Император Пограничья 16

Глава 18

Оранжерея князя Голицына представляла собой стеклянный дворец в миниатюре — высокие арочные своды купола, ажурные металлические конструкции, сотни растений из самых разных уголков мира. Апельсиновые деревья соседствовали с орхидеями, неизвестные кусты — с розовыми цветами, а воздух был напоён влагой и душистыми, сладковатыми ароматами. В углу журчал маленький фонтан, облицованный голубой плиткой.

Василиса стояла у одного из окон, спиной ко входу. Её силуэт чётко вырисовывался на фоне залитого солнцем стекла — прямая спина, напряжённые плечи, руки, сцепленные перед собой.

Дверь за моей спиной тихо щёлкнула, отрезая нас от остального мира.

— Строганов больше не угроза, — продолжил я без предисловий. — Шантаж окончен. Тема с Еленой закрыта навсегда.

Василиса замерла. Секунда, другая. Потом медленно повернулась.

— Что? — Её голос прозвучал глухо, недоверчиво. — Как это — «закрыта»?

— Именно так. Мы договорились.

Княжна смотрела на меня широко раскрытыми глазами. В них плескались страх и надежда.

— Что ты ему сказал? — Она сделала шаг ко мне. — Откуда ты вообще узнал про…

— Детали неважны, — я мягко оборвал её. — Важен результат.

Василиса стиснула пальцы так, что побелели костяшки.

— Что он потребовал взамен?

В её голосе звучала уверенность человека, который знает: за всё в этом мире приходится платить. И чем крупнее услуга, тем выше цена.

Я позволил себе лёгкую усмешку.

— Ты же хорошо меня знаешь, Василёк. Требуют не у меня. Требую я у других.

Княжна моргнула. На мгновение в её взгляде мелькнуло замешательство, но оно тут же сменилось настороженностью. Она ждала подвоха. Скрытого упрёка. Условий, которые я непременно должен был выставить.

— Я не просила тебя о помощи, — её голос стал резче, словно она защилась.

— И тебе никогда не придётся, — ответил я спокойно. — Друзей просить не нужно.

Пауза. Василиса замерла, словно не расслышала. Или не поверила тому, что услышала.

Я сделал несколько шагов вглубь оранжереи, остановившись у кадки с апельсиновым деревом. Сорвал яркий плод, покрутил в пальцах, разглядывая, и начал медленно чистить. Дал княжне время переварить мои слова.

— Почему ты не пришла ко мне сама?

В моём голосе не было обиды, лишь искреннее непонимание. Я действительно хотел знать. Василиса отвела взгляд. Её пальцы теребили кружево на рукаве — жест, который я замечал за ней, когда она нервничала.

— Строгановы слишком опасны, — она произнесла это, как заученный урок. — У них сотни дружинников. Банки. Связи в половине княжеств Содружества. Я не хотела втягивать тебя в свои проблемы.

— А у меня, по-твоему, врагов мало?

— Вот именно! — вспыхнула она. — У тебя и так хватает. Гильдия Целителей, Шереметьев, Терехов, бояре…

— Это мне решать, во что втягиваться.

Моё замечание повисло в воздухе. Василиса закусила губу. Обычно она огрызалась, спорила, выплёскивала эмоции наружу. Сейчас что-то удерживало её.

Я проглотил дольку апельсина и повернулся к ней.

— Это ведь не настоящая причина. Верно?

Молчание.

— Василиса.

Что-то в моём голосе — не приказ, но и не просьба — заставило её вскинуть голову. В её глазах блеснула влага, но она тут же яростно моргнула, не давая слезам пролиться.

— Я и так задолжала тебе слишком много! — слова полились потоком, словно прорвало плотину. — Каждый раз прихожу с новой проблемой, как побирушка. Ты спасал меня от Бездушных, от отца, вытащил из Стихийного погружения, когда я чуть не растворилась в камне…

Она осеклась, сглотнула.

— Я сама создала эту проблему, когда убила Елену. Моё решение, мои последствия. Хотела справиться сама хоть раз в жизни. Доказать, что я не… не беспомощная дурочка, которая только и умеет, что создавать неприятности.

Голос княжны дрогнул на последних словах.

— И потом… — она отвернулась к окну, — мы ведь не… ты выбрал Ярославу. Я приняла это. Но тогда какое право я имею бегать к тебе со своими проблемами? Как будто пытаюсь удержаться подле тебя через жалость…

Вот оно. Настоящая причина, скрытая под слоями рационализации.

Я подошёл ближе, остановившись в двух шагах от неё.

— Василёк, — произнёс я мягко, — посмотри на меня.

Она неохотно повернула голову. Глаза покраснели, но слёз на щеках не было — слишком гордая, чтобы плакать.

— Мне не нужно быть с тобой в романтических отношениях, чтобы хотеть тебе помочь, — я говорил спокойно, размеренно, давая каждому слову время достичь цели. — Дружба — это не утешительный приз для тех, кого отвергли. Ты — часть моего круга. Моих людей. Я всегда защищаю своих.

Княжна смотрела на меня, не мигая. В её взгляде читалось недоверие — но уже не ко мне. К самой возможности того, что мои слова правдивы.

— Ты думаешь, что постоянно берёшь, — продолжил я. — А я вижу девушку, которая прошла со мной Мещёрское капище, Гон и войну со Владимиром. Рисковала головой десяток раз в самых разных стычках. Помогала наладить работу шахты, построить Угрюм, осушить болота. Учила детей в школе. Спасала жизни во время обороны.

Я чуть наклонил голову, ловя её взгляд.

— Ты давно расплатилась, Василёк. Просто не заметила.

Долгое молчание. Княжна отвернулась к окну, и я видел, как дрожат её плечи. Не от рыданий — от напряжения, которое наконец начало отпускать.

Солнечный свет падал косыми лучами, расчерчивая пол оранжереи золотистыми полосами.

— Знаешь, — я заговорил негромко, почти задумчиво, — у меня никогда не было сестры.

Василиса чуть повернула голову, прислушиваясь.

Братья — были. На миг передо мной мелькнули их лица: рассудительный Трувор, бесстрашный Синеус. А сестры — нет.

— Мне нравится думать, что ты могла бы ею быть.

Княжна замерла. Медленно обернулась, глядя на меня с выражением, которое я не мог до конца прочитать. Удивление. Что-то тёплое, незнакомое.

— Брата не нужно просить о помощи, — добавил я. — И сестре не нужно доказывать, что она достойна защиты. Это просто есть. Как воздух.

Тишина. Только журчание фонтана и далёкое пение птиц за стеклом.

Когда Василиса заговорила, её голос звучал иначе. Тише. Мягче.

— Мне не приходилось быть младшей. Давно. С тех пор как мама умерла.

Она помолчала.

— Для Мирона я всегда была старшей сестрой, которая должна быть сильной. Для отца — наследницей, которая всегда должна соответствовать титулу, и одновременно неразумным дитя, с чьим мнением можно не считаться. Для слуг — госпожой.

Её пальцы снова потянулись к кружеву на рукаве, но на этот раз жест казался скорее задумчивым, чем нервным.

— Это странное чувство, — она чуть улыбнулась уголками губ. — По-хорошему странное.

— Привыкай, — я позволил себе лёгкую усмешку.

Княжна фыркнула — почти смешок. Напряжение, державшее её всё это время, наконец отпустило.

— Спасибо, — произнесла она тихо, — что снова спас меня. Я этого никогда не забуду.

Я кивнул, принимая благодарность без лишних слов. Затем чуть изменил тон, добавив иронии:

— К слову о тех, кто хочет тебе помочь. Шведский принц сегодня получил три пули, защищая человека, которого считал твоим обидчиком.

Эффект был мгновенным. Краска залила щёки Василисы, и она резко отвела взгляд, делая вид, что чрезвычайно заинтересовалась цветущей орхидеей у фонтана.

Я подметил реакцию и спрятал улыбку.

— Сигурд мне нравится, — продолжил я. — Может, и не самый смышлёный, зато честный парень, прямой и без гнили. Редкость среди аристократов — человек, который говорит то, что думает, и делает то, что говорит.

Княжна молчала, упорно разглядывая лепестки.

— Он бросился под пули, не зная моих способностей. Просто увидел угрозу и закрыл собой. Таких людей мало.

Мой взгляд был внимательным, но без давления

— Я заметил, как ты смотрела на него во время боя.

— Я не… — Василиса вскинула голову, и румянец на её щеках стал ещё ярче. — Это было… я просто…

Она осеклась, поняв, что запуталась в собственных оправданиях.

— Знаешь, — я произнёс мягко, почти задумчиво, — если он будет вести себя недостойно — скажи. Я поговорю с ним. По-братски.

Василиса подняла на меня глаза. На миг в её взгляде мелькнуло что-то похожее на испуг, но потом губы дрогнули в улыбке — первой настоящей улыбке за весь разговор.

— По-братски — это как? — уточнила она с проблеском прежней язвительности. — Мечом к горлу, как со Строгановым?

Я пожал плечами с невозмутимым видом:

— А это уже будет зависеть от степени недостойности.

Княжна рассмеялась — негромко, но искренне. Напряжение, висевшее в воздухе последние полчаса, окончательно рассеялось.

Стук в дверь прервал момент. Створка приоткрылась, и в щели показалось лицо слуги в ливрее с гербом Голицыных.

— Ваша Светлость, — обратился он ко мне с коротким поклоном, — Его Светлость просит вас пожаловать к нему для приватной беседы.

Голицын. Ожидаемо. Он наверняка хотел узнать, что именно произошло внутри Сферы тишины.

Я кивнул слуге.

— Передай Дмитрию Валерьяновичу, что буду через минуту.

Дверь закрылась.

Я повернулся к Василисе. Она стояла у окна, и в её глазах было что-то новое. Спокойствие, которого не было раньше.

— В следующий раз — приходи сама. Договорились? Не доводи до греха.

Княжна помедлила мгновение. Потом кивнула.

— Договорились.

Я направился к двери, но у самого выхода обернулся:

— И Василёк… если швед пригласит тебя на прогулку, не разбивай ему сердце вот так сразу. Ему сегодня досталось. Пусть хотя бы это будет утешением.

Василиса закатила глаза, но уголки её губ дрогнули в улыбке.

Я вышел из оранжереи, оставив её среди апельсиновых деревьев и орхидей, в полосах солнечного света, падающего сквозь стеклянный свод.

Гостевые покои княжеского дворца были обставлены с той роскошью, которую Сигурд находил избыточной. Позолоченные рамы картин, бархатные портьеры, хрустальная люстра под расписным потолком — всё это казалось ему чужим, слишком тяжёлым. Дома, в Лесном Домене, даже королевские покои дышали простотой: дерево, камень, шкуры у очага, придающие жилищу уют.

Кронпринц полулежал на кушетке, обложенный подушками. Левое плечо было туго перевязано, рука покоилась на перевязи. Целители сделали своё дело — кости срастались, но медленно. Яд, который кто-то подмешал ему в утренний чай, всё ещё отравлял тело, мешая регенерации.

Три пули. Раздробленная ключица. И всё из-за того, что он бросился защищать человека, которого считал врагом.

Сигурд усмехнулся — губы дёрнулись в кривой улыбке. Боги явно насмехались над ним. Он приехал в Москву с дипломатической миссией, а вместо этого ввязался в чужие интриги, поверил сплетням и едва не погиб. Явно Локи посмеялся над ним…

Круглый дурак. Отец был бы в ярости, и поделом.

Стук в дверь вырвал его из размышлений.

— Войдите.

Створка отворилась, и на пороге появилась она. Василиса Голицына — темноволосая, с серьёзными глазами цвета весенней листвы. На ней было изящное платье без излишеств, волосы собраны в короткую косу. Не принцесса с парадного портрета — живая женщина, которая смотрела на него с тревогой и чем-то ещё.

— Княжна… — Сигурд попытался приподняться, но боль в плече тут же напомнила о себе.

— Тише, — Василиса быстро пересекла комнату и остановилась у кушетки. — Не двигайтесь. Целители сказали, что вам нужен покой.

— Покой — для стариков, — он всё же сел, стиснув зубы. — Я просто… немного помят.

Княжна фыркнула — совсем не по-аристократически.

— «Немного помят»? Три пули — это «немного»?

Сигурд посмотрел на неё. Потом опустил взгляд.

— Простите, — слова давались тяжело, но он заставил себя их произнести. — Я был круглым дураком. Поверил слухам. Поверил человеку, который нашёптывал мне гадости о князе Платонове.

Василиса молчала, глядя на него.

— Я вызвал на дуэль человека, который потом спас мне жизнь, — покаянно продолжил кронпринц. — Дважды. Закрыл от пуль и от взрыва. А я… я обвинял его в том, чего он не делал.

— Вы были храбры, — тихо сказала княжна. — Глупы, но храбры.

Эрикссон поднял голову. В глазах Василисы не было осуждения — только что-то похожее на понимание. И, может быть, на уважение.

— Вы сражались как герой из саг, — добавила она. — Как древние воины. Бросились под пули, защищая того, кого считали врагом. Это… это достойно.

Что-то тёплое шевельнулось в груди Сигурда. Он привык к восхищению — дочери ярлов смотрели на него как на желанную партию, придворные дамы искали его внимания ради статуса. Однако в голосе Голицыной не было расчёта. Только искренность.

— Может, я и дурак, — произнёс он медленно, тщательно подбирая слова на чужом языке, — но если вы позволите… я хотел бы узнать вас получше. Не как княжну и дочь правителя Московского Бастиона. А как… как Василису.

Краска залила щёки девушки. Она отвела взгляд, и кронпринц заметил, как дрогнули её пальцы, теребящие край рукава.

— Может быть, — ответила она после паузы.

Повисло молчание — не тяжёлое, а какое-то… правильное. Сигурд указал на кресло у окна.

— Присядете? Если вас не ждут важные дела.

Княжна помедлила, потом опустилась в кресло. Солнечный свет падал на её лицо, и принц заметил россыпь едва заметных веснушек на переносице. Такие же были у его матери.

— Расскажите мне о себе, — попросил он. — О настоящей Василисе. Не о той, которую я видел на балах.

Она удивлённо вскинула брови.

— А вы? Вы ведь тоже не только кронпринц на дипломатической миссии.

Сигурд рассмеялся — и тут же поморщился от боли в плече.

— Справедливо. Тогда я начну первым.

Он откинулся на подушки, глядя в потолок.

— Мой отец — конунг Эрик. Суровый человек, но справедливый. Он правит Лесным Доменом уже тридцать лет. Мать… мать умерла, когда мне было четырнадцать. Лихорадка после тяжёлых родов. Младшая сестра выжила, а мать — нет.

— Мне жаль, — тихо сказала Василиса.

Она помолчала, потом добавила:

— Моя мама тоже умерла. Мне было двенадцать. Она долго болела, и я… я держала её за руку в последние минуты.

Сигурд посмотрел на неё. В глазах княжны не было слёз — только старая, давно приручённая боль.

— Тогда вы понимаете, — произнёс он негромко.

— Да, — Голицына кивнула, — Прекрасно понимаю.

— Это было давно. — Эрикссон помолчал. — У меня было два старших брата. Эйнар погиб три года назад, защищая северную заставу от драугров. Так мы называем Бездушных. А Свен… Свен жив, но искалечен. Хельбьёрн — огромная Стрига — перебил ему позвоночник. Теперь он не может ходить.

Принц коснулся шрама на левой скуле — машинальный жест.

— Этот шрам я получил в семнадцать, когда мы с Эйнаром выслеживали того же Хельбьёрна. Тварь с костяными когтями едва не снесла мне полголовы.

Василиса слушала внимательно, не перебивая. В её глазах не было жалости — только понимание. Она знала, что такое потеря. Что такое нести груз, который не выбирал.

— После смерти Эйнара я стал наследником, — продолжил Сигурд. — Кронпринцем. Это… тяжёлая ноша. Отец готовит меня к трону, но я всегда чувствовал себя воином, а не правителем. Мне проще сражаться с драуграми, чем выдерживать придворные интриги.

— Я понимаю, — Голицына чуть улыбнулась. — Больше, чем вы думаете.

Он помолчал, глядя в окно.

— На севере всё сложнее, чем кажется. Три королевства делят Скандинавию, и у каждого свои интересы. Норвежцы — потомственные аэроманты, их столица Берген построена на парящих платформах между фьордами. Они добывают Ледяное серебро в окрестных ледниках и управляют погодой над половиной Балтики. Гордый народ, но… ненадёжный союзник. Сегодня дружат, завтра их ветра топят твои корабли.

Кронпринц усмехнулся.

— А датчане… Датская Торговая Республика контролирует проливы между Балтийским и Северным морями. Ими правит Совет Купеческих Гильдий в Копенгагене — ни короля, ни конунга, только торговцы. Каждый корабль, что проходит через их воды, платит пошлину. Они производят лучшие навигационные артефакты в мире и держат торговые фактории по всей Северной Европе.

Сигурд покачал головой.

— Отец говорит, что править Лесным Доменом — значит постоянно лавировать между норвежскими амбициями и датской жадностью. Политика, союзы, торговые договоры… Я понимаю их важность, но душа моя не лежит к этому. Мне проще встать в строй с топором, чем торговаться за каждую палету Мирового Древа.

— Теперь ваша очередь.

Княжна помолчала, собираясь с мыслями. Потом заговорила — сначала неуверенно, затем всё свободнее.

Она рассказала о любимом брате и мачехе, которая пыталась сломать её. О побеге из дома, о скитаниях, о том, как судьба занесла её в Угрюм — крохотный острог на границе с землями Бездушных.

— Угрюм, — повторила она с теплотой в голосе. — Настоящая жизнь именно там. Как в древности. Пограничье между необжитыми и цивилизованными землями. Бездушные, война, но и… честность. Без придворных интриг, без лжи. Там сразу видно, чего стоит человек.

Сигурд слушал, ловя каждое слово. Это было похоже на рассказы о северных заставах, где он провёл лучшие годы юности. Места, где важны дела, а не слова. Где нет места притворству.

— Вы хотели бы вернуться туда? — спросил он.

— Да. — Василиса не колебалась. — Москва… здесь слишком много козней. Я создана не для этого.

Кронпринц смотрел на неё — на эту женщину, которая говорила о битвах с Бездушными так же естественно, как придворные дамы говорят о нарядах. В ней не было ничего от изнеженных дочерей, которых ему сватали дома. Она была… настоящей.

— Я тоже, — произнёс он медленно. — Может, мне стоит поехать в Угрюм? Посмотреть, какова там жизнь на вкус?

Голицына подняла на него глаза. В них мелькнуло что-то — удивление, радость?

— Прохору всегда нужны хорошие воины, — она улыбнулась. Первая настоящая улыбка за весь разговор.

Сигурд улыбнулся в ответ. За окном садилось солнце, окрашивая стены гостевых покоев в золото и багрянец. Впервые за всю эту безумную неделю он чувствовал себя на своём месте.

Разговор с князем Голицыным занял около часа. Мы уединились в его личном кабинете — том самом, где больше полгода назад я впервые встретился с ним после возвращения Василисы в Москву.

Я не стал ничего скрывать. Рассказал о шантаже Строганова, о его требовании выдать Василису за сына Игоря, об угрозах раскрыть правду о смерти Елены. Рассказал и о том, как вытянул признание из графа под Сферой тишины, какие условия поставил и чем пригрозил.

Дмитрий Алексеевич слушал молча, но я видел, как белеют костяшки его пальцев на подлокотнике кресла. Когда я закончил, князь несколько минут смотрел в окно, и воздух в кабинете, казалось, загустел от едва сдерживаемой ярости.

Строгановы посмели шантажировать его дочь. Пытались принудить её к браку. Использовали трагедию, в которой сама Василиса была жертвой — ведь Елена отравила её мать.

Голицын поблагодарил меня за вмешательство. Сухо, по-деловому, но искренне. Он не собирался эскалировать ситуацию прямо сейчас — слишком много свидетелей на празднике, слишком высоки ставки. Но я видел в его глазах холодный расчёт человека, который умеет ждать. Строгановы заплатят сполна. Не сегодня и не завтра, но когда представится удобная возможность — князь Московского Бастиона возьмёт своё.

Мы расстались рукопожатием. Союз между нами стал крепче ещё на один кирпич.

В свои покои я вернулся уже затемно. Ярослава ждала меня, сидя в кресле у камина с бокалом вина. Рыжие волосы отливали медью в свете пламени.

Не успел я снять пиджак, как в дверь постучали. На пороге, прямой как фонарный столб, возвышался человек средних лет в неброском сером костюме — из тех, кого не замечаешь в толпе. Он коротко поклонился и произнёс:

— Ваша Светлость. Княжна. Его Светлость князь Шереметьев просит вас обоих о личной беседе. Приватно, без свидетелей.

Я переглянулся с Ярославой. Её лицо окаменело при упоминании этого имени.

— Когда? — спросил я.

— Сейчас, если вам угодно. Князь ожидает вас в своей комнате.