К чему снится Император?

Глава 20

В России тем временем никак не могли переварить реформу образования. Она касалась столь многих вещей даже далёких от учебной сферы, что споры никак не утихали. Масштаб этих дискуссий сотрясал всё общество.

Так, даже, казалось бы, незначительные нововведения, касавшиеся ограничения физических наказаний учащихся и проведения обязательных педагогических советов просто взорвали учительскую среду. Посыпались многочисленные жалобы, а само министерство народного просвещения обвинили в разрушении основ воспитания подрастающего поколения.

— Как учить детей мне теперь прикажете? — возмущено заявлял учитель народного училища, преподаватель арифметики Нестребов своим приятелям по клубу Коровкину и Дудареву. — Школьники эти совсем страх потеряют. Трогать их, видите ли, теперь просто так нельзя. Раньше если ребёнок баловался на уроке, то можно было сразу же бить его розгами, а сейчас что…Мне предлагают записать его нарушение в специальный журнал, а потом ждать, когда воспитатели вызовут школьника и проведут с ним беседу. И ещё не факт, что этого обормота выпорют. Где тут справедливость я спрашиваю?!! Почему мне нельзя сразу его наказать? Единственное, что я могу сделать, так это отстранить его от занятий.

— А что будет с учеником, когда его отлучишь? — уточнил Дударев.

— Что будет, спрашиваете? Да ерунда, конечно. Заставят мыть всю школу. Представляете, у нас там целые группы учащихся чуть ли не неделями драят учебное заведение, а зимой ещё их снег чистить заставляют.

— И что они соглашаются? — недоверчиво хмыкнул Коровкин.

— Да куда им деваться-то? Если просто убегут домой, то на родителя сразу повесят штраф. Дети знают, что тогда на их заднице вообще живого места не останется. В гимназиях, правда, по-другому, говорят, сделано, — детей там могут исключить совсем. Там учеников не только заставляют отмывать школу, но ещё выгоняют за баловство и незнание предмета. Начальство в этом плане никаких скидок не делает. Говорят, сам Пирогов сказал, что если не хотят учиться, то пусть идут пасти коров. У нас вот не выгоняют, — единственное только детей заставляют мыть школу или оставляют потом на второй год.

— Мудрено как-то. Слишком много сложностей напридумывали, — сказал Дударев.

— А я про что. Раньше можно было просто на месте взять розги и отхлестать сорванца. Уважение сразу к учителю появлялось, а теперь что…Жалуемся воспитателям. Дети нынче не нас боятся, а воспитателей этих. Да и неудобно как-то постоянно жаловаться, — подумают ещё, что плохо учишь. Приходится сейчас указывать в журнале только самых дерзких. Иначе кураторы по дисциплине прямо начнут сидеть на твоих занятиях и смотреть за порядком. И так ведь, как эти педсоветы ввели, то замучили совсем. Выдумали, значит, какие-то взаимопосещения занятий педагогами, обмен методическим опытом и всякое такое. Никакого покоя, — министр этот, чёрт бы его побрал, совсем сдурел со своей реформой. Столько нововведений, что просто мозг сломаешь. Ушёл бы в отставку, но единственное, что держит — это повышение зарплаты почти в два раза. Жена просто сожрёт теперь дома, если уйду со школы.

Тем временем Н. И. Пирогов из-за гигантского вала критики и жалоб, был вынужден дать пояснения в прессе относительно физических наказаний учащихся. В статье «Нужно ли сечь детей и сечь в присутствии других детей» педагог писал, что холодный карцер, оставление без обеда детей, как наказания, неприемлемы. Кроме того, министр отмечал, что даже розги являются грубым актом и насильственным инструментом для возбуждения стыда, а само их применение является элементом безнравственности. По его мнению, несмотря на то, что физические наказания в отношении детей сейчас ограничены, в будущем их надо вообще полностью отменить.

Действия Пирогова вызывали ярость. Его обвиняли в вольнодумстве, желании развалить образование, невозможности организации адекватного учебного процесса.

— Если школьников не бить, то они совершенно распустятся, — уверяли тогда педагоги со стажем.

Всё это дополнялось и кадровыми переменами в сфере образования. Необходимость обеспечения множества открывающихся учебных заведений преподавателями, привела к ослаблению требований на занятие соответствующей должности. Достаточно было лишь сдать экзамен на знание необходимого предмета и пройти двухнедельную профессиональную переподготовку, чтобы приступить к новым обязанностям. В результате подобного решения, на вакантное, теперь уже высокооплачиваемое место преподавателя, хлынули разного рода разночинцы и даже огромное количество обедневших дворян, с трудом сводивших концы с концами. Впрочем, надо отдать должное, дворяне были очень образованы, а также свободно говорили на иностранных языках, хотя и здесь не обходилось без ложки дёгтя. Говорить о любви их к детям, особенно к мужицким, особо не приходилось. Новые педагоги хоть и были образованы, но отличались жестоким подходом к обучению. Министр неспроста ограничил телесные наказания детей, — проблема могла выйти за пределы допустимого…

Очень непросто было воспринято совместное обучение девочек и мальчиков. Поначалу никто даже не понял, что подобное введено, а когда это выяснилось, то произошёл буквально взрыв недовольства. Несмотря на то что женщины учились исключительно по добровольному желанию, даже такая небольшая уступка по гендерному признаку вызвала ярость.

Опять взбунтовались студенты вузов, которые внезапно заявили, что женщинам среди них не место. Понимая, что ситуация вновь может выйти из-под контроля, император решил встретиться с недовольными лично, прямо в Петербургском университете.

— Господа студенты, профессора, до меня дошли сведения о вашем недовольстве введением совместного обучения двух полов.

— Ваше Величество, мы просим пересмотреть это решение. Женщины не должны учиться. Их удел — это семья и дети, к тому же всем известно, что они от природы глупее мужчин и не способны мыслить рационально. Эта выставка «декольтированных фей» в стенах учебного заведения, в конце концов, просто оскорбительна, — заявил один из лидеров студенческого сообщества Игнатюк.

Раздались громкие возгласы одобрения.

— Ваше Величество, поймите. Мы рады, что вы пошли навстречу высшему образованию, убрали ужасные правила для студентов, вернули прогрессивных преподавателей, но это просто не укладывается в голове. Как учёный вам скажу, что есть данные исследований, которые достоверно подтверждают наличие больших различий не только в объёме веса и мозга мужчин и женщин, но даже в отдельных частях его. Данный факт доказывает неспособность женского пола к адекватному усвоению знаний, и даже более того ведёт к прямому вреду их физического здоровья, — высказался профессор Протасевич.

Вновь раздались аплодисменты и одобрительные выкрики.

— Хорошо, скажу прямо. А вам то, что с этого, господа? Это здоровье женщин, и они сами за него ответственны или вы испугались, что, возможно, вдруг вас посрамят? — высказался Александр.

После этих провокационных слов императора зал буквально взорвался от негодования, многие вскочили со своих мест.

— Успокойтесь господа, давайте вернёмся к обсуждению. Это ведь женщины эмоциональные, а не мужчины. Или вы хотите доказать нам обратное, — громко вскричал государь.

От этих слов все прямо опешили и притихли.

— Значит так, данное новшество придумано не нами. В Европе это уже введено и эксперимент признан удачным, — продолжил император.

— Но Россия — это не Европа, Ваше Величество, — вновь возразил Игнатюк.

— Да неужели?! — с, казалось бы, неприкрытым удивлением воскликнул Александр. — А мне казалось ещё недавно, что вы вдруг отстаиваете европейские ценности для России. Что тогда ответите мне на это?

В зале наступила гробовая тишина, — на данное утверждение не было никакой возможности ответить непротиворечиво.

— Итог следующий, господа. Всю эту тему с требованиями изменить образование по европейским стандартам затеяли вы сами. Правительство пошло вам навстречу. Попытка переиграть назад, будет видеться любому здравомыслящему человеку лицемерной, а значит, допускать подобного мы с вами не имеем права. И в следующий раз требуя идти по европейскому пути, имейте в виду, что государство будет проводить всё последовательно и до конца.

Государь выходил из зала в полной тишине, а студенты и профессора сидели пришибленными. А уже буквально на следующий день газеты вышли со статьями, что это именно студенты потребовали провести образовательную реформу европейского характера, а теперь вдруг возмущаются её содержанием. В прессе пошли насмешки над глупыми студентами, которые сами не знают чего хотят. Даже прогрессивное общество внезапно переменило свой тон. Молодёжь же в этой ситуации оказалась в полной прострации от подобных издевательств и на время совершенно затихла, переживая свой позор.

Более сложной вышла встреча Александра и главы русской церкви.

— Как это понимать, Ваше Величество? — начал Филарет.

— Вы о чём, Ваше Святейшество?

— Государь, думаю понятно, что я имею в виду. Почему из образования убран курс Слова Божиего.

— Возможно, данная ситуация сложилась из-за позиции церкви, отказывающейся поддержать государство в его реформах. Правительство сейчас в уязвимой ситуации, и нуждается в одобрении своих действий со стороны патриарха как никогда.

— Очень похоже на шантаж, Ваше Величество.

— Побойтесь Бога, и в мыслях не было. Просто я не понимаю, почему государство должно тратить деньги на введение курса православия во всех учебных заведениях, если церковь не готова уступить ему даже в этой мелочи.

После этих слов патриарх вдруг замолчал. Было видно, что он переваривает каждое слово Александра.

— Всё равно нет, — заявил патриарх.

— Почему же? — удивился я.

— То, что вы делаете противно православию. Отмена отеческой заботы помещиков над крестьянами, дарование равных прав всем религиям, а нынче ещё и эта ужасная реформа образования. Мужики теперь будут грамотными, — да они после этого бунт поднимут, да в атеизм ударятся! А дать женщинам возможность учиться, — как вообще можно было ввести такое в нашей православной стране. Немыслимо! Нет, нет!!! Поддержать вас, — это значит пойти против совести!

Услышав яростную возмущённую речь Филарета, — я оказался под впечатлением и на пару секунд вдруг даже подумал, что может на самом деле ошибся. Настолько праведной и сильной эта речь мне показалась… Если бы у меня не было опыта будущей жизни, я бы, возможно, и повернул назад. Но так нет, — меня этим напором не возьмёшь.

— Хорошо, Ваше Святейшество, я уважаю данное решение. Но тогда и вы не ждите никакой поддержки от государства в учебной сфере. Мы прекратим всякое признание духовного образования, — обойдётесь без него.

Патриарх скривил лицо, видно, как ему в этот момент было тяжело.

— Вот как оно пошло, государь. Вы хотите пойти против церкви и стать антихристом?

— Ничего подобного. Все знают, что церковь, благодаря мне, наоборот, стала свободной. При батюшке моём никакого патриаршества не было. Действовала духовная коллегия, — я бы просто приказал вам, как обычному чиновнику, и вы бы не смогли противиться. Согласитесь, — сложно назвать человека антихристом, давшего православной церкви возможность принимать собственные решения.

— Только это и дали, Ваше Величество. Спору нет, но когда вы даёте одной рукой, то другой сразу же отбираете.

— Слушайте, мы идём по кругу. Давайте обозначим наши итоговые позиции. Вы намерены договариваться?

— Церковь нуждается в православном образовании, — без него нам будет нанесён страшный удар. Неграмотный священник может нанести больше вреда, чем какой-то атеист или схизматик, — раздражённо сказал Филарет.

— Хорошо. Ваш запрос нам понятен. Что государство получит взамен?

— Церковь не готова поддержать вас, но мы согласны не критиковать ваши начинания, — теперь уже зло высказался патриарх.

— Этого мало. Правительство в ответ на это готово согласиться лишь на специальное православное образование вне государственных учреждений и официально признать его, но без финансирования. Можете создавать свои начальные, средние, высшие учебные заведения, но на собственные средства.

— Да будет так, Ваше Величество. Скажу как на духу, этот разговор для меня был неприятен. Вы буквально выкручивали мне руки.

— Зато теперь лучше понимаете мою жизнь. Со мной такое происходит постоянно. Я, надеюсь, вами будет донесена до каждого священника необходимость невмешательства церкви в государственные дела. Занимайтесь духовной жизнью, а государство будет ведать мирской, раз вы уж сами выбрали такое решение. Односторонний пересмотр данной позиции видится мне весьма болезненным для обеих сторон.

Беседа с патриархом буквально вытрясла из меня последние силы. Чёртов фанатик! Как же тяжело с ними иметь дело! Филарет уверен, видите ли, что он прав, и даже пытаться переубедить его, оказалось делом совершенно бесперспективным. Самое поганое, что российское общество словно разделилось на «прогрессивное» и консервативное. С обеих сторон мною недовольны, и приходится постоянно лавировать между ними. Как ни странно, но именно эта сложная ситуация пока меня выручает от прямого заговора. По словам Шувалова, контролирующего государственную безопасность, сейчас консерваторы безумно боятся либералов и социалистов, а те, в свою очередь, опасаются консерваторов. В таких обстоятельствах главной угрозой становится не возможность гвардейского заговора (так как до сих пор отсутствует единая политическая позиция у высшего сословия), а попытка организовать покушение на меня и отдельных членов семьи обеими политическими сторонами. Устранение же государя, а затем Константина и других неудобных представителей императорской фамилии, позволило бы продавить нужный взгляд на политическое развитие страны. Шеф III Отделения в своих донесениях указывал также на возможность организации специальных провокаций с целью расшатать общественный порядок и под предлогом государственной беспомощности, нанести необходимый удар либо оказать такое воздействие на власть, которое последнее бы не смогло игнорировать.

Тем временем в самом российском обществе продолжала развиваться борьба по всем вопросам социальной жизни. Мечты умеренных либералов о сплочении всех «передовых сил» общества для продолжения реформ европейского образца рухнули после контратаки Александра в образовании. Никитенко в валуевской «Северной пчеле» примерно в это же время подверг сильной критике «наших крайних прогрессистов». Писал он, правда, в смягчённых выражениях, так как боялся слишком гневной реакции. Уже тогда его приятель Иван Александрович Гончаров прямо советовал ему быть «аккуратным», так как многие осуждали писателя за открытую поддержку действий правительства.

Разумеется, общественное затишье было недолгим, и первыми решили нанести удар дворяне. На очередном дворянском собрании Тверской губернии неожиданно были сформулированы требования к правительству:

Самым же главным являлось то, что средством разрешения данных вопросов данное собрание видело не в правительстве якобы «несостоятельном в этом деле», а в специально созванном Земском соборе, которое бы взяло на себя решение текущих проблем.

Эти пункты на самом деле не выражали стремление дворян к улучшению жизни государства, — их скрытой целью являлось желание получить власть. Очевидным было, что всеобщие выборы в пока ещё неграмотной России на то время могли бы привести к власти только дворянское сословие. Так, перед государем назревал новый вызов, не менее опасный прежнего…