История болезни (сборник)

Сколько они пребывали в таком беспомощном состоянии, неизвестно – серое небо, к тому же скрытое кронами деревьев, не позволяло ориентироваться во времени, но никто о нем и не думал. Главное, что жизнь постепенно начала возвращаться – может быть, она дала о себе знать муравьем, укусившим Андрея в щеку; а, может, травинкой щекотавшей нос, но он открыл глаза.

Мгновенно вспомнились последние события. В испуге перевернулся на спину – замершие листья над головой и тишина… Одна из веток чуть шелохнулась, потом другая… Среди листвы метнулась рыжая белка с облезлым хвостом. Андрей вздохнул полной грудью и почувствовал, как ноют мышцы. Потом засвербело в носу – сырая земля оказывала свое действие. Он громко чихнул и снова ничего не произошло – лес не содрогнулся и не обрушился на них всей своей мощью. Не глядя протянув руку, он нащупал голову Виктора; взъерошил ему волосы и ощутил под рукой легкое движение. Значит, он тоже пришел в себя.

– Ты жив? – спросил Андрей, на всякий случай.

– Кажется, да. И что это было?

– Не знаю. Может, галлюцинации такими и бывают? Ведь чтобы люди боялись всяких чертей, они должны быть почти реальны, да?..

– Почти? – Виктор усмехнулся, – ты считаешь, то что мы видели, это «почти»?

– А вдруг никаких поваленных деревьев там нет, и мы просто так, сдуру и со страха летели, сломя голову?..

– Я проверять не пойду, – Виктор покачал головой.

– Я тоже. Чем черт не шутит?.. – Андрей с трудом поднялся на колени, – интересно, где мы?

– Где и были – в лесу, – ответил Виктор, не открывая глаз.

И тут Андрей схватил его так, что Виктор вскрикнул.

– Смотри, – прошептал он, – люди…

– Где? – Виктор быстро повернулся на бок.

Всего в нескольких сотнях метров лес заканчивался. За нешироким, заросшим бурьяном полем начиналось небольшое кладбище с торчавшими из земли почерневшими крестами. Отсутствие оградок создавало впечатление, что натыканы они в беспорядке и от этого крестов казалось гораздо больше, чем было на самом деле. Со стороны деревни, проступавшей квадратами шиферных крыш среди яблоневых садов, медленно двигалась процессия. Впереди несли совсем крохотный ящик, вовсе не похожий на гроб, но, тем не менее, люди шедшие за ним рыдали и их голоса отчетливо доносились до леса.

– Теперь и я понимаю, что мы сошли с ума, – мрачно заключил Виктор.

Андрей обескуражено посмотрел на него. Несмотря на то, что он сам так часто бравировал понятием «сумасшествие», соглашаться с этим ему не хотелось.

– Кто начальник сборов? – подозрительно спросил он.

– Подполковник Стрыгин.

– А как звучит теорема Пифагора?

– Сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы.

– А что такое «Пифагоровы штаны во все стороны равны»?

– То же самое, – Виктор отвечал абсолютно бесстрастно, но определенная логика, присутствовавшая в вопросах и ответах, все же вселила и в него надежду.

– Андрюх, что происходит вокруг? – спросил он.

– Вот на этот вопрос я не могу ответить, но, согласись, все-таки мы не совсем психи.

– Может, остальные сошли с ума? Пока мы блудили, американцы сбросили какую-нибудь психотропную гадость…

– Вить, – произнес Андрей ласково, – не говори глупости, и без тебя тошно.

– Тогда объясни мне, что происходит.

– Не знаю я!.. – Андрей сжал ладонями виски, а, может, просто закрыл уши, чтоб не слышать больше вопросов, не имеющих ответа, – но призраков не бывает, инопланетян тоже, а с НАТО мы теперь друзья навеки…

Процессия остановилась и странный ящик опустили в подготовленную яму. Потом под непрекращающийся плач и стоны ее засыпали землей, водрузив деревянный крест. Женщины клали букетики и отходили, пряча лица; мужчины стояли в стороне, опершись о лопаты.

– Все нормально, все по-христиански, – сказал Андрей, – может, просто это гробик ребенка?

– Странный какой-то гробик…

– А откуда в этой дыре деньги, чтоб обшивать его бархатом? Мы вышли, Витек! Это люди, обыкновенные люди!!..

– Да?.. Давай все-таки подождем. Пусть они уйдут. Пройдемся по кладбищу, посмотрим, что написано на могилах, а потом решим, настоящие они или нет.

– Ладно, – согласился Андрей, – пить хочешь?

– У нас разве осталось?

– Чуть-чуть, – он отстегнул от пояса фляжку, – фуражки мы потеряли, форма вся… – он сунул пальцы в дыру на гимнастерке.

– Форма… ты на рожу свою посмотри, – беззлобно ответил Виктор, устраиваясь так, чтоб удобнее наблюдать за кладбищем.

– Твоя не лучше.

– Знаю. Вся щека саднит. Царапина, наверное.

– Царапина, не то слово – боевой шрам, – он улыбнулся.

Церемония прощания закончилась. Никто не произнес речей, славящих земные деяния и душевные качества усопшего, потому что он еще не успел совершить ничего примечательного. Молчаливой гурьбой люди двинулись обратно и исчезли за поворотом дороги. Среди засеянного крестами поля остались лишь двое – мужчина и женщина. Женщина рыдала, опустившись на колени, а мужчина стоял рядом, скорбно склонив голову. Потом он помог женщине подняться, и они тоже побрели к деревне, поддерживая друг друга.

Кладбище опустело, лишь воробьи весело чирикая и резко меняя курсы, носились среди крестов. Каждый старался единолично занять удобную жердочку и при появлении конкурента тут же срывался с места, перелетая дальше – благо крестов было не меньше сотни. На фоне шумных воробьиных «разборок» из деревни слышались звонкие голоса невидимых петухов, да корова изредка вставляла свое веское слово.

Какое удовольствие после чужих и непонятных звуков леса слушать эту естественную симфонию нехитрого человеческого быта, зная, что это не мираж и не подлая игра больного воображения, а реальность, до которой осталось пройти всего несколько сотен шагов. Натянутые до предела нервы вмиг расслабились, перестав держать организм в напряжении – от этого казалось, тело расплылось, как подтаявшее желе и вообще потеряло способность двигаться. Осталось одно желание – лежать, наблюдая самую прекрасную в мире картину, гораздо более впечатляющую, чем любимый народом фейерверк, устраиваемый на площади в День города.

Однако через десять минут блаженного созерцания оказалось, что пустой желудок продолжает тупо ныть, исцарапанное лицо и руки противно пощипывают, а пальцы ног, стиснутые сапогами, затекли. К тому же свежие мозоли, о которых в движении почти забываешь, теперь отдавались резкой болью при каждом неловком повороте стопы. Чтоб вновь почувствовать себя полноценным человеком, а не изгоем цивилизации, от всех этих малоприятных ощущений хотелось избавиться немедленно.

– Пойдем, что ли? – предложил Андрей.

– Пойдем, – ответил Виктор, не двигаясь с места. В его воображении возникли ровные ряды палаток, плац, «грибки» часовых и настоящие офицеры со звездами на погонах; подумалось, что несмотря на все невзгоды, на свободе не так уж плохо и жалеть, собственно, не о чем – если только о том, что приключение уже заканчивается… Собрав волю в кулак, он все-таки поднялся, решив, что напоминает Железного Дровосека, простоявшего под дождем несколько суток.

Пробираясь сквозь бурьян отделявший кладбище от леса, оба чувствовали себя контрабандистами, переходившими КСП. За спиной остался мир животных инстинктов и безумной игры воображения, мир неизученного и непонятного – он уже никогда не сможет вторгнуться в размеренную жизнь, построенную на жестком распорядке и командах, не допускавших никакого проявления собственной воли. Хотя можно и позволить этим прямолинейным «золотопогонным» людям еще чуть-чуть покомандовать собой. Главное, что они теперь знают себе цену…

«Контрольно-следовая полоса» закончилась. Андрей обошел вокруг первого, самого крайнего креста, но не смог обнаружить на нем никакой информации. Тот оказался слишком старым и облезлым, и даже краска, покрывавшая его изначально, смылась многолетними дождями. Виктор шел чуть левее, тщетно вглядываясь в такие же безликие символы смерти давно позабытых людей. Видимо, кладбище начиналось от леса и двигалось к деревне, намереваясь, в конце концов, поглотить ее.

Жутковатое чувство безвестности, когда ты будто бы и не присутствовал на этой земле, наводило тоску. Сразу становилось неважно, чем ты занимаешься, и какие бури эмоций клокочут в тебе. Тебя просто нет и никому даже не интересно знать, что ты когда-то существовал. Будучи живым, преисполненным сил и желаний ужасно приходить к осознанию этого. Хотя подобные мысли для Виктора уже не были откровением – они посещали его и вчера до пуска, являясь некой философской абстракцией, своего рода защитной реакцией на возможное уничтожение, а сейчас он видел конкретную иллюстрацию, как все происходит в действительности. От этого становилось жаль не только себя, но и весь огромный мир, который кто-то создал и перестраивает лишь затем, чтоб потом исчезнуть, не оставив имени.

К счастью, дальше могилы стали более ухоженными. Кое-где даже виднелись завядшие и вбитые в землю дождями букетики цветов. (Венки здесь не использовали, так же как не было и привычных гранитных памятников). Фамилии, читаемые на крестах, ни Андрею, ни Виктору, ни о чем не говорили, и они перестали обращать на них внимание. Достаточно того, что они существуют, как факт.

К последней могиле оба подошли одновременно. На свежеструганном, еще приятно пахнущем смолой кресте двумя гвоздиками была прибита картонная бирка с чернильной надписью. От дождя ее закрывал аккуратно подвернутый полиэтиленовый пакет. Андрей осторожно разгладил пленку и прочитал «Самохина Аленка. 12.05.99 – 8.08.02».

– Вот и пожила. Три года… Зачем все это?.. – произнес Виктор, озвучивая новые, появившиеся в последние дни, представления о жизни и смерти.

Андрей вздохнул, почесал затылок, не зная, что ответить, и молча пошел дальше. Оглянулся; видя, что Виктор продолжает стоять у могилы, сказал негромко:

– Пошли. Ну, что теперь делать? Не забивай себе голову. Понимаешь, я где-то читал, что если постоянно думать о смерти, то и жить будет некогда.

– Наверное… хотя все равно непонятно…

Виктор догнал Андрея, и они зашагали к деревне, до которой оставалось не более километра. Кладбище исчезло из поля зрения и «мысли о вечном» тут же сменились чисто практическими проблемами. Например, куда им лучше обратиться, чтоб побыстрее добраться до лагеря – в милицию, к директору колхоза (или что тут у них есть?) или к обычным гражданам? Виктор настаивал на гражданах, а Андрей предпочитал представителей власти.

Из-за поворота дороги показались фигурки двух пацанов, таких классически деревенских, что Андрей даже усмехнулся:

– Маленькие пастушки. Как на картине. У них сейчас и узнаем, куда это мы попали.