Хищное утро (СИ)

xix

Все выходные я гнала от себя дурные мысли, зато в понедельник они раскрылись огромными махровыми цветами из чистой паники.

— А что, если я залетела?.. Я совершенно не готова к детям! Ну, то есть, конечно же, когда-нибудь они будут. Когда-нибудь потом. Надо была заставить его надеть презик, но я… В смысле, это было так плохо, что такие мелочи уже не поместились у меня в голове. Какие шансы забеременеть с одного раза? Может, выпить что-нибудь от этого? Но прошла почти неделя, это же уже поздно. И вместе с тем очень рано! Даже если прямо сейчас к врачу, то ещё ничего не будет видно. О Тьма! Что я буду с ним делать?! Я же буду отвратительной матерью!.. Ты можешь вообще представить себе меня в роли матери?! Я же терпеть не могу детей! Ну то есть люблю, но только некоторых. Вдруг я не смогу его полюбить? И он вырастет несчастный и травмированный. А если он будет весь в отца, такой же творческий придурок? И видела бы ты лицо Ёши, когда я об этом заговорила! «Вы беременны», вроде как вежливый вопрос, а рожа такая, как будто я прямо сейчас при нём и блюю!.. Вот мне сейчас заняться больше нечем, кроме как… Проклятые предки! Лира, скажи что-нибудь!..

— Ты не беременна, — послушно сказала Лира.

Мы сидели в кабинете ресторанчика неподалёку от здания Конклава, и, пока я, отрывисто жестикулируя, высказывалась в бокал апероля, Лира спокойно нанизывала на серебряную иглу морских гадов и отправляла их в рот по одному.

— Ты уверена?

— Нет, — так же невозмутимо ответила она.

Я застонала и уронила голову на стол.

Лира, младшая дочь Старшего Маркелава, талантливая колдунья и мастер в свои неполные двадцать три, была моей подругой уже почти десять лет. Мы познакомились на островах, когда приезжали на День Королей к Затонувшему острову; в каком-то смысле наша дружба была неизбежной. Мы были почти ровесницами, две девочки среди всего-то полудюжины подростков, и воспитывались в Огице; мы обе происходили из не совсем полноправных в Конклаве Родов, и наши родственники взаимно посчитали друг друга достойными общения. Как раз тогда Керенберга отмывала репутацию Бишигов от чернокнижного скандала, а Маркелава только начали представляться Большим Родом, — после смерти последнего из Мкубва.

— Ты же можешь посмотреть, — простонала я, не поднимая лица от столешницы.

— Извини, Бишиг.

— Ну ты же можешь!..

Я не видела, но знала: она пожала плечами и подцепила иглой новое промасленное тельце в специях.

Закуска, заказанная Лирой, подавалась сырой; от стойкого рыбно-лимонно-перчёного запаха меня слегка мутило, и это совершенно не успокаивало. Впрочем, я ведь всегда недолюбливала всякое изысканно-склизкое, вроде тех же сырых морепродуктов или маринованного папоротника! А что подташнивает, так это ещё ни о чём и не говорит!..

Маркелава умели заглядывать в будущее: зеркала всегда показывали им больше, чем всем остальным. Поэтому Лира и правда могла бы, наверное, разрешить все мои сомнения одним несложным ритуалом; другое дело, что дар Лире достался небольшой, и я не была уверена, что она может вот так сходу такое исполнить.

— Всё к лучшему, — мягко сказала Лира, — неужели тебе не хочется, чтобы Керенберга успела увидеть правнуков? И если у тебя будут наследники, никто не посмеет усомниться в твоём праве Старшей!

— Они и так не сомневаются, — проворчала я, но всё-таки отклеилась от стола. — Было бы кому! Лира, я не готова сейчас. И этот ещё мммммуж…

— У него хорошая кровь.

Она пожала плечиком, отложила иглу и взялась за длинную серебряную ложечку. На вытянутом блюде с морскими закусками, помимо вполне понятных креветок и нескольких открытых раковин мидий, были тонкие белёсые пласты гребешка, мелкие осьминожьи щупальца и ещё какая-то залитая соусами дрянь. С самого края царственно стоял перевёрнутый панцирь морского ежа со срезанной верхушкой, и в нём лежало что-то зернистое и оранжевое. Лира зачёрпывала это ложечкой.

— Суховато, — разочарованно резюмировала она и глотнула белого вина из своего бокала. — Переморозили.

— Где бы тебе здесь взяли свежих?

— Всё равно. Корбикула зато хорошая, попробуй.

Я замотала головой. Я заказала пустой рис и жевала его вяло, только поглядывая в сторону апероля: может, мне и нельзя теперь алкоголь, и надо пить вместо него зелёный чай и запихивать в себя дрожжевой экстракт ложками.

— Всё это ужасно невовремя, — пожаловалась я.

— Да, — согласилась Лира, блеснув глазами.

— В городе Комиссия по запретной магии, — я загнула палец, — мастер Вито сходит с ума и перевернул мне всю лабораторию, — я загнула второй, — в Конклаве скандал, Сыск требует эксгумации папы, Ксаниф безнадёжен, жучки подточили крышу, на заднем дворе нашли труп, Ливи отказывается везти Марека на остров, бураном снесло метеовышку, Крысиный Король, говорят, вернулся, и, Лира, у меня кончились пальцы!..

Я для убедительности потрясла кулаками.

— Куда мне ещё и детей?! И представить только, сколько это расходов!.. Лира, мне всего двадцать!

Лира вздохнула и допила бокал залпом.

— Бишиг, — она взяла мои ладони и немного встряхнула, — во-первых, прекрати истерить. Во-вторых, если ты не хочешь детей, надо было предохраняться. В-третьих, в крайнем случае ты просто отдашь ребёнка бабушке, и…

— Бабушке?! Только через мой труп.

— Хорошо, дедушке.

— Это немножко лучше, но он умер! Лира, да что с тобой сегодня?

— Как обычно, — она ослепительно улыбнулась, — жду, пока старые хрычи убьют моего брата. Так что там, говоришь, с тобой случилось?

Я подавилась воздухом и закашлялась. Слова Лиры как будто разбили какую-то стену, и из-за границ кабинета на меня вдруг хлынули спокойная музыка из динамиков, звон приборов и шелест чужих разговоров.

— Прости, — тихо сказала я, перехватила её руки и сжала пальцы. — Лира, прости. Я не права. Я не должна была об этом всём говорить.

— Ничего страшного, — фальшиво сказала Лира.

И, аккуратно вызволив свои ладони, изящным жестом сдвинула штору нашего кабинета, а затем показала на свой бокал. Понятливый официант уже через несколько минут вернулся с бутылкой и крошечкой креманкой сорбета.

— Комплемент от шефа, чтобы освежить рецепторы, — объявил он.

Налил вино, забрал пустой бокал и растворился за шторой.

Глядя на Лиру, невозможно было предположить, что что-то в её жизни идёт не так, как ей бы того хотелось. Больше всего она напоминала невероятно царственный воздушный шар: Лира с детства была очень полной, практически круглой, но при этом удивительно лёгкой в движениях и одевалась соответствующе, в пышные рюши. Сегодня на ней было довольно короткое розовое платье (Лира возмутилась бы: это маджента) с юбкой, собранной из нескольких рядов жатых оборок. Светлые кудри она собрала в высокую причёску, надела бархатный обруч в цвет платья, а вокруг глаз рассыпала крупные блёстки. Небольшой хрустальный шар в навершии её посоха странно гармонировал с длиннющими ногтями, обклеенными зеркальными стразами.

Наверное, Ёши был бы от неё в восторге: это явно была авторская интерпретация лунной моды. Или не был бы, потому что та лунная из его сна была обладательницей идеальной фигуры, такую только на эротических плакатах и печатать. И грудь у неё была огого…

Зато Лира носила высоченные каблуки и тонкие чулки, несмотря на злющий январь. Она была Королевой по дневному отражению, и в это сквозило в каждом её движении, даже случайном.

— Никто никого не убьёт, — сказала я с убеждённостью, которой совершенно не чувствовала. — Даже если его отлучат, в Кланах мораторий на смертную казнь. Всё будет хорошо, Лира, слышишь?

Она кивнула и принялась рассеянно помешивать внутренности ежа в панцире. История Родена тянулась уже месяц, и конца ей было не видно.

О Родене Маркелава говорили, что он талантливейший из артефакторов своего поколения, геммолог от самой Тьмы, практически гений и одарён сверх всякой разумной меры. Он занимался, как все Маркелава, ритуальными зеркалами, был не слишком общителен и изъездил все острова и весь Лес, перебирая самые чистые из камней; в декабре его арестовали по обвинению в занятиях запретной магией. Он, говорят, входил в некую преступную группу, которая испытывала на двоедушниках артефакт, разделяющий человека и зверя. Было доказано четыре смерти; по слухам, их было на самом деле гораздо больше.

У Лисьего Сыска и даже Волчьих Служб много прав, но ни одно из них не позволяет им арестовать колдуна только потому, что он в чём-то обвиняется. Колдун принадлежит Роду, и лишь Род волен решать, что с ним делать; даже самые жуткие из преступлений обычно разрешались дипломатически, и наказание определял Конклав, а не закон Леса. Поэтому, когда всё только началось, Лира была почти спокойна. Это ведь не Роден убивал этих людей, не так ли? Он артефактор, а не убийца! Пусть даст показания, какие там этим мохнатым захочется; его запрут в дальнем углу острова на десяток лет, это будет ужасно, но всё-таки…

А дальше стали понятны две вещи. Во-первых, Волчья Служба вцепилась в Родена зубами и даже пыталась задержать в порту корабль, на котором Старший Маркелава торопился отправить сына на остров. Во-вторых, сам Роден проявил неожиданное упрямство и в ответ на все вопросы только и делал, что цитировал старые стихи на изначальном языке, — из тех, что писали гекзаметром.

Каждую неделю по понедельникам мы выслушивали теперь новые и новые аргументы. Северные Рода, традиционно выступающие за интеграцию и дружественные отношения с Кланами, настаивали, что преступник должен быть отлучён от Рода и выдан Волчьему суду. Южные Рода, говорящие о воле и праве крови, напоминали, что колдовское море свободно от власти зверей.

Голосование планировали только на середину марта, и пока никто ничего не говорил о казни. Но Лира была с чего-то уверена: его убьют. Каждый понедельник она ждала под залом Конклава с бледным лицом, а потом тащила меня в очередной ресторан, пить и пытаться говорить об отвлечённых вещах.

— Он ни в чём не виноват, — в тысячный раз повторила Лира, отставив в сторону блюдо с морепродуктами. — Он артефактор, а не убийца! И он колдун, он никогда не стал бы помогать Крысиному Королю.

— Есть свидетельства, — осторожно сказала я. — У него нашли крысиные деньги, и…

Лира метнула в меня злой взгляд.

— Это не его! Маркелава и крысы, ты с ума сошла? Это твоя тётка зналась с мохнатыми, а Роден никогда не…

— Всё будет хорошо, — повторила я, усилием воли пропустив мимо ушей все её слова. — Всё будет хорошо, Лира, слышишь? Всё будет хорошо.