Как приручить дракона – 2

15. Комплекс неполноценности

Холод тронул пальцем стеклянный бокал с черным портером, и тот подернулся изморозью.

— Могу еще мороженое сделать или на руке тебе обморожение устроить, — в ответ на мой недвусмысленный взгляд пояснил директор частного предприятия по ремонту холодильников и кондиционеров «Северный олень». — Но только второй степени. На третью меня не хватит.

— Не можете, — помотал головой я, а потом взял пиво и сделал несколько смачных глотков. — Ух! Действительно — волшебно! Я нулевка, на меня магия не действует. А вот ее последствия — вполне.

— Ну, не могу так не могу, — пожал плечами Холод. — Всю жизнь без финтифлюшек этих справлялся. Для того и в земщину переехал. Подальше от магии, поближе к свободе.

— Это в земщине-то — свобода? — я понимал, что он имеет в виду, но не спросить не мог. — Однако!

— Моя свобода — это знать, что ни один чванливый ублюдок, выигравший в лотерею под названием «инициация второго порядка» не сможет смешать меня с дерьмом за косой взгляд. Здесь, в земщине — все равны. Руки, ноги, голова есть у меня, у снага, у гоблина и у эльфа. Делай дела, не упускай шанса, работай как проклятый — и все у тебя будет! — Холод тоже пил пиво. — Магия — самое страшное зло в нашем мире. Маги — наш бич и наше бремя. Кучка сраных эгоистов, которые получили невероятные способности независимо от вложенного труда, ума или душевных качеств! Цивильные ощущают это не так остро, как мы, пустоцветы. Быть пустоцветом — это… Представь себе, что человек рождается слепым от рождения… Он и не знает цветов, света, игры теней и бликов на воде — и не переживает по этому поводу. А мы — получили возможность видеть, а потом у нас ее отняли. Или так — мы обрели зрение, но остались близорукими, как трехнедельные котята! И теперь какие усилия ни прикладывай — всегда найдется какая-нибудь расфуфыренная телка из сервитута, которая щелчком пальцев может превратить все, что ты делал, в прах. Или какой-нибудь залетный пиромант сожжет целую бригаду подготовленных бойцов…

— Это не пиромант, — я гянул ему в глаза. — И не пустоцвет.

Дерьмо у него были, а не аналогии. Жалобщик великий, тоже мне. Хромать лучше, чем сидеть парализованному, есть одну овсянку в сотню раз прекраснее, чем питаться через зонд, видеть даже хотя бы одним глазом, да хоть в полглаза — это несусветное чудо по сравнению с кромешной тьмой слепоты! Да за его талант охлаждать пиво гоблины из гаражей душу дьяволу бы продали!

Может, он кого-то и разжалобит, но точно — не меня. Я-то знаю, что такое жрать одну овсянку и едва передвигать ноги, и радоваться тому, что в принципе еще дышишь и сам добираешься до туалета, а не пользуешься утками и памперсами… Но Холоду казалось, что он был достаточно убедительным, он думал, что именно поэтому я фактически признался ему в массовом убийстве.

— Понятия не имею, как ты это сделал… — он побарабанил пальцами по столу. — Но следак мне тоже сказал, что это не магия, а какой-то органический горючий раствор. Это что-то типа кустарного самопального огнемета, да?

— Наверное! — я, орудуя ножом и вилкой, отправил в рот кусок зраза, прожевал и запил пивом. — Ну, раз вы меня до сих пор не убили, значит, не сильно расстроились?

— Не сильно, — Холод кивнул. — Эта история с амнистией и закрытием психушки — явная провокация. Я пробивал — нигде, ни в одном уезде больше не выпустили столько опасных личностей… Знаешь, им ведь каждому хочется свой кусок пирога, свое место под солнцем. У них есть определенный вес, репутация. И я вынужден хотя бы делать вид, что соблюдаю обычаи и делюсь с ними. Тем, что строил многие годы!

— Интересный взгляд на положение вещей, — я старался быть сдержанным, но давалось это нелегко.

По мне, так этот доморощенный крестный отец только и делал, что стриг деньги с бизнеса, прикрываясь словами о «крыше» и «решении вопросов». Что он там строил? Какие, к бесам, вопросы, если в городе уже несколько месяцев, как творится беспредел? Кафешки, мастерские и магазинчики жгут и грабят, они из-за этого — разоряются и закрываются! Да не будь в Вышемире целой плеяды крупных казенных предприятий (например, в сфере металлургии или деревообработки), тут вообще бы все загнулось! И вот эти вот «опасные личности», с которыми сударь Холод вынужден делиться «куском пирога», и творят этот самый беспредел, в лучших традициях лихих и отвратительных девяностых!

Что-то он такое прочел в моих глазах, и потому проговорил:

— Я не хочу сдавать город Радзивиллам. Это будет означать конец моей свободы и приход сюда панов и подпанков. Да, да, я знаю, что ты знаешь, что я тоже Жевуский, — он смотрел на меня в упор. — Я его ненавижу. Жирная, жадная, жестокая, похотливая свинья, вот он кто. Но — когда мы попали в аварию под Кореличами, то у него случилась инициация второго порядка, а у меня — двойной перелом ноги со смещением. И плевать, что с детства мелкий был ничтожеством. Теперь он — глава рода и прихвостень Кшиштофа Радзивилла, а мне дали пятьдесят тысяч денег и отправили к черту на кулички, куда угодно — подальше с глаз! И теперь они хотят мои чертовы кулички присвоить себе!

— ДА КЕМ СЕБЯ ВОЗОМНИЛ ЭТОТ СУКИН СЫН? — зарычал дракон. — ДАВАЙ УБЬЕМ ЕГО ПРЯМО ТУТ!

— И чего вы от меня хотите? — прищурился я.

— Рыбак хочет сервитут. Мы выдвинем его в предводители, а потом, когда подадим челобитную Государю на смену статуса — тогда и мэром станет.

— А я-то тут причем? — удивился я.

— Управа. Нам нужна земская управа из адекватных людей. Кто-то должен курировать социальную политику — больницы, школы, вот это все… Ты молодой да борзый, говоришь красиво, репутацию имеешь, опять же — ветеран… Человек из народа, человек со стороны, представитель молодежи. Мы не только с тобой разговоры ведем. Знаешь журналюгу этого, Зборовского? Он нынешнему составу управы плешь проел! Коммунальное хозяйство, дороги, канализация эта… С ним тоже говорить будем. Еще Лючиэнь или как ее там? Директриса из гимназии. Ее нелюди уважают. В общем, мы должны иметь инклюзивный и респектабельный вид!

— Однако, нет, — сказал я.

— Что? — удивился Холод. — Что значит — «нет»?

Он-то считал, что я у него в кармане. Все хотят в Управу, чтобы служебный автомобиль, представительские расходы и в пиджаке ходить красиво по мероприятиям, раздуваясь от чувства собственной важности. Ну, и зарплатка некислая, пять тысяч денег в месяц по земским меркам — это более, чем. Конечно, и работа — не сахар, но про это как-то сразу никто не думает.

Никто, кроме меня. Я-то знаю свое место.

— Нет, я не буду способствовать тому, чтобы вы имели респектабельный и инклюзивный вид. Спокойно, сударь мой Холод, не дергайтесь. Я не собираюсь вам помогать, ваши бесовы игрища взрослых дядей меня не волнуют. Меня волнует, когда ваши игрища начинают касаться детей. Один раз твои быки наехали на школьников, которые занимались на турничках. Хватали за шею, душили моего пацана, которого я учу! Второй раз конченый кретин Вася Баратов решил приторговать какой-то дрянью в туалете Дома культуры, когда я привел туда детей на спектакль…

— Так и этих — то же ты? — Холод, кажется отшатнулся.

— … и поверь мне, с этой историей я еще не закончил, — я не стал развивать эту мысль вслух, но пообещал себе, что на этих же выходных наведаюсь в Мозырь, наведу справки про Штриха, который стоял за пришествием наркотиков в Вышемир. — Любой, кто посмеет ломать жизнь детям, лишать их права на то, чтобы… Как ты сказал? Иметь руки, ноги, голову, предприимчивость, рассудок — и самим решать, какую судьбу строить — любой будет иметь дело со мной. Даже вы. Если вы своими игрищами подвергнете их опасности — вы будете иметь не респектабельный вид, о нет! Это будет бледный вид, точно.

— Борзеешь, учитель… — глаза Холода превратились в амбразуры ДОТа. — Мне кажется все более привлекательной мысль не выпустить тебя отсюда. Как-то пока ты отсутствовал в городе — и проблем вроде как было меньше.

— ПОПРОБУЙ! — сказали мы с драконом и Гошей одновременно.

Дракон хотел действия, власти и признания. Гоша очень любил Вышемир и вышемирцев. А я не собирался давать в обиду детей.

— Ять… — бокал из-под пива в его руке обледенел, а потом — звяк! — распался на кусочки.

Я ткнул вилкой зразу и целиком запихал ее в рот. Было вкусно! Готовили тут как положено. А может, дело в том, что ресторан закрыли на спецобслуживание, и повар старался только для нас двоих?

— Так! — главный вышемирский решала хлопнул ладонями по столу. — Понятно. Тут два варианта: или ты не тот, кем кажешься, или — за тобой кто-то стоит.

— Или — и то, и другое, — я запил зразу пивом. — Однако, предлагаю компромисс…

— Ну-ка, ну-ка… — он глядел на меня со скепсисом.

— Вы сказали, что те самые опасные личности мешают вам жить. Что они хотят кусок от вашего пирога… Допустим! Я знаю, что вы никогда не считали детские учреждения частью этого пирога. Ваши принципы не предполагают продажу наркотиков в театрах или вовлечение школьниц в проституцию… За это я вас уважаю, честное слово. Но есть среди тех, кто вышел по амнистии, и других, кто пытается залезть на вашу делянку, беспринципные гады. Так вот: пока вы там бьете морды другим бандитам и стрижете деньги с мелких лавочников — меня это не касается. Как только кто-то переступает условный порог колледжа, школы, или — упаси Господь — детского садика, это тут же становится моим делом. И если вы захотите мне сообщить, что где-то в городе у меня внезапно появилось дело… Ну, вы понимаете.

— Хм! — он пытался представить себе варианты, при которых сможет меня использовать.

Я понимал, с кем иду на сделку, и как он может попытаться мной воспользоваться и подставить. И он понимал, что я понимаю. Но при этом — никакой информации о моих возможностях у Холода не было! И быть не могло. Ну, нулевка. Ну, борзый. Ну, служил в поисковом. Учитель, явно с поврежденной психикой, повернутый на педагогике и детках… И вдруг — предлагает разделаться с настоящими зверями в человеческом обличьи!

— Хорошо, — сказал вдруг мафиози. — У меня есть для тебя стопудовая информация. Тебе не понравится, точно говорю. Посмотрим, как сработаешь, может, и удастся нам ужиться в одном городе… Пришлю тебе человека с наводкой.

Я точно был уверен, что мне не понравится. Мне в принципе не нравилось бить людей и делать им больно. Это же неинтеллигентно! Но есть такое слово — нужно! А если нужно, то… Нужно делать так, как нужно, а как не нужно — делать не нужно!

— Жду, — кивнул я. — Надеюсь, больше к вопросам политическим возвращаться не будем. А вот если вам вдруг репетитор по истории, географии и обществоведению понадобится — это всегда пожалуйста.

— Да-а-а! — развеселился Холод. — Мне уже рассказывали, как ты лекции оркам читаешь! Идиотизм полный. Ты ведь повернутый на учительстве, да? Что, и моим бычкам культпросвет устроил бы? Совсем ненормальный?

— ЭТО МОЙ ПЕПЕЛЯЕВ, И ТОЛЬКО Я МОГУ ЕГО НАЗЫВАТЬ ИДИОТОМ! — возмутился дракон.

— Повернутый, — кивнул я. — Контуженный. И справка есть. Ну что, отпускаете меня, или попробуете все-таки прямо тут вопрос решить?

У меня аж коленки холодели от всей этой ситуации, и по спине мерзкий пот бежал. Но с бледно-мертвенным лицом я держался молодцом: это была моя суперсила, я долгие годы притворялся здоровым и уверенным в себе… Ни черта он не заподозрит. Будет думать, что я — отбитый на всю голову рыцарь без страха и упрека!

— Борзый, ну и борзый! Иди уже! Всего хорошего!

На прямых, как палки, ногах я зашагал по пустому залу ресторана к выходу, кожей чувствуя агрессивное внимание множества людей, которые тайно присутствовали в «Бегемоте». Или нелюдей — кто знает?

Пока я возвращался из «Бегемота» домой на «Урсе», голова моя была забита в основном мыслями про Мозырь и Штриха. С этим гадом нужно было что-то делать и при этом — желательно остаться инкогнито. В сервитуте, как я понимал, с одной стороны на всякие разборки между тамошними воротилами смотрят сквозь пальцы, а с другой стороны — смотрят! Камер видеонаблюдения, дронов и прочих подобных атрибутов электронного концлагеря там имелось не то, что на порядок — на два порядка больше, чем в земщине. Все просматривалось, все записывалось и анализировалось. Сервитуты являлись вообще своего рода большим испытательным полигоном для магических, технологических и артефактных новинок…

Но светить свое личико там мне не улыбалось. Побриться, что ли? Но меня ж дети не узнают потом!

— ТАК НРАВИТСЯ? — заговорщицким тоном прорычал дракон.

Я глянул в зеркало и выматерился: на меня смотрел лысый тип с усами, как у Розенбаума.

— А ТАК? — через секунд пять усов не было, а на голове красовалась пышная шевелюра на манер Курта Кобейна.

— Не думаю, что мы сможем обмануть фэйс-айди, — задумался я. — Но вот простых смертных в заблуждение ввести — вполне.

— ЕСТЬ ОДИН СПОСОБ ОБМАНУТЬ ТЕХНИКУ… — рык дракона стал очень загадочным. — ХОЧЕШЬ, ПОКАЖУ?

И тут я повелся. Поддался. Купился на уговоры этого змея-искусителя.

— Ну, покажи, — согласился я.

А в следующую секунду уже давил на тормоз изо всех сил и орал как сумасшедший. Потому что из зеркала на меня пялилась чешуйчатая кошмарная рожа с горящими золотым огнем очами и клыкастой пастью!

— Дерьмо, о… О, дерьмо! — я пытался унять бешеное сердцебиение. — К бесам такие приколы! Сволочь ты чешуйчатая, это что ж такое то?..

— У-А-ХА-ХА! — он явно был доволен эффектом. — НО ТЕБЕ ПОНРАВИЛОСЬ, СКАЖИ? ЭТО ИМАГО. ТВОЯ БОЕВАЯ ФОРМА, ЕСЛИ ХОЧЕШЬ. НЕ НАСТОЯЩИЙ ДРАКОН, НО УЖЕ И НЕ ТАКОЕ ХЛИПКОЕ СУЩЕСТВО, КАК ВСЕ ЭТИ ЧЕЛОВЕЧИШКИ… ПРЕДСТАВЬ, КАК ВСЕ ЭТИ СКОТЫ, НАРКОТОРГОВЦЫ, РЭКЕТИРЫ, ПОДОНКИ И ИЗВРАЩЕНЦЫ ПЕРЕДРИЩУТСЯ, ЕСЛИ ТЫ ПОЯВИШЬСЯ У НИХ НА ПОРОГЕ?

— Это то, о чем говорила Мартышка, да? — я не торопился снова запускать мотор. — Она тоже хотела быть быстрее, выше, сильнее, ярче, больше… И постепенно, под влиянием хтонической сущности, превратилась в эту дурную звероватую бабу…

— ТЫ ПУТАЕШЬ НЕБО СО ЗВЕЗДАМИ, ОТРАЖЕННЫМИ В ПОВЕРХНОСТИ ПРУДА, — снова позаимствовал цитату из моей головы дракон. — ОНА ВСЕГДА БЫЛА ДУРНОЙ БАБОЙ, А ПОТОМ, ПО ВИНЕ СВОИХ ВЫСОКОИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫХ КОЛЛЕГ, ПОПАЛА В САМЫЙ ЭПИЦЕНТР ХТОНИ, И ЕЕ ЖЕЛАНИЯ И СТРЕМЛЕНИЯ МАТЕРИАЛИЗОВАЛИСЬ — И ТАК МАРТА КРЫШКИНА СТАЛА МАРТЫШКОЙ. А ТЫ — ВСЕГДА БЫЛ ДРАКОНОМ, И КРОВЬ МАЛЮТЫ ПРОБУДИЛА МЕНЯ… ТЕБЯ!

— Однако! — вот тут я подвис. — В каком смысле — всегда был? Это Гоша, что ли?

— И ТЫ, И ГОША — КАЖДЫЙ ИЗ ВАС В СВОЕМ МИРЕ! ТЫ СПРАШИВАЛ, ОТКУДА БЕРУТСЯ ДРАКОНЫ… ОТ МАМКИ С ПАПКОЙ! ТВОЙ ОТЕЦ БЫЛ ДРАКОН, И ДЕД, И ПРАДЕД — ВСЕ МЫ! ИСПЕПЕЛИТЕЛИ! ГОРЫНЫЧИ! НО ЗА ТЫСЯЧУ ЛЕТ НИКТО ИЗ НИХ ТАК И НЕ ВСТРЕТИЛ НАСТОЯЩЕГО, ОСОЗНАВШЕГО СЕБЯ ДРАКОНА… ПОТОМУ И СГОРАЛИ, И УМИРАЛИ МОЛОДЫМИ! КАК АЛЕКСАНДР, КАК ЗИГФРИД, КАК ГУСТАВ АДОЛЬФ, КАК СКОПИН-ШУЙСКИЙ!

— Подожди, подожди… Это что — у меня инсайт? Типа — катарсис? Если ты — это я, а я — это ты, то я сейчас до этого сам допетрил? Мол — кровь дракона, взрослого, пришедшего в свое естественное состояние — это есть катализатор для инициации дракона молодого? Не убийство — а кровь?

— АЛЛИЛУЙЯ, ДЖАФАР! — скотина еще и из этого кинца цитатку украл, демонстрируя свою и мою идентичность.

— Так это получается, что… Уф. Вот это наследственное заболевание, и самоубийственная пассионарность…

— ПОДУМАТЬ ТОЛЬКО! ТЫ НАЧАЛ ДУМАТЬ ГОЛОВОЙ А НЕ ЖОПОЙ! И ДА, НА ЗЕМЛЕ ТОЖЕ РАНЬШЕ БЫЛИ ДРАКОНЫ, ЭТО СЕКРЕТ ДЛЯ ТЕБЯ? И ДА, ВСЕХ РАСКРЫВШИХСЯ ДРАКОНОВ УБИЛИ… ПОСЛЕДНЕГО — ПРИМЕРНО В ЭПОХУ ВОЗРОЖДЕНИЯ. ДА ТЫ САМ МОЖЕШЬ ВСПОМНИТЬ МИФЫ И ЛЕГЕНДЫ, И ЯВНЫЕ СВИДЕТЕЛЬСТВА! КТО У НАС ТУТ КАНДИДАТ НАУК? ТАК ЧТО КАЖДЫЙ СКРЫТЫЙ ДРАКОН СГОРАЛ ЗАЖИВО В ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ ТЕЛЕ, ЯРКИМ МЕТЕОРОМ ПРОНОСЯСЬ НА НЕБОСКЛОНЕ ИСТОРИИ… ИЛИ ПРОЗЯБАЯ В ЗАБВЕНИИ — КАК ПОЛУЧИТСЯ. А ТУТ МЫ — ЖИВЫ! НУ ДА, НАС НЕМНОГО, НО…

— Мы… — обреченно сказал я. — Мы — кандидат наук. И да, свидетельств более, чем достаточно. Но, секундочку! Если Александр и Скопин-Шуйский, и другие нераскрытые драконы помирали без инициации в молодом возрасте, а другие — как местный Малюта — инициировавшись, превратились в итоге в чудо-юдо…

— САМ ТЫ ЮДО! ЮДО — ЭТО ТЕБЕ В ПАЛЕСТИНУ!

— Но есть же Ян Жижка! — проигнорировал я его странный пассаж. — Тот гуситский чешский полководец! Он ведь тоже был драконом, так? И как-то продержался до преклонных лет!

— ЧЕРТОВ ФАНАТИК… ОН БЫЛ СЛЕПЦОМ, КОГДА ВСТРЕТИЛ ЗАВИШУ ЧАРНОГО — ВЕЛИЧАЙШЕГО ИЗ ДРАКОНОВ ВЕКА — И РАСКРЫЛСЯ, ПРЕДСТАВЬ СЕБЕ! СЛЕПОЙ НЕПОБЕДИМЫЙ ГЕНЕРАЛ… ВОЛЕВОЙ БЫЛ МУЖИК! КОНЕЧНО, ИНИЦИИРОВАВШИСЬ — ОН ВЫЗДОРОВЕЛ И ВОЗГЛАВИЛ ГУСИТОВ, И ОГНЕМ И МЕЧОМ ПРОШЕЛ ПО ЕВРОПЕ…

И тут меня отпустило. Если силы воли хватило средневековому фанатику, пусть и такому прославленному, как Ян Жижка — то и мне хватит. Я умею держаться до конца. Чему-чему, но этому я научился.

— Еще пободаемся, рептилия. Я тебя еще за хвост попридержу…

— ОЙ-ОЙ, ДОЛГО ЛИ?

— Столько, сколько смогу, — решительно тряхнул головой я и завел мотор.

Впереди было слишком много работы.