И Боги порой бессильны

ГЛАВА 7. Маленькое «счастье» селян

– Гарис… Гарис, скажи… какая она, земля? – донимала юнгу Сари.

Пацан морщил нос. Любопытство девчонки доводило до бешенства. Боцман сказал, что это его испытание силы воли. Если пройдет достойно, его будут обучать знаниям моряка, а если не справится, то ходить ему всю жизнь в юнгах.

Гарис с надеждой смотрел на сине-зеленые воды моря. Пять месяцев пути стали пыткой с «исчадьем бездны». Так он про себя назвал рыжую бестию, не сидевшую на месте ни одной минуты.

Ее вопросы прекращались во время поедания пищи и во время сна. А ее любопытный носик был засунут в каждый отсек и уголок корабля. Единственное, где до недавнего времени от нее мог укрыться Гарис – это место на грот-мачте. Но и оно сдалось под напором маленького рыжего человеческого существа.

Бросив взгляд на рыжую копну волос, развевающуюся от порывов ветра, юнга еще больше нахмурился, вспомнив, как утром заплетал тугие косы рыжей непоседе.

Разлохмаченные волосы не добавили настроения. Нахмурившись, юнец с еще большей надеждой посмотрел на горизонт. От вида появившейся впереди черной полосы, сливающейся с синими водами, сердце застучало учащенно.

– Прямо по курсу – земля!

– Где, где, где… Гарис… Гарис, покажи, пожалуйста! – в черных зрачках девчонки вспыхивали искры нетерпения и любопытства.

Обхватив рыжую голову руками, юнга повернул её в сторону горизонта: – Прямо по горизонту… видишь черную полосу?

Рыжая голова в его руках задергалась, но, повернувшись, мгновенно освободилась от захвата.

– А как по ней ходить, если она такая тоненькая?

– Сари, до чего ты глупая, – хмыкнул Гарис. – Тарнас – самый большой материк Эйхарона, чтобы его пройти, нужен не один год. Стой, наблюдай за горизонтом, а я пока спущусь, приготовлюсь к выходу на сушу.

Стоя на грот-марсе, Сари вцепилась пальчиками в поручни мостика, во все глаза наблюдая, как черная полоса на горизонте с каждым взлетом корабля на волнах синих вод все больше увеличивается.

– Земля, – прошептала она, – прямо по курсу земля! Мать вашу за ногу! Свистать всех наверх!

По палубе корабля разнесся дружный гогот морских волков.

– Приказ принят! Сари! Покинуть грот-марс! Приготовиться к высадке на сушу! – широкие плечи боцмана все еще продолжали дергаться от смеха. Найденыш стала любимицей корабля, можно сказать, их рыжим символом. Ведь за весь оставшийся путь море было относительно спокойным, и вся команда благополучно возвратилась домой. От мысли, что придется расстаться с рыжим созданием, в душу бравого морского вояки закралась тоска. «Вот тебе на… Кто бы мог подумать, что ты старый хрыч, еще не отдав девчушку в чужие руки, уже будешь скучать по ней». Проследив с замиранием дыхания за Сари, спускающейся с площадки для наблюдений, Эдион выдохнул, когда маленькие босые стопы спрыгнули на палубу.

– Есть готовиться к высадке на сушу! Деда, а как надо готовиться?

Почесав черную бороду, смотря на девчушку, боцман призадумался. Одежду для нее пришлось перешивать из штанов и рубашек, найденных в сундуке. При виде рундука Сари упала на пол каюты без чувств, Эдион сам в те минуты чуть Богу душу не отдал, так испугался за девочку.

Осмотрев малышку, Ардим сделал заключение: потеря сознания, слишком сильное нервное потрясение от вида предмета, в котором она пряталась.

Подняв девочку на руки, боцман унес ее в свою каюту. Присев на кровать, стал качать, напевая колыбельную, которую услышал, когда был чуть старше, чем сейчас Сари.

Колыбельную пела женщина, качая на руках своего пятилетнего сына, в те минуты Эдиону так хотелось, чтобы его вот также качали на руках и пели песенку. Неприятные воспоминания наполнили душу тревогой, подойдя к юнге, Эдион шепнул ему на ухо:

– Сообщи всем: пока я не сойду с Сари на пирс, чтобы не вытаскивали свои рундуки на палубу.

Гарис понял боцмана, быстро побежал выполнять его приказ.

Подхватив девочку на руки, Эдион посмотрел на нее со смешинками в глазах.

– Готовиться к высадке, это значит надеть красивое платье и туфельки. Девочки носят платья, а не штаны и рубашки.

В каюте Эдиона ждало еще одно потрясение. Надев платье на Сари, он с недоумением обнаружил, насколько оно стало ей мало. Туфельки тоже неимоверно жали пальчики маленьких ног.

Хмыкнув, Сари взмахом ног сбросила обувь, доставляющую ее ступням боль.

– Деда, не буду я их надевать, пальчикам больно и в платье дышать трудно.

Почесав бороду, вздохнув, Эдион велел девчушке опять надеть старенькую рубашку и штанишки.

– Сойдем на берег, зайдем на базар, подберем тебе подходящую одежду.

Находясь на руках боцмана, Сари вертелась, пытаясь успеть рассмотреть пролетающих над кораблем птиц и суда, причалившие к пирсу. Небольшое представление о суше она имела из книг, найденных в каюте капитана и прочитанных ей дедом. Но картинки ведь не живые. А сейчас перед ее глазами оживал целый удивительный мир, никогда ею не ведомый.

Сойдя с пирса, Эдион опустил Сари на землю, но та от страха со всей силы вцепилась в него своими маленькими пальчиками. Присев перед ней на корточки, боцман, подхватив прядь ее рыжих волос, засунул за ушко.

– Чего испугалась? Бравые морские волки ничего не боятся.

– Деда… земля качается, – не мигая, с расширенными от страха глазами Сари смотрела на мужчину, ставшему ей ближе всех.

– Эх ты, дуреха! – в голосе Эдиона звучали нотки ласки и доброты. – Земля не может качаться, это ты еще пока не привыкла, походишь немного, и все пройдет.

– Боюсь я, деда.

– Ладно, посиди у меня на руках, да и страшно тебя отпускать, задавит еще кто или потеряешься, ищи тебя потом.

Обхватив девочку руками, Эдион встал и зашагал в город. Сари некоторое время сидела притихшей, но вскоре любопытство пересилило. Открыв маленький ротик, она с изумлением наблюдала за проходившими мимо людьми. При виде проезжающей телеги, запряженной лошадью, зажмурила со всей силы глаза.

– Деда… деда, а страшилища больше нет?

– Не бойся, – прижав девочку к себе, Эдион погладил ее по спине. – Это всего лишь лошадь. Другие же люди не боятся, вот и ты не бойся. Вон, лучше посмотри, какой пушистый зверек сидит.

Сари резко повернулась, пытаясь рассмотреть среди движущейся массы людей того, на кого указал дед. Боцман облегчил ей задачу, подойдя к одному из домов, присев на корточки, опустил внучку на землю, продолжая поддерживать ее одной рукой.

Одноухий полосатый кот, увидев со стороны людей внимание к его персоне, издал хриплое «мяу». Задрав ободранный хвост, подбежав к ним, стал тереться об их ноги.

– Ой, какой мягонький!

Присев на корточки, Сари осторожно прошлась ладошкой по мягкой шерсти животного. – И кто ты такой? И почему один гуляешь?

– Это кот, и они не разговаривают.

– А где его дом?

– Дом… – Эдион осмотрел кота, поморщился. – Это бродячий кот, у него нет дома.

– Бедный котик, – Сари вновь прошлась по грязной шёрстке животного, схватив его ручонками, прижала к себе, посмотрела на боцмана. – Деда, а можно я его себе возьму?

– Не получится, рыжик, ты сама еще без крыши над головой, вот приедем на место, там потом и подумаем о кошках и собаках.

Сари шмыгнула носом, прильнула лицом к голове кота и с тяжким вздохом отпустила его на землю.

Эдион уже пожалел, что показал зверушку ребенку. Чтобы отвлечь внучку, вновь подхватил ее на руки и зашагал в сторону базара, не видя, как полосатое создание, петляя между ног людей, не спускает острого взгляда с кожаных сапог мужчины, держащего на руках так вкусно пахнущего ребенка…

На базаре Эдион зашел в лавку детской одежды. Опустив на пол Сари, скинул заплечную сумку, развязав тесьму, закрученную на горловине мешка, вытащил свернутое платье, положив его на прилавок, достал туфельки.

– Вот, внучке мало стало, хотел обменять.

Хозяйка лавки развернула платье, внимательно пощупала ткань, затем покрутила в руках детские девичьи туфельки.

– Такого качества одежду не держу, – брови торговки то поднимались вверх, то сдвигались на переносице при рассматривании девочки, стоящей в ее лавке. – Что-нибудь попроще могу подобрать. За все дам два платья и нижнее белье. Туфли подберете в соседней лавке.

Примеряя платья перед зеркалом с искринками счастья в глазах, Сари любовалась своим отражением. Крутилась, восхищаясь, как раздувается ткань сарафана от ее движения.

Помимо предложенных вещей Эдион прикупил еще пару теплых платьев:

«Не успеешь оглянуться – начнутся холода, а там и морозы. Да и неизвестно, в какую семью рыжик попадет? Пусть уж все будет у девчушки».

По базару они плутали еще некоторое время, не видя, как одноухий кот сидит у двери очередной лавки, дожидаясь их возвращения, и вновь семенит за ними на своих тонких лапках.

Вскоре Сари устала. Ее уже не радовали обновы. Прижав к себе куклу, подаренную боцманом, она едва поспевала за ним, переставляя свои отчего-то потяжелевшие ноги.

– Устала, сейчас к портальной арке подойдем, а там уже, скорей всего, нас Горан дожидается со своим земляком.

Сари, задрав голову, с жалостью в глазах посмотрела на Эдиона.

– Деда, а можно я с тобой останусь? Мне совсем не хочется с Гораном жить.

Боцман остановился, подхватил внучку на руки.

– Нельзя, малышка, дети должны жить в семье, общаться со своими сверстниками, а не на корабле ошиваться.

– Гарис тоже не сильно взрослый, но с вами на корабле ошивается… я, может, тоже юнгой хочу быть.

– Эко куда тебя понесло! Во-первых, Гарис мальчик, а во-вторых, негоже такой красавице среди бравых морских волков жить, слушать их бранные слова. Да и штормы в море такие бывают, что не знаешь, вернешься ли ты назад в родные края после длительного путешествия или сгинешь в черной пучине.

Обхватив шею боцмана руками, Сари положила голову ему на плечо.

– Ты ведь ко мне вернешься? – затаив дыхание, девчушка ждала ответа.

– А куда ж я денусь? Теперь у меня во всей этой жизни смысл есть.

Оглянувшись, Эдион бросил взгляд на носильщика, державшего их вещи. Услышав легкое сопение внучки, боцман обнял рукой малышку, прижал к себе. Увидев у портальной арки Горана и Зорана, зашагал к ним.

Выходя из последнего, четвертого портального перехода, боцман возмутился, бурча:

– Мать вашу подери! Забрались к демонам на кулички.

Троица дождалась, когда из багажного портала грузчики вынесут их вещи. Зоран хмыкнул, направляясь к почтовым дилижансам.

Горан, почесывая макушку головы, с уставшим взглядом смотрел вслед земляку.

– Порталы полбеды, нам еще неделю в дилижансах до села добираться. Мы с Зораном в одну карету свои пожитки уложим, а вы свои уж в другую.

– Складывайте. Да смотри, чтобы твоего рундука Сари не увидела. Не мог на базаре его продать?

– Портки да рубахи продал. Куда они мне? А сундук жалко. Уж больно красив.

Вздохнув, Эдион бросил взгляд на извозчика, сидевшего на козлах почтового дилижанса, подъехавшего к ним.

Открыв дверь кареты, боцман поднялся по ступенькам, осторожно уложил на лежак спящую внучку и вышел, чтобы забрать свои и Сари вещи.

Одноухий кот выскочил из очередного открывшегося портала. Прошмыгнув между ногами идущих людей, юркнул к колесу кареты. Притаился, втянул носом витающий в воздухе сладкий запах, в прыжке вскочил в дилижанс и свернулся калачиком возле маленькой ладошки девочки.

Почувствовав под рукой мягкую шерстку, Сари прижала к себе кота. Услышав его растянутое довольное урчание, улыбнувшись, снова уснула.

Кота Эдион обнаружил лишь на второй день пути.

– Вот шельмец! Это ж надо, в Мирске его повстречали, а он, видать, за нами всю дорогу бежал. Паршивец. И ведь порталов не испугался. Кабы жрать не захотел, так бы и не увидели до самого села.

Сари со счастливой улыбкой на лице кормила с руки кота. Весело рассмеялась, когда шершавый язык прошелся по ее ладошке.

– И как этого одноухого назовешь?

– Призрак! – черные ресницы девчушки взлетели в изумлении.

Боцман зарылся пятерней в свою бороду.

– Хм… а ведь чем-то похож, шельмец. В нашу карету уж точно как призрак прошмыгнул.

– А по мне, так ни к чему призраком животину называть, – отправив ложку каши в рот, Зорин с недовольством смотрел на кота, умывающегося лапой после сытной еды.

Боцман с прищуром посмотрел на найденыша.

– Сари, а ты знаешь, кто такие призраки?

Девчушка подергала плечами.

– Не знаю, – подхватив кота на руки, зашагала с ним к своему дилижансу.

Троица мужчин переглянулась между собой. Из груди Эдиона вырвался тяжелый вздох.

– И пришлась же на ум рыжику странная кличка. Может, со временем вспомнит своих родных?

– Дай-то Боги. Жить на белом свете и не знать, кто твои мамка с папкой… тяжко, – вздохнув, Горан вытер ложку, убрал ее в заплечный мешок.

Услышав, как Сари укладывает кота спать, троица мореплавателей, улыбаясь, переглянулась.

– Пора и нам на покой, завтра к вечеру доберемся до села, – почесав пятерней поджарый живот, с тоской в глазах Горан посмотрел на дневное светило, уходившее за кромку алого горизонта.

Как и предполагали, в Орковку почтовые дилижансы прибыли на закате. Дворовые собаки подняли такой лай, что из домов выбежали все селяне. Жена Горана Чаруша, увидев мужа, первые мгновения не могла поверить в то, что видит его. Очнулась, когда малая дочь, в очередной раз, дернув ее за подол платья, спросила:

– Мам, а это наш папка?

– Го-р-р-а-а-н! – разнеся пронзительный вой Чаруши. Дети, разделяя чувства матери, закричав, бросились к отцу.

Так же радостно встречали прибытие и другого члена семьи. Жена Зорана, повиснув на его руке, заглядывала мужу в глаза.

Когда страсти немного поутихли, все собравшиеся обратили внимание на высоченного, крепкого телосложения мужчину и прижимающуюся к его ноге рыжеволосую девчушку лет шести-семи от роду.

Прочистив горло, Горан посмотрел виновато на жену.

– Тут такое дело… вот. Подарок вам в море нашел.

Чаруша в недоумении хлопала ресницами, затем прищурилась, видно, обмозговав ценность подарка, посмотрела на мужа.

– Ты чего, черт окаянный, удумал? У нас у самих семеро по лавкам сидят, а ты еще одну приволок.

– Так я причем? Это все морской закон… хошь у Зорана спроси, он подтвердит, – с мольбой в глазах Горан посмотрел на земляка.

Зоран решил поддержать земляка.

– Ты уж, Чаруша, не ругай сильно мужа. Он верно говорит: кто первый находку в море нашел, то по праву она ему и достается.

– Мне плевать на ваши морские законы! Девчонка нам не нужна! Забирай ее себе! Ты, как никак, тоже с ним на одном корабле был, – возразила Чаруша.

– Нам-то зачем такой подарок? – взвизгнула Милока, – у меня в доме одни хлопцы. Ни к чему мне через пару лет морока в доме.

Растолкав притихших селян, вперед вышла Грида. Обведя руками пышные формы тела, она поправила рюши платья на пятого размера грудях, окинула внимательным взглядом с ног до головы незнакомца с девочкой. Ребенок ее не интересовал, а вот от ночки с красивым мужчиной она б не отказалась.

– Вечеряет. Так уж и быть, пущу вас сегодня на постой. А завтра пусть староста решает, в каком доме дитя пристроить. Я так понимаю, вы ж ее с собой не заберете?

Рука боцмана по инерции обхватила голову рыжика. Мысли в голове были одна мрачней другой:

«Это ж в каком логове тебе, малышка, придется жить? Но и с собой забрать не могу. В приюте жить еще хуже…Ох. Боги, дела ваши за ногу!».

– Вот молодец Грида, все уладила. А ты, Горан, давай, показывай, какие подарки детям привез, – обведя всех селян довольным взглядом, Чаруша вновь посмотрела на мужа.

– Так вон уже дети разгружают, – Горан с любовью смотрел, как сыновья, кряхтя, прогнувшись под тяжестью сундука, схватившись за его ручки, несут ношу в их сторону.

Сари медленно сползла к ногам деда.

Подхватив бесчувственное тело внучки, Эдион зло гаркнул:

– Есть, вашу мать, в этом селе лекарь?!

– Так она еще и припадочная! – всплеснув руками, возмутилась Милока.

Боцман зыркнул на вредную бабу так, что она мигом спряталась за спину Зорана.

Горан, чувствуя за собой вину, толкнув младшую дочь, прикрикнул:

– Беги, показывай дорогу к Маре.

Нежана послушно подбежала к незнакомцу.

– Дядь, идите за мной. Дом травницы на краю села.

Девчушка, видно переживая, что все подарки, привезенные отцом, без нее разберут, не добежав до нужной хаты, убегая, крикнула:

– Идите вперед! В последнем доме травница живет!

Эдион взлетел по стареньким, перекошенным от времени крыльцам, которые под его весом жалобно затрещали. Толкнув створку ногой, наклонив голову, боцман вошел в избу травницы.

Сидя на лавочке, Мара, задумавшись, связывала пучки трав. От резкого открытия двери и ее удара об стену, травница резко вскочила. С расширенными от страха глазами она смотрела на вошедшего в дом незнакомца, закрывшего телом весь дверной проем. Затаив дыхание, она понимала, что с каждым мгновением все больше тонула в синеве его глаз…

Сотня запахов разнотравья рванули с вдохом в легкие боцмана. Разум повело в легкой дымке тумана. А удержала на плаву отважного морского волка стоявшая в комнате женщина, смотревшая на него с расширенными от страха глазами цвета морской пены. Эдион понял, что некоторое время не дышал. Тяжело сглотнув, посмотрел на малышку, но почему-то сказать ничего не смог. Горло стянуло, словно тугим жгутом.

К его счастью, травница опомнилась первой. Быстрым шагом пересекла комнату. Подойдя к ним, потрогала лоб девочки.

– Что с ней? – не смотря на него, спросила она.

Ноздри Эдиона широко раздувались от его учащенного, взволнованного дыхания. Близость зеленоглазой красавицы пьянила, словно он выпил бочку хмельного, хотя пробовал его всего один раз, а на следующее утро твердо решил для себя, что больше не притронется к туманящему разум пойлу.

– Обморок, – с хрипотцой выдавил из себя он, нависнув над головой травницы, с трепетом вдыхая запах ее волос.

– Пойдемте в комнату. Положите девочку на кровать.

Женщина легкой плывущей походкой заспешила по доскам пола своей избы.

Идя за ней следом, боцман обволакивал взглядом ладную фигуру, округлые бедра. Не понимая, что с ним происходит.

Поправив подушку, Мара отошла, давая возможность незнакомцу положить девочку на кровать, а сама юркнула за шторку, закрывающую дверной проем.

Эдион аккуратно опустил бесчувственную девочку на постель. Прошелся заботливо рукой по рыжим волосам и резко повернулся, почувствовав за спиной едва уловимое дыхание, и вновь начал тонуть в луговой зелени глаз травницы.

– Мя-у-у!

Раздалось спасительное мяуканье для обоих.

Боцман отвел взгляд от завораживающих разум глаз. Посмотрел на прошмыгнувшего под занавеской кота, в одном прыжке забравшегося на кровать.

Призрак потерся о руку Сари и, не увидев от нее ответной реакции, вновь издав жалобное «мяу», ткнулся мокрым носом в бледное личико своей любимицы.

– Ох, ты ж! А это чудо откуда?

– В Мирске пристал, да незаметно следовал за нами по всем порталам. А когда в почтовый дилижанс сели, там уже не стал скрываться. Вот и пришлось взять его с собой. Не пропадать же животине в чужих краях.

Эдион смотрел на травницу, а в груди растекалось тепло от лучистого, улыбчивого лица стоявшей рядом женщины.

Мара отвела взгляд от синевы глаз незнакомца, ругая себя за предательский румянец на щеках и волну мурашек, гуляющую по телу от дурманящего запаха моря, идущего от мужчины. Открыв флакон, травница промочила настойкой тряпицу и поднесла к носу девочки.

Черные пушистые ресницы девчушки вздрогнули, брови вмиг сошлись к переносице, аккуратный носик сморщился.

– Фу-у-у… как воняет, мать вашу за ногу.

В недоумении захлопав ресницами, Мара посмотрела на незнакомца.

Эдион тяжело сглотнул и резко наклонился над рыжулей, радуясь, что удачно смог скрыть позорную красноту на лице.

– Сари, – тихонько позвал он девочку, – Сари…

Сари открыла глаза. Увидев склонившегося над ней боцмана, счастливо заулыбалась. Нащупав под рукой мягкую шерстку Призрака, зарылась в нее пальчиками и только после этого заметила стоявшую перед ней незнакомку.

– Деда, а это кто?

Черные ресницы травницы вновь хлопнули. Она перевела растерянный взгляд на мужчину. Почему-то подумалось, что девочка незнакомцу была дочерью.

– Это травница.

– Травница? – призадумалась девчушка. – Она как Ардин?

– Почти. Ардин – лекарь. Помимо трав он еще и магией лечит.

– Понятно… а как бабушку зовут?

– Сара… да, какая ж травница бабушка, она еще молодая женщина.

С негодованием в голосе вымолвил Эдион, и впервые, как ему показалось, он был недоволен рыжиком.

– Мара меня зовут. А вашей внучке я, пожалуй, и правда в бабушки гожусь.

Травница села на край кровати, ласково прошлась по рыжим волосам девчушки, повернулась, посмотрела на незнакомца, стоящего в каком-то онемении.

– Вы проездом через наше село?

– Мы прибыли вместе с Гораном и Зораном.

– Никак бродяги вернулись? Вот уж счастье для Чаруши и Милони! Да и детки рады подаркам. Небось, на гостинцы не поскупились отцы семейства?

– Деда… деда, плохо мне, головка кружится.

Эдион мгновенно наклонился над внучкой, нахмурившись, с тревогой в глазах смотрел на бледное лицо рыжика.

Мара тоже хмурилась, но от того, что не понимала, от чего девочке вновь плохо.

– Как твоего красавца кличут? – с ухмылкой перевела она взгляд на кота, решив таким образом отвлечь малышку.

Маленькая ручка девочки мгновенно сжала мягкую шерстку.

– Призрак. А у вас молоко есть? А то уж больно он худой.

Взгляд черных глаз девчушки смотрел с надеждой на травницу.

Плечи Мары дернулись от смешка.

– Для такого красавца найдется. Да и тебе не мешало бы подкрепиться.

– Я как-нибудь потерплю. А Призраку, вы уж будьте любезны, налейте мисочку молока.

Похожие на крышу домика черные брови боцмана медленно полезли вверх, в синих глазах заплясали смешинки. Улыбнувшись уголками губ, он перевел молчаливый взгляд на травницу.

Мара ответила ему такой же улыбкой и вышла из комнаты, позвав за собой кота.

– Кис-кис-кис.

Призрак мгновенно среагировал на призыв. Рванув с кровати, издал свое хрипловатое «мяу» на весь дом.

– Деда…

Шмыгнув носом, Сари тронула пальчиками руку боцмана.

Эдион мгновенно сел на край кровати, посмотрел с тревогой на внучку.

– Что, моя красавица, нос повесила?

– Деда… мне совсем не хочется жить с Гораном, его женой и семью детьми.

В груди бравого морского вояки заныло. Он подхватил малышку на руки, прижав к себе, стал покачивать.

– Ты ведь понимаешь, что маленькой девочке не место на большом корабле?

От этих слов на душе девчушки стало еще горше. Слезы покатились ручейками по ее бледным щечкам, тоненькие пальчики вцепились в тонкую ткань рубашки.

– Деда-а-а… не оставляй меня одну. Прошу тебя, дедушка. Как я буду жить без тебя?

– Ну, ну, моя красавица… чего слезы роняешь, душу свою изводишь, – покачивая девчушку, приговаривал Эдион, а у самого нутро разрывалось на части. Не думал, не гадал боцман, а прикипел душой и сердцем к рыжему, маленькому созданию.

Мара, откинув занавеску, увидела плачущую девочку и понуро смотрящего в окно мужчину. По его лицу было понятно, что он переживает сейчас не самые легкие моменты в своей жизни.

– Кот ваш все молоко выпил, еще добавки попросил, полакал и убежал охотиться. Я на стол накрыла. Идите, перекусите, а потом поговорите.

Эдион встал, вновь заполнив собой практически все пространство в комнатке, в которой едва умещалась кровать и маленькая тумбочка у окна.

– Спасибо, хозяйка, от угощения грех отказываться.

Пройдя с Сари на руках, боцман посадил ее на стул и пододвинул поближе к столу.

– Деда, а на кого будет Призрак охотиться?

– На мышей.

– А мыши – они какие?

– Маленькие, серенькие, с острыми зубами, и вот этими зубами они уничтожают урожаи, съестные припасы, да и дырки в полах делают.

– У, какие… тогда пусть охотится, – Сари надула и без того пухлые, кораллового цвета губы, потянула ноздрями пар, поднимающийся из чугунка, стоявшего на столе. – Как вкусно пахнет, – черные глаза блеснули в предвкушении.

Мара разложила по мискам распаренную в мясном бульоне перловку. Сверху положила кусочки зайчатины, порадовавшись в душе о том, что есть чем угостить.

В еде травница была неприхотлива. Чем селяне расплачивались с ней за снадобья и настойки, тем и жила в Орковке уже чуть более двадцати лет. Пришла молодухой, а и не заметила, как годы пролетели. Семьи так и не завела. А после предательства молодого человека, которого любила, смотреть не могла на мужчин. А тут и сама не понимала, что с ней происходит.

Сари, надув губы, дула на горячую кашу и, не дождавшись, когда остынут кусочки мяса, жадно хватала еду ртом.

– Сари, не торопись, а то животик заболит.

– Хорошо, деда. А ты меня кому отдашь?

Девочка положила ложку на миску, замерла в ожидании ответа.

– Кушай, рыжик, пока и сам не могу ответить тебе на этот вопрос.

Мара переводила удивленный взгляд с мужчины на девочку, но не стала вмешиваться в чужой разговор.

Отблагодарив хозяйку избы за помощь и сытный ужин, Эдион засобирался, почему-то виновато поглядывая на травницу.

– Спасибо, хозяюшка, за хлеб и соль, отдельное спасибо за помощь в лечении внучки, – боцман вытащил из кисета серебряную монету, положил на край стола.

– Не стоит благодарности, и деньги заберите, девочку я и не лечила, сама бы скоро очнулась, а еды не жалко, чем богата, тем и потчевала.

Пока травница и боцман вели тихую беседу, Сари положила руки на стол, опустила на них голову и мгновенно уснула.

Посмотрев на внучку, Эдион встал, качая головой.

– Намаялась рыжуха. И куда ж на ночь глядя, я с тобой пойду? У вас в селе есть постоялый двор или таверна?

– Есть таверна. Прозор, хозяин. Только не советую вам с ребенком к нему на постой идти. Раз из плаванья Зорин вернулся, значит, будет с мужиками неделю пить, обмывать счастливое возвращение домой. Кладите девочку спать на кровать в комнате, а я в другой лягу, а вам могу предложить только на пол лечь. Сейчас тюфяк, набитый сушеными травами, принесу…

Не успела Мара договорить, дверь открылась, издав жалобный скрип, и в избу вошла Грида. Обведя руками свою узкую талию и широкие округлые бедра, девушка откинула за спину толстую косу, с плотоядным взглядом снизу вверх прошлась по фигуре боцмана.

– Ночь на дворе. Я баньку истопила, стол накрыла и чистую постель постелила. Зачем тебе в доме травницы ютиться? Пойдем в мой дом. Он намного больше, да и кровать в самый раз по твоей фигуре.

Тяжело сглотнув, Эдион перевел хмурый взгляд на травницу, но та резко отвернулась к печке. Не желая показывать, насколько ей неприятна данная ситуация, схватившись за кочергу, стала ворошить ею потухшие угли.

– Кхым, кхым, – прочистил горло боцман, сделав шаг в сторону девушки, подхватил ее под локоток и повел на выход. Выйдя на крыльцо, довел до калитки. – Ты уж, красавица, прости, но ночевать к тебе я не пойду. Внучка захворала, оставлять одну ее в чужом доме не буду, да и сердце мое другой любушкой занято.

– Так ведь зазноба, поди, далеко? Она и не узнает.

Грида не хотела отступать, пока стелила кровать, представляла ласковые руки незнакомца и его большое, разгоряченное тело. Теперь ее тело изнывало в томлении и в ожидании бурной жаркой ночи.

– Кто ж я после этого буду, коль свою ладу предам? Ступай, красавица, и не держи зла на душе, – закрыв калитку, Эдион накинул веревку на столб, тем самым еще раз дав понять девушке, что не пойдет с ней. Развернулся и пошел в избу.

Как только закрылась дверь, Мара присела на краешек стула и опустила пустой нечитаемый взгляд в пол. В груди нещадно ныло, и не понятно было, по какой причине.

«Что уж там говорить? Грида – самая красивая девушка в селе. Замуж вышла к шестнадцати годам, да только недолго радовалась семейной жизни. Муж ушел в лес на охоту, да так и не вернулся. Вот и мается девица одна без мужика, а тело молодое, ласки да теплоты требует. Поговаривают, сельские мужики бегают к ней по ночам, кого приветит, кого нет, а тут новый мужчина… да еще какой!».

Травница тяжко вздохнула, не понимая, чего тоска душу изводит? Подхватив тугую косу, стала расплетать её, мыслями улетев в образ незнакомца.

Войдя в избу, Эдион застал сидящую на стуле травницу, потухшим взглядом смотревшую в пол. Ее тонкие пальчики медленно перебирали пряди своих чёрных, блестящих, как вороново крыло, волос. Морской вояка застыл от увиденной картины. Женщина сейчас напоминала ему русалку, сидевшую на гладких от волн камнях, с грустью в глазах провожая идущие мимо корабли.

Встряхнув прядями длинных волос, Мара встала и застыла, во все глаза смотря на стоящего в избе мужчину. И вновь тонула в океане синевы его глаз, и вновь стучало предательски сердце, а по телу плелась непонятная нега.

– А где? Ты не пошел? – травница сбивалась в речи и от этого чувствовала себя еще больше смущенной, к счастью для неё, незнакомец заговорил сам.

– Ночи темные, проводил девицу до калитки, а там, думаю, дорогу домой сама найдет, не заблудится. Сегодня ночное светило, как никогда землю желтизной освещает. Ты уж, красавица, прости, что сразу не представился, меня Эдионом зовут. Синева глаз боцмана потемнела, когда он с жадностью прошелся по фигуре травницы, вставшей со стула.

– Что ж, Эдион, тогда давайте ложиться спать, – от собственных слов травница засмущалась и резко отвернулась. Скрывая вновь порозовевшие щеки, заспешила в свою комнату, сказав на ходу: – Нужник на дворе, возле старой березы.

Проводив взглядом травницу, боцман еще некоторое время постоял, будоража мыслями воображение, слушая, как Мара укладывается спать.

Широкие плечи моряка поникли, склонившись под их тяжестью, Эдион, осторожно ступая, прошел в свою комнату. Медленно снял одежду, продолжая мысленно находиться рядом с травницей. Схватившись руками за исподники, покачал головой, ругая себя за то, что чуть не оголился. Посмотрел на внучку, поправил упавшее на пол одеяло и прилег у кровати. Положив руки под голову, боцман не замечал, как в бока врезаются сухие острые стебельки трав, плотно набитые в тюфяке. Мыслями морской вояка улетел в детство.

«Матери он не знал, умерла, являя его этому миру. И вскоре подросший мальчишка понял, что не нужен он этому мирозданию. Корабль, в котором его мать пересекала океан, попал в шторм. Спаслись немногие, да и те, кто выжил, вскоре пожалели, что не сгинули в пучине морской вместе с товарищами по несчастью.

Выкинуло их на один из небольших островов мира Эйхарон. Аборигены не терпели чужаков. С мужской половиной расправились быстро и жестоко. Обернувшись в больших полосатых хищников, растерзали их своими острыми когтями и клыками. Трех выживших женщин схватили за волосы и поволокли вглубь суши. Амире «повезло» – она приглянулась вожаку стаи. А вот две другие женщины умерли под утро под грузными телами оборотней. Человеческие тела оказались слабыми под напором разгоряченных здоровых мужских тел.

Все это Эдион узнал, когда был уже мальчишкой девяти лет. Проведенные ночи с вожаком стаи для Амиры не остались без последствий. Вскоре она поняла, что затяжелела. Еще раньше это понял Дамион. Обнюхав чужачку, издав грозный рык, отшвырнул от себя ночную игрушку. Впервые такое произошло, чтобы человечка понесла от оборотня.

Сначала девушка не понимала, чем так прогневила оборотня, а когда осознала, плакала неделями напролет, так и не смирившись с тем, что носит в чреве чудовище.

Дамион с безразличием принял весть о смерти человечки. Взяв на руки новорожденного, обнюхал и, скривившись, отшвырнул от себя.

– Не нашей крови. Больше вожак стаи не интересовался жизнью своего ребенка.

Найда, принимающая роды у Амиры, успела поймать орущего во все горло мальчишку и стала для него второй матерью, если так можно было сказать. Повитуха не дала умереть с голоду новорожденному, но и особой заботы и ласки не давала.

Подросшему мальчишке доставалось от своих сверстников. Для них, да, в общем, и для всей стаи, он был чужаком. В то время затаившийся за деревом Эдион с жадностью наблюдал за оборотом сверстников, винил и ненавидел свою мать за то, что он не такой, как все. Неизвестно, что бы случилось с ним дальше, но в один из дней на их остров вновь были выкинуты тела людей, потерпевших кораблекрушение.

С мужчинами вновь расправились быстро. Над женщинами и девушками поиздевались и на утро убили всех во избежание последствий. Оставили в живых магически одаренную старуху-лекарку. Проводить с ней ночь никто не захотел. А вот размять легким поглаживанием больные кости вожака она смогла, чем и удостоила внимания Дамиона.

Гарина, так звали старуху, быстро поняла, куда попала, поэтому старалась лишний раз не попадаться на глаза оборотням. Низко опустив голову, не смотря в глаза хищникам, ходила к ручью стирать одежду, там она впервые и нашла всего окровавленного Эдиона. Дрожащей рукой, боясь прикоснуться к кровавым рубцам на теле ребенка, старуха залечила его раны, напоила отварами, вот тогда и поняла, что мальчишка не оборотень. В очередной раз залечивая раны на теле мальчишки, вздохнув, посмотрела на него с жалостью в глазах и стала рассказывать ему о мире, в котором они живут.

Десятилетний мальчишка, открыв рот, слушал о больших островах и людях, живущих на них…

– Бежать тебе надо с этого острова. Это пока твои ровесники маленькие, раны на твоем теле не так глубоки. Хотя, не скрою, смотреть на них страшно. А когда оборотни подрастут, будешь ты у них забавой для ловли. Беги, Эдион. Налей в бурдюк ключевой воды, собери котомку еды. Найди в лесу сухое поваленное дерево, обломай сучья и отнеси все к морю. На берегу повяжи на голову платок, а котомку с припасами перевяжи льняными веревками и закрепи на спине. Также еще одну веревку вокруг своей талии намотай. В море шторма бывают. Вот, чтобы тебя с бревна не снесло, примотай себя покрепче к дереву. Как бревно на воду кинешь, сядь на него, прижмись и греби, что есть мочи, подальше от этих нелюдей. Сразу они тебя не кинутся искать, а когда по твоим следам пойдут, ты уже далеко будешь…

По сей день Эдион благодарен старой лекарке за то, что спасла его жизнь. Примерно через неделю с одного из проходящего корабля заметили плывущее по морю бревно, а когда присмотрелись, сразу бросились спасть ребенка. Эдион был без сознания. Пролежал в бреду двое суток, а когда очнулся, увидев заботливый взгляд чужих глаз, понял, что спасен, и разревелся.

Лекарь Хамил быстро поставил его на ноги, все лечил шрамы на теле и, качая головой, ворчал себе под нос. Море так увлекло маленького мальчишку, что по прибытию на сушу он слезно умолял капитана оставить его на корабле. Анализируя сейчас прожитую жизнь, боцман понял, почему так страшился суши. С ней были связны не самые хорошие воспоминания, и лишь находясь среди сине-зеленых волн, он чувствовал себя в безопасности. Детские потаенные страхи, что на суше он вновь испытает унижение и боль. А может, эти страхи, и спасли его от еще одних оскорблений. Спустя годы, бывая на многих островах и материках, он понял, что сиротам живется везде несладко. За всю жизнь Эдион так никому и не рассказал, кто он и откуда. Да и зачем? Оборотни-тигры защищали свой остров и не желали общаться с другими расами, проживающими в мире Эйхарон.

Что такое любовь – боцман не понимал. Посещал на суше постоялые дворы, снимал комнату с доступными девицами, но всегда предохранялся, выпивая настойку от зачатия. О семье и детях не мечтал, отбрасывал быстро вдруг возникшие, волнующие душу мысли. И вот надо же такому случиться, забрел неизвестно куда и встретил ту, что с первого взгляда ранила сердце, прокралась в душу зеленью глаз, черными бровями, блеском волос и маленькой ножкой, едва касающейся досок пола».

В тишине избы разнесся тяжкий вздох, долетел до еще одной маленькой комнаты, в которой вот уже который час ворочалась в постели травница.

Вздрогнув, Мара приподнялась, замерла, прислушалась, пытаясь уловить, что творится в комнате для приема больных. Но в ответ ей была звенящая тишина. Вздохнув, травница вновь легла на жесткую постель.

«Вот и не заметила, а уже бабушкой кличут». Смотря грустным взглядом в темноту дома, Мара окунулась в воспоминания своей, по ее меркам, долгой жизни.

«Проживали они с матерью в большом селе Вайдухино, в другой части материка. Отца Мара не знала. Когда она была еще ребенком, задавала вопрос о нем, а мать только отмалчивалась. А вот когда выросла Мара, тогда и узнала, что по большой любви родила ее мать. Но молодой человек, которого она любила, был выше по социальной лестнице и связать себя узами брака с ней не мог. Чтобы не терзать душу и скрыть позор, молодая травница, продав небольшой домик, уехала подальше от родных мест, где её никто не будет знать. Мара и подумать не могла, что повторит долю матери. Правда, ей посчастливилось не понести от Ориса и, как тогда она думала, любимого человека, но и видеть, как он под руку идет по улице с женой, не могла. Вот тогда и решила совсем молоденькая девушка уехать из села. Ничего не держало ее больше в этих местах. Мать похоронила год назад, а за остальное и держаться не стоило. Травниц в каждом селе почитали и не обижали. Вот и подалась она подальше от здешних мест, искать своё в этой жизни. Пересаживаясь с одного почтового дилижанса в другой, и не заметила, как доехала до самых южных границ государства Ирнавск. Граничило оно с двумя крупными государствами: Орктавией, в нем проживали орки, и Дарман, в которой жили демоны.

На ночлег Мара остановилась в трактире села со смешным названием Орковка. Скорей всего, село получило данное название из-за близости с зелеными громилами, живущими на другой стороне небольшой речушки, заодно служащей границей между двумя государствами. Надо отдать должное оркам, они совершенно не интересовались людьми, но с демонами вели уже многовековую войну из-за клочка горной цепи.

Обслуживая утром Мару за столом, трактирщик поинтересовался у неё, кто она и откуда. Узнав, что она травница, заплясал вокруг нее петухом.

– Так чего тебе, девица, по миру ездить? Оставайся в нашем селе. У нас и домик для травницы имеется, никто его не занимает с тех пор, как старая Вихра умерла…

Из слов мужчины Мара поняла, что в селе до жути требуется травница. Лекари в такую глухомань не суются, да и много денег с сельчан не взять. А вот травница ох как нужна. Хворают людишки часто, а подсобить и вылечить некому. Устроило молодую девушку и то, что дом для проживания достанется ей бесплатно. Подумала и решила остаться. Здесь о ней никто ничего не знает, да и уехала она так далеко, что земляков навряд ли встретит. Так думалось в те года.

Жители села Орковки приняли ее очень радушно. Староста села пригрозил кулаком мужикам, охочим до женского тела. И первое время те и правда обходили стороной дом травницы, а потом один решил сходить на разведку, но, получив ухватом по хребту, навечно забыл дорогу к сумасшедшей молодухе. Другое мужичье, почесав свои «репы», решили не испытывать судьбу, да и женская половина населения выдохнула спокойно и зауважала травницу.

Сколько лет тогда ей было – около девятнадцати, и минуло уже двадцать. Вот и не заметила, как уже дети бабушкой величают. Горько и обидно от одинокой доли, но после случая с Орисом закрыла наглухо свое сердце. И надо ж такому было случиться! Другой ворвался, словно ураганный ветер, пробил синей штормовой волной глаз преграду: разбередил, заставил тело замирать в ноющей неге от близости с ним».

– Да что б тебя! – выругалась Мара и пристала на кровати. «Вон уже и первые петухи поют, а я и глаз не сомкнула. Чего без дела валяться, бока отлеживать. Пойду по ранней зорьке траву пособираю. Горянкой сейчас самое время запастись».

Встав с кровати, Мара надела платье, заплела косу и, спрятав ее под платком, осторожно засеменила босыми ногами по доскам пола. Открыв тихонько дверь, стараясь не разбудить гостей, травница шмыгнула за порог и закрыла дверь. Потянувшись на крыльце, всунула ноги в сапоги, поежилась от сизой дымки тумана, стелящейся по земле. В это время года утренние туманы самые холодные и липкие. Но такая уж доля травницы – вставать раньше всех на заре, да идти в поля и леса собирать траву. Зимы хоть и не долгие, но суровые и стылые. Хворых в селе прибавится, вот тогда и пригодятся все собранные травы.

Эдион насторожился, услышав, как травница встала с кровати, стала одеваться. Даже плавные движения ее рук, перебиравших пряди волос, слушал, не дыша. Доставшаяся от оборотней отличительная черта сейчас резала слух, бурлило воображение.

Как только за Марой закрылась дверь, боцман вскочил, поспешно оделся. Выйдя на крыльцо, Эдион втянул ноздрями воздух, уловив шлейф из запахов трав, оставленный после себя травницей. Идти за ней не стал, присев на крыльцо, принялся наблюдать, как постепенно рассеивается дымка тумана, окутавшая местность.

Мара удалялась все дальше от села, не замечая, как от холодной росы намок и потяжелел подол платья. Ступни защищали сапоги, заодно оберегали ноги от промозглой сырости и змей, спрятавшихся в высокой траве.

Только не чувствовала Мара сегодня трав. Все летала мыслями от Эдиона к Орису.

«Уж не думала, что встретит его через шестнадцать лет жизни. Чуяло сердце. Не хотела ехать с сельскими девушками на ярмарку в столицу Ирнавск, Джейман. Но восторженность селянок передалась и ей, так захотелось порадовать себя новым платьем и туфельками.

Встретила она Ориса на второй день ярмарки. Может, прошла бы мимо и не заметила, да он окликнул. Постояли, посмотрели друг на друга, подмечая, как изменились с тех пор.

Чтобы скрыть неловкость, Орис пригласил ее в ближайшую таверну, заказал по кружке эля и тушеных овощей с кусочками мяса утки. Разомлевши от еды, Орис стал рассказывать о жизни. Пряча взгляд, объяснил, что по приказу родителей связал себя узами брака с купеческой дочкой. Родила она ему четверых детей. Год назад напала какая-то хворь, а через месяц их семья лишилась матери и жены.

– Я ведь не забыл, что между нами было… Мара… Смотрю, обручального кольца у тебя на пальце нет, выходит, так и не связала себя ни с кем узами брака. Мы оба одиноки. Так, может, сойдемся, да будем вместе жить? Дом у меня большой, не бедствую, имею свою торговую лавку.

И такие щенячьи глаза у него тогда были, что в первые минуты пожалела его, хотела уж согласиться, но потом одумалась. Отболело сердце, выстудилась душа, выплакались девичьи слезы. Чужой стал для нее мужчина, сидевший напротив. Да и родным никогда не был. Как с таким жить? Да и детей его на свои плечи взваливать желания не было, а все потому, что не испытывала она ничего к чужим детям. Не было в ней материнского инстинкта, не тянулась душа к маленьким созданиям.

– Спасибо за запоздалое приглашение связать нас узами брака. Но выстудилась душа, да и дети твои мне неродные. Ты найди себе кого помоложе, а я уж одна свой век доживу.

Встала и ушла, теперь уже навсегда, обрывая дорожки, связывающие их когда-то. И нисколько не пожалела…»

Так что ж так тревожно на душе от синевы глаз незнакомца? Разрушил воздвигнутую ею к мужчинам неприступную крепость. Да только что теперь делать со всеми этими терзаниями – Мара не понимала.

Призрак выскочил из кустов, выпрашивая молока, потерся о ноги сидевшего на крыльце мужчины.

– Чего трешься? Вот хозяйка придет, тогда и нальет тебе молока.

Сидя на крыльцах, Эдион впервые за долгую жизнь смотрел и слушал, как просыпается село. Когда был мальчишкой и жил в стае, было не до этого. А сейчас перед ним раскрывалась совершенно чужая, неведомая им ранее жизнь.

В соседском дворе вышел на крыльцо мужик, почесывая брюхо, оглядел свое хозяйство. Собака, загремев цепью, вылезла из будки, радостно завиляла хвостом, приветствуя хозяина.

Следом на крыльце появилась хозяйка: лениво потянулась и взвизгнула, потерев свою заднюю мягкую выпуклую часть тела.

– Ерий!..

С игривым раздражением выкрикнула девица и, подхватив ведро, заспешила доить корову. Струи парного молока глухо застучали о дно ведра.

В курятниках во все горло орали петухи, оповещая всех о новом дне. Им вторили гуси, утки и прочая сарайная живность.

Туманную взвесь рассек звук удара кнута. Пастух, призывая хозяек вывести коров со двора. И с этого мгновения село наполнилось криками селян и мычанием коров, с неохотой покидающих удобный хлев.

Дневное светило разорвало лучами хмурое небо, нанизало на свои жаркие лучи марево, словно поедая туманную дымку. Скрипнувшая дверь прервала наблюдения боцмана.

– Сари, а ты чего не спишь?

Маленькие руки легли на широкие плечи Эдиона, горячая щечка прикоснулась к черной поросли лица.

– Чего-то не спится. Да и испугалась, когда тебя не увидела рядом.

– Ох, ты ж птичка-пичужка, – обхватив девчушку руками, боцман перекинул её через себя и уложил на ногах. – И чего боишься? Неужели думаешь, брошу и уеду, не попрощавшись?

– А где баб Мара?

– Пошла травы собирать. Вот думал дождаться ее, попрощаться, а уже потом идти за вещами к Горану, да к старосте села заскочить, узнать, чего он решил.

И только боцман хотел встать, как к калитке подбежала дочка Горана, вчера провожавшая их до дома травницы.

– Батяня сказал, чтобы вы на площадь шли, к таверне Прозара!

Крикнув, девчонка засмущалась и пустилась наутек.

– Ну вот, кажется, и решится твоя судьба.

Встав, Эдион поудобней усадил внучку к себе на руки и заспешил в центр села. Приблизительную дорогу, откуда вчера шли, помнил, а там и спросить можно.

Но спрашивать никого не пришлось, столпотворение и перебранку селян было видно и слышно издалека.

Чем ближе они подходили, тем все тише становились разговоры. А когда Эдион оказался в шаге от толпы, народ и вовсе расступился, уступая ему дорогу.

Староста села своим внешним видом выделялся из всей толпы. Белая рубашка да камзол темно-синего цвета никак не вписывались в общую массу людей, одетых по-простецки. Но, видно, мужчина решил подчеркнуть гостям свой статус.

– Значит, это вы будете?..

Окинув с ног до головы боцмана, староста прочистил горло и вновь перевел взгляд на собравшихся селян.

– Что ж, давайте, еще раз выскажите свое мнение по поводу приема в семью сироту.

– Чего высказывать сто раз. Горан нашел девчонку, вот пусть к себе и забирает, – выступил пузатый, бородатый мужичок примерно одного возраста с Эдионом.

Визг Чаруши не заставил себя долго ждать.

– А я сказала, не бывать этому! У меня семеро по лавкам. Мне чужого рта и за даром не надо!

Эдион опустил Сари на землю. Она быстро схватилась пальчиками за его штанину, стала оглядываться по сторонам. Вид раскрасневшихся, злых лиц селян пугал до дрожи в коленях.

– Кто ж сказал, что задаром. Я буду оплачивать проживание внучки. Одежку всю прикупил, забот всего будет присмотреть да обучить чему по хозяйству. Как вы уже, наверно, знаете, девочка ничего не помнит из своей прошлой жизни, и поэтому ей не мешало бы пожить в семье.

Грида с жадностью рассматривала приезжего мужчину, раздумывая, стоит взять девочку к себе или не брать? Красавец поживет пару дней и уедет, а она с чужим ребенком в доме останется… девчонка только мешать будет…

Выйдя на тропинку, ведущую к дому, Мара увидела широкую спину Эдиона, удаляющуюся в сторону центра села. То, что незнакомец ушел и не попрощался, не верила, видно, что-то заставило его уйти. Любопытство быстро разгоралось внутри. Травница заспешила вслед мужчине и остановилась у него за спиной, с недоумением слушая спокойный баритон Эдиона, пытавшегося уговорить селян взять его внучку в дом. А то, что внучка не родная ему, стало еще большим изумлением.

– Я насильно никого заставлять не буду брать на себя бремя заботы о ребенке. Как вы уже поняли, за проживание девочки в доме причитается плата. Расходов у вас никаких не будет. Так что, подумайте еще раз. А с другой стороны, это еще и дополнительные деньги в семью, – продолжил уговоры Водырь. – Ты, Грида, не посматривай, девочку тебе не отдам. Ты у нас девушка ладная, одинокая, вдруг кто из мужчин приглянется, а ребенок тебе будет только помехой.

Селяне быстро поняли тонкие намеки старосты на образ жизни вдовушки. Молчали, переглядывались. Звон монет манил, но заботиться о чужом ребенке не хотелось.

Сари повернулась, увидев травницу, разжала пальчики от штанов деда и прильнула к ногам женщины, словно ища у нее защиты от злых людей.

Староста увидел ее телодвижение, просек, с каким трепетом девочка прижалась к лекарке.

– Мара, я смотрю, ребенок к тебе льнет. Так, может, заберешь ее к себе? Ты одинока, будет с кем вечера коротать.

Маре можно было и рассердиться на слова старосты, но при малышке и чужаке делать этого не стала, лишь окинула Водыря холодным взглядом.

Тот съежился, поняв, что ляпнул, не подумав, да только исправить уже ничего не мог.

– Хорошо, заберу девочку себе.

Не сказав больше ни слова, травница подхватила руку девочки и зашагала в сторону дома.

Селяне некоторое время провожали их молчаливым взглядом, но вспомнив о делах, разбрелись по домам, в душе радуясь, что они не оказались «счастливчиками» в воспитании рыжеволосой девочки.

Эдион пошел с Гораном забрать свои вещи да внучки и заодно узнать об обратной дороге.

Сари и травницу встречал орущий Призрак, не понимающий, почему его до сих пор не покормили.

– Ох, ты и крикун. Ты тут орешь, а меня чуть чужим людям не отдали! – сев напротив кота, Сари зарылась пальчиками в его мягкую шерстку. Затем, что-то вспомнив, повернула голову, посмотрела на травницу. – Баб Мара, а мне тебя как величать баба Мара или тетя Мара?

– Раз уж стала величать бабушкой, то и зови, не путайся, – улыбнувшись уголками губ, травница погладила рыжую макушку девочки. – Пошли завтракать, крынка молока уже давно вас дожидается.

Сари мгновенно вскочила.

– Баб Мара, а что такое крынка?

Покачав головой, женщина взяла маленькую ладонь девчушки и повела в дом, рассказывая на ходу, что такое крынка и для чего она нужна…

Проводив взглядом уходящую внучку с лекаркой, Эдион впервые за все время дороги и пребывания в чужом селе почувствовал, как с души упал тяжелый камень. Боцман себе и представить не мог, насколько это будет тяжело отдавать в чужие руки рыжика. Девочку с непростой судьбой хотелось защитить и согреть, а смотря на злые лица сельчан, понимал, что не смогут они подарить душевное тепло его малышке.

Зайдя в дом к Горану, Эдион перекинул через плечо баул с вещами Сари, свободной рукой подцепил свой небольшой узелок, посмотрел на селянина.

– К вашему селу почтовые дилижансы ходят?

– Да и что ж им не ходить? Через пять деньков купец Ритор из Джеймана прибудет за товаром, он у наших жителей масло да творог скупает. Вот с ним и можешь отправиться обратно. Зорин, кстати, тоже собирался, тяготит его оседлая жизнь, и уговоры жены не помогают. А коль с Ритором не захотите, то можете у Прозера дилижанс заказать. Дерет, правда, трактирщик втридорога. День отъезда подойдет, вот тогда и решите.

– Ясно. Море, оно такое, если уж прикипел душой, то и не отпустит.

Толкнув ногой дверь, Эдион вышел на крыльцо и зашагал к дому травницы. «Нужно поговорить с Марой о Сари…».

Войдя в избу, боцман бросил тюки с одеждой у порога. В глазах заплясали смешинки от вида, как внучка деловито учила кота лакать молоко.

– Призрак, ну почему ты такой неаккуратный? Посмотри, брызги молока по всему полу раскидал. Кто за тобой убирать будет?

Кот, словно поняв, о чем говорит хозяйка, перестав лакать, ткнулся мордочкой в ладошку девчушки, потерся о ее ноги.

– Ох и проказник ты у меня!..

Сари, словно почувствовав, что на неё смотрят, повернулась.

– Деда!

Подбежав к боцману, она была тут же поймана им и прижата к его широкой груди.

– Ты уж, когда я уеду, слушайся Мару. Лучшего дома для тебя и не сыскать.

– Мне тоже у Мары нравится. Здесь так вкусно пахнет. И вот тут спокойно, – Сари ткнула себя в район сердца.

– Вот и ладненько. И мое сердечко переживать не будет. А сейчас иди, разбирай свои вещи.

Осторожно присев на лавку у окна, Эдион стал наблюдать за внучкой, обдумывая, куда могла подеваться травница.

Но она вскоре вошла в избу, развеяв его думы.

– Баньку решила сегодня истопить, заодно и постираю ваши вещи. А ты, Эдион, пока присаживайся ближе, молоко и свежий хлеб на столе. Мы с Сари уже позавтракали, так что кушай, не стесняйся.

– Баб Мара, смотри, какой сарафан мне деда купил!

Присев на табурет у печки, женщина стала наблюдать, как девчушка вытаскивает наряды и тут же надевает их на себя.

– Сари, зачем же ты все платья и сарафаны надела? – с улыбкой на лице вымолвила травница.

– А как же мне их все примерить?

Мара встала, подошла к девочке, стала снимать с нее платья и сарафаны, складывая их аккуратно на стул.

– Пускай пока здесь полежат. Вот вымоешься в бане, и наденем на тебя любое платье, какое выберешь.

Но Сари уже не слушала травницу, разбрасывала в разные стороны вещи из баула, подхватив белый полушубок, кряхтя, потянула.

– Деда, беги скорей, помогай!

Эдион, отставив в сторону кружку с молоком и ломоть хлеба. Встал, улыбаясь, подошел к внучке, подмигнул. Схватив рукой мех, встряхнул его и, подойдя к травнице, накинул ей на плечи полушубок, сшитый из белейшего меха северной лисицы.

– Примерь, хозяюшка… – он мог сказать еще много слов, но растерял все свое красноречие от одного лишь недоуменного взгляда зеленых глаз.

Пока Мара приходила в себя, Эдион осмелился, притронулся к стоявшей рядом с ним женщине. Продев в рукава ее руки, застегнул на металлические крючки полы полушубка. Медленно снял с ее головы платок и, отступив, онемел.

Первой опомнилась Сари.

– Баба Мара… какая ты красивая!

Травница смутилась, повернулась к зеркалу, висевшему на стене, и замерла с широко открытыми глазами, не веря в то, что это она. Осторожно проведя рукой по длинным ворсинкам меха, залюбовалась их красотой и белизной.

– Это ты своей жене купил?

– Не женат я, красавица. Десятилетним мальцом попал на корабль. За тридцать лет пробороздил синие воды морей и океанов не один раз. Корабль стал мне домом, морская команда – семьей. Не тянуло меня на сушу, но, видно, у Богов были свои планы. Будет о ком вспоминать в долгих плаваньях и возвращаться теперь есть к кому. А полушубок специально купил для будущей хозяюшки, которая будет присматривать за внучкой. Рад, что с размером угадал. В душе боцман отблагодарил купца, чуть ли не силком, всучившему ему зимний полушубок.

«Купи, моряк, своей зазнобе полушубок. Ты только посмотри, как мех играет. Наденет его и будет чувствовать себя королевой.

– Да почто он мне? У меня и хозяйки-то нет.

– Нет, так будет. А ты, чтобы ее задобрить, меха на плечи. Купи… и в цене уступлю.

Пришлось раскошелиться на семь серебряников, да и то, если бы Сари не уговорила, не купил бы. Вот и вышло, как вышло».

– Не могу я принять такой дорогой подарок. Что люди обо мне подумают?

Пока Мара терзала себя сомнениями, Сари надела на себя шубку, сшитую из меха куницы, на голову натянула шапку, сшитую из такого же меха, на ноги обула сапожки.

– Мара… я теперь, как и ты, красивая!

Посмотрев на девчушку, травница задергалась от смеха, и вскоре ее веселый хохот разнеся по избе.

Не удержался от смеха и Эдион.

Ну, а если деда с бабой смеется, то и Сари решила от них не отставать.

Отсмеявшись, боцман подошел к внучке, быстро снял с нее шубу и сапоги.

– Рано еще меха носить. Вот белый пух укроет землю, тогда и наденете обновы.

Травница, не понимая, как открываются непонятные железные зажимы, пыталась их расстегнуть.

Эдион, увидев ее мучения, подошел. Зависнув над ней, едва дыша от близости, утопая в зелени луговой травы глаз, стал медленно расстегивать металлические зажимы…

И моясь в бане, и укладываясь спать, и все последние, оставшиеся до отъезда дни морской волк вспоминал, как его руки обжигало горячее дыхание травницы, а ее чуть приоткрытые влажные губы манили испробовать их вкус с малиновым отливом. И как он тогда удержался? Одним Богам ведомо.

Последняя ночь перед отъездом оказалась самой невыносимой. Боцман и так спал урывками, а тут сон ни в какую не шел. Да и Мара становилась с каждым днем все хмурей. А эту ночь тоже не спит, ворочается, вздыхает.

Отбросив легкое одеяло, Эдион присел, слушая, как в своей комнате одевается травница. «Опять в такую рань встала. Уж никак за травами собралась? Или, может, не хочет с ним прощаться?». Зарывшись руками в свои черные вьющиеся волосы, морской вояка простонал, когда, закрываясь, скрипнула входная дверь.

Резко встав, нервно надел на себя брюки, на ходу накинул рубашку. У дверей машинально всунул ноги в сапоги и выскочил на крыльцо. Прикрыв плотней дверь, закрыв глаза, тигр полукровка втянул носом витающий в воздухе шлейф трав и плавной походкой хищника направился за желанной добычей. И останови его сейчас кто-нибудь, растерзал бы, не смотревши. Так была ему желанна зеленоглазая женщина. Мутила разум красотой и запахом, перед которым он и не смог устоять.

Мара бежала по невысокому разнотравью сломя голову. Задыхалась в серости тумана, едва переводя дыхание, глотая слезы, вновь стремилась подальше от синевы глаз морского волка. Только убежать не удалось.

Словно разорвав липкие серые нити тумана своими широкими мозолистыми руками, он возник в нескольких шагах от нее. Огромный, смотрящий на нее из-под нахмуренных бровей омутами глаз.

Мара отступила, развернулась и побежала, отбрасывая руками длинные стебли травы, лишь бы подальше, подальше от этого сумасшествия. Но убежать не удалось.

Сильные руки подхватили ее, словно пушинку, прижали к разгоряченному телу. Забилась травница в крепком захвате мужских рук, словно птица, посаженная в тесную клетку, и сдалась, отдавшись во власть настойчивых жарких губ.

Эдион принес ее к стогу сена. Отшвырнув рукой влажную от осевшего тумана траву, с трепетом положил «долгожданную добычу». Раздеваясь, наблюдал, как высоко поднимается от возбужденного дыхания высокая грудь травницы.

– Марачка, – жаркие мужские губы вновь впились в недоступные столько дней губы, отвечающие на его поцелуй с не меньшим желанием. – Марачка… радость жизни моей…

Мутил разум сладостный, бархатный шепот и жаркое прикосновение губ к уху, шее, ключицам. И не сопротивлялась, когда Эдион снимал с нее платье и исподнее белье. Стонала и извивалась от ласковых касаний мужских губ и языка к затвердевшим вершинам сосков, грудей. Вскрикнула, когда он медленными толчками входил в нее. И ловила Мара его жаркое учащенное дыхание и гортанный рык, от которого покрылась мурашками. С любовью смотрела на зависшего над ней мужчину, ставшего за несколько дней самым дорогим и любимым. Она и предположить не могла, что от мужских ласк бывает так сладко. Зарывшись пятерней в его волнистые черные волосы, любовалась выразительными чертами лица, изогнутыми бровями, порослью, растущей на бороде и над верхней губой.

– Мне так хорошо было с тобой.

Эдион, распахнув глаза, пожирал синевой глаз раскрасневшиеся от его поцелуев губы травницы.

– А ты, оказывается, еще малышка. Хорошо я пока тебе не сделал, не сдержался. Не думал, что ты такая сладкая. Моя, слышишь… ты только моя.

И вновь впился морской вояка в сахарные губы: пил их нектар и не мог напиться. Не выходя из разгоряченного женского лона, продолжил плавные движения. То учащал ритм, то останавливался, словно прислушивался к дыханию и внутреннему трепету лежащей под ним женщины. И ускорил свои движения в ней, лишь когда она учащенно задышала, подалась к нему в желании слиться с ним воедино. Вцепилась со всей силы пальцами в его широкие, мокрые от пота плечи и на пике удовольствия оглушила округу своим сладостным стоном, следом за которым раздался не менее довольный утробный рык.

Слишком мало было времени для двух разгоряченных тел, сливающихся в едином танце еще не единожды. Может, понимание расставания делало их близость намного чувственней. Каждый из них в эти часы стремился отдать всего себя без остатка, окунуться в омут страсти, чтобы, вынырнув из него, помнить: жаркие губы, трепет желания и слова любви…

Уставшая, но счастливая Мара, положив голову на широкое плечо Эдиона, прижившись к его обнажённому телу, наслаждалась последними минутами близости.

– Пора…

Грубая мозолистая рука прошлась по ее оголенной спине, спустилась к мягким полушариям, своевольно обвила их с каким-то наслаждением и нырнула в междуножье.

– Эм-м-м… – вырвался полустон из горла травницы. – Ты такой ненасытный, – сорвалась она в полукрике от нежного движения пальца Эдиона между ее ног.

И тут же была подмята под тяжестью сильного мужского тела. Его порочно-алчные губы властно смяли ее губы, словно доказывали в очередной раз только его право касаться их. И тонула Мара в его необузданности: негой от их дикости стелилась по телу волна возбуждения, бросала в огненный водоворот страсти, кружила, уносила к истокам омута пламенного наслаждения, сжимала огнем легкие от нехватки воздуха, мутила разум на пике наслаждения…

Открыв глаза, Мара дрожащими от слабости пальчиками прошлась по лицу зависшего над ней мужчины и нисколько не жалела, что безоглядно отдалась во власть синевы его глаз, шагнула в пламень страсти.

– Эдион… внучка проснется, а нас нет… испугается.

В морской пучине заплясали смешинки, полные, бесстыдно-жадные мужские губы разошлись в улыбке.

– Знаешь как остудить пыл мужчины, напомнив ему, что у него уже внучка есть, – откинувшись на сено, раскинув руки в стороны, боцман рассмеялся задорным счастливым смехом.

Пять дней назад он и подумать не мог, что обретет желанную женщину и семью. И пусть сейчас у них только внучка, но внутри горит, жжёт от желания взять на руки своё дитя.

– Замуж за меня пойдёшь, – в его голосе не было вопроса, он скорей утверждал.

Выдохнув все невзгоды и горести, морской вояка встал. Подхватив исподники, быстро надел их, хотел наклониться за брюками и замер, когда прохладные пальчики коснулись его спины.

– О Боги, где же вы были? – всхлипнув, прошептала Мара, осторожно коснулась губами изрубцованной шрамами могучей спины.

Эдион резко развернулся, обхватил голову любимой женщины руками, залюбовался её глазами, в которых бушевали пенистые волны океана.

– Я потом тебе все расскажу о себе. Сейчас одеваемся, а по дороге домой немного поведаю о Сари. Ты ведь уже знаешь, что она мне не родная.

Надев платье, Мара махнула головой, пряча взгляд, перед глазами так и стояла спина Эдиона.

– Радость моя, ну чего ты расстроилась? Иди, обниму, – боцман заключил в объятия травницу, успокаивая, прошёлся рукой по спине. – Не переживай, это давно было. А раны на мне быстро заживают, от мелких царапин и следа не остается. Наклонившись, морской вояка подхватил рубашку, перекинул ее через плечо и, обняв Мару за талию, повел домой.

Подходя к избе, они увидели Сари. Стоя на крыльце, со страхом в глазах она смотрела, как над шапками леса поднимается дневное светило. Увидев боцмана и травницу, бросилась к ним на встречу, крича:

– Дедушка! Бабушка! Где вы были?

Черноту глаз заволокла мокрая пелена, вцепившись пальчиками в дедовы штанины, она расплакалась.

Боцман тут же подхватил внучку на руки.

– Ну, чего расплакалась, рыжик? – выговаривал морской волк, вытирая мозолистыми пальцами горячие слезинки, бегущие по розовым пухлым щечкам.

– Я проснулась и подумала, что ты уже уехал, – растерев ладошкой слезы и сопли, шмыгая носом, выговаривала Сари.

– Ишь, чего удумала – соленые ручьи ронять. Беги домой, собирайте с Марой вещи и запасы, поедем в Джейман.

– Джейман… а зачем?

– Поведу Мару в храм Богини Архи.

Маленький ротик открылся в удивлении.

– Так, все вопросы к бабушке.

Опустив внучку на землю, боцман, посмотрев на травницу, подмигнул ей, в синеве глаз плясали искры смеха.

– Я к трактирщику, заказывать дилижанс.

Мара металась по комнатам: брала вещи, бросала их, подбегала к травам, срывала пучки, тут же бросив их, бежала к шкафу перебирала флакончики с настойками, но не понимала, что ей нужнее, отходила в сторону, заламывала пальцы, водя беспомощным взглядом.

Сари, сидя на стуле, мотая ногами, с довольной улыбкой на лице наблюдала за травницей.

– Баба, а полушубок брать будешь?

– Полушубок?

Мара призадумалась, посмотрела в сторону своей комнаты.

– Нет!.. Шубу не буду.

– Тогда возьми крынку молока, Призраку в самый раз в дорогу пригодится.

– Точно…

Вылетев из избы, Мара врезалась в Эдиона.

Едва устояв на ногах, боцман обхватил руками талию любимой, коснулся уголка губ.

– Волнуешься?

Травница уткнулась в его широкую грудь, потерлась щекой.

– Страшно мне чего-то. Все из рук валится, не могу ничего собрать.

– Эка невидаль! Сейчас я буду командовать, а вы вещи укладывай. Знаешь, кем я на корабле служу? – Эдион стукнул пальцем по кончику носа любимой женщины, когда она в отрицании покачала головой, – боцманом. Сари все команды мои наизусть знает.

– Это не та ли «мать вашу за ногу»?

Широкие плечи мужчины дёрнулись от смешка.

– Что скрывать? Водится за мной такой грешок – упоминать мать, когда отдаю команды матросам. Уеду, ты уж рыжику объясни, что так выражаться для девочки некрасиво. А сейчас в дом, через два часа подъедет дилижанс, мы должны быть полностью готовы к дальней поездке…

Весть о том, что травница уезжает с приезжим моряком, быстро облетела Орковку. Дорогу дилижансу, в котором ехал Эдион с семьёй, перегородили селяне во главе со старостой.

– В чём дело?

Сглотнув, Водырь проследил, как под тяжестью веса пришлого накренилась карета.

Прочистив горло, староста выступил вперёд.

– Ты куда, мил человек, нашу травницу увозишь?

Боцман хмыкнул.

– Не волнуйтесь! Пригласил Мару пройти со мной в храм Богини Архи. Она согласилась. Думаю, пару недель без травницы поживете.

И столько было лукавого блеска в синих глазах морского вояки, что Водырь сначала даже не понял, зачем Маре в храм к Богини Архи идти? Помог возглас Гриды.

– Никак замуж позвал?

– Позвал…

Подмигнув раскрасневшейся вдовушке перед тем, как войти в карету, Эдион кивком головы приказал кучеру ехать.

Дорога до Джеймана была спокойной и без происшествий.

Зайдя в ювелирную лавку, Эдион подобрал серебряные кольца себе и Маре. Свидетелями их брачного обряда была Сари да служитель храма, проводивший обряд.

Маленькая девчушка не обращала внимания на бормотание служителя, она во все глаза смотрела на ваяние посередине храма. Застывшая в движении молоденькая девушка была выполнена из переливающегося цветами радуги камня. Пламя свечей, расставленных в храме, отражались радужным сиянием в ее глазах, придавая образу ещё больше загадочности и волшебства. Казалось, что дева сейчас оживет, в благословении протянет к тебе тонкую кисть с нежными пальчиками.

Надев кольцо на палец Маре, Эдион, закрепляя их союз, с трепетом смял жаркие губы травницы. Отстранившись, морской вояка с нежностью смотрел в глаза любимой, в душе вознося хвалу Богам за маленькое рыжее чудо, встретившееся на его пути и перевернувшее жизнь.

***

Сидя у окна, перебирая травы, Мара смахнула сбежавшую слезу, покрутила на пальце обручальное кольцо. За четыре года уже вошло в привычку: вот так дотронешься до кольца, и боль с сердца хоть на немного, но отступает. Вздохнув тяжко, травница увидела подбежавшую к калитке внучку. «Хоть одна радость на душе». Захотелось завыть, по-бабьи проклиная свою горькую долю и скопившуюся за долгие года боль разлуки. Сгинул в пучине морской их мужчина: не вернулся, не прижал к широкой груди, не прошелся крепкой мозолистой рукою по волосам, не заглянул в глаза лучистой синевой глаз, не сказал больше слова любви, не подарил ласки.

– Баб Мара!.. – вбегая в избу, крикнула Сари.

– Чего кричишь? – встав, Мара подошла к печке, быстро смахнув платком набежавшие слезы.

– Бабушка…

Детские руки сомкнулись на талии травницы.

– Бабушка… опять плачешь?

Мара резко повернулась, прижала к себе рыжее счастье.

– Горько на душе. Вот мокрота и набегают на глаза.

Сари, подняв голову, пальцами растерла соленые дорожки на щеках бабушки.

– Не плачь, моя хорошая. Жив наш дедушка.

– Да откуда ты знаешь, что жив? – подхватив рыжую прядь волос, выбившуюся из косы, травница заправила ее за ухо внучке, с любовью в глазах любуясь девчушкой.

– Не знаю, вот здесь, – Сари прикоснулась ладошкой к груди, – здесь тепло, когда о нём подумаю.

По горнице вновь пронёсся тяжкий вздох женщины.

– Какие новости в деревне?

– Ой, забыла сказать, дед Митяй придёт, нога у него вся раскраснелась и опухла.

– Где этот дед «рожу» хватает, ума не приложу? Пока Митяй не пришел, садись, окрошки поешь.

– Баб Мара, а как дед может «рожу» на ногу поймать?

Поникшие плечи Мары дернулись от смешка.

– Рожа – это такая болезнь, может в могилу человека свести.

­­– У-у-у…, какая противная эта «рожа», – взяв половник, девчушка налила себе в миску окрошки, схватив ложку, жадно стала есть.

Травница покачала головой.

– Не торопись. Небось опять с девчатами на речку собрались?

– Угу.

Входная дверь скрипнула, и в избу, хромая, вошёл дед. Его старческое, покрытое морщинами лицо исказилось в гримасе боли.

– Что, дед, опять «рожу» подхватил?

– Да и откуда она, проклятущая, ко мне цепляется? Вот ни у кого в селе нет, а ко мне, окаянная, уже поди, четвертый раз прилипла.

– Не четвёртый, а пятый. Давай, иди в комнату, задирай портки на больной ноге, да на кровать ложись.

Подойдя к шкафу, Мара взяла миску, высыпала в неё горсть ржаной муки, добавила две ложки меда и листья бузины, перемешала всё тщательно. Подхватив красную тряпку, пошла в комнату.

– Сари! Покушала уже? Иди, учись «рожу» заговаривать.

Девчушку словно ветром сдуло от стола, до чего она любила, приготавливая снадобья, шептать заговор. Бабушка часто хвалила, гладя по голове, приговаривала, какая у нее внучка ладная шептунья. Один раз, шепча наговор над приготовленной из трав смесью, Сари увидела, как с ее пальчиков поплыли зеленоватые нити. Она так испугалась, что спрятала руки за спину и с расширенными от страха глазами рассказала обо всём бабушке, но та, лишь покачав головой, сказала, что Сари большая выдумщица. Когда в очередной раз, делая заговор, девочка вновь увидела зеленоватые нити, струящиеся из пальчиков, то уже не боялась, а из любопытства стала за ними наблюдать, но только решила ничего не рассказывать травнице.

– Открывай тетрадь, ищи название «Рожи» и учи заговор, а я пока деду ногу обработаю. Митяй, в каких краях тебя опять носило?

– Так… это, к оркам табуретки возил на продажу.

– Они что, себе сами не могут табуреток наделать? – намазывая смесь на ногу деду, Мара поглядывала на внучку, водящую пальцем по листу тетради.

– Где этим зелёным лавки делать? Им бы только воевать.

– Неужель до сих пор воюют?

– А то! Никак у демонов горную цепь отбить не могут. Поговаривают, что в этой горной цепи драгоценной руды немерено.

– Ну что, выучила? – поинтересовалась травница у девчушки.

– Никак грамоте обучена? – дед от любопытства даже привстал.

– А как травнице без грамотности? Вот и обучаю тому, что сама знаю. Мать моя сильной знахаркой была, а я вот только по травам. А у Сари так ладно шептать наговоры получается, вот и обучила ее грамоте. Чем еще зимними вечерами заниматься?

– И то верно. Ну, давай, малая, шепчи, чего ты там выучила.

Подойдя к Митяю, Сари протянула ладонь над вздутой красной голенью и зашептала.

– Первым разочком, первым часочком рожу сажали, рожу поливали, рожа не взошла, на нет пошла! Вторым разочком, вторым часочком, рожу поливали, рожа не взошла, на нет пошла… двенадцатым разочком, двенадцатым часочком рожу сажали, рожу поливали, рожа не взошла, на нет пошла!

Сари любовалась льющимися с пальчиков зелёнными святящимися нитями. В этот раз они были сильно насыщены зеленью и напоминали молодые тонкие стебельки трав, тянувшиеся к дневному светилу по весне.

– Все…закончила. Через три дня вы, дедушка, бегать будете и про рожу забудете, – Сари вытерла ладошкой капельки пота со лба, с улыбкой на лице посмотрела на деда.

По комнате разнесся задорный смех Митяя и Мары.

Губы малышки еще больше разошлись в улыбке.

– Бабушка… я побегу? – в черных глазах плясали всполохи счастья.

– Беги уж, егоза. Да допоздна не гуляй! Завтра поутру пойдём лисовицу и душицу собирать.

Дед Митяй, кряхтя, стал подниматься. Нахмурившись, покачал головой, седые брови взлетели вверх.

– А ведь и правда меньше болит. Вот уж ладная у тебя помощница. Коль через три дня заживёт, передам ей отрез на сарафан.

Дед ушел, оставив Мару одну, наедине с ее нелегкими думами о муже, подарившему ей маленький кусочек женского счастья. И еще об одном лишь жалела травница, что не понесла от него дитя. Одно утро любви не подарило самое драгоценное для женщины…

***

Четыре подруги, спрятавшись в высокой осоке на берегу речке, наблюдали за купающимися голышом мальчишками.

– Я вот не пойму, что это у них между ног болтается?

Нежана вертела головой, в удивлении рассматривая висевший отросток у мальчишек.

Нахмурив брови, засунув палец в рот и периодически грызя его, Сари размышляла.

– Похож на змия.

– Змия? – самая старшая из девчушек, Айка, скорчив рожицу, задумавшись, обдумывала схожесть змиев. – Похожи…

– А почему они такие разные по длине? – немногословная Вила внесла свою лепту в разговор.

– Вот ты даешь, Вилка! Змеи – они ведь разные. Есть маленькие, есть длинные, а есть отожравшиеся, толстущие!

– Да… У Радима самый длинный змий, – поделилась своими наблюдениями Айка.

Четверо пар глаз обратили свое внимание на отросток Радима, вокруг которого произрастали черные кучерявые волосы.

– Это, наверно, потому, что он старше всех, – подумав, высказала свою мысль Нежана.

– Наверно… и гнездо себе уже свил, – добавила к наблюдениям Сари.

– Ох и страшенные эти змии! А не пойти ли нам, девчонки, в сад к Гриде? У нее такая малина, смотришь, и слюни текут, – оторвав взгляд от непонятных отростков, переведя взгляд на подруг, предложила Айка.

– И то верно. Ну их, этих пацанов! Побежали к Гриде! – улыбаясь, Сари развернулась и пустилась наутек. – Кто быстрее! – выкрикнула она, подтрунивая девчонок.

– А Гриды дома нет?

Вдобавок к тому, что Вила была немногословна, она была еще и ужасной трусихой.

– Даже… – проглотив красную ягоду, Сари погладила себя по животу. – Если и дома, то нас не увидит. У нее здесь такие заросли, что она сюда и не суется.

– В прошлый раз ты тоже так говорила, когда мы яблоки воровали у деда Гарса в саду, досталось нам тогда крапивой, – кинув ягоду в рот, Нежана опасливо осмотрелась по сторонам.

– Так-то дед. Ему, поди, сто лет. Чего еще старому делать, как не за огородом наблюдать да ворон гонять. А Грида – девушка занятая. Она больше о своих нарядах и красоте думает. Да и крапиву рвать не будет, ручки свои забоится обжечь. Крапива в это время ой какая кусачая.

Малиной Сари была уже сыта по горло, поэтому пробежала быстрым взглядом по саду Гриды. Рот мгновенно наполнился слюной от вида висевших на дереве крупных зеленых яблок.

– Как думаешь? – толкнула она в бок рядом стоявшую Айку. – Яблоки созрели?

– Яблоки… пошли, попробуем.

Крадучись, подружки вышли из малинника, заговорщически переглянулись и молчаливо последовали одна за другой. Первой на яблоню забралась Сари. Уцепившись одной рукой за ствол, другой потянулась к яблоку с наливным красным бочком, висевшему на самой маковке дерева. Сорвав плод, она вонзила в него зубы и скривилась от кислоты сока, наполнившего рот. – Мать их за ногу! А кислючие какие!

– Ах, вы, засранки! Чего удумали! Яблоки воровать!

Всего чуть-чуть не хватило Сари времени, чтобы увернуться от тонкой лозины.

Вскрикнув, потерев заднее мягкое местечко, девчушка рванула вслед убежавшим подругам.

– Вот придите еще в мой сад! Я вам все ноги переломаю!

Продолжала кричать разозлившаяся хозяйка.

Повернувшись, Сари зло посмотрела на Гриду.

– Да что б все твои яблоки червяки сожрали!

– Ах, ты ж, пигалица мелкая!

Бросилась вслед рыжей проказнице Грида. Но вскоре, поняв, что не догонит рыжую бестию, погрозила лозиной, отбросила ее в сторону и зашагала к своему дому.

Убежав за село в поле, тяжело дыша, подружки завалились на траву. Раскинув руки в стороны, смотрели на плывущие белые облака в небе.

Первой не выдержала Айка. Повернувшись на живот, сорвав травинку, она, засунув ее в рот, стала перебирать зубами.

– Как думаете, червяки сожрут яблоки Гриды?

– Айка, откуда стольким червякам взяться? Ты видела, сколько на дереве яблок! – Нежана покачала головой, откинув русую косу за спину.

– Всё может быть. Вот ходит же дед Гарс, попердывает после того, как Сари его старым пердуном обозвала, – Вила вдумчивым взглядом обвела подруг.

– Бабка Квета жаловалась моей бабке, что ее дед последние портки пропердел, – схватившись за живот, Айка повалилась на траву и зашлась в звонком смехе.

Ее дружный хохот подхватили подруги, и долго над полем летал звонкий, веселый девчачий смех...

На следующее утро, подперев руками тонкую талию, Грида, стоя на небольшом сельском рынке, рассказывала торговкам:

– Вышла утром ко двору, оглядела свой сад, да так обмерла. На моей любимой яблоне ни одного яблочка нет, одни кочерыжки на тонких веточках висят. А земля под деревом вся усыпана зелеными червяками. Это ж надо было так жрать, что от обжорства померли?

– Может, их кто заставлял твои яблоки жрать?

Высказалась торгующая козьим молоком, недалекая от ума Лепа.

По рынку разнесся веселый смех торговок. Насмеявшись, они стали вспоминать интересные случаи, произошедшие за несколько последних лет в селе…

***

Вот и еще три годочка пролетело, а о милом весточки так и нет. Мара бросила взгляд в окно, на улице вьюжила вьюга. Внучка с подружками залезли на печь, сидят, шепчутся о чем-то. Травница, сидя на лавке, перебирая спицами петли овечьей пряжи, прислушалась к перебранкам Айки и Нежаны.

– Ты спроси…

– Нет, ты спроси!

– Ох, девочки, и не смотрите на меня так, я точно не буду, со стыда сгорю, – тоскливо прошептала Вила.

– Тогда пусть Сари спросит, она у нас ничего не боится.

Было видно, что внучка не сразу решилась спросить, но посидев, подумав, решилась:

– Баб Мара… а баб Мара…

– Чего тебе?

– Баба Мара, а что это за змий у мальчишек между ног болтается?

Травница не сразу поняла, о каком змии спрашивает рыжее создание, но, поняв, качая головой, обдумывала вопрос внучки. «Моей дурехе точно дела нет до мужского естества, еще умом не доросла. Нежана и Вила годками наравне с Сари. А вот Айка– та постарше. Чего это ее так заинтересовал змий?..»

Плечи травницы дернулись от смешка. Прищурившись, она обвела взглядом девчушек. Лежа в ряд на печи, уперев локти в стёганое одеяло, они прижались подбородками к ладоням, замерли, смотря на неё в ожидании объяснения.

– Ох, девки! – нахмурившись, Мара вновь обвела взглядом девчушек, добавила в голос загадочности и строгости. – Слушайте, проказницы, меня внимательно. Коль станет, какой парень приставать к вам, слова ласковые шептать, а потом еще и штаны спустит, да змия своего покажет… – Мара специально замолчала, давая осмыслить дурехам ее слова. – Разворачивайтесь и бегите наутек.

– А почему?

Задав вопрос, Айка стала похожа на спелый помидор.

Мара сделала вид, что не заметила стыда девушки, но зарубку на уме себе сделала поговорить с Ярой, матерью Айки.

– Почему наутёк? Да потому, что не страшен змий, когда спит, страшен, когда голову свою поднимет. Увидит вас, задумается, и неизвестно, какие мысли к нему придут: худые аль добрые? Коль недобрые, станет змий у вас на глазах расти, голову свою вверх приподнимет… ох, девки, бегите, что есть мочи. Худые мысли в голове змия. Захочет он в вас проникнуть, да не куда-нибудь, а прямо в междуножье.

– И чего?

Открыв рот, Сари с изумлением слушала Мару.

– А того, что наберет змий побольше яду, плюнет в вас, вот тогда совсем ваши дела будут плохи. Понесете вы от него дитя.

– А как же от змия спастись? – с испугом в глазах вымолвила Вила.

– А защититься-то от него можно, если убежать не смогла? – вторила ей Айка с полными слез серыми глазищами.

– Так чего нельзя? Конечно, можно. Перво-наперво, если убежать не смогли, не бойтесь, а начинайте пугать змия. Говорите ему, что отцу с братьями расскажете. Уж они-то на него управу найдут, голову быстро оторвут. Ну, а если парень уговаривать вас начнет, значит, по-хорошему хочет, то соглашайтесь на змия посмотреть, но только после того, как сватов в дом зашлет.

Больше девчонки вопросов не задавали, смотрели, как Мара, ловко перебирая петли, вывязывает носок, обдумывали ее слова, да так и уснули под тихий стук спиц.

***

Сара бежала, почесывая мягкое место. В очередной раз ее задняя часть тела нашла приключение. Только в этот раз не хворостиной и крапивой, а рогом.

До чего же злющая животина у тетки Фроськи. Сразу видно, что коза сродни характером с хозяйкой. Притаившись в кустах, скотинка словно дожидалась девчушку, выскочила, когда та пробегала мимо, и боднула рогом.

Сари было больно до слез.

– Чтоб ты беляны объелась, тварь рогатая! – убежав подальше от козы, выкрикнула девчушка, шмыгнув носом. Погрозив животине кулаком, побрела к Прозеру.

Идя по дороге, потупив взор, Сари не замечала никого вокруг и чуть не попала под копыта лошади деда Митяя.

– Тпру-у, окаянная! Сари, ты чего такая понурая? Идешь, никого не замечаешь.

Поделиться своим горем ой как хотелось.

– Коза тетки Фроськи боднула, – для большей убедительности девчушка шмыгнула носом.

– Вот проклятущая животина! И ведь не одну тебя бодает. Уж сколько люду жаловалось Фроське, а она только посмеивается да приговаривает, мол, нечего мимо моего дома ходить. А как не ходить? Дорога-то одна.

– Одна, – вздохнув, подтвердила доводы деда Сари.

– Сама-то куда собралась?

– К трактирщику. Бабушка отправила за свиным жиром. Мазь нужно делать, а жир закончился.

– А, ну тогда садись в телегу, подвезу. Я как раз в ту сторону еду.

Запрыгнув в повозку, с довольным видом Сари стала смотреть по сторонам.

– Деда.

– Чего тебе, рыжуля?

– Деда, а ты никак опять к оркам едешь?

– К ним, окаянным… вон, оконных рам наделал.

– А ты не боишься, они ведь воюют?

– Да чего мне, старому, бояться? Да и воюют они вон в той стороне, – Митяй указал рукой на видневшиеся вдалеке гряды гор. – Видишь, далече от этих мест.

Сари с любопытством посмотрела в ту сторону. Раскалённый от летней жары воздух словно дрожал, закрывая горы прозрачной дымкой. Пики вершин тонули в плывущих по небу белых пушистых облаках. Девочка недоумевала. «И чего, спрашивается, воевать за эти горы?».

Высадив внучку Мары у трактира, Митяй поехал дальше.

Забежав в таверну, Сари окинула взглядом столы, застеленные нарядными скатертями. Полюбовалась пододвинутыми к столам резными стульями. В это время суток посетителей еще не было.

– Есть кто? – звонко выкрикнула она.

Дверь кладовой открылась. В гостевой холл вышел хозяин заведения. Окинув Сари сальным взглядом, трактирщик ухмыльнулся.

– Ну, чего тебе?

– Бабушка просила крынку жира свиного дать.

Цыкнув, Прозор облизнул тонкие губы.

– Пошли в кладовую. Выберешь, чего душа пожелает.

Хозяин трактира Сари совсем не нравился. Смотрит как-то странно и все время пояс на брюках поправляет, а у самого живот так выпирает, что того и гляди пуговицы на рубашке вот-вот оторвутся. А глаза, что у хряка, маленькие и до жути противные.

– Не пойду я ни в какую кладовую. Так дашь жиру или нет?

Издав вновь ртом свистящий звук, Прозор с прищуром, недобро посмотрел на внучку травницы. Промолчав, пошел в кладовую. Вернулся быстро, всучив ей в руки крынку, приобнял рукой за плечи.

– Пойдём, до выхода провожу.

Проводив девочку до крыльца, трактирщик прошелся рукой по спине Сари и ущипнул за попку.

Подпрыгнув от боли, девчушка резко повернулась и встретилась с хитрыми свинячьими глазками деда, блестевшими почему-то какой-то дикостью и алчностью.

Быстро сбежав с крылец, Сари заспешила домой. В груди все горело от несправедливости и гадливости ситуации, в которую она попала. От незнания, как ответить здоровому деду на его отвратительную выходку, выкрикнула:

– Да чтоб на твой трактир полчища тараканов напали! – разревевшись от досады, девчушка бросилась домой.

Пробежав дом тётки Фроськи, Сари остановилась. С опаской осмотрелась по сторонам, высматривая козу, но той нигде не было видно. Обрадовавшись, что обратная дорога будет без происшествий, побежала, позабыв про недавние неприятности. Войдя в избу, Сари поставила крынку на стол.

– Баб Мара.

– Оу.

– Баб Мара, а вот демоны и орки воюют, воюют. Неужели им не надоело? – шмыгнув носом, девочка взяла корзину с травами, собранными сегодня поутру, и стала их вязать в пучки.

– Так почем я знаю. Кабы надоело, бросили б это грязное дело и по домам разошлись. Дома их, поди, жены ждут, дети. Травница, взяв ухват, подцепив им котелок, отправила в печь.

– А чего они сами не понимают, что их дети дома ждут?

Хмыкнув, Мара посмотрела на Сари, пожала плечами.

– Они-то, конечно, понимают, но ведь ими генералы руководят, а генералами – короли.

Сари так стало жалко воюющих солдат. Положив локти на стол, она опустила на ладони подбородок, с печалью в глазах смотрела в окно. Очнувшись от дум, вновь посмотрела на травницу.

– Баб Мара, а неужели нет такого способа, чтобы эта война прекратилась?

– Это ты сейчас о чем?

– О том. Вот что может генералам и солдатам помешать воевать?

Плечи женщины задергались от смеха. Она подошла к несмышленой девчушке, ласково прошлась рукой по рыжим волнистым волосам.

– Есть такой способ, – заговорщически сказала травница и замерла в ожидании с улыбкой на лице.

Сари подпрыгнула, чёрные глаза лихорадочно заблестели.

– Баб Мара, расскажи… ну, расскажи, пожалуйста.

Для убедительности девочка схватилась за руку бабушки.

– Ох и до чего ты глупая у меня. Ну, слушай. Самый лучший способ прекратить войну – это чтобы все вояки забыли про оружие, а искали глазами кустик или, на худой конец, лесок.

Чернявые брови Сари зажили своей жизнью. Они то взлетали вверх, то срастались на переносице, и помогал им в этой нелегкой думе палец, мгновенно отправленный в рот, периодически покусываемый зубами.

– А зачем им кустик искать?

Мара покачала головой в недовольстве.

– Ох и дуреха ты, Сари! А еще травы помогаешь сушить, настойки варить, мази заговаривать. Сама посуди, коль у вояк животы заболят, они побросают свое оружие и будут думать только об одном: где нужду справить?

Травница не выдержала, и по избе разнеся ее радушный смех.

Представив картину бегающих по полям орков, державших штаны, Сари подхватила смех бабушки, и они вместе отдались веселью.

Насмеявшись, девчушка решила продолжить выпытывать у травницы про то, что она знала. Настроение сегодня у бабушки было хорошим, поди, и на вопросы ответит.

– Баб Мара, а ты демонов видела?

Ротик девочки чуть приоткрылся в ожидании, глаза вновь заблестели в предвкушении.

Мара, вздохнув, пошла к печке. Подхватив рогач, подцепила чугунок и, открыв засов, засунула его в печь. Вытерев руки о фартук, повернулась, посмотрела на внучку.

– Видела… их ни с кем не спутаешь. Была молодой как-то на ярмарке в столице, вот там и увидела. Они ведь не только высоким ростом да шириной плеч от наших мужиков отличаются, а еще мощью и силой, что от них исходит. Маги они все. Поговаривают, и вторую ипостась имеют. На голове рога появляются. А уж коли разозлить их, то так сверкнут своими красными глазищами, что душа на небо может отправиться. Поэтому их орки и не могут победить, а может, демоны орков, те тоже не хилые, и не смотри, что зеленые. Ну ладно, хватит разговоры вести. Давай веленицу в ступе перетирай, да корень хайги добавь, он запах веленицы перебьет.

Сари сморщила вздернутый носик, с неохотой взяла ступу, набросала трав. Взяв пестик, стала медленно водить им по краям чаши. Но не утерпела.

– Орков мы с девчонками видели. Они на той стороне речки своих урхов поили. Вот страшенные, что те, что другие.

Мара покачала головой.

– Вы б меньше с девками бегали, где не надо. На той стороне реки территория орков. Не дай Богиня Архи поймают, увезут к себе в стойбище и будете прислуживать всю жизнь их женам.

Весь оставшийся день Сари и Мара занимались приготовлением мазей. Как только дневное светило скрылось за верхушками леса, травница задернула оконные занавески.

– Завтра день хороший будет. Чтоб с девками без дела не шататься, сходите в лес по землянику… Поговаривают, в это лето ее как никогда вдоволь.

Сари скривилась. Собирать ягоды она не любила, нудно и скучно, но раз бабушка приказала, то делать нечего.

– Завтра схожу поутру за Нежаной и Вилкой, все веселей будет.

– Сходи, варенья наварим. Будет с чем зимой чай пить, – откинув одеяло, Мара легла на постель. Положив руку под голову, с тоской стала смотреть на потолок, слушая, как в соседней комнате внучка укладывается спать...

Встав рано, Сари умылась, выпив стакан парного молока с краюхой ржаного хлеба, поцеловав бабушку в щеку, заспешила на выход.

– Я к девчонкам! Лукошко на обратной дороге заскочу, возьму.

– Хорошо… ступай.

Сари решила сначала забежать к Нежане, а уж потом с ней и к Вилке махнуть. Пробежав с опаской дом тетки Ефросиньи, не увидев нигде козу, девчушка обрадовалась и веселей побежала к подруге. Приближаясь к сельскому рынку, она приостановилась, увидев толпу селян. Окружив Фроську со всех сторон, открыв рот, они слушали рассказ о ее козе.

– Ох, бабоньки, что вчера было? Что было? – качая головой, потирая свою широченную заднюю выпуклую часть, тетка со слезами на глазах, подвывая, продолжила:

– Коза моя вчера сорвалась с веревки и в поле убежала. Уж чего она там нажралась, не знаю? Но когда свечерело, вернулась. Глазищи на выкате. Увидев меня, заблеяла во все горло. Выставила свои рога вперед и понеслась. Уж сколько она меня раз боднула и не сосчитать, едва успела ноги до дома донести. Закрылась я на замок и из избы носа не высовывала.

Селянки сочувственно покачивали головами, но помалкивали, ибо не было в селе человека, кого бы эта проклятущая коза не боднула.

– А-а-а-а!..

Сначала раздался крик, а затем и визг из трактира Прозора.

Его жена брала голосом такие высокие ноты, что певцы позавидовали бы. Дверь трактира резко распахнулась, и из него выбежала Гата. С широко открытыми от страха глазами она бежала, не понимая куда. Следом за ней выбежал Прозор, а затем и посетители.

Завидев толпу баб, жена трактирщика бросилась к ним.

– Ой, бабоньки! Чего на белом свете творится?!

Бабки и тетки вмиг позабыли про Ефросинью. В удивлении приоткрыв рты, смотрели на Гату.

– Тараканы! – завопила Гата. – Ой, горюшко-то какое… целые полчища!

– Да откуда тараканам в нашем селе взяться?

Не выдержала бабка Квета, шморкая беззубым ртом.

– Да почём я знаю? Ой, горюшко, горюшко-то какое! Чем же теперь их, гадов, выводить? По миру пойдем с Прозором, – обхватив голову руками, приговаривала она.

Бабьё обступило Гату, стало успокаивать, не замечая, как к ним подошел сам хозяин. Хмуро посмотрел на рыдающую жену, перевел взгляд на стоявшую на дороге девчушку. Его свинячьи глазки сузились еще больше.

– Ты! – он выставил палец в сторону Сари. Его лицо от злости приобрело красноватый оттенок.

Селянки разом повернулись на выкрик Прозора.

Его жена, перестав выть, устремила взгляд в сторону внучки травницы.

– Ты… ты во всём виновата… – процедил сквозь зубы трактирщик, – прибью засранку.

Сари попятилась, не понимая, почему Прозор на нее так зол.

Тетка Ефросинья с прищуром смотрела на рыжеволосую девчушку. Вспомнив, кого из последних людей боднула ее коза, аж подпрыгнула на месте.

– Из-за нее моя коза беляны объелась! Да у этой рыжей бестии язык поганый!

Сорвавшись с места, переваливаясь под тяжестью своего веса, махая кулаком, Фроська побежала в сторону Сари. За тёткой дружной гурьбой ринулись селяне, вспоминая, какие несчастья сыпались на их головы в последнее года.

Сари развернулась и рванула со всех ног. «Домой не побегу, чего бабушку волновать. Понесусь через поле. Бабки старые, тётки, в основном, все полные, где им за мной угнаться. А там, в лесу, спрячусь и до вечера отсижусь».

Но, видно, злость и задор помогали селянам в беге, ибо пробежку через поле они даже не заметили.

Выпучив глаза, вспоминая всю нечисть на свете, Сари неслась через валежник. Зацепившись ногой о торчащий из земли корень, рухнула плашмя, проехав по земле и траве. Взвыв от боли и досады, ударила кулаком по траве, но попала по палке, которая, подпрыгнув, угодила ей в лоб. На черных ресничках появились слезинки. Шмыгнув носом, девчушка выругалась от горящей в груди обиды.

– Да чтобы орки к демонам попали, а демоны к оркам и все на радостях обосрались!

Девчушка сама не понимала, почему в ее бедах оказались виноваты демоны и орки? Но злость и обиду нужно было выпустить. Вот и вспомнились вечно воюющие племена. Кое-как поднявшись с земли, Сари задрала подол платья, вновь шмыгнула носом, осматривая содранные до крови колени. Нижняя губа задрожала, с ресниц соскользнули капли слез. Тяжко вздохнув, она попыталась отряхнуть грязь и зелень травы с ладоней. Но от боли в руках и коленях, да жара в сердце, от несправедливости заревела в голос. Резко замолкла, услышав над головой треск сороки, помахала ей кулаком.

Подвывая от боли, сетуя на свою несчастливую жизнь, девочка побежала, продолжая реветь. Живность в лесу, услышав её голос, спряталась по норам, а птицы, сев в свои гнезда, втянули головы.

– Подумаешь, не больно мне и слушатели нужны, – размазав слёзы и сопли по щекам, Сари осмотрелась по сторонам и продолжила свою арию. Петляя между стволов осин и дубов, она не заметила, как пересекла полностью лес. Откинув рукой спускающиеся до земли ветви березы, девчушка вышла на берег реки и на очередном завывании резко замолкла.

По их неглубокой речушке… плыло говно. Поведя носом, забыв по содранные колени и руки, Сари проследила, откуда течет это непотребье и замерла, открыв рот.

Парни – все как на подбор, смуглые, словно они все лето на сенокосе были, и притом без штанов. Высоченные. Фигуры, будто им кузнец Фрол отливал в своей кузнице и заодно вместо глаз угли вставил, и они до сих пор горят и остыть не могут.

Вывернув штаны, парни усердно полоскали их в речке-говнотечке.

«Вот какая я умная. Хоть название теперь речка будет иметь, а то все речка да речка, а теперь все как у людей». Мысли прилетели в рыжую головку и мгновенно улетели.

Самый слаженный и красивый из парней, увидев Сари, выпрямился во весь рост. Угли в его глазах вспыхнули так не добренько.

– Эй, ты!

Сари не сразу поняла, что он обращается к ней: оглянулась, посмотрела на лес, всмотрелась в стволы деревьев, обвела взглядом папоротник, затем осоку, росшую у берега, в желании увидеть того, кто спрятался, и, не увидев никого, пожала плечами.

– Да чего ты по сторонам смотришь? Сюда иди!

– Ага! Прям сейчас так и бросилась к тебе в объятия! Портки сначала от говна отстирай, а потом сватайся.

Стоявшие сзади громилы дружно заржали.

– Да кто к тебе свататься будет? Ах, ты ж, пигалица мелкая! Поймаю – уши пообрываю!

– А вы чего ржете, рота голожопых обосранцев! – девчушка показала язык застывшим в изумлении парням.

Она увидела, как голозадый псих бросился в ее сторону. У парней отчего-то лица от злости перекосились, и они за самым красивым следом рванули? Видно, правда в глаза сильно кольнула, вот и ринулись гурьбой к ней.

Сари была не дурой. Правда правдой, но и за себя страшно. Развернувшись, девчушка пустилась со всех ног в обратную сторону. Бежит и думает:

«Деревенские жители, уставшие от моего дурного языка, схватились за дрыны и погнали из деревни. Интересно, почему они считают, что он у меня дурной? Подумаешь! Что скажу, то и исполняется. Правда, не всегда, а когда я от чистой души чего-то желаю. Вот пожелала нашему трактирщику тараканов за то, что он меня за мягкое нижнее место ущипнул. Ну, нагрянули неожиданно тараканы. Бегают по столам и полу, хлебные крошки собирают. Радоваться Прозор должен, что теперь полы и столы протирать не надо. А он зыркнул своими свинячьими глазками так, что помыться захотелось. А еще вредина всех деревенских подговорил, вот они и понеслись за мной, вспомнив все неприятности, свалившиеся на их головы. Сельчане, понятно, из-за чего рассвирепели, крайнюю нашли. А эти голожопые чего за мной несутся? Может, посчитали, что я в невесты гожусь? А может, что засранцами их обозвала? Так ведь правду сказала. Чего на нее обижаться?» От своих мыслей Сари немного сбавила бег. «Вперед мне нельзя, ибо там деревенские жители с дрынами, а позади рота голожопых демонов».

Виляя между стволов деревьев, Сари подумала, подумала, да, налево и свернула. Решила узнать, как это – ходить налево?

Санда, жена пекаря, все время ему одно и то же говорит: «Опять налево ходил. Вот подбросят к дому младенца, сам будешь нянчиться».

Младенцев девчушка не боялась, умела с ними справляться, вот и повернула резко. Налево, оказалось, ходить делом нелегким. Пока вскарабкалась на холм, запыхалась, остановилась, оглянулась по сторонам, да и решила спрятаться, залезть на раскидистый дуб, благо ветви чуть ли не до земли склонялись.

Пыхтя и ругая, на чем свет стоит, сельчан и демонов, Сари не заметила, как вскарабкалась чуть ли не до самой макушки дерева. Усевшись поудобней на толстую ветвь, она облокотилась спиной о ствол, успокаивая тяжелое дыхание, осмотрелась по сторонам. Вид открывался впечатляющий.

Вдалеке виднелась их деревенька под тысячу домов с почерневшими от времени крышами. Выделялись на всем этом невзрачном фоне два дома. Дом Водыря и трактир Прозора. Полюбовавшись крутящими флюгерами на их крышах, Сари обвела взглядом зеленые поля, пасущихся на них коров и коз. Улыбнулась и помахала рукой пастуху Матвею. Огорчилась, что он ее не заметил, и перевела взгляд на лес, по которому недавно неслась и так неудачно упала. Колени и руки до сих пор саднили и щипали, но про них она мгновенно забыла от увиденной картины, разворачивающейся на поляне в низине леса.

Запыхавшиеся и раскрасневшиеся от долгого бега селяне, не забывая махать для устрашения дрынами и палками (вырванными из забора, попавшегося на их пути), выбежав на поляну, остолбенели от вида несущихся на них голых здоровенных молодых парней.

Мужская половина сельских жителей, окинув взглядом голозадых парней, нахмурилась, расправила плечи, мгновенно став выше на пол головы, и начала стучать дубинами и палками по своим рукам.

Женская половина, отойдя от шока, тоже расправила свои плечи, выпятив вперед груди. Правда, не всем это удалось. У Маньки и Боянки эта попытка вышла неудачной из-за отсутствия той самой, такой нужной части женского тела. Губы Сари разошлись в улыбке. И чего, спрашивается, девки так на голозадых смотрят, а особенно на их змиев, болтающихся между ног?

Грида повела плечами, плавно прошлась рукой по пятого размера грудям и таким взглядом посмотрела на тех самых змиев, что они от этого взгляда почему-то ожили, и большая их половина подняла свои головы, застыв в напряжении. Но, видно, вдовушке было мало, что не все гады на нее внимательно смотрят. И тогда она облизнула кончиком языка красные, словно маков цвет, губы. Тут уж все змии, как по команде, поднялись, задрав головы кверху, видать, для большего сбора яда. Оказывается, какая Грида бесстрашная и не боится, что змии разозлятся да бросятся на нее все разом.

Поерзав попкой на неудобной твердой поверхности, Сари решила поменять место своего насеста. Не раздумывая, схватилась рукой за верхнюю тонкую ветвь. Неожиданно раздался треск. Дыхание девчушки мгновенно замерло, когда она поняла, что падает вниз. От резкой боли в бедре у нее закружилась голова, и все вокруг погрузилось во тьму…