Глава 10 — Завязь —

Каждый в пределах своей пусть остаётся судьбы

Овидий

Погода этой ночью стояла такая мерзкая, что люди забились в квартирах под одеяла, ожидая начала отопительного сезона, и никаких праздношатающихся особей возле кладбища не замечалось.

Всполохи светло-зелёного и алого поднимались до небес, путаясь в низких тучах и отражаясь в каплях дождя. Битва стихла, умолк звон меча, стихли крики воплощённых мороков, остались только неразлучные сегодня братья: дождь и ветер. Сильные, свирепые братья, с ненавистью сдирающие с деревьев последнюю листву.

Ветер давно не мог трепать серебряные локоны ангела — дождь сделал их тяжёлыми. Пряди могли лишь хлестать по лицу, не успевая за неугомонной воительницей неба.

Дождь яростно впивался в шипящие перчатки демона, ручейками бежал по лысой голове, минуя рога и не задерживаясь каплями в несуществующих бровях и ресницах. Растительность на теле Саркона отсутствовала полностью, не выдерживая конкуренции с Огненной Геенной.

Люция вздрогнула, когда из красного портала вышел высокий, статный человек в легкой одежде не по погоде: шорты, сандалии, футболка и лёгкая ветровка поверх неё.

Аура этого носителя человеческого тела даже на расстоянии давила тяжёлым прессом. Он был сильнее Саркона. К ауре Сыра ангел давно привыкла, приняла её, а вот с демонами, превосходящими его по силе, забыла, когда и встречалась. Еще во времена Посвящения.

Человек кивнул ей, глаза на миг полыхнули чёрным, отчего по телу прошлась волна холода, затаилась внутри, словно высматривая, выжидая. Какое-то подобие улыбки всё же скользнуло по хмурому лицу.

Люция, не убирая меча, стараясь держать себя достойно, несмотря на дикую усталость, прошла вдоль ряда застывших мороков и встала по другое плечо от Сара, искоса поглядывая на пришельца из портала.

— Напарница, это мой брат Аргону. Четвёртый по старшинству из нашего выводка, — тихо произнёс Саркон.

— Приятно познакомится, — выдавила из себя ангел.

Новоприбывший демон хохотнул, отворачиваясь от Люции. Тут же потерял всякий дальнейший интерес к её особе. Словно не ангел, а камень в луже или тот же самый холодный ненавистный дождь. К нему со временем привыкаешь.

Рука Аргону коснулась плеча брата, другая нырнула во внутренний карман ветровки.

— Я не справился, но… не надо! — почему-то вскрикнул демон и загородил Люцию широкой грудью, мало обращая внимания на качающихся на месте мороков. Наверное, его брат был большей угрозой, чем все эти мороки вместе взятые.

Ангелу хотелось отодвинуть демона и снова посмотреть в чёрные глаза Аргону, но что-то внутри подсказывало, что лучше в дела семейные не лезть. Да и демон не её уровня. Ещё и без второго меча, без подмоги. Зачем рисковать?

Брат неторопливо вытащил из куртки что-то чёрное, шипастое. Саркон узнал перчатки Аргону. Воистину могучий артефакт тех дней, когда брат завоёвывал себе место под тусклым солнцем антимира.

— Нет, ты справился. Даже вы… вы справились. Они теперь мне больше ни к чему, — Аргону, совсем по-человечески комкая слова, протянул перчатки. — Ты нашёл убийцу Валкара. Заставил его раскрыться и подтвердил мои догадки. Этот некроский шлейф я не забуду. Я ведь первый явился тогда на место битвы и ещё застал его запах. Перепутать то, что врезалось в сознание, сложно.

Саркон торопливо стянул свои почти потухшие перчатки огня, заткнул за несгораемый пояс и бережно принял подарок брата: чёрные, скроенные с кожи старой чёрной саламандры, с четырьмя багровыми шипами меж костяшек, сделанных из её зубов, прочнее которых нет ни металла, ни костей.

Осторожно натянул перчатки, ощущая жидкий огонь, полившийся по кистям, рукам и дальше по жилам. Сначала внутренний огонь, питающий притухшее пламя ярости и уставшее тело, заполнил от рогов до когтей на ногах, затем синее пламя вспыхнуло на чёрной коже перчаток.

Саркон попробовал подвигать пальцами, сжал-разжал. Перчатки были чуть великоваты, но артефакт не стал противиться новому хозяину. Хорошо. Схватка с ним забрала бы последние силы.

— Признали, значит. Самое время. Подрос, братик, — усмехнулся Аргону, и тут же будто тень пробежалась по его лицу. Старший демон посуровел, и глаза недобро сверкнули яркой искрой. — А теперь отойди и напарницу убери, — демон в образе человека отодвинул брата с такой лёгкостью, словно листок с плеча смахнул. — Дальше я сам. За Валкара, — тихо закончил он.

Люция ощутила полёт. Нет, никто не бил, просто аура демона из сильной и большой, вдруг стала небывало огромной и мощной. Фигура воспылала ей, огнём пошла одежда и кожа. Демон скинул личину, сжигая её, как солому высокий костёр. Напарник подхватил ангела на лету, силой своей спешно подавляя воздействие перчаток Аргону. Синее пламя исчезло, успев лишь лизнуть одежду Люции. Демон бережно обнял ангела и заключил себя и её в закрытую сферу.

— Не бойся, Лю, — Саркон прикрыл её широкой спиной, сжимаясь в клубок вместе с ней, стараясь обволочь всем телом, как туман утреннюю траву. Его аура обхватила её и, не конфликтуя с братской, уберегла от урона.

— Сар, он мстит за Валкара? — тихо спросила ангел.

— Да. Валкар погиб в бою с этим некросом. Третий по старшинству брат был ослаблен предыдущим боем, а Икзар, самый младший брат, отправленный для поддержки, бежал. Я не знаю причин, но мне слишком хорошо известны последствия для нашей семьи. Нас едва не смяли во время междоусобных клановых войн: Валкара не стало, а я и Аргону искали убийцу.

— Может, Икзар один бы не справился? Поэтому и бежал?

— Он бежал, бросая брата. И нам с Аргону не под силу этого забыть. Демон может отступить, но бежать…

Ангел всмотрелась в глубокие омуты глаз Сара и едва ли смогла бы ответить, искренен Саркон или нет. Разум понимал, что демону понятия чести не идут, но за всё время знакомства дитя Геенны ни разу не заставило усомниться в своих словах.

Чутьё Люцию редко подводило. Ещё когда была человеком, почти не ошибалась. Разве что из-за одной такой ошибки стала ангелом.

— А другие братья?

— Мосе, и тем более Зару нет дела до слабаков, кем они нас считают. Хотя они с Валкаром были рождены в одно время.

— Тройняшки?

— По людской аналогии — да. Все трое помнят времена первой адской смуты.

— Давно это было?

— Отец ещё был молодым, — хмуро ответил демон.

— Кто твой отец?

Сар оскалился, но как-то мягко, и если бы все зубы не были клыками, можно бы было сказать, что совсем по-человечески, по-доброму.

— Ночь откровений, крылатая, да?

— Не скрывай. Всё равно узнаю, — и ангел засияла глазами, как прожекторами, стараясь осветить дно чёрных демонских глаз. Рассмотреть хотя бы немного.

Сар опустил голову, голос упал до шёпота:

— Один из десяти правителей Ада — Асмодей.

Люция бессильно откинулась в больших тёплых руках демона. Он защищал, грел и почти баюкал, давая возможность ощутить то, чего не было последние две сотни лет — ощущение защиты. Надёжного тыла, ради которого можно биться насмерть. Но от последнего предложения как холодом повеяло. И даже его защита показалась хрупкой и ненадёжной.

— Сар…

— Вопросы не иссякли?

— Кто другие девять правителей?

— По алфавиту?

— Как хочешь, — разрешила Люция. — Мне просто интересно.

— Ещё бы, — снова совсем по-человечески буркнул Сар. — Интересно ей… Твоё начальство тебе никогда не говорит больше, чем надо. И то лишь когда приходит время сделать следующий шаг. Ведь так? По принципу: меньше знаешь — крепче спишь.

Напарница прикусила губу. Крыть нечем. Но что-то же надо ответить. А не хватает доводов — усиль голос, как говорил один известный в области политики человек. Этим Люция тут же и воспользовалась.

— У меня был выбор — попасть вместе с Хранителем моей души на костёр к твоим дальним родственникам на жаркий приём или взять в руки мечи!

Демон спокойно переждал приступ паники, тихо приметил:

— Хранитель всё же попал?

— Откуда ты знаешь? — притихла ангел.

— Да брось. Мы оба знаем, что ни демоны, ни ангелы душ не имеют. Это бонус, свойственный только человеку и некоторым высшим животным. Козырь, который человек почти никогда не ценит. Так ведь, бывшая ведьма? Ты бездушна, если стала ангелом.

Люция поджала губки, слизнув языком мокрую прядь, и замолчала. Но долго сдерживать себя не смогла, выплюнула прядь и снова сказала:

— Так ты не ответил на мой первый вопрос.

Сар, не отводя взора, спокойно перечислил:

— Помимо отца: Астарот, Азазель, Бельфагор, Вельзевул, Велиал, Левиафан, Люцифер, Фагот и Молох.

— А Сатана?

— Это коллективный разум. Адский эгрегор, созданный несогласными в противовес всем сложившимся схемам мироздания.

Люция снова притихла, длинные, мокрые ресницы опустились, по щеке покатилась одинокая слеза.

— Что? Что с тобой?

— Я… мы… мы служили эгрегору… Хранители и сейчас собирают для него силы. Но каждой из нас говорили, что мы служим… служим… только Одному. Первому после Бога, а он оказывается… Не един…

— Бог тоже не един. Эти две противоположности и создают наш биполярный мир. Как «да» и «нет» в ответе на любой вопрос. И только их совокупность даёт нам единое имя — Творец. Но мы с тобой слишком мелкие пешки, чтобы о таком рассуждать.

— Открой меня, я не вижу, что у тебя за спиной.

— Хочешь увидеть мои скрещенные пальцы?

— Твои пальцы коварно обхватили мою талию и…

— …и не говори, что тебе это не нравится, — закончил Сар.

За спиной Саркона тем временем попадали на землю все воплощённые мороки. Воспылавший жаждой убийства Аргону сжег все нити, связующие их с воззвавшим хозяином. Некромант остался один. Пересохшие, побелевшие губы перестали исторгать заклятья, их больше не подхватывал ветер. Но и сам повелитель мёртвых был незрим.

Аргону оскалился, поведя носом, словно принюхиваясь. Сильный дождь мешал восприятию, делал слепым. Чёртов некрос дурачил, копил новые силы. А ливень остужал пыл, вытягивал силы.

Демон, больше не медля, открыл портал. Вновь алое зарево взметнулось до самого неба и из него выпал полуголый, заросший длинными волосами и бородой человек, тут же скрючившийся в луже в позе младенца. То ли холод терзал его ещё до переноса, то ли дикая боль мучила.

— Перекидывайся, Кан! — велел Аргону.

— Я… не… нет! Я получил право трансформации не по наследию! Мне больно вдвойне! Я не всегда был оборотнем! Помилуй!

— Немедля! Ты же знаешь, мои пытки по сравнению с твоей трансформой ничто.

Человек заскулил, завизжал совсем по-собачьи и приподнялся в луже на локте. Блеснувшая молния обозначила бурный рост волос по всему телу. Последняя одежда спала, порванная, как старая шкура, и когда над кладбищем пронёсся гром, то рядом с демоном уже стояла большая лохматая серая собака. Она лишь тем отличалась от обычного пса, что ростом доходила демону до пояса, а Аргону в образе демона достигал почти трёх метров.


— Искать! — снова приказал Аргону.

Пёс повёл головой, ловя сотни запахов: дерева, травы, дождя, земли, воды, камня, гранита, железа — и среди них мелькнул запах живого. Ведь единственное отличие некроманта от своих подопечных состояло в том, что сердце, пусть медленно, но стучало. И кожа выделяла запах жизни. Можно работать с мёртвыми, жить, используя их силу, но от человека некромант ушёл всё же не так далеко. Частица осталась.

Собака подошла к одной из могил и подняла переднюю лапу, указывая на свежий холмик. Аргону тут же прыгнул через решётку ограды и огромная, когтистая рука впилась в землю. Послышался вскрик. Демон на вытянутой руке поднял к небу небольшое тело в чёрном с лысой головой, белым лицом и бледными губами. Грязь и вода стекала с него, ноги беспомощно дёргались, глаза бегали, рот открывался в немом крике, снова что-то бормотал, беззвучно. Аргону сдавил шею сильными пальцами.

— Вот и встретились, — почти прошептал демон и, приблизив к себе убийцу брата, немного посмотрел в серые глаза, а затем сжал пальцы на горле некроманта.

Обмякшее тело свалилось в наполовину разрытую могилу.

Аргону непонимающе смотрел на поверженного врага, рядом снова перекидывался в человека пожилой оборотень. Когда трансформация завершилась, вервольф толкнул задумавшегося демона в бок, пожаловался:

— Я тут с тобой воспаление подхвачу! О чём задумался?

Аргону неспешно создавал людскую личину себе и одежду на двоих с оборотнем, нехотя буркнул:

— Валкар не мог проиграть этому слабаку. Почему так случилось?

— Не знаю, — честно ответил оборотень Кан и, не к месту хихикнув, добавил. — Может, у него не было такого же верного друга с острым чутьём, как у тебя?

Аргону на шутку не отреагировал. Демон повернулся к застывшим под дождём брату с ангелом и крикнул:

— Сар! Валкар не мог умереть в бою с этим…

Саркон кинул, скупо произнеся всего одно слово:

— Икзар.

* * *
Пятьдесят лет назад

Сумерки наползали неспешно. Солнце спряталось за серой пеленой облаков, не собираясь показываться до следующего дня. Воздух пропитался сыростью, дышать приходилось почти что паром, лёгкие то и дело хрипели от конденсата, словно вокруг стоял сплошной туман.

Духота и слабость проникали в каждую клеточку мощного звериного тела. Оно то и дело настойчиво требовало жидкости. Или лучше кровавого мяса, что вернее прибавит сил. И отдыха.

Завалиться на пару дней в сырой землянке на любимом камне и хорошенько проспаться — самое то.

Кан шагал, как всегда, молча. Белые, как первый снег, зубы стиснуты и губы сжаты в плотную линию. Лишь резцы немного торчали из-под верхней губы, почти как у волка.

Но новый хозяин леса не был волком. Он был человеком.

До той поры, пока его не стали бояться даже волки…

Слух уловил дальний приглушённый шум борьбы. На периферии зрения мелькнула смазанная картина возни в кустах. Стоило повернуться и приглядеться сквозь листву, как узрел кровавую битву Бурого медведя с диким кабаном. Бились на смерть — медведь оголодал по весне, а кабан защищал потомство.

Медведь когтистой лапой подранил кабана, тот ярился, стараясь подцепить на клыки или пнуть копытом. Но больше рычал, фыркал, истекая кровью и теряя силы с каждым мгновением. А косолапый близко не подходил, ждал момента, когда добыча совсем ослабеет, чтобы вторым мощным ударом довершить битву и вдоволь полакомится ещё живым тёплым мясом.

Зима была лютой, долгой. Звери проснулись отощавшими, готовыми драться с кем угодно за любую пищу, чтобы набраться сил. Слабые не долго не живут.

Хозяин леса выхватил из-за пояса широкий охотничий нож, затаился за деревом, ожидая развязки — он за зиму потерял сил не меньше, тоже надо восстанавливать.

Медведь, тем временем, молниеносно метнулся к кабанчику — те, кто думают, что медведь неповоротлив и неуклюж, нередко оказываются мертвы. Косолапый быстро настиг жертву и мощной пятерней со смертоносными когтями легко разорвал толстую кожу до кости. Следующим ударом медведь буквально вдавил вепря в землю.

На спине кабана остались глубокие раны, жилы и кости торчали наружу. Кабан захрипел, попытался отползти, оставляя на земле кровавую полосу, но лишь больше разъярил медведя. Запах внутренностей и крови пропитал окрестности, вызвав неподдельный интерес хищников по всей округе. Но как только чуяли рядом с добычей запах медведя, спешили прочь, поджав хвосты. С мохнатым хозяином леса мало кто брался сражаться… Бывшим хозяином.

У того, кого когда-то звали «человеком», было своё мнение.

Нож послушно лёг в ладонь. Бывший человек, уже не таясь, вышел на полянку, где происходила битва. Вышел, чтобы принять полноправное участие.

Медведь лениво повернулся: «Кто там такой смелый?» Пасть угрожающе оскалилась, тяжёлые жёлтые капли упали с клыков, и оглушающий рык прокатился по поляне. Трёхсоткилограммовая туша поднялась вертикально, раскинув передние лапы. Защищает добычу.

Лесной человек недобро усмехнулся, расправляя плечи. Глаза налились кровью, свирепел, разгоняя кровь по жилам быстрее, заставляя сердце биться в состоянии «охотника».

— Ты охотился на моей территории!

Голос истинного хозяина леса прокатился по поляне густой и мощный, полный уверенности и скрытой силы. Голос повелителя. Не подлого охотника с двуствольным ружьём и запасом патронов, а равного по силе медведю… Зверя!

Медведь замахал перед собой передними лапами с когтями — каждый, как скальпель хирурга. С оскаленной пасти продолжала капать слюна. Уже приготовился есть, а тут такая досада… Но ничего, он голодный, может съесть и этого двуногого. Он ведь грозиться отобрать добычу. Закон тайги суров: кто пытается лишить добычи — сам становиться добычей. Двуногого на поляну не звали. Сам пришёл. Мясо лишним не будет.

Глаза зверочеловека блеснули, нижняя челюсть выдвинулась, обнажая зубы, если и поменьше медвежьих, то никак не уступающие по остроте. То, что раньше было резцами, стало клыками. Бывший человек медленно пошёл навстречу медведю, раздвигая массивные, как скалы, плечи. Руки напряглись, под кожей обрисовались бугры, переместились к спине, под старую одежду, что когда-то была шкурой волку-одиночке, спустились к ногам.

Истинный Хозяин леса, с шестнадцати лет породнившийся с тайгой, приготовился к битве. Сошлись посредине поляны, оба под две сажени ростом, с угрожающе взлохмаченной бурой и русой шерстью. И если бы рядом был какой-нибудь посторонний наблюдатель, то он вряд ли определил бы, кто из зверей зарос больше: медведь или лесной человек.

Медведь не напал сразу, и Хозяин убрал нож в грубые ножны за пояс. Мохнатый в его глазах предлагал сначала помериться силами — стоял на задних лапах, раскинув передние, так же, как человек. Что-что, а повадки звериные давно изучил, знал все на зубок.

Тяжелые длани обоих легли на плечи друг другу одновременно. Оба напряглись.

Ноги словно вросли в землю. Мать-земля и лес давали силы обоим. Лицо бывшего человека напряглось, скулы заострились, белки покрылись красными сетями. Глаза запылали гневом, и белки почти превратились в сплошной кровоподтек — лапы медведя сдавили, словно в тисках.

Медведь, не в силах опрокинуть двуного сразу, попытался куснуть за ухо. Зубы клацнули в каком-то сантиметре. Но лохматый чудик успел отдёрнуть голову. Горячая пахучая слюна медведя закапала на длинные густые лохмы лесного человека, что вместе с бородой давно сплелись в одно целое. Вряд ли можно было сказать, где одно переходит в другое. Бывший человек зарычал, совсем как зверь, подсёк ногу медведя и резко толкнул назад и чуть в бок.

Косолапый повалился на спину, странный человек придавил сверху, уступая в весе не намного. В руке безумца блеснул острый нож — поборол честно, теперь можно! — и вонзился в горло медведя.

Медведь взвыл, булькая кровью. Огромная пятерня ударила по плечу человека. Зверочеловек отлетел, перекувыркнулся, но тут же подскочил. Готов был снова броситься в бой, хоть и дышал тяжело, а в глазах плавали чёрные мухи.

Медведь катался по земле, пытаясь подцепить острую железку, но этот зазубренный кусок металла выпадать не спешил, перекрыл кислород. В тщетных попытках глотнуть воздуха зверь лишь заливал всю поляну густой багровой кровью, пока не свалился без сил. Вскоре зверь затих.

Получеловеческий возглас победоносно прокатился по лесу, вспугнув птиц в кустах и заставив тревожно прислушаться хищников рангом поменьше. Размеренно, как и подобает Хозяину, зверочеловек подошёл к поверженной добыче, пнул для проверки, но мохнатый зверь больше не дёргался.

Одним рывком Кан извлёк из горла нож, медленно облизал тягучие капли с острия и со всей силы вонзил кусок заточенной стали в грудь туши. Чуть выше области сердца. Оно ещё стучит. В нём вся сила медведя.

Через минуту стараний Истинный Хозяин леса уже вонзался зубами в сырое, тёплое, ещё трепещущее сердце.

По лицу стекали красные дорожки, капали с пальцев, но зверочеловек не обращал внимания. Только вспоминал, как десятки лет назад ещё жарил мясо, печень и сердце на огне, пользовался спичками, солью.

Как давно это было?

Сначала кончилась соль, потом спички, а к людям возвращаться не хотелось. Не хотелось даже на короткий миг. Просто в одни момент осознал, что ничего от людей больше ему не требуется. Раньше охотился с ружьем, потом с луком, как предки…

Когда осознал, что в беге не уступает зверю, оставил лишь нож.

Раньше боролся со зверьём рогатинами, потом первый раз схлестнулся с медведем врукопашную и… победил. Как и сегодня.

Единственное, что оставил от прошлого, — это кусок заточенной стали и умение шить одежду. Ногтями потрошить зверей неудобно, а острое железо подходит для этого лучше всего…

После сердца настала очередь печени. Хозяин вонзился зубами в сочную нежную мякоть. Только после этой небольшой трапезы притупился голод, и он немного осоловелым взглядом обвёл поляну. Тушу медведя пришлось подтащить к дереву, прикопать. Сейчас есть не хочется, да и медвежье мясо пока слишком сладкое, а вот через пару дней устроит себе праздник, наестся про запас, будет копить жир, отъедаться.

Тушку кабанчика без видимых усилий подхватил на плечо и размеренным шагом поспешил вдоль зарослей кустарника к себе домой — в зимнюю берлогу.

Зимовку бывший человек соорудил в первые годы добровольного отшельничества в лесной глуши. Сюда ушёл от людских забот, когда отошёл к предкам последний близкий человек — мать.

Первое время пытался оставаться среди людей, недаром слыл лучшим охотником среди всех ближайших весей, но не мог убивать ради продажи, только ради прокорма. Когда охотился в лесу, поймал себя на том, что не может убивать не в равных условиях. Когда же стал охотиться голыми руками, люди начали коситься… Пришлось уйти.

Первые пять лет ещё чувствовал себя человеком, мог вернуться, если бы захотел, но причины не видел. Лес с каждым днём открывал новые тайны, давал силы, да такие, что не всякий зверь мог оспорить его право жизни в лесу. А за следующие пять лет понял, что уже и не человек вроде, да и имя потонуло в трясине памяти, как лишняя загвоздка. Лес принял его как родного, как первых людей, что жили без отрыва от природы. Силы росли с каждым днём. Хозяин леса понимал, что становится зверем, но ничего менять не собирался. Никакой больше зверь не был в силах противостоять ему в новом обличии.

Людей стал сторониться, избегать, забираясь всё дальше в глушь тайги. В один из дней вдруг осознал, что способен понимать язык зверей и птиц. Вскоре не сильно удивился, что способен не только понять, но и ответить так, чтобы поняли.

Бывший человек принял законы леса, став самым лютым зверем. Его охотничьих угодий избегали любые хищники от волков до тигров. Лишь единичные смельчаки, толкаемые голодом, вроде медведя, забредали в район его обитания. Но обратно не возвращались. Ведь Хозяин леса никому не прощал ошибок…

Тушка кабанчика заняла место на широком камне у землянки. Хозяин собирался было начать трапезу, как вдруг обострённый слух уловил вдалеке отзвуки выстрелов. Верхняя губа непроизвольно задралась, обнажая клык. Хищная ухмылка стала оскалом.

Люди забрели на его тропы! Богат сегодня день на улов.

Он не считал себя человеком. Лес рассказал ему, что люди давно отринули природу. Но не ушли далеко, а стали вредить тайге изо всех сил. Хозяин и сам видел, как руки людей уничтожали молодые деревья под корень, как живые реки становились мёртвыми лужами, как загрязнялся воздух, как беднел и обливался слёзами сам лес. Духи тайги молили людей не вредить природе, но человек брал всё лучшее и уходил, ничего не оставляя взамен. Не оставлял даже времени, чтобы лес сам смог исцелить раны.

И лес попросил защиты. У него, бывшего человека, но ныне прозревшего.

Тайга давала силу и просила в ответ лишь защиты при помощи этой же силы. И в один из дней бывший человек внял мольбам леса. Хозяин леса стал Защитником. Он просто стал пресекать вторжение людей на подвластные ему территории. Пресекать без предупреждений. И чем больше Хозяин защищал, тем больше лес давал ему сил.

Тушу кабана пришлось бросить на камень, не освежёвав. Защитник резво, по-звериному, выскочил из землянки. Застыл перед входом, прислушиваясь и стараясь ощутить чужеродный запах.

Духи леса дремали и ничего путного подсказать не могли. Сам лес только просыпался от зимней спячки и был лишком слаб, чтобы спугнуть непрошенных гостей.

Долго ждать не пришлось. Километрах в десяти от Защитника снова послышался выстрел. Старые уловки с лесным эхом давно не проходили. Зверочеловек мог чётко определять точное направление и расстояние до источника шума, будь то грызущая орешки белка в дупле или схватка оленей у шумной горной реки.

Кан помчался к цели быстрее любого из лесных жителей, казалось, ноги несут его над травяным ковром, как ветер — пылинку. Человек умнее животного. Животное сильнее человека. А зверочеловек был и тем, и другим!

Ощущение присутствия пятерых охотников пришло раньше, чем острый взор увидел их сквозь ветки кустарника. Обоняние помогало воспринимать мир иногда даже лучше, чем зрение. Тренированное зрение даёт картинку лишь на двести шестьдесят градусов, развитое же обоняние рисует всю картину окружающего мира целиком.

Охотники ворвались в лес за добычей. Но лес никого не звал.

Чужаки.

«Хозяин», — послышался слабый шёпот тайги.

«Слышу», — ответил зверочеловек и приблизился к заступившим черту.

Так Кан перестал быть человеком.

Загрузка...