Хладная рать

Глава 5. Клятва на крови

В полдень, когда богу Солнца лучше всего видно Явь, звон колокола разнесся над стольным градом, созывая вече. Хоть прежний князь оставил править после своей смерти дочь, последнее слово оставалось за вече — народ мог согласиться с ним и принять его последнюю волю, но мог и выразить протест. Тогда стали бы выбирать нового князя, которому доверяют и которого считают достойным.

Мера волновалась. У нее не было времени как следует подготовиться к собранию, как это делали прежние князья: одних задобрить, других припугнуть, третьим пообещать выгоды. Пусть в последние годы вече собиралось редко и было чистой формальностью (ведь никто не смел перечить князю Велимиру). Благодаря этому у народа создавалась уверенность, что они участвуют в принятии важных решений и могут повлиять на них.

Зная, как на самом деле происходит голосование на вече, Мера получила и ещё один повод для беспокойства. Возможно, ее предполагаемые враги сумели заручиться общественной поддержкой заранее, и всего через четверть свечи она лишится всего, что у нее осталось. Воспоминания о ночном разговоре с самой собой так и лезли в голову, усугубляя и без того достаточную тревогу. Как за соломинку Мера цеплялась за мысль, что у врагов тоже не было времени подготовиться.

В сопровождении вооруженной гриди из числа младшей дружины княжна шла к площади. Вот-вот она должна была стать или княгиней, или изгнанницей. Сердце бешено колотилось в груди, но на лице ее душевные переживания никак не отражались. С холодной уверенностью, с серьёзностью, приличествующей торжественности момента, она выдерживала направленные к ней взгляды десятков человек.

Здесь были дворяне и бояре, купцы, представители общин, а также княжья дружина. Позади всех стояли те, кто не имел права голоса — ремесленники, холопы, смерды, рядовые кметы и общинники. Они пришли посмотреть на княжну, послушать чужие клятвы, чтобы потом согласиться с любым решением, принятым на вече, ибо другого им не дано.

Княжна взошла на помост, где уже ждал волхв — седобородый старец с изборожденным морщинами лицом и блуждающим взглядом, посредник между людьми и богами, слышащий их шепот. Темное просторное одеяние на нем трепетало и хлопало в порывах ледяного осеннего ветра, бренчали многочисленные костяные обереги, деревянные бусины и серебряные круги, на плечах лежала целиковая волчья шкура. Он дождался тишины, развел руки в стороны и начал вступительное слово, перекрывая не по годам сильным голосом затухающие в толпе разговоры.

Мера едва слушала его. Она повторяла про себя слова собственной клятвы, скользила бесстрастным взглядом по обращенным к ней лицам и пыталась понять загодя, каково их решение. Страшно было стоять перед всей этой толпой, она чувствовала себя голой, ощущала десятки оценивающих взглядов, что примерялись к ней, словно к выставленной на рынке породистой кобыле. Благо, темно-бордовый опашень с его многочисленными складками и длинными рукавами мог скрыть дрожь в руках.

— Я стою перед вами, — громко произнесла Мера, когда волхв предоставил ей слово, — потому что того хотел князь Велимир. Вы все знаете его и можете судить по его деяниям. Он сражался с вами бок о бок многие годы и отдал за вас жизнь. Во славе умереть за свой народ — лучшая участь для него, ведь он был не просто князем: отцом для вас, другом и братом. Он и мне был отцом. Велимир воспитывал меня и сына своего одинаково с той лишь разницей, что закалял Светозара в сражениях. Да, я не мой отец. Но его образ мыслей, его правда, цели — они мои тоже, ведь он внушал мне их сызмальства. Его бесстрашное, добродетельное сердце стучит теперь в моей груди. Я встану за свой народ и умру за него, как всякая мать с радостью отдаст жизнь за детей.

На площади воцарилось молчание, лишь ветер завывал да кричали птицы. Мера тяжело дышала, ее щеки порозовели от волнения и кружилась голова. Она возвышалась над толпой едва живая, но с твердым взглядом, гордо расправив плечи.

Мгновения обернулись вечностью. Лица расплылись перед глазами.

Но вот кто-то первым склонил голову в знак согласия. Один за другим поклонились и остальные. Касались подбородками груди, опускали глаза к земле и замирали, выражая покорность воле князя Велимира. Покорность ей.

На лице Меры не отразилось и тени улыбки, но внутренне она ликовала. Страхи и сомнения покинули ненадолго истерзанное сердце, вытесненные небывалым восторгом. Пришла уверенность, что так и должно быть, что это правильно. Она рождена, чтобы править, а не прозябать в тени отца или мужа, покорная им во всем.

— Да будут боги свидетелями! — провозгласил волхв торжественно. — Народ поддержал тебя в твоем праве, Мера, дочь Велимира. Объяви же свои клятвы, чтобы и мы могли объявить свои.

Один из жрецов-помощников передал волхву ритуальный кинжал и чашу с бурыми, въевшимися в дерево пятнами крови прежних князей. Мера взяла кинжал и повернулась к народу.

— Перед богами и всеми вами клянусь защищать вас, ваши земли и ваше право. Клянусь ставить интересы народа превыше собственных. Клянусь судить справедливо и управлять честно. Клянусь жить ради вас и умереть ради вас!

Мера полоснула кинжалом по ладони. Тонкая полоска на бледной коже тут же набухла алым. Кровь струйкой потекла в подставленную волхвом чашу и заблестела на ее дне в тусклых лучах подернутого завесой солнца.

— Пролилась кровь и скрепила клятву пред богами! — выкрикнул волхв и вытянул на руках чашу впереди себя. — Нарушивший ее да не увидит заветного берега реки Смородины, погрязнет навечно в ее черных водах! По доброй воле и во всеобщее услышание вече признает княгиней Калинова Яра Меру и вверяет ей власть над землями и над своими жизнями. Клянусь служить верой и правдой!

— Клянусь! — вторил многоголосый хор толпы.

Единственное слово разнеслось оглушительным грохотом над площадью и над всем городом. Подобно расходящейся волне люди склонялись перед ней, бояре, дворяне, воины. Опускались на колени и сгибались в низком поклоне, пачкая грязью одежду. Падали ниц смерды и общинники, и даже на окружающих улочках, где не было слышно ее речи, тоже припадали к земле. Скоро на всем обозримом пространстве не осталось ни одной поднятой головы.

Мера глядела на них сверху вниз. Сердце распирало от восторга, от удовольствия и торжества. Все ещё слегка кружилась голова, кровь текла вниз по пальцам, падала на старые доски, пачкала подол, но Мера этого не замечала. Она смотрела на распластанную в грязи толпу, на свой народ, и наслаждалась каждым мгновением.

Волхв отложил чашу, нацепил на тонкий палец Меры отцовский перстень — княжеская печать свободно болталась, но это можно будет поправить позже.

— Да будет так! — громогласно возвестил он, и площадь захватило всеобщее ликование.

Это было малое достижение. А может, и не достижение вовсе — все же, люди растеряны после смерти князя. Едва справили тризну. Они могли бы согласиться с любым решением, ещё и Мера столько раз упомянула отца в своей речи, будто предлагала его в правители. Было бы чем гордиться. Но Мера все же гордилась. Народ склонился перед ней, поклялся ей в верности. Кто знает, много ли стоят их клятвы, однако собственная клятва для нее — не пустой звук.

Сойдя с помоста, княгиня оглядела гридь — вооруженную стражу, что должна была всюду следовать за ней. В мирное время они носили почти одинаковые невзрачные кафтаны до колен безо всякой брони. У некоторых из них за спинами болтались короткие плащи. На поясах — мечи и ножи, а иные держали в руках копья. В их взглядах, обращённых к Мере, застыл вопрос. Они будто ждали чего-то. Ждала и прочая дружина, сгрудившаяся вместе на одной стороне площади.

— Вот, возьми.

Молодой светловолосый гри́дин чуть старше ее самой протягивал тряпицу. Мера глянула на кусок ткани, потом на парня, которого не раз уже видела в компании отца и брата. На его лице — как и на лицах большинства дружинников — красовались свежие царапины и синяки — следы той битвы, из которой он совсем недавно вернулся живым.

Молчание затягивалось.

— Это чтобы рану перевязать, — в некотором смущении пояснил гридин и потянулся к ее руке, с которой все ещё сочилась кровь. — Разрешишь?

— А, это, — протянула Мера. — Пустое. Я и забыла про царапину.

Однако позволила парню перевязать ладонь.

— Негоже проливать понапрасну княжью кровь, — улыбнулся он, а потом посерьёзнел, встал к остальным. — Мы ждём твоего слова, княгиня. Позволишь остаться при тебе и служить так же, как служили твоему отцу?

Так вот чего они все ждут. Как новый правитель, Мера могла распустить старую дружину и собрать новую. Может, когда-нибудь она так и поступит. Но пока у нее не было ни соратников, ни проверенных временем друзей, ни просто надёжных людей, кому бы она безоговорочно доверяла. Были только остатки отцовского наследия.

— Вы все, — начала Мера, медленно обводя взглядом мужчин, — служили моему отцу долгие годы. У меня нет повода сомневаться в вас. Я не стану распускать дружину. Каждый останется на своем месте, если сам того пожелает.

Мужчины склонились почтительно, приложив ладонь к груди, принялись благодарить ее. Мера кивала в знак расположения, а сама думала о том, кому из них следует довериться чуть больше, а кого держать на расстоянии.