Хрустальный грифон

Керован

Как быстро забылось мирное время! Я понял, что к состоянию постоянной опасности и настороженности тоже можно привыкнуть.

Когда до Ульма дошли первые вести о начале вторжения, отец собрался сам вести отряд на юг, но обстоятельства заставили его передумать. Прежде всего, он понял, что враги обязательно явятся к нам, так как для них очень важен Ульмпорт, и он лучше, чем кто бы то ни был, сможет защитить его; а во-вторых, отца давно уже донимал ревматизм. Эта болезнь, при походной жизни и ночевках на земле, быстро превратила бы сильного воина в калеку. Так что наш отряд под знаменем Грифона повел на юг я. Очень хотел ехать со мной и Яго, но старые раны его не пустили. Сопровождал меня маршал Юруго.

Мой сводный брат и Роджер вернулись к родным моей матери, так как воевать они пойдут под их знаменами. И я, признаться, был этому рад. Открытых столкновений между нами не было, и даже Хлимер больше не приставал ко мне, но я в их присутствии никогда не чувствовал себя спокойно. Слишком сильно ощущалась их неприязнь ко мне.

Правда, в то время я так редко бывал в замке, что встречался с ними не часто. Мне пришлось стать глазами и ушами отца, которого уложил в постель очередной приступ ревматизма. Я то и дело уезжал то в долины, то на побережье, проводя разведку, знакомясь со своими будущими владениями и с нашими людьми.

По тому, с каким страхом и недоверием встречали меня сначала в долинах, я понял, как прав был Яго в своих опасениях. Люди наслушались таких сказок обо мне, что, действительно, готовы были считать меня чудовищем. Но мой отряд и мои слуги, которые уже успели привыкнуть ко мне, не видели во мне ничего особенного. Яго говорил, что все, кто общался со мной, теперь разоблачали эти басни, рассказывая всем и каждому, что я нормальный человек и могу быть лордом не хуже любого другого.

Моего сводного брата в долинах не любили за его вздорный и мстительный нрав. Еще с первой нашей встречи мне померещилось в нем что-то от быка, и я не ошибся. Он презирал и не считал за людей всех, кто был ниже его по положению, считая, что они созданы, только чтоб служить ему. А такое редко кому может понравиться.

Но, с другой стороны, Хлимер был сильным и опытным бойцом. Длинные руки и высокий рост давали ему такое серьезное преимущество, что я бы не хотел встретиться с ним на поединке.

Он все время старался показать мне, какой властью и авторитетом пользуется в вашем доме. Я же решил пока ни с кем особо не сближаться, боясь наделать ошибок. Слишком долго я был вдали от общества, чтобы хорошо понимать людей и уметь располагать их к себе. Так сложилось, что в замке моего отца я был одинок. Я не искал пока себе ни врагов, ни друзей, и это меня вполне устраивало.

Я часто задумываюсь, как сложилась бы моя жизнь здесь, если бы не началась война. Когда Яго вернулся из Иткрипта, куда он отвозил мои подарки, он отозвал меня в сторону и подал маленький сверток. В нем оказался вышитый мешочек и маленький, с ладонь, портрет моей невесты. Яго объяснил, что это шлет мне леди Джойсан и просит прислать ей мой портрет.

Я поблагодарил своего воспитателя и, как только он отошел, вытащил портрет. Трудно сказать, что ожидал я увидеть. Может, надеялся, что леди Джойсан не слишком красива и потому будет снисходительна к моей внешности.

С портрета на меня смотрела девушка, которую трудно было бы назвать некрасивой. Тонкое правильное лицо и огромные глаза светлого, голубовато-зеленого оттенка. А возможно, художник просто не сумел передать их изменчивый цвет.

Я сразу почувствовал, что тот, кто рисовал портрет, вовсе не стремился приукрасить ее. Именно такой она и была в жизни. Не строгая красавица, но лицо благородное, необычное и сразу запоминающееся. Волосы темные, как и у меня, каштановые с теплым отливом в золото, как у осенних листьев. От висков к подбородку лицо резко сужалось и казалось почти треугольным. Девушка смотрела на меня без улыбки, с каким-то необычным вниманием и, кажется, вопросом.

Такой увидел я впервые леди Джойсан. Так стоял я и рассматривал портрет, все яснее осознавая, что эта девушка — действительно, моя судьба. Счастливая или нет, я не знаю, но чувствовал, что с ней и только с ней связана моя жизнь. Это было такое острое чувство неотвратимости, что на секунду я даже ощутил к ней неприязнь. И тут же, устыдившись этого, спрятал портрет обратно в мешочек. Сейчас было не время и не место думать об этом.

Яго сказал, что она просила прислать ей мой портрет, но, к великому сожалению, я ничем не мог ответить. У меня не было знакомых художников, а найти их сейчас было бы очень трудно. Каждый день нес новые заботы, тревоги и опасности, и я пока постарался выкинуть все это из головы. Но с портретом я теперь не расставался. Часто доставал я мешочек, вышитый ее руками, но на лицо смотреть больше не решался. Мне казалось, что глаза ее чего-то от меня ждут, чего-то просят. И я боялся наделать глупостей.

По договору Джойсан должна была переехать в Ульмсдейл в конце этого года, но обстановка была такой неясной и тревожной, что отец решил со свадьбой повременить. А следующий год я уже сражался на юге, хотя назвать происходящее сражением было бы трудно. Жизнь в лесу научила меня быть хорошим разведчиком, и это сейчас очень пригодилось. Я выслеживал противника, узнавал, по каким дорогам он собирается идти, и устраивал засады, а главное, привозил командованию необходимую информацию.

Первые удары врага, сразу захватившего побережье и разрушавшего своими железными чудищами одну крепость за другой, наконец заставили лордов объединиться, хотя понимание для многих пришло слишком поздно. Три могущественных лорда были разбиты прежде, чем смогли организовать сопротивление. Враги наши были гораздо лучше нас вооружены и прекрасно умели использовать наши слабости и ошибки.

Три оставшиеся лорда сумели вовремя отступить и собрать объединенный совет. Под их знамена приходили отряды из отдаленных крепостей, и собралась немалая объединенная армия Хай-Халлака. Но теперь нам пришлось переходить на тактику партизанской войны. Внезапные удары небольшими отрядами и мгновенное отступление помогали нам выматывать противника и беречь наших людей.

Вторжение началось в год Огненного Тролля, а первые победы наши пришли в год Леопарда. Но к этому времени мы потеряли так много, что никакие победы не могли нас обрадовать. Все жили только желанием избавить страну от этих пришельцев и вышвырнуть их обратно в море. Враги оккупировали все Южное побережье, и через эти три порта им непрерывно шло пополнение. На наше счастье, железные чудища больше не приходили, иначе мы давно бы уже были вынуждены уйти в горы, так как наше оружие было бессильно против них.

От пленников мы узнали, что сами ализонцы не могут строить эти железные чудища, а получили их от соседней страны, которая сейчас сама воюет где-то на другом конце мира, и что вторжение ализонцев к нам только своего рода разведка боем, подготовка перед приходом более могущественной армии той страны.

Сами ализонцы, при всем своем самомнении, очевидно, боялись тех, чьим оружием пользовались. Они пытались запугать нас, рассказывая, что будет, когда та страна закончит свою войну и у нее дойдут руки до нас.

Но наши лорды справедливо решили, что сейчас не время думать о том, что может быть. Сейчас мы должны защитить нашу родину и выбросить захватчиков из своих долин. Мне кажется, тогда никто не надеялся на победу, но и сдаваться на милость победителей никто не собирался. Мы уже знали о судьбе тех, кто имел несчастье попасть в плен к ализонцам, и, не задумываясь, предпочитали смерть такой ужасной участи.

Я только что вернулся из разведки, когда ко мне подошел вестник. Он передал, что меня срочно вызывает один из старших лордов — лорд Имгри. Я схватил кусок хлеба и вскочил на свежую лошадь.

Вестник рассказал, что пришло какое-то послание по сигнальным кострам. Лорд Имгри расшифровал его и немедленно послал за мной. Сообщения с помощью сигнальных костров и отражающих щитов принимались постоянно, и я понять не мог, какое отношение это может иметь ко мне. Впрочем, я слишком устал, чтобы еще и об этом думать.

Лорд Имгри был, пожалуй, наименее симпатичен мне из всех главных лордов. Он всегда держался особняком и несколько свысока, но был очень умен и хитёр, и именно ему были мы обязаны своими успехами. Его внешность достаточно полно отражала характер. Он никогда не улыбался, словно носил на лице холодную равнодушную маску. Он привык использовать людей по своему усмотрению, что не мешало ему вполне бережно к ним относиться. Его воины всегда были сыты и обеспечены удобным ночлегом. Сам он делил с ними все трудности военной жизни, и его знали и уважали. Но друзей у него не было даже среди равных ему лордов.

Имгри побаивались, уважали, охотно выполняли его приказы, но я не думаю, чтобы хоть кто-то его любил.

Скоро я въехал в его лагерь. От постоянного недосыпания и долгой езды верхом меня пошатывало. Пришлось собраться с силами, чтобы явиться к лорду Имгри с тем же видом холодной невозмутимости, с какой, я уверен, он встретит меня.

Он был значительно моложе моего отца, но ничто в нем о молодости не говорило. Казалось, он с самого рождения знал свою судьбу и продумал все возможные варианты действий.

В бедной крестьянской хижине горел камин, перед которым, задумчиво глядя на огонь, стоял лорд. Его люди расположились в палатках, и только оруженосец сидел в этой же комнате, полируя шлем. Над огнем весело булькал котелок. От одного только запаха у меня рот заполнился слюной, хотя годом раньше такое варево вряд ли могло вызвать мой энтузиазм.

Я закрыл за собой дверь, и в этот момент лорд поднял на меня глаза. Многие не любили этот холодный проницательный взгляд. И я рад, что, несмотря на усталость, встретил его достойно.

— Керован из Ульмсдейла, — спокойно констатировал он.

— Я здесь.

— Ты опоздал.

— Я был в разведке. Сюда выехал сразу, как получил сообщение, — я старался говорить так же спокойно.

— И что ты привез из разведки?

Я лаконично пересказал ему свои наблюдения.

— Так, значит, они поднимаются по Калдеру. Этого следовало ожидать. Для них реки, как готовые дороги. Но я хотел поговорить с тобой об Ульмсдейле. Пока они высаживались только на юге, но теперь, когда пал Джорби…

От усталости я никак не мог представить себе, где это — Джорби. Кажется, один из портов Вестдейла.

— Вестдейл?

Лорд Имгри передернул плечами.

— Если еще не захвачен, то будет захвачен очень скоро, и тогда они пойдут на север. За мысом Черных Ветров единственный порт — Ульм. Если они смогут его захватить и подвести туда новые силы — мы попадем в клещи и будем раздавлены, как раковина маракаса на кухонном столе.

Этот разговор сразу же заставил меня забыть об усталости. Я пришел сюда с небольшим отрядом, но если Ульм придется защищать, там будет каждый человек на счету. А мы уже потеряли пять человек, и еще трое ранены так серьезно, что вряд ли смогут остаться воинами.

Если на Ульм нападут, то и мой отец, и его люди будут сражаться до последнего, в этом я не сомневался. И я знал, что если ализонцы подвезут туда железные чудища, то перед ними не устоит ничто, и тогда все, что было мне родным, погибнет.

Пока я так раздумывал, лорд Имгри положил на блюдо кусок горячего мяса прямо из котелка и предложил мне присесть к столу.

— Ешь. Я думаю, ты изрядно проголодался.

Хотя предложено было и не слишком радушно, меня не пришлось упрашивать дважды. Оруженосец освободил мне стул, и я почти свалился на него. Мясо было еще слишком горячим, и я стал остужать его, перебрасывая с ладони на ладонь.

— Я давно не получал вестей из Ульмсдейла. Последнее было… — и я замолчал, припоминая. Но все прошедшие дни слились для меня в какую-то сплошную ленту, и все время я был голоден, как собака, промерзший до костей и усталый до невозможности.

— Сейчас тебе следует поехать домой, — Имгри снова подошел к камину и говорил, не оглядываясь на меня. — Ты знаешь, у нас на счету каждый воин, поэтому поедешь без сопровождения, с одним оруженосцем.

То, что он считал меня способным проехать без вооруженного эскорта, было своеобразным признанием. Видимо, моя разведка принесла мне славу опытного воина, вполне способного защитить себя.

— Я могу вообще один ехать, — коротко ответил я, поднимая тарелку с бульоном. Ложку мне не дали, и я пил его через край, с наслаждением чувствуя, как в меня вливаются тепло и сытость.

Имгри не возражал.

— Хорошо. Утром отправишься. Твоих людей я извещу сам, а сейчас ложись спать.

Я ночевал в его доме, прямо на полу, закутавшись в собственный плащ. Утром оруженосец вручил мне немного хлеба и подал свежую лошадь. Лорд его не пожелал проводить меня и пожелать счастливого пути.

Прямой дороги на север не было. Не раз и не два приходилось мне сворачивать на овечьи тропы, а порой даже спешиваться и вести лошадь в поводу. У меня был с собой кремень, так что я мог бы разводить огонь в редких пастушьих хижинах, где ночевал, но я боялся, что огонь может привлечь волков, которые, говорили, собрались в огромные стаи. На местах боев поживы им теперь хватало. Случалось мне ночевать в маленьких крепостях, где перепуганные жители с тревогой и страхом расспрашивали меня о последних событиях. Изредка попадались гостиницы, и их постояльцы расспрашивали меня не менее дотошно, чем жители крепостей.

На пятый день пути, ближе к вечеру, я увидел наконец самую высокую вершину нашего края — Кулак Великана. День был пасмурный, по небу неслись рваные тучи и холодный ветер пробирал до костей. Я решил поторапливаться. Горные тропы, по которым приходилось ехать, очень утомили мою лошадь, хотя я и старался выбирать дорогу полегче. Но сейчас я потерял бы слишком много времени, если бы поехал торными дорогами.

И я продолжал путь по овечьим тропам, но меня это не спасло. Видимо, кто-то позаботился перекрыть все дороги в долину, и я, не подозревая об этом, шел прямо в ловушку.

Здесь сама природа приготовила место для засады. Я ехал по узкой тропинке, и свернуть мне было некуда. Вдруг моя лошадь остановилась и испуганно заржала, но прежде, чем я смог понять, что случилось, на мои плечи упало что-то тяжелое. Я выронил поводья и, почти теряя сознание, свалился с лошади.

Темнота и боль — единственное, что ощущал я, очнувшись. Мыслей не было, только темнота и боль, накатывающиеся на меня волнами. Но что-то, наверное, воля к жизни, заставило меня попытаться пошевелиться. Это неуклюжее и слабое движение все-таки разбудило мозг. Я осознал, что лежу на склоне головой вниз и вокруг какие-то кусты. Видимо, после падения с лошади я покатился вниз по склону и эти кусты задержали меня, тем самым сохранив мне жизнь. Если напавшие могли сейчас видеть меня, я, наверное, казался им разбившимся насмерть. И, возможно, сейчас они спускались, чтобы проверить, что есть на мне ценного.

Но теперь мне было слишком больно, чтобы думать об этом. Я просто хотел найти удобное положение и облегчить боль. Я неловко попытался подняться, чтобы сесть, но движение это лишило меня моей непрочной опоры, и я опять покатился вниз, потеряв сознание.

Второй раз я очнулся от холода горного источника, в который угодил прямо лицом. Со стоном я попытался подняться и отодвинуться от воды, но руки подогнулись, и я снова ткнулся лицом в ручей. Ледяная вода обожгла кожу, но нет худа без добра — зато в голове у меня прояснилось.

Я не знал, сколько времени пробыл без сознания. Сейчас был уже поздний вечер или ночь. Было темно и в небе сияла огромная ясная луна. Я с трудом сел.

Напали на меня, конечно, не преступники Пустыни и не обычные воры. Эти не оставили бы мне ни кольчуги, ни оружия и в живых бы меня не оставили. Внезапно я испугался по-настоящему. Мне сразу вспомнились опасения лорда Имгри. Может быть, ализонцы уже проникли сюда и я наткнулся на их дозор?

Но слишком ловко была подстроена эта ловушка. Те, кто затевал это, должны были отлично знать местность и все дороги, и на ализонцев это было непохоже.

Я внимательно обследовал себя и с радостью убедился, что отделался только ушибами. Ни вывихов, ни переломов я не обнаружил. Правда, на голове была большая рана, но она, судя по всему, была несерьезной. Возможно, кусты смягчили удары, да и кольчуга неплохо защитила. От холода и нервного напряжения меня колотил озноб. Я попытался подняться, но ноги подкосились, и я вынужден был снова опуститься на землю. И если бы я не успел вцепиться в скалу, то снова мог полететь вниз.

Я нигде не видел своей лошади. Может, ее увели напавшие на меня? И где эти люди теперь? Эта мысль сразу разбудила тревогу и заставила меня вытащить меч из ножен и положить его рядом. Так я сидел, привалившись к скале, придерживая рукоятку меча.

До крепости было уже недалеко. Если бы я мог нормально идти, то очень скоро добрался бы до первых пастбищ. Но каждое движение причиняло такую боль, что мне пришлось до крови прикусить губу, чтобы не потерять сознания.

Конечно, я был очень рад, что вообще остался жив, но в своем теперешнем состоянии был абсолютно беспомощен. Поэтому мне придется быть очень осторожным, пока я не приду в себя окончательно.

Я прислушался. Ветер стих, и я слышал только обычные ночные звуки. Птицы… звери… Вся долина жила обычной жизнью.

Осторожно, как бы испытывая каждую мышцу, я смог наконец подняться на ноги. И хотя голова у меня сильно кружилась и ноги дрожали, на этот раз я не упал. Вокруг по-прежнему было тихо, только ручей бормотал что-то в темноте. Теперь никто не мог подобраться ко мне незаметно.

Я осторожно двинулся вперед, стараясь твердо ставить ноги и придерживаясь руками за ветки кустов. Внезапно я увидел стену. Камни ее ярко серебрились в лунном свете. Медленно, прислушиваясь на каждом шагу, я направился к ней.

Быстро добрался я до открытого пространства и дальше двинулся почти ползком. Я все еще опасался возвращения своих врагов.

Рядом, на лужайке, я увидел стадо овец. Эта мирная картина отчасти успокоила меня. Если бы сюда уже явились враги, вряд ли бы здесь что-нибудь осталось. Но были ли эти овцы настоящими? У нас рассказывали, что в этих местах пастухи иногда встречали призрачные отары. И случалось, туманным утром ни один пастух не мог точно счесть свое стадо. Тогда приходилось оставаться весь день на пастбище — ведь все верили, что к ночи исчезнут все овцы, если в загон поставить настоящих и призрачных.

Но я решил, что не время думать об этих сказках. У меня была более серьезная задача — дойти, как угодно добраться до стены и войти в крепость.

Вскоре я вышел на открытое место, откуда мог видеть и дорогу, и стоящий на высоком холме замок. Он был прекрасно виден в ярком лунном свете, но я с удивлением заметил, что над главной башней не поднято знамя.

И словно для того, чтобы сразу все мне объяснить, с гор сорвался ветер, и я понял, что знамя было на своем обычном месте, когда ветер шевельнул и развернул полотнище. Я не понял, закричал ли вслух или кричала только моя душа. Знамя Ульма было разорвано в клочья! А это могло означать только одно — смерть лорда. Смерть лорда — а лордом Ульмсдейла был мой отец.

Я изо всех сил держался за стену, но так и не смог удержаться на ногах.

Умер Ульрик из Ульмсдейла. Теперь понятно, почему меня поджидали. Странно, конечно, что я не получил известия о смерти отца, но, вероятно, вестник просто не нашел меня. А те, кто подстерегал меня, наверное, перекрыли все дороги в долину, чтобы перехватить меня наверняка.

Я понял, что для меня теперь опасен любой путь и каждый шаг может привести к гибели, а я оказался совсем не готов к этому.