Имя Кати (Павел Губарев) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Песня Кати

Катя сидела в приёмной возле кабинета директора и барабанила пальцами по сиденью кресла. Кресло было обито кожей: чуть шероховатой, упругой. Катя бы с удовольствием украла такое домой. И хотя сидеть было удобно, Катя ёрзала. У неё даже созрел план отпроситься у секретаря в медпункт, там выпросить ваты, скатать два комка и заложить уши.

Потому что и здесь играла эта песня. Сколько можно? Сколько ей веков вообще?

Буквы разные писать тонким пёрышком в тетрадь

Учат в школе, учат в школе, учат в школе.

Автор, небось, пёрышко у птерозавра вырвал. Пришёл домой, в пещеру, ударил жену дубиной непонятно зачем, на всякий случай, наверное, поковырял во рту костью ящера, потому что мясо мамонта в зубах застряло, и решил, что детям племени как-то слишком хорошо живётся. И основал первую школу.

Гад такой.

Находить восток и юг, рисовать квадрат и круг

Учат в школе, учат в школе, учат в школе.

И не путать никогда острова и города

Учат в школе, учат в школе, учат в школе.

Почему бы не перепутать? Поехал в Тверь, а приехал на остров. Хорошо же: пальмы, песок и тысяча километров до ближайшего мудака.

Кстати, Юг Катя найдёт без всяких подсказок: она живёт на Юге Москвы. Восток ей находить не надо — там слишком дорогие районы. Вот заработает — тогда найдёт. Ну или прикажет навигатору, он отвезёт куда надо. Это же касается квадратов с кругами. Первое правило бизнеса: сперва найди канал сбыта, потом создавай продукцию. Найдёшь, кому продавать картины, тогда и рисуй хоть чёрный квадрат, хоть зелёный круг.

Из зелёного круга под потолком и доносилась эта ужасная песня. Её слышала Катя, робот-секретарь и растение в кадке. Робот дебильно улыбался, растение стояло смирно, хотя Кате казалось, что оно подбоченилось. Ужасно, должно быть, расти в приёмной директора школы: все эти потеющие, ёрзающие, пахнущие йогуртом и средством от прыщей школьники, светло-серые стены с едва заметным оттенком зелёного. Цветом, который должен успокаивать, но на деле исподволь напоминает о болоте, аптеке и госуслугах.

Растению, наверное, хотелось вырвать корни из земли и сбежать в парк за два квартала отсюда. Там свои, там жучки, там можно шуршать на ветру. Там можно подслушивать, как целуются в кустах и поют песни под гитару. Там можно нюхать выдыхаемый украдкой сладкий дым. Там, там настоящая жизнь. Но нет, приходится стоять здесь и слушать, как из динамика доносятся голоса детей, которые давно выросли и умерли. Их было много, они пели звонко и попадали в ноты, но Катя слышала, что каждому из них было тоскливо, что они репетировали, сидя часами без перерыва в душной комнате, копируя интонации взрослой, задёрганной тётки в очках с толстыми линзами.

Гимн лицемерия. Хор квадратных колышков, которые забивают в круглое отверстие профессиональные педагоги. Шум шестерёнок на фабрике посредственностей. Крики ужаса искалеченных личностей. Если бы мысли росли на голове, как пальцы на руках, школьники бы каждый день приходили домой с переломами. Наверное, тем древним детям было полегче: в школах тогда работали люди. А теперь только слепки настоящих учителей в виде недорогих, но по-казённому надёжных машин. И только директор — человек, что по какой-то странной причине ещё более жутко. Тем более что у него в приёмной цветок, который мечтает сбежать в парк.

— Терпи, Диффенбахия или как тебя там, — тихо сказала Катя. — Я верю, ты тоже страдаешь ни за что.

Кате, конечно, сейчас всыплют ни за что. Она не знала, за какое именно ни за что, но могла догадываться.

Во-первых!

Ире поставили пять по английскому. Пятёрку получила и Катя, хотя она и отвечала в два раза лучше, с чем учитель не спорил. На Катино замечание, что одинаковые оценки должны получать те, кто одинаково отвечает, он сказал, что оценки ставит «тактически». Катя ответила хорошо, но как обычно. А Ира ответила так хорошо, как только смогла. И заслуживает высшей оценки. Ира слушала и вежливо улыбалась, как будто ей только что дали сливочную помадку, а не назвали посредственностью перед всем классом.

Катя не сразу сообразила, что сказать, поэтому начала возмущаться, только когда весь класс уже погрузился в изучение пружинистой и двухшарнирной, как нога кузнечика, конструкции Past Perfect Continuous. Катя начала возмущаться и сорвала объяснение.

«Ну и чего тогда стоит красный диплом этой конкретной школы, если его может получить даже Ира Склодовникова?» — заявила Катя. Что будет думать о выпускниках работодатель, глядя на Иру и её гладкий аттестат?

Резонный вопрос. Возможно, Кате что-то и ответили бы. И возможно, её слова бы приняли во внимание. Не стоило, однако, при этом называть Иру говорящей сосиской. Эта фраза заставила учителя переключиться с темы оценок на тему взаимного уважения.

Когда Катя получит аттестат, она скажет: «Всё то время, что я ходила в школу, меня тянуло блевать». Это Past Perfect Continuous, isn’t it?

Во-вторых, была химия, и Катя посчитала молекулярную массу геосмина. Она выбрала геосмин потому, что им пахнет земля, когда начинается дождь. Кстати, это вещество всегда есть в земле: его выделяют актинобактерии, а первые капли дождя выбивают его из земли в воздух.

Катя посчитала быстро и правильно, а учитель поставил ей четыре.

— Это, извините, пожалуйста, почему? — спросила Катя.

— Видите ли, у вас сегодня два балла по социальной адаптации. Если я поставлю вам пятёрку, то у вас образуется негармоничный профиль, что навлечёт на вас известные вам последствия и поставит меня в неловкое положение, — ответил химик.

— Какое неловкое положение? Ты же робот!

— Хорошая ученица должна вежливо относиться к своим одноклассникам, братьям меньшим и искусственным разумам. Это черта гармоничного, цельного и по-настоящему доброго человека.

— Опять эта хрень сумасшедшая. Что мне теперь, с чайником здороваться по утрам?

— Мудрец говорил: «Покажи мне, как он обращается с роботом, и я скажу, какой это человек».

— Что за мудрец?

— Давайте будем задавать вопросы по регламенту. Садитесь на место. Я ставлю вам четвёрку авансом, но с удовольствием исправлю её на высший балл, как только…

— Земля пахнет геосмином, а от тебя несёт индолом и скатолом, как от собачьего дерьма, которое у тебя в голове, буратино фашистское!..

Катя когда-то читала, что человек запрограммирован эволюцией внимать другим людям. Сознание ребёнка настроено на то, чтобы извлекать общую информацию об устройстве мира не столько из наблюдений за этим миром, сколько из общения со взрослыми. Поэтому роботов-учителей делали похожими на людей. В каждом классе сидела эта фигура с двумя руками, двумя ногами и козлиным голосом. Её нужно было слушать, ей нужно было подчиняться. Это работало. И Катя ненавидела учителей и себя: за то, что не могла не замечать того, что это действительно работает — и с ней тоже. Ненавидела и бунтовала.

В-третьих, у Кати был прекрасный шанс выправить оценку по соцадаптации и решить все остальные проблемы разом. Для этого надо было выступить с танцем под французскую песню. Можно было даже не петь. Но это означало два часа репетировать с французской группой. С Никитоломом, который вроде бы был влюблён в Катю, но называл её носатой кошкой, и это был единственный комплимент, который она от него слышала. С Женькой, который гоготал громче, чем Катя думала. С Рыжей Любой, которая любила всех передразнивать, делала это непохоже, но делала постоянно, потому что все охотно ржали, в том числе когда она пародировала Катину привычку оттопыривать, задумавшись, ладонь, поднимая её к виску, — но не так же сильно! И ещё с нормальными, в общем, и потому ещё более ужасными ребятами.

Ещё была Лена по фамилии Калина, которую все звали Калинка и Калиниум. Калиниум не могла просто услышать что-то в разговоре и промолчать. Если кто-то рассказал, что пошёл на концерт «Leaver» и после выступления сфотографировался с вокалистом Сашей Савильевым, то тут же выяснялось, что у Калиниума брат знаком с продюсером «Ливеров» и месяц назад она была на их концерте, а потом прошла за сцену, где познакомилась со всей группой, а потом ещё весь вечер выпивала с ними в гостинице.

Когда Женька Лопатный рассказывал, как вывихнул ногу, то Калиниум перебила его и стала рассказывать, как год назад она сломала ногу в двух местах, ей вставили штифт и оперировали колено, после чего она месяц проходила на костылях.

Когда Катя упомянула, что послушала первый альбом Боуи, Калиниум рассказала, что уже два года назад послушала все двенадцать дисков и даже пообщалась с Боуи по видеосвязи, а дома у неё есть два плаката с автографами.

Да, изредка Катя пыталась говорить с ними о фильмах и музыке. С девочками — иногда даже о парнях. Но казалось, что Катя и все остальные в её классе сели на два разных поезда, которые идут примерно в одну сторону, но всё же расходятся. С каждым годом всё дальше и дальше. В пятом классе они ещё могли слушать вместе Перси Триллигтона и «Пожарных», но в восьмом классе нормально поговорить о Боуи не получилось ни с кем.

— А, тот, который красится.

— Да, но…

— Ну какой-то он худой слишком.

— Но песни…

— А это обтягивающее трико.

— А тут у него строчка такая…

— А ты видела его зубы?

И хуже всего в школьном выступлении была песня. Бодрая, как стадо улыбающихся будильников, и слащавая, будто кто-то пролил шоколадный сироп на синтезатор, прежде чем играть. А потом просыпал блёстки. Так и молотил по клавишам пальцами в сиропе и блёстках.

Пик-тыц! Пик-пик пик-пик тыц. Тыц.

Non je ne pleurerai pas

Пик-тыц! Пик-пик пик-пик тыц. Тыц.

Non je ne pleurerai pas

Катя представила себя танцующей под это «пик-пик» в актовом зале, где, как назло, большие окна и очень светло, да ещё и кто-нибудь постоянно снимает всё это позорище на телефон, — и решила вежливо отказаться.

А потом решила отказаться невежливо.

В конце концов, у неё уже есть работа и ей осталось дотерпеть два года, а Никита может засунуть своё мнение о её внешности себе в свою толстую… голову обратно. Она-то теперь знает, что…

Тут её пригласили в кабинет директора, и поезд мыслей прибыл на конечную, не успев свернуть на приятную, но тревожную территорию размышлений о своей внешности и роли больших носов в формировании приятных лиц.

Кресло в кабинете оказалось пустым. Катя оглянулась было на дверь, чтобы выйти, но со стола донёсся голос.

— Здравствуйте, извините, что я не смог присутствовать лично. Дела. Присаживайтесь.

— Здравствуйте, Евгений Александрович, — сказала Катя и присела. Стул был точно таким же, как в приёмной, но почему-то совершенно неудобным.

Директор обращался к ней с экрана. Это был приятный мужчина того возраста и той внешности, которые как раз подходят для того, чтобы рекламировать недорогие электробритвы, стиральные порошки, семейные тарифы и прочие хорошие вещи, от которых хочется убежать на край света.

— Вы очень талантливая, Катя, — сказал директор.

— Что?

— Да, мне кажется, у вас большое будущее. Я сейчас не льщу. Я посмотрел на ваши оценки и ваш профиль поведения. И вы знаете, что я увидел. И вы знаете, что по поводу таких цифр говорят прогнозисты.

— Если честно, не знаю.

— Значит, скоро узнаете. Вы не средняя ученица, Катя. Это не всегда хорошо и не всегда повод для гордости. Но в целом… но в целом, давайте начистоту, это хорошо. И это повод для гордости. Главное, чтобы вы это помнили. Кто-то идёт покупать нож, чтобы разрезать яблоко. Кто-то может разломить яблоко пополам. Кто-то неаккуратно откусит, а вы… Стоп, к чему я привёл это сравнение? Ах, язык у вас острый, вот что!

— Я бы…

— Не надо. Давайте сэкономим друг другу время. Вы не будете оправдываться. Я не буду учить вас обращаться вежливо с одноклассниками. Вы всё знаете про нашу систему оценки соцадаптации. Статью «Семь способов поставить на место идиота и при этом самому не выглядеть как идиот» вы читали. Ну и применяйте. Баллы ваши увидят и работодатели, если поинтересуются. А они рано или поздно поинтересуются. Это надо помнить, не так ли? На работе вашей, куда вы так охотно убегаете, тоже есть коллеги. Это взрослые люди, но, поверьте, внутри каждого взрослого сидит ребёнок, который не успел сообразить, когда это он вдруг вырос и стал начальником отдела. Но это вы и без меня знаете. Знаете ведь?

Катя растерянно кивнула. Директор изменился с тех пор, как она его в последний раз видела вживую: тогда он был высокой страшной фигурой с громким голосом — что-то вроде шагающего танка в синем костюме. В кабинете слабо пахло одеколоном, и Кате стало странно уютно от этого хвойного запаха. Ей захотелось, чтобы директор оказался здесь живьём. Она могла бы разглядывать его костюм, вдыхать запах его одеколона, слушать его голос. Спросить его, не знал ли он её отца. Ведь должен был знать. Почему-то она не могла задать этот вопрос по видеосвязи.

— Вот и славно. Я просто советую вам помириться со всеми. Будет спокойнее. Не потому что они этого заслуживают, а потому что вы этого заслуживаете.

— Хорошо, — кивнула Катя.

Директор молча смотрела на неё. Стул под Катей снова стал неудобным.

— У меня одна просьба, — сказал наконец директор.

— Да?

— Не требование, не указ, не предписание. А просьба. Личная.

— Э-э-э.

— Открою секрет. Школа ставит оценки вам, но школе тоже ставят оценки. Начальство, чиновники, алгоритмы, общественные советы всяческие. Ученик шёл домой, свалился со скейта — нам минус. Средняя зарплата выпускников через десять лет после последнего урока ниже средней по рынку — нам минус. Ну и так далее. Раньше социальные сети были только в интернете, а теперь всё кругом — одна социальная сеть. Это надо помнить, не так ли? Паутина такая. Вы вышли из школы, а за вами тянутся белые нити. Связи с одноклассниками, оценки и баллы — всё это тянется за нами. Крепко-накрепко дружить, с детства дружбой дорожить учат в школе, учат в школе, учат в школе. Вы чихнули, нити дрогнули, я говорю «будь здоров». Это надо помнить, не так ли? Вы не заметили, что в слове «репутация» есть слово «путать»?

— Нет. И я что-то…

— Ваша песня. Уберите её из сети. Пока она не привлекла внимания.

Катя ощутила, что её лицо залилось жаром, а сиденье стула превратилось в камень.

— Мне очень жаль об этом просить, — сказал директор, — потому что песня замечательная. Глагольные рифмы я бы поменял, но припевчик динамичный и остроумный. Когда закончите школу — обязательно запишите её с каким-нибудь гитаристом. Только не этим, хорошим. Ну или поменяйте слова и запишите сейчас. А пока — в таком виде — не надо. Пожалуйста.

Катя слышала, что директор что-то говорит, но слова не доходили до неё, как будто она всё же успела насовать ватных шариков в уши. Катя сделала над собой усилие, глотнула — и пришла в себя на слове «пожалуйста».

— Да-да, конечно. Я уберу.

— Большое спасибо.

Катя встала и пошла к двери не прощаясь.

— Катя!

— Да? Что-то ещё?

— Не надо глядеть так испуганно. Господи, неужто вы думаете, что руководство не мониторит соцсети? Поверьте, из всего, что мы насмотрелись, эта ваша песенка ещё самая безобидная. Да и, если честно, самая талантливая. Но… не надо, ладно?

— Если она безобидная, почему вы лично просите её убрать?

Директор рассмеялся.

— А вы молодец.

— Так почему?

Директор отвлёкся на какой-то другой экран. Или сделал вид, что отвлёкся.

— Давайте договорим в другой раз. Спасибо, Катя. Я на вас рассчитываю. И я вами горжусь. Да, и… вы стали похожи на свою маму. Она была хорошим человеком.

Катя вышла из кабинета, прошла приёмную, пожав лист растению, села в коридоре, раскатала планшет и удалила песню из сети. Она осталась в её планшете. Пора было идти на работу. Катя медленно выдохнула и побежала по коридору. На ходу она вложила в уши капельки и включила песню. Заиграли грязные гитары в духе Queen’s Bitch Боуи, и голос (Катин, но искажённый до низкого мужского) запел:

Одеваться как угодно, во весь голос хохотать

Если больно, если плохо, поминать е*ёну мать

Отучают, отучают,

Отучают в школе

Просто делать то, что хочешь; то, что хочешь, говорить

Если в строе все дебилы, то из строя выходить

Отучают, отучают,

Отучают в школе

Ненавидеть дураков

Отучают в школе

От простых понятных слов

Отучают в школе