Измена

XXIV

Таул беспокоился о Хвате, потому что знал, что Хват будет беспокоиться о нем. Нельзя было уходить, не оставив мальчугану хоть какой-нибудь весточки, но с его желаниями не очень-то считались. Он сидел в комнате, смазывая свой клинок, как вдруг ворвался герцог и потребовал, чтобы Таул ехал с ним в горы. Таул не мог отказаться — он ведь поклялся повиноваться герцогу всегда и во всем. Хвата, конечно, было не сыскать — один Борк знает, где носило этого мальчишку весь день, — а время торопило. Во дворе уже ждали лошади, а герцог не принадлежал к числу терпеливых людей. От записки не было бы толку, поскольку юный карманник не умел читать; Таул постарался только оставить как можно больше своих вещей, чтобы Хват понял: он вернется.

Хват — парень смышленый, даже чересчур смышленый для своего возраста, он быстро разнюхает, куда отправился Таул. Но все равно будет беспокоиться. Таул улыбнулся, вспоминая мальчугана. Хват считает себя его нянькой: ухаживает за ним, разбавляет его эль, следит за каждым его шагом. Точно назойливая муха — попробуй его отгони. За такую преданность его следовало бы посвятить в рыцари — вот только к золоту его нельзя подпускать.

Отрадно знать, что кто-то думает о тебе. Хват спас ему жизнь, я проделал вместе с ним сотни лиг и ни разу его не подвел. Таул не знал, чем он заслужил такую дружбу, но от души радовался тому, я что встретил Хвата в тот роковой день, когда судно «Чудаки-рыбаки» причалило в Рорне. Он принес клятву герцогу, и тот всегда будет для него первым, но перед Хватом он тоже в большом долгу и обязательно придет мальчику на помощь в случае нужды.

Вся беда в том, что, пока Таул стережет тут, в горах, последнюю подружку герцога, Хват того и гляди пустится в Брене во все тяжкие. У него прямо-таки дар лезть куда не следует. Ну, авось ничего: его живучесть не уступает смышлености.

Таул встал и потянулся. Легко ли провести всю ночь на жесткой скамье? Но ему давно уже не приходилось жаловаться на такую малость, как затекшие мускулы, а скамья в красивом замке лучше, чем одеяло, расстеленное на голой земле. Он поправлялся быстро, как всегда: как бы он ни измывался над своим телом, оно никогда не подводило его. Можно поблагодарить судьбу хотя бы за это.

Пришли два лекаря. Таул узнал их и впустил. Что ж это за женщина лежит там, в герцогской спальне? Доктора, служанки, портные и священники так и снуют туда-сюда. «Охраняй ее», — сказал герцог — а от чего и как долго ее охранять, не сказал. Таул ни о чем не спрашивал его за весь шестичасовой путь. В рыцарях он научился чтить приказ — а теперь, когда перестали быть рыцарем, он только на приказ и мог опереться. Приказ придавал жизни форму, если не смысл. Герцог — достойный вождь, воин, который сам сражался во всех своих кампаниях. Служить ему — не такая уж плохая судьба. Лучше, чем каждый день напиваться до бесчувствия, а ночью драться в ямах.

Служанка принесла ему поднос с едой и питьем и постоялая рядом, пока он всего не отведал. На кухне о нем пекутся: цинаш ему вкусное мясо и сыры, да еще с такой приятной посланницей. Он улыбнулся ей благодарно, а она ему — зазывно. Ее широкие бедра круглились под юбкой, а великолепные груди распирали платье.

— Я буду на кухне, если вам что-нибудь понадобится, сударь, — сказала она.

У него давно уже не было женщины. Теперь, когда его тело освободилось от боли, а кровь — от эля, он ощутил знакомое желание забыться в округлостях женского тела и в случае удачи забыть ненадолго о своих демонах. Он ответил учтиво:

— Я непременно отыщу вас, сударыня, если будет можно. — Он поднес к губам ее руку — от нее пахло маслом и петрушкой.

— Буду ждать. — Она низко поклонилась и ушла, покачивая бедрами, как это умеют только зрелые женщины, уверенные в своих чарах. Таул провожал ее глазами вдоль длинного коридора, не уставая восхищаться. Кто-то шел женщине навстречу, и она присела до самого пола. Это мог быть только герцог. Таул встал и стал ждать, когда тот приблизится.

— Здравствуй, друг мой, — сказал герцог, пожав ему руку. — Когда я велел тебе охранять даму, я не думал, что ты будешь караулить у нее за дверью.

Таул, ответив крепким пожатием, улыбнулся краем рта.

— Вашей светлости следует знать, что я очень серьезно отношусь к полученным мною приказам. Хотя я мог бы убить первого, кто прошел бы мимо с подушкой, — эта скамья тверже камня.

Герцог усмехнулся, но ответил серьезно:

— Таул, я привез тебя не в качестве часового. Я привез тебя потому, что мне нужен человек, на которого я могу положиться. — Серые глаза холодно смотрели на Таула. — Мне думается, на тебя я положиться могу.

Таул выдержал его взгляд.

— Я не нарушу своей клятвы.

— Я знаю. — Герцог положил руку на резную филенку двери. — Там, внутри, находится дама, которая вскоре окажется в большой опасности. Будут предприниматься попытки убить ее. Я скажу тебе больше, когда все определится, но одно ясно уже теперь: ее надо сохранить любой ценой. Часовые — это только видимость, проку от них мало. Солдаты с копьями не остановят решившегося на все убийцу. Мне нужен человек с головой, который не дрогнет перед внезапной угрозой. — Герцог помолчал, оценивая, как повлияли его слова на Таула. — Глядя на тебя в яме той ночью, я видел человека, который решился победить, чего бы ему это ни стоило. Кроме того, ты рыцарь, а стало быть, твое мастерство и верность долгу выше всяких сомнений. Я верю, что ты защитишь эту даму даже ценой своей жизни.

— Это так.

— Я доволен. — Герцог, отвернувшись от Таула, провел рукой по изображению ястреба на двери, погладив когти. — Однако защита может проявляться по-разному. — Таул почувствовал, что разговор принимает иной оборот, но промолчал, предоставляя говорить герцогу. — Многие будут стремиться поговорить с ней — люди, которые попытаются опутать ее ложью или изменить ход ее мыслей. Ее следует оградить от подобных влияний. Я хочу, чтобы она находилась в полном отдалении от двора. Никто не должен видеть ее без моего разрешения, а также говорить с ней о политике и государственных делах. За ней нужен неусыпный надзор.

Таулу это не понравилось.

— Вы хотите, чтобы я стал ее тюремщиком?

— Нет, — быстро ответил герцог. — Я хочу, чтобы ты стал ее другом.

— Друзей я выбираю сам, ваша светлость.

— Тогда тебе непременно следует познакомиться с дамой, о которой идет речь. — Герцог толкнул дверь и пригласил Таула: войти.

Они прошли через большую столовую в тускло освещенную спальню. Там сидела в кровати хрупкая темноволосая девушка. Глаза у нее были большие и темные.

— Таул, — сказал герцог, — представляю тебя госпоже Меллиандре.

Мелли пребывала не в лучшем настроении. Ей опротивели лекари, творог и сыворотка. Не зря ее отец ненавидит лекарей: им мало, что пациент болен, они еще норовят всячески отравлять ему жизнь. Она бы съела сейчас кусок говяжьей ноги — большой, слегка прожаренный, — выпила бы кувшин красного вина, и еще ей хотелось бы, чтобы ночной горшок не впивался бы в тело как нож.

Не нравилось ей также, что в комнате постоянно толчется народ. С тех пор как она вчера пришла в себя, к ней входили так, будто двери, в которую, кстати, принято стучать, просто не существовало. Лекари врачевали ее, священники молились за нее, портные снимали с нее мерки — никто и не думал спрашивать ее разрешения. Вдобавок никто не отвечал на ее вопросы. О чем бы она ни спросила, все улыбались, кивали и говорили: «Посмотрим». Она уже начинала медленно закипать от праведного гнева, когда вошел герцог.

Он привел с собой высокого золотоволосого человека, будто вышедшего из легенды.

— Меллиандра, — сказал герцог, — вот мой новый боец, Таул с Низменных Земель.

— Госпожа, — грациозно поклонился тот.

Мелли не знала, как быть. Этот человек ничем пока не заслужил ее гнева. Когда он выпрямился, она увидела, что грудь и рука у него перевязаны. Она взглянула в его голубые глаза, и гнев ее сразу прошел.

— Рада познакомиться с вами, Таул.

— Что это с вами, Меллиандра? Неужто ваш язык от падения с лошади лишился жала? — Герцог, подойдя к окну, отдернул шторы и открыл ставни. — Вы побледнели и похудели.

— А вы, сударь, нисколько не изменились — все так же грубите дамам. — Мелли недоумевала — она что-то не помнила, чтобы называла кому-то в Брене свое настоящее имя, однако в течение последнего дня все называют ее Меллиандрой и госпожой. Вероятно, Бэйлор сказал правду — герцог в самом деле влюбился в нее, ибо после несчастного случая все стали обращаться с ней очень почтительно. Черты Мелли приобрели горделивое выражение. Неудивительно, что такой человек, как герцог, понял ее истинную цену — как-никак она дочь величайшего вельможи Королевств. Порода есть порода — ее не скроешь.

— Оставь нас теперь, Таул, — сказал герцог. — Ступай отдохни. Я поговорю с тобой позже.

Золотоволосый снова поклонился и вышел. Мелли заметила, что сделал он это совершенно бесшумно. Как только дверь за ним закрылась, она спросила:

— Зачем вы познакомили меня с вашим бойцом? Хотите приставить ко мне еще одного опекуна?

— Вы льстите себе, Меллиандра, — сказал герцог, присаживаясь на кровать. — Впрочем, не без причины. Да, я хочу, чтобы он опекал вас. — Худое темное лицо герцога было непроницаемым, а глаза сверкали, как у ястреба. — Я берегу то, что ценю.

— Значит, я для вас большая ценность? — Мелли немного обеспокоил этот внезапный поворот в разговоре. Герцог сидел так близко, что она чувствовала его запах.

— Да. — Он поднес ее руку к губам. Прикосновение его жесткой руки было приятно. Мелли в замешательстве отпрянула.

— Откуда столь внезапная перемена? Я не припомню, чтобы вы так ценили меня в нашу последнюю встречу.

— Когда мне сказали, что вы скорее всего умрете, я понял, что не хочу потерять вас. — Герцог говорил гладко, но эти слова как-то не шли ему.

— Меня? Незаконную дочь обедневшего лорда?

Герцог внезапно встал, и Мелли впервые заметила, что при нем нет меча. Странно — она еще ни разу не видела его безоружным. Это заставило ее слегка насторожиться.

— Меллиандра, с тех пор как двенадцать лет назад умерла моя жена, я исключил женщин из своей жизни. Да, я утешался с ними — я не был бы мужчиной, если бы не делал этого, — но искал я только удовольствия, не общества. — Герцог повернулся к ней лицом. — До недавнего времени. Со дня нашей встречи я думаю только о вас. Ваши гордость и ум несравненны — вы бесите и пленяете в одно и то же время. Никто после моей жены так смело не обращался со мной, и я отвык видеть в женщине существо, равное себе.

Мелли так и обомлела. Она ожидала чего угодно, только не такого замечательного объяснения. Равное себе, сказал он. Впервые в жизни Мелли поняла, что это значит, когда тебя ценят ради тебя самой, а не ради титула, не ради красоты и не ради отцовского богатства. Только за то, что она — это она. За то, что лежит в основе ее слов и поступков и делает ее тем, кто она есть. Этот человек ищет не дочери Мейбора — ему нужна девушка, в которой он видит равную себе. Мелли вся трепетала.

Герцог стоял, ожидая ее ответа.

Она не знала, что и сказать. Она перебрала в уме несколько фраз, но все казались какими-то неподходящими.

— Вы застали меня врасплох, ваша светлость.

— И мне это приятно. — Герцог улыбнулся, и кожа на его крючковатом носу натянулась. — Однако я боюсь утомить вас. Лекари говорят, что вы нуждаетесь в отдыхе.

— Я чувствую себя превосходно. — Мелли не хотелось, чтобы он уходил. — Только за коня беспокоюсь — что с ним?

— Он погиб от моей руки. Хромая лошадь мне не нужна.

Мелли стало стыдно. Ее гордыня, та самая, которую только что восхвалял герцог, привела к смерти коня.

— Мне очень жаль, — сказала она. Герцог, ласково кивнув, достал из камзола какую-то вещицу, завернутую в шелк.

— Я принес вам подарок. — Уверенная, что это нож старой свинарки, Мелли дрожащими руками приняла у него сверток. — Откройте.

Мелли развернула шелк, и что-то тяжелое, блеснув, упало на кровать. Да, это был нож, но не ее: резной клинок был украшен серебром и золотом, а рукоятка — рубинами и сапфирами. Никогда она еще не видела такой красивой вещи.

— Вам нравится? Я подумал, что вам, пожалуй, понадобится новый — ведь старый совсем погнулся.

Мелли искала в его голосе предостережение, но ей слышалась одна лишь ирония. Она взяла нож за рукоять — он пришелся ей по руке, как перчатка. Драгоценности сверкали на солнце разноцветными искрами.

— Это дамский клинок, выкованный пятьсот лет назад для прекрасной императрицы Дальнего Юга. Говорят, будто она воспользовалась им только однажды — чтобы убить любовницу своего мужа. — Герцог направился к двери. — Завтра я принесу вам ножны — тогда вам незачем будет носить его на груди. — Быстрый пронзительный взгляд, короткий солдатский поклон — и он ушел, а комната как будто сразу сделалась больше.

Мелли полоснула ножом по простыням, и он разрезал их, как масло. Герцог смутил ее и взбудоражил — а его уход ее разочаровал.

Гарон, герцог Бренский, именуемый врагами Ястреб, шел по длинному коридору в скромные комнаты, где временно поселился. Без меча ему было не по себе. Недоставало успокоительной тяжести у пояса и холода у бедра. Недавно купленная девица ждала его раздетая. Он потребовал ее к себе заранее, но теперь ему расхотелось заниматься любовью. Он отослал ее, махнув рукой. Она шмыгнула прочь, как крыса, разочарованно пролепетав что-то.

Визит к Меллиандре прошел успешно. Это хорошо. Странно только, что посреди своих любовных речей он вдруг начал верить в то, что говорит. Она в самом деле заинтересовала его своим острым язычком и живым умом. Она действительно незаурядная женщина.

Он налил себе полкубка вина и, убедившись, что слуги рядом нет, выпил. Хорошая была мысль — подарить Меллиандре драгоценный кинжал. Не забыть поблагодарить Бэйлора за подсказку. Главный управитель — человек проницательный. Он верно угадал, что брошки да сережки вряд ли заинтересуют эту даму. И правда: дочь лорда Мейбора имела украшений в избытке, и пара лишних безделушек не произвела бы на нее особого впечатления. Другой вопрос, зачем ей нужен был тот нож, что она носила за корсажем. Герцог был склонен смотреть на это одобрительно, даже с восхищением. Дама готовилась защищать свою честь до последнего.

Он провел рукой по подбородку. Зарождающаяся щетина уколола его жесткие пальцы. Пора побриться — герцог брился дважды в день. Он взял со стола меч и вдел в петлю у пояса. Никаких ножен — он всегда ходил с клинком наголо. Это несколько опасно, зато держит в узде — приходится быть постоянно настороже, чтобы не порезать ногу или руку.

Он протер клинок мягкой тканью, думая о Меллиандре. Красивая молодая жена — как раз то, что ему нужно. И здоровый мальчик, который станет его наследником.

Он женится на Меллиандре, и она подарит ему наследника. Поистине блестящий план. Превосходный, как ни посмотри. Брак Катерины с Кайлоком неизбежен — сговор уже состоялся, хотя бы по доверенности, и все равно что высечен на камне. Сложность в том — и лорд Баралис отлично это понимает, хотя и не сознается, — что Кайлок явно вознамерился завоевать Халькус. Эта не только взбудоражило Аннис и Высокий Град, но со временем, приведет к войне. Все бы ничего, но Катерина — его единственное дитя, и правительницей Брена после его смерти станет она — и с ней будет править и ее муж. Герцогу это очень не нравилось. Он ночами не спал из-за этого, особенно когда начал получать вести об успешном вторжении Кайлока в Халькус.

Отказ от брака в это время имел бы катастрофические последствия. Война все равно разразилась бы, ибо Королевства восприняли бы такой отказ как смертельное оскорбление. В довершение всего пошли слухи, будто силы южного ополчения захватили и сожгли свадебное платье Катерины. Так что свадьба для него теперь — вопрос чести: пусть южане не думают, что заставили его отступить. Герцог стал драить клинок еще ревностнее. Ястреб ни перед кем не отступает.

Ситуация сложилась крайне опасная. Его союз с Тиреном давно беспокоит Юг, но южане как-то мирились с этим, пока не стало известно, что Брен заключает союз еще и с Королевствами. Герцог знал, чего они все боятся: образуется единая держава, которая покорит весь Север. Подпираемый Королевствами на западе и Бреном на востоке, Север станет империей, подобной которой не видывали уже несколько веков. Вот чего хотят Кайлок и Баралис. Баралис, известно, дипломат — он отрицает или преуменьшает угрозу, но сам давно примеривается к этому пирогу своим хитрым, расчетливым глазом. Герцог принялся расхаживать по комнате. Женившись сам и став отцом законного наследника мужеского пола, он сведет на нет планы Баралиса и Кайлока, рассеет растущее на Севере напряжение и сохранит лицо перед Югом.

Великолепный замысел. С рождением сына Катерина перестанет быть его наследницей, поэтому ее с Кайлоком брак из зловещего слияния двух держав превратится в обычный брачный союз двух августейших домов, скрепленный дружескими и торговыми узами. Брак лишится своего жала.

Пусть Кайлок делает с Халькусом что хочет: как только Меллиандра забеременеет, Брену не будет до этого никакого дела. Герцог отправится в Аннис и Высокий Град, где пообещает соблюдать нейтралитет. Этим он остановит войну, ибо Королевствам в одиночку Высокий Град не одолеть. Между тем этот город с его знаменитыми гранитными стенами уже готовится к войне. Герцог ежедневно получает оттуда донесения — правители Высокого Града подходят к делу со всей серьезностью. На прошлой неделе они издали указ, обязующий всех мужчин двадцать часов в неделю упражняться в стрельбе из лука, а пятую часть своих доходов отчислять на оборону города.

Герцог сел за письменный стол. За те полчаса, что он отсутствовал, поступили новые сообщения. Он наскоро просмотрел одно из них. Кайлок взял город Нолтон — стратегически важное укрепление, лежащее на полпути между границей и столицей, Хелчем. При взятии убито пять тысяч женщин и неизвестное количество мужчин. Запустив руки в коротко остриженные волосы, герцог задался вопросом — чего, собственно, добивается Кайлок? Нет никакой нужды убивать женщин. Герцог сам был воином: за последние двадцать лет он взял много городов и селений и ни разу не давал приказа убивать женщин. Некоторые, конечно, все равно гибнут — война есть война, и многие подвергаются насилию, но истреблять их сотнями — зачем? Избиение невинных, как правило, только ожесточает врага.

Что бы ни руководило Кайлоком, действует он успешно. Он прошел сквозь халькусские заслоны как нож сквозь масло. И навербовал в свою армию множество наемников. Четыре дня назад целый их батальон прошел через Брен, направляясь к местам боевых действий. Герцог снова встал — он не находил себе места. Ему нужно в город. События требуют пристального наблюдения, а здесь, в замке, он словно отрезан от всего.

Однако ирония заключается в том, что его новые планы как раз и требуют его присутствия здесь. Меллиандру нельзя трогать с места, а он должен покорить ее как можно скорее. Надо объявить о женитьбе, пока он еще хозяин положения, — а судя по быстроте, с какой Кайлок движется через Халькус, времени остается не так уж много.

Надо взять в расчет и безопасность Меллиандры. Баралис, узнав, что герцог собирается жениться, придет в ярость — ведь эти ставит под угрозу все планы лорда-советника. Первым его побуждением будет убить либо невесту, либо жениха. За себя герцог не опасался, но с Меллиандры нельзя спускать глаз ни днем, ни ночью. Ему стало чуть легче, когда он приставил к ней Таула. В рыцаре он не сомневался. Такой человек жизнь положит в защиту дамы. Но и Баралиса нельзя недооценивать. Это шелковый змей с ядом на языке. Он жаждет наивысшей власти и не будет сидеть и смотреть, как эту власть уводят у него из-под носа.

Все было бы совсем иначе, если б старому королю Лескет не вздумалось умереть еще до свадьбы. И все же следует поблагодарить его за это — смерть короля открыла герцогу, какую страшную ошибку он совершает. Кайлоку нужна не Катерина — ему нужен Брен.

Сев перед маленьким серебряным зеркалом, герцог достал нож и начал бриться. Этот ритуал, совершаемый дважды в день, доставлял ему большое удовольствие. Он не допускал к себе никаких слуг с мылом или свиным салом. Он брился насухо и сам. Нож был так остер, что брил без усилия, скользя по коже, как челнок по спокойной воде. Герцог ни разу за десять лет не порезался.

Он останется здесь на ночь и уедет поздним утром. Так он успеет еще хотя бы раз поговорить с Меллиандрой. Тут надо быть поосторожнее. Бэйлор верно сказал: она ведет свою игру. Игру под названием «Я прекрасно могу обойтись без отцовского имени и состояния». Ей надо льстить, но не так, как другим: стихи и комплименты тут неуместны. То, что он сказал о равенстве, как будто пришлось ей по вкусу — в этом же духе и надо продолжать. Его давно почившая сварливая супруга наконец-то тоже пригодилась — она вводит во всю эту историю трагическую ноту. Их союз в какой-то мере и был трагедией: она сделала все, чтобы на всю жизнь отвратить его от брака.

Герцог чуть не погубил свое десятилетнее достижение, улыбнувшись в неподходящий момент. Но он был скор, и дело обошлось без пореза.

Да, Меллиандру надо окрутить быстро, но тонко. Он не откроет ей, что знает, кто она, — пусть думает, что он влюбился в незаконную дочь Лаффа ради нее самой. Он мог бы жениться на любой из придворных дам, но не для того он двенадцать лет избегал второго брака, чтобы заключить его из одних лишь политических соображений: Меллиандра и правда единственная женщина, к которой влечет и его ум, и его чресла. Кроме того, взяв в жены девушку из замка Харвелл, он удержит за собой доброе расположение Королевств.

Ему, конечно, и в голову не пришло бы жениться на ней, не будь она дочерью Мейбора. Все обернулось как нельзя лучше: он обретает могущественного друга в Мейборе, сводит на нет брак Катерины и Кайлока и душит империю в зародыше. В приданое можно будет взять кусок земли к западу от реки Нестор. Народ будет доволен — ведь восемьсот лет назад эти земли принадлежали королю, который правил в тогдашнем Брене. Будет только справедливо вернуть их под свою руку, не говоря уж о доходах с них.

Окончив бриться, герцог постучал ножом о стол, чтобы очистить клинок. Волоски, упавшие с лезвия, были почти незаметны — другой не стал бы трудиться ради такой малости. Но герцог делал это, потому что понимал, как много значат дисциплина и ритуал.

Баралис слизнул капельку меда с кончика пальца. Не пчелы дали меду этот сладостно-острый вкус. Кроп тем временем установил у огня крепкий стул и как следует размешал угли. На сей раз Баралис не желал возвращаться в холодное как камень тело.

Кровь все сочилась из бескровного на вид пальца. Она капнула в чашу, и магия привела жидкость в движение. Баралис наморщился в ожидании ожога. Он провел на лбу линию горизонта и, склонившись над чашей, вдохнул пары, долженствующие перенести его за эту черту. Легкие противились, не желая вдыхать яд. Но он уже сделался легким — слишком легким, чтобы оставаться в тяжелом теле, слишком беспокойным, чтобы оставаться в четырех стенах. Он подымался все выше и выше, к зениту, и в ушах его стоял звон земных цепей.

Небеса сегодня не манили его — они были как женщина, чья прелесть давно поблекла.

Он летел на юго-восток под темнеющим небом, над застывшей землей, а после над бурным морем. Они знали, что он летит к ним, и зажгли маяк, но он и без того нашел бы дорогу — Ларн сиял во мраке, словно жемчужина.

Четверо мужчин сидели вокруг каменного стола с закрытыми глазами, мысленно приготовясь к встрече с ним.

— Добро пожаловать, Баралис, — сказал первый — не голосом, но мыслью. — Мы рады тебе. Чего ты хочешь от нас?

Баралис, частично воплотившись, лег тенью на стену. В комнате было неспокойно: Ларн действовал иными путями, и его; верховные жрецы испытывали страх. Говорить будет Баралис — их же дело решить, пересекаются их и его дороги или нет.

— Вы заинтересованы в рыцаре по имени Таул. Я хотел бы знать почему. — Баралис почувствовал, как все четверо затаили дыхание.

— Он обратился к нам за пророчеством, и мы указали ему путь.

— Куда?

— В Королевства.

Настал черед Баралиса затаить дыхание — только у него не было тела, чтобы дышать. Его тень заколебалась.

— Что он искал?

— Некоего мальчика.

— Зачем?

Ответом ему было молчание. Свеча оплывала, угасая. Жидкий воск капнул на руку одному из четырех, но он даже не поморщился. Баралис терял терпение. Он знал, что они переговариваются! между собой — хитрят, прикидывают, решают, стоит ли рисковать. Их что-то тревожило — и, если он не ошибался, они собирались просить его о помощи. Наконец кто-то произнес:

— Возможно, мы совершили оплошность, исполнив его просьбу. С тех пор как рыцарь покинул нас, многих наших оракулов мучают страшные сны: они видят, как рушится наш храм и раскалываются их камни. Быть может, этот рыцарь держит нашу судьбу в своих руках.

— Какое отношение к этому имеет мудрец Бевлин?

— Он всю жизнь стремился сровнять наш храм с землей.

— И теперь стремится?

— Теперь он умер.

Баралис скрыл свое удивление. Не имело смысла спрашивать, как умер мудрец: Ларн имел свои способы убивать.

— Рыцарь был его учеником?

— Возможно. Что тебе до него?

— Он стал теперь личным бойцом герцога Бренского. Вкус его судьбы стоит у меня во рту.

— Он все еще ищет того мальчика?

У Баралиса вдруг промелькнуло воспоминание из далекого прошлого: какой-то детский стишок, где говорилось про три крови. Промелькнуло и пропало. Но оно встревожило его: в нем было предостережение. Рыцарь и его таинственный мальчик как-то влияют на будущее. Его, Баралиса, будущее. Но как они связаны с Ларном? Обеспокоенность верховных жрецов заставляла задуматься. С такой властью, как у них, нужна серьезная причина, чтобы пробудить в них столь долгую тревогу. Баралис чувствовал, что все это взаимосвязано: женитьба Кайлока, империя, рыцарь и Ларн, но связующая нить ускользала от него.

— Почему вы спрашиваете о мальчике?

— Мы хотели бы увериться, что рыцарь никогда не найдет его. Если ты сумеешь помочь нам в этом, мы тоже поможем тебе.

— Как?

— Мы знаем о твоих планах, Баралис. Мы знаем, для чего ты рожден. Мы знали это еще до того, как твоя мать зачала тебя. Твоя судьба связана с нашей. Если ты возвысишься, возвысимся и мы.

Хотя он слышал это впервые, слова показались ему знакомыми: они звучали у него в ушах, как много раз слышанная песня. Судьба не для того избрала его, чтобы пустить плясать в одиночку. Чтобы преуспеть, ему нужны могущественные союзники. Ему еще о многом хотелось спросить жрецов, но он чувствовал, что и Ларну недоступна полная картина. Если они и ответят, то загадками. Ничего — он выяснит все сам.

— Я присмотрю за рыцарем, если вам этого хочется, — сказал он. — И если он попытается покинуть город, я не позволю ему дойти до ворот.

— Чего ты хочешь взамен?

— Знать, что предсказывают оракулы. Скоро разразится большая война, и мне нужно знать ее ход заранее.

— Наши оракулы редко говорят что-то прямо, Баралис. Они лишь подсказывают.

— Мне не нужны твои уроки, верховный жрец.

— Будь по-твоему. Мы будем оповещать тебя обо всем, что сочтем нужным.

Началось. Таким, как они, лишь бы напустить туману.

— Надеюсь, ваше подаяние не будет слишком скудным.

— Раз ты так недоверчив, Баралис, мы дадим тебе пример одного предсказания, чтобы скрепить договор.

— Говорите. — Баралис чувствовал, что слабеет. Он пробыл здесь слишком долго и проделал слишком длинный путь. Его тень колебалась и таяла. Потом начались судороги. Его тело, оставшееся за сотни лиг позади, тянуло его к себе словно могила.

— Два дня назад один наш оракул говорил о тебе. Он сказал, что сейчас тебе пуще всего следует опасаться девушки с ножом на боку. Ну как, достаточно мы тебе подали?

Баралис уступил неодолимому притяжению тела, тяге материального мира. Тяга создавала пустоту, и ему ничего не оставалось, кроме как заполнить ее.

— Смотри же не спускай глаз с рыцаря, — напомнили жрецы напоследок. Он почти не слышал этого. Его уносило прочь из храма, и в ушах стоял гул.

Морская соль, птичий помет, жгучий, словно уксус, — потом вихрь подхватил Баралиса и он перестал что-либо сознавать.