Император Пограничья 16

Глава 10

В кабинете Верховного целителя царило гнетущее молчание. Тяжёлые изумрудные шторы были задёрнуты наглухо, и лишь пламя свечей в массивных бронзовых канделябрах отбрасывало пляшущие тени на портреты выдающихся целителей прошлого. Семь кресел располагались вокруг овального гранитного стола, однако одно из них — то, что обычно занимал Ратмир Железнов — пустовало.

Виссарион Борисович Соколовский медленно провёл пальцами, унизанными перстнями с драгоценными камнями, по шершавой поверхности стола. Его седовласая голова была склонена над разложенными бумагами, аристократические черты лица выражали холодную сосредоточенность.

— Итак, господа, — начал Верховный целитель, не поднимая взгляда, — полагаю, все вы осведомлены о масштабах катастрофы, которую нам устроил князь Платонов.

Он намеренно использовал титул — после восшествия на владимирский престол их противник уже не был безродным выскочкой. Это признание далось тяжело, но реальность следовало принимать такой, какова она есть.

— Катастрофа — это ещё мягко сказано, — мрачно заметил Шереметьев, грузный мужчина в сером пиджаке. Его обычно невозмутимое лицо было бледнее обычного. — Во Владимире арестовано всё руководство Общества Призрения. Директор главного приюта и казначей повешены за государственную измену. Семнадцать постоянных клиентов на каторге, включая четырёх членов Боярской думы.

— Тверь, Москва, Сергиев Посад, Нижний Новгород, — сухо перечислил Одоевский, поглаживая козлиную бородку. — Везде аресты, обыски, конфискации. Наши филиалы Фонда Добродетели закрыты. Общество Призрения официально объявлено преступной организацией на территории Владимира, Твери и Сергиева Посада. Газеты захлёбываются от восторга — «великая чистка», «торжество справедливости». А мы даже не можем ответить, потому что любая попытка защитить себя публично лишь привлечёт больше внимания.

— В Москве мы едва избежали полного провала, — добавила графиня Долгорукова, нервно поправляя высокий воротник тёмно-фиолетового платья. В её обычно надменном голосе звучало нечто похожее на страх. — Директор московского приюта успел вывезти детей за два часа до появления полиции — под предлогом отправки в загородный санаторий на лечение.

— Два часа… — многозначительно повторил Соколовский. — Кто предупредил?

— Наш человек в канцелярии князя Голицына, — ответила графиня. — Писарь в Сыскном приказе. Увидел ордер на обыск и успел передать весточку.

— Писарь, — Верховный целитель поднял бровь. — Наша безопасность зависела от какого-то писаря?

— От мелкого чиновника, которому мы платим сто рублей в месяц, — уточнила Долгорукова, и её голос дрогнул. — Если бы он заболел в тот день, или опоздал на службу, или просто решил промолчать…

— То полиция Голицына получила бы артефакты записи с компроматом на десятки московских бояр и чиновников из дюжины Приказов, — закончил Скуратов-Бельский, стоявший у окна. Невзрачный мужчина с бесцветными глазами говорил ровно, почти безучастно. — Плюс живых свидетелей. Плюс документы, которые директор не успел бы уничтожить.

— Дети сейчас в имении под Тулой, — добавила Долгорукова. — Но это временное решение. Рано или поздно придётся их… переместить.

Никто не стал уточнять, что именно означало это «переместить». Некоторые вещи лучше не произносить вслух.

— Сколько людей мы потеряли? — спросил Соколовский.

— Арестовано более сотни сотрудников по всему Содружеству, — ответил Шереметьев, сверяясь с записями. — Около тридцати уже дали показания. Казначей Общества во Владимире сохранил переписку, указывающую на Ефима Горчакова как координатора региона.

При упоминании этого имени воздух в кабинете, казалось, сгустился. Несколько членов совета обменялись тревожными взглядами.

— Горчаков, — медленно произнёс Соколовский. — Где он сейчас?

— Скрывается, — ответил Скуратов. — Разведка Платонова его разыскивает. Тайная служба князя бросила на это значительные силы.

— Если они его найдут… — начала Долгорукова.

— Когда они его найдут, и когда он заговорит, — перебил Скуратов, — нити поведут напрямую к этому столу. Горчаков знает слишком много. Он встречался со мной, Ваше превосходительство. Дважды.

Верховный целитель промолчал, но его пальцы сжались в кулак.

— Нужно найти его первыми, — сказал он наконец, — и сделать так, чтобы он замолчал навсегда.

— Работаем над этим, — кивнул Скуратов. — Но гарантий нет. Ефим Сергеевич — не глуп. Он прекрасно понимает, что его ждёт, и потому избегает нас…

Неклюдов, молодой человек в круглых очках, нервно заёрзал в кресле.

— А что делать с нашими исследованиями? — его голос был выше обычного. — Владимирская лаборатория уничтожена. Тверская эвакуирована. Западное крыло в Рязани придётся законсервировать. Мы потеряли месяцы работы, ценнейшие образцы, оборудование на сотни тысяч рублей!

— И подопытных, — добавил Скуратов с едва заметной усмешкой.

— Да, и подопытных! — Неклюдов раздражённо вскинул руки. — Тридцать пять человек из владимирской базы теперь работают на Платонова! Включая Марию Вдовину с её Талантом Алхимического резонанса! Я уже говорил — она могла бы продвинуть наши разработки на годы вперёд! А теперь этот бесценный актив…

— … работает на врага, мы помним, — устало перебил Шереметьев. — Вы повторяете это на каждом совете последние полгода.

— Потому что никто не понёс ответственности! — учёный ткнул пальцем в сторону Долгоруковой. — Начальник базы Борисов украл бюджет на импланты, и мы потеряли всех свидетелей! А кто его рекрутировал?

— О, опять!.. — графиня закатила глаза с демонстративной усталостью. — Ну сколько можно уже, Семён Венедиктович? Борисов мёртв. Я признала ошибку. Что ещё вы хотите услышать?

— Признали, но выводов не сделали, — не унимался Неклюдов.

— Господа, — Шереметьев поднял руку, — мы уже трижды разбирали историю с Борисовым. Виновные определены, меры приняты. Давайте не будем ходить по кругу и перейдём к тому, кто действительно виноват в нашем нынешнем положении.

Он повернулся к пустому креслу Железнова.

— «Через месяц маркграф Платонов станет просто неприятным воспоминанием», — процитировал грузный мужчина. — Это были его слова. На этом самом месте. Он бил себя кулаком в грудь и клялся, что лично проследит за операцией.

— Железнов мёртв и уже не сможет ответить за свой провал, — ровным голосом произнёс Скуратов.

— Погиб, как дурак, под стенами Угрюма вместе со своими «непобедимыми» бойцами, — язвительно добавил Одоевский.

— И напомню, мы потеряли три десятка усиленных солдат, — Скуратов отвернулся от окна. — Каждого готовили три-четыре года. Каждый стоил как небольшая деревня — снаряжение из Реликтовых материалов, алхимические улучшения, специальные тренировки. Общие потери — около полумиллиона рублей. И это не считая самого Железнова.

В кабинете повисла тяжёлая тишина.

— Плюс патриарх Воронцов, — продолжил Скуратов. — Наш ключевой союзник во Владимире. Убит в бою. Весь клан Воронцовых теперь либо мёртв, либо лоялен Платонову. Сабуров казнён как узурпатор. Армия княжества — та самая армия, которую мы усиливали своими бойцами и химерами — полностью разгромлена. Это был наш последний шанс уничтожить Платонова чужими руками, и мы его бездарно профукали.

— Железнов был самоуверенным идиотом! — вспыхнула Долгорукова. — Он лез напролом, игнорируя предупреждения!

— Напомню, — Скуратов повернулся к ней, и в его бесцветных глазах мелькнуло что-то холодное, — что именно вы, Маргарита Павловна, поддержали его план на том совете. «Ратмир Софронович знает своё дело», — процитировал он. — «Пора действовать решительно, а не отсиживаться в тени». Ваши слова, голубушка. Именно ваши…

Графиня открыла рот и закрыла. Её лицо пошло красными пятнами.

— Я… это было общее решение совета!

— Которое я не поддержал, — Скуратов пожал плечами. — Я предлагал устранить Платонова тихо, без армий и химер. Но совет решил действовать масштабно.

— Вот как? — Долгорукова хищно улыбнулась. — А что насчёт вашего убийцы, Константин Петрович? Того самого, которого вы завербовали? Кажется, это и была ваша «тихая операция»? Напомните, чем она закончилась?

Константин Петрович на мгновение замолчал. Его бесцветные глаза сузились.

— Вдовин провалился из-за непредвиденных обстоятельств.

— Непредвиденных! — графиня торжествующе всплеснула руками. — Ваш человек мёртв, его сын и жена теперь в свите Платонова, а вы обвиняете Железнова в некомпетентности? Стеклянный дом, Константин Петрович. Не стоит так резво бросаться в нём камнями.

— Достаточно! — голос Соколовского хлестнул как удар кнута.

Верховный целитель поднялся из кресла. Его змеиные глаза обвели присутствующих, и все замолчали.

— Взаимные обвинения нас не спасут, — произнёс он холодно. — Железнов мёртв. Воронцов мёртв. Сабуров мёртв. А Платонов сидит на владимирском престоле и методично уничтожает всё, что мы строили десятилетиями.

Он помолчал, давая словам осесть.

— Давайте посчитаем реальный ущерб. Аркадий Фомич?

Шереметьев раскрыл папку с документами.

— Конфискованное имущество Общества Призрения во Владимире — около двухсот тысяч рублей. Потеря доходов от «благотворительной» деятельности — ещё триста тысяч ежегодно. Прекращение выплат от «клиентов» под компроматом — сумма варьируется, но не менее полумиллиона в год. Аналогичные потери в Твери, Сергиевом Посаде, Нижнем Новгороде… — он перевернул страницу. — Общий финансовый урон за первый год — от двух до трёх миллионов рублей.

— Три миллиона, — повторил Соколовский, — но деньги — не главное.

Все взгляды обратились к нему.

— Мы теряем влияние, — Верховный целитель заговорил тише, но от этого его слова звучали лишь весомее. — Бояре под компроматом голосовали как нам нужно. Чиновники закрывали глаза на наши операции. Судьи выносили правильные приговоры. Это позволяло нам продвигать законы, получать контракты, защищать наших людей. А главное — это позволяло нам продолжать великую работу.

Соколовский подошёл к окну и отодвинул край шторы. За стеклом раскинулся Московский Бастион — величественный и беззащитный.

— Мы — последняя линия обороны человечества, — произнёс он знакомым тоном проповедника. — Бездушные — это рак, пожирающий наш мир. Наши исследования — единственный путь к победе…

Долгорукова едва заметно закатила глаза. Шереметьев вдруг заинтересовался узором на собственном перстне. Они слышали эту речь десятки раз — на каждом совете, когда дела шли плохо, Верховный целитель неизменно возвращался к своей любимой мантре о великой миссии.

— … что такое несколько тысяч подопытных по сравнению с миллионами, которых мы спасём, когда найдём способ очистить мир от этой заразы?

— Платонов этого не понимает, — поддакнул Неклюдов.

Молодой учёный был одним из немногих, кто искренне разделял идеологию Соколовского. Остальные давно научились изображать благоговение в нужные моменты.

— Платонов — идеалист с мечом, — Соколовский отпустил штору. — Он видит страдания отдельных людей и не способен охватить взглядом общую картину. Для него мы — злодеи, мучающие невинных. Он не понимает, что мы — врачи, вырезающие опухоль.

Скуратов у окна хранил непроницаемое молчание. Его бесцветные глаза не выражали ничего — ни восторга, ни сомнений. Но в отличие от Долгоруковой или Шереметьева, он действительно верил в миссию Гильдии. Просто его вера была холодной, как хирургический скальпель. Малюта Скуратов, его великий предок, тоже делал грязную работу ради высшей цели — и тоже не нуждался в красивых речах, чтобы помнить, зачем он её делает.

— Философия не вернёт нам потерянные позиции, — заметил Одоевский, деликатно возвращая разговор в практическое русло. — И не компенсирует три миллиона убытков.

— Верно, — Соколовский вернулся к столу. — Поэтому давайте перейдём к практическим вопросам. Что с союзными княжествами?

— Потёмкин в Смоленске тянет время, — Шереметьев слегка расслабился на знакомой теме. — Провёл формальные проверки, пожертвовал парой мелких сошек, но главные фигуры на местах уцелели. Мой кузен в Ярославле поступил аналогично.

— Насколько надёжен ваш кузен? — спросил Соколовский.

Шереметьев замялся.

— Павел — прагматик. Пока мы полезны, он будет нас прикрывать. Но если давление усилится… Он уже дважды не отвечал на мои звонки за последнюю неделю.

— Понятно, — Верховный целитель кивнул. — Кто ещё?

— Щербатов в Костроме укрывает двоих беглецов из Владимира, отказывается выдавать. Терехов в Муроме прямо заявил о недопустимости вмешательства во внутренние дела княжества. Долгоруков в Рязани… — Шереметьев бросил осторожный взгляд на графиню, — пока держится, но нервничает.

— Мой брат сделает всё необходимое, — отрезала Долгорукова.

— Надеюсь, — сухо сказал Соколовский. — Потому что если рязанская сеть рухнет, мы потеряем ещё один регион. Что происходит в остальных княжествах?

Шереметьев тяжело вздохнул.

— Давление, честно говоря, идёт повсюду. Суздаль, Астрахань, Ростов — местные князья требуют проверок, задают неудобные вопросы. Наши люди на местах вынуждены сворачивать операции или уходить в тень. Приюты закрываются под предлогом «реорганизации». Агенты залегают на дно. Мы теряем позиции, которые выстраивали десятилетиями, — он развёл руками. — Даже там, где князья нам сочувствуют, они не могут игнорировать общественное давление после публикаций Платонова.

— А что с артефактами записи? — внезапно спросил Одоевский. — Те, что нашли во владимирском приюте? Они у Платонова?

Тишина, повисшая после этого вопроса, была красноречивее любых слов.

— Да, — наконец ответил Скуратов. — Около двух десятков кристаллов. На них — лица, которые Платонов использовал для показательных процессов.

— Но там только владимирские клиенты?

— В основном. Однако… — Скуратов помедлил, — казначей Общества вёл переписку. Если там упоминаются связи с другими регионами…

— Проклятье, — выдохнул Шереметьев.

— Именно поэтому Горчакова нужно найти первыми, — сказал Соколовский. — Он знает структуру сети во всех семи княжествах своего региона. Если Платонов доберётся до него раньше нас…

Он не закончил фразу. Все и так понимали.

— Как нам противодействовать информационной атаке? — спросила Долгорукова. — Газеты печатают списки «клиентов», Эфирнет гудит от разоблачений. Наша репутация…

— Уничтожена, — закончил Одоевский. — По крайней мере, репутация Общества Призрения и Фонда Добродетели. Бренд «Гильдия Целителей» пока держится — прямых доказательств связи в публичном поле нет. Но если продолжать в том же духе…

— Что вы предлагаете? — Соколовский повернулся к нему.

Худощавый мужчина с козлиной бородкой задумчиво побарабанил пальцами по столу.

— Молчание. Полное, абсолютное молчание. Любая попытка защититься привлечёт внимание. Пусть Платонов кричит в пустоту.

Одоевский откинулся в кресле, и на его лице появилось выражение лектора, объясняющего очевидное.

— Я двадцать лет работаю с прессой и общественным мнением. Каждая громкая новость проживает один и тот же цикл: сначала взрыв интереса, потом обсуждения, потом усталость, потом — забвение. Сейчас мы на пике. Газеты захлёбываются от восторга, Эфирнет гудит. Но через месяц случится что-то другое — скандал в княжеской семье, крушение самолёта, война на границе, рейд Бездушных. И публика переключится, потому что людская память коротка, а жажда новых впечатлений бесконечна. Наша задача — не подбрасывать дров в костёр. Просто подождать, пока он догорит сам.

— Хорошо. Вот что мы сделаем, — припечатал Виссарион Борисович. — Первое: полная консервация деятельности во всех княжествах, ставших для нас враждебными. Владимир, Тверь, Сергиев Посад, Нижний Новгород — мы уходим оттуда. Никаких активных операций, никаких рисков. Второе: все ресурсы — люди, деньги, материалы — перемещаются туда, где мы можем ещё чувствовать себя в безопасности. Муром, Ярославль, Смоленск, Рязань. Третье: нам нужны новые структуры. Общество Призрения и Фонд Добродетели слишком запятнаны. Мы создадим что-то новое.

— Отличная идея, — оживился Одоевский, наклонившись вперёд. — С новыми названиями, новыми лицами, новой легендой. Общество Призрения мертво — пусть. На его месте появится что-то другое. «Общество милосердия к страждущим» или «Союз целителей-волонтёров». Названия — дело техники.

— И возглавят их совершенно новые люди, — добавил Соколовский.

— Именно так, — отозвался Иннокентий Аркадьевич. — Молодые идеалисты с безупречной репутацией. Священники, благотворители, отставные военные — кто-то, кого невозможно связать с нами. Они станут публичными лицами, а реальное управление останется в наших руках.

— Сколько времени потребуется?

Одоевский переглянулся с Шереметьевым.

— Два-три года на создание инфраструктуры. Ещё пять — на восстановление сети влияния. При условии, что нам не будут активно мешать.

— А сама Гильдия? — осторожно спросил Аркадий Фомич.

Соколовский помолчал.

— Наша Гильдия пока держится, но во Владимире связь Общества Призрения с организацией уже доказана документально. Переписка, финансовые записи, показания свидетелей — всё это фигурировало на процессах. Пока это касается только одного княжества, но если Платонов продолжит копать… — он не закончил фразу. — Нужно думать на перспективу. Репутационный урон растёт с каждым днём. Именно поэтому новая головная организация нужна не когда-нибудь, а сейчас. Параллельно с дочерними структурами мы начнём создавать замену Гильдии. «Медицинское общество Содружества», «Союз практикующих целителей» — неважно, как она будет называться. Важно, чтобы к моменту, когда репутация Гильдии станет окончательно токсичной, у нас уже была готовая альтернатива с чистой историей.

— Платонов будет мешать, — заметил Скуратов.

— Именно поэтому Платонова нужно устранить, — Соколовский вернулся в своё кресло. — Константин Петрович, это снова ваша задача.

Скуратов слегка склонил голову.

— После провала Железнова? — скептически подняла бровь Долгорукова. — Простите, но у меня есть сомнения.

— Железнов действовал грубой силой, — ровно ответил Скуратов. — Армии, химеры, лобовые атаки. Я предпочитаю другие методы.

— Какие именно? — спросил Соколовский.

Человек с бесцветными глазами помолчал, собираясь с мыслями.

— Платонов только что занял престол. Ему предстоит разгребать последствия войны, укреплять власть, выстраивать отношения с соседями. Враги у него повсюду — князья и недовольные бояре. Рано или поздно он допустит ошибку.

— И?

— Долгосрочное внедрение, — Скуратов загнул палец. — Мы поместим нашего человека в его окружение. Не сейчас — через полгода, год. Когда бдительность ослабнет. Слуга, чиновник, может быть, даже кто-то из младших дворян, ищущих покровительства нового князя.

Он загнул второй палец.

— Внешние силы. У Платонова много врагов. Можно… направить их энергию в нужное русло. Не напрямую — через посредников. Пусть кто-то другой нанесёт удар, а мы просто обеспечим возможность.

Третий палец.

— Ожидание момента. Война с соседним княжеством. Внутренний мятеж. Покушение на жизнь. Болезнь. Рано или поздно представится удобный случай. Главное — быть готовыми его использовать.

— Это может занять годы, — заметил Неклюдов.

— Да, — согласился Скуратов. — Но после провала Железнова у нас нет ресурсов для быстрых решений. Три десятка усиленных бойца мертвы. Сеть агентов во Владимире разгромлена. Мы должны действовать терпеливо, пока не восстановим силы.

Соколовский долго смотрел на него, затем медленно кивнул.

— Хорошо. Действуйте. Никакой спешки, никаких громких операций. Долгосрочное планирование.

Он обвёл взглядом присутствующих.

— Наша великая работа не может остановиться из-за одного человека. Бездушные не ждут, пока мы решим свои проблемы. Каждый потерянный год — это тысячи жизней, которые мы могли бы спасти. Мы переждём бурю, перестроимся и продолжим.

Свечи потрескивали в тишине, и пляшущие тени на стенах напоминали о призраках тех, кто уже заплатил за недооценку этой организации. Пустое кресло Железнова служило молчаливым напоминанием о цене провала.

Но для людей за этим столом оно было лишь временным неудобством. Гильдия существовала полвека. Она переживала войны, революции, смену династий. Переживёт и князя Платонова.

Рано или поздно.