Глава 6

Время шло. Я прошёл уже большую часть своего обучения. Подготовка стала явно смещаться в сторону государственного и военного управления. Тут пошла уже проверка моих убеждений, взглядов на общественно — политические проблемы. На ежегодном экзамене мне задан был коварный вопрос: «Должно ли прощать обиды, нам причинённые?» Пришлось отвечать в таком же духе — «Должно, несомненно, прощать обиды, делаемые нам лично, но обиды, нанесённые законам народным, должны быть судимы законами; существующий закон не должен делать исключения ни для кого».

Николай I помнил свой бедный опыт к началу правления: его вредный брат Александр I не ввёл его даже в Государственный совет. Сыну же он решил не делать такой пакости и стал готовить Сашу всесторонне. В 1831 году папенька начал писать «Записки». Эти документы явно готовились для оправдания своих действий в декабре 1825 года. Своим мелким, разборчивым почерком на французском языке он исписал целых две толстые тетради. Начиналось там так: «Я пишу не для света — пишу для детей своих; желаю, чтобы до них дошло в настоящем виде то, чему я был свидетель… Буду говорить, как сам видел, чувствовал, от чистого сердца, от прямой души: иного языка не знаю». Сторонний наблюдатель, возможно, подивился бы, откуда я знаю, какой толщины тетради, и что там написано и правильно бы сделал, задав такой вопрос. Наш папенька заставил меня прочитать эти тетради и выучить наизусть некоторые его тезисы словно молитвы. Когда я услышал о его требовании, то прямо разинул рот от удивления, не зная, что сказать. Николай оставался прежним. Всегда и во всём считал себя самым умным, а все свои действия воспринимал как исключительно безошибочные. Моя задача проста — копировать его гений. Чем лучше усвою толику его гениальности, тем больше ума наберусь.

Николай Павлович в то же время в записках упирал на то, что пустые дела никчёмны и призывал всячески их остерегаться.

«До 1818-го не был я занят ничем; всё моё знакомство со светом ограничивалось ежедневным ожиданием в передних или секретарской комнате, где, подобно бирже, собирались ежедневно в 10 часов все генерал-адъютанты, флигель-адъютанты, гвардейские и приезжие генералы и другие знатные лица, имевшие допуск к государю. В сём шумном собрании проходили мы час, иногда и более, доколь не призывался к государю генерал-губернатор с комендантом и вслед за ним все генерал-адъютанты и адъютанты с рапортами и мы с ними, и представлялись фельдфебели и вестовые. От нечего делать вошло в привычку, что в сём собрании делались дела по гвардии, но большею частью время проходило в шутках и насмешках насчёт ближнего; бывали и интриги. В то же время вся молодёжь, адъютанты, а часто и офицеры ждали в коридорах, теряя время или употребляя оное для развлечения почти так же и не щадя ни начальников, ни правительство. Долго я видел и не понимал; сперва родилось удивление, наконец, и я смеялся, потом начал замечать, многое видел, многое понял; многих узнал — и в редком обманулся. Время сие было потерей временно, но и драгоценной практикой для познания людей и лиц, и я сим воспользовался».

Всё возрастающее количество войн, привело к интересу Николая относительно военных знаний наследника. Слова, ответственного за этот предмет Мердера, потрясли государя. — Александр, уже готовый воин и возможно будущий талантливый полководец. Он не побоится ни крови, ни ответственности. Саша способен на многое в военном деле. Было бы полезным, развивать его далее. Если бы при мне учёба его не проходила, то ни за что не поверил бы что такое в принципе возможно. — Так он ещё ребёнок, Карл Карлович. Какой воин, какой полководец? — Этот ребёнок почему-то стреляет из пистолета и винтовки лучше гвардейцев. И сила в нём какая-то нечеловеческая. Он одним ударом может не то что солдата, но и, думаю, коня при желании снести. Единственное, — непонятно его презрение к сабле. Говорит, что это ненужная железяка и только кинжал признаёт. Насчёт полководческих способностей, — наследник даёт дельные замечания по прошедшим военным операциям. Офицеры ниже полковника так не могут анализировать, да и то только с большим опытом должны быть.

22 апреля 1834 года я принёс присягу в качестве наследника престола. Георгиевский зал был переполнен, роскошь нарядов придворных и блеск золотой утвари ослепляли глаза. Перед троном был поставлен аналой, на котором лежало Евангелие. Рядом стоял гвардеец с государственным знаменем. Присутствующий здесь Пушкин позже написал в своём дневнике, вспоминая этот день:

«Это было вместе торжество государственное и семейное. Великий князь присягу произнёс твердым и решительным голосом. Государь и государыня плакали. Все были в восхищении от необыкновенного зрелища — многие были также тронуты и плакали…» Поэт упомянул и своё внутреннее чувство в момент принятия присяги Александра. — «От наследника шла волна прямо-таки физически ощущаемой силы и какого-то величия. Она заставляла смотреть на него как на существо необыкновенное, имеющее печать сверхъестественного. Многие, если не все, позже об этом высказывались, и никто не мог вспомнить подобного прежде».

После церемонии я находился в слегка расслабленном состоянии. Ещё бы — значительную часть намеченного пути удалось пройти, но тут же за это поплатился. Ровно через десять дней после принятия присяги, меня посадили под арест на дворцовую гауптвахту за то, что я на параде проскакал галопом вместо рыси. Тут же об этом стало известно во всём Петербурге. Николай считал, что такой строгостью он заставит всех уважать порядок, но общество тихо недоумевало от такой несуразности. Урок воспринял лишь я сам: нельзя расслабляться и ошибаться даже в мелочах!

В шестнадцать лет начался новый этап жизни, детство моё подошло к концу. Жуковскому была пожалована пожизненная пенсия в 3 тысячи рублей, и мы с ним тепло распрощались. Учёба постепенно шла к своему завершению (оставались лишь обзорные занятия по государственному управлению), а для младших братьев и сестёр она ещё только начиналась. Адмирал Фёдор Петрович Литке обучал Костю. Братишка был нервным, пылким, впечатлительным и очень любознательным. Литке учил его физике, гидрографии и всем особенностям морского дела. Восьмилетний Константин уже получил чин мичмана и командовал военным бригом. Отец всецело одобрял такую направленность. Младшие Николай и Михаил особо не нагружались пока учёбой ввиду своего малолетства. Сестры Маша, Оля и Александра по традиции обучались музыке, рисованию, рукоделию, литературным занятиям.

Анализируя сейчас своё обучение, могу сказать, что оно было на высоком уровне. Да, многое было устаревшим, но это для меня лично. Для этого же времени преподаваемые предметы давались очень квалифицированно. И ведь всё это появилось не на пустом месте. Уже сейчас могу с уверенностью сказать, что тогда процесс образования был построен по факту лучше моего родного времени. Это я как преподаватель со стажем заявляю. А почему главное так? Всё дело, в отношении к преподавателям и учёбе — невероятно простой ответ. Тут нет ни компьютеров, ни проекторов на занятиях, нет нормальных учебных пособий, да много чего нет, и всё равно за счёт отношения к учителям и к учёбе прошлое образование выигрывает современное российское. Спрашивал я как-то студентов-выпускников, готовы ли они к профессиональной деятельности? Ответ — нет, ни готовы, толком ничего не знаем. Такой ответ для выпускника XIX века просто немыслим. Тут, например, если учишь какой-то иностранный язык пару лет, то ты на нём потом однозначно разговариваешь. Я уж не говорю про овладение профессиональными навыками, ты гарантированно становишься специалистом. Младший мой братишка Костя восьми лети от роду, без всяких поблажек спокойно командует военным кораблём. Может ли восьмилетний ребёнок XXI века что-то подобное?

Дело в том, что статус учителя в XIX веке в России стоял на небывалой высоте. Он получал хорошую зарплату, имел щадящую нагрузку (это сейчас вешают на учителей по 2 ставки, так что они к концу дня становятся зомби). Преподавателей поддерживали всячески. Вот посмотрите хотя бы на нашу императорскую семью. Все попытки жалоб детей на учителей жёстко пресекались родителями. За невыученное задание или серьёзные ошибки детей строго наказывали. Нас могли ставить на колени лицом к стене, лишать развлечений и удовольствий. Бить нас могли как учителя, так и родители. Не избивали, а именно били специальной палкой, дабы не покалечить, а просто привести в чувство, если мы отвлекались и начинали лениться или баловаться. Все наказания фиксировались в специальном журнале. В моей же прошлой жизни преподавателей могли уволить прямо в середине учебного года из-за жалоб родителей. Суть жалоб — строгий(ая), повышает голос на ребёнка, даёт много домашней работы. Родители в чатах обсуждают любое движение учителя не только в учебном заведении, но и в социальных сетях и даже в просто на улице. И это в колледжах и вузах, а что творится в школах вообще неописуемо. Да, сейчас время изменилось и наказывать физически детей уже возможно неразумно. Но воздействие на них должно оставаться, — пусть будут какие-нибудь штрафы, принуждение к физической работе, оставления на второй год и прочее. А эти жалобы на учителей? Как родитель или ученик могут жаловаться? Они что специалисты по преподаваемым дисциплинам? Учителей должны проверять подготовленные профессионалы-предметники, можно ставить в каждом классе камеры, проверять знания и учеников, и педагогов в конце концов.

Все успехи в российской науке сейчас достигаются скорее вопреки нашему образованию, а не благодаря ему. Да, есть и отдельные страны, где нет такой ерунды как в России. На ум, например, сразу приходит Южная Корея, где дети прямо пашут на занятиях. Там статус и положение учителя чуть ли не на уровне наших депутатов. И результат есть, — благодаря образованию некогда забытая убогая страна за 40–50 лет стала настоящим технологическим монстром, дающим нам, россиянам смартфоны, ноутбуки, принтеры и прочую технику. Ещё бы, — сами же мы ведь умом слабоваты, не понимаем, как это делать — сложно нам, знаний не хватает. Нельзя жалеть детей, баловать и распускать. Мы ведь сами всё портим. Надо готовить детей к жизни, иначе ничего путного и не выйдет. Не бывает успеха без труда, и это надо усвоить нам всем!

Занятия, посвящённые делам государственного управления, оказались для меня весьма запоминающимися. С октября 1835 года лекции мне начал читать сам Сперанский, стоявший в то время у основ российского законодательства. Юрист на занятиях утверждал: «Слово неограниченность власти означает то, что никакая другая власть на земле, власть правильная и законная, ни вне, ни внутри империи, не может положить пределов верховной власти российского самодержца. Но пределы власти, им самим поставленные, извне государственными договорами, внутри словом императорским, суть и должны быть для него непреложны и священны. Всякое право, а следовательно, и право самодержавное, потому и есть право, поскольку оно основано на правде. Там, где кончается правда и где начинается неправда, кончится право и начнётся самовластие. Ни в каком случае самодержец не подлежит суду человеческому, но во всех случаях он подлежит, однако же, суду совести и суду Божию».

Слова Сперанского были довольно понятными, но в то же время уже содержали в себе казуистическое начало. Что значит в его словах, правда, например? Тут легко трактовать это понятие. Для самодержца оно будет означать одно, а для революционера — совершенно другое. Не случайны потом террористические акты в России и сама революция, — царь-де от «правды» отходит. Государство держится на справедливых законах, а справедливыми они могут считаться только тогда, когда их признаёт таковыми общество. Вот в чём суть адекватного взгляда на этот вопрос. Сделать закон справедливым можно через принятие его через Госдуму, а можно через общественное мнение. На данный момент в Российской империи нет Госдумы, а если бы даже её создать, то она принесла бы стране больше вреда. Возьмём в качестве примера нашу Госдуму XXI века — она что образец народных чаяний? Наши депутаты дают нам справедливые законы? Риторический вопрос полагаю. Почему же Госдума в России, это не парламент в Великобритании? Всё просто. У нас нет гражданского общества. А даже то, что начало появляться, явно попахивает иностранным вмешательством. Гражданское общество — сфера свободного самовыражения граждан, свободная от прямого вмешательства со стороны государственной власти. Это независимые профсоюзы (не наши профсоюзы, которые создаёт администрация предприятий для раздачи подарков на Новый год, а те учреждения, которые могут добиваться увеличения зарплаты, улучшения условия труда как на Западе), общественные объединения, СМИ и многое другое. Невозможно иметь хорошие законы, отсутствие коррупции, справедливые суды без гражданского общества. Люди должны контролировать власть, показывать ей направления, в которых необходимо двигаться. Вот что я хочу сделать в государстве. Дать настоящую свободу людям, так чтобы наш гражданин начал уважать самого себя и почувствовал, что именно он хозяин у себя дома. Что же, — задачу я поставил себе амбициозную. Будем работать, ради того чтобы люди нашей страны перестали чувствовать себя скотом, — здесь я пойду до конца.

На чём держалось единство Российской империи в то время, — чётко показало одно из занятий с Арсеньевым. Историк утверждал:…поляки, литовцы, прибалтийские немцы, финляндцы и другие племена по вере, языку, историческим преданиям, характеру и обычаям совершенно различествуют друг от друга и от русского народа. Но все эти народы под мудрым правлением наших государей так связаны между собой, что составляют одно целое'.

— А на чём всё это держится? — спросил государь, зайдя неожиданно в класс.

Я тут же заученно ответил: «Самодержавием и законами».

— Законами? Нет. Самодержавием — и вот чем, вот чем, вот чем! — показывая свой увесистый кулак.

Все ошалели в этот момент, честно говоря, и сам я впечатлился. Умеет же наш папенька «жару» дать. И главное, ведь думает, что правильно говорит, и в этом вся глупость заключена. Где сейчас у нас в стране поляки, литовцы, финляндцы… — верно, нигде. А всё потому, что невозможно силой удержать народы, стоящие выше твоего по уровню развития. История показывала нам, как разваливались империи, чуть только сила их скрепляющая ослабевала. А ведь главное — решить проблему ведь несложно — надо сделать так, чтобы отделяться стало невыгодно. Да, вот такой мерзкий циничный подход. Без всякой там идеологии, голой силы и прочего. Забрать надо просто у сложных регионов самые ценные территории и присоединить их намертво к ядру страны. При этом важно сделать так, чтобы все остальные провинции стали крайне зависимы от центра в экономическом, технологическом и культурном планах. Погано звучит? Очень, зато крайне действенно. Захотят уйти, — пусть. Сами потом прибегут, и мы ещё потом посмотрим, нужно ли их принимать обратно. Нет необходимости нам вкачивать огромные деньги в Финляндию, Польшу и прочие сепаратистские регионы, которые нас ненавидят всем сердцем. Нам надо сломать об колено свой наивный имперский подход и стать прагматиками до мозга костей!

Загрузка...