Император Пограничья 16

Глава 14

Я смерил незнакомца повторным внимательным взглядом. Тот терпеливо ждал ответа. Ничем не примечательная внешность, отсутствие каких-либо знаков принадлежности к роду — идеальный облик для курьера. Или шпиона.

— Ведите, — коротко бросил я.

Мужчина склонил голову и направился к одному из альковов — небольших ниш с диванами, отгороженных от основного зала узорными перегородками. Я шёл следом, автоматически отмечая детали: походка мягкая, но не крадущаяся; плечи расслаблены, однако руки не болтаются свободно — готовность к действию. Не боец, но и не кабинетная крыса.

Мы уселись друг напротив друга. Ширма приглушила музыку и гомон бала, превратив их в приглушённый фон. Свет настенного бра падал на лицо собеседника, выхватывая из полумрака острые скулы и тонкие губы.

— Слушаю, — произнёс я, откидываясь на спинку дивана.

— Меня зовут Фёдор, — начал он негромко. — Я представляю интересы человека, который может оказаться вам… полезен.

— Имя этого человека?

— Ефим Сергеевич Горчаков.

Я не позволил ни одному мускулу на лице дрогнуть, хотя внутри что-то напряглось. Горчаков. Координатор деятельности Общества Призрения в окрестных княжествах. Человек, которого Коршунов искал уже несколько недель. Казначей Общества во Владимире сохранил переписку, указывающую на него, но сам Горчаков исчез, будто сквозь землю провалился.

— Продолжайте.

Фёдор сцепил пальцы на колене — жест человека, готовящегося произнести нечто важное.

— После той публикации, Ваша Светлость, жизнь моего нанимателя рухнула. Ему пришлось бежать. Гильдия Целителей объявила на него охоту. Он слишком много знает. Слишком много документов видел. Слишком часто встречался с людьми, чьи имена не должны звучать в судебных протоколах.

Я молча ждал продолжения.

— Ефим Сергеевич готов предоставить вам всё, — голос собеседника чуть понизился. — Схемы финансирования. Имена координаторов в других княжествах. Номера счетов. Связи с высокопоставленными чиновниками. Всё, что поможет вам уничтожить Гильдию.

— А взамен?

— Защита. Для него и его семьи. Им нужно безопасное место, где люди Гильдии не смогут до них добраться.

Я откинул голову назад, разглядывая лепнину на потолке алькова. Херувимы с позолоченными крыльями смотрели на меня с выражением тупого благодушия.

Значит, крыса бежит с тонущего корабля.

Мысленно я представил себе Горчакова — человека, который годами координировал работу Общества Призрения. Который знал о приютах, где страдали дети, превращённые в инструменты шантажа. Который подписывал документы и получал свою долю. И который сейчас, когда петля начала затягиваться вокруг его склизкой шеи, готов сдать всех ради спасения собственной шкуры.

Не раскаяние двигало им. Страх. Чистый, животный страх. Всё было хорошо, пока Гильдия платила и защищала. Теперь, когда угрожают его жизни — готов предать тех, кому служил.

Слизняк.

Но информация… информация могла оказаться бесценной.

— Почему он обратился ко мне? — спросил я, возвращая взгляд к собеседнику. — Он мог бы пойти к князю Голицыну. К Разумовской. К кому угодно из тех, кто также начал преследовать Гильдию в своих владениях.

Фёдор чуть склонил голову набок.

— Потому что вы, Ваша Светлость, единственный, кто не остановится на полпути. Другие князья будут торговаться с Гильдией. Искать компромиссы. Спасать тех, кого можно спасти. Вы — нет. Вы хотите уничтожить их полностью. Ефим Сергеевич это понимает.

Точное наблюдение. Неприятно точное.

— Допустим, — медленно произнёс я. — Допустим, я соглашусь. Как я могу быть уверен, что это не ловушка? Что Гильдия не использует вашего нанимателя как приманку?

— Не можете, — просто ответил Фёдор, — но Ефим Сергеевич готов встретиться с вами лично. В месте, которое выберете вы. На ваших условиях. Он понимает, что доверие нужно заслужить.

Как будто я когда-либо смог «доверять» такому законченному ублюдку…

Побарабанив пальцами по подлокотнику, взвесил все «за» и «против». Дилемма была очевидна. Человек, который предаёт ради спасения шкуры, предаст снова — при первой возможности, при первом удобном случае. Можно ли полагаться на такого в серьёзном деле? Можно ли доверять показаниям, которые он даст в суде?

Но с другой стороны, против Гильдии нужны были свидетели. Живые свидетели, способные назвать имена и даты. Документы — хорошо. Документы с показаниями очевидца — неопровержимо.

Даже такие очевидцы, которым самое место на плахе.

— Где сейчас Горчаков?

— Скрывается. Меняет места каждые два-три дня. Гильдия уже дважды была близка к тому, чтобы его найти.

— Семья?

— С ним. Он не рискнул оставлять их.

Разумно. Семья в руках Гильдии превратилась бы в рычаг давления.

— Сколько у него материалов?

— Достаточно, чтобы посадить на каторгу полсотни человек в семи княжествах, — Фёдор позволил себе тень улыбки. — Ефим Сергеевич всегда был… предусмотрительным. Хранил копии всего, что проходило через его руки. На случай, если однажды понадобится страховка.

Типичная крыса. Готовил путь к отступлению, пока грел руки у чужого огня. И теперь эта предусмотрительность могла сыграть мне на руку.

— Ещё один вопрос, — я чуть прищурился, разглядывая собеседника. — Гильдия наверняка назначила награду за голову вашего нанимателя. Почему бы вам просто не продать его? Меньше хлопот, гарантированные деньги.

Фёдор не вздрогнул, не отвёл взгляд — лишь чуть дёрнул уголком губ.

— Как я уже говорил, Ваша Светлость, Ефим Сергеевич крайне… предусмотрительный человек. Он позаботился о том, чтобы у меня не возникло подобных искушений.

— И как именно?

— Моя семья сейчас находится в безопасном месте, которое знает только он, — голос посредника остался ровным, но в глазах мелькнул гнев. — Кроме того, у него есть определённые документы, касающиеся моего… прошлого сотрудничества с Обществом. Ничего серьёзного, но достаточного для каторги. Эти бумаги попадут куда следует, если со мной или Горчаковым что-то случится.

— Кнут.

— Именно. А пряник — щедрое вознаграждение и чистые документы на новое имя для всей семьи после того, как дело будет завершено. Ефим Сергеевич умеет мотивировать людей.

Я хмыкнул. Типичный подход человека, привыкшего работать с ненадёжными сотрудниками. Доверие, построенное на страхе и выгоде, — единственный вид доверия, который такие, как Горчаков, понимают.

Я встал. Фёдор поднялся следом, вопросительно глядя на меня.

— Передайте вашему нанимателю, — сказал я, — что я готов выслушать его предложение. Пусть свяжется с моим человеком по этому номеру, — я продиктовал телефон Коршунова. — Тот организует безопасную встречу.

— Благодарю, Ваша Светлость.

— Не стоит, — с холодком в голосе ответил я и посмотрел на него сверху вниз. — И передайте ему ещё кое-что.

— Слушаю.

— Гильдия ищет его, чтобы заставить замолчать навсегда. Я буду искать его, чтобы он заговорил. Пусть сам решит, какой исход предпочтительнее.

Курьер растворился в толпе так же незаметно, как появился. Я остался стоять у перегородки, глядя на кружащиеся пары в зале.

Информация Горчакова могла стать решающим ударом по Гильдии. Имена координаторов в других княжествах. Схемы финансирования. Связи. Всё то, чего не хватало для полной картины.

Но доверять человеку, который предаёт из страха?..

Впрочем, доверие здесь было не обязательно. Достаточно было взаимной выгоды. Горчаков хотел жить — я хотел уничтожить Гильдию. Пока наши интересы совпадали, он будет полезен. А когда перестанет быть полезным…

Что ж. Каждый инструмент имеет свой срок службы.

Ростислав Терехов неторопливо отошёл от колонны, у которой оставил шведского кронпринца, и позволил толпе гостей поглотить себя. Он взял бокал шампанского с подноса проходящего мимо слуги и сделал маленький глоток, наблюдая за залом из-под полуопущенных век. Сигурд Эрикссон по-прежнему стоял у дальней стены, и даже на расстоянии князь видел, как напряжены его плечи. Молодой воин смотрел на княжну Голицыну, и в его взгляде читалось нечто большее, чем простое любопытство.

Зерно посеяно. Теперь остаётся лишь ждать всходов.

Муромский князь позволил себе едва заметную улыбку — такую, которую не заметил бы случайный наблюдатель. Он не действовал наобум. Никогда. Ещё до бала его люди собрали подробное досье на наследника Шведского Лесного Домена.

Результаты оказались весьма… обнадёживающими.

Пять лет назад молодой Эрикссон едва не спровоцировал дипломатический скандал, когда застал младшего сына ярла Магнуссона за попыткой изнасиловать служанку из отцовского дворца. Сигурд не стал звать стражу, не побежал к отцу — просто сломал насильнику челюсть и три ребра. Конунг Эрик потратил немало усилий, чтобы замять дело и сохранить хрупкий мир между родами.

А год назад случилась похожая история со знатной вдовой, которую оскорбил некий заезжий граф на приёме в Стокгольме. Сигурд вызвал обидчика на поединок и отделал так, что чужак отправился через столичный портал к себе домой на коляске.

Рыцарь в сверкающих доспехах. Защитник слабых и угнетённых. Горячая кровь, не терпящая несправедливости.

Идеальная пешка.

Терехов медленно двинулся вдоль стены, огибая танцующие пары. Мысли его текли спокойно и размеренно, как воды Оки под стенами родного Мурома.

Ещё год назад он не рискнул бы затевать подобную игру. Покровитель — тот, чьё имя никогда не произносилось вслух — категорически запретил любые действия против Платонова. «Ты не будешь ничего делать с Платоновым. По крайней мере, пока», — сказал тогда глубокий хриплый голос, и Ростислав подчинился, хотя ярость жгла его изнутри.

Но полгода назад всё изменилось. Короткий звонок. Несколько слов. «Платонов больше не под защитой. Делай что хочешь». Никаких объяснений. Никаких причин. Просто — зелёный свет.

Терехов не знал, что именно произошло. Возможно, Платонов чем-то не угодил его таинственному благодетелю. Возможно, тот просто потерял к нему интерес. Возможно, появились новые расклады, о которых князь и не подозревал. Впрочем, это не имело значения. Важен был результат.

Платонов.

При одном этом имени внутри поднималась волна холодной ненависти.

Деревенский выскочка из Пограничья, который походя разрушил дело всей его жизни. Годы исследований. Десятки тысяч рублей. Уникальные данные. Три лаборатории. Верлин с его прорывной технологией…

Всё пошло прахом.

А потом — публикация материалов о нарушении Казанской конвенции. Скандал. Санкции, от которых с трудом удалось отбиться… И всё из-за одного человека.

Терехов сжал бокал так, что тонкое стекло жалобно скрипнуло.

Прохор Платонов был опасен. Не просто силён — опасен. Слишком быстро рос в силе. Слишком быстро набирал влияние. За год он прошёл путь от опального воеводы захолустной деревушки до князя. Уничтожил логово Бездушных в Гавриловом Посаде, выходцы из которого триста лет терроризировали Пограничье. Нанёс смертельный удар Гильдии Целителей. Объединил вокруг себя могущественных союзников.

Такого противника не победить в открытом бою. По крайней мере, не сейчас.

Но есть другие способы.

Скандал. Интрига. Дуэль с иностранным принцем.

Терехов медленно выдохнул, расслабляя пальцы на ножке бокала.

План был прост в своей элегантности. Сигурд — горячий, прямолинейный, воспитанный на сагах о героях — уже получил порцию полуправды о «гареме» Платонова и его «жертвах». Молодой воин не сможет пройти мимо, если увидит подтверждение своим подозрениям. А подтверждения можно организовать.

Слово здесь, намёк там. Подставной свидетель, «случайно» оброненная фраза… И рано или поздно северянин не выдержит. Вызовет Платонова на поединок.

А дальше — один из двух исходов, и оба выгодны Терехову.

Если Сигурд убьёт Платонова — превосходно. Проблема решена чужими руками, а Муром остаётся в стороне.

Если Платонов убьёт Сигурда — ещё лучше. Наследник Шведского Лесного Домена, павший от руки русского князя. Конунг Эрик не простит. Реакция последует незамедлительно, подпалив костёр под седалищем молодого мерзавца. В любом случае — Платонов приобретёт могущественного врага за пределами Содружества.

В обоих случаях выскочка из Пограничья проигрывает.

Терехов допил шампанское и поставил пустой бокал на ближайший столик. Обернувшись, он в последний раз взглянул на зал, где продолжался бал. Сигурд по-прежнему наблюдал за Голицыной, и его лицо было хмурым, сосредоточенным.

Месть — блюдо, которое подают холодным. Он ждал достаточно долго. Теперь пришло время собирать урожай.

Прошёл час с того момента, как Василиса покинула малую библиотеку. Час, который она провела, бесцельно блуждая по коридорам дворца, пытаясь привести мысли в порядок, пока, наконец, не вернулась в бальный зал. Слова Герасима Строганова всё ещё звучали в голове, тяжёлые, как надгробные плиты.

Брак с Игорем. Или позор. Выбирай.

— Ваша Светлость?

Голицына вздрогнула. Перед ней стоял слуга в парадной ливрее — один из отцовских камердинеров.

— Его Светлость просит вас присоединиться к нему в Зелёной гостиной.

Василиса кивнула, не доверяя собственному голосу. Слуга развернулся и двинулся по коридору, а она последовала за ним, механически переставляя ноги.

Парадная Зелёная гостиная, предназначалась для небольших аудиенций. Стены полукруглого зала был обиты зелёной и золотой тканью, созданной по рисункам художника Артари Анжиоло, потолок расписан цветочным орнаментом. Отец любил принимать здесь важных гостей — достаточно приватно для серьёзных разговоров, достаточно впечатляюще для демонстрации богатства.

Когда слуга распахнул двери, Василиса увидела отца у камина. Рядом с ним стоял незнакомый мужчина лет тридцати — высокий, с холёным лицом и самоуверенной улыбкой. Дорогой костюм из тёмно-синего бархата, золотые запонки, перстень с крупным сапфиром на мизинце. Всё кричало о деньгах и статусе.

— Василиса! — князь Голицын повернулся к дочери, и на его лице появилось выражение, которое она знала слишком хорошо. Так отец смотрел, когда речь шла о выгодных союзах и политических расчётах. — Познакомься. Граф Ферзен Кантемир Леонидович. Младший сын главы Гильдии Артефакторов.

Незнакомец шагнул вперёд, и его улыбка стала шире.

— Мы обсуждали возможность… сближения наших домов, — добавил отец, и в его голосе не было ни давления, ни приказа. Только намёк. Ясный, как день.

Ферзен взял руку Василисы и поднёс к губам. Поцелуй длился на мгновение дольше, чем позволял этикет. Его пальцы задержались на её запястье, и геомантка почувствовала, как по коже пробежали мурашки отвращения.

— Княжна, — произнёс он, и его взгляд скользнул по её фигуре — оценивающий, почти похотливый. — Наслышан о вашей… необычной истории в Пограничье. Очаровательно.

Василиса заставила себя улыбнуться. Губы не слушались.

— Благодарю.

Пока отец говорил что-то о торговых соглашениях и перспективах сотрудничества, Ферзен продолжал рассматривать её. Не как человека — как вещь. Как породистую кобылу на ярмарке. Его глаза задерживались на груди, на бёдрах, и каждый раз, когда князь отворачивался, в них появлялось что-то маслянистое, липкое.

«Он смотрит на меня так, будто уже владеет мной», — подумала Василиса, и к горлу подступила тошнота.

Разговор тянулся бесконечно. Ферзен рассказывал о своих достижениях в артефакторике, о семейных владениях, о планах на будущее. Его голос был приятным, слова — правильными, но за ними скрывалась пустота. Красивая обёртка без содержимого.

Наконец он откланялся, улыбнувшись.

— Надеюсь на скорую встречу, княжна, — промурлыкал он, и в этих словах прозвучало обещание.

Когда за ним закрылась дверь, отец устало уточнил:

— Что думаешь? Понимаю, не самый… обаятельный молодой человек. Но посмотри на это иначе. Леонид Ферзен контролирует три четверти производства артефактов в Содружестве. Союз с его семьёй — это доступ к технологиям, которых нет ни у кого. Это оружие и защитные амулеты для нашей армии, бытовые артефакты для города, торговые преференции на годы вперёд, — он помолчал. — Кантемир молод, здоров, не замечен в серьёзных пороках. Бывают варианты куда хуже

Василиса нахмурилась, её руки сжались в кулаки.

— Папа, ты же обещал…

Князь Голицын вздохнул. Он выглядел уставшим — тени под глазами, морщины глубже, чем она помнила. После смерти Елены он так и не восстановился полностью.

— Василиса, я не заставляю, — мягко произнёс он, — но посмотри на ситуацию. Ты — наследница Московского Бастиона. Твой брак — не только твоё дело. Это политика.

— Политика, — эхом повторила она, и слово прозвучало горько.

— Нам нужно укрепить положение после… хорошо известных тебе событий.

После смерти её мачехи. После скандала, который едва удалось замять. Нет, увы, как показали события сегодняшнего вечера, не удалось…

Княжна отвернулась к окну. За стеклом мерцали огни Москвы — бесчисленные окна, фонари со светокамнями, спешащие по своим делам люди. Целый город, который однажды станет её ответственностью.

— Брак с Кантемиром укрепит промышленное положение Москвы, — продолжал отец. — Это выгодно для всех.

«Для всех. Кроме меня».

— Я просто хочу, чтобы ты подумала, — князь подошёл ближе, и его голос стал мягче. — Если ты рассчитывала, что Платонов передумает…

Василиса вздрогнула, будто от удара.

— … ты видишь сама. Он сделал свой выбор.

Ярослава. Конечно. Весь бал видел, как Прохор защищал её от Шереметьева. Как держал за руку. Как смотрел на неё.

Василиса уже смирилась. Тот разговор в Угрюме, когда Прохор объяснил свой выбор — прямо, честно, без увёрток, — поставил точку. Она сама тогда сказала, что Ярослава получила то, чего она не смогла. Поблагодарила за честность. Ушла с высоко поднятой головой.

Но одно дело — принять отказ в тихой комнате, наедине. И совсем другое — слышать, как родной отец использует это против тебя. Как козырь в торговле за её руку.

— Я подумаю, — услышала она собственный голос. Ровный. Пустой.

Она развернулась и пошла к двери. Не хлопнула ею — просто вышла. Тихо. Спокойно.

Но внутри бушевала буря.

Разочарование. Не предательство — отец не изменился, он всегда был князем, мыслящим политически. Но она думала… надеялась… что после всего случившегося он поймёт. Что она — не товар для обмена.

Отвращение. От Ферзена. От его липкого взгляда. От того, как он смотрел на неё, будто мысленно раздевал.

И страх. Потому что где-то в глубине дворца ждал ответа Герасим Строганов со своим ультиматумом. А она до сих пор не знала, что делать. Не могла заставить себя рассказать отцу о шантаже Строганова. Открытый конфликт с ними сейчас — последнее, что нужно Московскому Бастиону. А, что ещё хуже, отец мог решить, что брак с Игорем Строгановым действительно лучший выход. Два жениха сольются в одного, и петля затянется окончательно.

Геомантка сделала глубокий вдох. Потом ещё один.

Один жених хочет обладать ею ради политической выгоды. Другой — ради мести.

И лишь один человек за весь вечер побеспокоился узнать, как она себя чувствует.

А Прохор…

Василиса остановилась посреди пустого коридора. Прислонилась спиной к холодной стене и закрыла глаза.

Нет. Только не Прохор.

Она и так задолжала ему слишком много. Он спас ей жизнь на дороге из Владимира. Дал кров, когда она сбежала из дома. Вытащил из Стихийного погружения, рискуя собственной жизнью. Помог разоблачить отравительницу-мачеху. Выступил посредником между ней и отцом, когда их отношения висели на волоске.

И каждый раз — каждый проклятый раз — она приходила к нему с новой проблемой. Как побирушка. Как беспомощная дурочка, неспособная справиться с собственной жизнью.

А он решал. Молча, без упрёков, без напоминаний о долге благодарности.

И что она могла дать ему взамен? Свои чувства? Он их не хотел. Ярослава получила то, чего Василиса не смогла добиться. Дружбу? Смешно. Какая дружба, когда одна сторона вечно берёт, а другая — вечно даёт?

Хуже того — именно она, Василиса, создала половину этих проблем. Убила Елену — и теперь Строгановы требуют расплаты. Скандал с мачехой едва удалось замять.

И если она снова побежит к Прохору…

Он поможет. Конечно, поможет — он такой. Влезет в конфликт с могущественным родом, наживёт себе новых врагов, потратит время и силы на решение очередной её проблемы.

А потом посмотрит на неё этим своим спокойным и полным тепла взглядом. Без осуждения, без раздражения. И от этого будет ещё хуже.

«Я должна справиться сама», — подумала Василиса, сжимая кулаки. — «Хоть раз в жизни. Сама».

Праздничная неделя в Москве тянулась бесконечной чередой балов, приёмов и увеселений. Сигурд Эрикссон присутствовал на каждом из них — дипломатический долг обязывал, но мысли его были далеко от танцев и светских бесед.

Он наблюдал.

Княжна Голицына избегала князя Платонова. Это бросалось в глаза любому, кто смотрел внимательно. Стоило Владимирскому князю появиться в одном конце зала, как Василиса тут же оказывалась в другом. Она не смотрела в его сторону, не участвовала в общих разговорах, если там присутствовал Платонов.

«Что это — князь совсем допёк свою пассию?» — думал кронпринц, сжимая в руке бокал с шампанским.

На втором приёме к Сигурду подошёл некий аристократ средних лет с масляной улыбкой.

— Вижу, вы интересуетесь нашим героем из Пограничья, — заметил тот, кивая в сторону Платонова. — Занятная история. Три незамужние девицы живут с ним под одной крышей. Говорят, он… весьма требователен к своим подопечным.

На третьем приёме пожилая боярыня шепнула ему за веером:

— Бедняжка Белозёрова сбежала из родительского дома прямо к нему, а Голицына полгода скрывалась от отца в его деревне. Делайте выводы, принц.

Сигурд делал. И выводы ему не нравились.

Он смотрел, как Платонов разговаривает с графиней Белозёровой — та смеялась, касаясь его руки. Смотрел, как княжна Засекина стоит рядом с князем на балконе, и их силуэты почти сливаются в вечерних сумерках. Невинные сцены? Возможно. Но слова Ростислава, того человека с мёртвыми глазами, отравили восприятие.

На третий день Сигурд стоял у колонны в Георгиевском зале, когда заметил незнакомого мужчину лет тридцати. Холёное лицо, самоуверенная улыбка, перстень с крупным сапфиром. Незнакомец подошёл к Василисе и сказал что-то. Княжна побледнела, отступила на шаг. Мужчина рассмеялся, схватил её за руку и притянул ближе. Его губы шевельнулись у самого уха девушки.

Василиса вырвалась и быстро ушла. Незнакомец смотрел ей вслед с хищной улыбкой.

Сигурд стиснул зубы. Позже он узнал имя этого человека — граф Кантемир Ферзен.

На пятый день состоялась охота в подмосковных лесах. Сигурд загнал молодого оленя, но не стал стрелять — отпустил. На севере убивали только ради пропитания, не ради забавы, а его семья и вовсе предпочитала ходить с копьём на кабана, а не расстреливать из винтовок беззащитных травоядных. Если противник не имеет ни единого шанса тебя убить, какой во всём этом смысл?..

После охоты знать собралась в загородном имении князя Голицына. Слуги разносили холодный пунш и шампанское, гости сплетничали, делились историями о трофеях. Сигурд держался в стороне, пока не услышал резкий голос у себя за спиной возле беседки.

Граф Строганов — Сигурд запомнил это имя ещё с первого бала — нависал над Василисой. Его тон был жёстким, почти угрожающим.

— Вы осмыслили ваше текущее положение? Каково ваше решение?

— Отпустите меня. — Голос княжны дрожал.

— Мне нужен ответ.

Сигурд двинулся к ним, но не успел вмешаться. Рядом возник Кантемир Ферзен, и его губы растянулись в мерзкой ухмылке.

— О, да вы нарасхват, княжна, — протянул он, окидывая Василису взглядом. — Надеюсь, после свадьбы вы будете более сдержанны в своих желаниях. Ваше приданое, конечно, впечатляет, но я не намерен делить вас с другими мужчинами.

Василиса задохнулась от возмущения. Её щёки вспыхнули, глаза заблестели.

Это стало последней каплей.

— Граф Ферзен, — голос Сигурда прозвучал как удар молота о наковальню. — Вы оскорбили княжну Голицыну.

Ферзен обернулся, смерив шведа презрительным взглядом.

— Оскорбил? Это моя невеста.

Сигурд посмотрел на Василису. На её лице читался ужас, отвращение — что угодно, только не радость невесты.

— Вы вели себя неподобающе, — отчеканил кронпринц. — Как свинья.

— А вы кто такой, чтобы… — начал Ферзен, и его голос сочился ядом.

— Сигурд Эрикссон. Кронпринц Шведского Лесного Домена. Я вызываю вас на дуэль.

— Дуэль⁈ — Ферзен побледнел. — Какая дуэль⁈

— За оскорбление женщины. Завтра в семь утра.

Василиса прижала ладонь к губам. Её глаза расширились — то ли от страха, то ли от изумления.

Ферзен судорожно сглотнул, но отступать было некуда. Десяток гостей уже обернулись на их разговор.

— Принимаю, — выдавил он.

Строганов тем временем попытался незаметно отойти. Сигурд в два шага нагнал его и положил руку на плечо.

— Граф Строганов.

Тот обернулся. Его лицо окаменело.

— Вас это не касается, принц.

— Касается. Потому что то, что вы делали — угрозы и давление на женщину. Это недостойно благородного человека.

Василиса смотрела на Сигурда так, будто видела его впервые. Её губы беззвучно шевельнулись.

— А вы собираетесь меня учить? — процедил Строганов.

— Именно. Я научу вас хорошим манерам. Вызываю вас на дуэль.

— Вы же уже ангажированы… — в голосе графа прорезалась насмешка.

— Это не помешает мне выделить время и для вас. Дуэль завтра в семь тридцать.

Ферзен, стоявший рядом, позеленел. Его собирались победить за полчаса и отправиться на следующий поединок, словно на утреннюю прогулку.

Василиса прижала руки к груди. На её лице мелькнула благодарность? Потрясение?..

— Принц… — прошептала она, — вы не должны…

Строганов криво усмехнулся.

— Что ж, принц. Принимаю. Посмотрим, так ли остры северные клинки, как северные языки.

Сигурд развернулся и зашагал прочь. Кровь стучала в висках, сердце колотилось. Ему нужно было остыть, прийти в себя. Он пересёк террасу, спустился по ступеням и углубился в сад.

Но покой не пришёл.

У фонтана, в окружении цветущих яблонь, стоял Прохор Платонов. Рядом с ним — Полина Белозёрова и Ярослава Засекина. Неподалёку гости пили шампанское и негромко беседовали.

Троица разговаривала о чём-то серьёзном. Сигурд видел, как нахмурен лоб Платонова, как обеспокоенно переглядываются женщины.

А потом — обе взяли князя под локоть. С двух сторон, как… как наложницы при султане. Платонов обнял их за плечи.

По-дружески? Или…

Ростислав был прав. Этот человек держит их при себе, пользуется их зависимостью…

— Князь Платонов! — голос Сигурда разнёсся по всему саду.

Гости замолчали. Головы повернулись.

— Я наблюдал за вами всю неделю. И вижу: вы неподобающе обращаетесь с тремя благородными женщинами.

Прохор обернулся. На его лице читалось искреннее удивление.

— Принц Сигурд? О чём вы?

— О том, что обе эти женщины зависят от вас. И вы… нагло пользуетесь этим.

— Это не так, — спокойно ответил Платонов.

— Тогда объясните своё непристойное поведение! — Сигурд шагнул ближе. — Три незамужние знатные дамы живут с вами под одной крышей. Что это, если не позор?

Сад замер. Десятки глаз смотрели на них. Где-то звякнул упавший бокал.

— Я вызываю вас на дуэль, — отчеканил Сигурд. — За бесчестье. За то, что вы опозорили благородных женщин.