Идеальное отражение

Глава 11 Царство развалин

9 февраля

Стадион высился перед нами точно такой же, каким я видел его с помощью глаз дубля — монументальный овал, последний раз реконструированный лет сорок назад и в день Катастрофы «усовершенствованный» так, как никогда не смогли бы люди, несмотря на все их знания и умения.

Чтобы добраться сюда, нам пришлось поработать ногами.

На нашем пути не встретилось ничего интересного, если не считать руин, брошенных блокпостов, пары сталкеров, нескольких чугунков и дюжины разнокалиберных ловушек.

Самое главное — не пришлось ни в кого стрелять и ни от кого прятаться.

— Что дальше? — спросил Синдбад. — Куда он мог пойти?

— Да куда угодно, — буркнул я, испытывая желание послать всё к чёртовой бабушке — и спутников, и погоню. — Мог дунуть по проспекту к Белорусскому вокзалу или «Аэропорту», или к центру локации, или остаться тут, спрятаться вот в той куче мусора и хихикать над нами, дураками.

Больше суток на ногах — это многовато даже для напичканного имплантами сталкера. Отдыхать надо всем, и старушкам, и изящным девицам, и грубым мужикам, что бродят по Пятизонью.

— Если бы он сидел в той куче мусора, ты бы его заметил, — уверенно заявил Колючий. — А ты не можешь как бы… ну, это… попробовать сам дотянуться до него, установить контакт?

Я вздрогнул — мысль об этом приходила мне в голову, но вызывала резкое неприятие. Самостоятельно пойти на эту гнусность, рискнуть, обмениваясь сознанием с дублем?

Ну уж нет, спасибо большое.

— А мне другое интересно, что ему вообще нужно? — Синдбад сложил губы трубочкой. — Ходит по Москве бесцельно, мотается туда-сюда, точно какашка в проруби…

— У него есть, — я помялся, вспоминая последнее «видение», — некий путь, которым он должен двигаться. Это я из его мыслей выудил, жалко только, что не понял, куда этот путь ведёт. И было бы вообще хорошо, если бы дубль оставлял следы, а то тут даже спросить не у кого.

В окрестностях стадиона «Динамо» этим зимним вечером было на диво безлюдно и безбиомехно. Во все стороны, сколько хватало взгляда, тянулись руины, безмолвные и пустынные, как барханы Сахары. Не хватало разве что песка, торчащих из него костей и жаркого солнца в выгоревших небесах.

Вместо всего этого имелся редкий снегопад и холодный ветер.

— Можно, конечно, зайти в М-сеть и там порасспрашивать, — без особого рвения предложил Синдбад.

— Чтобы каждая собака точно засекла, где ты находишься? — Я усмехнулся. — Нет уж…

Что именно привлекло моё внимание, я понять не смог, но, скорее всего, обычный шорох, слабый звук, изданный попавшим под ногу камушком. Там, откуда он донёсся, не было ничего, но я привык доверять чутью, и поэтому, не медля, рванулся в сторону, завопив:

— Шухер!

Синдбад, проведший в Пятизонье не один год, среагировал мгновенно — шлёпнулся наземь. И только Колючий, не прошедший столь суровой школы, на какое-то мгновение запоздал.

Но вооружённый армганом невидимка целился вовсе не в беглого праведника.

Он выстрелил дважды, и в первый раз меня спас резкий рывок, а во второй — то, что я остановился. Бледно-красный тонкий луч прошёл в каких-то сантиметрах от моей физиономии.

Дальше мне осталось только залечь и укрыться.

«Ты сдохнешь, Лис! — пришёл через М-фон шелестящий, злобный голос. — Я вырежу твоё сердце, поджарю и съем. А из твоего черепа сделаю чашу и буду плевать в неё и сморкаться. Большего ты не заслуживаешь, рыжая наглая падаль!».

Ну точно, вот и Циклоп, лёгок на помине.

Как он нас нашёл — не спрашивайте, всё равно не отвечу. Если уж я, не самый крутой проводник, могу благодаря оплавленным имплантам входить в форс-режим, вовсе не предусмотренный технической спецификацией, то что говорить о «жжёных»? Они, особенно джинны, способны творить настоящие чудеса.

Обнаружить Циклопа я не мог, этот засранец мастерски использовал способности метаморфа.

— Где он?! Ты видишь?! — крикнул Синдбад.

Проклятый джинн издевательски захихикал.

«Нет! — ответил я через М-фон. — И поэтому будем бить по площадям! Колючий, приготовь «мегеру» и не трать заряды зря. Мы его вспугнём, а ты пали туда, где что-нибудь зашевелится. Понял меня?»

«Да, — ответил мальчишка. — Да укрепит Господь мышцу нашу!»

Ну, это лишнее, с мышцей и так полный порядок, вот с мозгами некоторые проблемы.

— Ты сдохнешь, Лис! — на этот раз джинн решил высказаться вслух. — Сегодня я пну твой труп! Я разрежу тебя на мелкие куски и уничтожу каждый из них! Я выну твой мозг и съем его!

Да, если всех сталкеров можно считать просто свихнувшимися, то Циклоп наш — сумасшедший в квадрате или даже в кубе. То, что он говорил, звучало вполне убедительно, и я верил, что джинн именно так и поступит, если преуспеет, конечно.

Но до этого доводить не хотелось бы.

«Готовы? — спросил я у спутников. — Тогда начали. Синдбад, твой сектор правый, мой — левый».

Хорошо иметь возможность избежать долгих и нудных объяснений, перекинув соратнику зону обстрела.

Я поднял «Шторм» и повёл его слева направо, мгновением позже затарахтел «карташ». Мы ощупывали пространство очередями, выискивая, где затаился хитрый Циклоп, и одновременно не давая ему самому поднять голову, а Колючий ждал момента, чтобы пустить в дело «главный калибр».

Метаморф — это, конечно, сила, и даже самые совершенные импланты можно обмануть, но тогда на помощь приходят обычные органы чувств, благодаря матушке Эволюции доставшиеся нам от волосатых и хвостатых предков.

И вот обдурить их порой оказывается гораздо сложнее.

Плотный огонь — такая штука, что способна заставить нервничать даже джинна, а мы патронов не жалели. И в один прекрасный момент Циклоп не выдержал, дёрнулся, ослабил метаморфную хватку, а я заметил движение.

— Видишь, Колючий?! — рявкнул я, стреляя в ту сторону.

— Да!

«Мегера» жахнула, и щит невидимости, скрывавший нашего злобного «друга», с треском лопнул и исчез. Но порадоваться этому я не успел, поскольку Циклоп выбросил в мою сторону руку, и с неё сорвалась целая дюжина «шаровух». Штуки три я ухитрился сбить на лету, но остальные врезались в меня почти одновременно.

Боевой костюм, конечно, рассчитан на всякое, но это и для него оказалось многовато…

Меня тряхнуло так, что кости застучали одна о другую, из глаз посыпались искры. Все мышцы одновременно решили, что им пора напрячься, а волосы на теле встали дыбом. Импланты дружно ушли в перезагрузку, и в голове у меня воцарилась настоящая какофония.

Какое-то время я пребывал во власти «белого шума» и нервного подёргивания. Если бы не Синдбад, Циклоп наверняка успел бы прицелиться и оборвать жизнь непутёвого сталкера по кличке Лис.

Очухавшись, я обнаружил, что пока не помер, хотя в теле болит каждая клеточка, и беспомощно лежу на земле. Слух сообщил, что неподалёку стреляют из «карташа», и шипят испаряющиеся в луче армгана снежинки.

— Приятно видеть, что ты жив! — сообщил подползший ко мне Колючий. — А то мы думали — всё, тебе каюк.

— Врёшь, не возьмёшь, — пропыхтел я, подтягивая к себе «Шторм» и пытаясь разобраться в обстановке. — Хотя поросенка в фольге этот гад из меня почти сделал. Где он там?

Циклоп прятался в развалинах, и они с Синдбадом вели перестрелку в духе вестерна. Бритоголовый, похоже, был ранен, но уступать не собирался, палил так, что любо-дорого глядеть.

— Обходим его с двух сторон. Берём в клещи, — шепнул я беглому праведнику и добавил через М-фон для Синдбада: — «Держись, дружище! Сейчас мы зададим ему перца!»

Но стоило нам двинуться в разные стороны, как проклятый джинн, обладающий способностями и имплантами проводника, усёк этот манёвр. И для безумца Циклоп очень трезво оценил обстановку — он перестал отвечать, вскочил и зигзагом рванул в сторону Морского переулка.

— Куда! Стой! — заорал я, пытаясь выцелить недруга. — Или ты струсил?!

«Я вернусь», — пришёл ответ через М-фон, и джинн исчез.

— Удрал, проклятый. — Я поднялся и досадливо сплюнул. Поморщился от боли в тех местах, где остались ожоги. — А как было бы здорово избавиться хотя бы от одной проблемы. Теперь же придётся всё время оглядываться и следить, чтобы он не подкрался из-за угла.

— На то и скорг в зоне, чтобы сталкер не дремал, — пословицей ответил Синдбад. — Вы, парни, мне не поможете?

Луч армгана пробил боевой костюм на боку, зацепил ребра, пропахал кожу, но, к счастью, не затронул лёгкое. Колючий некоторое время поизучал рану, поводил над ней руками, а потом с серьёзным видом заявил:

— С тобой сегодня милость Божья. Ничего опасного.

Тоже мне, эскулап нашёлся — я бы это определил без всяких изучений.

Обработка раны не заняла много времени, затем Синдбад с нашей помощью подлатал боевой костюм. Если оставить дырочку, то в неё рано или поздно заберётся какая-нибудь нанопакость и устроит тебе меганеприятность.

— Джинну мы наподдали под зад, — сказал я, когда ликвидация повреждений была закончена. — Да только главную проблему мы так и не решили — не определились, куда идти.

— Можно помолиться Господу, чтобы он вразумил нас, — посоветовал Колючий.

— Можно, — я кивнул. — Да только я не особенно верю, что он нам ответит.

— А зачем вообще мы носимся за твоим… этим, дублем, словно котенок за фантиком? — Синдбад посмотрел на меня почти с вызовом. — Ведь рано или поздно он захочет покинуть локацию? Поэтому разумнее всего засесть у тамбура и подождать, пока он туда не явится.

Мысль была здравая, но высказал её не я, и поэтому я начал спорить:

— Вдруг он просидит в Москве ещё год? И вообще, дубль в любой момент может таких дел натворить! А отвечать кому придётся? Мне! Нужно как можно быстрее нагнать его и…

— И как ты собираешься это сделать? — вкрадчиво осведомился Синдбад.

И тут я осёкся — да, реальных способов определить, куда направился дубль от стадиона, у нас не имелось. Он мог бродить по развалинам неподалёку, мог топать к Тушинскому лагерю или Курчатнику, мог спуститься в метро или отправиться в сторону «Беговой».

— Стоп, — сказал я. — Может быть, нужно понять логику его передвижений?

И я принялся вспоминать маршрут, проделанный дублем: место рождения — тамбур в Сосновом Бору — Старая Зона — Обочина — вновь ЧАЭС — московская локация — Тушинский лагерь — окрестности парка Тимирязева — станция «Дмитровская» — стадион «Динамо»…

Если в этом и имелась логика, то от меня она, честно говоря, ускользала.

Дубля не интересовали богатые в «промысловом» отношении районы, то есть места, где высока была вероятность найти ценные артефакты. На Обочине он творил глупости, каких я себе никогда бы не позволил, в Тушинском лагере вёл себя довольно мирно и пытался купить эвристический анализатор.

А затем начал хаотично двигаться по локации, следуя некоему «пути».

— Создаётся впечатление, — сказал я, — что им кто-то управляет, тот, кто его создал и теперь использует…

Как средство для сбора данных о реальности Пятизонья, как некий исследовательский зонд, запущенный в опасную и непредсказуемую среду и снабжённый всем, чтобы в ней выжить.

А запущенный и снабжённый, между прочим, за мой счёт!

— Козни Нечистого… — начал было Колючий, но я глянул на него, и беглый праведник осёкся.

— Нет, эту гипотезу мы опустим, — покачал головой Синдбад. — Но кто? Атомный Демон? Узел? Или некая научная контора, обнаружившая или создавшая «Мультипликатор»?

— Это возможно. — Я вспомнил двух заказчиков, профессора Зарайского и полковника Петренко, с которых всё, собственно и началось. — Но мне слабо верится, что столь сложную технологию решили испытать сразу в Пятизонье, скорее бы её обкатывали на полигоне. Ведь я мог запросто не угодить в ловушку, немного отклониться в сторону, сменить маршрут…

«Или не мог? — Эта мысль заставила меня замолкнуть. — Всё было подстроено так, что «сканеры» на моём шлеме притянули ко мне тот призрачный вихрь, свели нас в одной точке пространства, а то, что случилось потом, было запрограммировано и поэтому неизбежно».

— Эх, жаль… — кулаки мои сжались, — что мне не удалось побеседовать с заказчиками ещё раз…

Стоило признать, что, кинувшись в погоню за дублем, я и в самом деле поддался эмоциям, поступил, вопреки обыкновению, нерационально. Лис, потерявший голову — звучит смешно, расскажи кому угодно из тех, кто знает меня по Пятизонью — обсикаются от смеха.

Я бы и сам обсикался, не будь у меня других, более насущных проблем.

— Ладно, может быть, и в самом деле пойдём в сторону тамбура? А там подождём очередного… — я хотел сказать «видения», но спешно поправился: — Очередной порции информации.

— Слова не мальчика, но мужа, — одобрительно произнёс Синдбад.

Окрестности Ленинградского проспекта от улицы Серегина и до «Сокола» сильно пострадали во время Катастрофы, а затем им ещё досталось от пульсаций, так что развалины тут имелись на любой вкус, цвет и размер.

Одни дома превратились в груды строительного мусора, другие были снесены до половины, третьи лишились окон. Имелись совершенно не разрушенные, но обретшие необычные свойства, как это произошло, например, с институтом Курчатова.

Вот в Авиационном переулке стоял «жидкий дом» — на вид такой же, как все, обычный «гришневик» постройки тридцатых годов, но при этом в него можно было засунуть руку, словно в воду, а затем вынуть обратно.

Ушлые егеря как-то ради шутки постреляли по нему из «карташа», но быстро разочаровались — пули с бульканьем уходили в стены, не оставляя ни малейшего следа, и даже вылетали с другой стороны.

Помимо разнообразных руин эти места могли похвастаться полным набором аномалий-ловушек, а также рассыпанными повсюду кратерами, трещинами и даже небольшими вулканами, что возникли в пятьдесят первом и к настоящему времени практически все погасли.

Энергополя позволяли существовать большому количеству биомехов, на самом проспекте порой было не протолкнуться от чугунков, и поэтому для передвижения он подходил слабо. Приходилось двигаться по обочинам, лавируя между препятствиями и поглядывая по сторонам: неприятности могли явиться и с неба, и вылезти из какого-нибудь провала.

Мы выбрали маршрут по Красноармейской улице — потише, ловушек поменьше, идти легче.

— Чисто, — сказал я, без входа в форс-режим оценив перспективы.

— А мне не нравится, — неожиданно заявил Колючий. — Что-то тут нехорошо, неправильно…

— Вот когда поймёшь, что именно — скажешь, — осадил я мальчишку. — Пойдём.

На Ленинградке, это я слышал даже отсюда, бесновались рапторы — ревели моторы, взвизгивали тормоза, доносились глухие звуки ударов. На Планетной улице, судя по показаниям имплантов, орудовала большая группа сталкеров — методично прочёсывали развалины.

Показываться им на глаза, а тем более мешать, я не хотел.

Мы перепрыгнули трещину, лениво источавшую серый дым, перебрались через завал из кирпичей. Из развалин справа со свиристением выкатилось нечто механически уродливое, но хватило одной очереди, чтобы биомех убрался восвояси. Нас, правда, наверняка услышали сталкеры на Планетной, но беспокойства не проявили.

Стреляют в московской локации чаще, чем сморкаются.

За очередным завалом дорогу нам преградили заросли автонов, чьи ветви были усеяны созревшими н-капсулами.

— Эх, где мой чёрный пистолет? — вздохнул я, чувствуя, как чешутся руки.

Застрять бы тут на часочек, собрать «урожай», как в старые добрые времена.

— Какой пистолет? — не понял Колючий.

— Это из песни, — объяснил я. — Ты вот наверняка, кроме псалмов и всяких мозгосверлильных мелодий, какими обычно молодежь увлекается, ничего в жизни не слышал?

Мальчишка запыхтел, собираясь обидеться, а я поймал себя на мысли, что несмотря на двадцать пять, считаю себя стариком. Хотя пережил я столько, что хватит на полвека — и в Пятизонье, и в детском доме, и в те годы, когда я не только учился на историка-пропагандиста, а ещё…

Хотя стоп, об этом лучше даже не вспоминать.

Но оскорбиться как следует Колючий не успел, поскольку груда развалин справа от нас зашевелилась. Покатились мелкие камушки, затем крупные, блеснул металл, распрямились длинные манипуляторы.

— Дикий Сварщик! — воскликнул я, а сам со стыдом подумал: «Проморгал!»

Почему мои импланты не обнаружили такую здоровенную тварь, пусть даже закопавшуюся в развалины, — непонятно. И также совершенно неясно, как почуял её под руинами наш беглый праведник, не проводник, бионик. Ведь он предупредил, что на этой улице не всё чисто, что сюда лучше не соваться.

Чугунок, в далёком прошлом бывший шагающим авторемонтным комплексом, распрямился в полный рост. Качнулось похожее на козловой кран тело, свисающие с него многочисленные манипуляторы, снабжённые резаками, сверлами, сварочными агрегатами и прочей требухой.

— И чего ждём? — спросил я. — Пора удирать…

Дикий Сварщик — биомех большой и живучий, сражаться с ним — занятие долгое и нудное, но зато он шагает не очень шустро, и от него почти всегда можно убежать. А если ты не сможешь это сделать и попадёшь в железные лапки этого «красавца», то он отремонтирует тебя так, как захочет.

Путь прямо по улице преграждали автоны, справа надвигался чугунок, оставался проход слева, где находился чёрный, словно закопчённый, но при этом совершенно целый дом.

На первом этаже даже сохранились большие стеклянные окна, а над дверью вывеска: «Продукты».

— Удирать — это мы всегда готовы. — И Синдбад первым рванул в сторону магазина.

Я, как наименее пострадавший боец нашего маленького отряда, прикрывал отход.

Дикий Сварщик надвигался, кровожадно лязгали его сочленения, и жужжала лебедка, то поднимая, то опуская здоровенный крюк, на котором можно подвесить носорога.

Когда один из манипуляторов потянулся в мою сторону, я дал очередь из «Шторма». Чугунок отдёрнул измочаленную пулями «лапку», но потянул сразу две, причём одну — со сварочным аппаратом.

Э, нет, термическая обработка не входит в мои планы.

Я уклонился, выстрелил ещё раз, просто так, и нырнул в дверь, за которой скрылись мои спутники. Внутри магазина оказалось неожиданно светло, и я даже глянул на потолок — не горят ли развешенные по нему лампы.

Но нет, лампы не горели, но вообще всё тут выглядело так, словно заведение перестало работать только вчера: пустые, но целые прилавки, чистый, без пыли пол, блестящий турникет на входе в торговую зону и нераспотрошённые мародёрами кассовые аппараты.

— Что-то тут не так. — Стоявший у кофейного автомата Синдбад нервно оглянулся. — Слышишь чего-нибудь?

— Нет, — честно ответил я.

Импланты говорили мне, что в помещении нет ничего интересного — ни ловушек, ни людей, ни биомехов.

— Это-то и странно. Дикий Сварщик ведь никуда не делся, ты забыл?

Точно — заметивший нас чугунок не мог просто так прекратить преследование! Он должен был вломиться в магазин вслед за нами, ну или хотя бы попытаться это сделать. Разбить стекла в окнах, всунуть внутрь манипуляторы, чтобы поймать мерзких двуногих и устроить им насильственный апгрейд.

Я оглянулся — за дверью царила тьма, и в ней ничего не двигалось.

Свет внутри, мрак снаружи, необычайная чистота, отсутствие следов разгрома и запустения — всё это могло означать только одно, мы оказались в пределах редкой аномалии, именуемой обычно…

— «Тайм-код»! — в один голос воскликнули мы с Колючим.

— Он самый, — подтвердил Синдбад.

Ловушки, способные влиять на время, попадались нечасто, да и вреда на первый взгляд причиняли меньше, чем те же «Мухобойки» или «Шинковки». Но зато последствия их влияния были непредсказуемы — попавшего в неё сталкера могло закинуть и в прошлое, и в будущее, причём довольно далеко.

К примеру, Вихрь как-то раз пропадал месяц, а когда вернулся, выяснилось, что для него прошёл всего день.

— Вот проклятье, — сказал я. — А вдруг нас закинет на день в прошлое? И в Пятизонье окажется одновременно три Лиса? Я-до-тайм-кода, я-после-тайм-кода и дубль.

— Одного-то с избытком. — Синдбад усмехнулся. — Ладно, чего стоять, время-то идёт?

Получилось нечто вроде шутки, хотя сам бритоголовый вряд ли планировал такой эффект.

Мы прошли магазин насквозь, миновали склад и через служебный вход выбрались на улицу, идущую перпендикулярно Красноармейской. Тут оказалось так же темно, как и в тот момент, когда мы угодили в «Тайм-код», но это ничего не значило — могли пройти сутки, причём в любую сторону.

Колючий осторожно выглянул из-за угла, и сообщил:

— Никого.

Ясное дело — чугунок либо убрался, либо ещё не устроил засаду в развалинах. А окна, если он их расколотил, под влиянием темпоральной энергии склеились обратно. Вернулись к тому состоянию, в котором находились на момент возникновения аномалии.

— Вы как хотите, а я выйду в М-сеть, — сказал Синдбад. — На мгновение, чтобы уточнить время.

Я затаил дыхание — эх, если сейчас не девятое февраля, а скажем, первое марта…

— Переводите часы. Сейчас двадцать часов пятьдесят минут по Москве, — в голосе Синдбада прозвучало облегчение. — Эта штука продержала нас в плену всего час с небольшим.

Колючий перекрестился, а я с облегчением вздохнул.

Одно плохо — за этот час дубль мог ушлёпать куда угодно, даже в другую локацию.

— Не самый худший вариант, — сказал я. — Хотя рыжим море по колено, если вы не знали.

То, что насчёт моря по колено я слегка погорячился, выяснилось, когда мы добрались до улицы Черняховского. Неведомая сила содрала с неё весь асфальт и вырыла нечто вроде канала, наполнив его подозрительной маслянистой жидкостью. От резкого запаха, проникшего даже сквозь маску, у меня зачесалось в носу, а Колючий несколько раз чихнул.

— По колено? — Синдбад иронически покосился на меня.

— Нет, лучше в обход.

Слева канал доходил почти до самого метро «Аэропорт», и соваться туда, к проспекту, по которому носятся банды рапторов, не хотелось. Вправо наверняка тянулся до железной дороги, той самой, что идёт вдоль Тимирязевского парка, а это приличный крюк.

— Предлагаю посчитать эту штуку мостом, — заметил я, разглядывая два дома, что стояли на разных сторонах канала и накренились друг к другу так, что едва не соприкоснулись крышами.

— Э, да они же готовы рухнуть! Это опасно! — занервничал Синдбад.

— Предлагаешь ждать перевозчика? — Я поглядел на него иронически. — На лодке по Пятизонью рассекает только Харон, а у него работы столько, что на живых он время тратить не станет.

Синдбад покряхтел, ещё раз поглядел вправо-влево и согласился.

Добравшись до того дома, что находился на нашем «берегу», мы обнаружили, что это офисная десятиэтажка, каких много настроили во время экономического бума сороковых. Катастрофа покосила его, но не уронила, выбила все до единого стекла в окнах, а ещё непонятным образом приплавила входную дверь к стенам так, что не осталось даже щелей.

— Придётся через окна, — сказал я и глянул на Колючего. — Как твоё плечо? Справишься?

— Я буду ангельски стараться, — пообещал мальчишка.

Я всегда таскаю с собой верёвку с крюком на конце, порой она помогает выбраться из таких передряг, где ничего не стоит не только «Шторм», а вообще любое оружие.

Вытащив её из рюкзака, я прицелился и швырнул вверх. Лязгнуло, крюк зацепился за подоконник на втором этаже. Я несколько раз дёрнул, затем повис всем телом.

— Держит, — подвёл итог Синдбад. — Ну что, я первый? Если свалюсь — ловите.

— Как же — ещё такую тушу ловить, — пробормотал я.

Синдбад ухмыльнулся и сноровисто полез вверх — таким вещам, насколько я понимаю, в армии учат. Исчез из виду, только мелькнули ноги, донёсся стук, будто упал небольшой шкаф с фаянсовой посудой.

— Эй, всё в порядке? — спросил я.

— В полном. — Синдбад высунулся из окна, целый, правда, слегка покрытый пылью.

— Теперь я, а затем ты сделаешь петлю, и мы тебя поднимем, — сказал я Колючему, и тот, вопреки моим ожиданиям, спорить не стал. Понял, должно быть, что если сейчас потревожить рану в плече, то заживать она будет не несколько часов, а сутки или даже дольше.

Вскоре я очутился в очень пыльной, очень захламлённой комнате, бывшей когда-то офисом. На стенах висели выцветшие рекламные плакаты, с них улыбались неестественно красивые девицы, громоздившиеся у стен шкафы выглядели так, словно на них танцевали чугунки.

Следуя нашим инструкциям, Колючий пропустил верёвку под мышками и обвязался. Мы с Синдбадом ухватились за неё, и, скрипя сервоусилителями костюмов, попёрли беглого праведника наверх.

— Ну и тяжёлый ты, прям как бегемот, — сказал я, когда эта операция была закончена.

Мальчишка посмотрел на меня свирепо, но вновь ничего не сказал — то ли начал привыкать к моим шуточкам, то ли понял, что непутевого и не дружащего с головой ходока по кличке Лис не переделать.

На крышу мы поднялись без особенных проблем и вскоре стояли у края пропасти, на дне которой виднелся «канал».

— Да, снизу это казалось поуже, — сказал Синдбад, разглядывая покатую крышу дома на другой стороне улицы, до которой было, если верить глазным имплантам, шесть метров с небольшим.

Прыгнуть на такое расстояние в боевом костюме — не проблема, но всё одно страшновато.

— Я буду первым, — сказал я. — Эх, где наша не пропадала…

Я разбежался и оттолкнулся от самого края, сердце замерло, тугая воздушная ладонь ударила в лицо. А в следующий момент выяснилось, что лечу я прямо на торчащий из крыши железный штырь.

Невероятным усилием мышц я чуть отклонился в сторону, и штырь не вонзился мне в брюхо, а всего лишь скрежетнул по броне. Я шлёпнулся набок, ушибив локоть, ощутил, как что-то неприятно ёкнуло в голове, и распластался на крыше, как морская звезда.

— Ты как? — донёсся участливый голос Синдбада.

— Нормально, — ответил я. — Прыгайте.

Колючий ядовито хихикнул, раздался топот, и кто-то приземлился неподалёку от меня. Через мгновение ещё одна пара тяжёлых сталкерских ботинок грузно ударила по крыше.

— Сам поднимешься, или помочь? — осведомился Синдбад.

— Не дождётесь, — ответил я, испытывая желание заснуть прямо тут. — Сейчас я встану, и мы пойдём.

Пошли мы так резво, что спустя час были у «Сокола», где благополучно перебрались через Ленинградский проспект и двинули в сторону «художественного пятна» — куска Москвы, где все улицы, даже самые крошечные, названы в честь знаменитых живописцев.

Там увековечены Левитан, Суриков, Врубель, а также менее известные парни с кистями.

Этот район сильно пострадал даже не от самой Катастрофы и не от последующих пульсаций. Ему досталось при попытке армии сдержать явившихся в московскую локацию биомехов. Тогда выяснилось, что остановить чугунков военные не могут, а вот сровнять с землёй несколько кварталов — вполне.

Целых зданий тут не осталось вообще, так что пейзаж состоял из терриконов строительного мусора, воронок от бомб и ракет, и возникших немного позже зарослей автонов.

— Помню, я тут бывал. Давно, ещё в пятидесятом, — сказал Синдбад, когда нашим глазам предстало то, что ранее было улицей Сурикова. — Здесь жила девушка, которую я любил.

Я хотел было вмешаться и прервать этот «вечер воспоминаний», но отвлёкся, поскольку импланты сообщили мне, что в развалинах неподалёку кто-то есть. Через миг датчик биологических объектов выдал ещё три «метки», неспешно двигавшиеся к нам со стороны улицы Левитана.

— Интересно, что с ней стало? — продолжал Синдбад. — Я…

— Потом поностальгируешь, — оборвал я его, а «меток» тем временем стало шесть, две новые возникли с севера. Стало ясно, что нас банальным образом берут в кольцо, и вряд ли для того, чтобы спросить о погоде и ценах на «Фричи». — Нас, между прочим, слегка окружают.

— Кто? — спросил Колючий.

— Шесть… нет уже семь шустрых пацанов с оружием, — сообщил я. — На рыцарей не похоже, те атакуют в открытую, а эти маскируются. Ну что, отступим, пока есть возможность?

Мы могли спокойно отойти в том направлении, откуда пришли, и выбрать другой путь к тамбуру. Сражаться неизвестно с кем мне откровенно не хотелось — лишняя трата времени, сил и патронов.

— Отходим, — кивнул Синдбад, и мы принялись отступать.

И тут-то выяснилось, что «семь самураев» вовсе не собираются отпускать нас так просто. Затарахтел «калаш», за ним — второй, и очередь прошла над нашими головами, а мгновением позже неподалёку разорвалось сразу несколько гранат, выпущенных из ручного гранатомёта.

Судя по вооружению, мы имели дело с бандой охочих до чужого добра типов, отправившихся на промысел в московскую локацию. Такие шайки встречались нередко, состояли они из сброда, решившего зашибить лёгкую деньгу, но обычно ошивались неподалёку от Барьера.

— Они взялись за дело всерьёз! — воскликнул Синдбад, когда пули засвистели вокруг нас, и стало ясно, что у наших противников есть не только старинное, а и вполне современное импульсное оружие.

«Шторм» и два «Страйка», если быть точным.

— Может быть, ответим?! — предложил я, понимая, что нам отрезают дорогу к отступлению.

Атаковавшие нас бандиты использовали активную маскировку «Хамелеон», особенно эффективную в тёмное время суток, и, пока не начали стрелять, были практически незаметны для обычного взгляда.

Теперь же вспышки и шум демаскировали эту компанию, и я определил местонахождение каждого с точностью до метра: четверо подходят с юга, из них двое со «Страйками», трое надвигаются с севера, и один может похвастаться «Штормом», а ещё один — американским гранатомётом ММ-1.

— Давай ответим! — проявил неожиданную кровожадность Колючий, которому как истинному христианину положено было забормотать что-то насчёт подставления второй щеки или любви к врагам.

Хотя, если вспомнить его прежнего патрона, тоже крайне религиозного товарища — бывший байкер по кличке Дьякон, если и слышал когда-нибудь слово «милосердие», то давно забыл его, а температуру веры поддерживал с помощью костров, на которых сжигал «еретиков».

— Давай, — я кивнул и задействовал главный имплант и М-фон, сбрасывая коллегам координаты потенциальных целей. — Синдбад, придержи тех троих, а мы займёмся остальными.

Гранатомёт, конечно, штука опасная, но задействовать его особенно активно наши враги не будут. Им нужны не столько наши трупы, сколько оружие, снаряжение, груз — всё, что можно продать или взять себе.

И добычу желательно заполучить целой, без особых повреждений.

Синдбад кивнул, укрылся в живописной груде развалин и первой же очередью заставил залечь всех троих противников. А мы с Колючим ползком, расходясь в стороны, двинулись навстречу тем, кто наступал от улицы Левитана.

На ходу я вытащил из подсумка две плазменные гранаты — нам-то всё равно, что станется с наглыми бандюганами.

— Сдавайтесь! Мы отпустим вас живыми! — завопил один из них, то ли самый горластый, то ли наиболее глупый.

Во-первых, поверит такому обещанию только идиот — жертв грабежа в Пятизонье убивают всегда, просто, чтобы не болтали, во-вторых, трое опытных сталкеров, в чьих телах немало оплавленных имплантов, — реальная сила, способная справиться не с семью обычными бойцами, а с куда большим их количеством.

«Готовься!» — передал я Колючему, а сам швырнул гранату.

Попал удачно — горлопан угодил в зону поражения и превратился в облачко пепла, двое его приятелей шарахнулись прочь. Одного беглый праведник снял из «мегеры» — полетели брызги крови, ошметки плоти, куски брони, обрывки одежды. Второй ухитрился уйти от моей очереди, но, судя по воплю, то ли споткнулся, то ли ударился обо что-то при падении.

Вот уж точно — дурак сам себя накажет.

Теперь их осталось двое, а это значит, что можно перенести наступательные действия на другой «фронт».

— Двигай к Синдбаду, — велел я мальчишке. — С этими я сам разберусь.

Один из бандитов скулил от боли, и я чётко знал, где он находится, но вот второй меня немного беспокоил — он затаился, не стрелял и даже, кажется, не дышал, а «Хамелеон» вновь скрыл его от моих глаз и даже от большинства имплантов.

— Хорошо. — Колючий послушно пополз назад, шустро и ловко, как настоящий спецназовец.

Зона вырабатывает боевые навыки не хуже, чем самый злобный сержант в учебке.

Я же остался на месте, пытаясь определить, где именно находится второй противник. Попробовал все импланты по очереди, и, признав своё бессилие, обратился к форс-режиму.

Вход на этот раз дался тяжело, измученный организм поначалу отказался переходить на экстраординарный способ восприятия. Пришлось фактически себя заставить, одновременно напрячь все импланты, да ещё и подтолкнуть главный, чтобы он дал команду.

Я обозрел развалины на сотни метров в стороны и едва не вскрикнул от удивления: разбойничек-то был рядом, каким-то образом он незаметно подобрался на короткую дистанцию!

— Ох, ты… — Я вывалился из форс-режима, точно космонавт из спускаемого аппарата, слабый и заторможенный, покрытый холодным потом, и повёл ствол «Шторма» туда, где засел недруг.

А он кинулся на меня с ножом.

Увернуться я не успел, смог только перекатиться на спину и заслониться рукой. Нацеленное в лицо лезвие оцарапало броню предплечья. Тяжёлое тело брякнулось на меня сверху, придавило. От удара затылком о камни в голове зазвенело, перед глазами запорхали радужные круги.

Новый удар, и я перехватил вражескую руку в самый последний момент, острие замерло в сантиметрах от моего правого глаза.

— Умр-р-и-и-и… — прошипел бандит, всем своим весом пытаясь продавить нож вниз.

Парень он был крупный, мощный, и силушки в нём хватало, я же в этот момент напоминал тяжело контуженного дистрофика и держался только благодаря сервоприводам костюма.

Но даже у дистрофиков есть свои хитрости, а у здоровяков — слабые места.

Я согнул ногу в колене, и навалившийся на меня враг захрипел, глаза его выпучились. Получив удар в ничем не прикрытый пах, трудно остаться столь же злобным и целеустремленным.

— Умру… — пропыхтел я, сбрасывая врага с себя. — Но попозже!

Я освободился лишь на мгновение, но этого мгновения мне хватило, чтобы нажать на спусковой сенсор. Две пули вошли в шею бандита и почти отделили его голову от тела.

Скуливший находился там же, и я совершенно автоматически швырнул в его сторону гранату. Вспухло плазменное облако, летевшие к земле снежинки превратились в дождь, и мерзкий звук затих.

Переведя дух, я поднялся и отправился проинспектировать оплавленную воронку.

— Готов, — сказал я. — Но ты, брат Лис, сегодня уцелел только чудом. Будь он пошустрее…

Там, где вели бой Колючий и Синдбад, хлопали взрывы, пули с грохотом лупили по развалинам — веселье шло вовсю. Странно только, что оно шло так долго, разобраться с троицей лихих парней не так уж и сложно.

Но, оценив обстановку, я понял, в чём дело — парней стало не трое, а пятеро… нет, уже четверо.

— Вот морды, — пробурчал я. — Пять трупов, у нас ни одной царапины, а они всё наседают?

Но в этот момент уцелевшие бандиты решили, что с них и в самом деле достаточно. Ударили одновременно со всех стволов — просто так, неприцельно, и обратились в бегство. Один шлёпнулся на бегу, когда Синдбад срезал его из «карташа», четверым удалось смыться.

— Готово! — чуточку хвастливо воскликнул Колючий. — Мы показали грешникам, что такое гнев Божий!

— Эй-эй, дружище Иеровоам! — Я осуждающе покачал головой. — Ты больше не среди единоверцев!

Беглый праведник опустил голову и даже, кажется, покраснел.