В университетский туалет набилось никак не меньше двух десятков человек, — к счастью, он действительно был исторической постройки, большой и помпезный, на дюжину кабинок, с небольшим бассейном и с мраморным фонтаном в центре. Длинный ряд писсуаров благоухал хлоркой.
Теперь же часть перегородок безжалостно разобрали, один из унитазов разбили, во всех углах сияли камни артефактов, а поверх выключенного фонтана стоял алтарный комплекс. Вооружённые люди под видом «ремонтной бригады» держали на прицеле пустую стену, я вывела горгулий на позиции, кто-то щёлкнул пальцами, — и фактурная штукатурка сошла со стены волной, будто атласная ткань.
А за ней была площадка, крутая лестница и лифт.
Лифт оказался сломан, причём, похоже, безо всякой связи с приходом полиции: выдохлись камни, питающие подъёмный механизм. Лестница уходила вниз на шесть пролётов: вот и ответ, почему старенькому Тибору Зене потребовалось столько времени на это посещение.
Первым спускался Хероватый, за ним — штурмовая группа, а я держалась за ними, цепко контролируя чары полицейских горгулий. Дремлющего над книгой юношу на нижней площадке повалили на пол даже раньше, чем он успел хоть что-то понять.
— Кто внутри?! — рычала Става, вдавливая дуло пистолета в основание его шеи.
— Жёлудь! Больше никого, я клянусь!..
— Какой к херам Жёлудь?!
Паренёк всхлипывал и что-то мямлил, пытаясь уложить слова в членораздельные реплики. Полицейские обшаривали комнату — это была, похоже, рецепция, с небольшой барной стойкой, длинным кожаным диваном и многообразием картин на стенах; над диваном висела пробковая доска с чем-то вроде архитектурного плана.
Дверь в конце комнаты была заперта.
— Как отпирается?!
— Именные монеты!.. Только вход ведь по одномууу…
Несчастный свидетель скулил что-то про правила торгов и систему учёта, но всем было, конечно, плевать на проблемы чёрной бухгалтерии у людей, работающих на Крысиного Короля. Юношу подняли, встряхнули, провели суровое внушение с оружием у бледного лица; и, пока он сперва отпирал сейф, а затем возился с артефактами у двери, я разглядывала вывешенный на стене план.
Он изображал что-то вроде фестиваля, — примерно так мог бы выглядеть план какой-нибудь ерундовой ярмарки народного творчества. Вытянутый зал был застроен четырьмя рядами: «Книги», «Артефакты», «Алхимия» и «Другое», а в самом центре кругом была отмечена зона «Объявлений о заказах и услугах». Рядом с планом висел плакат с мелкими трафаретными буквами: «Правила посещения».
Странное место, скрытое запретной магией под старыми башнями Университета Амриса Нгье, называло себя «Свободным торгом». В зал было несколько входов: этот, с рецепцией, и другие, также расположенные тайно, и не имеющие сотрудников.
Желающий продать что-то запретное мог арендовать на торге стол, разместить на нём свой товар, снабдить описаниями и ценой. Желающий купить — посетить торг, выбрать продукт и оставить на столе деньги. После каждого посетителя дежурный заходил в зал, забирал оплату и записывал информацию о продаже в гроссбух.
Каждого участника торгов одобрял «совет акционеров»; условия прописаны не были, но плакат хвастал «высочайшей надёжностью», «гарантиями анонимности для всех участников», «строго индивидуальными посещениями» и «всесторонним контролем за качеством изделий».
Целое гнездо чернокнижников, и где — под университетом! Подумать только!..
Я хотела было показать Ставе плакат, но как раз в этот момент дверь в зал, наконец, щёлкнула — и открылась.
Что сказать: чернокнижники торговали с комфортом. Зал находился, похоже, под трубами уведённых под землю каналов, был высоким и светлым, а в стенах между лепными колоннами виднелись решётки вентиляции. В центре зала стояла кованая театральная тумба с объявлениями, у столов — мягкие резные стулья, и сами столы тоже были приличные, с вышитыми скатертями под начищенным стеклом.
Продавали здесь разное. Книги были выложены обложками вверх, как на студенческом развале после учебного года, только на развалах не бывало таких книг; целый стол занимали сочинения Зена Лаалдхааги, в витринном шкафу выставлялись гримуары, а над одним из столов виднелась аккуратная табличка: «Трансмутация. Жертвоприношение».
Запретность артефактов и алхимии с первого взгляда оценить было трудно. А вот стол Жёлудя, единственного сейчас посетителя, относился к ряду «Разное»: он занимался подделкой сертификатов о безопасности.
— Нихрена тут не покупают, — возмущённо скрипел он, пока полицейские упаковывали его в наручники. — Ни-хре-на! Думаете, я тут хорошие деньги сделал? Приличные, может быть? Хер! Десять процентов возьми им и отстегни, а за что, скажите мне, за что?!
Сам Жёлудь оказался неприятным на вид двоедушником с землистым цветом лица; в его облике было что-то крысиное. По словам нашего вынужденного провожатого, он пришёл ранним утром и всё это время занимался оформлением своего стола.
— Всё надеются небось, что Барт вернётся. А он не вернётся! Он помер, чего неясного?!
Я вздрогнула и отвернулась. Группы вооружённых людей прочёсывали ряды и вскрывали двери: их набралось пять или шесть штук, и они уходили наверх, а потом по каналам дальше в город. Рыжие стрелы лис — их было никак не меньше десяти — исследовали зал. Горгульи светили красными глазами из углов и проходов: Става велела останавливать всякого, кто не имеет полицейского жетона.
— Что вы знаете о смерти Тибора Зене? — мрачно спросил кто-то полицейских у Жёлудя.
— А что, старик помер?
Перепуганный служащий был настроен сотрудничать и охотно показал нам стол Тибора Зене, — почтенный Старший был, оказывается, продавцом, и его товар был далеко не так безобиден, как какие-то там поддельные сертификаты. Тибор Зене продавал книги о Бездне, оригиналы рукописей трёхвековой давности: дневники наблюдений за жертвами хищного утра, анализ чёрных эманаций и расчёты геометрии ритуалов, способных разорвать границу между человеческим и чудовищным. За одно обладание такими текстами даже на островах могли бы казнить, а здесь они были выставлены на столе, под софитами, и при каждом томе стояла табличка со сногсшибательной ценой.
В раскладке книг было пустое место: одну из них кто-то, похоже, недавно купил.
— Высококлассный товар, — жалобно пискнул парень с рецепции, но под суровым взглядом Ставы мгновенно заткнулся.
Ни Асджер Скованд, ни Матеуш Вржезе на Свободном Торге ничего не продавали: они приходили как покупатели, и служащий только виновато пожал плечам в ответ на вопрос об их покупках. Приходили не из города, через рецепцию, это да. Почему? Кто их знает; может быть, через университет им было удобнее.
— Ясно, — тяжело уронила Става.
Она была, похоже, главной в этой группе: лисы отчитывались ей, показывая на какие-то области зала и быстро наговаривая что-то на массивный диктофон. Я отошла в сторону, не желая погружаться ни в совершенно непонятные для меня описания запахов, ни в служебные тайны.
Куплю хорошие сны, — значилось в одном из объявлений в центре зала. — Ваша цена. Почтовый ящик № 81.
Ящики стояли здесь же, в зале, вдоль одной из стен; их было двенадцать рядов по десять штук, и только в этот момент до меня начал потихоньку доходить масштаб.
Их было много, этих чернокнижников. Огиц — большой город, и публика в нём часто меняется: кто-то приезжает, кто-то уезжает; и среди них были, похоже, сотни людей, которые хотели продать или купить вещи, некоторым из которых вообще не следовало бы существовать. В алхимическом ряду несколько столов подряд занимали наркотики, а в артефакторном была целая этажерка, заставленная взрывателями.
Но ладно бы то, что люди занимались недостойными, опасными вещами. Они ведь пришли сюда не просто так, с улицы. Они проходили какое-то собеседование, приносили, вероятно, клятвы; они получали крысиные деньги, отпирающие невидимые двери. И где-то там, в городе, были люди, которые держали в руках все ниточки. Там был человек, принимавший решения и ведущий списки.
Был ли это… Крысиный Король?
Это был сюр, это был абсурд. Но вместе с тем, я признавала, это был хороший ход. Если Крысиный Король и мог подкупить колдунов хоть чем-то, это была, конечно, запретная магия. Та самая, что была недоступна и порицаема, та самая, которой вообще, говорят, не существовало — и которая манила собой много десятков лет.
Я знаю, о чём говорю: мой отец был чернокнижник. Он придумал страшные, чудовищные вещи, и мечтал сделать их даром своего нового Рода.
Может быть, я должна бы радоваться тому, что он умер.
— Спасибо, Бишиг, — Става хлопнула меня по плечу. — Думаю, ты не понадобишься. Я велю кому-нибудь из ребят отвезти тебя домой вместе со всем зоопарком.
Я кивнула, а потом всё-таки спросила:
— Почему штурм? Вы же никого толком не поймали. Всё это было долго, кто-то наверняка узнал. Не лучше ли было проследить? Тихо?
Става поморщилась, но, кажется, не разозлилась. И сказала только:
— Запахи.
Хорошо обученная лиса могла бы взять запах недельной давности — в идеальных условиях, которых никогда не бывает в жизни. Но если вокруг было много других людей, если рядом алхимические средства или если был, скажем, дождь — лиса могла поднять след от силы сутки. Следить и медлить было бы риском, и Става на него не решилась.
— Минут тридцать подожди, я кого-нибудь тебе выделю. Можешь пока, — Става криво усмехнулась, — почитать тут что-нибудь.
Я не стала ничего читать: от вида многих из запретных книг бросало в дрожь. Я прошла по рядам, поглядела, как блестят в свете ламп ступки с алмазным напылением, — совершенно обычные, в них не было ничего запретного, кроме, возможно, происхождения. Полюбовалась на россыпь ловцов снов с накопителями, которые запретили лет пятьдесят назад, когда очередной пленник прекрасной грёзы отказался просыпаться. Рядом стоял ящик с россыпью резных деревянных амулетов: «На удачу», «На богатство», «На счастье» — и прочие абстрактные пожелания, запрещённые из-за непредсказуемости воздействия.
По соседству выстроились в ряд деревянные фигурки от силы с ладонь в высоту; работа была невероятно тонкая — здесь можно было разглядеть и цветы в причёске, и навершие посоха, и морщинки-лапки вокруг глаз. Вот женщина в карнавальной маске правит лодкой, а вот улыбчивый юноша в шароварах почёсывает сидящую у него на плече птицу.
Отражения, — гласила надпись под ценой. — Неклассический набор для интуитивного гадания. Липа, ручная работа.
Рядом с табличкой сидел, смешно сложив уши, деревянный заяц.