Ходок по Дороге. Книга вторая.

Глава 5

Разговор с Ситниковым занял около получаса. Ровно столько времени дал ему на беседу с нами Иволгин. Дескать, дела делами, а Ходокам нужен отдых. И он, как врач, на этом настаивает, — решительно заявил Матвей Силантьевич. Особист поморщился, но возражать не стал. Путешествие не прошло для нас даром — экспресс-обследование, сделанное пока мы с Катей были без сознания, показало многочисленные ушибы, микроразрывы в тканях и незначительные трещины в ребрах. Не говоря уже о традиционных последствиях путешествия на Дорогу вроде обезвоживания организма и падения концентрации электролитов в крови. По отдельности — ничего страшного, но все вкупе весьма неприятно. Так что прямо сейчас необходимости в долгом разговоре не было — времени хватит и на обстоятельный разбор полетов, и на написание неизбежного отчета. По словам Иволгина лечение должно было затянуться как минимум на неделю.

Впрочем, по большому счету все было понятно — видеозаписи говорили сами за себя. Я мог лишь добавить свои личные впечатления и объяснить, почему поступил именно так.

— А что с нашими трофеями, Виталий Матвеевич? — не удержавшись, спросил я особиста в конце разговора. — Ученые выяснили, что это были за капсулы в чужом звездолете и как они работают? Интересно же!

— Ты слишком рано хочешь результат, Ваня, — усмехнулся легат. — Разбираемся пока. Похоже, проект затягивается. Если вы будете и дальше проходить по двадцать километров за одну миссию, а потом отлеживаться пару недель, то до финиша мы доберемся не раньше чем через год. А там, глядишь, и война сама собой закончиться — мрачно сказал Ситников.

— В другой раз постараемся пройти больше, — возразил я. — Раз на раз не приходится, господин легат. Дело ведь не в том, чтобы быстрее преодолеть сколько-то километров, а в том, чтобы при этом не сдохнуть, вляпавшись в очередную неприятность. Тише едешь — дальше будешь. Дорога не любит торопыг и трусов, так говорили у нас в Калужском питомнике.

— Да ну? — склонил голову набок легат. — Хорошо, тебе виднее, давить и лезть со своим ценным мнением не буду. Хотя мы бы могли помочь с быстрыми, легкими и бесшумными средствами передвижения, раз уж с танком пока не получается. Но Ходок ты, а не я. С одной стороны мы бы хотели, чтобы вы скорее добрались хотя бы до трехсотого километра. С другой — если вы погибнете на Дороге, мы останемся ни с чем. Так что думай сам…

— Пока в киннеровской броне шагать лучше всего, — подумав пару секунд, ответил я. — Боюсь, что верхом на велосипеде или электросамокате мы проиграем в наблюдательности, быстроте реакции и свободе действий, а это важнее скорости. Если что-то пойдет не так, с седла так просто в укрытие не прыгнешь и из деструктора не выстрелишь. Или у вас есть велосипедисты-разведчики?

— Специальные легкие рейд-группы при моторизованных частях есть. Впрочем, я бы не назвал их велосипедистами, — наморщил лоб легат. — Ладно, тебе решать, — кивнул Ситников. — Если передумаешь — скажи. Да, и вот еще что — если с инопланетными артефактами пока ясности мало, то из подобранного тобой смартфона мы кое-что вытащили. В частности — примерные координаты места, где находился погибший, и год когда предположительно все произошло — две тысячи девятый. Плюс разную личную информацию, которая пока мало что дала. В нашем мире на месте гибели владельца смартфона сейчас находится одна из военных баз Альянса, это в предгорьях североамериканских Кордильер. В вашем — не знаю. В любом случае твои выводы о прошлых контактах американцев с «космическими» клат-эйра косвенно подтверждаются. Хотя мы совершенно точно можем сказать, что сейчас в нашем мире у Альянса межзвездных контактов с другими цивилизациями нет. Так что пока до сих пор непонятно, в чьем две тысячи девятом году был контакт — в нашем или в вашем.

— Сдается мне, что встреча американцев и клат-эйра как-то повлияла на создание капсул и дала старт программе по использованию Ходоков, — задумчиво ответил я. — Так что, скорее всего она была у нас. На Дороге просто так ничего не происходит. Хотя… а откуда в Империи узнали о Ходоках? Когда мы впервые встретились под Котлярово, вы догадались, кто мы такие. В вашем мире тоже была подобная программа?

— В доимперской олигархической России — нет, — покачал головой Ситников. — Если бы мы раньше выходили на Дорогу, то быстро поняли бы, как работают ваши капсулы. Насчет Европы и Штатов точно не скажу. А вот подобных вам Ходоков мы до войны уже встречали, описано два похожих случая. Только надолго они в нашем мире не задержались. И еще — очень возможно, что некоторым своим успехам Альянс обязан Ходокам или кому-то вроде их. Та же история с уничтожением Трансгена — странная донельзя, я ей в свое время занимался, — оглянувшись, чтобы удостовериться в том, что доктор покинул палату, негромко добавил особист. — Кто-то в нужный момент появился из ниоткуда внутри очень хорошо охраняемой территории, произвел нападение на объект, уничтожил опытную площадку и ушел в никуда с важной информацией. Поэтому, когда вы точно так же появились из ниоткуда под Котлярово, с танком из Трансгена и чемоданчиком с данными, я понял, кем вы можете быть… И, поскольку вы явным образом работали на Империю, я решил вам помочь сам и убедить других в том, что вы нужны. Тем более, что Катя из той семьи, которой трудно не доверять. Вот такая история — особист повернулся к внимательно слушавшей наш разговор медичке и подмигнул ей.

— Ясно, — только и ответил я. — Но будем надеяться, что вскоре ясности будет еще больше.

— Обязательно будет, — плотно сжал губы Ситников. — На то мы и особый отдел. Ладно, я и так вас утомил. Отдыхайте, поправляйтесь. И вот еще что — я думаю вам надо дать хотя бы пару-тройку дней увольнительной. Тебе было бы полезно посмотреть на тот мир, которому ты присягнул, не только из танка, Ваня. Иначе несправедливо получается — призвать на службу мы тебя призвали, но держим взаперти. А Кате надо бы повидаться с родными пока есть возможность. Ну, а пока лечитесь. До скорой встречи, — попрощался с нами Виталий Матвеевич.

Неделя пролетела незаметно и особых событий за время нашего лечения не случилось. Процедуры в медицинском геле уже на третий день убрали синяки от дроби и привели кожу в порядок, лекарства и отдых быстро ставили нас на ноги. Да и, в общем-то, ничего страшного с нами на Дороге не случилось. Правда, пришлось сдавать на анализ кровь в довольно больших количествах — имперцы пытались разобраться с Д-антигеном и понять, что же это такое. По словам Ситникова, он был непосредственным образом связан с работой капсулы, точнее ее главного блока — «черного ящика». Айвер рассказал ему что-то интересное и теперь работавшие над проектом ученые ставили эксперименты. Ну, а мы с Катериной наслаждались нашим пребыванием в госпитале. Много спали, кушали и гуляли с другими выздоравливающими около прудика с растолстевшими от кормежки утками, ходили на процедуры… Я продолжал сидеть в имперской сети, набираясь информации об этом мире, а Катя охотно мне помогала, разъясняя малопонятные нюансы. В предвкушении встречи с родными моя боевая подруга была одновременно взволнована и деловита, а после процедур она теперь частенько пропадала на час-другой по каким-то своим делам. И, как оказалось, делала она это неспроста и над моей беззаботной головой уже потихоньку сгущались тучи.

— Я купила тебе хороший костюм, Ваня, — важно заявила напарница за день до увольнительной, во время обеда в ресторанном дворике. — Семьсот гарантов отдала, цени мою заботу! Чистая шерсть и хлопок, ручная работа новгородской артели «Волховский клен»! Очень модный, кофейно — молочного цвета, тебе понравится. Он уже пришел, надо сходить и получить заказ в административном блоке. Там сразу и примеряешь. Если не подойдет — даже не знаю что и делать, подогнать его тебе по фигуре никак не успеваем! Но должен подойти, размеры были точные.

— Спасибо, конечно, — озадачился я. — А где же ты их взяла? Вроде бы вокруг меня с рулеткой и карандашом никто не бегал.

— Иволгин дал мне твои данные с медицинского сканера. Вообще-то не положено, но ради нас он согласился на небольшое нарушение. Так что допивай чай и пошли.

— Погоди-ка, дорогая, — почесал я разом вспотевший от таких новостей затылок. — Катя, у меня к тебе сразу куча вопросов. Но два из них самые важные. Первый: нахрена мне костюм? И второй: что значит «ради нас» и как это связано с твоим подарком?

— Как это «нахрена костюм»? — посмотрела мне прямо в глаза Катя. — А в чем ты послезавтра собрался просить у моего отца моей руки? В парадном мундире? Нет, по этикету должен быть именно костюм, даже несмотря на то, что сейчас война и мы военнослужащие. Поскольку ты все равно не разбираешься в таких вещах, покупать его пришлось мне.

— …., блин.

— Что, Ваня?

— Так, ничего, икнулось. Еда не в то горло попала. Катя, дорогая, а почему ты мне не рассказала о своих планах пораньше? Кроме того, кажется, я тебе еще не делал официального предложения?

— Как это не делал? А как еще можно расценивать все то, что между нами произошло? Разве после этого нужны еще какие-нибудь официальные предложения?

— Да, нужны.

— Ваня, мы любим друг друга, а значит, мы должны пожениться. У нас нет другого выхода, только так будет правильно. Кроме того, ты мне кое-что обещал, когда мы были у Холдера. Обещал идти со мной до конца. Или… или ты хочешь сказать, что ты меня не любишь? Это так?! — Катины зрачки сузились, черты лица внезапно заострились, и у меня сложилось ощущение, что если я скажу что-то не то, то она тут же запустит мне прямо в лоб тяжелым чугунным заварочным чайником, стоящим на нашем столике. Или немедленно расплачется навзрыд. Или сначала сделает первое, а потом второе.

— Полегче, подруга, — вытянул я перед собой обе ладони. — Все нормально, я отвечаю за свои слова. Но почему мы должны говорить о помолвке именно сейчас? У нас опасная работа и шансы дожить до свадьбы не слишком велики. Может быть, вернемся к этому разговору после того, как все закончится?

— Так ты меня любишь или нет? — упрямо спросила медичка. — Говори прямо, без отговорок. Не увиливай!

— Люблю, — вздохнув, кивнул я. «Мы в ответе за тех, кого приручили, Ваня, не так ли?» — пробежала в голове простая мысль. «Хотя, это еще вопрос, кто кого приручил? В любом случае, соскакивать на ходу Катя не стала, хотя я ей предлагал. Вот и я не буду. Слишком многое нас связывает и слишком далеко все зашло».

— Вот! — важно сказала напарница, чуть-чуть расслабившись. — Ты меня все-таки любишь! Значит, я все сделала правильно! Поедешь со мной просить у родных моей руки?

— Поеду…, — вяло ответил я.

— Это ты верно решил. И не надо делать такой вид, как будто ты только что сжевал половину лимона, Ваня. Я тебе уже говорила, что я буду замечательной женой? Так вот, ты не пожалеешь о своем решении, я уж постараюсь, чтобы тебе со мной было хорошо — важно заявила медичка. — Правда, есть еще одно дело, — в глазах Кати снова промелькнула тревога. — Только, пожалуйста, выслушай меня до конца и постарайся понять все правильно.

— Что еще случилось? — снова напрягся я. — Есть обстоятельства, мешающие нашему счастью? Дети, бывший, проблемы со здоровьем, родственники?

— Какие еще дети? — фыркнула Катька. — Какой бывший? Ты за кого меня принимаешь? У меня — то, как раз все нормально. А вот тебе придется еще кое-что сделать.

— Внимательно тебя слушаю, — сел я на стуле поудобнее. — Излагай, дорогая.

— Понимаешь, — взгляд Кати вильнул в сторону, — я из хорошей семьи. Мои родные очень уважаемые люди и имеют достойную долю в Новгородской общине. А ты…

— А я бомж без гроша в кармане, — охотно продолжил я фразу. — В то время как у тебя дед был консулом при императоре Игоре, я помню. Говори дальше, мне очень интересно. Хотя уже все понятно…

— Ну, нет, ты не бомж… точнее формально да, еще точнее, дело не в этом, — медичке было откровенно неловко. — Ладно бы, если бы ты был просто беден. Проблема в том, что ты из ниоткуда. За тобой нет ни общины, ни семьи, ни собственности, Вань. То есть, никто не может за тебя поручиться. А за меня родители и община дают неплохое приданное и наша семья довольно известная и влиятельная. Получается мезальянс…

— Понятно, — я даже испытал некоторое облегчение. — Стало быть, свадьбы не будет, жених рылом не вышел. Бывает, что поделать. Все нормально, Катя, я не обиделся, переживу. Костюм только зря купила, семьсот гарантов зря пропали, — усмехнулся я.

— Нет! Свадьба будет! — топнула ногой подруга. — Ваня, выслушай меня спокойно, не перебивай. Прямо сейчас, конечно, свадьбу не сыграть. Но ты можешь подать челобитную в общину, с просьбой принять тебя в нее холопом и сразу же после этого просить моей руки. Сделаем все одним днем, я уже обо всем со всеми договорилась, тебя ждут!

— Охренеть! Кем, говоришь, принять?

— Официальным холопом Новгородской общины. Да, я понимаю, звучит не очень красиво…

— А на конюшне меня пороть будут?

— Какая конюшня?! — Катя чуть не плакала. — Не порют у нас на конюшне! Ну что ты такой упертый, Вань, что за ерунду ты несешь? Если честно, этого я и боялась… Мы в русской Империи, это гуманное и правовое государство. Но у нас нельзя просто так взять и стать членом уважаемой общины. Нужно сначала получить рекомендации-поручительства от трех уважаемых людей, которые первое время будут нести за тебя ответственность, и внести свою долю. Рекомендации тебе дадут Ситников, я и мой отец. Наш особист сам из Новгородских. Доли у тебя никакой нет, извини. У тебя вообще ничего нет — один мундир и тот казенный. Поэтому твоя доля — это ты сам, твои руки, ноги, голова и умения. Значит, ты должен записаться холопом на какой-то срок, чтобы по его окончании стать полноправным членом общины. Да, холопам живется несладко, признаю. Работаешь, где прикажут, прав минимум, одни обязанности. Но не в твоем случае же! Ты центурион, официальный жених Екатерины Матвеевой, работаешь над проектом его Величества, кто тебя тронет? Будешь переводить треть зарплаты в общину вот и все, больше для тебя ничего не изменится. В связи с особой важностью нашего проекта для государства твой личный вклад оценят очень высоко, о чем община получит соответствующий документ. Срок личного холопства сначала сократят до минимума, а потом могут и вовсе отменить, Виталий Матвеевич обещал нам посодействовать. Как только это случится, тут же сыграем свадьбу. Так будет лучше для всех. Совет общины тоже будет доволен — мое приданное на сторону отдавать не придется, оно останется собственностью семьи, не придется делить наследство на доли. Правда ведь я хорошо все придумала?

— И что мне надо для этого сделать? — спросил я, задумчиво мешая ложечкой сахар в чае. — Поставить подпись под документом о моем холопстве?

— Да. Но не только, — вздохнула Катя. — Надо подать документ как положено в совете общины. То есть поклониться перед обществом и произнести под запись устную формулу: я, такой-то, прошу с этого дня считать меня холопом Новгородской общины и добровольно обязуюсь… я не помню всего текста Вань. Но в сети он есть, ты за завтрашний день успеешь выучить. Там не слишком много слов.

— А иначе нам пожениться нельзя? Без всей этой тягомотины с общинами и холопством?

— Можно. Светский брак гражданина и гражданки Империи обязаны зарегистрировать без дополнительных ограничений, если они оба совершеннолетние, дееспособные и не являются близкими родственниками. Но тогда мы не получим ни моего приданного, ни поддержки от семьи и общины — грустно вздохнула Катя. — Община сочтет, что ее интересами в этом браке пренебрегли и значит, она не несет обязательств перед молодоженами. А моя семья решит, что я ее оскорбила.

— Это так важно? Твоя семья должна понять, что мы любим друг друга, а община обойдется. Мы сами заработаем себе на жизнь, без приданного.

— Ты не хочешь сделать так, как я сказала? Но почему, Ваня? — в уголках Катиных глаз заблестела влага, и мне стало ее жалко.

— Я готов взять тебя в жены, — сглотнув комок в горле, ответил я. — Но кланяться и проситься в холопы я не буду. Извини, дорогая, но ничего не получится. Не буду я жить в примаках! Подобранный и пристроенный в дом как бродячий котенок, лишь потому, что он понравился любимой дочке! Не буду и все.

— Тебе трудно один раз согнуть спину ради меня и будущего нашей семьи? Ты настолько гордый? — шмыгнула носом медичка.

— Боюсь, мне придется прогнуться, а не согнуться.

— Какая разница, как это назвать…

— Есть разница, — покачал я головой. — Причем большая. Еще раз извини, подруга, но не могу я так. Я не холоп и не собираюсь им становиться. Ты же не можешь ради меня отказаться от приданного?

— Не могу, — Катя уже откровенно плакала, еле сдерживая рыдания. — Ты не понимаешь, Ваня, о чем просишь. Приданное, семья, община — это вещи, от которых русские не отказываются. Родная кровь, репутация и собственность — это очень важно! Я хочу, чтобы наши дети росли в достатке и уважении и стали элитой. Я не имею право потерять уважение родных и поддержку общины. Я не могу их оскорбить. Они — часть меня.

— Тогда мне очень жаль, Кать, — сказал я банальную фразу, и сам почувствовал, как фальшиво она звучит. Встал со стула и, сделав шаг, хотел было обнять плачущую девушку, чтобы хоть как-то ее успокоить. Но у меня не получилось. Потому что медичка выскользнула из моих объятий и выбежала из кафе, чуть не упав, споткнувшись на ступеньках. Поговорили блин…

Вечером в нашу палату Катя не пришла. На мои вызовы по идентификатору она тоже не отвечала. Чувствовал я себя как идиот, честно говоря. Но в то же время, не ощущал за собой никакой вины. Может быть, Кате и имперцам кажется, что они сделали мне шикарное предложение. Но у меня есть своя гордость.

Вместо Кати после ужина в палату заглянул Ситников. Коротко поздоровался, посмотрел на мою кислую физиономию, и молча поставил на стол бутылку водки и две рюмки.

— Доволен герой? — только и сказал он. — Поссорился с невестой и сидишь один как сыч? Наливай давай, выпьем по чуть-чуть.

Я лишь пожал плечами и, взяв бутылку со строгой черно-синей этикеткой и надписью «гвардейская особая», свернул ей пробку. Разлил холодную тягучую жидкость по рюмкам и мы с Ситниковым, не чокаясь, выпили ее до дна, после чего особист немедленно наполнил емкости вновь.

— Где Катя? — спросил я его после второй. — Домой в увольнительную поехала?

— Нет, — покачал головой легат. — Подала рапорт и отправилась на полигон осваивать «Барс». От увольнительной по окончанию лечения декурион Матвеева отказалась.

— Тогда какого хрена я тут делаю? Мне тоже на полигон пора.

— Завтра поедешь, — отмахнулся особист. — Бери стул, давай сядем и поговорим немного. Я, собственно, зачем пришел, Иван Сергеевич? Хочу тебе сказать, что ты неправ. Обидел девушку, а почему? Ты, верно, решил, что мы тебя специально унизить хотим или к себе привязываем? Нет, это не так. Просто… Я сам из Новгородской общины, Катя мне не чужая. Община, она за тебя горой встанет, — добавил он. — Поддержит, поможет, утешит, мозги вправит, если нужно. Но в беде никогда не оставит. Но и ты должен общество уважить. Поклониться ему, показать людям, что ты свой. Русский без общины — человек несерьезный, ему доверия нет.

— А правда, что у вас в Империи людей порют? — спросил я невпопад. — К порке тоже община приговаривает?

— Нет, — обескураженно посмотрел на меня Ситников. — Только имперский суд.

— Ага, значит порют.

— Тебе это так важно? Да, за преступления небольшой тяжести. Если осужденный не хочет сидеть, то он может написать покаянное письмо о замене штрафа и административного наказания на физическое. Тогда, после осмотра врача и беседы с психологом, осужденный получит по спине свои пятнадцать — двадцать горячих исразу пойдет домой, как искупивший вину. Так зачастую проще для всех.

— Ясно. Странный у вас мир — порка, общины и холопы, одновременно со звездолетами и квантовыми технологиями.

— А тебе не нравится? — сощурился Ситников.

— Не знаю, — снова пожал я плечами.

— А надо бы уже знать! Ладно, вот тебе бутылка, можешь сегодня расслабиться. Закуски себе закажи, что-ли. Посиди, подумай насчет того, как тебе жить дальше и хочешь ли ты становиться для нас своим. С Катей, ее родителями и советом общины я сам поговорю, постараюсь все смягчить и уладить. А завтра езжай на танкодром, будете с подругой работать дальше. Личное — личным, а дело делать надо.