Инфернальный реквием

Невидимые отражения

Мальчик смотрел, как падает башня собора. Она не рассыпалась и не заваливалась, а вертикально тонула в клубящемся вокруг нее дыму, почти грациозно низвергаясь с высоты. На ее вершине продолжал блистать ослепительно-белый свет, лучи которого пронзали воронку адского смерча. Не отводя глаз от сияния, наблюдатель отыскал внутренним взором разделенную душу – или души – в фонарном зале. Этим зрением, более острым и проникающим глубже, мальчик уже видел, как она – или они – проникли в здание, чтобы помолиться огню – или покормиться им? На самом деле паренек следил за их путешествием много часов, мысленно подбадривая сестер, пока они преодолевали искореженные варпом склоны Перигелия. Но двойняшки скрылись от его взгляда, как только пробрались в башню.

– Спасибо тебе, сестра Асената, – торжественно произнес мальчик, когда вершина постройки скрылась в дыму. – Я докажу, что во мне нет лжи.

Сияние еще несколько секунд неколебимо блистало сквозь завесу смога – и вдруг пропало.

– И ты докажешь, что лжи нет в тебе, – добавил паренек, твердо уверенный, что свет не угас, просто горит незримо, и это верно для обоих огней в башне. Однажды наблюдатель разыщет их.

Сквозь пламенный вихрь сверкали и другие маяки. Гору окружали шесть ярко пылающих столпов, а седьмой лучился за спиной у мальчика. Шпили Коронатус пробудились, как и обещала Кварин. Спутница с фарфоровым лицом покинула его прошлой ночью, вскоре после того, как они вместе пересекли мост к Вигилансу. Под ее руководством паренек применил свой дар, чтобы проскользнуть мимо охранявших переправу гигантов в броне, а затем спрятаться до прихода огненного шторма. Без единого слова – как и всегда – провожатая объяснила, что он должен бдительно наблюдать за бурей. «Смотреть и учиться…»

– Тебя не должно здесь быть, – донесся сзади глубокий мелодичный голос.

Мальчик узнал говорящего, хотя никогда прежде не слышал его – по крайней мере ушами.

– Ты ошибаешься, – ответил паренек, глядя вперед. Он сидел, скрестив ноги, на выступе скалы в паре сотен шагов от моста. Переправу заполняли толпы людей, бегущих от великого пожара. – Мне предначертано быть здесь.

– Неужели? – вполне добродушно спросил незнакомец.

– Да.

– Как тебя зовут, мальчик?

– Афанасий.

– Просто Афанасий?

– Карга называла меня Умельцем.

– Достойный титул, – рассудил мужчина. – И где же эта твоя карга?

Судя по тону, он решил, что Афанасий имеет в виду свою мать.

– Погибла. – Паренек нахмурился, вдруг ощутив неуверенность. – Наверное.

– Печально слышать подобное. – Наступила пауза. – Тут очень опасно, Афанасий Умелец. Многие из чудищ, порожденных штормом, умеют летать, и некоторые уже добрались до Вигиланса. Моих братьев слишком мало, чтобы патрулировать весь периметр, но наверху есть надежные убежища. Я провожу тебя.

– Мне нельзя уходить, – возразил мальчик. Шпили блистали все ярче, однако он знал, что незнакомец слеп к их сиянию. Только наделенные даром могли увидеть духовную энергию, пронизывающую пики. – Я должен увидеть.

– Что именно?

– Чистку. – Афанасий попробовал точнее понять смысл того, что пыталась передать ему Кварин перед уходом. – Очищение.

– Ты о буре?

– Нет, она плохая. – Опять не совсем верное слово. – Порченая, – исправился мальчик.

– Афанасий, ты ведь прибыл на Вигиланс не вместе с остальными, – сказал незнакомец, подступив ближе. – Ты не убегал от шторма.

Паренек понял, что это не совсем вопросы, но все равно ответил:

– Да, я пришел раньше.

– И чего же ты ищешь здесь?

– Я ведь уже сказал, что должен увидеть конец истории, капитан Червантес.

Афанасий услышал гудение включенного силового клинка, потом ощутил задней стороной шеи покалывание от его вибрации, но не вздрогнул. Он еще не знал, как именно умрет, однако был уверен, что не погибнет от руки этого воина.

– Откуда ты знаешь мое имя, мальчик?

– Оно звучало в твоем голосе, капитан.

– Ты колдун, Афанасий Умелец?

– Да… но я докажу, что во мне нет лжи. Я служу свету.

– Какому свету? – требовательно спросил Червантес.

– Тому, который мы только что утратили, – печально произнес мальчик, неотрывно глядя в точку, где исчезла башня собора.

Он чувствовал, как энергия Бдящего шпиля пульсирует в толще скалы внизу, набирая мощь. Значит, скоро начнется.

– Перигелий пал, – безучастно проговорила матерь Соланис. Она смотрела на пылающий адский смерч, окруживший вершину горы. – Первый Свет угас.

– Не оборачивайтесь, – велел Сантино, осторожно подталкивая госпитальера вслед за остальными. – Просто шагайте дальше.

Грузовик они бросили примерно на середине моста, когда толпа беженцев уплотнилась настолько, что ехать дальше Аврам уже не мог. С тех пор боец постоянно нервничал из-за того, как медленно идут люди. Он непрерывно оглядывал небо и дорогу впереди, выискивая угрозы, но так ничего и не заметил, а теперь группа Сантино наконец добралась до конца переправы.

– Может, и выкарабкаемся, – пробормотал он.

Штатские доходили гвардейцу только до груди, поэтому Аврам ясно видел впереди стену из боевой техники. Ее выстроили так, что беженцам приходилось идти по узкому коридору между машинами. На угловатых бронетранспортерах с плоской крышей сверкали прожекторы, которые пронизывали сумрак и слепили гражданских, однако стандартные имплантаты сетчатки абордажника ослабляли блеск. Благодаря этому Сантино разглядел на корпусах «Носорогов» штормболтеры и трубы пусковых установок. Одного залпа из них хватило бы, чтобы смести толпу, но солдата обрадовало наличие таких пушек. С ними Вигиланс имел шанс выстоять против тварей, которые явятся сюда за людьми.

Как только группа Аврама подошла к бронемашинам, он засунул лазпистолет в вещмешок и поднял руки. Охранники наверняка распознают в нем бойца, и абордажнику хотелось бы избежать недоразумений.

– Тут мы будем в безопасности, капитан Сантино? – спросила идущая рядом сестра Клавдия.

– Возможно, – ответил он, не желая лгать.

Несмотря на волнение, гвардеец ухмыльнулся тому, что юная послушница присвоила ему внеочередное звание. «Капитан Сантино!» А неплохо звучит…

– Шпиль Вигиланс под защитой Адептус Астартес. Конечно, мы будем в безопасности! – упрекнула их сестра Мадлен своим грубым, каркающим голосом.

– Я слышала, они когда-то давно уже посещали Свечной Мир, – сказала Клавдия, и ее голубые глаза блеснули любопытством. – Как вы думаете, зачем они вернулись?

– Не так уж давно, дитя. И вообще тебе неуместно рассуждать о таких делах, – выговорила ей Мадлен. – Хватит трещать!

Когда все шестеро вошли в проход между техникой, Аврам безотчетно выступил вперед, словно прикрывая собой сестер. Правда, он все равно ничем бы им не помог, если бы дела повернулись скверно. Сузив глаза, Сантино оглядел исполинов в доспехах, которые выстроились в дальнем конце коридора. Он насчитал шестерых воинов: пятеро стояли полумесяцем, держа выход на прицеле, а их товарищ в центре что-то проделывал с каждым беженцем.

Пышно украшенная силовая броня часовых переливалась на грозовом свету, постоянно меняя оттенки, как будто внутри нее обитала радуга. Латы, только что тускло блестевшие оранжевым, миг спустя приобретали насыщенный пурпурный тон, а еще через секунду – темно-синий. Каждый из пяти доспехов преображался одновременно с другими, поэтому отделение сохраняло единство цветовых обозначений. С поясов космодесантников свисали табарды, вытканные из золотых нитей. Тот же оттенок имели позолоченные гребни на шлемах с коническими забралами.

Воин посередине выглядел иначе. Его броня меняла колер только в пределах серебристо-белых тонов, а на плоской лицевой пластине светились рубиновые смотровые линзы. На правом наплечнике космодесантника виднелась эмблема в виде красной длани с расставленными пальцами, резко выделявшаяся на бледном фоне. Еще одно отличие заключалось в снаряжении: великан держал цепной меч, но зубья оружия молчали, поскольку его хозяин уделял все внимание анализирующему прибору в другой руке. Останавливая штатских, воин проводил перед ними устройством, в течение нескольких секунд осматривал их и жестом разрешал идти дальше.

«Апотекарий, – предположил Аврам. – Они не хотят рисковать».

Но Сантино тут же понял, что не совсем прав. Если бы защитники Вигиланса действительно решили свести угрозу к нулю, то вообще закрыли бы переправу. Адское пламя, да любой полк абордажников не задумываясь развернул бы всех этих людей! В кризисных ситуациях от гражданских никакого толку, один вред.

«Кто вы такие?» – задумался боец, рассматривая наплечники великанов.

Хотя пустотные абордажники изучали базовые сведения о Космодесанте, в том числе геральдические цвета и символы наиболее известных братств, этих воинов он не узнавал. Если на левом оплечье у каждого из них находился герб ордена – крылатое существо с раскинутыми руками, увенчанное звездами, – то изображения справа ни разу не повторялись. Аврам не разбирался во всяких там вычурных картинках, однако его поразила детальность работы. Ради чего Адептус Астартес тратят время на рисование?

Анализирующий прибор апотекария пискнул, когда тот поднес устройство к тучной даме в изорванном дорогом платье. Космодесантник ткнул цепным мечом вправо, где стояла кучка людей.

«Им не повезло», – сообразил Сантино.

– Отойди туда, гражданка. – Голос воина из решетки-динамика звучал гулко, но музыкально. – Потребуется дополнительный осмотр.

Что-то залепетав, женщина рухнула на колени и обхватила ноги великана. Апотекарий немедленно ударил ее по голове рукоятью цепного меча.

Клавдия охнула, увидев, как беженка падает без сознания.

– Так надо, сестричка, – сказал Аврам.

Боец хотел взять девчонку за плечо, чтобы успокоить, но передумал, решив, что нарушит границу дозволенного. Подросток или нет, она принадлежала к Сороритас.

– Он прав, – согласилась матерь Соланис. Один из стражей меж тем оттащил неподвижную даму к изолированной группе. – Им необходимо устранить риск эпидемии.

– А что, если… если мы… – Клавдия умолкла.

– Если ты заражена, то вознеси благодарность за то, что твоя смерть будет чистой, – сурово произнесла Соланис.

«Тут я на твоей стороне», – подумал гвардеец, вспомнив, как впал в ступор, первый раз наткнувшись на хищные трупы. Такой судьбы никому не пожелаешь. Пока Сантино чувствовал себя хорошо, однако имелась немалая вероятность того, что зараза проникла в него и, вероятно, в старшую матерь. Во время боя в госпитале они оба соприкасались с жертвами болезни.

– Истина – наш первый и последний неугасимый свет, – провозгласила Соланис, когда их группа подошла к ждущему апотекарию. – Верьте в справедливость Бога-Императора.

«Или в старую простушку Госпожу Удачу, – поправил Аврам, встретив безразличный взор исполина. – До сих пор она меня не подводила. Может, еще немного протащит на себе».

Как ни крути, что бы человек ни делал или мечтал сделать, все упирается в случайности и совпадения.

Ощутив, что земля трясется, Ванзинт Райсс поднял голову. Лейтенант по-прежнему одиноко стоял на коленях в палате абордажников – там, где его оставил вестник чумы, покидая госпиталь.

Почему он еще жив? Почему чудовище пощадило его? Оно забрало всех прочих, даже постороннего – Лемарша, – но отвергло последнего офицера роты. Почему?

«Выживи, – повелел тогда бледный великан, положив руку на голову Райсса. – Будь свидетелем».

– Чего? – пробормотал Ванзинт.

Что это – насмешка напоследок? Или проблеск воспоминаний смертного носителя вестника? Райсс всегда уважал Толанда Фейзта, чуть ли не поклонялся ему, однако сержант видел лейтенанта насквозь. Истина состояла в том, что Ванзинт не был способен командовать. Он и в абордажники-то не годился…

Всхлипнув от безысходности, офицер выпрямился. Сквозь разбитые ветром окна сочился мутный алый свет, раскрасивший палату в кровавые тона. Голова Райсса гудела, словно он упился паршивым вином. Покачиваясь, он пытался решить, куда ему идти…

– Что?..

Мимо лица Ванзинта пролетела муха, и он неосознанно вскинул руку. Почувствовав, как насекомое возится под сомкнутыми пальцами, лейтенант ухмыльнулся, приятно удивленный собственным проворством. Хихикая, он поднес кулак к уху и встряхнул, наслаждаясь недовольным жужжанием пленницы. Следом Райсса посетила настолько приятная – и праведная! – мысль, что он даже облизнулся.

Внезапно офицер совершенно четко понял, чем хочет заняться.

Кварин стояла на вершине пика Вигиланс, обратив фарфоровое лицо к Перигелию. Разросшийся огненный шторм полностью окутал вершину горы, обуглил ее склоны и вскипятил воду у берегов. Создание ощущало, что гораздо ниже – бесконечно глубже, чем материальная кора планеты, – от схожей боли ревет душа мира, разрубленная и подожженная. Нечто ужасное осквернило своей яростью сверхъестественное горнило в центре Витарна, причинив намного худший ущерб, чем обманщик, который вплел себя в историю Последней Свечи.

На протяжении тысячелетий планета привлекала многих темных мечтателей. Они искали здесь откровений и могущества, необходимого, чтобы воплотить их в жизнь, но еще никто не вредил миру настолько чудовищно. Никто не наделял формой зародыш кошмара, запертый в сердце Витарна. Нет, не просто формой – возможно, даже толикой разума. Неистовство осквернителя породило Опаленного Бога.

Древняя стражница замечала бездонные нереальные трещины, что расходились от раны в теле планеты, как жгучая зараза по жилам. Они стремительно охватывали мир, и его земля, море и небо содрогались в спазмах. Конвульсии усиливались по мере удаления от эпицентра, где шпили сдерживали око бури. Шторм бесновался, стремясь скинуть незримое ярмо и повалить семь вершин, но за прошедшие эпохи мощь пиков не ослабла, ибо камни душ, внедренные в их сердцевины из призрачной кости, были нетленными.

Многие благородные создания пожертвовали собой, чтобы вечно охранять эту планету и держать ее ужасы под замком. В число хранителей входила и Кварин. Ее сущность, кристаллизованная в самоцвете под маской, управляла бессмертным рукотворным телом. Когда-то подобных ей насчитывалось семь, по числу шпилей, но время и естественная убыль взяли свое. Другие Кварины одна за другой становились жертвами насилия, безумия или несчастных случаев, пока не осталась только она.

Час настал. Таинственная энергия, собиравшаяся в пиках, достигла апогея и превратила Кольцо в раскаленный добела терновый венец на челе планеты. Кварин услышала гнетущее пение камней душ – хоровой поминальный плач по утраченной ими жизни. Отдав безмолвную команду, последняя стражница высвободила силу сгинувших.

Безупречно чистые лучи одновременно вырвались из семи вершин и пронзили шторм со всех сторон. Почуяв их касание, смерч взревел. Изрыгая пламя, воронка извивалась и металась, пытаясь укрыться от потоков света, но они неумолимо преследовали добычу, с каждой секундой рассеивая жар бури холодным презрением и прижигая оскверненную скалу под ней.

Кварин безразлично наблюдала за ритуалом сдерживания. Ее душа, слишком старая, оторванная от реального мира, уже не чувствовала ничего, кроме простого одобрения. Она знала, что вскоре последует за сестрами в небытие, но уже подготовила все необходимое, чтобы их бдение продолжили другие. Планета будет гореть, но Кольцо выживет.

Пока стоят шпили, кошмар под ними не вырвется на свет.

Белые лучи моргнули и угасли. Потусторонний хор умолк. Огненный шторм исчез, а с ним – гора, срезанная у середины. Сохранилось только ее подножие, ровная плита дымящегося обсидиана. В такой катастрофе не мог уцелеть никто.

– Вот теперь все, – устало произнес Афанасий.

– Что это за чародейство? – выдохнул воин, нависавший над мальчиком.

Большинство собратьев великана произнесли бы подобную фразу с ненавистью, но в его голосе слышалось восхищение.

– Конец и начало, – ответил паренек. – Капитан… ты кое-что ищешь. Вот почему ты здесь. Вот зачем вернулся в Свечной Мир.

– Тогда скажи мне, Афанасий Умелец, что я ищу?

– Ответ. – Мальчик нахмурился, стараясь разобраться в подсказках своей интуиции. – Причем идеальный.

– И у тебя он есть?

– Нет… но я знаю, что ответ… где-то тут.

Наконец он обернулся к незнакомцу – вернее, отлично знакомому ему воину, поскольку лицо сияющего великана возникало еще в самых ранних воспоминаниях Афанасия. Они изначально не могли избежать момента своей встречи, а значит, и всех триумфов и страданий, что обязательно последуют за ней.

С точно такой же неизбежностью мальчик, который никогда не был ребенком, отыскал самые нужные в тот миг слова.

– Мы воспарим на пылающих крыльях, капитан! – поклялся он.

И предопределил их судьбу.

Проскрежетав измученными шестернями, Теневой Планетарий изрыгнул женщину, что застряла в его нутре, словно кусочек чего-то неудобоваримого. Вертясь, она помчалась прочь от кружащихся призм и врезалась в стену из сплошного стекла. От удара воительница отлетела назад и рухнула на спину. Столкновение оглушило ее, несмотря на доспех.

– Умеренность – мой самый праведный щит, – прохрипела женщина, из последних сил удерживаясь от потери сознания. – Смирение – моя сама верная броня.

Она повторяла священные строки, пока не осознала их смысл. Следом воительница вспомнила о родном ордене. Казалось, прошли часы, пока в памяти всплыло и ее собственное имя.

– Я жива, – прошептала Чиноа Аокихара, пораженная немыслимостью такого исхода. – По милости Его, – преданно добавила старшая целестинка.

Сестра лежала под бронзовым куполом в круглом помещении со стеклянными стенами. В зал струился багряный свет, словно на небе господствовало Проклятие.

Возможно, теперь так будет всегда.

Застонав, Чиноа неуклюже поднялась на колени, потом на ноги. Ее силовой ранец исчез, а с ним – энергия, питавшая доспех. Без нее броня висела на Аокихаре тяжким грузом и медленно отзывалась на движения хозяйки. Когда латы исчерпают резервный запас, они станут бесполезным и даже вредным бременем. Штормболтер тоже пропал где-то в круговерти, выплюнувшей сестру, однако она не утратила присутствия духа.

– Бог-Император спас меня ради некоей задачи! – провозгласила Чиноа. Иного она и вообразить не могла.

Обернувшись, Аокихара увидела в центре помещения огромную светосферу со множеством граней, покрытых вытравленными строчками священных псалмов. Осознание пришло к ней медленно, как узник на эшафот.

Целестинка находилась в фонарной башенке одной из барж типа «Всепрощение», высоко над верхней палубой. Как она здесь оказалась? Нет… в подобных обстоятельствах вопрос звучал глупо. Значение сейчас имело только «почему?».

В дальнем конце отсека находился металлический люк, но он пока что мог подождать. Заставляя онемелые сочленения брони двигаться, Чиноа подошла к ближайшей из прозрачных стен и оглядела адский пейзаж снаружи.

Из-под башенки вытягивался темный клин судна. Его уставленную горгульями палубу окутывал пар – корабль двигался вперед, взбивая вязкую лаву. Немыслимо, но корпус баржи не плавился, а деревянные надстройки не загорались.

– Благословлены будь обереги веры, – рьяно проговорила целестинка, – ибо Свет Его…

Она умолкла, поскольку узнала судно и поняла все до конца. Этот корабль от жара преисподней спасала не вера, а родство с потусторонним. Закрыв глаза, сестра ударила латной перчаткой по стеклу с такой силой, что оно потрескалось.

Аокихара попала на борт «Крови Деметра».