть малейший перевес и застали нас неподготовленными к ней, поэтому я думаю, справедливо будет известить их о всех последствиях наших действий и дать им шанс сложить оружие добровольно, дабы своей покорностью они могли искупить провину перед народом Родоса и мной лично. Поэтому возьми пергамент, пиши воззвание к мятежникам.

Киферон на минутку замялся, подбирая нужные выражения и найдя их в огромном количестве, молвил так.

- Я, ваш великий правитель, ежедневно получаю известие о том, что вы осмеливаетесь чинить разбой в проливе Гидры находящемся под властью моею. Поэтому, моим долгом было прийти к вам и уничтожить ваше осиное гнездо, освободить ваши заблудшие души из оков мрака, сделать все, как велит долг правителя. Тем немение, если вы освободите пленников и вернете все, что вами было награблено: морковку, бурячек и капусту; я из жалости и мягкосердия позволю вам пополнить ряды гладиаторов на цирковой арене. Но если, не смотря на мои добросердечные предложения, вы станете упрямиться, я приведу армию и флот, прикажу своим храбрецам отомстить за все те обиды которые вы нанесли народу Родоса и лично мне. Подпись, ваш правитель, царь Киферон.

-Что делать с посланием? - вопрошал Сабскаба, - отправить почтой или послать гонца-скорохода.

- Нет, - отвечал Киферон, - желаю, чтобы послание было доставлено, как можно скорее.

- Есть! - ответствовал верно подданный Сабскаба и сцапав письмо, удалился …

Цапцарап и долгожданный «осел».

Три из шести галер, все что осталось от флотилии купца Апекса, пробирались узким и запутанным лабиринтом вглубь бесконечных заводей Критских болот. Опыт и глубокие воды протоки позволили им проникнуть в самое сердце болот, к большому острову. Там уже полным ходом шли приготовления к обряду погребения проводников. Тама и Туму в белоснежных жертвенных одеждах стояли в ожидании своей участи. Накануне погребения их души соединили воедино, обьявив мужем и женой, отправили в специально построенный шалаш, их первый и последний дом. Все то время, пока они находились в шалаше, им пели свадебные обрядовые песни, и вот теперь, они стояли перед жертвенным алтарем, в котором горело вечное негасимое пламя. Жрец Кандиге бубнел над огнем священные молитвы, заговоры, время от времени подливал в огонь жертвенное масло да подкладывал поленья ароматических трав и деревьев. Предчувствуя значимость предстоящего события, божество огня неспешно поглощало скромные подношения, но по тому, как трепетно дрожит его пламя и сыпятся жаркие искры, можно понять, что оно ждет, готовится испить горячей крови, вкусить её сладкую плоть. Чуть не все волкодлачье племя собралось на кладбище, где была устроена могила для проводников Тамы и Тумы, которая в корне отличалась от прочих могил, устроенных тутже. Обычно усопших хоронили лежа на спине или на правом боку. У изголовья покойника ставили продукты питания и воду из расчета на три дня пути, а также оружие, деньги и прочие вещички, которые пригодятся им в потустороннем мире. Всего этого в могиле проводников не было, да и устроена она была необычно. Её выкопали вглубь, и похоронить их должны были стоя, ибо им предстоял длинный путь, который они должны были проделать осознанно и на своих ногах. Кроме того, их могила была буквально засыпана красной охрой, один вид которой, будто яркий огонь, отпугивал все тлетворное и даже Грай. Проводники, Тама и Тума, стояли тутже, рассматривали свою могилу. Казалось, их лица оставались безучастны к происходящему, но это не так. Хотите узнать, что творилось в их душе, тогда проникнитесь к ним состраданием, займите их место и мысленно постойте у своей собственной могили. Матери и вдовы на чьих глазах еще не высохли слезы за недавно убиенными, чьи кости были бережно уложены в соседнюю могилу, выли и стенали. Не успев оплакать одних, они готовились оплакать проводников Таму и Туму. А тут новое горе, галеры отбитые у купцов привезли новые тела убитых и утопленников, отчего плач и вой усилился многократно. Тела убиенных и утопленников закутанные в саван вынесли на берег, готовя их к погребению. В виде последнего дара памяти павшим, у их тел разбойники сложили богатую добычу, а также привели множество пленников, которых готовили для жертвоприношения. Множество погребальных даров было сложено у могилы Тамы и Тумы, но самым ценным трофеем конечно же была голова Гидры, которую Лилай подняв над собой, жертвовал им.

-Пусть душа божественной Гидры легко проведет вас в страну без возврата. И поможет вернуться обратно, - обьявил он во всеуслышанье.

А затем, обратясь к матерям и вдовам убиенных, добрым словом пытался развеять их скорбь, и сам скорбил всместе с ними. А те над мертвыми выли и причитали, ибо великое горе их грудь разрывало. Пока волкодлачье племя готовило убиенных, жрец Кандиге готовил проводников с соблюдением всех правил и обычаев таинства. Прежде всего, он вложил им под язык по золотому оболу и начал их поучать такими речами.

-Эти деньги вы должны отдать Хоронщику, как плату за перевоз души через реку забвения Лета, только преодолев реку забвения, вы сможете попасть в лабиринт чистилища. Там вы должны отыскать бога смерти Яму, уж как вы с ним будете договариваться, этого мне знать не дано. Но помните, времени вам отмеряно всего 9 дней, иначе нить связывающая два мира оборвется, и вы на вечно останетесь в подземном мире мрака и забвения. Помните, вы должны отыскать кратчайший путь к богу смерти Яме. А чтобы вы не сбились с пути, я дам вам подробную карту, - жрец достал священную иглу и краску, принялся разрисовавать их тела татуировкой.

Таме было так больно, что он часто впадал в беспамятство, а жрец колол его кожу, рисовал завитки, изогнутые линии, спирали и тупики лабиринта. Доделав свою работу до конца, он отнес его к воде, где и оставил лежать, а сам занялся девушкой. Он разрисовывал её тело с особым изяществом, ведь всем известно стремление женщин выглядить прекрасно и обворожительно, даже в мире ином. Когда жрец закончил с Тумой, женщины натерли их тела красной охрой, замешанной на китовом жире и душистых травах, которые отпугивают всякую земную нечесть, червей, жуков, пауков и даже Грай. Жрец Кандиге продолжал напутствовать их такими речами.

-Запомните, после того, как вы окажетесь в потустороннем мире, все ваши мысли обретут обьективную реальность. Все о чем вы подумаете, обретет плотную и твердую оболочку. Если ваши мысли будут легкими, то и путь ваш будет легким, но если вы испугаетесь, ваши темные мысли расцветут плодами ваших страхов. Ведь ваше сознание будет находиться в плену иллюзий. Главное помнить, что с вашей смертью вы утратите прежнее тело из плоти и крови, и ничто не сможет причинить вам физической боли и страдания. Лишь только душевные муки могут терзать ваши духовные тела. Вскоре у вас возникнет непреодолимое желание обрести прежнее, привычное вам тело из плоти и костей, и ваша душа начнет искать пути к новому перерождению. Обычно душе предстоит долгий путь к перерождению: преодолеть реку забвения Лето, пройти лабиринт и очистившись духовно, предстать пред строгим судьей. Для обычных усопших, этот процес может занимать не одну сотню лет, но вы, проводники, обладающие тайными знаниями должны преодолеть все трудности и преграды и снова вернуться в свои тела.

Мы все преодолеем, - отвечали Тама и Тума, - мы спасем наших братьев и выведемих их души из потустороннего мира.

-Я верю в вас, - продолжал свои напутствия жрец Кандиге. – Запомните, ваши мысли вещественны и являются родителями всех действий, как хороших, так и плохих. Если испугавшись неведомого, надумаете себе зло, оно тут же явится к вам, и убежать от него вы не сможете, оно будет преследовать вас вечно, ибо вы сами его надумали. Думайте только о хорошем, и ваш путь будет легок. И последнее, нельзя пить из реки забвения Лета, стоит лишь пригубить каплю воды забвения, вы навсегда забудете прошлое, и тогда вам уже никто не поможет.

- А какую воду можно пить? - вопрошал Тама.

- Неподалеку от реки забвения есть небольшая рощица, в которой растут златые кипарисы, тамже находится и священный родник Персефоны. Только эту воду вы можете пить и никакую другую. Тамже вы должны срезать златую ветвь кипариса, она поможет вам отворить невидимые печати.

Закончив свои напутствия, жрец напоил их священным питьем из корней леопардовых лилий, и под общий вой и причитание родственников они взошли в могилу вырытую в земле. Будучи проводниками, мытарями душ, они не брали с собою ни еды, ни питья. Тама держал в своих руках златой меч, а Тума сеть из паутины интриг, заговоров, ухмылок и обольстительных ужимок. Каждый из соплеменники бросал в могилу горсть земли.

- Пусть ваш путь будет легок, - причитали соплеменники, бросая в могилу ком земли, - а земля будет пухом.

- Помните, что теперь вы посеяны, словно зерна в борозде, - вещал жрец, посыпая их землей.

А когда их совершенно засыпали землей, Кандига обратившись к соплеменникам, молвил.

- Каждый год мы хороним в земле зерна ячменя и гречихи, поливаем их водою, ухаживаем за ними, и они проростают к нам спелыми колосьями нового урожая. Давайте же слезами окропим могилы наших братьев, молитвами укрепим их души, чтобы они знали, что мы их по-прежнему любим и надеемся на скорое перерождение.

Заколов у жертвенного алтаря плененных демоносов, окропив кровью могилу проводников, волкодлаки устроили поминки, которые продолжались весь день и всю ночь. Лишь только первые лучи солнца разрезали темень ночи, прямо над их головою воспарила крылатая «обезьяна». Сделав круг над островом, она снизилась так низко, как только могла, ибо разбойники тутже осыпали её градом камней и дротиков. Высунувшись из кабины крылатой «обезьяны», аватор Фаетон погрозил им рукой.

-У волкодлачье племя, бомбой бы вас.

Но вместо бомбы бросил послание царя Киферона, взмахнув своим веероподобным хвостом, «обезьяна» упорхнула прочь. А пергаментный свиток, подхваченный воздушным завихрением улетел куда-то в сторону непроходимых болот, и его пришлось долго разыскивать. Термутид - правая рука и советник Лилая первым бросился разыскивать послание, и вместе с ним обнаружил беднягу Аппендикса, как кур во щи, угодившего в хитро раставленную ловушку. Так их и вытащили из болота «два в одном», пленника и пергамент.

- Вот, мой повелитель, - молвил Термутид, - прочти, что пишут нам Тельхины, - протянул пергаментный свиток телячьей шкуры.

Весь текст прочесть не удалось, ибо он был испорчен водой, но главное все же сумели разобрать: «если вы вернете все, что вами было награблено: морковку, бурячек и капусту; я из жалости и мягкосердия позволю вам пополнить ряды гладиаторов на цирковой арене. Но если, не смотря на мои добросердечные предложения вы станете упрямиться, я приведу армию и флот и прикажу своим храбрецам отомстить за все те обиды, которые вы нанесли народу Родоса и лично мне. Подпись, ваш правитель, царь Киферон».

-Нам угрожают, - вскричал Лилай, обращаясь к своим соплеменникам, - еще никому не дозволялось безнаказанно оскорблять свободный народ волкодлаков!

И тутже окрестности наполнились волчим воем, это был вой свободы, вой надежды и мужества переполнявший сердца вольного и гордого племени. А когда страсти улеглись, Лилай обратил свой взор на пленника, рука сама потянулась к мечу.

- Как тебе не повезло, - молвил Лилай, - все твои друзья уже там в сырой земле, а ты еще тут, нужно это исправить.

Остро отточенный меч блеснул на солнце, еще миг и …... Но к огромному удивлению Лилая в этом жалком и раздавленном демоносе, чье тело сплошь и рядом облепили сотни кровососущих пиявок, он узнал своего спасителя Аппендикса.

-Вот и свидились, - по-отечески мягко молвил предводитель разбойников, пряча меч в ножны. - Сколько не бегай, а ноги сами выведут ко мне, ну да не печалься, проходи, гостем будешь.

Этот разговор привел разбойников в замешательство, в коем веке было такое, чтобы их предводитель оставил в живых демоноса. И Лилаю пришлось обьясниться.

- Этот демонос спас мне жизнь, он поступил благородно, протянув мне руку помощи, и теперь я его должник, проси чего хочешь, можешь даже остаться у нас, как равный, среди равных.

Жрец Кандиге не соглашаясь, мотал головой, и обращаясь к стае, молвил.

- Его поступок благороден по отношению к тебе Лилай, но для стаи иметь такого соплеменника только обуза,. Он знатного происхождения, слаб телом и духом, не место ему среди нас. Тебя он спас, ты его должник, а мы ему ничего не должны, посему пусть убирается и помнит, что волкодлаки умеют ценить добро. Протянувшему руку помощи, не протягивают меч.

- Большое демоническое спасибо, - стучал забами Апекс, - отпустите меня, буду вам очень признателен, очень и очень, - лез целовать руки.

-Во сколько ты ценишь свою жизнь? - обратился Кандиге к предводителю.

Лилай неожидавший такого вопроса, не сразу нашел, что ответить.

- Свою жизнь я ценю дорого и поэтому награжу его по-царски, вот, - начал раскрывать сундуки, в которых грудами лежали сокровища, - возьми сколько хочешь, это все твое.

Лилай недоверчиво зачерпнул горсть драгоценных сапфиров и с высоты вытянутой руки высыпал их обратно в сундук, зарево ярких огней заслепило глаза, оттуда брызнули слезы, а руки опасливо отстранились от драгоценностей. Не стоит удивляться такой реакции, ведь это по сути противоречило всему, что он слышал о кровожадных разбойниках-горловорезах.

-Смелее, - подталкивал его Лилай, - возьми сколько сможешь унести на себе.

Апекс не верил своим ушам, стоял и растерянно протирал ослепшие глаза, вокруг него грудами лежит жемчуг и драгоценные камни, злато, а серебро было рассыпано, будто песок на морском берегу, и от этого в глазах рябило.

-Смелее, - подталкивал его разбойник.

А он стоял и не знал как быть, с одной стороны животный страх, с другой стороны призрачный блеск драгоценных каменьев. С детства выросший в роскоши к желтому металлу он не питал особых чувст, а до денег вообще был равнодушен. Но руки помимо его воли, так и тянулись к драгоценностям, сначало робко и недоверчево, затем все смелее и азартней. Еще не веря в призрачное счастье, свалившееся на его голову он принялся напихивать сокровищами свои карманы, а они у купца были бездонны. При этом он не уставал приговаривать: «дай мне бог за одно, взять тысячу. Дай мне бог за одно, взять тысячу»; а когда места в карманах не осталось, начал сыпать за пазуху, а когда и там все было забито, стал одевать на себя все, что можно было повесить и нацепить.

-Возьми, возьми все, - смеясь приговаривал разбойник Лилай, - я хочу знать, сколько стоит моя жизнь.

- Твоя жизнь бесценна, - отвечал Апекс, искренне радуясь каждому новому браслету. - Дай мне бог за одно, взять тысячу. Дай мне бог за одно, взять тысячу, - в сотый раз твердил он самому себе, еще не осознавая, что в один миг он стал сказочно богат и неслыханно счастлив.

Жрец Кандиге смотрел на все происходящее с язвительной ухмылкой, а затем поучительно молвил:

- жадность многих лишила разума, мудр лишь тот, кто берет ношу по себе.

Эти слова протрезвили Апекса, он постоял, примеряя свою ношу.

-Да, нужно иметь здравый рассудок, - сказал он и снял с мизинца манюсенький перстень, положил его назад в сундук, - вот теперь в самый раз.

-Подумай, не продешевил ли ты? - спросил Лилай.

-Нет, нет твоя жизнь бесценна, и это только малая часть из большой сокровищницы, которую я могу унести, вот если бы у меня был хотя бы осел, тогда бы еще…, - но увидев колючие глаза собравшихся, запнулся на полуслове, начал оправдываться. - Я хотел сказать, что для меня этого даже много, я еще могу снять вот это колечко.

Но Лилай остановил его словами.

-Что сделано, то сделано, ты свободен, вон там стоит лодка, проводите его, куда он скажет.

- Мне в Тельхирум, мне в Тельхирум, - щебетал счастливый Аппендикс.

-В Тельхирум, так в Тельхирум, - согласился Лилай и отдал распоряжение, - возьмите самую быструю лодку, посадите на весла десяток гребцов, и чтобы еще до рассвета он был в городе.

А пока слуги готовило лодку, Лилай взял лист пергамента, придвинул чернильницу и стал записывать. Лишь временами он останавливался и произносил.

-Не дурно, не дурно! Вот так хорошо!

Или заливался громким хохотом. Наконец, он окончил писанину, запечатал конверт и надписал адрес: «Правителю Тельхирума, козлорогому барану Киферону».

- Вот это письмецо, - молвил разбойник Лилай, - вручишь царю лично в руки. Да смотри передай, а не то найдем тебя, где бы ты ни был и кишки выпустим, а теперь прощай и оттолкнул лодку от берега.

Счастье неждано, негадано свалившееся на Апекса не давало ему возможности дышать, оно давило и кололо со всех сторон, но в то же время и подогревало его изнутри. И он размечтавшись, даже не заметил, что день давно угас, лишь только яркие звезды, да полная луна светят в ночи. И тут в его сознании случилась перемена. Радужные видения улетучились и на их место всплыли серые страхи, да расплывчатые образы.

- Успокойся, успокойся, возьми себя в руки, - просил он свое второе я, но оно и не думало успокаиваться, там крепко-накрепко поселился страх. Страх за несметное сокровище, страх за свою ничего нестоящую жизнь. Еще бы, взлететь на седьмое небо от счастья и в друг осознать, что он находится в одной лодке с разбойниками, чьи глаза так и сверкают злобными огнями. Зачем спрашивается везти его в Тельхирум, не проще ли выбросить в море, а сокровище присвоить себе, кто об этом узнает, никто. Вот и трусило Апекса всю дорогу, вот и било его ознобом, морило пучей, трусило трясучей, да так сильно, что порою лодка буквально сотрясалась от грохота драгоценного металла. Но слава всех высшему Хаосу и его небесным Сварожичам, все закончилось благополучно. Разбойники высадили его у берега и растворились во мраке ночи, грозно предупредив.

-Передай послание Киферону.

С тем они и уехали, оставив его в полумили от крепостных ворот. Вдали блистали огни большого города и он, словно ночная бабочка, упорхнул на их яркое свечение. Вначале он шел бодро, но с каждым новым шагом все тяжелее и тяжелее становилась его ноша. Драгоценности все время пытались вывалиться из-за пазухи, стесняли движение, к тому же ко всем этим неудобствам присоединились новые страхи. Теперь любой шорох, любой даже самый отдаленный звук казался ему чем-то ужасным и жутким, а тени отбрасываемые деревьями казались настоящими чудовищами. Испугавшись, что в ночи на большой дороге его могут ограбить, он поспешно свернул на обочину, и его силуэт освещаемый редкой луною вскоре растаял среди теней и призраков ночи. Крадучись в кипарисовых зарослях, Аппендикс пробирался очень осторожно, каждый шаг давался ему с большим трудом, он часто останавливался, принюхивался, прислушивался, оглядывался. А удостоверившись в безопастности, делал осторожный шаг и снова замирал, прислушивался, принюхивался и так без конца. Надобно отметить, что все это он проделывал не из-за трусости, а по причине предосторожности. Ведь путника груженного столь драгоценным грузом поджидает множество ужастиков, а коготки у них ох какие длинные, крепкие и острые, и если к ним в лапы попадется столь лакомая добыча, то уж не вырвется. Промышляя разбоем, ужастики своими остро отточенными зубками, будто щипцами, хватают все, что попадется им на зубок и тутже пожирают, вешают, четвертуют, обезглавливают, разоряют и губят все без разбора. Так шаг за шагом, то прыгая, то подскакивая от малейшего шороха, он благополучно добрался до крепостных стен и, прикоснувшись лбом к холодной стене, облегченно вздохнул.

- Теперь я в безопасности, - чуть не целовал он каменные стены. - Теперь то уж со мной все будет в порядке.

Массивные крепостные стены высотою в шесть локтей были густо утыканы частоколом острых копий, такую стену не перепрыгнешь, нужно искать вход. Пройдя вдоль стены, он уперся в закрытые дубовые врата с изображением крылатого дракона, сидящего верхом на онегре и поражающего копьем варвара. Лик дракона был ужасен в своей непостижимости, а варвар жалок и раздавлен, также или тому подобно выглядел и Апекс стоящий пред запертой дверью. Дубовые врата были усажены множеством медных болтов, увенчанных острыми железными зубьями, эти массивные врата были запасными и открывались всего три раза в неделю, не считая праздничные дни. Осмотревшись, он разглядел боковую дверь, вроде ниши, ведущую в комнату стражи. «Тук, тук, тук» - постучал он в колотушку висящую тутже у смотрового окна. Цапцарапу, главному стражнику, в тот день до обидного не везло, он продул в кости все, что только мог. Что не бросит кость, все время ему выпадает « джык», ну хотя бы раз выпал «пок» или «чок», или «осел», или на худой конец «варвар», но как на зло выпадал «джык, джык, джык» и еще раз «джык». Вобщим он проиграл все, и теперь ему приходилось довольствоваться водой с коркой черствого хлеба. В последний раз бросив кости, ему наконец-то выпал долгожданный «осел». Радостью наполнилось сердце азартного игрока, вот она удача. Цапцарап уже чувствовал ее мягкое пушистое оперенье, еще миг и он схватит синюю птицу за горло, и тогда она никуда не упорхнет. «Тук, тук, бух, бум, бряк» - стучала деревянная колотушка, вспугнув птицу удачи.

-Откройте! - кричало неразумное существо, стуча колотушкой в запертую дверь.

-Сейчас открою, только топор достану, - ворчал за стеной недовольный голос стражника, - чего тебе глупец надобно. Бродят по ночам всякие, неприятности на свою голову наживают, - гремел недовольный возглас стражи, ревом отразившийся от крепостных стен.

И впервый миг Апексу показалось, что ему отвечает изваяние дракона, готовое проткнуть его своим незнающим пощады копьем.

-Милый дракон, - просился Апекс, - открой пожалуйста двери, впусти меня обратно.

Но тот не слышал его мольбы, хищно скалил зубы, рычал.

-Че тебе нужно безумец?

- Отворите! - просился Апекс, - впустите меня скорей, - колотил он руками в дверь. В ответ дракон злобно рычал:

- проваливай отсюда, войти сюда легко, а выйти трудно, все одно без пропуска не пустят.

Но Апекс не унимался, стучал, чем несказанно разозлил дракона. Из бокового окна высунулась голова и горящий смоляной факел. В темноте лица рассмотреть было невозможно, только два собачих века блистали в ночи при свете факела. Радостный Апекс взмолился:

– есть у меня пропуск, послание к самому царю Киферону, - протянул свиток пергамента.

Письмо тутже изчезло, цепкая рука ловко схватила его своими коготками.

-Ладно, сейчас впущу, только ноги вытирай, небось они у тебя в пыли, - ответил стражник, осветив его факелом.

От такой неожиданной радости Апекс запрыгал выбивая из себя пыль. «Дзынь дзынь», раздался мелодичный золотой перезвон. Этот приятный для слуха «дзынь-дзынь», а также его блеск ободрил главного стражника Цапцарапа.

-По звону монет сразу слышно порядочных демоносов, - отвечала стража, отворяя боковую дверь. Апекс хотел броситься туда, но остановился, как вкопанный, ибо ему на миг показалось, что пред ним возникло самое фантастическое, из всех фантастических чудовищ. Столпившись в проходе, воины представляли собою химеру с тремя сросшимися головами, а четвертая торчала где-то снизу, выглядывая из под колена. Ноги у химеры были такой же длинны, как у аиста, клюв, как у ворона, зубы, как у вепря, глаза, как ободья, а все тело ощетинилось множеством когтистых рук и копий.

-Признавайся несчастный, - рычало это существо, - зачем ты шляешься по ночам, какое темное дело замышляешь.

Аппендикс клялся и божился, что он знатного рода, купец из страны Мазендеран. Но Цапцарап поняв на ком можно отыграться, схватил его за шиворот туники и тряхнул с такой силой, что из того, будто дождь на землю, посыпались несметные сокровища. В это время, другой воин, будто заправский Потаскун, вцепился ему в гриву, трепал его волосы, а третий, настоящий Хватака, сдавил ему плечи с такой силой, что они трещали и скрипели, как не смазанные ободья телеги.

-У меня послание, - молил перепуганный Апекс, - отпустите меня ради всех высшего Хаоса.

-Заткни свой бубен, - припугнул его Потаскун, вытряхивая его из одежды, снимая почти все, что можно было снять.

Апекс взмолился пуще прежнего:

- ради всего святого, скажите, по какому поводу вы меня колотите, и так, и эдак.

Но Цапцарап бил его куда ни попадя, приговаривая.

-Лучше молчи! Я не могу слышать твои обидные речи.

-Я, я, я…- пытался оправдываться Аппендикс. Но его слова тонули в потоке ругательств, пинков и подзатыльников.

- Клянусь, - угрожал ему Цапцарап, - сейчас ты узнаешь у нас по чем фунт лиха, лучше было бы тебе попасть в зубы дракона, нежели к нам.

-Отпустите, прошу, - взмолился бедняга Апекс.

- Не проси, - отвечал Цапцарап, занеся над несчастным меч, - ты вор и убийца, по делом тебе подлая смерть.

-Все, - мелькнуло в его голове, - сейчас убьют.

Но в это самое время, Хватака вступился за Апекса. Ткнув его копьем в бок, молвил: - может мы его с кем-то спутали, и он не так уж и плох.

-Точно, спутали, - согласился Потаскун, отвесив тяжелую оплеуху, - пусть убирается, пока цел.

-Наверняка спутали, у меня даже письмо к царю Киферону имеется, - взмолился Апекс, все еще на что-то надеясь.

Цапцарап приставив ему меч к горлу, воскликнул:

- ах ты ж подлый вор, трясучка тебе в бок. Да за это письмо мы выпустим из тебя все кишки и узнаем, не прячешь ли ты чего в своей требухе. Давайка, давай отсюда, холера тебе в почки, пуча, жгуча и круча тебе в печень, лучше уйди по-добру, по-здорову, - приговаривал Цапцарап.

При этих словах он схватил его за горло.

-Считаю до трех: раз, два, три; и если ты не уберешься отсюда, я с тебя живого шкуру спущу.

Тут бедный Апендикс возопил по-звериному:

–такум, сякум его в подштаникус.

По всему видать, эти непонятные слова убедили стражу, ибо они тутже отпустили беднягу, закрывая руками нос и рот.

-Всех высший Хаос! - воскликнул Хватака, - да он точно наложил в подштаникус.

-Ну и аромат, - воскликнул Потаскун, закрывая нос и рот рукою, - вот навонял разноед проклятый.

И забросав его камнями, стражники затворили за собою дверь. Избитый, но живой Апекс брел неведомо куда, радуясь своей свободе. Однако ж воспоминание об пережитом чуть-чуть изменило его психику, и надо отметить, не в лучшую сторону.

Мытари душ

Как бы ни была горька и печальна участь родных и близких, ужасней участь самих проводников очутившихся в могильном мраке. Можно с уверенностью сказать, что никакая иная судьба не уготовила живому существу столько безысходных, телесных и душевных мук, как погребение заживо. Невыносимое стеснение в груди, удушливое испарение сырой земли, безпросветный мрак, неосязаемое безмолвие и тяжкие воспоминания о воздухе, о любимых, друзьях, родных и близких находящихся тутже рядом на поверхности земли. Которые в другой ситуации первые пришли бы на помощь, но только не сейчас, не теперь. Ведь они своими руками опускали тебя в могилу, бросили туда ком земли, все это наполняет еще живое, трепещущее сердце леденящим и нестерпным ужасом, перед которым отступает самое смелое воображение. Никому из живущих на земле не дано изведать таких страданий, никто не в силах представить себе ничего подобного. Яркая, нетленная искра жизни существующая в каждом из нас сжалась до предела и угасла, оставив за собой только черную тьму. И тутже тело наполнилось безучастностью к глухой боли, равнодушием и небытием. Казалось, забытье похожее на глубочайший обморок длилось вечно, растянувшись в веках. И все-таки искра сознания дарованная нам от рождения не бросила тело, не покинула душу. Настал срок и среди полнейшего мрака, будто рассвет нового дня, забрезжили слабые, едва уловимые проблески чего-то светлого, неспешным черепашьим шагом растекавшиеся в сознании.Вначале он представлял собою лишь тусклый звук, но постепенно миг за мигом этот звук увеличивался в размерах, преобретя очертания блаженного покоя. Такой звук издают полевые цветы, колокольчики. Также пробуждаются наши души. Также воскрешают наши чувства и мысли. А может это и не звон вовсе, может это слышен треск сжимающейся души, раздавленной толщей земли. И в тотже миг сознание пронзил электрический разряд страха. Да ведь я не умер, что-то во мне живет, трепещет, издает пульсирующие звуки. Оно осязаемое, я его слышу, ощущаю его слабое покалывание, томную дрожь век. Неужели это возврат к существованию. Да, да я осознаю самого себя, хоть это дается мне с огромным трудом, ведь я живу только в этих мыслях, но все же я рассуждаю, а значит существую. Вот уже моя память настолько обрела прежнюю силу, что сознание пробуждаясь из забытья, начинает понимать свое положение. По ту сторону сознания, будто в зазеркалье, были те же ощущения, которые прежде окружали мое тело, но теперь они были другими. Все, что раньше було теплым, теперь стало холодным, и даже мрак казавшийся прежде черным, тягучим теперь просветлел, стал видимым, осязаемым. Значит я живу, мелькнуло где-то в подсознании, мой разум живет, пытается осязать, воспринять на ощупь, на вкус и запах, собрать разрозненные предметы того состояния, в какое впала душа. Сейчас, сейчас я обрету способность к движению, сделаю шаг и…. новый провал в бездну небытия, растянувшееся в веках……Сколь долго длился этот новый провал в бессознательное состояние души, не знает ни кто, у каждого это происходит по-своему, но каждый найдя в себе силы, вновь пытается обрести столь желанное ощущение реальности, услышать, вернее ощутить сладкий, малиновый перезвон, исходящий из глубин неподвижности и беспредельного мрака. И через миг, уже окрепшая, пробудившаяся от спячки душа старается овладеть этим новым состоянием. Слабая попытка пошевелиться или хотя бы крикнуть: «А-А-А-А-А», на миг услышать свой собственный голос, я живой, я существую, твердил себе дух Тама, осознавая, что он уже окреп для движений. Духовная оболочка тела жила или не жила, но все же пыталась освободиться от земной тяжести, сковывающей его тело. И ему наверняка бы это удалось, если бы Тума связанная с ним узами брака не сдерживала этих движений. Собравшись в единый кулак, духовная оболочка делает мучительные потуги, подобно слабому ростку пробивающему каменистую почву земли. Еще одно неимоверное усилие ценою в жизнь. Так роженицы в мучительных схватках дают жизнь своим детям, и душа обретя легкость, почти невесомость, отрывается от тела, увлекая за собой Туму ,которая будучи связана с ним оковами незримых нитей, летит следом едва осязаемой тенью. И вот уже две души, два светлых облака, влекомые притяжением земли, устремились в её бездонные недра. Обретя легчайшие крылья бабочек, они устремились на манящий фосфорический свет, порожденный тлением бездонной ночи. Эта желтоглазая ночь тянет души к себе, притягивает их ярким, неземным светом, в котором уже можно различить очертания чего-то таинственного, манящего. Неодолимая сила тянула вперед …А рядом слышался унылый шелест крыльев и безутешный ропот бестелесых душ, втянутых в воронку мироздания …

Дай мне бог за одно, взять тысячу !

-Дай мне бог за одно, взять тысячу! - твердил бедняга Апекс, пробираясь неведомо куда.

Казалось, вот только миг назад, он был сказочно богат, а теперь нищ, его одежда рванье, которое впору носить только шутам да юродивым. Он брел не зная куда, впрочем, ему было безразлично куда он идет, лишь бы подальше от всех этих ужасов. В его растроенной голове смешались воедино смутные картины разбойников-волкодлаков в перемешку с ужасными Цапцарапами, Потаскунами да Хватаками, от которых он пытался отговориться.

-Дай мне бог за одно, взять тысячу! - будто заклинание, твердил он одно и тоже. - Дай мне бог за одно, взять тысячу! - повторял он многократно.

И если бы вы случайно встретили Апекса, то наверняка обошли бы его десятой дорогой, решив, что это идет безумец лишенный рассудка. Сколько он бродил незнамо, неведомо, пока ноги сами не вынесли его на одно кладбище, где родственники покойного скорбя, стояли у погребального костра. Увидев костер, он решил погреться, ибо был раздет и совершенно озяб. Подошел к огню и стал приговаривать:

- Дай мне бог за одно, взять тысячу!. Дай мне бог за одн, взять тысячу!.

Горем убитые родственники покойного услышав эти слова, отнесли их на свой счет, набросились на Апекса и долго били его про меж рогов, по голове да по загривку.

- Да ты мерзавец не как радуешься нашей потере, смеёшься над нашим горем, - причитали они, избивая его палками.

В конце-концов их гнев остыл, и тогда они сообразили, что пред ними стоит не совсем нормальный демонос.

-Надо ж, как сильно мы тебя поколотили, - пожалели они его и тутже обучили другой пословице: « Пусть это будет первый и последний, пусть ваше горе никогда не повторится ».

Научив Апекса другой пословице, они отпустили его ни живого, ни мертвого, а тот рад стараться, ноги в руки и только его видели ….

Мытари душ

Неодолимая сила притяжения земли, плюс стремление выполнить возложенный на них долг, толкал их вперед, в неизвесность. Слабый, едва уловимый стук сердца подсказывал направление и задавал ритм движению. Нам необходимо выполнить возложенный на нас долг проводников, твердил сам себе Тама, подталкивая вперед свою спутницу. Которая еще полностью не пробудившись от спячки и даже не раскрыв своих крыльев, парила чуть сзади связанная с ним незримыми узами брака. Не стоит думать, что Тама ничего не боялся, и подобно героям, сломя голову летел вперед без малейшего страха. Еще как боялся, еще как трепетала его душа от одной только мысли, что он стоит на краю пропасти, и эта пропасть безгранична. Нет в природе другой страсти, чем той, которую испытывает дух трепеща у края пропасти и в то же время наслаждается падением туда. Рассудок тянет душу вперед, побуждая к действию. Но в то же самое время, от предстоящей встречи с неведомым в теле распространяется ужас, дурнота и головокружение. Вместе они сливаются в сумрачное облако чувств, которому нет названия. И как следствие, всех этих эмоций и страхов в эфирном теле распространяется страшная жажда.

- Пить, хочу пить, - чуть слышно шепчет его спутница Тума.

-Пить, пить, - шепчут сотни, тысячи бестелесых душ, парящих на яркий свет желтоглазой бездны

- Потерпи, - отвечет ей Тама, убыстряя полет, хотя сам трепещет от одной только мысле о воде.

Все что угодно готова отдать душа за одну единственную каплю влаги. А впереди во всю свою мощь, будто восход огромного светила, открывался ультроморенговый свет бездны. И душа повинуясь земному притяжению, летит туда, будто былинка травы падает в горящую печь. Ужас сковывал тело, лишал способности к сопротивлению. Свет исходящий из недр мрака становился все сильнее и сильнее. Вот уже края тоннеля очертились, расширясь во все стороны. Вот он край земли, край всему живому, начало подземного царства бога Ямы. Найдя в себе силы, Тама начал судорожно хвататься за камни тоннеля, пытался приостановить стремительное падение в бездну. Ему помогала спутница Тума, которая к этому времени уже успела овладеть своим телом. И если бы не острый нож, который был у Тамы, им ни за что это не удалось, удержаться на краю мироздания. Сотни, тысячи душ вылетев из тоннеля, устремились куда-то вниз, к воде и свету. А проводники, сумев замедлить падение, повисли на самом краю пропасти. Ухватившись за корни деревьев проросшие в бездну, они висели над пропастью мироздания, отдыхали.

-Боже, какая высота, - роем ужасных мыслей заползали страхи в их тела, отчего оно становилось вязким, тяжелым.

Тама хорошо осознавал, что думать плохо или бояться, означает погибнуть, мысли должны быть светлые, легкие, тогда и тело будет легким, эфирным. И он гнал от себя страхи.

- Подите прочь! - почти приказывал он им.

Пусть ваше горе никогда не повторится!

-Прочь отсюда, прочь, - твердил сам себе бедняга Апекс, все время повторяя пословицу: « Пусть это будет первый и последний! Пусть это будет первый и последний! Пусть ваше горе никогда не повторится ». А чтобы не забыть пословицу, Апекс повторял её часто и громко. Вскоре ноги сами по себе принесли его в одно селение, где как раз играли пышную свадьбу. Увидав множество народу собравшихся в одном дворе, Апекс первым делом подумал, что тут похорон и как закричит:

- Пусть это будет первый и последний покойник в вашей жизни, пусть ваше горе никогда не повторится.

Родители жениха и невесты услышав такое пожелание, приняли их на свой счет, особенно лютовал жених, заподозрив неладное.

- Бейте его! - кричал жених, а все только того и ждали, рады-радешеньки, налетели на Апекса и давай лупцевать его про меж рогов, по бестолковой голове, да по мохнатому загривку. Долго они вымещали на полуумном бедняге свою злость, а когда насытились истязаниями, тогда только заметили, что он не совсем здоров. Простили его и чтобы хоть как-то загладить вину, подарили ему свадебный платок, научили новой пословице.

-Запомни, - поучали они его, - если увидишь свадьбу, нужно кричать: « счастье вам, счастье» и махать платком.

Идет Апекс дальше, ни живой, ни мертвый, платочком машет, раз за разом повторяет:

-счастье вам, счастье.

Мытари душ

Отдых для тела, пристанищем для души стали густые корни деревьев проросшие в бездну мироздания. Передохнув и набравшись сил, они с огромным удивлением рассматривали этот неведомый, таинственный и чарующий мир страны без возрата. Над их головой вместо привычных небес раскинулся небосвод из земли и камней скрепленных древесными корнями. А где-то внизу текли реки полные огня, росли дивные деревья, окутанные дымкой тумана и света исходящии отовсюду. Казалось, сама темнота рождала этот фееричный свет и тишина такая непривычная, почти режущая слух. Только звук росяных капель, стекающих с корней деревьев нарушали это гнетущее безмолвие, да еще свист земной ращелины, из которой, как из водопроводной трубы, вылетали сотни и тысячи бестелесых душ. Тут тебе, и демоносы, и животные, и даже души растений. И все они, как легчайшие бабочки, выпорхнув их земной расщалины, устремлялись вниз, к реке Лета.

-Пить, - шептали губы Тумы.

- Пить, - стучало в висках у Тамы.

Влага, спасительная влага стекающая с корней деревьев уталила их жажду. Жадно припав губами к влажным корням, они пили сок земли, насыщая тело росяной влагой, и с каждой каплей их тела наполнялись жизненной силой. Насытив свое тело росяной влагой, они уже другими глазами, почти осознанно, стали присматриваться к окружающей их действительности. Над их головою висел край земли, а внизу, куда только доставал их взор, раскинулся иной, неведомый им мир, в котором текли реки полные огня, росли фантастические деревья. Рядом с ними находилась воронка-тоннель соединяющая земной и подземный мир, из которого то и дело вылетали крылатые души. Они с ракрытыми от ужаса глазами падали вниз.

- Невероятно, - думали Тама и Тума, созерцая, как сотни душ падая в низ с такой огромной высоты, не разбивались, что несомненно произошло бы с ними в той, земной жизни. А тут они, как ни в чем не бывало, обретя твердую почву, устремлялись к водам реки Лета, и припав к ней жадно, насыщали свое тело водами забытья.

-Ну и чудеса, - удивлялись они увиденному.

Но тут над их головою задрожал земной небосвод, а сотрясение земли было таким сильным, что они чуть было не сорвались вниз. С каменного неба сыпался дождь земли и камней, которые падая с огромной высоты, будто взрывы бомб, вспенивали воды реки Лета. Корни деревьев, за которые держались проводники, трещали, а отколовшаяся глыба земли зависла над их головой, грозя вот-вот оборваться, раздавив их под своей тяжестью.

- Нужно спасать свои души, но как это сделать, - думал Тама, ведь их тела переполненные влагой стали тяжелыми, и они наверняка разобьются, упав с такой высоты. Но к их счастью, в это самое время, в трубу тоннеля устремился мощный поток убиенных душ.

- За мной! - крикнул Тама, буквально нырнув в этот поток.

На лету он сумел схватить в охапку с десяток легчайших душ, и правя ими, словно крылатой колесницей, парил в потоке. Тума летела тутже рядом, среди множества душ несущихся неприрывным потоком к земле. Измученные жаждой, души слетались к реке Лета, и с прожерливастью принимались насыщать свои тела водами забвения. Крутые берега реки не давали возможности всем сразу приблизиться к реке, а пить хотелось всем, поэтому у водопоя они устроили меж собою спор и толчею за право первенства. Здесь были души невест и юношей, старцев и мужей сраженных в битвах, все они стремились к воде.