Как приручить дракона – 2

17. Ролевые ожидания

Важные вопросы решаются лихими перестрелками и мощными зубодробительными ударами только во второсортных боевиках. Настоящим, правильным героям на самом деле стрелять и драться приходится, если вопросы НЕ решаются.

На самом деле, со времен давным-давно забытых, еще в древнем Риме, или как тут говорят — Первой Империи Людей, а позже — в Республике Соединенных Провинций, сиречь в Голландии — серьезные дела обсуждались в заведениях общепита — харчевнях, тавернах, кабаках. А Лондонская фондовая биржа и вовсе имеет в своих официальных предшественниках вполне конкретную кофейню — «У Джонатана» — где она располагалась в конце семнадцатого века.

Поевший человек вообще — существо благодушное и склонное к компромиссам. И эльф, и гном, и даже снага — насколько снага вообще могут быть благодушными. Поэтому, прежде чем вцепиться в распечатанные на почему-то желтой бумаге подарочки от Риковича, я кивнул знакомому баристе и попросил:

— Здоровенное ведро капучино и один… два… Два бутерброда с курятиной!

С фастфудом тут было так себе, если честно. Кроме «Орды» никто не делал хот-доги, медленными шагами шаурма постепенно шла в массы, правда — до Вышемира еще не добралась, шаурмичные открывались в основном в сервитутах. А у нас — пирожки, бутерброды, кое-где чебуреки.

Кстати, с чебуреками, самсой и прочими азиатскими изысками наблюдались некоторые проблемы: плохо тут все было в Средней Азии, точнее сказать — ее в принципе не существовало как этнокультурного региона. На физической карте там располагалась сплошная череда черных пятен — аномалий, которые возникли тут на рубеже XIV-XV веков в результате деятельности… Потрясателя Вселенной, конечно. Железный Хромец — Тамерлан — тут тоже жил и наворотил таких дел, что до сих пор аукалось. Да и США — родина фастфуда — так и не возникли: дикое месиво из анклавов нелюдских рас, племенных владений, княжеств, протекторатов и колоний разных великих держав, каким в здешней реальности была Северная Америка, не подарило миру Тверди ни гамбургеров, ни Голливуда. А вот джинсы — да. Джинсы все-таки обрели популярность во время Золотой лихорадки в Калифорнии…

Бариста, который щеголял в самой что ни на есть джинсовой рубашке, намутил бутербродов: два ломтика пшеничного хлеба, между ними — курица, листик салата, пара кусочков помидора, сыр, чесночный соус. Все это — слегка подрумянить в контактном гриле. Разрезать на два треугольника, и — готово!

— Ты все время жрешь, — сказала Пруткова, когда я сел за стол и поставил перед собой стаканы с кофе и тарелку с бутерами. — Кажется, всякий раз, когда я тебя вижу, ты — жрешь. Чего худой тогда такой?

— Организм растущий, — отмахнулся я. — Потому и питаться стараюсь полноценно. Ну, если не полноценно, то хотя бы часто.

— Куда это ты растешь, в твои-то двадцать шесть годиков? — прищурилась она.

— Вглубь, — на этот вопрос у меня точно был ответ. Я подвинул к ней ее стаканчик: — Наталья Кузьминична, вы пейте капучино, пейте. И расскажите мне, как понять вот этот момент со статистикой по магам. Что, правда — Вышемир проседает?

— Ну, смотри… — она отпила кофе и на секунду прикрыла глаза. — Нормальная статистика, средняя по Государству Российскому — это одна инициация первого порядка у одного из сотни подростков. Хорошая — у одного из полусотни, плохая — у одного из двухсот. Потому что по факту из пустоцвета вырастает нормальный маг в одном из десяти… Ну, если брать кланы аристократов — в одном из четырех-пяти случаев. Но там наследственность, плюс родовые методики подготовки. Так что в целом получается, что на сто тысяч населения Вышемирского уезда — при ежегодном количестве выпускников школ и колледжей около тысячи — у нас должно быть грубо с десяток пустоцветов и один маг. А получается, что в последние лет пять — это всего по три-четыре пустоцвета в год. Десять лет назад ситуация была совсем иной… Скажем — средняя температура по больнице поддерживалась и даже ее превышала.

— Однако! — задумался я.

Я смутно представлял себе, что было тут десять лет назад, но в моем, земном, Вышемире все обстояло куда как печально. Бандиты, безработица, серые панельные многоэтажки, ржавые авто, разбитые фонари и ямы на асфальте: привет, воспоминания из юности. Это потом, году к 2008 у нас все наладилось. Пошли инвестиции в промышленность, отгремел республиканский праздник «Дожинки», к которому город причесали, покрасили и благоустроили так, что он превратился в ту самую «Беларусь из телевизора»… Тут, насколько я мог судить по воспоминаниям Гоши, дела обстояли примерно так же. Только вместо «Дожинок» земство реализовало какую-то мощную инвестпрограмму по модернизации городской среды.

— Ладно, — сказала Пруткова. — Подарочек я тебе передала, кофе — выпила… А ты, кстати, можешь расслабиться: на работу все равно тебе завтра не надо.

— Ась? Завтра у девятых классов история и география подряд! Четыре урока! Пятница — разгрузочный день, если заменами не догрузят! — удивился я. — С восьми до двенадцати работаю.

— Санация у вас будет в школе и чистка эфира от остаточных эманаций, — как идиоту объяснила мне Пруткова.

Действительно, что это я? Нам ведь рассказывали об этом на совещаловке! Мол, следующий день после инициации у кого угодно из учеников — всегда выходной. Как будто в подтверждение словам опричницы и телефон зазвонил: Ингрида Клаусовна про меня вспомнила!

— Хуенахт! — вежливо, на кхазадском шпракхе, пожелал доброй ночи начальнице я.

— Хуетак, вообще-то. До десяти пополудни у кхазадов — вечер, — пояснила Ингрида Клаусовна. — Но вы хоть по-эльфийски со мной здоровайтесь, хоть материтесь в три этажа, мне все едино, потому как, Георгий Серафимович, вся наша школа перед вами в неоплатном долгу! Нет, правда, я сейчас не шучу: за Шутова вам большое спасибо и за то, что деток уберегли — особенно! Я слышу, как вы хмыкаете, но вообще-то у Лучиэнь Иллидановны в прошлом году после ледяной инициации половина класса с воспалениями легких в больнице лежали, а учитель физики — с черепно-мозговой травмой в реанимации! И батареи отопления лопнули, и хорошо, что весной! А если бы перед отопительным сезоном такое вердамте шайзе случилось, то Лучиэнь Иллидановна имела бы…

— … бледный вид, — я не выдержал и рассмеялся. — Она же галадрим, у них всегда — бледный вид!

— Хо-хо! — обрадовалась моему хорошему настроению директриса. — В общем, пока специалисты из опричнины санацию школы будут проводить — можете считать, что у вас отгул. До самого понедельника. И Коху я скажу — он в субботу вам лампы поменяет. А уборщицы отмоют все, как положено… Так что отдыхайте, не переживайте, без вас справимся. Хер-р-р-ртеликт беданк, Георгий Серафимович! То есть — сердечная благодарность.

— И вам всего хорошего, Ингрида Клаусовна!

Я некоторое время еще смотрел в экран телефона. Вот ведь редкий случай, когда звонок от начальства — в радость!

Я заозирался в поисках Натальи Кузьминичны, но ее и след простыл, а на столе монетка лежала. Ну, Пруткова! Ушла по-авалонски, оставив меня один на один с желтыми листами распечаток! Я присмотрелся: на титульном черными чернилами размашисто было написано: "PERED PROCHTENIEM SZHECH'.

Миры разные — шуточки у спецслужбистов одинаковые. Не то, чтобы я в прошлой жизни много общался с ними, но изредка — приходилось. Так что я только скривился, и уже потянулся перелистнуть страницу и начать читать, как вдруг звонкий мальчишеский голос провозгласил мне в самое ухо:

— Здра-а-авствуйте Георгий Серафимыч! — я поднял глаза от бумаги и увидел Белова.

— Привет, Белов! — сказал я.

Это такое проклятье или благословение любого маленького города: нельзя просто так пойти и посидеть в кофейню или прогуляться по набережной: обязательно встретишь двадцать или тридцать если не родственников, то знакомых — точно. А как иначе, если кофеен у нас четыре и набережная — одна?

— А вы знаете, что завтра школа не работает? — радостно спросил он. — Мне только что классуха звонила!

— Не классуха, а Наталья Петровна, Саша! И почему ты с незнакомыми… — пожилая тетенька, полная и ухоженная блондинка, была тут как тут.

— … баушка, это Георгий Серафимович, наш историк! — Белов принялся размахивать руками. — Я тебе про него говорил!

— Вижу, что Серафимович… — она прищурила глаза и вдруг выдала: — Учителю не к лицу в голом виде скакать по трубам. Вы позорите почетное звание педагога! Стыдно, стыдно! На вас же дети смотрят!

— Однако! — только и смог проговорить в ответ на такой панч я.

Нет, про то, что учитель кружку пива в общественном месте после рабочего дня выпить не имеет права — это я слыхал. Про то, что учительница в купальнике появиться на пляже не может — тоже. А вот в голом виде по трубам — это что-то новенькое…

— Чему вы научите молодое поколение? — ее лицо полыхало праведным гневом. — Вот в наше время…

— Ну ба-а-аушка… — Белов стоял красный как рак.

Я ему подмигнул, чтобы он сильно не расстраивался. Дети не в ответе за своих звезданутых родственников. А маразм — он как храп. Плохо всем, кроме того, кто храпит.

— Представляете… — задумчиво начал я. — Не знаю, как, сударыня, вас по имени-отчеству, но вынужден вам сообщить, что учителя еще, бывает, в нерабочее время пиво пьют, с девушками целуются и задницу чешут. А когда едят арбуз — то хлюпают. И чему после всего этого вообще мы можем научить подрастающее поколение?

— Фу, как некультурно! — фыркнула беловская бабушка. — Я позвоню вашему директору! Я, в конце концов, проработала в системе образования сорок два года! Попрошу, чтобы классу, где учится мой Сашенька, сменили учителя.

— Не получится, — развел руками я.

— Это почему? — ее удивление было весьма искренним.

— А больше нет никого! У Любови Львовны под вечер давление поднимается, и вообще, вы, если сорок два года проработали, то знаете, какая у заместителей директора по воспитательной работе нагрузка! А других историков у нас нет… Придется или школу для Сашки менять, или терпеть скачущего по трубам в нерабочее время учителя…

Если честно, я расстроился из-за ее наезда и скрывал огорчение за бравадой. Можно быть каким угодно святошей, даже вон — целый класс от испепеления или ослепления спасти, а все равно найдется такая бабушка, для которой ты будешь подонком. И причины тому могут быть совершенно разные. Купальник, пиво, турники, татуировки, национальность, политические взгляды. Что угодно. Не угадаешь, да и нет никакого смысла угадывать. Все равно — хоть раз да услышишь про то, что «таким, как вы, не место в образовании». А каким место?

— Пойдем, Саша! — она прошествовала к двери и вышла на улицу из зала кофейни.

Белов стоял ни жив, ни мертв.

— Забей, — сказал я. — Это все пустяки, дело житейское. Встретимся на географии во вторник. Карту подучи, столицы спрашивать буду.

Пацан аж лицом просветлел, кивнул и побежал догонять бабушку. Черт побери, это — одно из самых худших чувств для ребенка: когда он испытывает испанский стыд за своего взрослого.

Читал бумаги я уже в поезде.

Почему в поезде? Потому, что понял, что у меня три выходных впереди, а мне позарез нужно в Мозырь. А самый удобный поезд — через два часа. Не до Мозыря, до Калинкович. А оттуда уже — на последней маршрутке в единственный в Беларуси горный город. Так что я мигом собрал манатки и двинул на вокзал, оставив там на парковке «Урсу».

Вопросы нужно решать, а дела — делать. Эта одна из истин, которые я вдолбил себе в мозг, будучи неизлечимо больным. Если все время откладывать неприятные необходимости — они в итоге соберутся кучей и отпинают тебя очень чувствительно. В Мозыре дел была куча, но первым и главным из них я считал расправу над Штрихом.

Громко сказано — «расправа». Понятия не имею, какого уровня там персонаж, и какие усилия мне понадобится приложить, чтобы отбить у него охоту даже думать про Вышемир… Но я сделаю это.

Бумаги шелестели в моих руках. Официальная концепция «вызов-ответ», о которой говорил Рикович, и которая стояла в основе государственной политики династии Грозных, во многом была похожа на идеи Арнольда Тойнби и могла быть выражена одной расхожей цитатой из Сократа «Трудные времена рождают сильных людей. Сильные люди создают хорошие времена. Хорошие времена рождают слабых людей. Слабые люди создают трудные времена».

Сильнейшими в этом мире были маги. И наибольшее число инициаций, как было замечено статистиками, происходило в необычных, стрессовых, экстремальных обстоятельствах. Спасая семью от несущегося навстречу автомобиля, девочка-подросток телекинезом поворачивает руль у уснувшего водителя, во время засухи деревенский паренек выводит из-под земли родник с артезианской водой, а подвергнувшись нападению своры бродячих псов, ребенок вдруг приручает их одним взглядом и делает зверей своими верными спутниками… В одном случае из ста.

В остальных случаях случается авария, посевы гибнут, а укусы дворняг зашивает доктор в приемном отделении. При хорошем раскладе.

Долгое, очень долгое время, примерно до конца восемнадцатого века, могущество и потенциал государства определялся совокупной мощью его магов, которые в большинстве своем или изначально принадлежали благородному сословию, или — рекрутировались на государственную службу. Бесконечные войны Средних веков и географические открытия раннего Нового времени провоцировали массовые инициации среди воинов, колонистов, первооткрывателей… Пассионариев, которые пополняли ряды правящей элиты.

Ситуация начала меняться с увеличением темпов научно-технического прогресса, который шел, если так можно выразиться, внутри цивильного общества, никак не связанного с магией. Наличие всепоглощающей, неимоверной магической мощи у сотой доли населения не отнимало необходимости для обывателей заботиться о хлебе насущном, комфорте, доходах. Потому большая часть открытий, совершенных на Земле, имели место быть и здесь. Велосипед, паровая машина, аспирин, унитарный патрон для винтовки и прочие новинки порой даже опережали время — благодаря наличию энтузиастов магии и артефакторики из числа пустоцветов и полноценных волшебников, которые при помощи магии могли проводить эксперименты и изготавливать инструменты и приборы, полезные для цивильных.

Технические специалисты и ученые, преподаватели и медики высокой квалификации в принципе не могли появиться сами собой, как грибы после дождя. Правители понимали, что находящееся в постоянном стрессе население просто не сможет развиваться. Система образования, здравоохранения, соцподдержки специалистов требует стабильности. Получился настоящий первый закон диалектики: единство и борьба противоположностей.

С одной стороны, для увеличения числа магов обществу требовались постоянные экстремальные вызовы, с другой — для научно-технического прогресса нужна была образовательная и производственная база. То есть — устойчивое развитие. Каждая держава решала эту проблему по-своему. Однако, самыми характерными, можно даже сказать — полярными оказались две модели: Авалонская и Российская.

Авалонские эльдары по большому счету создавали рай на земле на своих туманных островах и управляемый хаос — по всему миру, в своих колониях стравливая социальные и этнические группы, а потом выдергивая на Авалон наиболее перспективных в интеллектуальном, пассионарном и магическом плане представителей элит. Ну, и реализуя широко известный еще в нашем мире принцип «Джентльмен к западу от Суэца не отвечает за то, что делает джентльмен к востоку от Суэца». Молодые эльдары могли вытворять любую дрянь и участвовать в каких угодно предприятиях за пределами островов для того, чтобы пробудить в себе магию и спровоцировать две инициации.

В России же, занимавшей тут примерно все ту же одну шестую или даже одну пятую часть обитаемого мира, со времен Иоанна Васильевича IV Грозного и его сына Иоанна Иоанновича строили страну по принципу «Сила в многообразии», и начало этому было положено во время создания опричнины. Первые опричники — личная спецслужба Грозных — почти сплошь состояли из незнатных молодых пустоцветов, не дошедших еще до верхней границы возраста инициации второго порядка, мечтающих на государевой службе стяжать богатство, славу и — магию!..

— Пепел! — огромная ручища опустилась мне на плечо. — Я манал!

— Дядька? — я вздрогнул, оторвался от бумажек, выплыл из дум о судьбах мира и вытаращился на сослуживца. — А ты тут откуда?

— Гля-я-я, Чума, тут Пепел с нами в вагоне едет!

— Да ну на! — послышался грохот, потом — шиканье и ворчание немногочисленных пассажиров ночного поезда Брянск-Брест, и у моего столика-боковушки появился еще и Чума. — Гля-я-я! Живо-о-ой!

…Мы нашли тот склеп самым пошлым образом: при помощи металлоискателя, и колупались с ним битых часа три. Замкомвзвода Файзулаев уже хотел вызывать кого-то из геомантов, но потом наши лопатки брякнули о металлические скобы: наконец-то нащупали вход!

Спящий ковен упырей действительно прятался здесь, наводка от Раскийской разведки оказалась правдой!

Вова Пинчук, которого все звали Дядькой, поудобнее перехватил ранцевый огнемет. Такой позывной он получил из-за огромной и страшной рожи: рябой, серой и вечно небритой. В свои двадцать два он выглядел на плохие сорок — то ли потому, что на гражданке много пил и курил, да и весил килограмм сто двадцать при росте добрых метр восемьдесят… При этом сам по себе Дядька был парнем надежным, хотя и не лишенным деревенской простоты. Родился и вырос Дядька-Пинчук в селе под Пинском, так что фамилия у него была говорящая.

— Вышибной заряд! — крикнул Чумасов и одним быстрым движением прицепил брикет взрывчатки к квадратному люку. Плевать ему было на горящие кроваво-красным пламенем письмена на каменной створке. — Валим, валим!

Мы с Чумой рванули прочь из раскопа, и я все понять не мог — почему у нас все через жопу, и за каким бесом нужно было рвать люк впопыхах, когда наши еще делают шурфы по всей лесопосадке, и никто не готов прямо сейчас столкнуться с хайдуками, новообращенными и — не дай Бог — болярами…

— Пепел? Давай, собирай свои шерстяные вещи, пошли к нам в купешку! Ты куда вообще? Откуда? — Дядька явно был рад.

На его кителе сверкали медали, ордена и значки, да и лычек на погонах добавилось — целый старшина, это вам не хухры-мухры! Тощий, длинный и похожий на скелета, Чума скалился как ненормальный и, судя по всему, тоже рад был меня видеть.

— Ты куда, Пепел, откуда? — громко шептал Дядька. — А Мельник писал, что тебя видел, но мы думали — может, опять дурит Олежа… Тебя ж тогда так капитально приложило, что медики говорили — точно Богу душу отдашь! А мы в Мозырь едем, к Мельнику… И ты в Мозырь⁉ Дела-а-а!

И тут я вспомнил слова того священника-кхазада из Вышемирской церкви. «Бог говорит с нами обстоятельствами жизни» — кажется, так он тогда сказал. Глядя на своих сослуживцев, которые вдруг оказались именно сегодня, именно в моем вагоне этого самого поезда, я готов был в это поверить… Да что там — я и так верил, только боялся себе в этом признаться!