Хозяйка бобового стебля (СИ)

Глава 4. Семеро

Женя бы очень хотела спросить, что это за мужчина, но судя по тому, что здесь какое-то условное средневековье, лучше не выдавать себя.

С Джеком ещё ладно, едва ли кто-то послушает говорящую лисицу.

— Как, — муторно пытается она подобрать правильный вопрос, — ты меня увидел в этом мраке?

— Так я ж тебя искал всюду, — отзывается он. — Твоя мать с ума там сходит. Всех на уши поставила. С пеной у рта соседям вашим доказывала, что ты не непутёвая дочь, а беда с тобой случилась. Мне говорила, мол, семья у вас добрая. А ты видно к разбойникам каким попала или слегла где. Но она заверила, что это не потому, что ты больна, а просто трудолюбивая, вот и с ног валишься. Но ничего, — слышно по голосу, как он улыбается, — теперь всё иначе будет. У нас с твоей матерью для тебя хорошая новость есть. Короче, — хмурится, пытаясь вспомнить, с чего вообще начался разговор, — я тебя и искал здесь. У трактира. Тут и разбойники бывают, и приют ты найти могла, коль правда заболела. А то лес все деревенские прочесали, ни следа не нашли. Кто ж знал, что ты так далеко забредёшь! Но я, видишь, догадался. И ничего я не вижу, — добавляет он спустя паузу, в которой, судя по всему, ожидал от неё похвалы, — просто голос твой узнал.

С каждым его словом Жене становится всё хуже, она крепко стискивает ткань платья и глубоко дышит.

— А что за… новость?

Какое-то время он напряжённо молчит, о чём-то раздумывая. Но наконец начинает говорить. Медленно, как-то тяжело у него это идёт, но мужчина старается:

— Мы виделись лишь раз, и всё же… Не шла ты у меня из головы. А твоя мать… Мне даже просить не пришлось. Она мне тебя пообещала, если я найти, спасти да вернуть тебя домой сумею. Ты можешь теперь быть спокойна обо всём и радоваться.

С её губ срывается смешок, а затем ещё один и ещё. Вот же чёрт! Это, наверное, нервное.

Не успела оказаться в другом мире — уже замуж зовут.

Хотя, не похоже, что её спрашивают.

И как бы к этому отнеслась настоящая Джилл? И самое любопытное — где она сейчас.

И раз все так благополучно её узнают, это значит, что…

Женя в чужом теле?

Впрочем, ещё можно надеяться, что оба мужчины просто слишком мало её знали, а они просто похожи.

Но мать-то точно должна признать родную дочь…

И что будет, если не узнает?

Женю сожгут на костре?

От количества и качества мыслей становится дурно. Она вспоминает о словах своего «жениха» и осторожно произносит:

— Значит, ты думаешь, что я должна радоваться?

— Конечно! — с пылкостью заверяет он, и за талию притягивает к себе ближе, как бы обнимая. — Это ведь я! Я лучший лесоруб во всей округе. Сильнее меня никого не сыщешь. Дом у меня добротный, тёплый. Скотины много. Будешь за мной, как за каменной стеной. По дому шуршать, во дворе работать, в поле тебя не пущу, так уж и быть. Деток родишь. Можно семерых. Что б семья большая была да дружная. Ну, как, здорово?

Женя закашливается.

— Семе… семерых?

Она раздумывала, забирать ли сестру из детского дома, а тут целых семь…

Это вообще реально?

— Мало? — теряется он. — Больше хочешь? Ну, что ж, раз хочешь… Ай, — махает рукой, — гулять, так гулять! Больше мне даже больше нравится! — восклицает радостно.

И так явно становится слышно, насколько же ему не хватает слов, чтобы выражать даже… столь скудную гамму эмоций и мыслей.

— Эгей! — кричит он и гонит свою лошадь всё дальше. — Скорее бы домой добраться.

Женя хихикает, обливаясь холодным потом.

Что это за сказка такая? Она точно играла мальчишку-Джека, а попала на место какой-то Джилл, которую замуж хочет взять дровосек. Может быть, тут вообще «Красная шапочка» разыгрывается, и Дед Мороз что-нибудь перепутал?

Впрочем, Джек говорил что-то о корове, да и со вздорной матерью всё сходится.

С другой стороны — такое себе совпадение.

Ладно, главное, что её принимают за другую и она вне опасности.

Дальше разберётся как-нибудь по ситуации.

Выпытать бы ещё побольше о происходящем…

— Напомни мне, пожалуйста, как тебя зовут? — решается спросить.

— Вилли я, — отвечает, кажется совсем не обидевшись за этот вопрос. — Вилли. Моя… любимая.

Как вдруг рядом в кустах мелькает тень. Если бы не луна, выглянувшая из-за туч, её было бы и не заметить. Но Вилли замедляется, будто собираясь проверить, кто преследует их. Пусть и без того ясно, что это просто какой-то зверёк. Лис, например…

— Поехали… — просит она дрожащим голосом, несмотря на лёгкую тошноту из-за тряски. — Устала я. Лучше скажи… Ты так уверен, что я смогу детей родить… А если не смогу?

Он не спорит с ней и заставляет лошадь нестись вперёд с новой силой. И как только не врезается в деревья…

— Сможешь-сможешь! А трудности будут, здесь неподалёку, говорят, ведьма живёт. Старая совсем. Местные её хорошо знают. Потому, может, и не трогают… Да и домик её будто по местности кочует. Но мы, если что, точно её отыщем, и снадобье какое раздобудем.

Ведьма!

Женя вдруг отчётливо вспоминает всех персонажей, сыгранных на проклятом спектакле, которых можно так назвать.

Снежная Королева, Злая мачеха Белоснежки, Урсула и… Баба Яга!

Перемещающийся домик — очень похоже на избушку на ножках, не правда ли?

А что если все сказки собраны в одном мире, и Женя может найти других актрис?

Вместе было бы легче выбраться…

Или нет?

Она не помнит точно, что говорил Дед Мороз, не помнит весь вечер. Возможно, из-за стресса или какой-то странной аллергии на магию.

В любом случае, хорошо бы найти эту колдунью. И даже если ей окажется не Арина — кажется, так звали ту девушку — всё равно узнать о том, есть ли настоящее волшебство в этом мире, не помешало бы.

Точнее, что есть, она почти уверена, чего только чернобурк стоит, но вот как им пользоваться?

Они скачут в будто бы всё более и более густую тьму.

У Жени слипаются веки, в голове бьются глупые размышления о том, какого оказаться на месте Бабы Яги…

Что-то она не припоминает конкретной сказки-канона. Арина должна будет есть детей, общаться с Кащеем и Змеем Горынычем? Или будет доброй старушкой, помогающей Ивану-Дураку?

Интересно и жутко…

Но как же — в сознании таит последняя мысль — попасть домой?

Будит её внезапно и жестоко даже не свет утреннего солнца, не фырканье уставшей лошади, а женский визгливый крик:

— Доченька! Нашлась! Вилли, родненький, как же я рада вас видеть. Спасибо тебе!

— Пожалуйста. Сам рад.

— Вот тебе твой топор, — зачем-то суёт инструмент в его руки. — А то ты забыл.

— И правда, — тянет будто бы смущённо. — И правда… Благодарствую!

И будто меняя дочь на топор, Женю, ещё не до конца проснувшуюся, за локоть стягивает к себе невысокая, русоволосая женщина. И прижимает к своей пышной груди так, будто пытаясь задушить.

— Родненькая моя, — тянет нараспев, а на ухо Жене шепчет: — В каком свете меня выставила, паршивка? — и вновь воет на всю округу: — Вернулась! Счастье-то какое! — и опять ей на ухо: — Что люди подумать могли, знаешь? Я еле тебя выгородила. Ты едва себя не очернила. — И, отпуская её, утирая выступившие на глаза слёзы: — Я уж думала всё, пропала моя опора!