Инвестор. Железо войны

Глава 15 Бросая ввысь свой аппарат послушный

Честно говоря, я не сразу въехал, почему Ося величает родителем совсем непохожего на него человека — лобастого с рубленым в обоих смыслах лицом и густой шевелюрой. Но тут склонный к сарказму Эренбург очень серьезно поздоровался:

— Добрый день, Нестор Иванович!

И тут я ка-ак понял!

Махно!

Усохни моя душенька, Махно!!!

Так-то я слышал, что он умер эмигрантом в Париже и похоронен на Пер-Лашез, но вся обстановка вокруг не очень билась с именем легендарного анархиста: простенькая железная кровать, покоцанная жизнью и восстановленная умелой рукой столяра мебель, ношеная одежда… Концы с концами тут сводили не без труда.

Из соседней комнатки выглянула девочка лет девяти, но хозяйка развернула ее обратно, а хозяин приподнялся на локте:

— Вы кто? Я вас не знаю…

Третьей части тирады я не дождался, поскольку очень быстро заговорил Эренбург:

— Илья Эренбург, журналист, вы можете справиться обо мне у Жана Лебедева, я просил его предупредить о нашем визите.

Махно перевел взгляд на Осю, тот даже вытянулся:

— Иосиф Шварц, то есть Спектор, вычислитель батареи Абрама Шнайдера! В Волновахе, Батько…

— А, помню! Знатно вы тогда добровольцев приложили! — из-за шрама на щеке ухмылка у Нестора вышла кривой и страшной. — Тебе, кажется, часы достались?

— Точно! — расцвел Ося.

Уже не такими колючими глазами Махно уставился на меня и слегка дернул подбородком вверх.

С ходу светить классовым положением я посчитал неверным:

— Джон Грандер, инженер-радиотехник.

— Жан говорил, у вас ко мне дело?

— Завод у нас, Батько! — тон у Оси получился извиняющимся. — Рабочие все в CNT состоят, никак договориться не можем…

— Буржуазия, значит, — помрачнел Нестор. — Эксплуататоры…

— Да какое там! — взвыл Ося. — Рабочие больше всех получают, при заводе школы, училище, больница, санаторий и Народный дом, обеды на заводе бесплатные!

— Что-то слишком жирно, с чего бы? — Нестор даже сел на кровати и спустил на пол худые ноги в пижамных штанах.

Ося кинул на меня отчаянный взгляд: выручай!

— С того, что мне нужны не наемники, а сотрудники.

— Джон им оружие раздает, — поддакнул Ося.

— Зачем?

— Пусть учатся им владеть. Чтобы в нужный момент не тыкаться, как слепые щенята.

— А я вам зачем?

— Не получается у меня общий язык с профсоюзом найти. А вас они выслушают.

— Это что же, мне уговаривать людей горбатиться на вас?

— А вы приезжайте, посмотрите, горбатятся они или нет. Заодно семью на море свозите, — закинул я удочку, но тут же сообразил, что денег на отдых у Махно попросту нет. — Билеты мы вам выправим, поселим в рабочем поселке, поближе к людям…

Уговаривали мы его долго и, наверное, все закончилось бы неудачей, но хитрый Эренбург обратил внимание, что Галина, жена Махно, обхватила рукой тяжелый подбородок, прикрыв рот, и горестно смотрит на наш спор.

Илья шепнул ей что-то на ухо, они вышли на малюсенькую кухню, где минут пять тихо разговаривали, а после Галина насела на Нестора:

— Вот что ты упрямишься? Леночке полезны морские купания, да и тебе санаторий не помешает! Ты когда последний раз море видел? Пять лет назад, у Беркманов?

Жена-украинка — страшное дело, она может уломать любого мужика, тем более Галина верно почувствовала шанс выбраться из топкого омута жизни в Париже.

Ося остался утрясать детали поездки, а мы с Эренбургом распрощались и вышли на улицу: он — чтобы не курить в доме, а я — чтобы малость успокоиться.

Ладно Термен или Маяковский, Франко или Триандафиллов, Франко или Асанья, но Махно! Голова кругом.

Вторым по сложности вопросом оказались документы — с текущими бумагами семью Махно дальше границы не пустили бы. Сделать паспорта на чужие имена несложно, но зачем лишний риск разоблачения? Ося и Панчо поступили иначе — официально Нестор, Галина и Елена ехали на море в Байонну, а там ждала арендованная «самим мистером Грандером» яхта. А уж пригласить на катания по морю мистер Грандер мог кого угодно, и никого не волновало, куда яхта пойдет дальше. Двадцать часов хода — и она в Хихоне, где каждый полицейский и таможенник при моем имени брал под козырек. Еще бы, порт и город в заметной степени кормились на том потоке грузов, что шел к нам в Овьедо.

На заводе буча улеглась — Рикардо, скрепя сердце, признал, что система охраны необходима, но уповал больше на сознательность и коллективную ответственность. На мои возражения, что среди коллектива может оказаться засланный казачок, вскакивал, краснел, ерошил волосы и кричал, что это невозможно. Пришлось напомнить ему множество косяков — и поддатыми на работу выходили, и сачковали, и уйти с работы могли в любой момент. Это и безо всякого злого умысла сильно тормозило работу.

В споре родилась модифицированная схема, которую довели до рабочих на собраниях профсоюза. Неизбежное ворчание довольно быстро затихло — декада простоя сказалась на семейных бюджетах, и жены (не исключено, что с помощью пустых сковородок) сумели убедить мужей, что нехрен выделываться, а надо сеньору Грандеру сказать спасибо за такие прекрасные условия работы.

Семью Махно поместили пока в приморском санатории — я подумал, что будет неплохо, если его обследует хороший врач. Ну и солнышка до конца бархатного сезона пусть ухватит, сколько может.

А сам отправился с ответным визитом к Франко. Что характерно, когда Серхио созванивался, генерал дал понять, что ждет меня одного. Технически он прав — ко мне он приезжал без дамы, ну и я должен ответить тем же, но я ведь еду к нему домой, в семью! Сто пудов они знают о моих отношениях с Габи и сто пудов они их не одобряют.

Загородный дом и небольшое поместье в Эль Кальдеро принадлежали жене, донье Марии Кармен Поло. Гектар земли, двухэтажный дом с патио, дом садовника и горничной — неплохое приданое, но в Желтогорске у многих бизнесменов владения куда больше.

Единственным приятным моментом за следующие два часа стала раздача подарков — еще в Париже я купил хорошее охотничье ружье, раритетное издание Библии чуть ли не с пометками кардинала Ришелье и кудрявую куклу.

Генерал порадовался, пятилетняя девочка благовоспитанно сделала книксен и вцепилась в игрушку, а донья Кармен удостоила меня улыбки, показав крупные лошадиные зубы. На этом ее радушие закончилось, она приказала гувернантке увести дочку и в дальнейшей беседе принимала участие только для того, чтобы подпускать шпильки в адрес новых властей, ущемивших ее мужа. Причем яд она источала от души, а не по привычке — похоже, ее ситуация с закрытием Академии обидела и озлобила больше, чем Франко.

— От них всего можно ожидать, — чуть ли не шипела донья Кармен, — дадут захолустную бригаду в Ла-Корунье, и это заслуженному офицеру!

Прикинул, что она в старости превратится в сушеную воблу, и чуть не испортил все дело, представив, как жена Франко сидит на лавочке у подъезда и честит кого «наркоманом», а кого «проституткой». Закашлялся, чтобы скрыть приступ смеха, кое-как справился и восстановил дыхание.

Что меня удивило во вроде бы аристократическом доме, так это переизбыток мещанских побрякушек — статуэток, подушечек, распятий, салфеточек и прочего, включая картины старых, но неизвестных художников. Страсть занимать «наглядным богатством» все свободные места отразилась и в обилии украшений Кармен — серьгах, ожерелье, браслете, кольцах, броши, заколке для волос… Ей-богу, будь я гостем хоть малость поофициальнее, она бы еще и диадему надела или гребень с мантильей.

На счастье, она через полчаса удалилась «заниматься ребенком», и генерал пригласил меня в кабинет. Вот тут я удивился еще раз — книг ноль, если не считать нескольких военно-теоретических или военно-практических сочинений. То есть вся библиотека генерала уместилась на двух небольших полках, да еще часть места занимали фотографии.

Одна из них запечатлела венчание генерала, где справа от жениха возвышался солидный военный, увешанный орденами и аксельбантами.

— Генерал, это ваш отец?

— Это дон Лосада, военный губернатор Овьедо, он представлял Его Величество, согласившегося быть моим посаженным отцом.

Ого! Получается, что Франко сделал не только стремительную военную карьеру, но и придворную! Камергер, сам король в посаженных отцах… Неудивительно, что отношение генерала к республике, мягко говоря, неприязненное.

— А это? — офицер на фото походил на самого Франко.

— Мой брат, Рамон. Выдающийся летчик, совершил трансатлантический перелет!

Понемногу разговор свернул на охоту и собак, генерал передал мне адреса трех человек, у которых есть собственные псарни. С породным разведением тут вообще никак — ни стандарта, ни питомников, ни заводчиков не существует. Бегают себе песики по горам, а хозяева просто отбраковывают негодных. Самая правильная селекция, как по мне — никаких срущихся недоразумений размером в полкошки, устойчивая психика, отличные рабочие качества.

Напоследок мы чинно испили кофе, я еще разок полюбовался зубами доньи Кармен и поспешно отвалил, сославшись на дела.

Самым приятным из которых была распаковка, но без съемок ролика для ю-туба.

Кран снял с железнодорожных платформ и выставил в рядок несколько здоровенных деревянных ящиков с русскими буквами. Такелажники ломиками отодрали боковины и нашим взорам предстали крылья, лапы и хвост, а также две половинки фюзеляжа, винт, двигатель и мотки расчалок.

Панчо пребывал в двояких чувствах: он дождался самолетов У-2, но барселонское управление в лице Ларри Дейла Белла наложило лапу на половину из них.

— Он заявили, что им тоже учиться надо! А где? Базы там нет, жадность одна! — жаловался он, наблюдая, как рабочие и кран ставили двигатель на поданную тележку.

— Ты лучше подумай, как их на аэродром доставить.

— А что тут думать, соберем здесь, проверим и долетим…

— А взлетку ты где возьмешь?

— Так им всего семьдесят метров надо, — Панчо рукой показал на ровный кусок территории, засеянный газоном и зарезервированный под расширение заводов.

Если самолеты вытрут траву, Габи меня убьет.

— Нет уж, давай ищи машины и вези в Йанеру.

— Ну-у-у, — заканючил Панчо.

— Баранки гну. Если что не так на взлете, тут ему сесть обратно негде, а там места навалом.

— Ладно, но ты выбей из каталонцев инструменты и запчасти, они все захапали себе!

Никогда не думал, что перспектива болтанки в маленьком самолетике над горами будет вызывать у меня такой энтузиазм — еще бы, в награду я получу располосованную ногтями спину! Главное, не показывать этот приз на пляже, да какой там пляж, когда я последний раз в море купался? Тяжела наша боярская доля…

Крепко сбитый американец с уже заметным вторым подбородком аккуратно повесил на спинку стула кожаную куртку-бомбер и закатал рукава сорочки.

— Начинайте, мистер Белл.

Дейл, на которого я свалил постройку завода в Барселоне, сегодня представлял первый проект своего «короля неба» — вот любят американцы громкие названия, хоть ты тресни!

— Итак, базовый вариант номер три, — ухватил он указку и подошел к развешанным на рамах листам ватмана, — первые два забракованы по результатам расчетов.

Изображенный в трех проекциях самолет напоминал «аэрокобру», но именно напоминал — так отразились мои хотелки и пожелания, не все из которых Белл принял. Ну да ничего, время еще есть, испытания покажут, кто прав.

Открытая кабина, неубираемое шасси с крупными обтекателями, острый нос…

— Двигатель Allison мощностью девятьсот пятьдесят лошадиных сил позволит развить у земли скорость двести трид… — он запнулся и подглядел в лежащий на столе листок. — Триста семьдесят-триста восемьдесят километров в час.

На фоне того, что сейчас летает в мире — офигенно, но маловато, чтобы бодаться с «мессерами». Нужно не менее четырехсот пятидесяти, но Allison уже запускают двигатель в тысячу с лишним лошадей.

— Практический потолок восемь тысяч, практическая дальность полторы тысячи километров.

А вот это хорошо, от Мадрида до Севильи, где в моей истории обосновался «Кондор», немного меньше четырехсот.

— Какое планируете вооружение?

— Для этого варианта три пулемета винтовочного калибра, но при расположении двигателя позади кабины пилота в передний отсек можно хоть черта лысого всунуть, — Белл давно привык, что я спокойно реагирую на неформальную лексику, но увлекался ей не слишком.

Я подошел поближе к чертежам, Дейл нервно пригладил зачесанные назад волосы. Неплохо, самолет уродцем не смотрится. С новым двигателем кабину придется обязательно закрыть фонарем, шасси сделать убираемым, и тогда можно рассчитывать на пятьсот километров в час. А если к пулеметам добавить пушку, немцам небо в овчинку покажется.

Но только если у меня будут пилоты.

Поэтому на Белла, приватизировавшего каждый второй У-2, я особо не наезжал, а инструменты и запчасти он сдал сам, разобравшись, что Панчо ничего не досталось.

Под навесами ревели моторы — их гоняли до полного исчерпания ресурса. Производители, конечно, сообщали нам расчетные моточасы, но они могли и завысить цифры, и проверять не на тех режимах, которые нужны нам.

Эпопея с американскими двигателями еще не окончилась: партнеры рассмотрели варианты производства в Испании и согласились, что это прибыльнее, но… Но завода у мистера Грандера еще нет, и что обещания закончить стройку за полгода не означают выпуск моторов через полгода.

Где-то они были правы, и я дал команду Осе скупить акции моторного отделения «Испано-Сюизы», что он и сделал в своем обычном стиле — тихо, незаметно, с трех рук… Так что когда я выложил карты на стол в Ла Сагрере, руководство «Испано-Сюизы» несколько отморозилось: у них внезапно появился новый акционер, да еще с блокирующим пакетом. И это они еще не знали, что он может превратиться в контрольный (правда, только на двигательное производство).

Проекты выпуска американских двигателей привели испанцев в восторг, на волне которого мне попытались насунуть собственность и на автомобильную часть, но я отбился тем, что уже владею автозаводом.

На аэродроме Сева сразу предупредил:

— Можно вылетать, jefe, но трясти будет сильно.

— Самолет не в порядке?

Но тут из-под фюзеляжа «белянки» выполз техник и показал нам оттопыренный большой палец.

— Прогноз скверный, jefe, от Таррагоны гроза идет. Но мы ее с севера, над горами обойдем, вот там поболтает.

По хорошему, лучше бы переждать, но дел в Овьедо не меньше, чем в Барселоне, и я, положившись на извечное русское «авось», полез в кабину.

Жаль, бизнес-джет мой совсем не джет и даже не очень бизнес — работать в условиях турбулентности можно только при наличии акробатических навыков. К тому же, самолетик маленький, тесный, но спасибо и за такой. Вот сделаем нормальные аэродромы (в Йанере уже начали бетонировать полосу), надо будет прикупить чего-нибудь посолиднее. Вон, у «Боинга» модель 80А уже со стюардессой и на восемнадцать пассажиров, есть где разгуляться.

Живо представил стюардессу в соблазнительной униформе, но вместо отвлеченных эротических фантазий в голову пришли реальные воспоминания о двух прошедших ночах, и образ стюардессы как-то померк. Очень я сомневаюсь, что в воздухе, даже в самолете на восемнадцать мест, можно исполнить то, чем занимались мы с Габи.

Строгое католическое воспитание, как оказалось, имеет не только минусы в виде нелепых предубеждений, но и плюсы — если преодолеть эти предрассудки, то наружу вырывается бешеная сексуальная энергия.

К тому же, опасение насчет слежки не оправдались — следили люди из службы Панчо, то есть даже не следили, а приглядывали и охраняли.

В этих приятных мыслях мы долетели почти до Андорры, где Сева резко взял влево, вдоль Пиренеев. Трясло не слишком, но только до поры до времени — тьма, пришедшая со Средиземного моря, настигла «белянку» на траверзе Уэски.

Сева матерился, отчаянно дергал ручку и топтал педали, пытаясь хоть как-то парировать удары ветра, а я вцепился в ручки и петли, чтобы при очередном кульбите не вылететь в большое окно.

Минут через десять я понял, что значит «выворачивает наизнанку», но тут на мое счастье или беду молния грохнула совсем рядом, самолет кинуло в сторону, а потом Сева бросил его вниз в тщетном усилии оторваться от шквала.

Растяжки и подкосы натужно скрипели, в хвосте звонко хрустнуло, Сева выдал невообразимую конструкцию с поминанием по матери всех создателей аэроплана, но это не помогло. От заднего стабилизатора с треском оторвало руль высоты, по фюзеляжу хлестнула лопнувшая расчалка.

— А-а-а, сучье вымя!!! — заорал Сева. — Не ссы, jefe, не в таких переделках бывали!

Наверное, пиринейские боги не понимали русских словесных оберегов — откуда ни возьмись надвинулась гора, поросшая лесом, самолет клюнул носом, выровнялся, клюнул еще, но в этот раз Сева не вытащил.

Деревья стремительно приближались, Сева тянул ручку, удар, треск, грохот! И я полетел вперед, через спинки кресел.

В отключке я пролежал недолго — салон не успел промокнуть, хотя сверху плотной стеной лил дождь. В стойке рамы кокпита имелась вмятина, отчего голова саднила и кружилась. Но иначе я бы вылетел наружу с непредсказуемыми последствиями, а так ощупал себя — вроде цел, только сильно болят ребра слева, где кобура.

Сева тряпичной куклой обмяк на приборной панели, а в пиренейскую идиллию с шуршанием дождя по смятому перкалю фюзеляжа вплелся острый бензиновый запах.

Матернувшись по примеру Севы, я ногой вышиб дверь и потащил в нее пилота — если, не дай бог, полыхнет горючее, лучше быть подальше.

Дотащил летчика до скального навеса, уложил на спину и проверил — дышит! Но руки-ноги точно переломаны, лицо в юшке и мелких осколках стекла, однако кровотечений серьезных нет.

В полумраке от затянувших небо черных туч я разглядел, что по сторонам от деревьев торчали крупные скалы: повезло, метров двадцать влево или вправо, и нас бы расплющило в лепешку. Рано или поздно авария должна была случиться, статистика, бессердечная ты сука — полеты на нынешних аэропланах не самое безопасное занятие.

Самолет все никак не загорался, я решил, что его можно размародерить, потер ноющий бок и выбрался под дождь. Нашел ракетницу, крупный нож и бутылку орухо, которые возил с собой опытный Сева. Сразу же вырубил шины для перевязки, потом накроил перкаль и обшивку кресел на полосы. Влил в пилота водку, срезал куртку, распорол брюки, за полчаса с ругательствами, почти наощупь, кое-как прибинтовал переломанные конечности к очищенным от веток стволикам и сел думать, что делать дальше.

Понятно, что надо вводить курс медицинской подготовки и сделать аварийный запас для самолета — еда, мачете, спички, зеркальце, ракетница, аптечка, веревка… Но это потом, а сейчас у меня есть нож, пистолет, дохрена воды с неба, которую я собрал в жестянку от бензина, совсем нет еды и понимания, где мы. Идти по незнакомым горам в такую грозу — самоубийство, поэтому я взялся за осмотр окрестностей.

Вымок как цуцик, но был вознагражден — под соседней скалой нашелся вход в сухую пещерку. Намотал тряпки на палку, вымочил в бензине, чиркнул Севиной зажигалкой и полез внутрь.

Мать моя женщина, да это целый дворец!

Причем обитаемый — люди здесь точно бывали и вовсе не в палеолите! Все стены размалеваны сажей — косые кресты из двух суковатых поперечин, множество лозунгов с восклицательными знаками, но ни одного понятного слова. Наверное, это баскский язык.

В каменном углублении нашлась скрученная и перевязанная кошма, кожаный мешочек с огнивом, кресалом и сухим трутом, жестяночка с солью и два закопченных котелка, каждый литров на пять. Осталось понять, когда сюда придут хозяева, и дождаться.

Сколько бы ни было наверху воды, она все-таки закончилась. Сплошной поток разделился на тугие струи, струи потеряли упругость и превратились в тоненькие ниточки, ниточки порвались на капли… Тучи ушли на север, небо светлело с каждой минутой, радостно заголосили птицы, я на кошме перетащил Севу в пещеру.

И все бы хорошо, но у него начался бред.

Идти за помощью — так нельзя оставить летчика, мало ли кто в горах водится, медведи те же… Тащить на себе — я сдохну, и так тело ломит. Положил Севе на лоб мокрую тряпку, вылез наружу. На дереве над самолетом сидела пичуга и молча трепала клювом свои растопыренные перья — то ли чистилась, то ли сушилась.

Срубил две крепкие жерди, выломал уцелевшие плоские подкосы крыла, привязал сверху, из полос перкаля сделал лямки — получилась неплохая волокуша. Куда идти? Воздух полон испарений, но я разглядел на самой вершине противоположной горушки часовенку, что ли… Вряд ли там есть люди, к тому же, карабкаться вверх у меня сил не хватит.

На всякий случай спустился метров на сорок вниз — точно, ручеек! И вдоль него вроде бы тропа, только не сильно хоженая. Значит, поволоку туда.

Перетянул Севу с кошмой на волокушу, собрал все, что может потребоваться и привязал ему в ногах. Накинул лямки — нет, не годится, снял плечевую кобуру и устроил на животе.

И потащил.

Шаг за шагом, шаг за шагом. Выдергивал застрявшие между камней жердины и снова тащил дальше, смахивая пот, заливавший глаза.

Может, из-за него я не сразу разглядел маленькие фигурки, бодро шагавшие на противоположном склоне.

— Э-ге-кхе-кхргм… — поперхнулся я собственным криком.

Горло перехватило так, что раздался только сдавленный сип.

А люди маршировали дальше и нас не видели — мало того, что в самолете нет НАЗа, так еще нет и оранжевых курток, хорошо заметных издалека!

Зато есть ракетница!

Я с облегчением почти уронил волокушу, неверными руками распутал вьючок — быстрее, быстрее, а то уйдут!

Вжжжжжух!

Небо прочертил красный след.

Вжжжжух!

Ушла зеленая ракета.

Есть! Заметили!

Два раза бахнул из пистолета вверх и махал руками до тех пор, пока они не развернулись и не двинулись к нам, а потом просто сел и тупо таращился на ручей.

Странные ребята: баски, а выглядят почти как наши псевдоскауты — штаны заправлены в высокие вязаные носки, рубашки, рюкзаки, пара двустволок… Только на левой стороне груди вышито красное сердце, а вместо пилоток береты. Почти у всех черные, у Иньяки, то есть Игнасио, который лучше всех говорил на испанском — красный с золотой кисточкой.

— Вы кто?

— Я Джон Грандер, это мой пилот, мы летели из Барселоны, наш самолет разбился, вон там, — я показал откуда пришел, и вся группа повернула головы в ту сторону.

— Грандер, Хуан Грандер, Овьедо?

— Да, нам нужен врач, скорее, у Севы жар и бред, и у нас мало воды.

Игнасио угукнул, сделал знак рукой, и один из басков скинул с плеча небольшой бурдючок. Когда Сева напился (если это можно так назвать), бурдючок передали мне, я хлебнул…

И чуть не выплюнул от неожиданности — вместо воды там было вино!

Хорошее, между прочим, с привкусом кожи, легкое и терпкое.

Волокушу баски превратили в носилки, я подтянул ослабевшие шины Севы и пошел, опираясь на еще одну жердину, под болтовню Игнасио:

— Мой брат в Овьедо работает, звал к себе.

— Что же не поехал?

— Не хочу, там слишком много красных.

— Так у тебя сердце, — я показал на вышивку, — тоже красное. И берет.

— Это кровь Христова! — нахмурился Игнасио.

— Не сердись, скажи, когда мы до города дойдем?

— Через час будем в Олагуэ, там полицейский пост, телефон.

— Отлично! А большой город есть рядом?

— Памплона, километров двадцать. Повезло вам, что упали здесь, а не в Андорре, там горы круче, разбились бы насмерть. И вообще дикая глушь.

Андорра! Ее ведь чуть не прибрал к рукам какой-то русский авантюрист! Это же буквально как в анекдоте «купить один метр государственной границы»…