Группа Фале

Глава 4. Ефросинья Петровна

Везение, что это такое? Когда шел, упал и неожиданно в грязной луже нашел бриллиант? Или, когда вытащил билет на экзамене, ответ на который знаешь только потому, что только его и выучил? Или, когда ведут убивать, и вдруг…

Гронд не поверил собственным глазам. Стражник, который его сопровождал в камеру пыток, остановился, приказал не двигаться и подбежал к рыцарелле, стоящей у ограждения пусковой шахты, мило улыбающейся кривыми клыками, и соблазнительно облизывающей тонкие губы змеиным языком. Любовь, подлая баба иногда заставляет делать такие глупые поступки, за которые приходится расплачиваться под час кровью.

У Фале появился шанс. Нет, не выжить, об этом он даже не думал. Шанс достойно умереть не на пыточной дыбе, пуская слюни, а так, как и подобает воину, в бою, и он его не упустит.

Рыцарь, сопровождающий его сделал глупость: отвлекся, забыв в порыве нежных чувств с кем имеет дело. Связанные руки для того, кто всю жизнь воевал, не проблема. Толчок с разворотом, и хвост летит в головы влюбленных. Счастливый ухажер с предметом своей страсти, падает в шахту уже мертвыми, а пленник получает наконец возможность мстить.

Что дальше? Избавиться от веревок. Жаль стражник улетел вместе с оружием, но голые руки тоже могут убивать. Металлопластиковое ограждение. Прочный материал, но хрупкий. Зная, как бить, можно легко сломать. Под ударом ноги квадратная труба разлетается осколками оставляя острые края. Теперь можно резать веревки, и плевать что они из стекло-полимерного волокна с атомами титана. Сила, трение и упорство, побеждают любые путы, и дают возможность жить.

Гронд Фале Эльфийс улыбнулся, и побежал туда, от куда только что его привели. Настало его время. Жди Шалагуд, месть идет к тебе.

— Я словно побывала там с вами. — Вернера с восхищением посмотрела на профессора. — А у вас действительно есть хвост? Вот Гоо и Чирнелло я видела в истинном обличии, а вас еще нет. Почему?

— Тебе бы это девочка не понравилось. — Ответил за Фале засмеявшийся кот. — Видок у нашего шефа, прямо скажем, не для слабонервных. Вот если перед этим грамм триста коньячку, то, пожалуй, и проскочило бы, как картинка при появлении белочки, а на сухую не советую.

— Он похож на черта, такого, каким рисует ваше воображение слугу тьмы. — Гоо сделал глоток кофе и потянулся. — Устал я сегодня что-то, всю душу бабка вытянула.

— Что за бабка? — Заинтересованно посмотрела на него Вернерра.

— Есть тут одна. Божий одуванчик с виду. Сидит на лавочке, морщиться от артрита, ненавидит всех в душе, и ждет смерти. Вот только, не только своей смерти. Друг я ее теперь. — Вздохнул ворона

— Не вздыхай. — Гронд встал, и подошел к книжному шкафу. — Тут на твою милую бабушку целое досье у нас составлено. Единственная, кто умудрился дважды нас обвести вокруг пальца. Третью жизнь живет, и, судя по всему, готовиться четвертую начать. Упустишь, сообщу о тебе туда. — Он поднял палец вверх. — Обвиню в не компетенции.

— Будем считать, что я испугался. — Гоо невозмутимо отхлебнул кофе. — Только вот отвечать будем все. Бабушка эта черная вся, скользкая. Ходит с утра в церковь за упокой свечки живым соседям ставит, а по вечерам с детками чужими бесплатно нянчиться, с теми у которых родителям некогда, улыбается тварь.

— Ей котенок в дом не нужен? — Не оборачиваясь, и не переставая рассматривать из-за плеча профессора книгу, которую тот читал, спросил Чирнелло.

— Это ты что ли котенок? С такой-то рожей? — Хмыкнул Гоо.

— Конечно. Я умею быть, и милым, и маленьким. — Не оборачиваясь ответил кот. — Даже мурлыкаю, если надо.

— А не боишься, что она тебя отравит. Просто так, потому что душа захотела. С нее станется. — Хмыкнул Гоо.

— Меня, и отравит? — Захохотал Чирнелло и наконец обернулся. — От тебя ли я слышу это, друг мой ворона. Как можно отравить обертку, в которую завернута душа?

— Помолчите. — Внезапно рявкнул профессор. — Это действительно неплохая мысль, подселиться к ней домой на законных основаниях. Только вот не знаю, как это сделать? С улицы она животное вряд ли возьмет.

— Пусть ей Гоо подарок сделает. От всей души. — Вклинилась в разговор Вернерра.

— Я за. — Кивнул ворона. — Готовься блохастый к незабываемым впечатлениям. Сам напросился, а я с удовольствием посмотрю, и посмеюсь.

На лавочке у подъезда сидела миловидная, чистенькая бабушка в голубеньком берете, в такого же цвета однотонном платьице, и несоответствующим наряду, стоптанных, серых валенках. Она улыбалась тонкими бесцветными губами, и хитро косилась выцветшими старостью, блеклыми, голубыми глазами, из-под седых бровей, на сидящего рядом с ней статного мужчину.

Тот жаловался на змею жену, гуляющую от него на пропалую, на непослушных двоих детей, по которым колония плачет, и вообще они не от него. Нагуляла где-то стерва, а ему, дураку, воспитывай.

Бабушка вздыхала сочувственно, поглядывая на птичий профиль собеседника, и сокрушенно качала головой, а когда тот не видел, ехидно улыбалась.

— Я вот тоже милок жизнь-то тяжелую прожила. — Продолжила она разговор, когда поток жалоб собеседника иссяк. Мужа, пьяницу схоронила десять лет назад, детки разъехались, и забыли. Одна — вот теперь бедую, и не жалуюсь. Вот и тебе Ванечка (так представился бабушке мужчина), присоветую: «Брось их, да живи один, в свое удовольствие».

— Да как же одному-то, Ефросинья Петровна? Не привык я один-то? — Встрепенулся собеседник.

— Дак вон собачку заведи, вот и радость будет. — Хмыкнула она, указав на одиноко роющегося в мусорном контейнере кабеля.

— А вы сами, что же? Или есть живность дома какая? — Ванечка хитро сощурился. — Кот, или канарейка?

— Нет, с улицы брать брезгую, а покупать дорого очень. Пенсия-то маленькая. — Вздохнула бабушка.

Они словно сговорившись замолчали, и опустили головы задумавшись. В этот момент, к подъезду подъехал черный, дорогой автомобиль. Остановился напротив скамейки, пассажирская дверь открылась, и растерянная девушка подошла к парочке собеседников.

— Простите. Вы не подскажите, квартира номер четыреста тридцать шесть? Филимоновы? Это какой подъезд? — Она с надеждой посмотрела сначала на мужчину, а потом на бабушку.

— Так нет тут, ни такой квартиры, ни Филимоновых никаких. — Пожала плечами Евдокия Петровна. — Домом ты ошиблась красавица.

— Это номер шестьдесят шесть дробь один? — Девушка развернула бумажку с записанным адресом.

— Он самый. — Кивнула бабушка. — Только квартир тут девяносто шесть. Ошиблась ты.

— Да нет, точно все записала. — Горько вздохнула девушка.

— У вас что-то случилось? — Поднялся мужчина. — Может я чем могу помочь?

Понимаете. Котенка они купить хотели. Последний из помета остался. Порода дорогая мейн-кун, не каждому по карману, а тут такая удача, покупатель. — Вздохнула она. — Обманули. Глупая шутка. Не знаю, как и быть?

— И дорого? — Мужчина хитро скосился на внимательно прислушивавшуюся к разговору бабушку.

— Да я уже скинуть половину готова. — Она с надеждой посмотрела на потенциального покупателя. — Жалко котенка. Не топить же?

— Что же, пожалуй, возьму. — Ванечка достал дорогой, черный портмоне золотой тесьмы.

— Не пожалеете. — Заулыбалась продавщица. — Он такой лапушка.

— Никак решил от своей змеи уйти, и уже утеху себе покупаешь? — Хмыкнула бабка. — Молодец милок. Быстро ты. Так и надо.

— Может и уйду, но позже, а этот котенок для вас. Подарок от меня за хороший совет. — Улыбнулся мужчина, но глаза его сверкнули льдом.

— С ума сошел, касатик. Он же дорогущий! — Бабка даже подпрыгнула от неожиданности.

— Ваше ко мне отношение дороже. — Улыбнулся мужчина и повернулся к девушке. — Давайте сюда этот рассадник блох, теперь у него новый хозяин будет. Очень заботливый. — В глазах Ванечки ко льду добавилось ехидство, а девушка едва заметно улыбнулась.

— Я едва сдержалась! — Хохотала Вернера. — Рассадник блох!.. Это же надо так сказать!.. Я словно увидела, как Чирнелло подпрыгнул от злости.

— Ты словно увидела, а я рядом с ним сидел. — Игорь едва сдерживал себя, чтобы то же не рассмеяться. — Он действительно подпрыгнул. Зашипел, и едва в человека не обернулся. Вот бы провал был.

— В следующий раз, так пошутите, накажу со всей жестокостью. — Профессору было совсем не до веселья. — Агента внедряем к хитрой твари, а вам все: «Ха-ха». Думайте, когда что-то делаете. Если бабка догадается, то спрячется так, что ее с собаками потом не разыщешь.

— Само как-то получилось. — Смутился Гоо. — Нечаянно вышло.

— Ладно. — Махнул рукой Фале. — Ума нет, считай калека. Как там Чирнелло?

— Теперь он Пушок. — Улыбнулся ворона.

— Почему Пушок? — Удивился Гранд. — Он же гладкошерстным прикинулся?

— У бабки при встречи спросишь. Она мне не объясняла. — Фыркнул Гоо. — Нормально вроде все у него, домой она его забрала. Теперь только ждать. Думаю, кот найдет способ, как с нами связаться.

— Пушок… — Бабка присела на табуретку перед смотрящим на нее преданными глазами котенком. — Вот зачем ты мне нужен? И не отказать же было. Вот незадача. Корми теперь тебя, ванночку выноси. Кстати, о ванночке. Только попробуй мне на полу нагадить. Утоплю. — Она задумалась. — Чем тебя кормить-то. Вон рожа какая, жрешь наверно, как не в себя. — Петровна встала, и пошла на кухню, а котенок, жалобно мяукнув последовал мурлыкая за ней.

— Не тарахти. — Рыкнула она на его. — Не люблю этого. Сейчас молока налью в блюдечко, и хватит с тебя на сегодня. — Она хлопнула холодильником, и достала пакет. — Вот, лопай, Пушок. — Выплюнула она слова. — И не мешай мне наблюдать.

Ефросинья Петровна села на табуретку около окна, и задумалась. Котенок, полакав с выражением отвращения на морде молока, запрыгнул на подоконник и начал вылизываться, изредка бросая взгляд на улицу, пытаясь понять, куда смотрит старуха.

Обычный двор. Время полдень, все на работе, потому никто не гуляет и никто не спешит по делам. Пустынно. Напротив такой же, как и тот, где его приютили дом. Пять этажей, три подъезда. Ничего необычного. Что же так интересует бабку, что она не отрывает взгляд? Седая прядь закрывает от котенка глаза старухи, и потому не понять куда она смотрит.

— Сегодня, что-то долго. — Прошептала она. — Не дай бог передумала молиться, что тогда делать буду, и не знаю. — Она посмотрела на кота. — Что смотришь, тупая морда. Там моя новая жизнь сейчас болеет. — Вздохнула бабка. — Что-то сегодня задерживается мамаша. В это время всегда в церковь ходит. Поплачет мне в платочек, все новости расскажет дурочка. Вот и она. Пора идти. Только посмей мне на полу нагадить, сволочь.

Дальше вверх. Следующий пролет пустой, врагов нет, и это хорошо. Резню он устроит потом, а сейчас надо найти Шалагуда. Кровный враг еще выше, во дворце лабиринта. Гронд помнил, где его покои. Был здесь в детстве с отцом, когда еще тот считал эту тварь другом. Как давно же это было… Но сейчас не до воспоминаний. Душа требует мести.

Еще один пролет. Стражник на обзорной площадке. Стоит и что-то там рассматривает под ногами, водя носком кованного титаном сапога по полу. Расслабились рабы Шалагуда. Давно им не противостоял достойный соперник. Сейчас Гронд исправит эту несправедливость.

Прыжок со ступенек снизу. Гибкое тело, оттолкнувшись руками от ограждения бесшумно взлетает вверх, и падает на спину рыцаря. Резкое движение руками, хруст позвонков в шее, и обмякший стражник падает под ноги улыбающегося Фале.

Нет ничего приятнее, чем смерть врага.

Но надо подниматься еще выше, и там может быть много тварей, там жилые районы, там главная площадь. Незаметно пробраться трудно. Поднимется тревога, и Шалагуд запрется в лабиринте, и не покажется пока Гронда не убьют слуги. Не этого желает душа. Умереть можно только после того, как плюнешь на труп врага, когда чувства в груди порадуются мести, и успокоятся.

Рыцарские доспехи малы, и неудобны, но ради справедливого возмездия можно потерпеть эту неприятность. Сквозь забрало мир похож на тюрьму. Фале хищно улыбнулся. Ведь это не он в тюрьме, а все они. Теперь его не отличить от слуг подлой твари, вот только под доспехами не трепещущая страхом скользкая субстанция раба, а вольная душа гордого Эльфийса.

Жди Шалагуд. Он скоро придет, и ты ответишь за все.

Вернерра отодвинула ноутбук и откинулась на спинку кресла. Какой оказывается огромный мир окружает нас всех. Мы сидим в своей ракушке, считая себя совершенными творениями, и не знаем, что где-то там есть другие места, где кипят страсти, идут войны. Где так же, как и на земле любят, и ненавидят, рождаются, растят детей и умирают.

Как хочется увидеть все это собственными глазами. Вот только это невозможно Те миры не приспособлены для человека. Воздух не тот, атмосферное давление не то, может как раздавить, так и разорвать изнутри. Остаются только книжки профессора, которые все без исключения читатели считают фантазией, и даже не подозревают, что это автобиография внеземного существа.

Девушка оглянулась. Николай Сергеевич сидел у появившегося из неоткуда камина в кресле качалке, накрытый клетчатым пледом и монотонно раскачиваясь читал одну из своих черных книг.

Гоо спал, откинув голову на спинку еще одного кресла рядом со столом, на котором парил вездесущий, всегда горячий кофейник.

Захотелось кофе. Вернерра тихонечко подошла и взяла чашку. Ворона приоткрыл один глаз, подмигнул, и снова закрыл. Девушка улыбнулась, и налила кофе.

— Капни коньячку. — Гоо достал от куда-то из воздуха пузатую бутылку темного стекла. — Настоятельно рекомендую двенадцать капель. Триста сорок один год, пять месяцев и четыре дня выдержки. Количество звездочек не поместилось бы на этикетке, даже если бы она там была. Успокаивает нервы, добавляет сил, ну и просто это очень вкусно.

— Скажи, Гоо? — Девушка села напротив. — А что с этой бабкой не так? С виду приятная старушка. Милая такая, чистенькая, улыбка добрая.

— Если бы внешний вид отражал состояние души, то нам, ловцам душ, было бы очень легко работать. Идешь себе по городу и смотришь:

Вон грязный бомж в контейнере копается, рожа черная от загара, и той мерзости, что бедолага употребляет внутрь. Ну чем тебе не объект для отправки на божий суд. Бери на карандаш, жди, когда преставиться, и получай благодарность от высшего. А ведь все не так.

На самом-то деле, душа под этой грязью хрустальная. Несчастный он. Не научился в свое время говорить: «Нет». Не научился предавать, не научился врать, а привык любить и верить. Воспитали так глупые родители. Вот и выгнали его обманом на улицу, обобрали до нитки, а он, не зная, как дальше жить запил. За что же его судить прикажете? Вот и я говорю, что не за что.

Или скажем подъезжает «Феррари» желтое, нет, лучше красное. Выскакивает в черном фраке водитель, распахивает дверцу, а оттуда… Ах! Королева, только что кровей не царских. Белое платье в пол, хвостом павлиньим метет, декольте, так что прелести наружу, бриллиантами вся, как змея чешуйками усыпана, туфли из цельных рубинов.

Выходит. Светится вся. Взгляд гордый, улыбка добрая. Ну чем не ангел, а в душу глянешь, так лучше бы мимо прошел. Скользкая, мерзкая там гадость, ни одного светлого пятнышка.

Замуж за богатенького она обманом вышла. Траванула соперницу мышьяком, и ее же дурой-самоубийцей выставила. Такого полиции наплела, что смех один. И ведь поверили блюстители порядка, да и как не поверишь, глядя в эти честные, голубые, слегка в томной поволоке глаза.

Вдовца, горем упивающимся, быстренько успокоила, обласкала, подсуетилась с похоронами, помогла. Ну и предложила себя ненавязчиво болезному. Так, а что тут такого. Подруги ведь были с покойной, вот и возложила на себя ее тяжкие заботы по поддержанию домашнего уюта, и ласке сильного мира сего.

Постаралась, подсуетилась и вот уже из дорогущего автомобиля выходит, у элитного ресторана. Жизнь удалась, а нам забота. Жди теперь, пока помрет, и дело то на нее уже завели, а она девка молодая, здоровая, и пока на кладбище не собирается.

— Ты это к чему сейчас тут лекцию прочитал? — Оторвался от книги профессор.

— Да к тому, что не все, что блестит, то красиво, а не все, что воняет — дерьмо, уж простите за грубое слово. — Вздохнул Гоо. — Бабка наша, мало того, что тварь, каких еще поискать, так еще и тварь хитрая, и умная. Два перерождения перенесла, два раза от нас скрывалась. Такого по ее милости наслушались от высшего, что туши свет.

В первой жизни она мамкой была в доме терпимости. Элитный бордель чины не маленькие посещали. Там за бокалом вина и рюмкой водки, обласканные и облизанные, они языки развязывали, много интересного рассказывали, что можно было за звонкую монету продать. Вот наша Ефросинья, а тогда Мария Федоровна, и промышляла шпионажем, да еще немного шантажом калымила.

Не понравилось это кой-кому. Удавили барышню в подворотне. Тут бы нам ее под белы рученьки и на суд, да только не ожидали мы такого поворота. Да вот же еще напасть какая, карета с роженицей мимо проезжала. Ну а дальше ты уж сама понимаешь, что произошло.

Новое тело досталось бабульке знатного рода. Графиня. Крепостных полторы тысячи душ. Несколько поместий. Вот она тут разгулялась. Столько народа угробила. Жуть. Революция ей зверствовать дальше не дала. На вилы мужики графиню подняли. Да вот только душа ее мерзкая, уже опытной была, не растерялась, и пока мы в той бойне революционной засучив рукава достойных суда вылавливали, и к высшему отправляли. Сбежала. Затаилась где-то. Мы уж и забыли про нее, думали развоплотилась, а нет, вот она.

Бедолагу мамашу подловила она во время родов. Та, во время сенокоса, в поле рожать сподобилась, вот и подселилась к ребеночку тварь, душу того невинную сожрала, да ее место заняла.

Выросла в любви и заботе родительской, за что и отплатила, как черной душе положено. Отец с мамкой партизанам помогали, во время войны, вот дочка их и продала врагу. Те хорошо заплатили, на работу взяли, в лабораторию, где опыты над людьми ставили. Самое ей место.

Когда врага разбили, и солдаты в лабораторию ворвались, она всех подопытных потравила, а сама жертвой, которой едва смерти избежать удалось, прикинулось. И ведь поверили, а как не поверишь таким честным глазам, и свидетелей нет. Померли все.

Замуж за генерала вышла, того, что следствие по ее делу проводил. Купился он на лесть да улыбку добрую. Долго вместе прожили. Троих деток нажили. Меха, курорты, рестораны. Все как она любила, да только проворовался генерал, ее похотям угождая, под суд попал. Ну женушка его и траванула. К тому моменту уже и яд у нее, что следов не оставляет подготовлен был. Инфаркт. Нет человека, нет дела. Деток к бабке мужа отправила, чтобы не мешали жить в сладость. Так и прожила, а теперь вот к новому воплощению готовится.

Гоо налил себе кофе, отхлебнул, и откинулся на спинку кресла.

— Ну и как тебе бабуля? Жалко еще старушку? — Хмыкнул он и прикрыл глаза. — А ты говоришь: «Божий одуванчик, приятная во всех отношениях старушка». Не все что блестит бриллиант. — Вздохнул он и замолчал.

— Ты расскажи мне все милая. Поделиться надо болью своей, поплакаться. Легче станет, страдалица ты моя. Богу, конечно, свечки ставить надо, молиться, сама так делаю, да только живая душа ближе. — Бабушка сидела рядом с плачущей женщиной, недалеко от церкви, и гладила ее по голове.

— Сил больше нет Ефросинья Петровна, руки на себя наложить впору. Извелась вся. Что только не делали, к кому не обращались, ничего не помогает, не находят болезни врачи. Бабка, та, что муж нашел, целительница, сказала, что проклятье это, пообещала снять, денег за работу взяла, а все как было, так и осталось. Угасает на глазах моя Машенька, кровинушка моя. Тает как свечка.

— Ох горе-то, горькое. Чем и помочь-то не знаю. Помолюсь за здравие девочки, свечку поставлю, это обязательно. Но вот что я слышала: В столице живет один дед. Говорят чудеса творит, и все с «Божьим словом», все с молитвой. Поспрошала я намедни, подсуетилась, нашла его адресок. Съездила бы ты к нему, голубушка, пожалилась, помощи попросила, авось и поможет старичок тот.

В глазах женщины вспыхнула надежда, и тут же погасла.

— На кого же я Машеньку-то оставлю? Степа мой в командировке. Без этого никак, болезнь быстро деньги жрет, а я не работаю. — Она махнула отрешенно рукой, и заплакала. — Все против нас. Проклятье какое-то.

— Так давай я тебе голубушка подмогну. Я одинокая, семьи нет, делать нечего. Пригляжу за дитяткой. — Погладила по голове женщину добрая бабушка, и оглянулась. Что-то ее насторожило.

По дорожке, что от церкви вела к реке, шел черный джентльмен. Увидев знакомую, он улыбнулся и подошел:

— Гуляю, и вижу знакомое лицо. Рад вас видеть Ефросинья Петровна. Какими судьбами тут? Ой, а что это у вас. Почему слезы? Вы не представите меня своей подруге?

— Надя. — Буркнула бабка недовольно, но тут же спохватилась, и улыбнулась. — Несчастье у нее. Дочка болеет.

— Может я помочь могу. У меня знакомый профессор есть. Как раз сейчас тут, в городе отдыхает. Очень советую. Исключительного ума человек. — Черный присел с края лавочки. — Ну так что?

— Вы правда можете нас познакомить? — Подняла на него заплаканное лицо женщина.

— Я слов на ветер не бросаю. — Обиделся незнакомец. — Хотите, прямо сейчас и поедем. У меня машина с водителем тут недалеко.

— Если это вас не затруднит. — Смутилась женщина. — Простите, а как к вам обращаться?

— Иван Селиверстович. — Он встал и галантно поклонился. — Прошу вас. — Протянул руку.

— И я с вами. — Подскочила бабушка.

— Ефросинья Петровна. Мне неприятно это вам говорить, но с нами никак. Не любит профессор чужих, особенно если их много и сразу. Чудной он, но наверно все гении такие, не примет. Вы уж простите. — Он сконфузился, но вдруг улыбнулся. — Как там наш Пушок-то? Обжился уже?

— Обжился. — Буркнула старуха. — Как раз сейчас кормить пойду. Любит он покушать.

Николая Сергеевича было не узнать. Откуда только появилась в движениях этого энергичного человека, рассеянная неторопливость. Очки сильно увеличивали глаза, которые теперь смотрели с неподдельной теплотой, и состраданием. Выросшее как по мановению волшебной палочки «профессорское» брюшко, сутулые плечи, ничего не выдавало в нем больше гордого Эльфийса.

— Проходите мой друг, проходите. — Прокашлял он, по-старчески вытирая прослезившиеся глаза. — Какими судьбами батенька в наших краях? — Он отступил в сторону, пропуская гостей в дом. — Представьте меня вашей несравненной спутнице, хотя, все потом. Потом мой друг, потом. Сейчас будем пить чай. Там и познакомимся. Моя внучка, знаете ли, заваривает великолепный чай с чабрецом. Вы помните конечно мою внученьку Ванечка. Хотя, о чем это я, вы же крестили ее. Проклятая рассеянность. — Он обернулся, и крикнул, закашлявшись в глубину дома. — Вернерра, у нас гости, будь любезна, подойди.

Девушка выплыла из сумрака помещения.

— Здравствуйте Иван Селиверстович. Рада вас видеть. — Улыбнулась она. — Проходите в дом, и проводите свою спутницу, через пять минут будем пить чай. Ах какая мелочь, не разувайтесь прошу вас, робот пылесос прекрасно убирает дом, а дедушка придумал удивительный состав, который великолепно дезинфицирует.

Такое необычное общение обескуражило Надежду, и она нерешительно замялась на пороге, но ее тут же подхватила под руку Вернерра.

— Вас видимо смущает такое простецкое общение? Не надо, не смущайтесь. Иван Селиверстович нам почти как родственник, я его на едине дядей называю. Прошу вас, проходите. Чувствуйте себя как дома, простите за банальное выражение.

— Дело в том, что я знакома с вашим «дядей», не более получаса. — Покраснела Надежда. — Он сказал, что ваш дедушка может помочь моей дочери, она очень больна.

— Дочка больна? — Довольно шустро, не смотря на мешковатый вид подскочил профессор. — Что с ней? Каков диагноз ставят мои коллеги?

— Они не находят ничего, а ребенок тает прямо на глазах. — Женщина прослезилась.

— Ну что вы, ну что вы. — Засуетился Николай Сергеевич, пытаясь ее успокоить. — Привозите ее завтра ко мне, и я обязательно помогу, нет таких болезней, которые не лечатся. Мне даже интересно стало поставить диагноз в столь необычном случае. А сейчас незамедлительно пить чай. Непременно пить чай, и коньячку… Заодно мне все и расскажите.

— Вы переигрывали. — Смеялся Гоо наливая себе в чашку кофе. — Профессора так себя не ведут. Ты уважаемый Гронд, был похож на сбежавшего из психушки, возомнившего себя великим эскулапом шизофреника, а ты, уважаемая племянница… Эта бедная женщина могла подумать, что у нас с тобой, совсем не родственные отношения, которые мы скрываем от сумасшедшего дедушки. Нельзя так откровенно опускать глазки и краснеть. Театр, да и только… Комедия.

— Я вообще-то не актриса. — Смутилась Вернерра. — Такими талантами не обладаю.

— Да и я не лицедей. Улыбнулся Фале. — Главное, что завтра девочку привезут сюда, а здесь уж я найду слова убедить маму оставить ребенка на нашем попечении на несколько дней. Под нашим присмотрам девочке ничего не грозит. За это время Чирнелло что-нибудь да выяснит. Старуха не зря суетиться, видимо чувствует, что время уходит.

— Я теперь эту тварь точно не упущу. — Нахмурился Гоо. — Она заслуживает высшего суда, и самого жестокого наказания.

Звонок телефона раздался неожиданно громко. Гранд подошел, и снял трубку.

— Слушаю? — Голос его прозвучал глухо. — Куда ушла? Что значит не знаешь? Для чего тогда ты там точишь? Когда это случилось? Я понял. Следи в окно, если что-то увидишь немедленно мне на мобильный. Все. Жду новостей. Гоо немедленно отправляется туда.

Он обернулся и прострелил ворону злыми глазами.

— Наша Ефросинья вышла из дома. Чирнелло позвонил, благо у старой карги есть стационарный телефон. Он не знает куда она пошла, на сколько и зачем, но подозревает что к потенциальной жертве. Еще он сказал, что у нее нездоровый кашель. Мои подозрения подтверждаются. Бабка спешит, и пойдет «во банк». Надо быть готовым к любым развитиям событий.

Гоо летит к нашей подопечной, и наблюдает. Постарается подслушать, если о чем-то будут разговаривать.

Вернера идет к Игорю, пусть заводит машину, и сидит за рулем, готовый выехать в любую секунду. Сама к бабке, на квартиру. Отвезет Чирнелло что-нибудь поесть. Старая ведьма налила ему блюдечко молока, и то не полное, за весь день. Кот голодный и злой. Он откроет двери. Только осторожно там.

Сам я тут остаюсь, координирую наши действия.

Все. За работу. Ночь обещает быть бессонной.

— Ой Наденька, не верю я этим докторам. Напридумывают болезней всяких, а потом с нас бедных последние крохи высасывают. — Баба Ефросинья сидела за столом, и пила предложенный ей чай, дуя на чашку. — Один обман вокруг.

— Он вроде непохож на негодяя. — С какой-то щенячьей преданностью посмотрела на гостью женщина. — Солидный такой, в очках, обходительный. Обещал помочь.

— Обходительный. — Съязвила бабка. — И сколько этот обходительный за работу запросил?

— Ничего не просил. Даже разговора не было о деньгах.

— Воот… — Протянула старуха и шумно отхлебнула из чашки. — Ничего и никто не делает задарма. Значит интерес у него какой-то. Опыты ставить будет. — Она кивнула утвердительно. — Точно говорю. О-пы-ты. Бедную девочку, как собачонку лабораторную порежут всю. — Она прослезилась. — Плюнь ты на них, милая. Поезжай в столицу, к деду тому, он точно поможет. Людская молва не врет никогда, а я за дочкой пригляжу. Как за собственной внучкой ухаживать буду, да и не чужие вы уже мне. Привязалась.

— Боязно, баба Ефросинья. Тут профессор знаменитый, а там дед какой-то. — Надя вздохнула. — Душа на части рвется. Поговоришь с тобой, и вроде как полегчает. Спасибо.

— Брось. Я же от всей души, а на счет деда того… Так ты зря сомневаешься. Чудотворец тот дед, точно говорю. Святой люди говорят, а народ брехать зря не будет. — Бабка еще отхлебнула из чашки и заговорщически склонилась поближе к собеседнице. — На счет профессора того, так скажу. Кто его тебе посоветовал? Воот… Незнакомый человек. Кто его знает, кто сам-то таков? Я ведь его тоже не знаю, привязался как лист банный, чего хочет не понятно. Вдруг аферист? Таких как ты да я выискивает, головы дурит, да обирает. Может даже там целая банда злобствует. Не, не советую я туда соваться, коли не зарежут, на опытах, так облапошат обязательно. Поезжай лучше к деду и не мучайся. Завтра и поезжай голубушка. Прямо с утреца и поезжай, а я подежурю с дочуркой-то.

Праздношатающиеся и спешащие по делам. Рыцари и рыцареллы. Клерки всех мастей. Площадь перед дворцом лабиринта кишела тварями. Руки чесались подать полную мощность, крутануть ручку реостата блокатора до упора в право, переключить тумблер на резак, и не целясь, веером, от бедра…

Но тогда главная цель скроется, и ее будет не достать. Тогда не свершиться то, о чем мечтал все последнее время, что давало силы вытерпеть пытки, и издевательства. Тогда он умрет, не достигнув своей мечты. Гронд стиснул зубы, и пошел ко дворцу.

Чья-то рука опустилась на плечо. Чей-то голос поинтересовался: «Что он тут делает, ведь должен дежурить»?

— Дело. — Прохрипел он в ответ шепотом осипшего простудой, надеясь только на то, что любопытный не распознает в хрипе чужака.

Тот не распознал. Остановился. Недоуменно пожал плечами, и через миг забыл, отвлеченный какой-то рыцареллой, развернувшей перед ним чертеж замысловатого механизма, в подрагивающей голограмме.

Во дворец просто так не попасть. Пускают только с поднятыми забралами, и по приглашению, требуя предъявить пласткон с печатью. Достать его не сложно. Надо только понять, кто идет в нужное Фале место, свернуть в тихом месте тому шею, и нужный документ окажется в руках. Но как быть с лицом? Уродливую голову рабов Шалагуда себе на плечи не напялишь? Доспехи рыцаря давали только одно преимущество, они сливали убийцу с толпой, но не решали главной цели.

Надо искать другой путь.

Глухих мест в окрестностях дворца много. Местный правитель позаботился о своих рабах, выделив несколько парковых зон, вырастив там нефритовые сады, и поставив закрытые беседки свиданий.

Беспорядочные связи, неразборчивость в отношениях, удовольствия любой ценой культивировались Шалагудом. Тот, кому плевать на РОД, тот, кому плевать на детей, как свое продолжение, ради сиюминутной страсти, ради похоти, готов на все. Тот будет верно служить тому, кто все это дал. И Шалагуд давал.

Фале должен найти другой вход во дворец. Он должен быть. Нефритовые деревья растут около стен, но они не достают до края. Эх! Ну почему высший не дал ему крыльев? Как хочется сейчас летать!

Вот она, удача. Окно вентиляции узкое, но без доспехов пробраться можно. К нему ветка, тонкая, но она должна выдержать вес мстителя. Решетка на зеве воздуховода проблема одного удара ногой, но вот парочка милующихся рабов-любовников на лавочке, это помеха, требующая кардинальных и быстрых решений.

Проходя мимо них вальяжной походкой, едва достигнув нужного расстояния, Фале атаковал. Распрямившейся пружиной он прыгнул и тут-же ребром ладони вбил кадык рыцаря в гортань, и не успел еще незадачливый любовник осознать, что уже мертв, как нога Гронда, носком стопы, раздробила висок рыцареллы, отправляя ее следом за своим ухажером, совсем не в романтическое путешествие.

Свидание окончено. Надо спрятать трупы. Клумба с галогеновыми цветами самое лучшее место для этого. Несуществующую растительность не примять, и следов не оставить, там же будут лежать и не нужные больше, мешающие доспехи. Найдут все это только после того, как трупы начнут вонять, но это еще не скоро, Эльфийс успеет сам к этому времени умереть.

Он счастлив. Теперь у него есть путь, блокатор, два ножа убитых любовников, и надежда на победу. Лазить по деревьям, даже по таким необычным он обучен с детства. Он идет к тебе, Шалагуд. Идет убивать.

Николай Сергеевич отодвинулся от ноутбука и снял очки. Зачем он их носил? Он сам не знал ответа на этот вопрос. Зрение у него отличается от человеческого, он видит по-другому. Наверно это привычка за долгие годы. Это как вторая шкура, которую приходиться носить для маскировки, и со временем ее начинаешь ощущать как собственную.

В доме стоял полусумрак, едва нарушаемый светом тусклой настольной лампы. Чирнелло монотонно раскачивался в кресле, в котором еще совсем недавно читал книгу сам Гронд, изображая что спит. То же непонятно, зачем ему это? Ворона не умеет спать, он так создан. Тогда зачем. Наверно за тем же, зачем и Эльфийс носит очки.

Вернерры нет. Они с Игорем в спальне. Есть в доме такое помещение, ранее использовавшееся, как склад того, что не нужно, но жадность не позволяет выкинуть. С появлением девушки в его судьбе, оно понадобилось. Новая знакомая, войдя в его жизнь, часто оставалась ночевать в доме. У нее скоро свадьба, и Гронд на ней свидетель. Новый, и необычный опыт. Надо будет что-то подарить новобрачным, но что?

Но он отвлекся.

Бабка о чем-то долго говорила с матерью, в чем-то убеждала, но вот в чем? Гоо не слышал, он только видел. Подобраться ближе к окну не получалось. Место как на зло открытое, и не одного деревца рядом. Ворона сидел на столбе и смотрел как две женщины разговаривают, но о чем так и не узнал.

Ефросинья Петровна вышла из гостей поздно, и явно довольная, а Надя выключила свет и легла спать. Они о чем-то договорились, и это не нравилось профессору.

— Гоо. — Ворона открыл глаза, и обернулся. — Лети-ка ты снова туда, и наблюдай. Не нравиться мне довольная улыбка бабки. Как бы мы ее не упустили в очередной раз.

— Ночь на дворе. — Гоо налил в чашку кофе, и сделал глоток. — Спят все. Чего там сидеть?

— Я вроде не спрашивал у тебя совета, а приказывал. — Нахмурился Фале, но снизошел до пояснений. — Рассвет скоро, и я чувствую, что старуха задурила голову мамаше, и та наделает глупостей. Надо быть к этому готовыми.

— Как скажешь. — Пожал плечами ворона, и через мгновение из форточки вылетела черная птица.

— Все правильно. — Кивнул сам себе профессор. — Все правильно.

Надежда проснулась рано. Последние несколько месяцев она вообще мало спала. Дочка заболела. Пришла как-то из садика и упала, потеряв сознание. Врачи не могли понять, что происходит. За все это время, они так и не поставили диагноз, и тут появляется таинственный профессор, который прямо дома, без всяких анализов и исследований готов сказать в чем дело, и мало того, еще и вылечить.

Чудо какое-то. Она ему даже поверила, но в этот самый момент недавняя знакомая из церкви, открыла глаза на аферистов, сама предложив и выход, и помощь. Кому верить? Может она то же обманывает? Но зачем это старухе, одной ногой, стоящей в могиле? Как же тяжело! Как хочется хоть кому-то верить!

Бабка скоро придет. Они договорились встретиться пораньше, чтобы Надя успела на автобус. Время еще есть, она успеет заварить чай, нажарить блинчиков. Их так любит дочка. Женщина вытерла слезу, и подошла к кроватке. Машенька вздрагивала во сне. Капельки пота на бледном лобике. Так хочется поцеловать, но нельзя, можно разбудить. Нет, она сдержит себя, пусть дочь спит, мама уедет без прощания, пусть не будет расставаний, она не вынесет этого.

Надя поверила бабке. Дед должен помочь, а если нет, то она упадет на колени перед профессором, будет целовать ему ноги. Он все поймет, простит и поможет. У него добрые глаза.

Ефросинья Петровна появилась, как и договаривались.

— Поезжай голубушка, и не о чем не думай. Я пригляжу за девонькой. Как за собственной внучкой поухаживаю. Телефон мой знаешь, ежели что — звони. Ну все. Долгие проводы лишние слезы. Ступай, а то на автобус опоздаешь. — Старуха буквально вытолкала женщину на лестничную клетку. Та остановилась, попыталась что-то спросить, но дверь уже захлопнулась.

— Ну и правильно. — Вздохнула Надя. — Лишние проводы, действительно только лишние слезы, а ехать все равно надо.

Гоо влетел в форточку месте с телефонным звонком.

— Бабка снова ушла. Она зашла в подъезд, где проживает объект. — Раздался взволнованный голос Чирнелло из трубки.

— Надежда уехала из города. Бабка с объектом одни в квартире. — В унисон с котом выпалил ворона перекидываясь в человека.

— Красный уровень тревоги. — Рявкнул профессор, и в комнату, и в телефон одновременно. — Жизнь ребенка в опасности, а тварь вот-вот сбежит. Чирнелло, хватит прикидываться котенком. К подъезду объекта немедленно, ждать там.

— Что делать будем? — Чирнелло отхлебнул остывший кофе и сел в свою качалку.

— Отвлечь как-то бабку надо, хотя бы на время, пока что-нибудь не придумаем. — Задумался Фале, и тут же схватил трубку телефона. — Полиция? Тут это, тут такое дело. — Старческим голосом замямлил он. — Тут к моей соседке, в квартиру кто-то вломился. Слышно, как мебель двигают, а Надюхи то дома нет. Уехала. Наверно воры, а там ребенок один. Как бы не случилась чего… А?.. Что?.. Ааа… Ну да, конечно, записывайте Степан Тимофеевич я, сосед значиться, снизу. — Далее Профессор продиктовал адрес, и повесил трубку.

— Мудро. — Кивнул ворона.

— Сейчас приедут, пока разберутся, у нас будет время подготовиться. Позови Вернерру с Игорем, их помощь может понадобиться. — Гронд подошел к столу и сел. — Что же ты ей такого наговорила, ведьма?

Запах раскаленного асфальта, цветов в клумбах, и выхлопных газов миллионов автомобилей. День выдался жарким. Надя не любила столицу. Привыкший к размеренности провинциальный человек, раздражается суетой огромного мегаполиса. Но обстоятельства выше желаний.

Ехать на такси она не решилась. Дорого, а денег мало, надо экономить. На метро две пересадки, а там на автобусе шесть остановок. Как добраться до нужного адреса ей услужливо подсказал всезнающий Яндекс.

Через полтора часа она стояла перед обшарпанной дверью, с нацарапанной надписью: «Сама дура», и нерешительно жала в кнопку звонка.

— Какого дьявола? Ну что за день такой? — Дверь распахнулась, явив опухшую недосыпанием, взъерошенную женщину неопределенного возраста, в замызганном, порванном на подоле халате. — Чего тебе?

— Мне бы с дедушкой поговорить. — Выдавила из себя извиняющимся голосом Надя.

— Дедушкой? — Не поняла хозяйка. — Каким? Моим?

— Наверно? — Пожала плечами гостья.

— На кладбище иди, он там уже лет двадцать как обосновался. — Хмыкнула женщина.

— Но разве не тут живет целитель? — Надежда начала понимать, что баба Ефросинья что-то напутала или обманула. Но зачем?

— Ты чего сегодня пила, милая? — Засмеялась нервно хозяйка. — Закусывай в следующий раз. — Какой целитель? Дед мой замерз по пьяни в сугробе. Ну что за день такой? Соседи спать не дали, всю ночь музыкой «бабахали», теперь эта дура, с белочкой с перепоя. Вали отсюда! — Дверь со злостью захлопнулась перед растерянной Надей.

Выскочив из подъезда, она выхватила из сумочки телефон, выронив на асфальт губную помаду, и флакончик духов, который разбившись, наполнил воздух любимым ароматом.

Бабка не отвечала. Страх заполз в душу. Как она могла оставить ребенка незнакомому человеку? О чем она думала? Надо срочно домой. Душа воет предчувствием горя.

— Вас приветствует служба такси: «Скорость». Куда едем? — Доброжелательно ответил телефон, приятным женским голосом.

— Мне срочно нужно за город, цена не имеет значения… Срочно!!!

Скорая помощь, сверкая проблесковыми маячками, и подвывая сиреной, подлетела к подъезду выплюнув на асфальт, безучастного врача — мужчину и молодую санитарку.

Полицейский встречал медиков, пропуская их вперед себя в открытые двери.

— Мы по вызову приехали, сосед вызвал. — Объяснял он. — Думали тут грабеж, ну и пошумели немного, дверь ломая. А там бабка с больным ребенком. Нас увидела, и грохнулась на пол. Лежит не дышит, и сердце вроде не бьется.

— Лет сколько бабке? — Поинтересовался, проходя в подъезд врач.

— Да кто его знает, на вид лет под восемьдесят с гаком наверно. — Пожал плечами полицейский.

— Посмотрим. — Затих в полумраке подъезда голос медика.

Чирнелло достал телефон:

— Началось, Гронд. Бабка окочурилась. Время на минуты идет. Мне поддержка нужна, один не справлюсь, ведь она не в новорожденного подселяться будет, а в вполне созревший объект, да и не в первый раз это у нее, опытная тварь. Случай не ординарный. — Кот сидел на лавочке, смотрел в окно, где суетились врачи с полицией, и говорил, пытаясь выглядеть невозмутимо. — Хорошо, я понял. Что смогу сделаю. — Трубка «запикала» короткими гудками, и отправилась в карман.

К подъезду подошел мужчина в спортивном костюме, похожий на кота.

— Чего там у вас такое? — Обратился он к полицейскому. — Мне бы домой пройти надо, у меня там бабка больная, с ребенком.

— Вы отец девочки?! — Вскинулся сержант. — Идите скорее, бабушка ваша… — Он замялся. — В общем сами все увидите. И девочка без сознания. Идите скорее, и мужайтесь. — Он отступил в сторону.

Изображая волнение, и даже побледнев для натуральности, кот влетел в квартиру, схватился за сердце, захлопав задыхающимся ртом, и упал без сознания на пороге, прошептав: «Мама».

— Еще один! — Подскочил к нему врач. — Не квартира, а сборище инфарктников. — Окна откройте и все в стороны! Не мешайте. Лизка! Нашатырь! Да брось ты бабку эту, она уже на небесах, тут еще один окочуриться скоро.

К подъезду подъехал черный автомобиль. Из него вышла девушка, и двое мужчин. Бесцеремонно поднявшись по лестнице, оттолкнув в сторону опешившего сержанта, они вошли в открытые двери квартиры. На полу лежала Ефросинья Петровна, накрытая простыней, рядом бледный, без сознания Чирнелло, над которым суетился врач, а на диванчике едва дышащая девочка в ночной пижаме.

— Вы кто такие?! Вон все! Не видите, что тут твориться? — Рявкнул на непрошенных гостей красный от натуги медик, и находящийся тут же полицейский шагнул на встречу, с явным намерением вытолкать посетителей вон.

— Спокойнее коллега. — Шагнул в квартиру важный гражданин, не обращая никакого внимания на слова врача, и отстранив рукой в сторону полицейского. — Профессор Фале, к вашим услугам. Эту девочку сегодня должны были доставить ко мне на осмотр. В назначенное время ее не привезли, и я лично приехал узнать в чем дело.

Он потрогал пульс бабушки. Разочарованно крякнул, поднял веки у котообразного кота, удовлетворенно качнув головой, подошел к ребенку.

— Нус, посмотрим, что у нас тут. — Он положил ладонь ей на грудь и задумался.

Следивший за ним врач не удержался от короткого, но ехидного вопроса.

— Ну и что?

— Инфаркт и возраст, тут без вариантов. Бабушка уже на пути к господу, и ей не поможешь. Мужчина в глубоком обмороке, очнется сам, открытый массаж сердца не надобен, если вы об этом, а вот девочка. — Он задумался, не отрывая ладони от ее груди. — Тут надо поразмышлять, и вы сделаете мне большое одолжение, если покинете все, кроме конечно моих ассистентов помещение, не могу думать, когда вокруг столько некомпетентного народа.

— Я при исполнении. — Нахмурился полицейский.

— Я, то же тут не грибы собираю. — Хмыкнул ехидно врач.

— Это все вы расскажите потом, папе и маме девочки, объясняя им, почему она умерла. — Голос профессора наполнился сталью. — Вон все отсюда, я сказал.

Его на удивление послушались, и очень скоро ловцы душ остались одни.

— Давай, Гоо. Твой выход. Я держу бабку, но эта тварь очень скользкая, и кота кто-то обездвижил. Кто-то нам мешает, только непонятно кто. Вернерра. Костьми ляг, но сюда никто не должен войти. Я отключаюсь, и вхожу в энергетическое тело. За работу друзья.

Желтая, липкая субстанция, обтекая чернотой, извивалась в гигантской красной ладони, по которой пробегали электрические разряды.

Сумрачный кот, клубясь злобой и нетерпением шипел недалеко в стороне, и не мог двинуться с места, завязнув в коричневой кляксе антивещества.

Ворон упал с фиолетового неба, и крыльями, вмиг превратившимися в человеческие руки, накинул на извивающуюся тварь, подрагивающую электрическими разрядами сеть.

Веревка из огня натянулась, ячейки сети вздулись бугорками вывалившейся желтой субстанции, стянув добычу. Огромная ладонь подернулась дымкой и Гранд Фале Эльфийс, в своем первозданном облике довольно улыбнулся.

Он окинул взглядом знакомый ландшафт призрачного мира, недовольно сморщился и подскочил к коту. Ловким движением выдернул его из ловушки антивещества. Кивнул вороне, и та с добычей растворилась в пространстве, но через миг появилась вновь, но уже без нее.

— Все. Поймали тварь. — Уходим. — Скомандовал преобразившийся профессор. — Там Вернерра еле сдерживает рвущиеся в комнату законные власти.

Они сидели за круглым столом, и пили чай с овсяным печеньем.

Надежда прижимала к груди порозовевшую, смеющуюся дочку, и была счастлива. Профессор, забавно щурясь на чашку, дул на чай и рассеянно делал глотки. Его внучка, со странным именем Вернерра, сидела рядом со своим женихом, ассистентом Николая Сергеевича, очень похожим на кота, и улыбалась, поглядывая на счастливую женщину.

— Ну как же вы так. Наденька. А если бы мы не успели? Представьте стресс ребенка, на глазах которого умирает человек, да еще и не совсем здорового ребенка. — Недавний знакомый похожий на птицу стоял в дверях, и качал головой.

— Простите меня. Ефросинья Петровна уговорила к целителю ехать, да видно ошиблась с адресом. — Вздохнула Надежда. — Жалко ее. Добрая была, отзывчивая. Помочь хотела.

— Ну да, ну да. — Вздохнул профессор. — Удивительной доброты человек. Надеюсь, небеса его примут достойно. — В глазах его вспыхнул злобный огонь, но тут же пропал. — Ну да пора нам, голубушка, засиделись, да и устал я. Возраст, знаете ли.

— А что было с моей дочкой? — Не смогла сдержать своего любопытства Надя.

— Редкая болезнь, трудно распознается. Гемостртусверапоклюс. — Поднял вверх палец со значением профессор.

— Я не запомню. — Покраснела женщина.

— Это вам и не надо, девочке больше ничего не грозит, и ладно — Улыбнулся Николай Сергеевич. — Прощайте.

— Ну ты и выдал. Сам то понял, что сказал? — Хохотал Чирнелло в машине, когда они остались одни. — Гемостртусверапоклюс. Это надо же такое придумать тьфу, язык сломаешь.

— Зато запомнить невозможно, а это главное. — Улыбнулся Фале. — Зачем нам лишнее внимание.

— Тут это… — Тронул кот за плечо управляющего автомобилем Игоря. — Ты надеюсь меня бить не будешь, что я Вернеррином женихом представился? Клянусь чем угодно, это не моя была идея. Само как-то получилось. Молчание знак прощения, да? Вы только меня на свадьбу не забудьте пригласить, а то обидитесь, а мне веселье пропускать.

Игорь ничего не смог ответить, он давился хохотом. Смех прекрасная реакция на стресс.