Глава 23

Мое молчание затянулось. Оно было густым, как смоль, и Кэлтан, похоже, принял его за замешательство или даже отторжение. Его пальцы ослабили хватку, он уже собирался отвести руку, лицо затянулось привычной маской стоической сдержанности. Маской, которая ломала мне сердце больше, чем любые его признания.

Я не дала ему уйти. Не выпустила его руку.

— Твоя мать… — начала я, и мой голос прозвучал непривычно тихо, но твердо в гробовой тишине библиотеки. — Она видит то, что я сама отказывалась видеть.

Он замер, вопросительно глядя на меня, ища в моих глазах подвох, жалость, что угодно, только не то, что было на самом деле.

— Когда я впервые приехала сюда, — продолжала я, глядя на наши сплетенные пальцы, — я думала только о пари. О деньгах. О свободе от моей собственной семьи. Я выстроила вокруг себя стену, потому что боялась. Боялась этого места, его истории. Боялась тебя.

Я сделала паузу, собираясь с духом, чтобы выговорить самое главное.

— Но стены дали трещину в ту же ночь, когда ты рассказал мне о проклятии. Не потому, что мне стало тебя жаль. А потому что я увидела себя в тебе. Увидела того, кто тоже заперт в клетке обстоятельств, чью жизнь решили за него. И с каждым днем эти трещины становились все больше. Ты показывал мне свою боль, свою ярость, свою уязвимость… и я не могла оставаться равнодушной. Я *не хотела* оставаться равнодушной.

Я наконец подняла на него взгляд, позволяя ему увидеть все — весь свой страх, всю свою неуверенность, и ту новую, хрупкую, но непоколебимую уверенность, что росла глубоко внутри.

— Твоя мать не ошибается, Кэлтан. Я не знаю, могу ли я развеять проклятие. Я не знаю, как это работает. Но я знаю, что я — твоя пара. И я знаю, что не уйду. Потому что моя свобода… — Голос дрогнул, но я не отвела взгляда. — Моя свобода теперь здесь. С тобой. Выиграю я пари или проиграю — это не имеет никакого значения.

Я произнесла это. Вслух. Выпустила в пространство между нами самые главные слова, сняла с себя последнюю защиту.

Кэлтан смотрел на меня, и его маска окончательно рассыпалась. В его глазах было недоверие, смятение, облегчение и какая-то первобытная, животная надежда, которая, казалось, обжигала его изнутри.

— Эйра… — он произнес мое имя как молитву, как заклинание, от которого зависит его жизнь. Его свободная рука дрогнула, и он медленно, будто боясь, что я воткнусь, прикоснулся пальцами к моей щеке. — Ты уверена? Ты понимаешь, что это значит? Это не… это не закончится, даже если мы победим. Тень моего рода всегда будет рядом.

— Тогда мы будем сражаться с ней вместе, — ответила я без тени сомнения. — А пока… пока давай просто верить твоей матери. Давай верить, что мы можем это сделать. Вместе.

Он не сказал больше ни слова. Он просто притянул меня к себе, прижал лоб к моему плечу, и его плечи вздрогнули от глухого, беззвучного рыдания — выдоха всей той боли, что он носил в себе годами. И я обняла его, держала крепко, позволяя ему, наконец, перестать быть сильным.

Мы не нашли ответа в книгах в ту ночь. Но мы нашли нечто гораздо более важное. Мы нашли друг в друге ту самую точку опоры, которая не давала нам рухнуть окончательно. И это было началом всего.

Мы стояли так, казалось, вечность. Его дыхание выравнивалось, дрожь в плечах утихала, но он не отпускал меня, а я не спешила вырываться из его объятий. В этом молчаливом причастии не было страсти — лишь бесконечное облегчение и тихая, щемящая нежность. Он нашел во мне опору, а я в нем — причину остаться.

Первым нарушил тишину он, его голос, приглушенный тканью моего платья, прозвучал глухо и смущенно:

— Прости. Я не должен был...

— Замолчи, — мягко, но твердо прервала я его, проводя ладонью по его спине. — Ты имел право. Больше, чем кто-либо.

Он медленно отстранился. Его глаза были красными, но взгляд — ясным, без тени былой свинцовой тяжести. Он смотрел на меня так, словно видел впервые. Или видел наконец-то настоящую меня.

— Значит, это правда, — прошептал он, почти не веря. — Ты останешься.

— Я остаюсь, — подтвердила я, и на моих губах появилась улыбка — неуверенная, дрожащая, но самая искренняя за все это время. — Кажется, я только что проиграла пари.

Он рассмеялся. Коротко, с надрывом, но это был настоящий смех, в котором слышалось освобождение.

— Я объявлю тебя победительницей. Со всеми почестями. Твой выигрыш...

— Мой выигрыш — это ты, — перебила я его, и краска залила мои щеки. Сказать такое вслух было безумно стыдно и в то же время — невероятно легко. — Живой. Свободный. Вот все, что мне нужно.

Он замолк, снова ошеломленный. Потом покачал головой, и в его глазах вспыхнул знакомый огонек — тот самый, что я видела в нем в первые дни, до того, как тьма снова накрыла его с головой.

— Нет, — сказал он решительно. — Ты получишь все, что обещано. И даже больше. Но... — он сделал паузу, и его взгляд стал серьезным. — Но сначала мы должны закончить начатое. Теперь у нас есть нечто большее, чем долг или азарт. Теперь у нас есть вера.

Он отпустил меня, подошел к столу и с новым, незнакомым рвением принялся листать книгу. Его движения были уверенными, целенаправленными.

— Мать права не во всем, — сказал он, не глядя на меня. — Любви одной недостаточно. Нужен ключ. Ритуал. Но теперь... теперь я верю, что мы его найдем. Потому что мы ищем его вместе.

Я подошла к столу, встала рядом с ним, плечом к плечу. И вместе мы погрузились в древние тексты, но теперь это было не отчаянное копание в попытке убежать от неизбежного, а общий труд. Дорога, которую мы проходили вместе, шаг за шагом.

И когда его мизинец снова коснулся моего, я не отодвинулась. Я просто переплела наши пальцы и продолжила читать.

Часы пробили два, но мы их уже не слышали. Страницы мелькали под нашими пальцами, слова сливались в единый поток — заклинания, генеалогии, описания симптомов проклятия. Мы искали лазейку, слабое место в паутине тьмы, опутавшей его род.

И тогда его палец резко остановился на полях одной из самых древних и потрепанных книг. Текст здесь был написан не чернилами, а чем-то бурым, похожим на засохшую кровь, и буквы были причудливыми, угловатыми.

— Постой, — его голос стал напряженным, сосредоточенным. — Смотри.

Я наклонилась ближе, стараясь разобрать выцветшие письмена.

*«...и когда Тьма пожирает изнутри, и Дух готов отречься от Плоти, остается единственный Путь, не для бегства, но для Победы. Путь величайшей жертвы и величайшего доверия. Слияние Душ.»*

Я замерла, сердце пропустило удар.

— Слияние? Что это значит?

Кэлтан не отвечал, его глаза быстро пробегали по тексту, впитывая каждое слово. Лицо его стало бледным, почти прозрачным в тусклом свете лампы.

— Это не развеивание, — наконец выдохнул он, и в его голосе звучал леденящий душу трепет. — Это... поглощение. Разделение. — Он поднял на меня взгляд, полный ужаса и чего-то еще, чего я не могла понять. — Ритуал, при котором душа, не отмеченная проклятием, добровольно связывается с проклятой. Они становятся... одним целым на духовном уровне. Тьма не уничтожается. Она... распределяется между двумя. Ее вес становится вдвое легче. Ее жало — вдвое слабее. Она все еще там, но... — Он замолча, переваривая прочитанное.

— Но ее уже недостаточно, чтобы убить, — закончила я за него, и у меня перехватило дыхание от осознания.

Он кивнул, не в силах вымолвить ни слова.

— Это и есть ключ, — прошептала я, больше для себя, чем для него. — Не разрушить проклятие, а разделить его. Нести его вместе.

— Нет! — Он резко захлопнул книгу, словно хотел запереть слова внутри. — Эйра, ты не понимаешь. Это навсегда. Это не «разделить бремя». Это — связать свою судьбу с моей неразрывно. Если я паду, ты падешь со мной. Если тьма когда-нибудь снова усилится... она поглотит нас обоих. Ты станешь такой же мишенью, как и я. Это не спасение! Это добровольное принятие на себя того же приговора!

В его глазах бушевала буря — надежда, предложенная ритуалом, и смертельный страх за меня.

— Ты только что обрела свободу, — его голос сорвался на шепот. — Я не позволю тебе променять ее на это. Никогда.

Я посмотрела на захлопнутую книгу, потом на него — испуганного, яростного, готового отказаться от своего единственного шанса ради меня.

И я поняла, что это и есть тот самый выбор. Тот самый момент истины.

Я медленно положила ладонь на старый переплет книги.

— Ты сказал, что твоя мать верит, что я твоя истинная пара, — напомнила я ему тихо. — Что я могу развеять тьму своей любовью. — Я сделала паузу, давая словам проникнуть в него. — Она была не совсем права. Я не могу развеять ее в одиночку. Но я могу разделить ее с тобой. И это... это и есть настоящая любовь, Кэлтан. Не волшебный щит, который отразит все беды. А готовность идти с тобой в самое пекло, держась за руку.

Я открыла книгу снова и указала на строки, написанные кровью.

— Это не приговор. Это наша общая победа. Мы не убегаем от проклятия. Мы лишаем его силы, потому что отныне ты не один. Мы делаем его... обычной болью, которую можно пережить. Вместе.

Он смотрел на меня, и буря в его глазах постепенно стихала, уступая место чему-то новому, тихому и безграничному.

— Ты действительно готова на это? — спросил он, и в его голосе не было больше страха. Был лишь тихий, бездонный трепет.

В ответ я лишь крепче сжала его руку и кивнула.

Больше не нужно было слов.

Загрузка...