Глава 13 В падающем самолёте нет атеистов

— Аэропорт, я борт 57, терплю бедствие!

— Борт 57, вас понял! Вычеркиваю!

(из радиообмена)

Черная, черная земля, с черным, черным заливом, отблескивающим бликами лунного серебра, под черным, черным небом, в россыпи звезд, иногда перекрываемых облаками. И мы, на белой ЭЛке. Все, как говорится, по феншую.

Гидроплан шел широкой змейкой, то подлетая к побережью, то уходя в глубину перешейка. Искали отблески костров, масляных ламп, светодиодных фонариков. Словом, искали звездочки света на земле. И, что удивительно, находили довольно много.

Крупные города и поселки вымерли, а вот хутора на три хаты, и села на десяток домов, к которым забыли проложить дороги и электричество — особой разницы в смене эпох не почувствовали.

Над подобными источниками света снижались, и Миша, приоткрыв «багажник», выбрасывал жменю ленточек «кричалок». Как уже упоминал, текст уложили в четыре строчки, две из которых описывали нежить и способы борьбы с ней — в таких глухих деревнях подобные знания лишними не будут.

По мере прочесывания перешейка крепла уверенность, что шансы возродится, у человечества есть. Выжили одиночки, на метеостанциях и похожих удаленных объектах. Выжили защищенные подворья монастырей, выжило большинство «спецобъектов». Даже некоторые городки выжили почти в полном составе, как Лебяжье. Сейчас самое время «собирать камни».

ЭЛка, с полным баком, могла лететь восемь часов на скорости двести километров в час. За четыре часа мы прочесали перешеек частым гребнем, разбросав почти все кричалки и исчеркав карту пометками. По-хорошему, Станции нужен «Вертолетоносец». Баржа минимальной осадки, с которой могли бы взлетать, садиться и обслуживаться вертолеты. Пара маленьких для разведки один «Крокодил», на всякий случай и одна «Василиса», для эвакуации. Вес маленьких вертолетов по тонне, милевские по максимуму весят двенадцать тонн, всего двадцать шесть тонн плюс тонн десять топлива и запчастей. Выходит, совсем небольшая баржа годится, которую выбирать надо не по водоизмещению, а по размерам палубы. Под посадочные площадки надо по двадцать пять — тридцать метров для больших вертолетов и по десять для маленьких. Баржа получается метров девяносто длины, с учетом надстройки, и шириной метров пятнадцать — двадцать. Перелистал секретный перечень судов, который скоро заучу. Вот, например «Беломорский 21, 22, 23, 28» сухогрузы с хорошим ходом и малой осадкой. Пометил на полях «Вертолетоносец», чтоб не забыть и проконсультироваться с начальником порта. Вертолеты у нас есть, и большие и маленькие. Суда — бери, какие хочешь. Почему бы не создать «Вертолетоносец Лужи Маркизовой». Сокращенно «ВЛоМ». Заметив описку, подумал, что это «ошибка по Фрейду» — ну, чего меня на всякую ерунду тянет?! Нас же набережные Петербурга ждут!

В сером, петербуржском, рассвете началась самая работа. Катюха, уже уставшая, закусив губу и нахмурившись, вела самолет по ниточкам рек, а мы с Михаилом писали все интересное, что видели, периодически прося супругу лечь в вираж. Ну, не в вираж, а во что получится — главное покрутится над интересующим объектом, не цепляя при этом ЛЭП и многочисленные трубы. С земли наш полет выглядел как беспорядочные танцы шмеля на лугу — полетит, покрутится, отлетит в сторону, покрутится там.

Что удивительно, было кому наблюдать. Нас уже и по радио дважды запрашивали, и ракетой сигнальной кто-то стрелял, и даже очередь трассеров в нашу сторону летела, но, к счастью, мимо. По рации мы отвечали кратко, так как все заняты были, ракетчика пометили на карте, надеюсь, он не рассчитывал, что мы сядем к нему на крышу. А пулеметчика я пометил отдельно — «пусть Гена прилетит и ответит обидчику маленького Чебурашки». Кто сказал, что крокодилы не летают?!

Переговоры только отвлекали от основной работы. Чуть не пропустил топливные танки на октябрьской набережной. Там, рядом с ними еще большая площадка, заставленными паллетами с бетонными блоками. Мы специально снизились и покрутились так как тут строительных блоков хватит десять ангаров гидропорта сложить, а не один. И лежит почти на набережной. Надо брать однозначно. А раз так, надо и емкости по соседству выдоить. По варварски, пробивая танки «шприцем со шлангом» — если кранов слива нет. Мне из самолета не удалось рассмотреть даже в бинокль конструкцию баков. Тени мешают. Зато удалось довольно точно наметить маршруты мародерства и прокладки шлангов.

Второй раз крутились между улицами Салова и Седова. Там, с обеих сторон от железной дороги стояли топливные танки большой нефтебазы. Только от Невы до них было не сто метров, как на Октябрьской набережной, а добрых полтора километра по району полному нежити. Но баки выглядели перспективно. И даже не стал бы про них упоминать в отчете Пану, кабы не стояли они прямо у железной дороги, проходящей через Финляндский железнодорожный мост. С баржи поднять на рельсы моста дрезину — и покатит она прямо к бочкам, разматывая за собой два километра шлангов. Это, конечно, не с работающего терминала Высоцка заправляться — но тут уж пусть БоБосы решают, стоит десяток другой тысяч тонн топлива такой операции или ну ее.

Наконец, мы долетели до долгожданной Уткиной заводи, стоящей в тени недостроенного Вантового моста, который официально называется Большой Обуховский, но об этом далеко не все петербуржцы в курсе. Верхний габарит пилонов моста сто двадцать пять метров — о чем и напомнил супруге, теряющей высоту. Но понять ее можно — зрелище гирлянд отшвартованных судов впечатляло. И кроме теплоходов, зимовавших как в затоне, так и на берегу, обнаружилась еще масса выжившего народа, довольно приветливо нам машущего руками с палуб теплоходов. Не одни мы, значит, умные — приспособившие суда для безопасного проживания.

Катюха даже без команды прошлась над акваторией, высматривая препятствия, топляки и прочие мешающие посадке гидроплана объекты. Не стал мешать, вдруг, на этот раз у нее приводнение получится. Даже дышать перестал, когда ЭЛка лихо зашла на глиссаду и пошла на снижение как по ниточке. И ведь почти получилось! Плюхнулись с высокого выравнивания, но без поломок и пробоин. Глядишь, вырастет у нас свой Зигзаг МакКряк.

Гидроплан, молотя винтами, шел вдоль шеренг теплоходов вдоль Соляного причала, а мы с Мишей торчали из люка «багажника» будто принимающие парад генералы из кабриолета. Для большего сходства еще и ручкой периодически помахивали, в ответ на оживление народа на теплоходных палубах. Даже интересно, сколько тут людей собралось? Судов собралось много, пассажирских и разных. Есть даже наливняк «Волго-Дон 149», видимо застрявший тут в конце навигации и дожидавшийся ледохода. И, кстати, вон те двухпалубные пассажирские теплоходы легко пройдут под наведенными мостами, и они Станции очень пригодились бы. Но это потом, а сейчас «улыбаемся и машем».

Особенность «Уткиной заводи» — корабли швартуются не прямо к берегу, где мелко, а к вбитым недалеко от берега сваям, что обеспечивает широкую полосу воды между судами и нежитью, перечеркнутую только тоненькими мостками. Выжившие, за месяц укрепили этот «остров живых» еще больше и планомерно стаскивают к острову все попадающиеся под руку плавсредства. Даже три прогулочные «галоши» спустили с мола в реку и ошвартовали к куче катеров и буксиров у синего дебаркадера. Чувствовалась «крепкая рука», организовывающая тут жизнь. Ее мы и искали, спрашивая у народа «где начальство найти». Нас весело посылали к «Алексею Юрьевичу», капитану теплохода «Георгий Чечерин». Могли бы и сами догадаться — четырехпалубный пассажирский теплоход выделялся самой большой толпой людей на палубах, так сказать, «столица живого острова». Спустился в кабину, указав Катюхе на спущенный по правому борту трап теплохода, с пришвартованными к нему двумя катерами.

— Катюха, подходишь туда, разворачиваешься хвостом и реверсом толкни хвост к трапу. Справишься?

Супруга собрала упрямую складку на лбу и кивнула. Ну, посмотрим. Есть опасение, что переборщит и рассадит нам киль о борт судна, но иначе не научишься, а мы с Мишей возьмем по веслу и подстрахуем, если что.

Получилось серединка на половинку. Хвост не разбили, но в основном благодаря встречающим, отжавшим руками наваливающийся на трап самолет. Можно сказать, встреча началась с крепких объятий и не менее крепких слов.

Дальше были рукопожатия, представления, посиделки в ресторане теплохода большой компанией и очень много разговоров. Хорошо, что «историческую часть» разговора привычно взяла на себя Катюха — иначе, у меня бы язык сточился по миндалины.

История «островка жизни на Неве» началась во второй день новой эры. Алексей Юрьевич оказался перфекционистом по натуре, и неправильность происходящего заставила его обзванивать родных и друзей, консультироваться, искать решения. Уже во второй день новой эры началось заселение его теплохода друзьями, друзьями друзей, знакомыми. Коллектив быстро разрастался, благо связь еще работала и устроившиеся в теплых каютах люди названивали уже по своим телефонным книжкам, рассказывая где они, и как тут здорово. Затем в мертвой пробке встал Вантовый мост и сотни людей стали искать спасения, в том числе, в порту «Уткиной заводи», который располагался прямо у моста. Так население острова резко увеличилось, скачком преодолев тысячный рубеж. Одного теплохода на триста пятьдесят мест было уже мало, и пришлось организовывать заселение других теплоходов, соответственно, запускать в работу спящие суда, решать проблемы питания и медицинской помощи. К этому времени уже пришла по телефонам информация о бешенстве и смертельной опасности укусов, так что добавились проблемы с карантином. Решая все эти сложности в свойственной ему манере «стремления к идеалу», Алексей Юрьевич потихоньку стал Большим Боссом острова. Вот только он не скрывал, что собирать нынче ресурсы на прокорм почти тысячи двухсот человек стало слишком сложно. Нежить осадила остров, и походы на берег без жертв не обходятся, несмотря на то, что скопилось на острове и оружие и люди, которые знают, что с ним делать.

Вот и обрадовался капитан нашей «синей птице». Ничего, что она белая, все равно — символ перемены к лучшему. Ради тысячи с лишним людей гидроплан можем и перекрасить.

Про Петропавловку он знал, но Уткина заводь жила гораздо комфортнее, чем люди в казематах крепости. Переселятся туда никто из «островитян» не захотел, даже когда Петропавловку начал подкармливать Кронштадт. Вот идею переселятся на Котлин «уткинцы» ныне активно рассматривают. Проблема только в том, что сам Кронштадт весьма прохладно отнесся к почти полутора тысячам едоков, в большинстве женщин, в лучшем случае умеющих водить машину с автоматической коробкой.

Теперь, выслушав образный рассказ Катюхи — мнение «уткинцев» колебалось, так как порт Станции теперь представлялся даже более интересным вариантом. Народ гудел как пчелы вокруг лакомящегося медом медведя. Медведем был я и обсуждал с Большим Боссом варианты вывода всех возможных плавсредств из заводи. Вплоть до баржи и наливняка. Вкуууусных плавсредств!

И все бы хорошо — но наведенные мосты мешают, ставя крест на всем четырехпалубном хозяйстве. А капитан своего «Чечерина» бросать отказывался. Похоже, нам не только гидроплан в синий цвет перекрашивать придется, но и мосты разводить. А так не хотелось!

Правда, Уткина заводь специализировалась, в том числе, на ремонтах судов, кабелей, трасс и электрохозяйства мостов, так что имелись тут два бота, заметно облегчающие работу с мостовыми пультовыми.

Долго колебался. Уж очень не хотелось начинать эпопею с разведением мостов. И тут перфекционист-искуситель Юрьевич намекнул — выше по течению, за «кривым коленом» много вкусного стоит. Начиная от пары военных катеров в ковше Средне-Невского судостроительного завода, что в поселке Понтонный, и заканчивая наливняками и балкерами на внешних речных рейдах. Вверх по течению до порогов все уткинцами исследовано и даже несколько человек эвакуировали. Выше порогов не ходили, необходимости не было, а топливо экономить надо.

Хотел было предложить сходить до крепости Орешек на катере, но капитан меня опередил, предложив нам туда слетать. Сорок километров для катера — больше часа хода. Для самолета пятнадцать минут. Бензин ЭЛка кушает автомобильный, девяносто пятый, и проблем с дозаправкой нет — две нормальные канистры, час полета.

Пока народ спорил о переезде, мы сели расписывать, кто какие корабли и куда поведет. Дотошность Юрьевича сказалась и тут, он как Пан, начал расписывать планы, кто идет вверх по реке собирать суда и катера, стоящие на внешних рейдах, кто на каких кораблях пойдет далее. Словом, расписывал судовую роль на весь конвой. Острая нехватка кадров судоводителей чувствовалась и тут — хоть и собирались сюда большей частью речники со стажем и семьями, но большинству руль четырехпалубника или стометрового Волго-Дона доверить было можно исключительно на просторах Ладоги, но никак не для проводки судна сквозь «игольное ушко» мостов Невы.

Я предложил отложить исход, и вернутся к нему через несколько дней. Мы тогда привезем толпу работников морского порта и решим вопрос без штурмовщины. Но сыграло соперничество речников с морским портом. Меня заверили, что и «сами с усами», справятся наличными силами. После чего спор о кадрах приобрел ожесточенность и непримиримость, формулируемую как «Идем сегодня, и Баста!».

Что интересно, когда все пошли курить на палубу, под начинающие пригревать лучи восходящего солнца, толпа жителей уже обсуждала переезд. Скорость распространения слухов явно превышает скорость света — что-то физики не учли в своих теориях.

Взлетели мы через сорок минут, в десять двадцать пятницы, четвертого мая в составе меня, Катюхи, Михаила и Юрьевича, обещавшего по дороге показать суда, на которые он послал катера с людьми для перебазирования всего нас заинтересовавшего в Уткину заводь.

Над заводом в Понтонном покрутились, осматривая еще два недостроенных катера на стапелях. Но нельзя объять необъятное. У нас и так караван намечается большой и разношерстный. Буксиры и теплоходы, катера и сухогрузы. Вот уж действительно «Исход».

Над линиями Отрадного сбросили пару жменей «кричалок» — вдруг и тут есть живые. Повторили выброс над Кировском. Тут уже живые точно были, с крыши Дубровской ТЭЦ в нашу сторону взлетел красный огонек ракеты, заставив присмотреться к черной крыше ТеплоЭнергоЦентрали. Сделали пару кругов, Юрьевич лихорадочно писал записку, на которую пришлось пожертвовать три пулеметных патрона в виде груза. После чего почти ювелирно, нырнув, сбросили письмо на крышу. Затем, качнув крыльями развернулись на прежний курс вдоль реки. Собирать народ будем уже маленьким теплоходом, «уткинец» обещал организовать спасательную экспедицию по возвращению.

Над Шлиссельбургом покрутились — мне показалось шевеление у достроечной стенки Фабричного острова. За пару виражей так и не разобрались, есть живые или показалось. На всякий случай сбросили жменю кричалок. Показал капитану на суда, стоящие у стен Невского судостроительного завода. Дважды ткнул пальцем в пару паромов, Норильск и Северодвинск, стоящих в западном углу заводской набережной. Нам эти паромы, на десяток автомобилей и две сотни пассажиров, сейчас в самый раз будут. Юрьевич кивнул, соглашаясь, что теплоход придется посылать к самому истоку Невы.

А вот в крепости, у этого самого истока, нас никто не ждал. Крутились над «Орешком» даже больше, чем над заводом Шлиссельбурга. Казалось, крепость гарантирует наличие живых. Оказалось — далеко не всегда. Орешек сожрали. И в подтверждение вдоль стены, вслед нашей тени, пробежал Зубастик. Аминь.

Пролетели над Морозовкой. Поселок и окружающие садоводства огорчали мертвой неподвижностью, а вот насосная станция, что чуть в стороне от поселка, порадовала небольшой группой выживших, вполне отчетливо размахивающих руками. Судя по всему, устроились они неплохо, территория удалена и отгорожена, внутри кирпичный, двухэтажный, многоквартирный дом. Эта станция гонит ладожскую воду на очистные, откуда идет водоснабжение жителей. Плюс тут еще электрическая подстанция Ленэнерго. Такие объекты всегда считались стратегическими, в связи с чем, неплохо охранялись и снабжались. Впрочем, наше дело предложить…. Сбросили жменю кричалок и сюда, теплоходу после Шлиссельбурга заглянуть на «Ладожскую насосную» уже невеликим крюком будет.

На правом берегу Невы, вдоль которого возвращались, пошли сплошные садоводства. Тут наверняка есть живые, но никто нам транспарантами не размахивал, и трубы не дымили. На скорости в две сотни километров различить одиночные цели проблематично, хоть мы и старались.

Пролетели над Дубровкой, помолчали. Сделал большой круг над рекой. Вот тут и был «Невский пятачок». Плацдарм на левом берегу Невы, напротив поселка Дубровка. Место одной из самых кровавых битв второй мировой войны. На полутора километрах берега погибло более четверти миллиона солдат. И мой второй дед.

Качнул крыльями. Прости дед. Приду позже. Приду обязательно. Вы не отдали город тварям и нам так действовать завещали. А мы размякли, растолстели и распустились. Но еще имеем шанс исправиться.

Обратно, в Уткину заводь, летел хмурым. Живых больше не встретили ни в поселке Свердлова, ни в Усть-Ижоре. Садились после разворота за Вантовым мостом. Сорок минут, которых нас не было, заметно поменяли диспозицию. Сонная стоянка просыпалась, дымили трубы теплоходов, активно маневрировали суда помельче. Судов с внешнего рейда еще не было, но пролетая над ними, видел, как сизое марево поднималось и из их труб.

«Георгий Чичерин» принял ЭЛку, на этот раз без приключений. Обсуждая дальнейшие действия, мы с капитаном пробрались в кают-компанию, где шел «брифинг» мостовиков. Тут заканчивалась подготовка бригад по разводке мостов. Мой самый страшны кошмар удалось спихнуть на людей, знающих, как разводить мосты, и ничего сложного в этом не видящих.

Не прерывая рабочего процесса, БоБосс вытащил в коридор довольно молодого мужчину, представив его Сергеем Викторовичем, капитаном того самого, эвакуационного, теплохода. Пока Юрьевич ставил задачу по сбору населения вдоль Невы и доставке судовых бригад к Невскому судостроительному, для оприходывания судов, особенно двух паромов — думал, что столь энергичный человек пришелся бы очень кстати замом к Сергею Васильевичу. У нашего начальника порта, правда, свои замы наверняка есть — но тут уже политика. Ничто так не мирит речников и морфлотовцев как общее руководство.

Постарался незаметно покинуть собирающуюся вокруг БоБосса толпу жаждущих целеуказаний. По большому счету, все тут дальше сделают без нас. Анклав я по радио, пока на высоте шли, предупредил, Юрьевич со всеми делами формируемого конвоя лучше меня справится, мосты без меня и разведут и сведут. Харон сделал свое дело и может уходить.

Три раза «Щас!». Только заикнулся, что «…ну, дальше вы сами», как выяснилось, что я уже включен в «судовую роль конвоя» и никакие отговорки не принимаются. Буксир водил? Водил! Вот и с еще одним справишься, заодно стометровую баржу потянешь. Чуть дара речи не лишился. Нет у меня практики — баржи между опор мостов таскать. На это мне обещали дать «лоцмана», кого-то из престарелых родственников. Сам дедок рулить уже не может, но говорлив и руглив не в меру и будет хорошим «навигатором». Так из двух полу-моряков глядишь, один целый и выйдет. Очень острая проблема с кадрами!

Задумчиво покивал, глядя на баржу и буксир, выделенные под мою руку. Потом глянул на суету, набирающую обороты и предложил Юрьевичу дать мне утянуть баржу прямо сейчас. Мы ее на пробу протянем под Володарским мостом и встанем в ожидании конвоя у Октябрьской набережной. Проходу баржи мосты не мешают, но и идти одному до Станции чревато. Будет такой короткий «учебный переход».

Получив добро, двинулся решать, что делать с ЭЛкой. Вариантов было два, отправить Катюху с Михаилом в полет одних, или грузить гидроплан краном на баржу. Оба варианта плохие, но первый чреват катастрофой на посадке с вероятностью пятьдесят на пятьдесят — или она выровняет высоко и есть шанс выжить, или выровняет уже под водой. Второй вариант дольше, но в самом плохом раскладе чреват только порчей самолета, поврежденного на погрузке. Вот только крана на барже нет…. Но есть автокран на площадке. И даже есть люди, которые им умеют пользоваться.

В начале второго дня баржа на буксире, без каких либо проблем, прошла под Володарским мостом. За штурвал буксира встал таки пенсионер, чуть не выпихнувший меня с этого места и пояснивший, что я не так дышу и не тем двигаю. Что, впрочем, ничуть не обидело, так как дедок, несмотря на скрюченные руки, провел связку идеально, и притер баржу аккурат напротив склада бетонных пеноблоков на поддонах, которые я отметил с воздуха. Баржа у нас большая, пустая. С автокраном и даже с «носовой фигурой» гидросамолета стоящего на шасси. Место тут тихое, даже кеглей не видно, конвой еще несколько часов собираться будет — самое время мародерить!

На этот раз верного Суоми со мной не имелось, а Дикарем в тесноте кабины погрузчика не пошуруешь. Вот и шел по площадке, уставленной паллетами, с Макаровым в левой и канистрой солярки в правой руке. Подмышкой зажат свернутый кусок полиэтилена. С баржи за мной следили Катюха через оптику и Михаил через прицел пулемета. Но все равно, с одним пистолетом чувствовал себя голым.

В кабине погрузчика шевелился мертвяк. Сморщил нос от специфичного запаха, огляделся, неторопливо перелил солярку в бак, заодно выяснив, что солярки в погрузчике полно и зря тащил канистру. Но не выбрасывать же! Начал прикручивать веревочкой канистру к верхней части противовеса. Мертвяк весь искрутился, протягивая ко мне пальцы сквозь сетку защиты кабины и тряся решетку на дугах безопасности.

Покончив с приготовлениями, резко распахнул дверь кабины. Полезшему на меня мертвяку помог спуститься, рывком выдергивая его из кабины. По инерции нежить ковыльнула два шага и упала, довольно шустро начав подниматься. С баржи щелкнул Дикарь, и мертвяк обмяк неопрятной кучей. К этому времени уже расстилал полиэтилен на кресле погрузчика. Через пять минут и две попытки дизель завелся, окутав погрузчик вонючим сизым облаком, разом перебившим запах мертвячины. Попробовал управление машинкой. Если не поднимать груз высоко и не позиционировать точно — справлюсь.

Первую паллету вез дольше всего. Из-за груза не видно сходни, по которым заезжать на баржу надо. Выкрутился просто — поставил первую и вторую паллеты как ворота с обеих сторон от сходни. И дело пошло шустро. Взять паллету, приподнять, заехать на сходни, прогреметь по железной крыше трюма, положить паллету в ряд ранее сложенных. Рутина.

Через полчаса начали приходить кегли. После очередного мертвеца, валяющегося на дороге и мешающего проехать, высказал Катюхе свое «Фи».

— Старший помощник Лом! Вы неверно крокодилов с капитана очищаете! Отстреливать надо, чтоб не мешали проезду! Еще раз навалите нежити под колеса, отправлю на кухню! На месяц! Нет, на два! Киндер, кюхе, кирхе.

— Капитан — «бах» — вы бы не увлекались — «бах» — своими мальчишечьими грезами — ответила супруга, не отрываясь от прицела и гвоздя подходящие кегли. Вздохнул, разворачивая погрузчик. На каждое хотение имей терпение.

Через два часа мертвяки пошли густо. Теперь непрерывно стреляли обе мелкашки. Миша пока предпочел моего тихоню Дикаря своему брутальному ПуК то есть, Пулемету Калашникова.

Прибежал Зубастик, заскочил на паллету, которую я вез на погрузчике. Посмотрел на меня сквозь сетку кабины с гастрономическим интересом и больше ничего сделать не успел, сбитый двумя выстрелами Макарова. Что обидно, я точно попал в голову, но нежить не упокоил.

Отвез эту паллету, поехал за следующей. Тварюга выскочила из щели между рядов и кинулась на кабину сзади. Со стороны баржи коротко, на четыре-пять патронов гугукнул пулемет. И мне показалось, что опять рядом пара рикошетов прошла. То ли я мнительный, то ли совсем начальство не ценят. Катюха отстреливает кеглей лезущих к кабине чуть ли не через меня, теперь еще и Миша поливает из пулемета, когда мы с целью практически на одной линии. У них вообще технику безопасности преподавали?

На третьем часу технологию отстрела нежити пришлось модернизировать. Пока я подбирал и поднимал паллету — пара тройка тварей успевала залезть на погрузчик и пытались добраться до старого и жилистого обеда. Сидеть внутри, когда к тебе тянут посиневшие, а местами почерневшие, пальцы, с крупными шишками суставов и ногтями больше похожими на когти — приятного мало. Но стрелять нежелательно, это выяснилось когда тела нежити, падая под колеса, мешали проезду. Приходилось отвозить этих безбилетников чуть в сторону по набережной и отстреливать там, устилая берег телами. В связи с этим загрузка замедлилась.

Прибежал еще один Зубастик. Этот попытался перевернуть погрузчик ударом сбоку. Вылетел как пушечное ядро и саданулся о стойку погрузчика. Не перевернул, но качнул значительно. Я от неожиданности всю обойму Макарова высадил, пока эта тварь подняться после удара пыталась. Пока перезаряжал, Зубастик тремя прыжками запрыгнул на штабеля пеноблоков, провожаемый пулеметной очередью, и скрылся из вида.

Обратил внимание, что руки подрагивают. Все. Надо сделать паузу!

Стянул со спины рюкзачок, вытащил пачку патронов и стал методично набивать пустые обоймы Макарова, которые кидал прямо под ноги, в россыпь стреляных гильз. Неторопливые, сытые, щелчки заходящих в магазин патронов успокаивали. Слева на решетке повисла очередная обрюзгшая, синюшная морда, глядящая на меня голодными, обваренными буркалами. Лениво осмотрел очередную жертву эпохи. Как говорил Антуан де Сент-Экзюпери — «Чтобы выросло дерево, должно погибнуть зерно». Погоди пока «зерно», твоя очередь придет чуть позже. Перевел взгляд на второго мертвеца, карабкающегося на противовес. Возмущенно вскинул пистолет и пальнул почти в упор. Эта сволочь чуть привязанную канистру не содрала! А первый пусть пока повисит на боковой сетке, какой никакой, а попутчик. Монотонная работа по погрузке утомляла, а тут и поговорить можно, и концепции философские высказать, а потом посчитать оппонента не согласным с твоим мнением и пристрелить в укромном уголке. Очень, знаете ли, подобный диспут с однозначным исходом для оппонентов, поднимает научную самооценку!

Только к семи вечера прошли боты мостовиков, спешащие разводить мосты. Конвой ожидался не ранее, чем через час. Припозднились они что-то. К этому времени я упарился, будто на себе эти дурацкие пеноблоки таскал. Но продолжал грузить много и самозабвенно, будто для себя.

Михаил с Катюхой контролировали Октябрьскую набережную, навалив уже целые баррикады упокоенных, перегородивших набережную с двух сторон. Недобитый Зубастик бегал по территории, выжидая момент для нападения. Пару раз он считал момент удобным и получал несколько свинцовых пилюль от жадности, но, то ли у него совсем не было мозга, то ли я настолько устал, что с пары метров промахивался, но тварь все еще не упокаивалась.

Наконец, когда стемнело, Зубастик снова попробовал напасть, баржа заполнилась паллетами, а конвой появился. Вот так разом «сошлись все звезды». Не повезло только нежити, попала прямо под длинную, злую очередь пулемета. Затем мы быстро свернули деятельность, погрузчик оставили на барже и отошли от берега.

Из кабины, защищенной, местами погнутой а кое где порванной, решеткой, я вывалился не чувствуя ног зато ощущая запредельное давление в мочевом пузыре. Вот такая трагедия — очень надо дойти хотя бы до борта, а никак. Пока сосредотачивался на решении очередной глобальной беды, буксир утащил баржу далеко от берега, и только тут до меня дошло — дед на буксире один остался. Он хоть и «конь старый, борозды не портящий», но желательно мне все же на буксир перебираться. Только пока не могу сообразить как. Перед глазами замелькали героические варианты, вплоть до перепрыгивания, но начал с простого.

Мои размахивания руками с бака баржи дед на буксире понял правильно и чуть замедлился, позволяя барже прижаться к буксиру. Так что, возвращение «блудного капитана» обошлось без балансирной ходьбы по натянутому буксировочному канату и без раскачиваний на стреле автокрана. Как говорится, из любого положения есть несколько выходов — не усложняй.

Мимо нас шел конвой. Величественное зрелище, особенно в опускающейся темноте. Светящиеся окнами теплоходы чередовались с мрачными громадами грузовиков, подсвеченных только ходовыми огнями. Вдоль колонны шныряли катера, контролирующие «исход». Один такой катер выскочил перед нами и пальцем шкипера указал на дыру в строе конвоя, намекая, что под нас зарезервировано место и пора его занимать. Дед не спрашивая моего мнения, начал маневр, постепенно сближаясь с колонной и набирая ход. Я еле сдерживался, мне казалось, ход мы набираем недостаточно быстро, и маневрируем вяло, в результате в створе очередного моста прижмемся к кому-то и будет ЧП. Но дед велел не суетится. И действительно вписался, будто годами маневр отрабатывал. Нет слов.

Вот дальше было скучно. Скорость конвоя не превышала десяти километров в час. Хода нам полтора часа по Неве, потом чуть разгонимся и через два с половиной часа пройдем Кронштадт. На этот раз пойдем парадом через главные ворота, то есть на виду у всего города. Правда, уже глубокой ночью. К этому времени конвой должны догнать боты, закончившие сводить мосты. Небольшая часть конвоя выходит из колонны и остается в Кронштадте. Не все, как выяснилось, захотели к нам в Анклав.

Дальше пять часов хода до порта Станции. Тут дед рискнул отдать управление такому недотепе как я и сидеть рядом, смоля папиросы и травя байки. Не сомневаюсь, что на подходе к порту меня опять выставят с «козырного места».

Но порт Станции удивил. Наш конвой встретила целая вереница катеров, подходящих к каждому борту конвоя и передающих лоцманский сигнал. Увидев эти гирлянды огоньков, и веселое посвистывание, дед не стал отбирать штурвал, а благосклонно смотрел, как веду буксир вслед за лоцманом. Конвой распался на группы, заводимые лидерами на разные рейды. Порт-то у нас, оказывается, много чем обзавестись успел. Вот так закрутишься и не заметишь, как опять демократию построят, и либералы из телевизора полезут, защищать права несчастной нежити.

Не успели отгрохотать цепи якорей, а дедок уже сладко кимарил, привалившись в углу мостика. Низкий поклон тебе, Никита Афанасьевич. Довел нас, бестолковых, в целости да с прибытком. Предложу-ка я деду должность смотрителя гидропорта. И ему приятно, что при деле, и нам хорошо иметь судоводителя способного и катером и танкером управлять. Кадры решают все! Кстати, с крановщиком, он же водитель крана, я уже переговорил на эту тему. Гидропорту крановщик очень даже нужен, особенно при строительстве. Так что, устраивать их на житье будем прямо в дебаркадере ковша.

* * *

Позднее утро субботы, пятого мая, началось с Димыча. Попытался сделать вид, что меня под одеялом нет, и вообще, я еще не вернулся. Но против этого Тиранящего Завра маскировка не помогла. Пришлось вставать и разгонять сонную одурь ударной дозой кофе, что я обычно стараюсь не делать.

Завтракали под байки официально назначенного зама министра обороны, между прочим, по пограничным вопросам. Уже не только по береговым, но и по остальным границам анклава. Растет наш орел.

В виде ложки дегтя — границ у анклава еще нет. Линии на карте не в счет. И над этим вопросом работать предстоит много и вдумчиво. Но пока Димыч только намекнул о грядущих проблемах, предпочтя акцентироваться на победных реляциях.

Самое смешное, что керосина не нашли и в Высоцке. Зато без проблем обнаружили в Луге, практически пустом порту, если не считать кучу строительной техники и около сотни нежити. Действительно не знаешь, где найдешь, где потеряешь.

Вчера весь анклав стоял на ушах, организуя перебазирование людей из Выборга и Высоцка. Даже «Георг Отс» вспомнил, что он не гостиница, а паром на ходу, выгрузив временно всех постояльцев и совершив два рейса до Выборга и обратно, возвращаясь загруженным «по клюзы».

Только все расслабились, пришло радио от Харона, мол, встречайте еще конвой. Начальник порта как услышал цифры, стал подражать начальнику аэродрома — то есть пищать от восторга и выть от ужаса. А когда эту армаду увидели гирляндой огней до горизонта, в ужас пришли и Большие Боссы, кулуарно велев Харона «без намордника» больше никуда не выпускать.

Еще ночью, свел перфекциониста Юрьевича с мечтателем Васильевичем, то есть представил капитана «Чичерина» нашему начальнику порта и настоятельно порекомендовал Алексея в замы Сергею. Удивились оба моряка — обычно я не столь категоричен в рекомендациях, но восприняли идею благосклонно. Возможно, только благодаря этому «дуэту» аврал обустройства на новом месте закончился ранним утром, а не через пару дней. Судя по толпам народа, ходящим и бегающим по набережной Канала, новички начали активно втягиваться в новую жизнь, не без конфликтов, но пока обходилось без стрельбы.

Пан смаковал цифры. Действительно, недурственно прибрахлились — к нашему Шутнику добавилось семь Тарантулов из Высоцка, плюс пара кораблей из легкого, сто сорок тонн, рейдового тральщика и девятисот тонного морского тральщика «Вице-адмирал Захарьин» умыкнутые от стенки Средне-Невского завода. Десяток крупных, по нынешним временам, военных кораблей это… внушает. Про массу катеров молчу. Про вертолеты и истребители не упоминаю. Вся триада в сборе — армия, авиация, флот. Вместе с Арсеналом и не помянутым иным снабжением.

Зато обо всем этом, материальном, не забывал Димыч, выдавая очередную строчку из цифр трофеев, и делая медитативную паузу на восхищение и прихлебывание кофе. Перечисление уже дошло до складов погранцов, с «бушлат зимний — триста сорок штук, сорок тюков». Не удивлюсь, если Пан знает, сколько трусов помещается в сорокафутовый контейнер. Слушать его становилось скучно, но токующий глухарь окружающих не замечает.

Правда, довольно скоро от медитации на добычу Пан перешел к возникшим проблемам. Кронштадт выразил протест на столь наглую проводку конвоя. В их словах явственно звучало «Да вы офигели!». Так что, обещанные мной трения начинаются.

— По этому поводу вспомнился мне анекдот «Доктор, меня все игнорируют! Понятно. Следующий!». Это я к тому, что в кругу друзей ничем не щелкай. Кронштадтцам работать надо активнее. В том числе с людьми. Могли ведь весь этот конвой к себе сманить, пообщавшись с народом раньше. Расширить, так сказать, границы своего присутствия. И кстати, Димыч, хоть на карте — покажи мне границы анклава, для общего развития!

Пан пожал плечами — А нету границ. Тебе интересно, возьми и нарисуй. Только с «обоснуем», а не «потому что гладиолус!».

А мне и рисовать ничего не надо, открыл ноут, выводя его из спячки, и послал на печать файл «ankl.pdf». Потом послал еще раз, увеличив контрастность. Теперь файлик «ankl.doc» и пусть Димыч восхищается моим умищем!

Вместо восхищения Пан достал своими придирками, почему так, почему эдак. Я даже рычать начал.

— Четвертый раз повторяю! Не надо нам в город лезть! Вот есть же прекрасное рокадное шоссе обходящее город в пятидесяти километрах от Центра. Называется Кировская бетонка или А-120 «Санкт-Петербургское южное полукольцо». От Большой Ижоры, где наш Арсенал и передовая, до Кировска, откуда мы вчера людей вывозили. Все. Ближе к городу пускай кронштадтцы лезут. Мы со временем на этой бетонке поставим «Стену» и не дадим расползтись нежити из Петербурга. Но это с весьма нескорым временем. А пока максимум границ, что мы осилим, это пятьдесят километров кировской бетонки от Арсенала до поселка Войсковицы, где рокада пересекает железную дорогу на Нарву. Это будет восточная граница анклава. Южная граница сто километров этой самой железной дороги до Нарвы. Западная граница по реке Нарве и побережью Финского залива. Все! Этот «прямоугольник» пятьдесят на сто километров мы еще десятилетие зачищать будем! Нас ведь и десяти тысяч населения нет, два человека на квадратный километр! А должно быть двадцать человек на километр — как это было в Ленобласти ранее. Я и так границу провел с запасом! Посмотри, там внутри пунктиром отмечены варианты скромнее, хотя я буду настаивать на первом и основном варианте с Кировской бетонкой и железкой в Нарву.

Димыч пробежался глазами по распечатке, затем ответил с ухмылкой.

— Твое мнение до боссов донесу обязательно. И даже с твоими нецензурными комментариями. Только с населением ты чуток ошибся, нас уже почти одиннадцать тысяч. Как уже говорил, не ты один работаешь. Кстати, ночью вышли на связь по радио аж из Константино-Еленинского женского монастыря, это в семи километрах севернее Репино. Они утверждали, что господь послал им весть, и они готовы ровными рядами двигать к нам да еще массу укрывшегося у них народу тащить. Только не могут, ибо окружены воинством сатаны. Харон, признайся как на духу, ты тут не замешан случаем? Можешь мне на ухо ответить, чтоб супруга не заинтересовалась твоими отношениями с монахинями.

Пришлось поведать историю про «кричалки», сбрасываемые с самолета. Идея, в принципе, хорошая — только вот выцарапывать монахинь из окружения «воинства сатаны» будет удовольствием недешевым. Вертолеты гонять туда-сюда никакого керосину не напасешься.

Обсудили с Димычем идею «вертолетоносца» на базе самоходной баржи. Как раз решение для спасения монашек. И людей вытащим, и вертолеты по короткому плечу летать будут, бережно расходуя моторесурс с топливом. Кстати, пригнанный в конвое «Волго-Дон 149» вполне подойдет. Его четыре гигантские крышки трюмов вполне сгодятся на роль четырех вертолетных площадок. Только там спасенных людей поселить будет некуда. Впрочем, в трюмы можно поставить несколько бытовок строителей и будет городок, на пару-тройку сотен жителей. Перетерпят спасенные временные неудобства, отсутствие окон и бытовую неустроенность. А свет мы в трюмах организуем. И даже пальмы в кадушках поставить можем — этого добра по городу нынче засыхает огромное количество.

За обсуждениями набросали эскиз «ВЛоМа», и Пан начал названивать начальнику порта, а затем и по службам Станции. Я, вспомнив про блага цивилизации, начал со звонков бармалеям. Превратили кают-компанию Катаны в офис. Причем, есть деловые помещения и у меня на дебаркадере и на пароме и у Пана в штабе — но все равно сидим на яхте.

Закончив общаться, и дождавшись паузы в моих разговорах, Димыч огорошил.

— Все равно тебе к монахиням лететь на гидроплане придется.

Как говорится в анекдоте — «у меня чуть перфоратор из рук не вывалился». Это, с какого перепугу? Не люблю я фанатиков в любом их проявлении, что монахинь, что одуревших футбольных фанатов, что непримиримых борцов за веру. Пусть этих людей их боги или певички, по которым они фанатеют, или футболисты всей командой, спасают. Я палец о палец не ударю. Димыч продолжил.

— Связи с ними нет. Даже не уточнить, сколько их.

Выразил свое недоумение вопросом — А как же тогда они связывались со Станцией?

Пан сделал одухотворенное лицо и явно собрался нести пургу про божественную помощь, но увидев мои поджатые губы, доложил коротко.

— Радио в монастыре нет. Никакого. Но среди укрывшихся за стенами монастыря был радиолюбитель, на Запрудной улице жил. Вот после твоих записок он и предложил сбегать до дому к своей радиостанции и передать сообщение. Нежить, окружившая монастырь превратила рутинную операцию в героический прорыв, с заплывом в ледяном пруду и передачей сообщения, когда в дверь ломились неупокоенные. Теперь, даже неизвестно, добрался ли радиолюбитель обратно. Но он точно не полезет на второй сеанс связи, если, конечно, не ушибленный на всю голову как некоторые. Вот и предлагаю тебе, как самому опытному из Харонов, слетать и посмотреть что там и как. Даже не настаиваю на посадке в пруду перед монастырем! Сам смотри по обстоятельствам. Сядешь — хорошо, заодно и рацию этим сидельцам привезешь. Не сядешь, так хоть доложишь обстановку.

— Димыч, почему опять я?! У нас в гидропорте сейчас три пилота «дабл Алекс и Олег», гораздо опытнее меня. Пусть они летят! Достало меня уже! Полно работы!

Пан покивал, и задумчиво закончил.

— Все правильно. Можешь и им поручить. Но я заметил, что судьба только тебе ворожит. Остальным так не везет, и пилотов своих растеряешь по опасным заданиям легко. Но решать тебе.

Вот ведь мерзавец! Смерти моей хочет! Небось, на супругу зарится, многоженец потенциальный! Морда служивая! Еще и мину скорбную состроил!

Осталось только прошипеть нецензурно, и начать звонить Сергею, который Геннадьевич. Пусть ЭЛку готовят. Снять ее с баржи еще вчера сняли и отбуксировали к дебаркадеру. Теперь пусть проверят хорошенько. Плохие у меня предчувствия. И настроение поганое.

Полтора часа ушло на общение с бармалеями, постановку задач и прием работ. Катюху оставил дома, несмотря на все ее обидки. Полетим вдвоем с Михаилом. Наконец от Димыча приехал боец, привез рацию в виде зеленого короба, брезентовый сидр с десятью Макаровыми и один цинк, то есть тысяча двести восемьдесят, патронов к ним. Позвонил Димычу, возмутился, что так мало оружия. Понимаю, что монашки оружие проигнорируют, но там же еще и нормальные люди могут быть. В результате переговоров пулемета нам так и не дали, велели обходиться своим, который штатно у Михаила, так как знают, куда второй пулемет некий Харон сразу приспособит. Зато обещали к вечеру вывести с рейда «Вертолетоносец» с двумя «Василисами».

Еще через полчаса ЭЛка была в воздухе, Курс сорок семь, дальность шестьдесят. Первые несколько километров шли над Копорским шоссе, и на нем уже наблюдалось оживленное движение машин. Буквально несколько дней назад мы тут от нежити спасались, а сегодня уже гражданские машины спокойно ездят по своим делам к плацдарму и обратно. Прав Димыч, не я один работаю «на износ».

Затем под крыльями мелькнула «Стена» и пошли мертвые земли, где смотреть было особо нечего. Разве что осмотрели ряды теплиц Сосновоборского агрохозяйства, пока не попавшего в защищенную зону Станции, но его и до нас специалисты с воздуха осматривали. Все же огромные площади теплиц городу жизненно важны.

Береговую черту пересекли у форта Красная Горка, аккурат над филиалом нашего Арсенала. Показал Мише мелькнувшие под крыльями береговые батареи, капитально разграбленные в девяностые годы. Раньше это были памятники истории — теперь это напоминание о скотстве, и жадности.

Пока летели над заливом, дал «порулить» Мише. Ему интересно, а мне не так скучно. Хотя, за десять минут перелета над заливом заскучать даже Катюха не успела бы. Северный берег залива пересекли между Комарово и Зеленогорском, замелькали зеркала озер и прудов и через две минуты прошли над поселком Ленинский, где на улице Советской и расположен монастырь. Любопытное сочетание топонимов. Как говорили в фильме «Корона Российской Империи» — «это символично!». Религия «христианство» старательно заменяет религию» коммунизм». Свято место пусто не бывает.

Заложил крутой вираж над обещанным мне, как посадочная площадка, прудом. Часть пруда еще ледком играет. Скорее всего, тонким — но на посадочной скорости в девяносто километров в час, даже такой лед для пластикового корпуса гидроплана как стальные лезвия. Опустился пониже, рассматривая пруд а заодно поднявшуюся суету в монастыре. Живые тут явно есть. И нежити хватает, суда по плотной толпе стоящей у каменной стены монастыря.

Садится некуда, между живыми и берегом пруда куча нежити бродит. И не лежит душа помогать культистам. Можно со спокойной совестью лететь обратно. Но все равно кружил над монастырем, собирая информацию. Душа не лежит, а «призвание Харона» требует. Плюнул, наметил единственный курс посадки, где мне почти хватит открытой воды. В конце пробега ткнемся в ледяной припай у берега, но уже практически без скорости. Рискну.

Заход на посадку делал на предельно малой высоте. Уже на подходе к пруду понял, что промахиваюсь и ушел на второй круг. Во второй раз вроде все хорошо шло, но почти притеревшись к воде ушел на третий круг. Теперь уж наверняка.

Сел, как ни странно, совершен без проблем и реверсом винтов сократил пробег так, что до льда ЭЛка не добежала. Переоценил я посадочные трудности. Но сверху пруд смотрелся как «стакан воды» — после просторов залива садиться тут было очень некомфортно.

Гидросамолет застыл у кромки тонкого, ноздреватого ледка, разворачиваясь кормой к берегу. Винты взвыли, толкнув машину к берегу, и затихли. Сбросил с головы гарнитуру, уже привычно повесив ее на рог штурвала, подхватил Дикаря и пробрался к люку, из которого уже торчал Михаил.

К берегу стягивалось много нежити, заинтересовавшейся новыми звуками. Прикинул дистанции. От берега до дороги метров двадцать по травянистому пологому берегу. После дороги метров сорок подъема к воротам монастыря. Причем, внизу, у дороги имелись еще одни ворота монастыря, решетчатые. Но в данный момент они были распахнуты, и весь склон, поднимающийся ко вторым воротам, устилала упокоенная нежить. Если это не реакция нежити на «освященную воду», то в монастыре нашлись и стволы и патроны.

От идеи быстренько пробежать до ворот пришлось отказаться. Слишком плотные толпы встречающих. Придется отстреливать, благо патронов к мелкашке много, дистанция тут смешная для оптики Дикаря, да и сидим мы хоть у берега пруда, но даже Зубастик не допрыгнет.

В три часа дня, субботы, пятого мая, мы все еще стреляли. У меня уже палец устал набивать магазинчики Дикаря. Работали посменно, то я отстреливал пока Михаил пополнял боезапас, то он стрелял, я заряжал. Но местная нежить, наконец, начала приобретать новый рефлекс — выстрелы сулят не еду, а упокоение. Еще час назад сюда ковыляли со всех сторон, а сейчас некоторые кегли уже уйти пытаются. Глядишь, еще часик и мы расчистим место для броска к монастырю.

Самое обидное, что на роль гонца только моя кандидатура. Миша хорош с пулеметом, и ему самое место торчать из люка гидроплана, прикрывая мой прорыв. А мне тащить пятнадцати килограммовую рацию на пузе, и брезентовый мешок с пистолетами и патронами, которые вместе четверть центнера весят. С сорока кило уже не побегаешь.

Наконец этот неприятный момент настал. Подгребли к припаю, разбил лед у берега, померил веслом глубину и плотность дна. Тяжело вздохнул и соскользнул по хребту самолета в воду. Глубина чуть выше колена, но холодная вода обожгла, будто кипятком. Благо неопренка, препятствовала вымыванию тепла, и требовалось только перетерпеть первые секунды. Грузно заковылял к берегу, ломая ледок и разгоняя волну. Еще и вылезать в намеченном месте берега оказалось сложно. Как-то все сегодня через…эээ… сложности. То ли дело, вечерок с микроконтроллерами поковыряться! И как Пану удается затянуть меня на эти галеры?!

Вот так шел, переваливаясь, матеря свою мягкотелость и поминая Димыча добрым словом. Чтоб ему икалось. Правой рукой придерживая «Парус» на пузе, левой крутя Макарыча. От ЭЛки щелкал Дикарь, остужая интерес нежити к ходячему «хот догу».

Без проблем вышел на дорогу, перешагивая через упокоенных. На асфальте огляделся, вздохнул еще раз и, пройдя через упавшие решетки, полез опять наверх по склону. И где тут комитет по встрече? Могли бы хоть ворота открыть!

Ворота мне так и не открыли. Они завалены оказались, и разгребать баррикады долго. Вот мне веревку и спустили. Угу. Нашли спецназера, по веревкам лазить, будучи мешками увешанным. По одному подняли мешки, а меня не успели.

От озера длинной очередью ударил пулемет, резко меняя привычные уже негромкие щелчки мелкашки на грохот очереди ПК. Повернулся в сторону, поднимая Макарыч, и этот маневр уберег меня от прямого удара лапой. Удар пришелся вскользь, срывая плечевую пластину вместе с куском неопрена. Плечо сразу захолодило. Да меня всего, если честно, захолодило до мокрых, зато потеплевших, штанов. Знакомая акулья морда прошла буквально в сантиметрах перед глазами, пока наши тела разлетались. Мое от удара, нежить гасила инерцию рывка. Но могу собой гордиться — высадил всю обойму так и не выроненного Макарова и всеми пулями попал. Только плевать оно хотело на Макарова, несмотря на все награды, включая звезду Героя Социалистического Труда и сталинскую премию, полученную Николаем Федоровичем за пистолет. Как собственно наплевало оно и на длинную очередь, ударившую в левый бок твари, выбивая фонтанчики плоти с противоположной стороны. Две звезды Героя Труда Михаила Тимофеевича тварь так же не впечатлили. У кого у нас там три звезды было? У Хрущева? Вот пусть он своим знаменитым, хоть и фейковым, ботинком эту тварь охаживает. У Курчатова еще три звезды были. Но применять его поделки — уже перебор. И о чем только не подумаешь, пока последний аргумент вытягиваешь!

Выстрелить «мясорубкой» так и не успел. Только мы с тварью замерли в героических позах — она, напружинившись и взрыхлив землю когтями, я, приподнявшись на руке, почти как на картине Рембрандта, и вытянув в сторону нежити ракетницу. Тут со стороны трехэтажного жилого дома на территории монастыря бахнула винтовка. Солидно грохнула, раскатисто. Тварь разом обмякла, будто все кости из нее выдернули.

Сел, тряся головой и шаря вокруг в поисках выпущенного, по израсходованию обоймы, из рук Макарыча. Нашел, перезарядил, поднялся. Над стеной монастыря торчало несколько голов смотрящих округлившимися глазами не на тварь, а почему-то на меня. Что окончательно испортило настроение. Еще и плечо мерзнет. Пнул тварь по морде от души.

— Сволочь! Мне теперь историю для супруги придумывать, за какой такой гвоздь в женском монастыре я зацепился, что неопренку порвал! А порвал бы не на плече, а ниже, вообще бы отбрехаться не смог! Тварь!!! — и пнул еще раз, успокаиваясь.

Адреналиновый шторм все еще ходил по организму, руки подрагивали, но запал куда-то бежать и что-то делать постепенно проходил. Вернулся к забору так и не найдя вырванный клок защитного костюма. Сожрал он его, что ли?

Дальше было почти не интересно. Перелез через стену, поручкался, поговорил. Еще поговорил. Послал монашек к их богу — я из другого пантеона и абсолютно ничем им не обязан. Нашел более адекватных собеседников. И тут заметил дедка, вышедшего из дверей жилого корпуса со здоровенной винтовкой за спиной. Дедок закурил, окутавшись клубом дыма первой, самой вкусной затяжки. Потом глянул на меня, уже подходящего к крыльцу.

— Благодарю отец — склонил голову в благодарности — выручил карамультуком своим.

Дед сквозь дым фыркнул и проявил неожиданные познания.

— Не, эт не он. Карамультук фитильный был. Эт старый, добрый Бердан — и дед вытащил из кармана латунный патрон, побольше винтовочного и с толстой, около сантиметра, свинцовой пулей, по центру которой просматривался стальной стержень.

— Видишь, сам снаряжаю — продолжил дед, хотя я не понял, как должен был это увидеть — и дед мой Бердана пользовал, теперь и мне довелось. Преемственность!

— Ну а к нам в альянс поедете? — спросил исключительно для продолжения разговора.

— Так куда ж мы денемся. Тут отродий этих, что у ворот привалил, кажный час все более. Пара деньков и не отстрелимся. Не слушай ты этих сестер блаженных, не все тут ныне умом здравы. Ты с Феоктистом переговори или с Иларионой — дед поддернул рукав и глянул на крупные, наручные часы — Минут через пятнадцать они от раненых спустятся.

В это время наверху жилого дома щелкнул выстрел. Дед даже ухом не повел, но добавил к своему монологу — Теперь уж, наверное, раньше.

Недоуменно посмотрел на окна жилого корпуса, за которыми и лечили и причащали и упокаивали. Интересные монахи тут попадаются. Религию вообще ждут серьезные правки. Впрочем, Библию правили уже не раз, согласно заключениям историков, поправят снова, им не привыкать. Гораздо интереснее, кто именно поправят. Вера и Религия, совершенно разные понятия. Правки от человека Веры и от человека Религии — прямо противоположны, так как и цели у этих людей разные.

Вера — неотъемлемое чувство человека. Любой атеист во что-либо верит, в коммунизм, в честность рекламы, в скидки магазинов, решивших торговать себе в убыток. Словом, верят все и всегда.

Религия — способ заработать на Вере. Например, Мавроди и «МММ» зарабатывали на вере, что следуя примеру Лени Голубкова, можно за месяц стать миллионером. Никаких доказательств МММ не предъявляла. Только Вера. И когда обманутые пятнадцать миллионов вкладчиков требовали денег, никто не мог объяснить, почему они полезли в этот очевидный обман. Вера в чудо — вот двигатель всех этих пирамид.

Евреи придумали христианство для гоев. Еще раз. Для самих евреев был и остается религией иудаизм, с основной книгой «Тора». Для всех остальных евреи основали христианство и «Библию». Еще раз. Главные торгаши и ростовщики тех времен создают и старательно продвигают религию — «на земле надо страдать, молиться и жертвовать — тогда после смерти будет рай и гурии». Переводя на язык МММ — вложите в нас деньги сейчас и получите дивиденды после смерти. Никаких доказательств — только Вера. Лично я от столь ошеломительной финансовой аферы готов хлопать стоя. Хлопать Дикарем и через оптический прицел. Но тогда не нашлось, кому похлопать этим аферистам, и «пирамида» начала разрастаться. Хочешь получить кредит на мастерскую у ростовщиков? Принимай христианство! Собрался воевать соседа, и нужны деньги для найма войска — ростовщики и тут готовы помочь, но только если не с соседом пойдешь воевать, а непокорных язычников на Руси вырежешь. Вот так и росла пирамида «мирной и благостной религии», заливая все вокруг кровью сарацин, ацтеков и славян. Христианство несли только на богатые земли, с которых потом много денег высосать можно было. Никто не лез массово крестить тех же чукчей, да и большая часть племен Амазонки, южной и центральной Африки так и остались «не окормленными» по нынешнее время. Почему? Да взять с них нечего! Финансовые пирамиды не строят из ракушек и глиняных черепков местных денег. Фанатики от религий не в счет — эти ищут свою «Голгофу», вот и лезут в пасть людоедам. Нормальные священники предпочитают дорогие лимузины и часы Ролекс, что они последние годы и демонстрировали, состязаясь, кто из них наиболее нормальный священник. Да, такие были не все. Но голова у церкви была гнилая изначально — о чем дальше говорить?!

И вот теперь мне интересно, кто и когда будет переписывать труды евреев. Если очередной «настоящий священник», то все мои сегодняшние риски зря. Если «батюшка подвижник» — то и демоны с ней, моей порванной неопренкой. Все же, я человек верующий, я верю, что все у нас будет хорошо.

А вот термин «противник религий» мне не подобрать. «Атеист» не верит в сверхъестественное — я верю, так как сталкивался с необъяснимым. «Богоотступник» отступил от религии, но я к ней и не приближался, как и не вкладывал денег в МММ. «Богоборец» — так мне роль Дон Кихота, воевавшего с воображаемым противником, абсолютно не интересна. Язычник? Ну, пусть будет язычник — по крайней мере, древние боги считали славян своими детьми, а не «рабами божьими».

Мои размышления прервала парочка спускающихся по ступеням и ведущих оживленную, вполне мирскую беседу, «служителей божьих». Вот смотрел на них и думал, что же в них сильнее, Вера или Религия.

Загрузка...