История Зеербургского подполья

3

Город Зиг-Зибер не мог похвастаться обилием достопримечательностей.

Чем мог поразить воображение своих гостей?

Университетом? Скотобойней? Вокзалом, представлявшим собой точную копию одного из вокзалов Мадрида?

Может быть, лет 150 назад этого и хватило бы городу, что привлечь к себе внимание, но по нынешним временам этого было мало.

Жизнь, казалось, остановилась в нем. Событий не происходило — так отдельные случаи, но при всем при этом в городе все-таки умудрялись выходить целых три газеты. Интеллектуальная жизнь теплилась за счет нечеловеческих усилий журналистов. Они передвигались по городу стаей, гоняясь за любой мало-мальски серьезной новостью, по возможности, раздувая ее до размеров сенсации. Однако, не смотря на их старания город, все-таки жил спокойной, размеренной жизнью захолустного места, обделенного большими событиями и вниманием знаменитостей.

В тот день газетчики собрались у дверей Военно-Технического Бюро, надеясь вырвать интервью у двух профессоров местного университета.

— Один вопрос!! Только один вопрос! — перекрикивая друг друга, орали корреспонденты. — Как проходят ваши опыты? Сколько человек убито?

Плотной толпой обступив профессоров, они совали им в лица микрофоны, вспыхивали блицами, но те не обращая внимания на прессу, рвались к автомобилю.

Розовый, упитанный профессор Шульц Клямке, (уважаемый человек, один из отцов-основателей университета, которого студенты попросту звали Папа Шульц) бубнил на ходу:

— Что же вы господа? Позвольте пройти… Позвольте… Нехорошо…

Кругленький, похожий на ртутный шарик он, не смотря на свои немалые габариты, как-то протискивался сквозь толпу, но оставленные позади корреспонденты забегали вперед, и нашествие любопытных казалось профессору бесконечным. Следом за ним почти бежал его коллега, тоже профессор Д'Рюэне (неизвестно за что обозванный студентами Дрюней и так привыкший к своему прозвищу, что поменял подпись).

В противоположность товарищу вспыльчивый и злой, он толкался локтями, лягался и злобно шипел.

Там, где лестница суживалась, корреспонденты сгрудились плотной группой, совершенно закупорив выход на площадь. Клямке приостановился и ему в спину ткнулся Дрюня.

— Сколько убито на этой неделе, профессор? — почтительно осведомился у него молодой человек. Он уже приготовил блокнот, чтоб записать цифру и преданно смотрел в глаза ученому.

— Уйди! — взвизгнул вспыльчивый Дрюня. — Все уходите, а то горохом плюнусь!

Корреспондент от угрозы шарахнулся в сторону, и профессор устремился в образовавшуюся брешь.

— Клямке, за мной, — скомандовал он.

Вырвавшись из объятий прессы, Дрюня сел в машину слово опасный зверь в клетку, и погрозил оттуда кулаком журналистам. Папа с задумчивым выражением лица последовал за ним.

— Бегом! — нетерпеливо взревел профессор. — Бегом! Прыгай! Нечего нам тут делать!

В руках проф уже держал коробочку с успокоительным. Только Папа шаг не убыстрил. Величаво и с достоинством добравшись до авто, он поклонился прессе.

— Прощайте, господа! Удачи вам!

Сопровождаемые вспышками блицев грузовичок с профессорами резко взял с места оставив позади площадь, нахальных газетчиков и неприятности.

Минутой спустя профессора уже неслись по ярко освещенным улицам Зиг-Зибера. Переключив скорость, Дрюня смачно плюнул наружу, злорадно надеясь, что плевок в кого-нибудь да попадет. Несколько минут профессора молчали, переживая только что пережитое, потом Дрюня сказал:

— Да, Папа ты меня извини, конечно, но следовало бы показать ему овощ в действии…

Папа Шульц начавший было задремывать, но от слов Дрюни встрепенулся.

— Кому?

— Да этому хмырю из «Бюро»…

— А что его показывать? У него наверняка есть сводки полицейского управления…

Клямке порылся в портфеле, достал пачку листов, скрепленных зажимом. Ветер с удовольствием ухватился за них, и кабина заполнилась шелестом. Перекрывая шум, профессор начал читать:

Папа совсем проснулся и с азартом загибал пальцы. Ветер дождался своего счастья и вырвал бумаги. Те рассыпались под ногами, но профессор не обратил на это внимания. Все что там писалось, он знал наизусть.

— Да знаю я это все, знаю… — повел головой Дрюня. — Но для него-то это почему-то не убедительно…

— А перезревшие арбузы, что разворотили наш дом?

— Это тоже аргумент больше для пожарной команды, что тушила его…

Услышав это, Папа вернулся в спокойное состояние.

— Успокойся. Ты, похоже, ничего не понял. Нашей вины в этом нет. Дело в них самих…

— Что ты имеешь в виду?

— Деньги… Видно у Бюро их просто нет…

— Военные и без денег? — злобно рассмеялся Дрюня. — Не поверю… Не бывает военных без сапог, ружья и денег…

Он шуганул клаксоном зазевавшегося пешехода. Глядя, как тот скачет по лужам, уже спокойно спросил:

— Как дальше работать будем? Опять ведь все на коленке делать придется… В домашних условиях, на кухне…

— А… Не в первый раз, — отмахнулся Папа Шульц. — Не для себя же. Для науки!

Папа Шульц любил науку самозабвенно и преданно. Она была для него всем и женой и любовницей и смыслом жизни и самой жизнью и, без всякого сомнения, станет причиной смерти.

Часто, распивая с Дрюней бутылочку горячительного в свободное от опытов время, он говорил своему коллеге:

— Мы с тобой, брат, смертники. А жизнь для нас вроде краткосрочного отпуска.

Дрюня молча с ним соглашался.

Наука давала им все: средства к существованию, положение в обществе, даже большинство радостей и горестей приходило от нее.

Папа Шульц вспомнил время первых опытов с бешеными огурцами. Денег у них еще не водилось, и все работы велись в загородном домике Дрюни. Сколько радости было, когда на лабораторных грядках появились первые особи с разрывными зернами! Прополки чередовались с поливами, поливы — с внесением удобрений. Каждый слабенький огуречный росточек лелеялся как цветок редчайшей орхидеи… Но как оказалось, у растений чувство благодарности отсутствовало напрочь — когда наступило время размножения, большая их часть пожелала размножиться в сторону ближайшей фермы…

К счастью хозяев не оказалось дома, им повезло, чего не скажешь о 132 свиньях и 48 коровах его мясного стада. Эти цифры — первые цифры потерь — профессор запомнил, наверное, навсегда.

Дело оказалось шумным, но его удалось замять благодаря стараниям одного лауреата Нобелевской премии и генерала Барамульи. Именно после этого инцидента ими заинтересовалось Военно-Техническое Бюро и друзья получили возможность работать на полигонах Министерства Нападения. Они тесно сотрудничали с ними до тех пор, пока на лабораторию чуть не упал «Фантом», столкнувшийся, как показало следствие, с несколькими сцепившимися пушинками взрывчатого одуванчика…

За воспоминаниями Папа Шульц не заметил, как машина миновала последний освещенный магазин, бензоколонку и выехала из города. Разговаривать профессорам не хотелось — только что «хмырь» из Военно-Технического Бюро отказал в финансировании уже утвержденной Министерством Нападения программы опытов. В молчании они проехали несколько километров. Дорога была пуста и Дрюня, давая волю раздражению, вертелся на ней, заезжая на полосу встречного движения.

— Успокойся, — посоветовал Папа Шульц. — Наше от нас не уйдет…

— Ихнее от них тоже… — Дрюня встрепенулся от забредшей в голову мысли. — Я к этим гадам завтра съезжу… Репей посажу… Или одуванчик…

Папа Шульц поморщился. Его товарищ был человеком хорошим, но увлекающимся. Сам профессор считал, что с радикальными идеями лучше переспать и не строить никаких скоропалительных планов отмщения. Да и кому там мстить? За что?

— Это все, конечно, возможно. Может быть даже нужно и необходимо…

— Но?

— Но меня, если честно больше всего сейчас беспокоит этот ящик с ананасами. Его точно не было? Или он все-таки был и пропал?

— Не было, — ответил Дрюня.

Папа Шульц облегченно вздохнул.

— Или был… — продолжил Дрюня. — Какая теперь разница? По накладным он проходит?

— Нет.

— Ну, вот и все. Значит, и не было.

— А если все-таки он есть?

— Тогда мы узнаем обо всем из газет.

— Ага… Узнают и урежут финансирование. Появятся же у них деньги, в конце концов?

— Я бы на их месте поступил бы с точностью до наоборот. Засчитал бы это как очередной опыт, подтверждающий нашу профессиональную состоятельность.

— Вот поэтому ты и не генерал.

— Точно. Я умнее…

Дрюня плавно сбросил скорость. Дорога, огибая довольно высокий холм, круто поворачивала. Перед поворотом лежали скатившиеся сверху камни. Машина притормозила. Кусты, густо росшие вдоль дороги, царапнули ветками по стеклу. Папа Шульц оторвал глаза от асфальта, разглядывая крупные красные ягоды на ветках, и не сразу сообразил, что машина встала.

— Э-э-э? Человек? — удивился Дрюня, увидев торчащие из-под капота ноги.

— А-а-а, дави его… — нервно зевнул Папа Шульц. — Мало что ли мы народу покалечили? Одним больше, одним меньше…

Его товарищ не послушался и ткнул локтем Папу Шульца, чтоб не зарывался.

— Посмотри…

Бормоча в полголоса проклятья в адрес очередного мученика науки, Папа вышел из машины. Обходя грузовик, он успел проклясть жизнь и порядки, при которых ему мало того, что не дают на опыты денег, так еще и разные дураки бросаются под колеса… Не скрывая своего раздражения, этот обычно интеллигентный человек нецензурно советовал лежащему на асфальте идиоту, если тот действительно хочет свести счеты с жизнью дойти до их лабораторного огорода, встать под яблоню и потрясти её посильнее. Выслушать ответ он не успел. Внимание переключилось на окруживших его вооруженных людей.

— В чем дело? — спокойно спросил профессор. Он мог бы и не спрашивать и без того ясно было, что дело, скорее всего в бумажнике или автомобиле. — Господам угодно развлечься?

— Господам угодно прокатиться, — раздалось снизу.

Рожа поднялся с асфальта.

— С вашего разрешения мы хотим воспользоваться этим автомобилем.

В профессоре еще не остывшем от словопрений в Военно-Техническом Бюро, закипело холодное бешенство.

— Может быть, вам еще что-нибудь нужно? У моего коллеги, например, есть хорошее исподнее… Совсем чистое…

Этот вопрос остался открытым, оттого что кто-то крикнул:

— Профессор! Коллега!

Нарушив все правила конспирации, на дорогу выбежал один из делегатов и начал трясти руку Папе Шульцу.

— Не пугайтесь, профессор. Тут все порядочные люди, — приговаривал он.

Близоруко щурясь, профессор разглядывал говорившего, не в силах поверить своим глазам и наконец, всплеснул руками.

— Дон Себасьяно? Вы? — спросил он с великим изумлением. — Вы на большой дороге? Вам что, мало платят на кафедре гидравлики?

— Одну минуту, профессор! — перебил его делегат. — Среди нас нет грабителей!..

Профессор полуобернулся ко мне и в полголоса, но так чтоб слышал водитель авто, сказал:

— Это профессор Клямке, Шульц Клямке. Порядочный человек… Мне думается, что он на нашей стороне… Позвольте, я поговорю с ним.

Я пожал плечами. Машина у нас, считай, имелась. Водителей в нашей компании тоже хватало, так что вполне можно было бы обойтись без помощи и даже согласия, но я все-таки кивнул. Хозяин за рулем своей машины выглядит убедительнее, тем более, что оказывается и личность достаточно известная.

— Пожалуйста. Но ничего лишнего…

— Конечно, нет — успокоил меня делегат, ничего, похоже, плохого не подумавший. — Я только объясню, что его автомобиль послужит благородному делу.

Пропаганда дело хорошее, однако, сейчас не время для митингов.

— Хорошо. Только не объясняйте какому…

Делегат повернулся к профессору.

— Уважаемый коллега! Я не вправе рассказать вам всего…

Тот, кого он назвал Папой Шульцем ехидно и невежливо перебил коллегу.

— Я не настаиваю на том, чтоб узнать, хотя бы и половину. Не принимайте меня за идиота… По виду ваших друзей и так видно кто вы такие.

Делегат сбился.

— Вы знаете мой образ мыслей. За последние 40 минут он стал еще более радикальным, поэтому давайте ближе к делу… Если вам нужна помощь двух бедных провинциальных профессоров, то мы готовы оказать вам ее.

Наш товарищ затряс его руку еще сильнее.

— Спасибо, профессор! Я знал, что в трудную минуту вы будете рядом с нашим многострадальным народом!

— Короче.

— Нам нужен ваш автомобиль.

— Вас преследуют? Вы бежите?

— Что вы! Мы просто планомерно отходим, — с достоинством ответил коллега. — Из тактических соображений.

Папа Шульц посмотрел на Дрюню. Тот с интересом ждал, чем закончатся переговоры.

— Ладно, — сказал профессор, немного подумав. — Я тут подумал и решил, что для Военно-Технического Бюро, это будет покруче, чем репейник. Репейнику еще расти, и расти, а тут — раз и готово…

Его товарищ за рулем грузовика кивнул.

— Мы поможем вам. Все-таки приятно, когда в такую тяжелую минуту лучшие представители нашего многострадального народа пожелали составить нам компанию.

Он повернулся ко мне, сразу определив, кто тут главный. Пару секунд мы мерились взглядами. Я видел, что он решает, какой тон выбрать для разговора. Я представлял, что сейчас твориться в его голове и поэтому не удивился его выбору. Профессор решил говорить с нами с позиции силы. Ну, сразу видно, что не профессор психологии.

— В тех кустах у вас никого нет?

— Нет. В тех кустах у нас никого нет, — подтвердил я.

Глядя на меня, Папа Шульц достал тонкую трубку. Покатав что-то во рту, поднес ее к губам и с силой дунул в сторону кустов. Там громыхнуло. В стороны полетели ветки и осколки камней.

Ого! Никак не хуже гранаты. Только вот как он её во рту уместил и через трубочку выплюнул?

Через мгновение на дороге остались только автомобиль, профессора и я. Пережидая звон в ушах, я с искренним интересом оглядывая вывороченную рядом с дорогой ямину.

— Что случилось? — спросил Маркуша. — Кто стрелял?

Папа Шульц присел на корточки так, что голова его оказалась рядом с головой нашего товарища.

— Это хорошо, что у вас там никого не было, — сказал он назидательно, — а то могло бы произойти несчастье…

Если б он удосужился поднять вверх палец и потрясти им, то стал бы похож на бродячего проповедника. Только вот яма в земле намекала на то, что проповедями он может и не ограничиться.

— Похоже, вы очень серьезные люди, — ответил я, — но если мы отсюда не уберемся, то всем будет плохо.

Поняв, что он произвел необходимое впечатление на тех, кого в большинстве своем он считал недалекими малолетними хулиганами, Папа скомандовал.

— Дрюня! Мы уезжаем.

Дрюня, наконец, вышел из кабины и встал перед машиной, опершись костлявой задницей на капот. Словно не слыша друга, спросил.

— Что за люди?

— «Общество» — ответил Папа.

— Хорошие люди, — с чувством заметил Дрюня, рассматривая автомат на Маркушиной шее. Тот махнул рукой и с задней стороны грузовика послышался топот многих ног, хлопнула дверца.

Дрюня обеспокоено заозирался.

— Ты бы предупредил молодых людей… Мало ли что…

— Да! — сказал Папа Шульц. — Там у нас ящики… Так вы с ними поосторожнее..

— Коллекционные экспонаты? — поинтересовался я. — Достояние угнетенного народа?

— Нет. Овощи. Продукция с лабораторного огорода…

В голосе профессора чувствовалось что-то недоговоренное. Я посмотрел на дымящиеся останки куста, потом на профессора. Тот, ухмыльнувшись, ответил на немой вопрос:

— Эта горошина с той свеклой, что в фургоне лежит, на одной грядке росли…

— Биовзрывчатка, — внес ясность желчный Дрюня. — В машине не плевать и не курить.

Он явно хотел произвести впечатление на нас, но просчитался.

— Других предосторожностей не нужно? — небрежно поинтересовался я. — Чесаться и бить чечетку не возбраняется?

Папа Шульц оглядел меня, словно редкость, Бог знает как попавшую в его руки. Ему явно хотелось сказать что-то колкое, но он благоразумно сдержался. Вместо этого он с печальным вздохом произнес:

— Я не знаю, насколько вы матерый революционер, но в плане науки, друг мой, вы дремуче невежественны… Вы даже не представляете, с чем столкнулись…

— Почему же? Но самое главное для меня в данный момент то, что, по-видимому, у вас есть все необходимые документы от Министерства Нападения.

— Господи! — он воскликнул так, словно я спросил его о чем-то неприличном. — Документы… Да уж конечно! Мы же на них работаем!

— Работали, — поправил Папа Шульц товарища. — Все уже в прошлом…

— Значит, помех на нашем пути будет немного.

— Если ваши приятели не подорвут нас по дороге, — сказал Дрюня, — то мы довезем вас, хоть до Президентского дворца, если вам туда нужно.

— Вас знают? — удовлетворенно спросил подошедший Председатель, услышав то, что хотел услышать.

Профессора переглянулись с самодовольными улыбками.

— От нас шарахаются… Мы подарим вам на память сводки полицейского управления, — пообещал Папа Шульц.

К нам подбежал Маркуша.

— Мы готовы. Можно ехать.

Я потянул его в сторону.

— Я в кабине. В ящиках, что в кузове — взрывчатка. Загородите ими двери. Если что-то начнется…

Маркуша закивал, показывая, что знает, как поступить в этом случае. Надеюсь, что обойдется…

— Ну, сам знаешь, что говорить об этом…

Председателя втянули внутрь. Я закрыл заднюю дверь и сел за руль.

Плюнув синим дымом плохо отрегулированного выхлопа, фургон взревел и тронулся с места.

Через полтора часа машина остановилась у заброшенных складов компании «Джет» в Зеербурге и делегаты мелкими группами рассосались по конспиративным квартирам. Последними склад покинула моя группа. За нами прибыл небольшой фургон, доставивший команду на предназначенную для них явку — подвал самого большого в городе универсального магазина.

С этого момента группа приступила к выполнению основного задания.

— Ну вот и первый облом у тебя. Этот гейм мы выиграли вчистую. И самолеты не помогли.

— Убежать — не значит выиграть. Убежать значит только спастись. Да и если б не профессора твои.

— Так ведь мои, а не твои.

— Ну, значит, ход ты использовал. Вот и славно. Играем дальше. Ввожу в игру самого Президента!

— Вводи сразу двух!

— Не положено…

— Господин Кашенго! Господин Президент!

Эле Кашенго открыл сомкнутые полудремой веки. В дверях стоял старый лакей, бывший когда-то денщиком лейтенанта Кашенго и потому имевший право на некоторую вольность в обращении. На ливрее золотистыми отметками горели нашивки за ранения.

— Что тебе, Цезарь?

Слуга приосанился, и по-военному сдвинув каблуки ботинок, отрапортовал:

— Господин генерал! В прихожей ждет делегация штафирок. Им назначено.

— Назначено? — удивился Кашенго, хотя повода для удивления не имелось никакого. Сам он отлично помнил, что сегодня ему придется разговаривать со штатскими. Какая-то делегация… Корреспонденты… Очередной реверанс в сторону так называемых избирателей. Неприятно, но необходимо. Мелькнула мысль, что неплохо бы оставить право голоса только у тех, кто отслужил в армии и получил там хорошую прививку от вольнодумства, но он отложил её на время. Не отбросил, но отложил.

— Да, господин генерал.

Кашенго встал с кресла. Одернув мундир, повернулся перед зеркалом. Мундир сидел отлично. Ни морщин, ни складок. Из-за стекла на него смотрел моложавый генерал. Подтянутый, без всяких гражданских излишеств вроде отвисающего брюха или сутулых плеч. Высокий с залысинами лоб пересекала темная полоска, напоминавшая о любви генерала к маневрам. Цезарь подскочил сзади и смахнул щеткой несколько пылинок.

— Ну как? — спросил президент, любуясь сам собой.

— Не хуже чем в тот раз, когда получали «Серебряную звезду» за бои на Сьерра-ди-Мондо… Ну, помните?… Еще у того президента… — фамильярно напомнил слуга.

— Помню… Тебе тогда наградили Крестом «Отвага-в-огне»?

Польщенный Цезарь кивнул. Президент помнил. Это дорого стоило — воинское братство! Этим штатским не понять.

— У вашего превосходительства отличная память.

— Нам, старым солдатам, другая и не нужна… Не правда ли?

Цезарь с обожанием глядел на Президента.

— Конечно, мы помним все, господин генерал!

— И всех!

В приемной, стиснутые группой адъютантов стояло шесть человек — городская депутация.

— Господин Президент! — провозгласил Цезарь и отступив в сторону освободил проход. Адъютанты разом вытянулись, а делегаты выступили вперед, слегка склонив головы.

— Вольно, господа!

Легкий шум пробежал по залу. Мэр города выступил вперед.

— Господин Президент! Я счастлив приветствовать вас в нашем городе. Великая честь, выпавшая нам, побудит нас с еще большим рвением взяться за преобразование нашего общества и всемерно помогать нашим вооруженным силам, целиком посвятившим себя этому тяжелому, но благородному занятию…

«Слишком много „нашего“» — подумал Президент, — «Вот что значит штатские — речь путную написать не могут»… Подумал, но ничего не сказал. Выдавив на лицо маску доброжелательной внимательности, он слушал, как на него рекой льётся патока славословий. Когда-то, первое время, это щекотало нервы, а теперь уже приелось. Одни и те же слова приблизительно в одних и тех же сочетаниях повторялись из раза в раз.

Сказано было так же о личных заслугах Президента перед Народом и Отечеством, о происках коварного внутреннего врага, о провокациях безответственных болтунов…

Мэр говорил около четверти часа, а в конце своего выступления выразил надежду, что Президент посетит исторический центр города, где и распишется в книге почетных гостей.

Генерал слегка помедлил, но всеже кивнул. Ему вдруг захотелось развеяться. Он ответил мэру пятиминутной речью, в немногих словах выразив благодарность жителям города и городской администрации. Этим аудиенция и завершилась…

— А как мои об этом узнают?

— Ну, придумай что-нибудь. Не маленький, вроде… Или тебе помочь?

— Пусть мэр города будет членом подпольного комитета!

Первый отрицательно покачал головой.

— Еще чего. Слишком уж все просто. Тогда и покушений не нужно. Пришел с бомбой в кармане и все взорвал… Чего-нибудь другое придумай.

— Ну… У него будет любовница, и она по поручению Подполья прикрепит ему микропередатчик к пиджаку. Годится?

Первый скривился и сказал:

— Сойдет для сельской местности.

Енм Приор. Марсианская Красная Армия.

Стащив с головы наушники, я до хруста в костях потянулся. Все-таки ящик из-под автоматов не самое удобное сидение. Моим товарищам, правда, пришлось вообще стоя слушать, но никто ведь и не обещал нам легкой жизни.

Несмотря на трудности, потеря почти часа, вдобавок еще и в такой неудобной позе, вполне себя оправдала.

— Завтра генерал Кашенго должен посетить исторический центр города. Я думаю, что наш народ много выиграет, если он там и останется, став частью славной Истории, — сказал я.

Мои товарищи, окружавшие стол согласно закивали. А как же иначе?

— Насколько достоверны сведения? — спросил Супонька.

— Мы все слышали одно и то же.

— Знаю я это радио… — с непонятной усмешкой сказал старый подпольщик.

— Имейте в виду, что это не государственная радиовещательная корпорация, — напомнил я ему. — И это не пропагандистский канал. Люди из группы обеспечения сумели вшить в костюм мэра микропередатчик.

— И все-таки это может оказаться провокацией. Обнаружить передатчик так несложно.

— Наш — сложно, — веско обрубил я, желая прекратить дискуссию.

Товарищи с недоумением смотрели на явно мандражирующего Супоньку и тот сдался.

— Раз вы так тонко работаете, то могли бы вшить ему вместо передатчика хорошую бомбу… — проворчал он. Поняв, что препирательства закончились, я подвел итог:

— Решено. Завтра проводим акцию. Идут четверо.

Он на секунду остановился, прикидывая, чьи имена назвать. Внешне невозмутимые, люди ждали его решения.

— Я, Босой Череп, Жадный, Супонька. Все. Остальным — отдыхать.

Террористы уходили из комнаты. Каждый считал своим долгом хлопнуть тех, на кого пал выбор, по плечу. Удачи никто не желал — во все времена это считалось плохой приметой…

Как будет произведено покушение, знал только я.

У «Общества» имелся немалый опыт в проведении акций. Ни одна операция по ликвидации не проводилась спонтанно, все тщательнейшим образом планировалось.

Мозговой трест Общества, изучая привычки президентов, разрабатывал несколько вариантов покушения. Не все они, конечно, шли в дело, но, то, что использовалось, всегда вызывало всплеск сенсационных заголовков на страницах газет.

От президентов и генералов избавляясь разными способами — взрывали яхты на морских купаниях, стреляли в театрах и на выставках. Одного беспечного президента умудрились пристрелить в кондитерской во время дегустации. Фотографии президентской фуражки в кремовом торте обошли, вероятно, всю мировую прессу.

Для господина Кашенго разработали шесть вариантов покушения. Основой для каждого из них стала одна из привычек президента. Посещение им исторического центра Зеербурга предусматривалось планом номер пять. Итак, план имелся. Нам оставалось только привести его в исполнение.

На следующий день я пригласил к себе тройку, идущую со мной на задание.

— Учить мне вас, ребятки, нечему, да и незачем. Вас и так много учили. Скажу только одно. Надеюсь, что энергия и опыт — я посмотрел на Супоньку, — дадут в совокупности то, что нам нужно.

Достав из кармана пачку бумаг, я бросил ее на стол.

— Тут план ресторана «Корчма». Через несколько часов нам предоставят кое-какую одежонку, и мы станем частью его культурной программы. Будем изображать средневековых слепых певцов.

Широким жестом, приглашая товарищей взять и посмотреть площадку для работы, я разбросал фотографии по столу. Выбрав нужную, ткнул пальцем.

— Это Синий зал… Тут мы будем его ждать.

Супонька побарабанил пальцами по столу. Видно было, что что-то гложет старичка.

— В словосочетании «слепой музыкант» меня не устраивает одно слово.

— Придется зажмуриться, — весело сказал Жадный.

— Меня не устраивает слово «музыкант»… Прижмуриваться я могу сколько угодно, а вот играть… — он покачал головой. — Даже на средневековом рояле.

— Надеюсь, что до игры дело и не дойдет, ну а на крайний случай Босой Череп что-нибудь исполнит… А?

Тот кивнул.

— Рояль там есть?

— Есть.

Я перетасовал снимки, нашел фотографию концертного Стейнвея, показал.

— Такой подойдет?

— Тогда все в порядке…

— Все в порядке будет, когда мы наши дела сделав, оттуда живые уйдём. Смотрите внимательно, запоминайте.

Вместе со всеми я рассматривал фотографии и сравнивал их с планом. Полузакрыв глаза, расставлял мебель с фотографий, заполняя ей пространство ресторана. Когда мебель закончилась, я мысленно пробежался по комнатам, запоминая, что где стоит. Все было понятно. Беспокоило только одно — дверей там оказалось слишком мало… Всего две. Для того чтоб держать оборону это было неплохо, но нам предстояло не только отстреливаться, но и уйти с места покушения.

— Ладно. Бог даст, завалим мы его… — подал голос Жадный. — Как нам уходить?

— Путь один. Из Синего зала на кухню. Это тут.

Я нашел на плане кривой коридор, прижал его пальцем.

— Из кухни выход во двор…

Палец выехал за нарисованную стену. Другой рукой я вытащил фотографии кухни и двора.

— Во дворе несколько канализационных люков. Тот который нужен нам — третий. Его пометят белой краской. Внизу три тоннеля. Наш средний. Он выведет нас к главному городскому коллектору. Уходить будем через него.

— По дерьму? — спросил Босой Череп, брезгливо морщась. Эстет… Хотя для человека играющего на рояле это и вправду может быть потрясением.

— По? — деланно удивился я в ответ, и с удовольствием разрушил иллюзии. — Нет. Сквозь!

…Машина подкатила к «Корчме» около шести часов вечера. Рожа, сидевший за шофера, подмигнул нам и укатил из тишины исторического заповедника, а мы закрутили головами, словно искали номер дома и название улицы. Выбрав, наконец, один из них я, подняв футляр с виолончелью, подошел к входу и обратился к швейцару.

— Э-э-э простите, любезный. Мы из консерватории. Нас просили быть по этому адресу…

— Ну это ты зря придумал, — возмутился Первый. — Это вовсе ни в какие ворота не лезет… Ты их лица видел?

— И что? Лица как лица.

— Это у моих лица. А у твоих не лица, а рожи и физиономии. Натуральная уголовщина. Ты ж их — в консерваторию запулил.

— Между прочим, среди моих героев есть и представители интеллигенции. Как творческой, так и технической. Справятся… Ты-то сам со своим интеллигентным лицом на рояле играешь?

— Нет.

— А у меня Рожа музыкальную школу с отличием закончил.

Я протянул листок бумаги.

— Мы не ошиблись? Это тут?

Швейцар, у которого богатая ливрея фасона 15 века, против всякой исторической достоверности, явственно оттопыривалась подмышкой пистолетом большого калибра, оглядел нас.

Глаз у него острый. Наверное, такой же профессионал, как и я. Пауза затягивалась. Он смотрел, и взгляд его становился все тяжелее и тяжелее. Чем-то мы были для него неясны… Чем?

Я поглядел на Жадного. Черт! Точно! На лице товарища читалось такое здоровье, что никаким роялем не придавишь. Здоровый румянец делал нас больше похожими на артель грузчиков, чем на квартет музыкантов.

— Документы, — сухо потребовал привратник. Вот это я одобрил. Мало ли как человек выглядит, может быть, он от рождения такой — главное какие у него документы. А с этим у нас все было в порядке. Имелся даже пропуск, подписанный рукой директора филармонии, и все печати стояли на своих местах, и секретные значки тоже.

— Инструменты…

Босой Череп открыл футляр. Заходящее солнце заблестело на лакированной поверхности виолончели. Бдительный швейцар протянул руку. Террорист позволил ему коснуться лакированного дерева, но тут же взволнованно предупредил:

— Осторожнее, пожалуйста. Это все-таки 3-й век до нашей эры…

Швейцар смерил их взглядом, снова просмотрел бумагу, потом все же махнул рукой.

— Проходите… Вам в Синий зал, шутники…

— Это где?

— Вам покажут… Там найдется кому…

Пока операция проходила без осложнений. Двадцать минут назад Рожа с Маркушей перехватили машину консерватории с настоящими музыкантами. Те оказались людьми здравомыслящими и согласились добром посидеть несколько часов под арестом. Благодаря этому мы смогли проникнуть в «Корчму» для завершения операции.

Синий зал почему-то оказался не синим, а фиолетовым. Он оказался темнее других комнат, мимо которых нас провели. Может быть от того, что был больше них, а может быть потому, что освещали его только три маленьких светильника, да и светили они больше на сцену, чем в зал. Из-за этого от дверных портьер до рояля зал наполнял лиловый полумрак, в котором терялись очертания наполнявших его изысканных предметов.

На этом фоне костюмы 16 века, в которые нам достались от настоящих музыкантов, выглядели очень уместно. В них чувствовался шарм, благородный дух времени, напоминавший о Великом Прошлом и протягивающий от него мостик в Офигенное Настоящее.

Резные столики, ажурные стулья и гобелены, развешенные по стенам, создавали ощущение торжественной значительности происходящего и причастности каждого из присутствующих к тому самому Великому Прошлому.

Несколько минут мы простояли неподвижно, потом с улицы донесся автомобильный гудок, и очарование минуты рассеялось.

— Что стоим? — спросил Жадный. — Ноты доставайте…

Показывая пример, он первым начал распаковывать свой баул. Сверху там лежала волынка, а под ней аккуратно разместился автомат и несколько мин самого разнообразного предназначения.

Супонька загородившись роялем начал распаковывать виолончель.

Инструмент здорово смотрелся в футляре. Там он выглядел как надо — хоть сейчас бери и играй, однако это, как и многое в жизни, только казалось. Задней стенки у инструмента не имелось. То, что называлось виолончелью, как кожухом закрывало два автомата и мешок с разной полезной мелочью: гранаты, патроны, взрывчатка…

Не прошло и нескольких минут, как мы услышали стук множества подкованных сапог — во дворе разгружалась охрана. Президент по традиции один в гости не хаживал.

— Приготовились…

Босой Череп пододвинул ногой стул и сел к роялю.

Шум на дворе стал более явственным, он уже катился по коридору. В нем слышался и топот ног, и звуки разговора, и смех. Все это накатывалось на Синий Зал.

Босой Череп тронул пальцем клавишу инструмента. Тот отозвался восхитительно чистым ля второй октавы. Глядя на него Жадный тоже начал перебирать пальцами трубочки волынки, но с таким расчетом, чтоб она, упаси Бог, не зазвучала. Я видел это все боковым зрением, сосредоточив внимание на входе в зал.

Первыми в зал вошли два офицера. Они встали по обе стороны двери — руки на кобурах, ноги на ширине плеч. Следом вошло еще трое. И не спеша направились к сцене. Зал был невелик. Дверной проем и сцену разделяло не более 40 шагов.

Обыск. Что за дурацкий порядок?

Теперь становилось понятно, почему их так легко пропустили в зал. Супонька глянул на меня, ожидая знака. Нам оставалось одно — убить этих пятерых и взять инициативу в свои руки, однако судьба распорядилась иначе…

— Господин Кашенго, — провозгласил кто-то из темноты.

Босой Череп обоими руками ударил по клавишам и заиграл государственный гимн. Офицеры остановились, поднеся руки к козырькам фуражек. В дверях слабо заблестела позолота мундира. Супонька поднял виолончель. Уловив его движение, Босой Череп левой рукой взял аккорд — басы загудели по залу, а правой ухватился за пистолет. Заглушая затихающий звук, я проклепал тишину Синего зала автоматной очередью. Тут же ударил автомат Супоньки.

Он бил по ближней цели. Офицеры сбитыми кеглями покатились, опрокидывая столы — промахнуться с такого расстояния было никак невозможно. Военный все еще не успевший войти в зал отшатнулся назад, но опережая его, в коридор полетела граната. Темнота за его спиной вспыхнула оранжевым светом, и взрывная волна бросила тело в зал. Я рванулся к нему…

— Вон мы как его… С первого раза! Прямо в яблочко!

Второй с видом совершенно удовлетворенным, потер руки.

— С тебя причитается…

— Ничего подобного. В составе игроков замена… — гнусаво, подражая репродуктору на стадионе сказал Первый, — Вместо Президента Кашенго играет… Комп, придумай, пожалуйста, замену…

— Правильно! — неожиданно легко согласился Второй. — Не люблю, когда все так быстро заканчивается… Ни побегать, ни пострелять не успели… Давай, дальше давай…